Детство. Из книги Мир твой, главы 1

Оно укор на всю оставшуюся жизнь, потому что ориентиры тогда прошли перед тобой, как тени, словно настоящего тогда и не было, настоящее возникло много позже, словно в человеческой жизни прошлое-настоящее-будущее – не постоянное движение времени, но растянутые до неестественности детские мгновения… Или – наоборот, настоящее было только в детстве! И вот осталось нам только прошлое – как уже недосягаемый эталон. Это – так?
Но что мы успели в то прекрасное время? что не сбылось у нас сейчас?
И уже взрослыми оцениваем мы детство полнее, заново переживая детские ситуации, стремясь изменить их, направить к волшебному осуществлению того давнего желания, воскресшего сейчас, но не полно, и теряемся мы в смещении времени и в невозможности вспомнить какие-то подробности, наверняка важные…
Это – было! Наше детство – было!
И уже взрослыми мы относимся ко многому через собственное детство: всегда ли?
Потому что время то, наивное, переживаемое полностью, обнажало в нас какое-то стремление, захватывающее нас целиком, и сейчас  утраченную эту целостность напоминает лишь какая-то дожившая до нас или «вывернувшаяся» откуда-то подробность в виде, например, домашней вещи
и в детстве том всё видится великим, ибо оно понимается как чудо, а спустя много лет вся (детская) картина мира лишается чудесного…Что остаётся тебе? Боль, что ушло то время?
а проживались нами те дни и годы – долгие: мы же их не оценивали! Потому и боль…  Боль, потому что оцениваем мы время словно со стороны. Словно детство наше было совсем не наше!
Оглядываясь на детство, мы словно повторяем невозможное, мы словно подсматриваем запреты
Детство укор нам потому, что взрослыми мы теряем возможности охватить и переделать пространство взаимоотношений людей, может быть, близких людей, теряем возможность помочь кому-то,
взрослыми мы стремительно уменьшаем и обедняем свой мир – правда ли это?
Взрослея, мы забываемся в каких-то слишком жизненных схемах – уже  не направленных на объединение всех? Да, не направленных: а на них не хватает сил и  у целых государств.
Детство – это рождение вообще человеческого.
…рассыпаны тайны кругом в этом чуде Рождения: для нас кристаллизируется основа, и сохраняется ли она?

а) первые воспоминания

На каких-то изломах жизни они возвращаются к нам, но редко, и всегда с одной или немногими постоянными подробностями.
В этих воспоминаниях спустя десятилетия мы домысливаем значение тех событий, мы тщетно «добираем» подробности: но всё поздно, уже навсегда для нас остаётся эта память неполной – домысливаемой.
А было это с нами, и было «на самом деле». Как? Как вполне обычное и рядовое для других (взрослых) мы увидели Великим и основным для себя – истоком? И немногие подробности те словно насыщены особым содержанием, и сейчас в них мы словно читаем само Время (!).
Как точнее выразить это чувство обращения себя самого к собственному истоку? как состояние то, дня или сумерек, отношение то,  родных  и близких, откристаллизовалось сейчас в немые и великие сцены? Сцены, свободные от ненужных сопровождений, сцены, подчёркивающие глубину какой-то черты других людей – заботы? долга? преданности? Эти сцены свободы и таинства в отношениях среди людей…
И когда же эти сцены наполнились высшим поэтическим смыслом для нас?
Это возвышенное значение первых воспоминаний – как глубинное и неожиданное (?!) начало: мы ведь забыли их!, и оно подспудное, скрываемое почти всегда, но – существующее в нас. Может быть, это противоречие самое сильное у человека? не знаю.
И немного у нас – первых воспоминаний, тех, что не дают ещё цельных и связных картин, тех, что впереди всех остальных детских воспоминаний.
В подобных случаях мы чувствуем время потому, что сравниваем одно и то же – реальное и мысленное – оценочное сейчас; от тех, уже страшно далёких событий в памяти у нас беспокойный поиск той действительности (реальности), и одновременно – оценка воспоминания… мы неизбежно повторяем в мыслях реальное событие, но мы и ясно понимаем, что повторяем невозможное, и в повторении – беспокойство: «верно» ли наше воспоминание?
Ведь тогда впервые мы преодолели какой-то запрет природы: мы научились…Чему мы «научились»? Повторять?
Но что-то произошло необыкновенно важное, и это дорого нам – это великое событие в нашей собственной жизни… Может быть, ещё ребёнком, ты помнил больше, да забыл
В памяти первые воспоминания уже «отодвинуты» более поздними, по которым мы уже воссоздаём собственное детство, и даже в них мы видим недосягаемое сейчас богатство окружения, отношения, мы видим в днях тех…течение, словно нас вели за руку…Так ли всё это было?
Мелькнул перед глазами неведомый и прекрасный мир, с добрыми и злыми волшебниками, мир со свободой самосохранения, и уже прорываемся мы в него, всё более и более познавая:
какая сила уходит тогда к внешнему миру? приходит к нам? Ведь далёкое то наше состояние – особое, Начальное!
И первые воспоминания – это уже доказательство существования внутреннего мира: тогда, именно тогда рождался человек.
Это – взрыв.

