Письма Лжедмитрия Марине Мнишек 1-7

«Как бы Действием сверхъестественным тень Димитриева вышла из гроба, чтобы ужасом поразить, обезумить убийцу и привести в смятение всю Россию. Начинаем повесть, равно истинную и неимоверную.»


Карамзин. История государства Российского.




1. Пепел и слеза.

…То не кряковая летела из Кракова. То ты, панночка моя, по мне плакала. То от папочки свово пана Мнишека , ко мне, селезню, вся в слезах,- Гамаюном с вышивки. То не птица круглолица пела песнь про судьбу твою, то на паперти юродивый блажил -баюн. Зыркал кот в темень девей светёлки, разлеталось стекло на осколки. Заорал за Окой -рекой хриплый петел, то в хоромах боярских рвались двери с петель. То пахнуло тебе в лицо пеплом выстрела -посерела, постарела, -не всё выстрадала…
В тереме ты как в тюрьме. И как прочтёшь ты письмо это, ежели пишу я его тебе с того света? Как разберёшь ты буквы послания, если то письмо -облако -дым пороховой да костей сгоревших жменя? Но даже пеплом тем , во тьме жерла пушечного я ещё пуще прежнего любил тебя, Марина! Я знал -мы ещё встретимся не раз- не зря бормотал, зараза, нищий словесы пророчески! Сунул я ему в длань алтын, гляжу а то – пророк Исайя предо мной , што предрекал падение Вавилона, в белых одеждах. Буркнул в седу космату бороду: « Обречён ты в веках скитаться неупокоенный! Будешь вечным на троне покойником!» - отвернулся – и побрёл, стуча посохом, по слезам твоим , аки по суху. Только -космы по ветру белыми облацы.
Отойдешь от окна , устав в темень пялиться , опять возьмёшь в руки пяльца. Штоб иглой туда-сюда сновать- вышивать гладью нас с тобою на троне, плоских, как на иконе. А сбоку садик с деревами, а на них золотые яблоки. И всё это под стеною замка с островерхими башнями и гарольдами на зубчатых стенах. Трубят вестуны , сзывают шляхтичей идти на Московию. Беснуется чернь от Смоленска до самого Тушина. Ой, не скушно ей, он не скушно! Крылаты гусары шляхты, казачки, - оселедцы по ветру распластав, сабельки повыпрастав из ножен, голытьба да смерды - с гиканьем накатывают черной тучею на тускло-медное солнце Годунова. То ль затменье Лунное, то ль приход кометы-вестницы бед неисчислимых? И должон я поразить тот щит своим рыцарским копием.
Но как громко грохочет пушка! Как звонко отзывается её гром в дрогнувших колоколах московских колоколен! Как чёрен заряд пепла, смешавшийся с зарядом!
Осядет прах мой на вышивку. Подёрнется всё серой пеленой. Упадёт первая слеза на смертну пыль, откроется оконце. А там другорядь - ты да я на троне. И кажин -при золотой короне.



