Белая ворона на белом песке времени

«Смешная», - подумалось мне вдруг. Уже минут пять я наблюдал за девушкой-девочкой-женщиной., что завтракала в паре столиков левее меня. Да, пожалуй, и не я один. Старик Джузеппе потирал плешивый череп явно в удовлетворении, время от времени, косясь на посетительницу и усмехаясь в усы. Подумалось, что явно не впервые у Джузи завтракает, девочки из кухонной двери тоже выглядывают и улыбаются, как старой знакомой.

 А девчонка тем временем дышала свежеиспеченным бриошем.  Именно так – ды-ша-ла. Она держала двумя руками теплую булочку, поднеся ее к самому носу, в блаженстве зажмурив глаза, вдыхала запах.  Она сделала особенно глубокий вдох в упоении покачивая головой из стороны в сторону, освободила правую руку и несколько раз помахала ей над чашкой с кофе, добавляя аромату горячей выпечки еще и этот запах.  Улыбка наслаждения расплылась по ее лицу.

– Смешная, - сказал я уже вслух, не отводя от нее глаз.

– Ха, это ты еще не видел, как она ужинает, - сквозь смех проговорил подошедший с моим завтраком Джузеппе.

– Что часто кушает у тебя?

– Вчера ужинала. Сегодня завтракает. Не забываемо кушает.

– О, как… и меня впечатлила, - кивая в такт словам согласился я.

Тем временем, не обращая на окружающий мир ни малейшего внимания, девушка разломила бриошь пополам, полила булочку медом и мазнула сливочным маслом… Именно в этот момент из висящего на спинке стула рюкзачка раздался звук выстрелов. Мы с Джузи вздрогнули, а лицо девушки исказилось гримасой брезгливости. Она, не спеша и с явным сожалением отложила свой завтрак и выудила из недр сумки телефон. Посмотрела в экран и торопливо положила аппарат на стол с выражением крайней гадливости. Телефон продолжал «выпускать обойму за обоймой», а девчонка, запрокинув голову к небу глубоко, громко и часто вдыхала воздух. На пятом вдохе она остановилась и нажала кнопку громкой связи. По абсолютно безжизненному лицу текли слезы. Руки безвольно легли на колени. А вот губы вдруг растянулись в широченную улыбку, а девушка, посмеиваясь легким звонким голосом, в котором смешалась радость, счастье и удовольствие сказала:

– Доброе утро. Какие-то проблемы?

– Да, дорогая. Одна большая проблема – ты.

– Не преувеличивай. У тебя есть еще время навсегда с ней закончить и убраться и из моей жизни, и из моего дома.  Но ты не тяни. Лучше реши все сегодня, хорошо? Не нужно отрывать хвост у кошки. Ключи можешь забрать себе, - она счастливо рассмеялась и будь я проклят, если тот, кому она это говорила, в этот момент сомневался в искренности ее смеха. - Завтра приедут менять замки. Счастливо плаванья в свободных водах, Грей.

– Как скажешь…

Телефон больше не издал ни звука. Шальная улыбка безудержной радости сползла с ее лица. И только в этот момент я понял, что безмолвные слезы все еще текут по ее лицу, капая и стекая по ее шее.  Девушка еще пару минут продолжала сидеть не шевелясь.  Потом ее правая рука поднялась с колен и двумя пальцами, словно боясь испачкаться взяла телефон со стола и бросила внутрь сумки. Потом качнула головой словно вычеркивая какую-то мысль и снова достала его из сумки. Я удивленно приподнял бровь, гадая будет звонить или отключит, а девочка воткнула в уши и телефон наушники, потыкала пальцем в экран и забросив рюкзачок на плечо, сунула гаджет в карман. Встала и ушла. Забыв о своем так и не съеденном завтраке.

Я сделал последний глоток остывшего кофе, положил на столик перед стариком пару купюр, за себя и девушку, провожая её взглядом. Язык не поворачивался назвать ее снова смешной, но желание сделать это вдруг взбунтовалось в душе, требуя догнать и стереть мокрые дорожки с ее лица.  Я шагнул на площадь, намереваясь идти за ней, но вдруг другая мысль меня остановила…

Она шла по парапету набережной то замедляя, то ускоряя шаг, видимо в такт музыке, звучащей в ее телефоне. Я поравнялся с ней уже готовясь ее окликнуть и в этот момент она остановилась, привстала на цыпочки, раскинула руки и пропела:

– Я свободен! Словно птица в небесах… - и выдернула наушники из ушей.

Крутнулась на каблуке и спрыгнула на тротуар прямо напротив моего мотоцикла и меня, сидящего на нем.

– Девушка, не хотите ли со мной разделить завтрак?

– Завтра? – девушка вскинула голову и уставилась мне в глаза.
 
– Почему завтра? – оторопел я.

– Ну…завтракают вместе супруги, возлюбленные, родственники или друзья.

Родственников из этого списка вычеркиваем, попросту не успеем найти общие корни, даже до завтра. А вот все остальное к сегодняшнему завтраку мы уже не успели, - она хмыкнула и развела руками.

