Сны про любовь и убийства. Часть третья

...Скорая помощь и милиция приехали одновременно. Медики констатировали смерть потерпевшей, забрали «бабушку» и уехали. А два милиционера остались. Они заняли начальственный кабинет и начали опрос свидетелей. В узком коридоре столпились все сотрудники Департамента.

Первой пошла Алиса. Пробыла в кабинете томительных пятнадцать минут. Вышла бледная. Пожала плечами.

– Ничего удивительного, разве можно в таком возрасте нагружать себя такой ответственной работой, – прокомментировала она случившееся. – Наверняка внезапно закружилась голова или схватило сердце, и она не смогла удержать равновесие.
Все молчали. То ли были согласны, то ли не хотели возражать будущему руководству.
– Никак не хотела снимать руку с пульса, – добавило «руководство». – А рука-то уже была старческая.

Народ молча расступился, и Алиса гордо прошествовала по своеобразному коридору. Мне вдруг стало жутко обидно за «бабушку», и я собралась встать на ее защиту от имени коллектива, но тут вспомнила ее увлечения йогой, все эти стояния на голове и прочее. Может действительно в этом все дело? Странно, мне она ни на что такое не жаловалась, наоборот, подчеркивала, что ведет здоровый образ жизни и не страдает от возрастных болезней. Со мной-то она была в намного более доверительных отношениях, чем с заместительницей.

Остальные входили-выходили довольно споро, как по конвейеру. Задержка произошла лишь с охранником Игорем, который тоже задержался. Но свою беседу он никак не прокомментировал и сразу ушел. 

Я вошла последней, волнуясь и глотая слезы. Сквозь туман и вату доносились вопросы. Когда пришла на работу? Видела ли сегодня Валентину Ивановну? Как часто она брала больничный? У кого имелись ключи от черного хода? Не показалось ли мне сегодняшнее утро каким-то странным или необычным? Я попыталась справиться с волнением и дрожащим голосом поведала дознавателям роковую историю с колготками. Милиционеры равнодушно выслушали мои скупые ответы и отпустили.

После меня в кабинет снова вызвали … Алису, а в коридоре я опять заметила удаляющегося Игоря. Вот, оказывается, за кем он ходил. Среди присутствующих прошел слух, что при Валентине Ивановне ни одного ключа не было найдено.
Вскоре стражи порядка вместе с Алисой без кровинки в лице вышли в коридор. Присутствующим объявили, что Валентина Ивановна умерла от удара головой при падении с высоты. Смерть наступила примерно за час или два до первого освидетельствования трупа, то есть примерно между восьмью и девятью часами утра. То есть как раз в то время, когда я судорожно металась в поисках проклятых колготок. Жертва лежала так, как упала, никто ее не перемещал.

Падение объясняется внезапным ухудшением самочувствия. Все. О том, как жертва попала на черную лестницу, и где ключи – ничего сказано не было. Милиционеры удалились. Алиса трясущимися губами объявила, чтобы все расходились. Мы молча разошлись по своим кабинетам, хотя работать никто не собирался.

Я лично остаток дня раздумывала над тем, с какой стати Валентина Ивановна отправилась спозаранку на черную лестницу, зачем-то упала, да еще и ударилась головой насмерть об ступеньку. Почему она туда пошла? Она не курит. Не паркует машину во дворе. К тому же она ждала меня, чтобы ехать на встречу с делегацией. Некстати подумалось о несостоявшихся партнерах. Интересно, они до сих пор ждут нас в гостиничном конференц-зале и чертыхаются от такой славянской безалаберности?

А что если не внезапное ухудшение самочувствия, а совершенно другое обстоятельство спровоцировало падение? Например, она могла выйти с кем-то. Только с кем? И зачем? Да еще ранним утром? Все деловые встречи она проводила в кабинете или в кафе в подвальном этаже нашего здания. И как, черт побери, она попала на лестницу? Выходит, ее отпер кто-то из своих. Но кто? Тот, у кого были ключи! Вот кто!

Милка? Да она притащилась на работу еще позже меня. Для нее каждый утренний приход на работу – подвиг. И вообще, они с «бабушкой» состоят в очень формальных отношениях, совершенно противоположные люди. Я просто не могу представить, чтобы они о чем-то неофициально беседовали, да еще где-то на выселках! Другое дело, что у нее был (!) ключ от запасного выхода, и вполне возможно, что она его кому-то давала, или кто-то просто спер его, чтобы сделать дубликат. В любом случае, нужно будет с Милкой серьезно поговорить.

Орыся? У нее хранятся ключи ото всех помещений. Но она убирает по вечерам, когда все уходят домой. Утром приходит только в дни зарплаты. Правда, «бабушка» как-то на общем мероприятии обронила фразу: «Помнишь, как у нас на Энгельса…». Имя основоположника марксизма-ленинизма, если я не ошибаюсь, носила улица, где в советские времена находился городской дом культуры. Выходит, они с незапамятных времен знакомы. И на «ты». Ну и что? Мужчину общего не поделили? Вспомнили застарелую ненависть, разгорелась ссора и вот так печально закончилась? Да нет, не похожа наша клининг-вумен на такую. Наоборот, она всем хорошее старается сделать: цветочки засохшие поливает, чашки с кофейной плесенью вымывает, в курилке подметает. И вообще, слабая она и очень интеллигентная, даже больше, чем «бабушка». Внутренняя такая, скрытая, интеллигентность. Не от должности или мужа знаменитого. Как только она в уборщицы попала? Поинтересуюсь при случае.

Вот уже двоих придется подробно расспросить. Кто у нас там следующий?