2.Малец


И другая слеза упадёт – и , расплываясь, откроет другое оконце. А в ём сыночек наш, Ваня, коего рожала ты, крича и кусая губы, веря- он наследник Московского царства Иоаннова. И почнёт он в том царстве править наново. Ему и тебе присягали Казань с Вяткой -и вот он – ворёнком на ветке. У Серпуховских ворот , словно -серпом колос, скривился рот, не слышон звонкий голос. А то што не мой он сын, а Заруцкого атамана, так дети все одно што небесна манна. Хоть бы и мой, как я тебе в другом обличье явился , всё едино он для трона родился-в кого б я не рядился. И вот – на виселице болтается, как язык немого колокола. Облепили его чёрны вороны, клюют, теребят. Раскачивает его ветер маятником. Кач-кач…
Кто я? Где я? Может быть то уже Иудея? Из Валахии -в монахи я? Из Италии? Рождён матерью, сделан из стали я? Краковский кузнец ковал мой стальной доспех и выковал мне сердце на верный успех. Часовой механизм навроде того, о каком пел юродивый, а мы с монашком Алексашкой из скриптория Чудова Монастыря видели, взобравшись на Спасску башню,-как нутро тех часов устроено. Крутятся колёсики, мотается туда- сюда анкер непокойный. Зубец, за зубец цепляется - перепрыгивает с цифры на цифру стрелка. Ползёт время, катится, движется, несётся вскачь. Вросли каменными ногами в брусчатку кремлёвские башни -богатыри, несут вечный дозор главы -витязи собора Василия Блаженного. Кружатся враны над нами , пока мы лазим по башенным зубцам, малы и тщедушны, два инока.
- Гринь, а Гринь, айда завтра рыбалить на Яузу. Ну и боярского сынка Романовых с собой прихватим…У него кошель полон пятиалтынных.
- А на што они те? На крючок насаживать?
-А на то што баранок куплять будем в Китай-городе!
- Што баран -ты, штобы жевать баранки? Вот когда я учился в семинарии в Киеве, нас попадья варениками с вишнями потчевала! Вот то было лакомство! И постное. А пойдёшь в Китай-город на ярманку- какой-нибудь вяленой говядиной оскоромишься! Грех.
-Даже по базару те пошляться лень, всё бы над книжками карпеть, языцы инородны бубнить про себя. Так ты и на Волыни волынил – переписчиком. Гришка Отрепьев-чугунный зад. Ты, кажись, сказывал, что Четьи минеи там переписывал и жития царей с Иудейских времён до последних рюриковичей.
- И не токмо их. И житие Александра Македонского, тёзки твово…С иллюстрациями- как он Персию с Индией завоёвывал…
Где я? Кто я? В университете в Кракове латынь зубрю, аль в Чудовом чудеса творю? Я у Папы Римского на приёме, аль у Романовых в прислужниках - и ни у кого кроме. На княжьих охотах, аль у ляха -страхота …Неказист, бородавчат, как в зерцало зыркал давеча... Какова толика во мне католика? А какова опосля Кракова - сына Иоаннова Димитрия?
Лежу ли я с горлом перерезанным в Угличе ликом бледен, аль живёхонек уморился от проповедей и обеден? Меня ли опустили в землю во гробу -или унёс меня ангел-спаситель на своём горбу? В зобу ли птицы Гамаюн я забылся, иль мышаком в какую щель забился? Но не в гробу плыву , а в лодке – вслед хохочут голенасты молодки- хохочут, может, чего-то хочут, машут с берега мокрыми портами мужей, юбки подоткнуты- ноги наголо, губки -бантики-лыбятся нагло. Стирка у них. Вот полощут языками кого ни поподя! Хоть поп то, хоть попадья!
-Эй! Мошны монашьи! Айда к нам! Будете наши.
Подальше от тех ведьмачек-всю рыбу распугают, а нам надоть порадовать монастырску братью. Белорыбицу с Соловков ешшо тока в мороза возить станут, когда реки встанут, а пока…Пока глад на годуновской Московии. Што -ни двор-гроб. И тащут гробы. Ково - на Новодевичье, ково на Ваганьково.А ховать в землю -то где ещё? На Таганке отбою нет от паломников -бредут и из Серпухова и из Коломенского.В Донском монастыре -молебен за молебном.
- Ну и врун же ты, Гриня! Ты што вчерась мне плёл, када часовик-мастер нас на Спасской башне застукал?
- Што я незаконнорожденный сын Стефана Батория из скриптория?
-Ну вот! Самому смешно!
-И не смешно , и не грешно! Давай в Польшу мотанём, как Курбский при Иоанне…Я вчерась разбирал Иоаннову библиотеку и наткнулся на его письма. ..
-Смотри в приказну избу угодишь!То ересь…
-Не угожу?
-Отчего ж так?
- А оттого, што царевича на дыбу вешать да колесовать не станут.
-Какого царевича?
-Меня! Ведь я и есть царевич Димитрий Иванович. Никто меня в Угличе не убивал. То подставной сын поварихи был, поварёнок…А меня мамка – инокиня Марфа, Мария Нагая спрятала!
-Так Шуйский же Василий провёл дознание…
-Жулик твой Шуйский. На трон метит…Всё сочинил, как Годунову угодно и самому ему выгодно. Вот не упомню тока- толь в Ярославль меня брат мамкин, дядька мой Афанасий, в монастырь упрятал , аль иезуиты из Иродовой свиты, штоб насолить ему с помощью Джерома Гарсея-шпиона Руси всея- меня в Польшу заныкали в темну ночь-хоть глаз выколи.