– Тогда мы… А давайте тогда мы познакомимся.  Как вас зовут?

– По-разному, - она махнула рукой и зашагала по тротуару. Я тронулся следом, сидя верхом на мотоцикле и отталкиваясь ногами от асфальта.

– И все же?

– В этом городе мое имя на каждом столбе. Выбирайте любое и будьте уверены, что попадете в моё. – она махнула рукой в сторону вывески с названием района «Miramare». Вот. Здесь даже две версии, - а вон там еще две. – и она махнула в другую сторону.

Надпись «Marina military» украшала стену здания, напротив. Я кивнул, принимая и это знание.

– Так как же называть тебя, донна?

– Да как угодно. Главное не Маруся.

– Почему? – я остановился.

– Почему? Очень-очень долго мечтала, чтоб так назвали. Хоть раз.

– И… почему тогда?

– Сбылась мечта и оставила… лужу.

– Лужу? –  девушка улыбалась в ответ так, что были видны коренные зубы. Я улыбнулся и продолжил гнуть свое – мне хотелось увидеть ее настоящую улыбку, ту утреннюю. –  Итак.  Кофе? Здесь или в Форли? Мара моя…

– Форли? Форли, Форли, Форли… а, - протянула в задумчивости девушка. И вдруг крутанулась на каблуке, оборачиваясь ко мне, и тыча в меня пальцем –  Форли! Едем. Завтрак - это очень интимно. Поехали, пообедаем с призраком Романской львицы. Шлем есть? Двигайся давай.

Она мгновенно выудила из своего рюкзачка резинку для волос и стянула их в хвост. Я вынул шлем из багажного отсека и протянул девушке Та кивнула, принимая и надевая шлем на голову, села и провозгласила:

– С именем я как вижу ты определился. Тогда вперед, Бриг.

– Бриг? И какие моря я буду бороздить?

– Что ты! Ты будешь бороздить океаны провалов в моих знаниях истории и архитектуры прекраснейшей из стран.

Мара похлопала меня по плечу, а я выжал сцепление.


– Итак. Форли. Рокка-ди-Равальдино или цитадель Екатерины Сфорца.

– Так, так, так. Бриг! Ты всерьез?  Решил мне экскурсию провести? Я пошутила. Хотя? А давай я перетряхну свою память. Только имей ввиду, - Мара опять ткнула в меня пальцем, подмигнула и расплылась в отрепетированной широченной улыбке, - я историю помню выборочно. Только самое ценное для человечества – подвиг во имя любви. Итак – Форли. Город- памятник женской верности.

– Верности? Женской?

– Конечно. Женщина должна быть верна себе. Всегда. Иначе ее втопчут в грязь. И ее. И ее имя. И её любовь. Форли прославила Екатерина. Львица Романьи. Тигрица Форли. Десятки мужчин правили этим городом до нее. И кто их вспомнит?  Но женщину, у которой на глазах дважды убивали мужей, и которая сумела отомстить за смерть, помнят до сих пор. Забавно, но первый раз замуж ее отдали кажется в десять лет? А овдовела впервые в двадцать пять? И детей уже на руках у неё было то ли пять, то ли шесть. Второй брак. Втайне от всех. Чтоб никто не посмел. Чтоб уберечь. Нет. Не смогла. Не уберегла. Не у-го-ди-ла. Снова-здорово! И снова убили на глазах у неё, и обнаженное тело супруга с башни … вниз. И что она? Рыдала навзрыд, рвала волосы на себе и посыпала голову пеплом? Счас! Она и ее люди вырезали целый квартал идиотов… Наверняка она плакала, но никто не видел её слёз. Она не позволила видеть себя слабой.
Она остановилась. Взмахнула рукой, словно стирая мел со школьной доски. Вздохнула и медленно повернула голову в мою сторону.

– Мне кажется уроков истории хватит на сегодня. Мораль сей басни такова – не стой на пути любящей женщины.

– А если уже встал? – поинтересовался я.

– Спроси себя «зачем?» и иди с богом, прохожий, потому что любви можно противопоставить только еще более сильную любовь. Нету? Проходи! – она засмеялась, но толика горечи красила этот смех далеко не в радужные цвета. Вздохнула и спокойным голосом, в котором не мерцали всполохи былых страстей, продолжила. –  Ладно, Бриг, расправляй паруса. Идем обедать. Обедать можно с кем угодно. С врагом и даже с палачом, с попутчиком, с подругой, богом. Ну, что? Желудки развлечем?

– Кого цитируем?

– Ну, что ты, Бриг, для цитат память слаба. Так импровизируем по месту. Прости, - она пожала плечами. - Вырвалось. Идем?

Обедали мы молча. Чуда не случилось. Донна Мара ела быстро, не отвлекаясь на разговоры, не заостряя внимание на вкусе блюд. Так словно в пятнадцатиминутном перерыве между совещаниями. Сделав последний глоток капучино, она промокнула губы салфеткой и спокойно-бесстрастно, не глядя в мою сторону произнесла:

– Вернешь меня туда откуда взял или мне вызвать такси?