Охранники, Вовчик и Игорь. А что? Хорошие кандидатуры. Ключи от черного хода в полном их распоряжении. Рано приходят, поздно уходят. Игорь – отставной военный, навыками борьбы владеет. Да только, где поп, а где приход? Он-то тут причем? Недавно у нас работает, с утра до вечера смотрит маленький телевизор в своем «аквариуме». Друзей-врагов среди сотрудников не имеет. Тогда уж легче на Вовчика подумать, недаром он на «бабушку» так злобно косился. И личное их что-то связывает, ведь только он вхож изо всех нас к ней в дом. Только ему сподручнее было бы с ней дома поквитаться за неизвестную мне обиду, без свидетелей. К тому же он уже пару своих смен на дежурстве пропустил. Опять на «лечении»? Или как это теперь называется?

Ну что ж, методом исключения остался один человек. Сдается мне, не только я до этого додумалась. Не зря Алису повторно поволокли в кабинет. Может, кто-то ее видел в то утро поблизости от Валентины Ивановны? И не кто-то, а Игорь. Он и заложил. То есть, доложил. Ну и зачем, спрашивается, Алиске драться и сталкивать начальницу с лестницы? Не представляю. Чтобы занять ее место? Так что, из-за паршивой должности убивать человека? И так варварски! Не может такого быть! Тем более, через год Валентине Ивановне и так на пенсию выходить. Могла было и потерпеть немного.

В общем, полный бред. Не могу поверить, чтобы в обычном казенном учреждении, среди унылых чиновников вдруг закипели такие страсти, чтобы человека жизни лишить. Тем не менее, это случилось сегодня утром при участии хорошо знакомых мне людей. С которыми я каждый день общаюсь, хожу на перекуры, ругаюсь... Дичь неописуемая. Так что же все-таки произошло? Просто несчастный случай? Или все-таки убийство? В любом случае отсутствие ключей было примечательным фактом.
Чем дальше я развивала эту тему, тем страшнее становилось самой.

В глубокой задумчивости я подошла к окну. И тут моему ошеломленному взору предстала совершенно фантастическая сцена. Внизу на тротуаре, возле обшарпанной «копейки», стояли двое людей. В женщине я узнала уборщицу Орысю – по белому «ежику» и серому пиджаку, который у нее считался «парадным». Рядом с ней стоял плотный мужчина, с великолепной седой шевелюрой, в клетчатой рубашке. Парочка еще минуту постояла, затем мужчина галантно открыл переднюю дверцу «копейки». Орыся ловко втиснулась в салон, дверца захлопнулась, заурчал мотор, и машина плавно тронулась с места. Ай да Орыся! Никогда не думала, что у нее есть такие друзья! Хотя, наверное, это самый обыкновенный муж! Странно, что она никогда о нем не упоминала. И на мероприятия общие – театр, выставка или концерт к восьмому марта, всегда приходила одна. И о детях ее я ничего не слышала. Такая она у нас скрытная. Как я.

Так может она все-таки замешана? И сейчас как раз забирала у подельника использованный по назначению ключ. А он повез ее праздновать успешное окончание заговора. Господи, ум за разум заходит. Если уж я уборщиц стала подозревать, значит мозг стал в ступор.

Так и не придя к вразумительному выводу, я поплелась домой. Даже с Милкой не хотелось сейчас обсуждать событие. Тем более, теоретически она могла быть замешана. Позже. Все позже. Сейчас была лишь огромная боль от утраты Валентины Ивановны и дикое желание спрятаться ото всех и горевать в одиночестве. Хотела позвонить Петьке и сообщить грустную весть. Все-таки, они много лет были знакомы. Но не хватило мужества. Пусть кто-то другой скажет.

И не только это остановило. Инстинктивно не хотелось провоцировать последующий разговор о себе, о нас. Ведь после всех перипетий и треволнений, связанных с моим трудоустройством, наши отношения как-то застопорились. Пару раз сходили в кино, в кафе и все. К себе я не приглашала, считала неудобным навязываться. Петька тоже как-то не проявил инициативу. Так и не сложился старый-новый роман. Сейчас он мог бы подумать, что я ищу повод, чтобы с ним встретиться. Да, нечего сказать, хорош повод! Вот дурочка (это я о себе), все живешь мерками кисейных барышень. Так и прогордишься до пенсии. И превратишься в Орысю – гордую и страшно одинокую. В общем, понятно, что никому я не позвонила.

***
Через пару дней сотрудников Департамента вызвали повестками к следователю. Вот как, оказывается, дело еще не закончено. 

В первый раз мне предстояло посетить подобное заведение, и от этого было немного не по себе. Чтобы успокоить натянутые нервы, пошла пешком через цепочку сквериков, которые вели к печально известному дому под номером пятнадцать. Этот адрес до сих пор навевает панику у определенной части населения. В советские времена улица носила имя писателя Короленко, а в доме номер пятнадцать находилось управление внутренних дел.

На каждой лавочке я присаживалась покурить и отвлечься. Вспомнила, что раньше, при царе, здание называлось «Присутственные места», в нем присутствовали чиновники, к которым на поклон ходили простолюдины: за справкой нужной, похлопотать о пенсии, выправить паспорт и по другим надобностям. На ум тут же пришел Некрасов из школьной программы, заученный в свое время величайшими потугами: «Вот парадный подъезд. По торжественным дням…». Сегодня и я испробую бывшие Присутственные места по назначению. В сознании тут же промелькнули все утаенные грехи: жизнь без прописки, утащенная домой пачка казенной бумаги, проданный за десять баксов пригласительный на модную выставку, и даже списанный мягкий уголок, который я умыкнула в свою казенную квартирку. В общем, как минимум, на условный срок все это явно тянуло.