3.Побег


Ночь черна в бычьем пузыре - што варначья душа на кровавой заре. «Эту ночь до зари, никого не зори, а гуляй до последней монеточки, пока спят невинные деточки!» «Ты, Санёк, постой, ну какой постой среди этакого-то отребья, ну не будь я Гришка Отрепьев!» Не в монашеской я келье, а в крестовой избе. На подворье козёл проблеял «бе-е-е!». Здесь варнак да вор с тех недавних пор, как топор опустился на чурку и измазало кровию чёлку. Пролилася кровь да со возгласом «чур!». Как ощерился омутОвый щур. Да кулак занемел на мутовочке. Да не то ещё замутим, не то ещё! Как имали мы щук на живца да на жерлицу. «Знать - расстрига монах, коли женица!»-говорит громадина рыбина. Вторит ей бродяга уродина: «Фига в нос царю Бориске, Димитмитрий Иваныч не чурается риска!»
И на весь шинок громогласно, сообчает весть сынок Власий:« Он из гробу воскрес, он ушёл в чёрен лес, он сквозь шшолку в гробу просочился. То ль монах , то ли бес , то ль свалился с небес, но вчерась мне во сне объявился.»
- Ты бы, сын мой Власий, поскрытней о том вещал! Ан уйдёт в рикошет молвы праща!- наущает пьяницу разбойник Никола, как слез с кола – звонили во все колокола.- Не вишь, я сам покойник, на шее обрывок пеньки болтатся…А всё за ересь. Носил я , сын мой, церковный сан, топал в Сибирь, попал в дацан. Звенел кандалами-угодил к далайламе. В том дацане пацан далай ламой да японец-сан в кимоно из хлама открыли глаза мне, будто в небесах тягаются Христос с Буддой. С понедельника спорят по воскресение за наше, человечье воскрешение…
- Да есть ли на тебе, басурманин, крест?- вопрошает Власий, стукнув медной кружкой о дубовый стол.- Што ты как-то не так воскрес!
- Есть, сын мой, сан, есть да не про твою честь! Вот попортишь себе карму – и станешь в другой жизни собачонкой в будке, аль в полях незабудкой-словами кусашься да цепляшься, как репей-«собачка» к рясе, паря…
- Я -то не грешу, исповедуюсь, как токо кого дубиной огрею, штоб мошной овладеть, а вот ты! И каких таких премудростев ты набрался в своём Забайкалье у бурят да китайца с японцем? Скока с тобой грабим проезжих толстосумов-купчишек, понять тя не могу- какой ты веры, хоть и рясу носишь и бородень до пупа отростил!
- Скока раз те бестолочи втолковывать: бессмертные Христос с Буддою, сидя на облацы, поспорили-как воскресать смертным.
-И к чему пришли Боги наши? Мне ж надоть знать-куда душа купчишки отлетат, када я ему глотку режу, как Борискин посланник царевичу Димитрию- в Ад , в Рай, в вороний грай?
- Забудь ты эти дедкины сказки! Никуды та душа не отлетат и не низвергатся, как у еретика-католика Данта в его поэме. Блукает она здеся же и входит в других людей , животных и растения. Даже вот в сего таракана, што жрёт крошки у твово стакана. Потому -того таракана не трожь! Може он в иной жизни прынцем был!
-Да ну! Каким таким прынцем!
-А вот те и да ну! Рыженьким. Но с тех пор, как сел в том дацане далайламой пацан из улуса чингисханова -всё пошло наново!
- Дык куды уж новей -в носекомую вселиться! – придавил усача кружкой Власий.- Вот я его! Пущай взад в какого прынца вселица! Развелось боярских сынков -не передавить…
-А туды! Тот далайлама на Русь морочь напушшат! Переселяет души умерших помазанников, как вот ты щас переселил душу сего таракана в тело блохи , народившейся в космах какой-нить польской ведьмачки! Не могёт упокоиться дух монарший, ибо многогрешен, аль за чужи грехи в ответе…И даже монаршьи дети!
-А што дети! Они ж ангелы невинны! Вон как про царевича Димитрия сказывают. Играл в свайку возля стайки, накололся на тычку -вот и вся недолга. Ага! Так неуж и ему не упокоиться, хоть и отпели, и маманя его , Мария Нагая, над гробом плакала, сам был при том в Угличе…
Слушал я тех странников-окаянников, слушал. Ох как запали их разговоры в душу! Пил вино из кружки да помалкивал , да опять усы в вино помакивал. Объел я до шкелета жарену щуку, и решил я им высказать вот такую штуку.
-Ой и хорошо ж вы тут гуторите , страннички! Лепо! Вот слушаю я вас, пью свой квас да сухариками закусываю, златыми, што в соборе иконостас. Да на Спаса в углу поглядываю, што шинкарка воткнула туды какого -то ляда. Я , беглый монах монастыря Чудова, не слыхивал такого словесного блуда. В том углу мне не Спас , а Будда мерещится, только сколь не буду открещиваться, знайте тот воскресший царевич-я…И не утица кряковая из города Кракова летит ко мне, белая лебедь с ястребиными когтями …
-Постой паря! Я много видел рожь! А ты и впрямь на царевича схож. Я ж видал во гробу его , в Угличе…
- Да не ты ль ему горло резал, вот в чём я тебя уличу! Не того зарезал за кошель золотых, за тридцать сребенников! На осине тебе болтаться непотребнику. То другой был несчастный отрок. А меня маманя спрятала в дальнем монастыре, штоб объявился я законным самодержцем на царском дворе.
- Не вели казнить, вели миловать, осударь! Присягаю -верою правдою служить!- бухнулся варнак на колени навродь подстреленного оленя.
-То -то же! Знай, про мня слухи распущать станут, мол, беглый я монах-расстрига Гришка Отрепьев, не верь. Побег, што совершил я из Чудова монастыря-не зря. То новая заря над Русью, то побег нового генеологическа древа, какие составлял я, карпея над кожами, штоб увидится с вашими рожами. Пойдёшь со мной и Алексашком , беглым монашком-чернецом на Москву?
- Пойду! – бьёт копытом сражённый олень, пока глаз замутняет смертная склень.