– Обижаешь, донна. Верну.

И вернул. Метр в метр. На тоже место. Мара слезла с мотоцикла, растянула губы в шутовской улыбке и повращала пару раз рукой, имитируя традиционные взмахи шляпой в мужском средневековом поклоне. Я ответил тем же – приподнял и опустил воображаемую шляпу, газанул и уехал. Чудо, раскрасившее моё утро в яркие краски, исчезло, а изломанная кукла в женском теле не вызывала интереса.


Пару дней я провел в разъездах и возвращаясь из Болоньи вдруг увидел знакомую фигуру, подныривающую под ограждение на узком волнорезе. Он уходил в море метров на двести и по нему уже упорно шагала донна Мара. Море штормило и волны время от времени, презирая высоту и железобетон, перескакивали с одной стороны на другую. Упорство, с которым Мара преодолевала метр за метром, внушало страх и уважение. Я понимал, что, если она играет в русскую рулетку с морем, то мне не успеть ее догнать при любом раскладе, но все равно бросился вдогонку. А упорная донна тем не менее добралась до края и вцепилась в парапет ограждения. Высоко подняв голову, громко, словно бросая вызов бушующей стихии она начала декламировать:

Когда теряет равновесие
твоё сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из-под ног,
как палуба,
когда плюёт на человечество
твоё ночное одиночество, —
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и — кстати — самого зачатия…1

Бродского сменил Есенин, потом еще и еще. Казалось она собрала все стихи мира, впитавшие в себя боль одиночества и делила их с бушующим морем. Я остановился метрах в пяти за ее спиной, готовый в любой момент кинутся к ней, если вдруг она разожмет руки, но она продолжала кричать в небо, запрокинув голову и закрыв глаза и даже начавшийся дождь не прервал ее. Но ничто в этом мире не длится вечно, и она начала повторяться, да и голос стал тише. Я попятился, держась за поручни и продолжая смотреть на женщину, которая уже стояла и просто, смотрела на, пенящуюся у её ног, воду. Мокрую от брызг волн и дождя Мару. Гордую и не сокрушенную. Я понял, что поторопился с выводами. Мара – не сломленная кукла. Она просто зализывает раны. Она забилась в логово. И мне снова захотелось увидеть, как она улыбается булке.

Я дождался, когда она приподнимет цепь ограждения, поднырнет под нее и спрыгнет с волнореза на песок. Не стал подходить. Не стал тревожить. Пусть буря, которую она сейчас победила уляжется окончательно. Рано или поздно взойдет солнце в ее душе. Я подожду. А пока я повернулся к ней спиной и пошел в противоположную сторону.

Странным образом, но Мару я стал видеть везде, куда бы меня не занесло. То в кабинке фуникулера в Сан-Марино, поднимающуюся вверх. То за столиком на одного в Болонье, пьющую дымящийся глинтвейн и гуляющую взглядом по собору Сан-Петронио. В Сан-Лео она отъезжала в арендованном авто от парковки пока моя группа выходила из автобуса. В Венеции шла по противоположной стороне канала. Неизменно в черных джинсах и кожаной куртке. Никаких цветных пятен. Только белый ежик волос.  Длинных волос больше не было.

Где-то в глубине меня поселилось странное чувство ожидания. Мы словно шли по одному городу, но по параллельным улицам, лишь время от времени встречаясь взглядами, когда переходили очередной перекресток. Случайно? Разве бывают случайности у судьбы? Я не верил. Я ждал, когда мы выйдем на одну и ту же улицу и пойдем на встречу.

Во Флоренции она пересекала площадь Синьории пока я, стоя со своей группой туристов, рассказывал им о костре Савонаролы. А Мара шла всё такая же сосредоточенно–отстраненная. Руки в карманах, в ушах наушники.  Вдруг остановилась. Развернулась и пошла к Давиду2. Постояла минуту, глядя в лицо скульптуре. Положила руку на бедро и провела ей сверху вниз. Простой жест. Сверху вниз. Она запрокинула голову, словно ловя изменения в лице Давида и повернулась к нему спиной. И снова пересекла площадь. Я закончил экскурсию словами:

– Вот так легендарный Савонарола, в погоне за любовью горожан разжёг здесь костер из книг, картин, музыкальных инструментов. Он был уверен, что этот поступок раздует пламя борьбы с роскошью, но на самой деле, он уже тогда принес на это место дрова для своего костра, на котором он будет сожжен сам. Всего лишь год спустя.
А теперь вы можете погулять три часа по площадям и улицам Флоренции самостоятельно. Не забудьте съесть легендарное флорентийское мороженное. Встретимся здесь же.

Я еще постоял пару минут, отвечая на вопросы туристов, и пошел перекусить. Не гулять же в самом деле самому в поисках впечатлений? Выбрал столик на улице, сделал заказ и зашел внутрь, намереваясь зайти в туалет. За одним из трех «зимних» столов сидела моя донна. И осыпала тертым пармезаном пасту так словно та была невеста, и она попала под дождь из золотых монет.