Но выхода не было – нужно было идти. И надо же, в дверях столкнулась с выходящей заплаканной Алисой. Скользнув по мне невидящим взглядом, она стремительно выбежала на улицу. Впервые я увидела нашу «железную» барышню в слезах и растерянности. Может тут до сих пор специальные методы давления применяют? Как в 37-м? Кто первый не выдержит, сломается, тот и виноват.

Страшные предположения разрывали голову, ноги подгибались и не хотели идти.
В невзрачном кабинете следователь в мятом пиджачке и с незапоминающейся внешностью выяснил мои анкетные данные и выслушав невнятные объяснения по поводу отсутствия прописки, равнодушно задал пару формальных вопросов: сколько времени я работаю в Департаменте, не была ли раньше знакома с Валентиной Ивановной, были ли у нее враги, каковы взаимоотношения в коллективе, какая система премирования существует в нашем учреждении и тому подобное. Непонятные и неприятные, честно признаться, вопросы. Я-то рассчитывала, что разговор пойдет об обстоятельствах смерти Валентины Ивановны и готовилась поделиться своими предположениями. А тут какие-то бухгалтерские вопросы. Я попыталась справиться с волнением и дрожащим голосом поведала о чрезвычайно теплой и дружественной атмосфере, царившей внутри нашего Департамента, и о честных принципах вознаграждения трудового коллектива. От каждого по способностям, каждому по труду. Все, как одна семья. Вместе радовались, теперь вместе скорбим.

Следователь с непроницаемым лицом выслушал мое сообщение об образцово-показательном учреждении культуры, собравшем под свое крыло лучшие умы и таланты нашего Города. Затем представитель закона встрепенулся, как-то странно глянул на меня и скривился. Мне стало не по себе. Как на мокрицу глянул.

– Скажите, вы были сильно привязаны к своей начальнице? – спросил он скорее утвердительно.

Вопрос поверг меня в недоумение: что он такое спрашивает? Что значит «привязана»?

– Сказать «привязана» не совсем корректно, – возмутилась я. – Это совсем другое. Валентина Ивановна была для меня образцом руководителя и женщины. Она была… Как бы это поточнее выразиться… я ей полностью доверяла во всех вопросах…

Я вдруг осознала, что «бабушки» больше нет, и пришла в такое отчаяние, что чуть не завыла во весь голос прямо здесь, в казенном кабинете. Она вела меня по ступенькам профессии, учила женскому такту и обаянию, и я не могла себе позволить ее подвести. Теперь ее не стало. И если окажется, что это не случайность, а злой умысел… Да я прикончу собственными руками того, кто это сотворил.

Следователь глянул на меня с каким-то скрытым сожалением и неуловимым движением выудил из-под бумажных завалов листок:

– Вы так уверены в дружественной атмосфере внутри вашего коллектива? Тогда что вы можете сказать по этому поводу? – проникновенно спросил он и подвинул бумажку мне.

Я добросовестно стала читать предложенный текст. Ничего не могу понять. О чем это? Какие-то путанные обвинения в том, что Валентина Ивановна провела одновременно два тендера на строительство библиотечного хаба, один за бюджетные деньги, второй за грантовые и, таким образом, получила неправомерную выгоду в своих корыстных целях. Две сметы, два договора, два акта приемки работ. Что за бред? Кто это все выдумал? Я взяла следующею страничку и увидела ряд подписей. Буквы вдруг поплыли перед глазами. Бог ты мой! Ведомость на получение денег. Фамилии знакомые. А это чья, до боли знакомая, закорючка? Милка! Не может быть! Я ничего не понимаю! При чем здесь это? И вообще, о чем это? А как же я?

Я вдруг вспомнила свои тяжкие корпения над проектом, который «бабушка» предложила мне оформить, входя в мое бедственное материальное положение. И вознаграждение вспомнилось, равное двум сотням условных единиц. А на этом ужасном документе стояли суммы полученных, благодаря моему труду, денег, по сравнению с которыми моя плата была не то, чтобы смехотворной, – просто ничтожной была. Понятно теперь, почему Милка надо мною потешалась! Из глаз фонтаном хлынули слезы. У меня началась настоящая истерика.  Но заливалась я горючими слезами не от утраты заработанных денег, а от того, что с этим подметным письмом во мне отмерла какая-то клетка любви и доверия к людям…

Сквозь шум в ушах и вату до меня доносился монотонный голос следователя:

– Организовав преступную схему, директор Департамента оформляла фиктивные договоры с фирмами, зарегистрированные на родственников своих сотрудников. В результате сговора его участники получали неправомерную выгоду от оказания несуществующих услуг и выполнения несуществующих работ. Что Вы на это скажете, Тамара Николаевна? – Лицо сидящего напротив представителя закона выражало простодушное удовлетворение от того, что не он находится на моем месте.

– Н-н-ичего не скажу-у, – сквозь всхлипывания провыла я.

– Так вы отказываетесь от своих предыдущих показаний? – вкрадчиво переспросил мой мучитель.

– Ни от чего я не отказываюсь, – завопила я. – Я ничего об этих договорах не знаю-ю-ю.

– Зачем вы тогда подписывали этот документ? – и следователь, как фокусник, подсунул мне другой документ.

Действительно зачем? Я вмиг пришла в себя и снова придвинула проклятую бумажку. Еще один ряд подписей. Знакомый Алисин росчерк. А моей снова нет.