4. Баталия

За морями ты , Марина, за дубравами, пока царь себя травит травами. Пока иду я на Москву с войском великим и темнеют в углах изб иконные лики. Пока меркнут во церквах иконостасы и выделывает скоморох выкрутасы. Покойники во гробах -шох-ворох, так хулит царя Бориса скоморох. Не бывает слов срамней и поганей, чем в Китай- городе , в балагане. «Как идут нас свобождать казачок да лях, у царя Бориски не хватает плах!» «Пухли с голоду мы да в год кометы, а ведь жрать от пуза лепота кому-то! Лепота, лепота, да видать не та! Эй привратник давай отворяй ворота! Царя Ирода, народ, не оплакивай. Да щенков -выродков из палат выволакивай!»
Лист валился с дубов да витали снежинки. Не на дыбу я шёл, а штоб добыть себе жинку! Дочь -красу воеводы валахского, не вахлак ведь я, слово ласковое от тебя слыхал в твоём замке-дому, а теперь вот всё в пушечном дыму. На опушке мы с войском Басманова сшиблись – греки с персами наново! Али я не Димитрий Задонский! Али я не сам Македонский. Алексашка чернец, да Власий варнак - нам не страшен ни чёрт, ни могучий враг, ни кольчужный змей. Вы как есть удальцы!Трепещите же -царёвы стрельцы!
Ну какая, скажите, баталия, то не сабля в руке-твоя талия. То не снег валится за шиворот, то мерещатся юбки навыворот, а под юбками – шуршат кружева, так што крУгом идёт моя голова! От жабо гаффре до самых чулок – к узелку узелок , ой, ты мой милок! Я стрельца разрубил почитай пополам, рыскал я по лесам, я скакал по полям, я в крови стрелецкой узрел твои губы, в плаче жон у сожжёных изб -иерихонские трубы. Морды конские я узрел в облацы, напирали латники да орали стрельцы. Старец шляхом шёл , проклинал царя, видно , то не зря по заре зоря эти дали убогие , мы просили победы у Брга!

Словно то было писано в книгах, и Моравск сдался мне и Чернигов…Где -к подмётке ком, где подмётным письмом, где тайком, где нахрапом , смертным стоном, кобыльим храпом мы добыли победу свою беду на степном ли былье, на хрупком ли льду. Окромя как с Брянском Кромск да НовгОрод Северский -все как есть прилепилися к вере сей: мол, ни какой не Гришка я ничей, а и есть – царевич из рюриковичей. Но поймали намедни дозорные крикуна кликушу да привязали к пушке.
- Вот, царевич, предатель! – говорит казак. – Баламутит народ непотребными словесы!
- И чего ж он врёт?
- А - того што ты -невзаправдишный Димитрий, а ряженый!