В замешательстве я остановился.  Нужно было бы поздороваться или хотя бы обозначить своё присутствие, но как? Не прерывать же ее в самом деле? Но если пройти мимо, а она заметит? Бред. Когда это меня смущали подобные глупости? Я сделал шаг и в этот момент она оторвала взгляд от еды и бросила мне:
 
– Привет, Бриг!

– Мара, почему идиотов? Целый квартал идиотов, - вырвалось у меня вместо приветствия. Она же ничуть не удивилась, пожала плечами и спросила:

– А… а кого же? Если такое количество людей вдруг превращается в толпу, готовую идти на бойню ради непонятной цели. Готовую убивать, терзать, насиловать. И кто же их умными назовет? Умный человек прежде всего вопрос себе задаст: «А мне-то оно зачем?» А сражаться за чужие идеалы, идеи и прочую муру способны только идиоты. Есть будешь? – без всякого перехода спросила меня.

– Да. Заказал уже.

– Присоединяйся.

– С удовольствием, - усмехнулся я и махнул официанту, указывая на стол.
Обедали мы скучно. Правда без спешки и время от времени перебрасываясь парой фраз. Покончив с пастой Мара повернула запястье и заглянула в циферблат часов и спросила:

– Подвезешь меня? Если «да», то я закажу десерт. – Я кивнул взмахом ресниц и одновременно поднял руку, привлекая внимание официанта.

– Я закажу десерт, Мара.  Доверишь?

– Что ж, - она прищурилась и уже привычно ткнула в меня пальцем, - удиви меня, Бриг.

Творожный торт с клубникой понравился. Наверное. Удовольствие на миг мелькнуло в распахнутых глазах, но улыбка не скользнула по её лицу. Мы вернулись в Римини вместе с моей группой. Я хотел развести туристов по гостиницам и проводить Мару, но она вышла в середине маршрута, на миг задержавшись в дверях микроавтобуса.

– У тебя завтра что?

– Рим.

– О как! Я с тобой. Возьмешь?

– Всегда.

– Ловлю, – она взмахнула рукой, делая хватательное движение, сжала пальцы и поднесла сжатый кулачок к циферблату. Разжала пальцы и постучала по часам. – Всегда. А завтра во сколько?

– В пять.

Мара шагнула прочь и уже удаляясь помахала рукой за своей спиной прощаясь.


Дни меняли декорации, туристов, автобусы. Одно оставалось неизменным – Мара, стоящая на своей остановке, а потом сидящая в самом дальнем углу с наушниками в ушах, прислонившаяся к стеклу виском, то смотрящая в окно, то дремлющая с закрытыми глазами. Приезжая куда-то она уточняла время «Ч» и растворялась в улицах городов. А я вел экскурсию и ждал наступления этого времени. Она приходила, и мы бродили, сходя с тореных туристических дорог, не спеша возвращаться, но всегда возвращаясь. Или не приходила. Вместо нее приходило смс. «Не жди. Уехала.»  Не ждал. Знал, что завтра увижу ее снова. Как-то так получилось. Привык. К её молчанию. К её взгляду. К её комментариям. К её усмешке и покачиванию головой в отрицании. К её вечно тыкающемуся в меня пальцу. К её приходам и уходам.  Я перестал задаваться вопросом «Когда она уедет?»  Привык. Где-то в глубине себя уверовав, что ответ на вопрос - «никогда».

– Бриг, сколько стоит индивидуальная экскурсия? – вопрос поверг в недоумение.

– Хочешь кому-то продать меня на целый день?

– Хочу купить тебя на целый день, – она подмигнула и картинно-зазывно оскалилась в широченной улыбке.

– Донна! Я не товар! Нет! Нет! И торг здесь не уместен! – я, подыгрывая ей, замахал руками, а потом в мнимом смущении закрыл ими лицо. Пару раз всхлипнул и, раздвинув пальцы, посмотрел сквозь них. Она стояла, сложив руки на груди, и прикусив губу, - так бы сразу и посмотрела. Всё, всё… Возьму выходной. Я же не незаменим в конце концов.

–  Вот и славненько. Мотоцикл. Завтрак у Джузеппе в восемь. И покатили.

– Куда?

– Откуда я знаю какой ветер нам будет попутным завтра?

– Видимо задует ветер перемен…

– Как знать, как знать. ¬ - она улыбнулась совершенно нормальной улыбкой и помахала мне рукой, уходя. Я не стал делать попыток ее проводить. Она дала мне понять, что это лишнее для неё ещё при первой попытке. Умела она парой фраз поставить точку в споре без возможности продолжения. И теперь я просто смотрел, как она удаляется по viale Regina Margherita, вдруг поймав себя на мысли, что боюсь сморгнуть и потерять ее из виду. Эта мысль отрезвила. Собственно, а почему я должен играть по её правилам? Через пару минут я уже догнал её и взял за руку, сплетя пальцы.