– Послушайте, я ничего не брала! И ничего не подписывала. Тут тоже нет моей подписи! Что вы ко мне пристали? – заорала я, как ненормальная. Истерика перешла в новую фазу.

Следователь отобрал злосчастное письмо и сам уставился на последнюю страницу. Потом сверился с какими-то записями в своем блокноте.

– Да, действительно нет. Просто у меня есть список всех сотрудников Департамента, половина значится в ведомости, половина подписала составленное заместителем директора письмо в прокуратуру с требованием положить конец махинациям. Я был уверен, что Вы один из документов подписали, потому и вызвал. Странно, но вашей фамилии и в самом деле нет ни там, ни здесь. Не участвуете Вы, Тамара Николаевна, в жизни коллектива, – мягко пожурил он меня.

В кабинете повисла пауза. Никто больше не высказывал никаких предположений.

– Отпустите меня, – взмолилась я. – Я все равно больше ничего не знаю.

– Ну что ж, можете идти, – кислым голосом возвестил следователь. – Что касается смерти вашей начальницы, то в свете вновь вскрывшихся фактов, мы заместителя директора Департамента взяли под домашний арест как главную подозреваемую. Скорее всего, на почве конфликта интересов у нее произошла ссора с жертвой, и в порыве ярости произошло неумышленное убийство. Думаем скоро закончить следствие и передать дело в суд.

На ватных ногах я вышла из прокуратуры. Посидела в скверике какое-то время и немного пришла в себя. Слезы уступили место гневу, обращенному против учинившего мне допрос следователя: «Ну и работнички ножа и топора! Нельзя было вначале изучить ситуацию, а потом изводить человека подозрениями? Это же надо было потратить время на то, чтобы выписать повестку, провести допрос, заполнить протокол, чтобы в конце концов выяснить, что допрашиваемая особа не имеет к данной истории никакого отношения! Теперь понятно, почему в нашей стране уголовные дела тянутся годами. Удивительно, что вообще некоторые раскрываются! А ведь я в детстве мечтала стать следователем! Слава богу, что я им не стала. А кем стала? Ни-кем! Тебя даже ни в один враждующий клан не взяли».

Усилием воли я вернулась к анализу последних событий. Итак, мысль номер один. В каком гадюшнике я обреталась последние годы! Все эти люди, начиная от Валентины Ивановны и заканчивая Милкой, проворачивали темные схемы с грантами и договорами, используя мои умения «втемную». Но почему? Да очень просто. Не зря привечала меня «бабушка», ой не зря. Изучила меня до косточек и поняла, что никакими махинациями я заниматься не буду. Трусливая и интеллигентная. Была бы в курсе дела, никаких проектов не составляла бы. Не донесла бы, конечно, как Алиса, кишка тонка, но гордо бы отстранилась. Поэтому и заинтересовала меня начальница творческой работой, новыми горизонтами и прочей ерундой. Еще благодарность объявила! А я млела от доверия и благодарила. Господи, как противно и мерзко на душе!

Ладно, все уже произошло. Без моего участия, и на том спасибо. И все же я впала в полное уныние, ясно представляя, какие кошмарные перспективы ждут меня впереди. Враждующие кланы будут сражаться не на жизнь, а на смерть, а меня, как ненужный огрызок, просто выбросят на помойку. Никакой Петька не поможет! 

Странно другое – и это мысль номер два. Если поверить всему ужасу, изложенному в материалах дела, выходит, что наша начальница имела очень приличный теневой доход от двойных заказов. Раз на новые библиотеки тратились только бюджетные деньги, а грантовые оседали у участников сговора, то «бабушка» должна была купаться в деньгах. А где они, извиняюсь спросить? Судя по тому, что я успела увидеть в ее квартире, никаким богатством там не пахло. Дальше. Детей у Валентины Ивановны не было. Здоровье, наоборот, было в порядке, насколько мне известно. Стоп! Может у нее была какая-то неизлечимая болезнь, и все деньги уходили на лечение?

И наконец «три». Это что же получается! По словам следователя, Алиса хотела вывести Валентину Ивановну на «чистую воду», позвала для серьезного разговора на «черную» лестницу. Что-то пошло не так, нечто они не поделили, завязалась борьба, и «бабушка» неудачно упала и смертельно ударилась головой о ступеньку? В то, что Алиса специально столкнула начальницу с лестницы, я категорически не верила. Глупости! Это ведь не кино, и не коммунальная квартира с кухонными склоками. Все-таки Алиса при всей моей нелюбви к ней – культурная, образованная женщина. Да и вообще, какой ей резон от «бабушкиной» смерти? Никакой, это я уже установила! Так что и с главной линией следствия тоже как-то не клеится.

В мозгу билась какая-то важная мысль, но я никак не могла ухватить за кончик. Что-то во всей этой печальной истории было не так. Какую-то ниточку я никак не могла нащупать, а она могла оказаться в этом деле не то, что путеводной нитью – морским канатом!

Незаметно дошла до работы, но не успокоилась. Страшно болела голова, в висках стучали молоточки. На сердце навалился ком. Я не могла ни сидеть, ни стоять. Решила выйти покурить. Милку звать не стала. Не могла я сейчас с ней разговаривать. Просто слова из себя бы не выдавила. Изменщица! А еще водку вместе пили и начальство в унисон поносили!

Ладно покурю сама на улице в арке. Игорь сидел на своем месте за стойкой, уставившись в телевизор. На мое появление отреагировал в своем стиле:

– Слушай, хватит шастать. А то будет с тобой, как в том анекдоте: «Наш новый коллега выходил курить каждые сорок минут на десять минут. А потом спросил, можно ли ему пойти на обеденный перерыв на час раньше. Босс сказал: «Конечно, но можете не возвращаться». – И без всякого перехода фамильярно поинтересовался: – Что в ментовке выходила? – И заговорщицки подмигнул.