Я смотрю на бедолагу, вродь знаком лицом. Где видал я его -не на фресках ли подкупольных среди волхвов к Марии в хлев дары несущих? Али то опять тот юродивый с паперти собора Покрова -седа голова, бородень по ветру – как облацы на небе по утру?
- Говори же, выжига, какого рожна ты брешешь?
- Да не брешу я. Истину глаголю. К чему брехать перекатной голи? То не сорочьи сплетни, не стрёкот галочий. А ты, паря, родом из Галича. Вы -Неклидовы бояре выходцы из Литвы, не сносить мне, слышь , паря, седой головы! Был у пращура твого удел в Коломне – пусть хоть даже сидеть на колу мне, - не пойму чего понесло его в Галич? Но без лишних слов -бесы ль помогали, аль хранили его Божьи ангелы, а неплохо шли у него делы…Я не буду трепать о мирском или мерзком, а родился ты , паря, в Галиче -Мирском. Опознал я тя , дитя, бо крестил тебя в купели, прежде чем мамка уложила тебя в колыбели. Не с какой-то причуды аль дури нарекли тебя именем Юрий. И тогда ж, знать, вела Одигитрия, родила царица Димитрия. Под одной звездой -два младенчика, как два голубя с полотенчика. Полотенцем тем я тебя отёр-остальное -темь да в ночи костёр. То звезда воспылала кометой, прожигая ушедшие лета. Что за так отдавал, что запамятовал, но иное так явственно помню, словно звёзды в ясную полночь. И росли два мальчонки пОрознь, как по снегу следы от пОлозьев. И скрестились два следа санных , и судьбе ты воспел осанну, когда острое сталь-железо полоснуло по горлу лезвием. То твоё было вновь рождение, али может быть наваждение? Да ведь даже и из оборванца снарядить можно самозванца! Был бы ликом схож среди прочих рож да манерам придворным обучен. А уж там довершит обычай. Наш обычай таков- верить нам в дураков , в лицедеев, в шутов да ряженых, будь он хоть греком ,хоть фряжином. До поры ты сопел в подушку. А дразнили тя попросту Юшкой. Да у родственничков во московских палатах мастерил ты себе картонные латы. Думный дьяк -не посольские графия -обучил тебя каллиграфии. Дьяк Ефимьев -подвижник титлов да еров вложил в тебя и старанье, и веру. Среди дурней и выжиг начитался ты книжек. Да не верил, что станешь вельможею, всё ж не вышел ни ростом, ни рожею. Разнорук, неказист-Бог решил наказать?- на носу да на лбу с бородавкою, ты к мечте присосался пиявкою. От тщеславия, не от горя, ты постригся в монаха Григория. Не стрелец, не – ланскнехт -перебежчик , а всего лишь книг переписчик. Выводил ты буквы старательно, так в лоток самородки старатель от породы отмыв, вылавливает, - не для прибыли ли для славы ли? И какими такими обманами ты попал до пострига к Романовым? Так бы там и служил, жил бы да не тужил, когда б только не злая опала, -Юшкой был да пропал. А! Батька твой Богдан – в драке сгинул пьян. Твово деда Отрепьевым понарёк царь Иван, бо трепло он был несусветное -среди прочих бояр тем приметное. А ты царского титула воришка-и есть Отрепьев Гришка. Тако ж трепло, как дед твой…
- Што же ты поганец балаганишь? Как смеешь истинного помазанника Божия хулить?Я вить -што сам царь Саул, коего помазала рука Самуила, аль те сказанное в Писании не мило?
- Да не Бог тебя помазал! А я -вот этими руками миром из ризницы, как окрестил! В игумнах я тогда ходил монастырских…
-А-а! В игумнах! Так отрубить ему те руки, коими он меня щас грязью помазал в самозванцы! И отрезать язык , штобы лишнего не трёкал своим ботолом ! Будет же и другим болтунам поделом!
И упал языка обрезок , шевелясь в грязи червяком, и отёр я о стремя с подошвы земли липкой ком. И гнались за мной две отрубленные руки до самой Москва реки. И прятал я лицо в распластанную гриву коня, чтоб кохала меня, чтоб ласкала меня. Не в леса я ховался - в твои волосы- вот такие, они -наши вольности. Наши ночи и дни, во степи огни, то бежим , то опять наступаем -и кохаем, кохаем, кохаем.
Погорели леса да волости, как повылезши царицыны волосы, как ногти ея сошли снега, ага! Вот ведь недолга! Капель с сосулек – в лужи, зрачки всё уже, уже. Сжались на горле отрока Феодора боярские пальцы, образуя для твоей вышивки пяльцы. Но не время ещё тебе, Марина, вековать в тюрьме, а сидеть на троне в красном тереме! Не время падать из бойницы башни в Коломне, словно снежиночке в руки пуховым пером мне. Воротник твой гоффрэ, стрельцы втопчут в грязь. Ухмыльнётся тому сам великий князь.Знать, последнее вывернут из карманов их, чтоб увидеть профиль царей Романовых. На чекан-монете аж на три столетья. Только канут в Лете все монеты эти, бо увидев в петле сыночка проклянёшь ты, Марина, рода их дни и ночи.