– Прекрасная донна, ветер…

– Что?

– Ветер говорю. Он не вентилятор. Его нельзя включить по расписанию. Он уже дует.

– Но…

– Никаких «но», Мара.  Ты разве не чувствуешь его касания к твоим волосам? Он зовёт. Подталкивает в спину. Пора.

– Куда пора, Бриг? – Мара остановилась, не выпуская своей руки из моей и заставляя остановиться меня. Заглянула мне в глаза, и я впервые увидел её без защиты. Улыбнулся и снова потянул за собой.

– Вперед. Грета ждет нас за углом.

– Грета?

– Да, и она обижается, когда ты её зовешь мотоциклом.

– Грета значит. Что ж уговорил, - она сжала мои пальцы соглашаясь и быстро зашагала рядом.

Я шел, не выпуская ее руки из своей. Переплетя пальцы и не давая им разжаться. Спешил, боясь, что эффект неожиданности пройдет и она начнет думать и выискивать поводы отказаться. Нельзя. Ни в коем случае. Сегодняшняя ночь – шанс и я должен его использовать, по крайней мере сделать попытку поймать и остановить маятник привычного для нее времени. Выдернуть её из кокона, в который она спрятала себя, заставить снова захотеть видеть жизнь и обрадоваться встрече с ней. Успел. И подавая Маре шлем, на миг заглянул ей в глаза.  Любопытство в прищуре усмешки порадовало.

– Ну, что прекрасная донна Мара будем смотреть на Италию не с парадного входа? Италию для итальянцев?

Мара кивнула и стукнула при этом своим шлемом по моему. Рефлекторно вскинула руку, желая потереть лоб и рассмеялась.

– Поехали что ли? – она решительно обняла меня, и я завел Грету.
 
– Голодна? – она снова кивнула, но я уже наученный прошлым кивком опустил голову, пропуская удар шлема о шлем. Потом набрал номер Джузеппе и попросил его собрать мне еду на вынос. А пока он собирал заказ мы колесили по улочкам Римини. Я вез ее по освещенным улицам, практически лишенных глупости регулирования светофорами, вдоль которых гуляли люди семьями, иногда, по три – четыре поколения сразу.  Никто не стеснялся старости, не считал ее уродством и пороком. Просто стариков, сидящих в колясках и беседующих с детьми, внукам, правнуками или друг с другом везли их потомки, продолжающие уважать и любить. Проезжал мимо спортивных площадок где гоняли мяч подростки. Мимо пятничных кафе и ресторанов, в которых традиционно ужинали итальянцы, завершая трудовую неделю. Она во все глаза смотрела на смеющиеся лица раскрепощенных людей, радующихся этому вечеру, друг другу, вкусной еде, хорошей игре футбольной команды, транслируемой по телевидению. Мы подъехали к кафе Джузеппе, и я остановил Грету. Предложил Маре размяться, а сам ушел за заказанным ужином. Когда я вернулся, она танцевала с престарелым сеньором. Вернее, плясала, взявшись под руки, лицом к лицу.  Они кружились на месте, периодически меняя руку, притопывая и хохоча, когда старый ловелас норовил припасть к ручке, во время смены позиции.  При этом совершенно не смущаясь, что девушка выше его на почти на голову. Я пристроил корзину с ужином в багажник, не прекращая наблюдать за лицом Мары, с которого, как шелуха с луковицы слетали маски, обнажая её настоящую. Ту, что дышала свежеиспеченным бриошем, сдабривая его аромат запахом свежезаваренного кофе. Я любовался этим преображением. Музыка стихла, переводя дыхание и я взял за руку Мару, увлекая её за собой:

– Scusa, amico, prendo la ragazza3, - извинился я перед её партнером на ходу.

– Bella senorita. Аrrivederci4, - прилетело след. Мара остановилась и разжала пальцы, обрывая связь между нами. Опустила руку в карман и достала солнцезащитные очки, незамедлительно водрузив себе на нос и мгновенно отгородившись от всех. «Мастерски», - хмыкнул я, наблюдая преображение.

Как только руки Мары сомкнулись на мне Грета сорвалась с места. Я спешил, пересекая город, и уже не притормаживал, показывая Маре город с туристической изнанки. Вырвавшись на автостраду вскоре свернул на частную дорогу, ведущую к пляжу и доехав до кромки воды свернул. Грета рвала удила, разрезая прибой и разбрызгивая воду.

–  О боже! Что за красота! – рассмеялась вдруг моя донна и её смех добавил Грете скорости. Та еще пролетела метров триста, и я остановил ее стремительный бег.

– Здесь. Мы будем ужинать здесь, моя донна. Если ты не против, - я взял руки Мары, все еще обнимавшие меня, и разжал их. Она вздрогнула и слезла с мотоцикла.