Достойный ответ на ум не пришел. Пришлось предельно коротко проинформировать любопытного Игоря, что подозревают неумышленное убийство, но ни мотивы преступления, ни лицо, совершившее его, – не известны. Идет следствие. О финансовых махинациях, в которых погряз наш культурный Департамент, я благоразумно промолчала. Нечего посторонних вмешивать в наши внутренние неурядицы.

Курить расхотелось. Вернулась на наш этаж, прошлась по коридору, подергала дверь, ведущую на «черную» лестницу. Дверь вдруг открылась. Мелкий озноб пробежал по телу. Я медленно выглянула на площадку. Справа была дверь, ведущая в комнату уборщиц. Она тоже была открыта настежь. На продавленном диване сидела заплаканная уборщица Орыся.

– Допытывались, у кого ключи были от черного хода, не терялись ли, – сквозь слезы бормотала она, увидев меня. – А у меня ничего не теряется. Я что, я как раз пришла заказ новый на моющие сделать. Вошла со двора, поднялась и сразу к себе, смету составлять. Услышала шаги и выглянула из своей каптерки. Валентина как раз спускалась вниз. Я еще удивилась, кто дверь отпер на лестницу из общего коридора. Могла подружка твоя рыженькая, но она в такую рань никогда не является (это о Милке, поняла я). К тому же с площадки духами повеяло, приторно-церковными. Такими, как эта… душится. Полночи этаж после нее проветриваю.

«Этой» ретроградка Орыся упорно называла ненавистную ей Алису, игнорирую имя-отчество. Духи у Алисы и в самом деле ядрено-новомодные, этим запахом все парфюмерные магазины пропитаны. И хотя цена у них астрономическая, я полностью согласна с Орысей, – удушающий шлейф тяжелого ладанного амбре мгновенно навевал мысли о бренности всего живого.

– Я как раз собиралась Валентине все рассказать, но не успела, она торопилась очень, сказала «потом», – продолжала бубнить та. – А когда я уже собралась уходить, слышу, а снизу такое тихое «Ой!» донеслось. Но я без внимания, дверь заперла, отнесла смету в бухгалтерию и вышла через центральный выход.

Орыся продолжала дальше оправдываться, но я уже не слушала, потрясенная услышанным. Что же это такое? Значит, Алиса была не последней, с кем общалась Валентина Ивановна перед смертью. Потому что после этого ее видела Орыся, живую, даже пыталась с ней поговорить, но та спешила. Куда? На новую встречу? Боже, какое, оказывается, столпотворение было на нашей «черной» лестнице в то утро! А я все пропустила со своими колготками.

Ну и что из этого следует? А следует то, дорогие товарищи, что вредная Алиса не толкала и не шарахала по голове несчастную Валентину Ивановну в пылу служебных разборок, потому что после их беседы «бабушка» была еще жива-здорова. И зря на нее наговаривает неприятный следователь. Кто же в таком случае это сделал и незаметно скрылся? Получается, тот, к кому спускалась наша начальница, и кто имел ключ от черного хода! Все правильно. У кого ключ был, тот и «бабушку» убил.
Это могла быть Орыся, учитывая, что я ее видела с незнакомым типом, садящуюся в его машину. К тому же подозрительно, что она не спустилась вниз посмотреть, кто же это сказал: «Ой!» там, внизу.

Могла Милка, если незаметно явилась с раннего утра. Припарковалась во дворе, стала подниматься и столкнулась с «бабушкой».

Мог Игорь, у него имеется ключ от черного хода. Вышел по какой-то надобности во двор, зашел оттуда на лестницу, а тут «бабушка» спускается. Взыграла у него ненависть к успешному начальству, вот и решил восстановить справедливость. Нечего старушкам руководить молодыми.

Но все эти люди, насколько мне известно, не имели главного – мотива для ссоры и, тем более, убийства. Никакого такого «зуба» на «бабушку» у них не было! Во мне вдруг шевельнулось какое-то неприятное ощущение. Я внезапно покрылась мурашками, потому что поняла, кого еще нужно включить в этот список!

Я вспомнила, как однажды вышла на работу в субботу. Нужно было доделать срочный пресс-релиз по поводу готовящегося концерта. В пятницу я не успела разослать факсы по новостным каналам, поскольку в здании вырубился свет. Я приехала ранним утром. Дверь в здание была заперта. Я не знала, как быть, и позвонила из автомата Валентине Ивановне домой. Та объяснила, что охранники по выходным не дежурят, просто запирают и опечатывают дверь. И что она пришлет человека с ключами от черного входа. Я прогулялась в парке полчаса, затем появился этот человек и впустил меня в здание. Спросил, сколько времени я планирую поработать, и через три часа вернулся, чтобы опять запереть дверь.

Но этого не может быть! Зачем ему это делать? Его-то в той злополучной ведомости точно не было, так что следы заметать надобности никакой. И на работе тоже не было.

Меня колотило уже всерьез, наверное, от страха перед сделанным открытием. Я прекрасно понимала, что страх не отпустит меня, пока не выясню все до конца. У меня просто не было другого выхода. На тяжелых ногах отправилась я в отдел кадров.

– М-милка, дай посмотреть личное дело Вовчика, – стуча зубами, мрачно выдавила я, глядя в пол. Вопросы, связанные с допросом у следователя, я решила отложить до лучших времен.

