Rip current. Кольцо Саладина, ч3. 12

Дома никого не было. Вероника, понятное дело, засиделась во дворце с проектом, как это часто бывало. А Нора периодически продолжала вести ночную жизнь, и со мной подробностями не делилась. И я у неё ни о чём не спрашивал.
В общем, у меня было неожиданное свободное время, и я вдруг порадовался, что один. Набрал ванну и с удовольствием бухнулся в воду, в очередной раз радуясь этой шикарной столичной возможности пользоваться горячей водой в любой момент. За месяц жизни здесь я так и не успел привыкнуть к этой роскоши, а за две недели дома и окончательно от неё отвык.
Так что сейчас я блаженствовал. Правда, недолго. Что-то во мне засвербило минут через десять. Я поднялся из воды, вытащил мокрыми руками из кармана рубашки свой рисунок и опять улёгся, держа листок перед глазами. Вот что меня свербило.
Как там сказала пани? Они с Таткой нарисовали то же самое… Да, интересно было бы сейчас сравнить... жутко некстати этот шмон у них в комнате, из-за которого потерялась их версия...
Я нырнул в воду с головой, вынырнул и опять уставился в рисунок. Мы его так и не обсудили вместе, и сейчас я пытался смотреть на схему свежим взглядом, чтобы при встрече с девочками быть готовым ко всяким расспросам.
Потому что нарисовать-то я нарисовал, но осмыслить так и не успел. Например, где я был один и где не был вообще – на какой ветке, на каком этаже? А где мы были вместе?
Скажем, мир, который я условно назвал «Розовые цветы». У неё про этот мир была связная история, там развивалось какое-то сложное действо, то есть, был сюжет, довольно интересный, кстати, даже драматичный, если сложить все обрывки.
У меня же на эту тему были только смутные образы. Сны в снах. Синяя трава, синее небо, девушка, чувство... Кстати, и сами-то эти розовые цветы я помнил довольно смутно, это больше она про них рассказывала…
Сразу за цветами шли Саладин и фараоны, и это вообще было мимо меня. Надо хоть разузнать поподробнее про этого Саладина. Всё, что я помнил – это то, что был такой крутой азиатский военачальник, которой воевал с крестоносцами. И, кажется, их разбил на своей территории.
С фараонами было чуть более внятно, но тоже изрядно вдалеке. Где я и где Древний Египет? В общем, обе эти истории были не моими. Зато меня много было в мире Юстыны. Целая любовная история, а точнее целых две любовных истории, сначала с Рутой, которую я, оказывается, давно знал, ну и ну…
Самой реалистичной была военная тема. И запомнил я её во всех подробностях. И впечатления она на меня произвела сильнее всего. Я и сейчас ещё при имени Белка испытывал нежное, тревожное волнение. А дом в Трубниковском? У меня даже под ложечкой начинало ныть, когда вспоминал его – словно падал в какой-то вихрь и летел, не успевая перевести дыхание…
Надо сходить туда, съездить ещё раз. Вместе или одному. Лучше, конечно, вместе. Или, наоборот одному – чтобы разобраться. Что за тайна там, в этом доме, чёрт бы её побрал… Интересно - может, это потому, что война из всех временных площадок была ближе всего?

Мокнуть вдруг надоело. Я вылез, накинул на себя жёлтый купальный халат Норы – он еле сходился у меня на груди. Вышел задумчиво в кухню, машинально открыл холодильник, узрел большую кастрюлю и вытащил её на свет. Ого! Боржч! Ну, Норхен, чтоб тебе жениха найти хорошего! Явно же для меня… Эх, везёт же тебе на подруг, Чеслав Радивилов…

Я навернул две глубокие тарелки борща, и меня вырубило в считанные минуты. Что значит, не спать ночь. Я даже раскладушку свою не в силах был поставить – еле добрёл до дивана в комнате и рухнул, как был, в пушистом цыплячьем халате. Только и успел подумать: «пани» - это было последнее чувство – сладкая радость, что мы нашлись, что помирились – и стремительно провалился в заснеженный лес, в колкие кусты, на хрусткий валежник… 