Я подхватил в одну руку корзину для пикника, а вторую протянул Маре, сжал её пальцы и повел к стопке, сложенных на зиму шезлонгов. Через пару минут мы сидели лицом к морю, глядя на него и без спешки поедая пиццу. Я разлил из термоса по чашкам кофе и протянул Маре её чашку. Она так и не сняла очков, провожая тонущее в воде солнце, ничего не выражающим взглядом и вдруг сказала:

– Знаешь, итальянки безошибочно определяют русских женщин даже на улице.

– Неужели? Не обращал внимания, - удивился я вдруг возникшей теме разговора.

– Да. В глазах появляется легкий намёк старшинства. Так смотрит старшая сестра на младшую, когда та рядится в её одёжки.

– Весь мир рядится в её одёжки, - я пожал плечами.

– Нет. Я не об этом. Мир моды здесь не причем. Это другое. Итальянки на русских смотрят, жалеючи, но любя… Но может быть мне это кажется?

– Ну, на тебя они вряд ли смотрят так?

– Нет, на меня не смотрят. Меня не видят. Тут ты прав. –  Мара откинулась на спинку шезлонга, запрокидывая голову. Сняла солнцезащитные очки, повертела в руках и сунула в карман.

– Планы? Они есть? Или по чашке вечернего кофе где-нибудь по пути и расстанемся до утреннего у Джузеппе?

– Ну уж нет. Утренний мы будем пить в Риме. Ночной в Анконе. Там у нас будет полтора часа. Прогуляемся и выпьем кофе. Вперед?

Мара повернула голову в мою сторону и вдруг улыбнулась.

– Отличный план, Бриг. В путь? – она хлопнула ладонями по своим коленкам и встала. – Рим. Рим всегда прекрасная идея.

Она спала, поджав ноги и прислонившись плечом к стене вагона. Расслабленная и умиротворенная. Какая-то домашняя. В другое время и в другом месте, нужно было бы снять с нее обувь, чтобы ее ноги отдохнули, а еще её бы накрыть хотя бы пледом, но до Рима оставалось полчаса. Не имело смысла ее тревожить… хотя бы еще минут десять. Девять. Восемь…

– Перестань на меня смотреть. Чувствую себя не умытой, лохматой и помятой. Не ври, что это не так. Закрой глаза. Я пойду, что-нибудь с собой сделаю, - не открывая глаз, тихо проговорила Мара.

– Только не это! – замахал я на нее руками, - не делай с собой ничего! Ты мне нужна живая!

– Шут гороховый, - улыбнулась девушка, опуская ноги и отгоняя меня взмахом руки, - правда отвернись. Мне не комфортно.

– Прости. Протупил. - я извинился и отвернулся.

Мара вернулась, излучая уверенность и сияя её отточенной до блеска улыбкой.

– Что же мне с тобой делать, Бриг? На лицо нарушение контракта. - Она прищурилась, усаживаясь напротив меня, и ткнула в меня пальцем. – Ты нарушил всё, что можно нарушить: нет ни мотоцикла, ни завтрака у Джузеппе.

– В восемь?

– В восемь.

–Будет. Пока еще только семь. Сейчас поезд остановится, и мы прогуляемся перед завтраком. Завтракать будем у Джузи, но другого, созерцая Пантеон.

– А Грета?

– Грета? Она в контракт не входила. Мо-то-цикл. Вот он будет. - Я протянул руку Маре. - Пойдем?


Мы покинули вагон, потом здание вокзала и не разнимая рук пошли в сторону Санта-Марии-Марджори. Не хотелось выходить на центральные улицы – утренний Рим прекрасен везде. Вдруг Мара остановилась и закрутила головой что-то ища взглядом.

– Что? Моя прекрасная донна, что ты ищешь?

– Тшшш-шь. Я знаю это место. Помню. - она вдруг рассмеялась по-детски радостно. Создалось впечатление, что еще чуть-чуть и она захлопает в ладоши и подпрыгнет на месте. – Ты как понял, что мне нужно именно сюда? Пойдем. Я поведу. Дальше поведу я.
Она потянула меня за руку и начала рассказывать, не дожидаясь вопросов, короткими торопливыми фразами.

– Я здесь была. Давно. С папой. Только-только приоткрыли железный занавес, и папа исхитрился взять меня с собой в деловую поездку. Мама была против. Но он ей сказал, что чем раньше я пойму, что мир разноцветен, тем лучше. Конечно, большую часть времени, я сидела в машине, или в каких-то кабинетах. Но наступал вечер, и мы уходили в «свободное плаванье». Папа брал меня за руку и уводил с коротких, рекомендованных туристам маршрутов.  Он говорил, что самое вкусное всегда прячется под фантиком. А фантики всегда летят в мусор, как бы красивы они не были и поэтому не нужно выбирать красивые фантики. Нужно ценить вкус.