5. Венчание


Сбились в кучу у Лобного зипуны да кафтаны. Шампурами торчат усы капитана. Маржорет наёмничек – верный мой слуга. А ведь был у врага -вот ведь недолга!- был главнейший из царских рыцарей. Только што в тряпье грязном рыться ей - пустой мстительной Злобе, тавро на ём, он наёмник, но метит стать королём.

Как сверкает на солнышке день-деньской! Али я не Димитрий Донской! Эвон как за хвост удачу имаю! Не иначе побил самого Мамая! А на площади-то народу тьма, а старик -то всё не идёт из ума. И гремит в ушах его смертный крик, неужели же всё же ты прав старик? Ты -што зверь лесной в густой папороти - режешь правду -матку с той паперти.Корчишь рожи - да так не гоже, да раззявлешь хайло - и всё мне назло. Столь зело непотребно , што кликуша тот из -под петушиного гребня! Мол, не правдишный я, подложный, што кошель пустой, придорожный.

 Тянет лапу нашедший-он лягухой в кусты, и ты с этою простотой на "ты". И хохочут проказники отроки,што за нитку дёргаю от ведь как! А не зарься, боярин, на чужо добро, не ломай на красотку-молодку седую бровь. Знай сверчок свой шесток да на трон не меть, а то вдруг не признает царица -мать!? Но  признала-куда ей деваться, дуре, аль я в Киеве девкам не бряцал на бандуре? Али я Марине моей не спевал, так тащите юрОдивого в подвал! Вот ведь чо удумал подлец -крамольник! Я не -Я, а в Шапке Мономаха -моль! Червь соболий её мех поедающий, чтоб до дыр проесть -да куда ещё! Мол, пущай я даже не оборванец, а, сразив врага, всё одно самозванец! Нет старик-вещун все одно не прав, знать обпился ты дурманных трав! Даже ежели я не спасённый царевич, даже если из гроба я не воскрес, на вершину власти теперь вознесённый, я целую крест!
 
 Ведь не всё , как учила с мальства маманя, -про царя Давида, да Навина Иисуса! Слава звездой путеводной манит, стекает слезой с отросшего уса. Ведь не токмо келейным прослыл я начётником, но и рыцарем , как Ахилл, папа мой был стрелецким сотником да и я -то в него - не хил! Отчего ж взаправду, а не для вида мне не стать, как царь иудейский, -Давидом? Так ликуй голытьба, понаешься щами, ведь и я как и он , -оба мы с пращами. От меня тебе, моя голь, а не от пана , али графа -голова Голиафа....
 

  Это после меня столкнут в овраг.  А пока повержен мой лютый враг! Кто куда разбежался, а кто прибежал ко мне – и не жаль! На войне так уж на войне.Всяк мне ворог вдвойне.Хоть в меду, хоть в говне. И пока не сожжон в балаганном вертепе, буду вами вертеть я! КАл еси, гной еси, эх народ, веселисИ, как ведётся у нас на Руси! Вы такого шута не видывали со времен псаломных, Давидовых.Бабы теремные в подолах -шох-ворох и им глянется такой Скоморох. Это после мне всунете в пасть мою дудку, а пока вот -дудки! да на блюдах утки, на столах осетры с лебёдками да застолье с хмельными молодками. Мне не стричь бородень -то ножницами -обложусь я в спальне наложницами! А средь них Ксенья Годунова - что кафтан обнова. Я меж нею и панною Мнишек ласк познаю излишек! Я у двух царевен в объятиях проведу свой век без изъятия. Хоть и краток он , но взойду на амвон. Вон как колокола сыплют жемчуг звона! И звучит с амвона:

-Венчаются на царствие раб божий Димитрий и жена его Марина!
 