– Зачем тебе? – изумилась та. – Соскучилась? – Милка хитро прищурилась. Ничто в ее облике не выдавало человека, раскаивающегося в своем низком поступке. А может она не знала еще, что я знаю? – Я всегда говорила тебе, что к нему стоит присмотреться.

– Вот я и собираюсь присмотреться. – Не обращая внимания на Милкины подколы, я листала тоненькую папку. Так, где это? Ага, вот, домашний адрес. Да это у черта на куличках, отдаленная промышленная зона. Туда полдня добираться. Но желание докопаться до истины, охватившее меня, не позволило остановиться перед такой незначительной преградой.

– Милка, давай съездим в одно место. Мне нужно проверить кой-какую информацию. По дороге все объясню. А потом, если хочешь, сделаю за тебя годовой отчет по кадрам. – Я шла к цели напролом, не давая приятельнице шансов на отказ. 

– Хочу. – Мой аргумент мгновенно подействовал на ленивую Милку. Перспектива избавиться от ненавистного экселя пересилила ее нежелание отрываться от уютного кресла и занимательной «косынки». – Ладно, поехали. Развеем твою грусть-печаль. А то ты, смотрю, совсем никакая. Разве можно так по начальству убиваться?

На стареньком дребезжащем лифте мы съехали вниз и бегом припустили на крошечную служебную стоянку, где гордо красовался Милкин «Рыжик», отобранный у первого мужа-таможенника при разводе. Езда на машине, по Милкиному твердому убеждению, гарантировала хозяйку от неконтролируемого пристрастия к «зеленому змию».
Поначалу я с опаской отдавала себя в Милкины водительские руки, но со временем привыкла к ее несколько нервной манере езды. Дело в том, что у нее были какие-то проблемы с глазомером. Она плохо ориентировалась в боковых зеркалах, поэтому имела привычку во время езды постоянно оглядываться назад, чтобы обозреть вид сзади. Мне при этом казалось, что нас все время кто-то преследует. Я с замиранием сердца ждала, что в то время, как Милкина голова повернута назад, мы врежемся в кого-то из едущих впереди.

Но это были еще не все Милкины чудачества. Моя подруга предпочитала ходить в обуви на каблуках, это, пожалуй, единственное, что роднило ее с «бабушкой». Садясь в машину, она скидывала обувь и жала на педали босой ногой, что тоже вызывало у меня некоторые опасения. А вдруг нога соскользнет в нужный момент? Или не сильно вдавит тормоз? О том, что будет потом, думать не хотелось. Зато какой «крутой» барышней чувствовала я себя, небрежно захлопывая дверку перед носом у случайных прохожих. Как мало, оказывается, нужно человеку для повышения самооценки…

По дороге я вывалила подруге все свои подозрения, возникшие в связи со смертью бабушки. И свои умозаключения по поводу предполагаемого убийцы тоже изложила. Тему липовых договоров и незаконных выплат пока решила не трогать. Не до этого сейчас. Позже разберусь.

– У тебя такие аналитические способности! – уважительно отозвалась Милка, резко обернувшись ко мне. – Черт, куда тебя несет! – без паузы крикнула она. Машина вильнула, взвизгнули тормоза, и мы снова спрятались за медленно плывущий троллейбус - «гармошку», занимавший две трети узкой улочки. Оказывается, не мне адресовались ее взгляд и угроза, а пронёсшемуся мимо «жигуленку», нагло не позволившему Милке совершить задуманный маневр.

Я стерла выступивший пот и решила больше не затрагивать в дороге эмоциональных тем. Тем более, Милку, казалось, вообще мало волновали обстоятельства смерти «бабушки». Что ж, ее понять можно. Человека не вернуть, это самое главное. А кто, да почему? Какая разница. Я вздохнула. А мне вечно до всего есть дело. Во всем хочу докопаться до истины. Лучше бы в археологи подалась. Там копать не перекопать, на всю жизнь загадок хватит.

Пропетляв прилично по незнакомым улицам, мы выгрузились в неуютном дворе между двумя невзрачными «хрущевками». Сверившись с номерами квартир, вошли в темный запущенный подъезд, в котором к тому же и отвратительно пахло. Поднялись по узкой лестнице на пятый этаж.

– Господи, как же надо себя ненавидеть, чтобы в таком сраче жить, –пробормотала Милка, отдуваясь и затыкая нос.

– Да ладно, – примирительно сказала я, – твои хоромы что ли лучше?

– Конечно лучше. – Милка взволновалась от несправедливого обвинения. – Мы и замок кодовый сразу поставили. И на уборщицу скинулись. Наш дом, хоть и «гостинка», но ведомственная. Мужняя контора строила для молодых сотрудников. Так что люди все знали друг друга. Стыдно было гадить на глазах. А тут смотри, вокруг промзона огромная. Значит эти дома явно заводские, все свои живут, или их отпрыски. А до чего довели? В таком доме квартиру и продать не сможешь, даже за копейки. Кто пойдет в эту берлогу?

Мы стояли перед хлипкой, давно не крашенной дверью. Я приложила ухо к проему. Из квартиры не доносилось ни звука.

– Ну что, будем звонить, или ну его, поехали отсюда, – нерешительно продолжила она. – Что-то мне не по себе. Все равно ничего не узнаем.

– Буду звонить, – упрямо заявила я и придавила черную кнопку. Резкий звон отдался в ушах. Меня колотило мелкой дрожью и почему-то тряслись руки.

– Господи, даже звонок нормальный не поставили. Наверное, как тридцать лет назад прикрутили строители, так и остался, – поморщилась Милка.

Никто не спешил открывать нам дверь. Я позвонила еще пару раз. Все безрезультатно.