Она рассмеялась, рассыпая вокруг себя щедрыми горстями счастье, и потащила меня за собой. Я покорно то бежал, то останавливался, то вдруг резко поворачивал назад. Она дергала меня за руку, показывая чугунную решетку канализационного колодца, на которой были отлиты кружева вензелей и немыслимая для России дата. А потом вдруг бежала, через площадь к одинокому апельсиновому дереву, практически замурованному в гранитную брусчатку. Она гладила его ствол свободной рукой, обращаясь к нему и бормоча под нос: «Помнишь меня? Я правда немного подросла. Мы к тебе с папой приходили», а потом искала глазами новый ориентир и вела меня к нему. Я не мешал. Я наблюдал, как жизнь сметает все построенные ей заборы и крепостные стены, открывая её для меня. И мне это безумно нравилось.

По дель Семинарио она практически бежала, и увидев ограждение на входе в Пантеон разочарованно обернулась.

– Почему?

– Рано еще, моя Мара. У нас есть сорок минут. Мы выпьем кофе, да? – я улыбнулся и потянул её за собой, - кофе Мара, кофе. Восемь утра. Завтрак у Джузеппе. Нас ждут. Идем же.

– Да, Бриг. Кофе. Завтрак. Мотоцикл. И Пантеон, который так давно меня ждет.

– Да, и ты мне расскажешь почему ты еще сюда не сходила без меня. Мы же в Рим приезжали уже дважды с туристами.

– Я не нашла без тебя папин путь.


Завтракали мы весело. Мара перепробовала всё угощение, приготовленное нам на завтрак, скармливая мне то, что не вызвало у неё восторга и делясь тем, что очень понравилось.

Её, правда, пришлось пересадить лицом к Пантеону, иначе она все время промахивалась, то и дело оборачиваясь на храм, и пачкала меня то джемом, то мягким сыром, то маслом.

Извинялась, вытирала и снова промахивалась. И как только ограждение убрали, вскочила с места и побежала. Я пересел на её место, не спуская с неё глаз и продолжил завтрак.

Допил кофе, но ее все не было. Я встал и пошел её искать.

Она стояла под окулюсом и крутила головой в полной растерянности.

– Что случилось, моя донна? Кто тебя обидел?

– Не так. Понимаешь, я как-то по-другому это помню.

– Конечно по-другому. Ты же была меньше и ниже.

– Ниже? – Она присела на корточки и посмотрела по сторонам, - не так. Снова не так. Я же помню, мы вошли, и папа похлопал меня по коленке и попросил не шуметь.

– По коленке? А чем ему твое плечо не подошло?

– Какое плечо? Коленка ближе. Я же у него на плечах сидела. Он меня специально поднял, чтобы я лучше видела.

– Понятно. – Я зашел за её спину и одним движением поднял её, усаживая себе на плечи.

– Теперь? Так. – Её пальцы заскользили по моей голове, обнимая. Я медленно повернулся, делая полный поворот. Какое-то время она молчала, а потом наклонилась и, касаясь губами волос прошептала:

– Спасибо. Можешь меня опустить?

– А надо?

– Ты можешь меня еще чуть-чуть поносить? – удивилась она.

– Ну… Совсем чуть-чуть. До нашего столика. А потом я упаду от усталости, и ты будешь поить меня горячим кофе.

– Хорошо, - совершенно серьезно ответила она, - ты только, если будешь падать от усталости раньше, предупреди меня, чтобы я успела спрыгнуть и не разбиться.

Каким-то непостижимым для меня образом этот день раскололся на сотни ярких осколков. И каждый раз эти осколки, смешиваясь с нашим смехом, рокотом движка мотоцикла, нашими словами, нашими сплетёнными пальцами превращались в сияющий калейдоскоп. Но этот день закончился. Мы снова ехали ночным. В этот раз через Болонью. Мара уснула сразу же, как только мы сели в поезд, прижавшись к моему плечу, позволив себя обнять и обняв меня, как только уснула. В Болонье была молчалива и, по-моему, продолжала спать с открытыми глазами, послушно идя за мной. Как только мы вошли в вагон, я устроил ее у себя подмышкой, и она тут же закрыла глаза, погружаясь в сон. Я накрыл ее своей рукой, согревая и обнимая.  Глядя в предутреннюю мглу, я строил планы на день и когда до Римини оставалось минут десять решил, что пора будить Мару.

– Я уже закрыл глаза и не смотрю на тебя не умытую, лохматую и помятую.
Мара улыбнулась, не открывая глаз, и пробурчала:

– Знаешь, а мне уже всё равно. Смотри, - и обняла меня крепче, при этом потягиваясь как кошка.

– Вставать пора, моя донна. Мы почти приехали.

– А нельзя меня, как мешок картошки на плечо, а потом свалить на перрон?

– Нельзя. Мотоцикл не велосипед – я тебя на раму впереди себя не посажу. Потерпи пол часика. Довезу и выспишься.

– Обещаешь? – она приоткрыла один глаз и уставилась на меня.

– Гарантирую мягкую постель и задернутые шторы, - отчеканил я и поставил её на ноги. – Пошли.


Мы вышли на перрон, и я развернул её к себе.

– Ну ка, посмотри на меня. Ты сможешь не уснуть на мотоцикле или возьмем такси?
Она выдала одну из своих улыбочек и кивнула.