Так гуляй охрана, пируй голытьба, яств таких отведать -не дура губа!
 
Эй! Хто там ещё с голоду пухнет? Маржорет -моржом с саблей, как с ножом, наголо -меж голодных на кухне! Волны аркебуз, он не дует в ус, хоть враги от злобы протухни. Латы дутые , будто бы арбузы , златом блещут ,  на плечах аркебузы. Да и шляхты братцы добры-ничо! Как бывало , как брали Добрыничи. А тогда и пришёл Годунову каюк- не меня, однако, за ребро на крюк, а его -хитрована великого. Вон как дёгтем сочится лик его!

Ой, какой по Москве перезвон колокольный! Нынче свадьба моя во первопрестольной.
 - Эй, давай Маржорет! - сделай  в людской толпе просеку! Кто не преклонит головы тому висеть на суку.

Сука выла, щенок повизгивал, есть ещё и казна и провизия!
- Вот ковровая дорожка для панночкиных ножек до самых соборных ступеней!- докладает капитан.

А во храме каждение да свечной трепет, пенье хора , што детский ангельский лепет.

Вот и входим мы , Марина с тобою в Собор, словно в злат-чёрен бор –да  ведь то-не Самбор католический! На иконах оклады -наличники. Лики хмурых святых глядят с укором. Ой, слетим мы с тобою со трона скоро! Но хоть день посидим, хоть недельку да погреем царску постельку!

 Ох, боярин шустрый  этот Васька Шуйский! Все его советы-сплошь одни наветы. Ветр ли веет на повети , чернь ли валом плещет-он клевещет …Плети захотел сукин сын, а то и плахи. Молятся монахи.Но опять нарывает заговора чирь, чур меня чур! Вроде он и помилован и отпущен, а крамолу сеет прежнего пуще.
Но пока ещё зверь не спугнут в пуще выстрелом Царь-Пушки, в кою пепел мой зарядят, шоб плясала чернь в Зарядье. Шобы брага лилась по ковшам , как кровь, чтобы все  как вновь -и муж и свекровь. Чтобы я отлетел дымком в облака и оттуда взирал, как Москва-река вьётся синею лентой в косе Ксении, когда я целовал её ночью весенней...


6. Ополчение


На базаре в Суздале баба семечки лузгала да слова - прямо в темечко, вот ведь времечко!
-Ой, чаво же вам тут наболтала я – ну какая такая баталия! Покупайте -ка лучше сладости да рыбёшек для пущей радости. Петушков из жжоного сахара, окушков от праздного пахаря. Не пахал он, не сеял, воевал за Рассею, басурман рассеял охальников, под водительством бравых начальников. А как первый начальник - князь Димитрий Пожарский. А второй начальник – купец Минин Кузьма. Посадский староста из Нижнего Новгорода…Поднялась народная масса -от Нижнего до Арзамаса.
- Ты куды, посадский, тащишь эти цацки- меч на поясе, на плече дубина?
- Ты сам-то , детинушка, на кого копие навострил?
- На Вора Тушинского! Слыхал – и его Маринка тож за сына Иоаннова признала! Как допреж того Гришку Отрепьева, беглого чудовского растригу.  А говорят , второй-то совсем рожей-то не вышел.
-Ноне всех прогоним со дворов. И самозванцев-воров. И ляхов, и варначье-казачье донское! Не надо нам ни ихнего прынца, ни выродка Маринки да Замойского...В болото-всё войско его.

Не сопи Сапега! Гуси тега-тега. Не скрипи телега пятым колесом. Карасишки в омуте чертенята в доме те, в золоченом хомуте развельможный сом. Уса два -подпруги, чоботы-што плУги. Пашет землю русскую шпорами, смуту сея...

Был я -царь, стал я-пепел. Скалься морда львиная на лафете! День -деньской по прежнему светел. И такое опять творится на свете! Словно в ступе толкут бояре слова, мол, на царство давайте Владислова! Но душа у Владислова девичья, ой, и боязно за королевича! Ведь боярска дума -не польский сейм, православное семя, то видно всем! Из того из семени не ячмень, не горох - то ли злак прорастёт, толь чертополох? И чертякам -проказникам плохо от того, от чертополоха!