– Ладно, чего тут топтаться, вонью дышать. Пошли во двор перекурим, – решительно заявила Милка и, не слушая возражений, поцокала каблуками по ступенькам. Я поплелась следом.

Вдруг внизу со скрипом отворилась входная дверь. Кто-то вошел в парадное. Осторожные шаги эхом отдались в пустом подъезде. И вдруг все затихло. Повеяло ужасом.

Мы замерли в неудобных позах перед закрытой дверью: я, держа руку на звонке, Милка – балансируя поднятой нагой на лестнице и вцепившись руками в перила. Липкий страх заполнил желудок. Прошли пару томительных минут. Внизу была могильная тишина. Я застучала зубами и готова была с криком мчаться прочь, неизвестно куда, как неожиданно этажом ниже в одной из квартир распахнулась дверь, и какие-то люди вышли на площадку. Подъезд наполнился гулом голосов. Мы с облегчением приняли нормальные позы, и тут мое ухо уловило стук закрывшейся двери.

– Быстрей к окну, – крикнула я Милке. Сшибая друг друга, мы кинулись к грязному подоконнику и вдавили лица в стекло. Увы! Над входной дверью простирался довольно широкий и обшарпанный козырек, поросший от ветхости молодыми побегами. Обзор под ним был полностью перекрыт.

– Бежим, – перепрыгивая через ступени, Милка рванула вниз. Я за ней.
Мы выскочили в солнечный двор. Никого! 

Только теперь мы смогли вздохнуть полной грудью.

– О, смотри, и лавка имеется. Присядем, – неуверенно предложила подруга и заковыляла к бывшей детской площадке, превратившейся в пятачок для выгула собак и наркоманов, о чем свидетельствовали разбросанные кучки и шприцы. Я на ватных ногах поплелась следом.

– И солнышко выглянуло. – Сейчас бы бутылочку джин-тоника шмякнуть и считай, жизнь удалась. – Милка брезгливо застелила вытащенным из сумки пакетом лавочку и вытянула ноги.

Я осторожно присела рядом. Не сговариваясь, закурили. Нервная дрожь не проходила. В добавок начали гулко стучать зубы. Господи, что это со мною? Холодно? Да нет, на улице тепло и солнечно, как заметила Милка. Мне страшно, поняла я. Мне очень страшно. Никогда еще в своей жизни я не сталкивалась с криминалом. В детстве не водилась с плохими компаниями. В юности спокойно училась и не шлялась по ночам. Друзья и подруги – все из приличных и знакомых семей. Конечно, я знала, что в нашем обществе существует другой образ жизни. Даже в добровольных народных дружинах успела поучаствовать. Но сиденье в теплом опорном пункте и заполнение протоколов задержаний не особо приближало меня к темной стороне жизни граждан.

Сегодня я реально соприкоснулась с грязной историей. Да что там соприкоснулась! Я стала ее непосредственной участницей. И от тесной близости к чему-то ужасному меня физически мутило. Волна паники накатила на меня. Я не чувствовала ног и поняла, что не смогу сейчас подняться.

– Ну, и что это было?

– Кто ж его знает? Скорее всего, кто-то отлить зашел в удобное местечко. А ты своим перепуганным видом и на меня панику нагнала. – Милка беззаботно тряхнула головой, вытащила свою любимую игрушку – мобильный телефон и стала усердно тыкать в кнопки.

Мимо проходила тучная тетка средних лет, в цветастом спортивном костюме, с двумя набитыми пластиковыми пакетами. Она кинула на нас неодобрительный взгляд. Я решила вступить с ней в диалог, чтобы хоть немного отвлечься от своих страхов.
– Скажите пожалуйста, Вы не знаете, случайно, сосед из сороковой квартиры на пятом этаже давно появлялся? – как можно вежливо обратилась я к женщине.

– Вовка, что ли? – мрачно уточнила та. – Зря ждете, он уже с неделю не являлся, опять, наверное, прячется.

– Да? Интересно, от кого? – Милка вдруг проявила интерес к нашему разговору, отвлекшись от увлекательного построения «змейки».

– Известно от кого. От дружков своих. Опять, наверное, проигрался в пух и прах.  А отдавать нечем. И так уже из квартиры все уволок. Небось, одно радио и осталось. Орет целыми днями, как сумасшедшее. – Женщина взялась за ручку двери.

– А можно с этого места поподробнее?  – ухватилась за говорливую соседку Милка, окончательно запихнув ненаглядный телефон в сумочку. Я же впала в новый, еще более глубокий ступор. Что мог проиграть тихий, незаметный Вовчик? Казенный электрочайник? Я вообще перестала понимать происходящее.

– Да чего поподробнее, – огрызнулась та. – Сами, небось, все знаете, раз к нему приехали. Небось тоже должок выбивать. Нечего тут рассиживаться на чужой лавочке. Убирайтесь, а то мужа позову, он вас быстро наладит отсюдова. – Женщина внезапно разозлилась.

– Не кричите, – сморщилась брезгливо Милка. – Лавочка эта не ваша частная собственность. Кто хочет, тот и сидит.

– Будете меня учить! Ну сейчас, получите, прошмандовки чертовы. – Тетка воинственно подхватила пакеты и яростно хлопнула дверью.

– Ладно, и нам пора, чего ты и вправду расселась. Покинем этих люмпенов, в машине все обсудим. – Милка царственно поднялась и поплыла к машине.

Да, умеет моя подруга подпустить снобизму. Я по сравнению с ней, чувствую себя полнейшей простячкой. И не важно, что у одной из нас два высших образования за спиной и папа-профессор, а у другой – заочный «кулек», как в народе именуют институт культуры, и мама из Конотопа. Образование тут ни причем, уверяю вас. С этим надо родиться.