… Я поднялся. Голову немного кружило, и больно было повести шеей. Человек, что напал на меня, лежал на снегу неподвижно. Волчья шапка сползла с головы в снег, явив сумрачному угасающему свету дня молодое лицо и гриву тёмных спутанных волос.
Я не помнил, что сделал с ним и как. Может, в последнем нечеловеческом усилии сумел свалить с себя и опрокинуть на снег. Может, мы боролись. А, может, Провидение помогло мне. Некогда было раздумывать, надо было спешить, меня с минуты на минуты могли застать здесь, и с четырьмя я бы уже не справился. Скинув меховые рукавицы, на ходу вытаскивая из-за голенища нож, я метнулся к привязанным коням. Хр-разс! – скрежетнул под острым лезвием ножа тёплый от лошадиного брюха ремень подпруги. Конь с любопытством повернул ко мне свою морду, но я уже был у второй лошади – хр-разс! Хр-разс! И ещё раз, и ещё!.. А голоса всё слышнее, охотники на меня всё ближе, они сходятся вместе с разных сторон, сближаются, и бог весть что придёт им в головы ещё, надо убегать, тихо, прытко, по своим же следам, которые уже тонут в сумраке…
Под склон я скатывался уже по траве – выдуло напрочь тут снег, и это было мне на руку – не будет здесь, на склоне, моих следов. Одно только мучило меня – вдруг кто вышел на лощину и увёл коня – тогда точно конец мне, но не может, не может матерь божия так подвести, не должны силы небесные встать поперёк моего пути, потому что не обо мне речь, не об моей мелкой, почти ничтожной жизни, которую не жалко и отдать за великое дело – не во мне дело, кольцо - вот что важно, кольцо должен я доставить во что бы то ни стало, даже ценой последнего дыхания своего… А они, должно быть, уже подобрались к поляне, и ещё несколько минут пройдёт, пока окажется, что не на чем им дальше скакать… Сколько времени у меня в запасе? Мало… надо успеть…
Вихрем, не чуя ног, вломился я в заросли кустов, покрывающих лощину, ветки захлестали по лицу – и вот он - слава всем богам - вот он, мой орёлик, цел и невредим – и осталось мне только вскинуться в седло и мчаться, уже почти и не таясь – пока там они разберутся с подпругами, пока починят ремни, пока выберутся через кусты к дороге… Они в лесу ещё, а я уже здесь, на твёрдом пути, и только бешеный перестук копыт подо мной, и только  сердце стучит ликующе в помятом горле, и птицей летит вперёд мой отдохнувший конь, и ветер морозный и колкий режет лицо и руки, и только запоздалой мыслью полоснуло сожаление: рукавицы-то, рукавицы тёплые забыл на той поляне… ах, чёрт… сколько ещё скакать придётся на ледяном ветру, надо бы остановиться, обмотать чем-нибудь руки, но не сейчас, потом, потом, сейчас нельзя терять драгоценное время, надо лететь вперёд, лететь, лететь вперёд… всё дальше, всё  дальше на юг…