7. Балаганщики



Гомонит Китай-город ярманкой. Манит, сеет в душе моей непокой. Што такое опять над Москвою рекою? Сыплет пеплом царя людям на головы. Балаганщики, слышь паря,- ох, и наглые.И откель свалились нам нА головы.

Стравят свой вертеп – терем непотребства. Им хошь царства, хошь королевства! Всё едино -хошь ангел небесный, хошь чёрт, хошь проклятие бесово, хошь -в начёт-почёт. По ушам – непотребные их словесы, што душа на весы.


- Ну што, Гриня! Приташшыл своих кукол? Вона я смотрю -полон куколь! Чем сёдни народ будем веселить? Александра Великого подвигами? Аль доблестью Иисуса Навина?
- А ты , Сань, не садись не в свои сани! Я -кукольник в сём балагане. А ты вирши верши, чтобы роли так роли!…А хто спрашиваешь -мои герои? Да вот Гришка Отрепьев , мой тёзка, беглый чернец. Голову ему я резал из липы, Одежду из обрезков монастырских ряс, подрясников , фелоней, пока ты тут филонил.
- Я балаган строил!
- А я , думаш, завоёвывал Трою? На один тока наряд Марины Мнишек скока парчи ушло! Её ведь, царицу, в ветошку не оденешь! А скока бисеру, штоб жемчугами сверкала. А троны, а короны-вместо ложек резал, а золотил темперой из иконописни, пока ты слагал дурацки песни!
- А ты тех кукол, што намедни делал -куды подевал?
-Каких? Факира в чалме, царя Кира персидского?
- И их, и Петрушку!
- Петрушку я в Петра I перекроил. Усы ему приклеил, треугол, ботфорты -на ноги!
- А! Опять будем представлять Утро стрелецкой казни! Да про Софьи царевны козни!
Топорик – то, што мастерили вместе из окладной жести и прута из дворницкой метлы -цел?….
-Це-еел!
-И чурочка та, из яблоньки, что засохла в монастырском дворе?
-Цела!
-Вот весело мы давеча головы-то стрельцам рубили!
- Я их из грецких орехов мастерил. А к туловищу крепил воском-вот они и отлетали-хлоп-хлоп…
- А в толпе ловили -и тут же грызли, хохоча, канальи!


А сёдни -то какую новую куклу представим?


- Да вот -митрополит -дед во сто ряс одет. Крест во всё пузо вроде тяжкого груза! Тут опять -таки парчовых обрезков ушло!


-Смотри те митрополит -то нагоняй сделат за лягорию!
- Не до того ему! Занят он настоятельницей женского монастыря! Доглядывают за гробами почивших цариц…А ты- то про пепел из пушки обещал написать. Сделал? А то я пушечку-то копию Царь Пушки изладил из медной трубки. И лафет смастерил. И колёсики привинтил. Стреляет , как правдишная, если зарядить головками серников!
- И я времени зря не терял. Как обещал. Всю ночь свечку жог, перья ломал гусиные..
-Ну так читай!-не таись.
-Был я -царь, стал я-пепел. Скалься морда львиная на лафете! Скальда песня ли то, али львиный рык? В нем младенца крик? Аль рыдает старик? С злата блюда я едал, пил заморски вина я, скалься морда львиная, как сойдёт лавина! Как поднимется чернь, как взбеснуется море, человечьего горя. Што на троне сидеть, што кулём на колу, што валяться царёвым сынком на полу! На балу ль танцевать лебедином-все едино! Только б мне сквозь слёзы над дубравами, над берёзами - с моей утицей кряковой -селезнем. Верю-всё -таки улизнём! От всех шпилей соборных всех луковок, от всех замковых шил и всех маковок. От когтистых крыш, от могильных ниш. Став твоей разноцветной вышивкой, а куда, ты скажи, ещё выше то?
 В замковом саду я тебя найду под златою, плодною яблонькой. ..
-Ну! Што ж ты прервал! хорошо пошло!И всклад и в лад и слезу вышибат!

-Дальше перьев не хватило. Надо в гусятник лезть. Из крыл дёргать…
-Зело борзо и душещипательно! А будешь перья с гусей теребить, набери и для крыльев ангелов. Маловато у нас их кукол. Больше черти да рыцари. А я вот пока займусь ковкой мечей и шитов для войска ополчения. Вчерась вот в иконописне целый лист окладной жести свистнул. Да вилок парочку из посудомойни, да ножик…