– Слушай, Милка, я ничего не поняла про Вовчика. Что эта баба нам наговорила? Какой игрок? – Мы неслись по просторной трассе. Милка включила кондиционер и под струями ледяного воздуха я немного пришла в себя.

– Ты, что, дурочка? – подруга критически глянула на меня. – Наш тихоня Вовчик, оказывается, законченный игрок! Сечешь? Ничего не соображал, когда играть садился. Остановиться не мог. А когда проигрывал, скрывался ото всех. Чтобы долги не платить. Это как социальная болезнь, не излечивается. Похлеще алкоголизма будет.

Милка приободрилась, наверное, вспомнив свое мизерное, по сравнению с этим, пристрастие. – Теперь понятно, почему его с работ всех нормальных поперли. За прогулы. Я же видела его трудовую книжку. За десять лет одиннадцать записей. Наша на последней страничке умостилась.

– А во что он играл? – продолжала тупо допытываться я.

– Господи, ну какая разница? Не в шашки, это точно. В карты или в рулетку, или на «бандитах одноруких». Да во что угодно, лишь бы ставки делать. Мог на бега или футбол ставить. Я тоже пару раз поставила. Ты знаешь, такая штука коварная, затягивает. Опомнилась, когда всю зарплату стала тратить на ставки. Вернее, Мишка мне мозги вправил. Пригрозил уйти, если не остановлюсь. Хотя все равно ушел. Потому что я с одной иглы соскочила, так к другой пристрастилась. Не могу, понимаешь, без взрыва эмоций существовать. А где их в реальной жизни взять? Вот и приходиться самой изобретать подпитки.

Я во все глаза уставилась на Милку. Все услышанное было для меня полным откровением. Мои скудные познания в области азартных увлечений сводились к просмотренному в глубоком детстве фильму «Игрок» по Достоевскому. Дело происходило в те стародавние времена, когда в телевизоре работало всего три канала, и все фильмы, идущие на них, я смотрела с придыханием: от музыкальной заставки до титров в конце. Но тот, один из редких, показался мне до того скучным и длинным, что я с огромным трудом высидела до конца. Казино, да, видела – в заграничных фильмах. Игровые автоматы – в холлах кинотеатров. Резалась перед сеансом в «Морской бой» и в «Тир». Больше с проблемой игровой зависимости я не сталкивалась. Конечно, в карты я поигрывала. Начиная с «дурака» и заканчивая преферансом, постепенно поднимаясь к высотам профессионализма. Но, во-первых, на деньги я никогда не играла, исключительно на спички. А во-вторых, я не подозревала, что это может оказаться таким затягивающим и болезненным пристрастием.

– Господи, Воинова, ну и темень ты необразованная! Село без церкви. И чему тебя в твоих аспирантурах учили? – не преминула уколоть меня Милка. Но видя мое совершенно ошарашенное лицо, не стала добивать. – Ладно, поехали в контору, отчет гадский клепать. Хотя все равно скоро всех повышвыривают. – Подруга приуныла, видно вспомнив о грядущей расплате за соучастие в сомнительных проектах «бабушки». Моя же голова была полностью забита вновь полученными сведениями.

– Но зачем, зачем, он «бабушку» убил? – тупо скулила я всю обратную дорогу.

– Да, мало ли зачем. Может, она деньги ему занимала, а отдавать было неохота, да и нечем. Может уволить грозилась. Вот и решил проблему одним махом, – равнодушно рассуждала Милка, лихо руля по загруженной дороге и вертя головой в разные стороны. Проблемы Вовчика, по всей видимости, абсолютно померкли для нее по сравнению с обрушившимися личными невзгодами. – Если он игроком, законченным, был, значит «крыша» точно поехала. Я давно это заметила.

Я слушала Милку вполуха, потому что одновременно обдумывала новую пришедшую в голову мысль. А не связаны ли все те финансовые махинации, которые, как оказалось, проворачивала, обожаемая мною Валентина Ивановна, с пагубным пристрастием Вовчика? Может, это ему требовались те огромные суммы, которые получала «бабушка» в результате манипуляций со строительством библиотечных хабов? Тогда понятным становятся спартанские условия жизни самой Валентины Ивановны. Все деньги улетали в «черную» дыру карточных долгов. Но зачем, черт побери, она это делала? Кто ей этот жалкий Вовчик? Сват, брат, кум? Кто???

– А может они вместе человека убили, – меланхолично обронила Милка, «подрезая» зазевавшегося водителя «Ланоса» и не обращая внимания на угрожающие сигналы жертвы. Оказывается, я терзалась вслух.

– Мил, а ты ничего такого не слышала о них? Может, какие-то истории были тайные?
– осторожно поинтересовалась я.

– Да нет, ничего особенного не слышала. Знаю только, что Вовчика к нам привела лично Валентина Ивановна. Я тогда только устроилась, сидела тише воды. Документы оформляла и никаких вопросов не задавала. Это надо у ее старых знакомых поспрашивать, но я таких не знаю.

У меня моментально промелькнула мысль, кто может пролить свет на эту историю. Но если обратиться к нему, то по моим глазам он запросто догадается, что я очень ждала этой встречи, что обижалась и страдала от того, что он, вот так, поманил меня обещанием сказки, и бросил.

Так что, прикинув, сколько душевных терзаний может принести мне этот разговор, я прогнала непрошенную подсказку назад, в извилины измученного мозга. Так, в подавленном молчании мы доехали до работы…

Продолжение следует.