б) память о близких

Из детства несём мы память о близких: из долгого-долгого и богатого детства – бесконечного времени – знаем мы близких себе людей, за которыми всегда имели защиту, мир которых был во многом и наш мир; это мир дома, мир добра, но и мир противоречий, мир поиска «правильных» решений, мир приспособлений, но и мир свободы, мир не безоблачный –  реальный…
Это люди, которые дороги тебе так же, как дорога сама жизнь, но и ушёл ты от них давным-давно путём своим, потому значение близких когда-то тебе людей сейчас тебе открывается иногда, но также глубоко и неоспоряемо.
Это люди, характер  которых в тебе самом развивается, и которых со временем ты оцениваешь иначе, полнее – или более оправдываемо или более неприемлемо, но всегда этот живой пример, близкий когда-то самой глубокой твоей сути, этот жизненный опыт перед тобой в твоём внутреннем мире с немой укоризной останавливает и мысли и действия твои…
Потому что близких людей ты знаешь полно, может быть – целостно
Память о близких формирует твой долг, но много чаще долг по отношению к совсем другим людям (!?); а близкие твои прошли перед тобою как самая непосредственная связь твоя вообще с жизнью…
Остановишь ли ты необратимое время?
Уже в памяти своей неожиданно когда-то ты осознаёшь значение слова «святость»: эти примеры  бескорыстия, самопожертвования, это чья-то целостная жизнь, наполненная, как ты сейчас понимаешь, возвышенным смыслом, проявятся и в минуты уже твоего собственного напряжения, твоего выбора поступка, примеры эти проглянутся сквозь всё твоё личностное и выправят наносное…
Как помнишь ты близких тебе людей? как тех, у которых в далёком твоём детстве можно было найти справедливость? и можно  было ждать её? и можно было верить своим близким? Как выразить эту любовь сейчас? когда ты сам уже совсем-совсем другой: какой?
Но детское твоё – не исчезло… Память о близких – это память детства на взрослое время, память, которая в твоём непосредственном  поведении (сейчас) спрессована и неконкретна, это «дремлющее» твоё отношение, опосредованное отношение.
И развёртывается память твоя случайно и неожиданно – укор ли она тебе? что же взял ты от самых близких тебе людей, которых знал и знаешь словно изнутри? с которыми переживал всей своей душой?
И вот уже память о родных тебе людях конкретна: не отпускает от подробностей, и повторение давно ушедшего обнажено: больно
И память о близких тебе людях укладывает твою жизнь, известную тебе, в какой-то порядок

в)  мечты

а что осталось у нас от времени того? или, может быть, время мечтаний не умирает в нас?
Видоизменяется время, видоизменяются мечты, становясь достижимее, а те – «голубые» и «розовые», но серьёзные! но выражающие нашу сущность! – те мечты незаметно растаяли, исчезли, безболезненным  осадком «выпали» на нашем пути, смешались с чем-то новым, и стали как будто безразличными для нас.
А те мечты определяли всё состояние твоё, строили пространство возможностей, и сгорал ты в этих волшебных замках, в этом несуществующем и недоказуемом мире.
Что осталось у нас от того мысленного давления?  Как фантазии те обыгрывали всегда жёсткий и предсказуемый (?) мир? и что в фантазиях этих было от реальности?
А держали мы своим детским умом придуманную конструкцию, обживали игрой и…связью с действительностью. И те мечты возвышали кого-то, ставили в какой-то сказочный центр, те мечты наделяли их самыми лучшими чертами…
Почему ушло оно – всё наше возвышенное?, а если и осталось, то обновлённое множество раз, уже совсем-совсем иное. Какое? «Не скучно ли нам на нашем взрослом пути» только с оставшимся?
Мечты – это мыслимые возможности нам, но действительность неизбежно  их переплавляет, но эти мыслимые возможности вновь и вновь самопроизвольно появляются: откуда?
Откуда этот дар нам в детстве?
Мечты неизбежны, пока у нас есть сознание. Это хрупкие зацепки, которые чаще ломаются в соприкосновении с действительным выбором, но и мечты яростно «защищаются», «отстаиваются» в борьбе с внешними силами, как и всё детство!
Мечты – направление твоё, вся ориентация твоя, но если бесконечно далеки мечты от действительности, если они только от игры мыслей и замыкаются только мыслями, то эти фантазии, прекрасные, не более чем дым, исчезающий без следа… Но если они связаны с конкретными действиями, где каждое действие обогащает тебя, то мечты всё прочнее и прочнее связываются с действительностью, и вот они уже – необходимые шаги твои в твоей единственно доказываемой жизни.
И твоё будущее, неясное всегда, ждёт тебя
Какие же «две-три» мысли были связаны в детстве с действительностью? и сейчас они вызывают боль утраты? Вспомнишь ты их?
Неосуществляемые же мечты твои, даже незабытые, отторгают от тебя деятельное будущее…
Но мечты могут быть вообще в неопределённых соотношениях между внутренним и внешним, и мы можем задерживаться в этих  ассиметричных пространствах внутреннего мира: как тогда? Ведь наше развитие может идти без отклика, без равновесия с действительностью! Кто укажет нам выход?
Но я бы хотел, чтобы всё богатство внутреннего мира было ясным и соотносимым с внешним миром, ведь только тогда мыслимое будущее будет определять настоящее
Твоё.