…Кто-то тепло и ласково перебирает мне волосы, проводит по щеке, такие тёплые ладони, как же хорошо, что тепло… Нет ни ветра в лицо, ни колкого снега. Где-то я опять неизвестно где, но в тепле, в доме, и какая-то женщина со мной…
Я открываю глаза. Полумрак, уютные подушки, розовая луна мягко светит со стены, Вероника сидит рядом, улыбается и треплет мне волосы… Я вернулся домой…
- Ты замёрз? – тихо шепчет Вероника. – Руки ледяные совсем… Что тебе снилось?
- Снилось…
Я сел, истово растёр ладонями лицо. Озноб медленно проходил, я потёр руки, чтобы разогнать кровь. Вероника знает эту реакцию, она у меня с детства. Если я сильно волнуюсь, леденеют руки. И пани тоже знает. И вот теперь, похоже, становится ясно, в чём дело.
- Тебе что-то плохое снилось?
- Вики…
Она сидела рядом, с распущенными, расчёсанными на ночь волосами, была родной, понятной. И захотелось вдруг ей рассказать эту странную мою, почти дикую историю, длинную и запутанную. И бесконечную. Нужно, чтобы на неё посмотрели со стороны. Пани не тот человек. То есть, пани может помочь разобраться, именно она сможет разобраться лучше всех, но она тоже ввергнута в эту жизнь, она тоже в ней, она часть её. А нужен человек совсем со стороны, совсем чуждый всей этой фантасмагории.
Нора была таким человеком со стороны. Единственная из всех моих близких, с кем я немного поделился. Она честно сидела со мной, слушала. И все мои сны и видения она очень классно разобрала с точки зрения марксизма-ленинизма. Камня на камне не оставила от всей мистики. И я ей был благодарен за это. Где-то была цела её бумажка с записями, я её привёз с собой, надо найти и приобщить к документам - этот взгляд трезвого человека.
А у Вероники какой взгляд? И почему бы ей не рассказать – она ведь тоже была там. Внутри той жизни…
- Мне снилась ты, - сказал я, глядя в чудные тёмные глаза. – И уже не в первый раз. Тебя звали Рута. Тебе ничего не напоминает это имя?
- Рута?.. Это прибалтийское имя, - сказала Вероника.
- А не польское? – уточнил я.
- Возможно, и польское, - кивнула Вероника. – Возможно, и украинское.
- Украинское – это цветок, - сказал я. – Червона рута.
- Червона рута – это мифический цветок, - возразила Вероника. – А просто рута – обычный цветок. Хотя, возможно, не совсем обычный, ему же приписываются какие-то магические силы. Но это реальное растение, жёлтеньким таким цветёт.
- Красивый?
- Да никакой особенной красоты. Такой даже невзрачный. Таких в поле полно.
- Магические силы? А ты откуда знаешь об этом?
- Не знаю, - она пожала плечами и улыбнулась. – Просто из каких-то книг. Зачем тебе?
- Хочу разобраться, - сказал я. – Просто хочу разобраться. Мне снится какая-то женщина, и эта женщина – ты. И её зовут Рута.
- И кто я там, во сне? – улыбнулась Вероника.
- Во сне ты… ты очень красивая женщина и одновременно кто-то вроде ангела-хранителя. Но я очень любил тебя во сне.
- Кажется, тебе снилась явь, но какая-то давняя, когда ты был совсем юным. Разве не так? Ты не раз мне говорил, что я твой ангел-хранитель, - она опять улыбнулась.
- Слушай… - прошептал я потрясённо. – А вероника – это ведь тоже какой-то цветок? Нет? Или я путаю?
- Не путаешь. Есть такой цветок, - кивнула Вероника. – И лесной, и садовый. Синенький такой…
- Синенький? – изумлённо переспросил я.
- Да, синие цветочки такие мелкие… светло-синие, тёмно-синие… Я же тебе рассказывала, меня назвали Вероникой, потому что я родилась с синими глазами. Это потом они потемнели…
- Совершенно не помню этого твоего рассказа, - сказал я. - Но это потрясающе. То есть, рута – это цветок, и вероника – это цветок, - пробормотал я поражённо. - И цветок был её лицом…
- Что? – засмеялась Вероника. – Каким лицом?
- Пустяки, не обращай внимания, - сказал я. – Я хотел разобраться, но кажется, ещё больше запутался. Значит, Вероника - это цветок…
- И созвездие ещё есть, - напомнила она. – Волосы Вероники.
- Волосы Вероники, да… - пробормотал я и протянул руку, чтобы коснуться её волос. – Такие волосы достойны созвездия… волосы Вероники…
Я взвесил на руке тяжёлую густую массу, она стекла с моих пальцев, словно живая.
Вероника повела головой и засмеялась, отбрасывая волосы.
- Чес, дорогой, - обернулась она ко мне, - всё это, конечно, очень мило, но лучше бы мы обсудили твой танец. Сейчас это важнее. Юля тебя хвалила. Сказала, что ты отличный партнёр. Если у тебя аналогичные впечатления, я закрепляю её за тобой. Я как раз и хотела это обсудить.
- Да, конечно, - сказал я. - Мы сейчас всё обсудим, просто…
…Просто у меня есть другая жизнь, - подумал я. А может, и не одна. Несколько других жизней. Почему-то выплеснувшихся в мою сегодняшнюю. И что со всем этим делать, совершенно непонятно…
- Ладно, - сказал я, деловито хмурясь. - Пока я опять не отрубился, пойдём попьём чаю и обсудим наши суровые рабочие будни.

продолжение следует