– Сведешь меня с ума. Будем задавать вопросы по очереди. Кивни, когда «Да».

И она кивнула. Я прижал ее к себе и засмеялся.

– Уснешь?

– Неа. Сейчас постоим так немного и поедем. Не усну.

Все равно я торопился.  Мне всю дорогу казалось, что её объятия слабеют и она вот-вот разожмет пальцы и потеряет равновесие. Но всё обошлось. Мы доехали. Мара послушно дала руку и закрутила головой.

– Где мы?

– Там, где тебя накормят и дадут выспаться.

– Где мы? – рука Мары напряглась и из глаз исчез сон.

– В доме, где я вырос.  Хочу, - я заглянул ей в глаза и подмигнул, - познакомить тебя с младшими братьями.

– Зачем?

– Мальчики должны ставить себе высокие цели.

– Какие еще цели? – Мара прищурилась и снова ткнула меня пальцем в грудь.

– У мальчиков должен быть идеал и идеал должен быть трудно достижим, - я развел руками.

– И кто это у нас идеал? – моя донна подбоченилась и пошла на меня театрально засучивая рукава.

- Мама! Мама! Спасай! Твоего сына обижают!

И в этот момент дверь дома хлопнула, раскрываясь нараспашку, и по ступенькам сбежала моя мать. Я, обнимая, прижал Мару к своему боку и, глядя маме в глаза, сказал:

– Мама…Мама, это моя прекрасная донна. Моя Мара.

Мама на миг застыла, так же глядя мне в глаза и вдруг расплылась в улыбке, медленно повторяя за мной.

– Моя прекрасная донна… Твоя Мара.

– Да. Привёл.

Ма кивнула и шагнула к Маре, раскрывая объятья.

– Замучил со всем. Кушать хочешь, девочка? Пойдём. Устала. – Мама покачала головой и прижала Мару к себе. - Пойдём, пойдём…

Мара растерянно посмотрела на меня. Я поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Это - моя мама. - Я развел руками и рассмеялся. - Идем. Не бойся. Пока она нас не накормит до смерти от обжорства, спать все равно не даст. Привыкай. Когда бы мы не вернулись в этот дом с начала нас будут кормить.

– Хорошо. Здравствуйте. Он, - Мара медленно повернула голову ко мне, несколько раз сморгнула, а потом улыбнулась сразу всем лицом: губами, глазами, щеками и только потом, уже излучая счастье, продолжила, - выбрал мне имя Мара и я на него откликаюсь.

Я молча, снова взял её руку в свою и поцеловал. Мама засмеялась и спросила:

– А он? Какое имя ты выбрала ему? Он на него откликается?

Мара кивнула, всё так же, не сводя с меня глаз.

– Бриг.

– Бриг? Но это же корабль?

– Да. Я знаю, что с ним я не утону.

– А хорошо. Ему подходит. Идемте же, дети, домой.


Тот завтрак разбился памятью на осколки. Их можно было складывать и перекладывать в разном порядке и все равно получалось тоже самое: мы все были счастливы. Все: Мара, я, мама, ее муж Луиджи, мои младшие братья, глядящие на нас с Марой с восторгом. Бедные мальчишки… теперь, увидев, как выглядит настоящая любовь, они не смогут удовлетвориться подделкой. Будут искать её годами. Как я… Пусть. Пусть ищут. Оно того стоит.
Мы закончили завтрак, и я взял Мару за руку и отвел в свою комнату. Усадил ее в кресло. Достал из шкафа свою футболку. Приоткрыл дверь санузла. А потом задернул шторы, перекрывая солнцу возможность не дать ей выспаться.

– Отдыхай, моя донна.

Я поцеловал ее макушку и вышел. На встречу мне спешила мама, неся перед собой стопку одежды. Увидев меня, она удовлетворенно хмыкнула и улыбнулась.

– Что? – вскинул я голову на ее тихий смех.

– Всё правильно, сын. Всё хорошо. Я ей одежду подобрала. Она же… уже давно с тобой в пути?

Я кивнул и обнял её плечи. Ей лучше знать. И шагнул в дверь комнаты напротив. Младшие уехали в школу и ничего не мешало выспаться в их комнате. Две ночи без сна дали о себе знать, и я уснул, подмяв под голову подушку.

Когда я проснулся солнце раскрасило небо красным. Я встал и первым делом заглянул в свою комнату. Мары не было, но я ничуть не встревожился, уверенный что мама уже подхватила её в свои объятия. Быстро принял душ и спустился. На кухне суетилась мама. Увидев меня, она молча протянула мне яблоко и подтолкнула к двери в сад.

– Иди, иди, засоня.

Я кивнул, так же молча обнял мамины плечи, и вышел, погружаясь в весну с её розовым туманом, окутавшим персиковые деревья, миндаль… С цветущими дикими цикламенами, нарциссами. «Мара наверняка в восторге», - подумалось вдруг и я пошел её искать.

Я уже хотел позвать Мару, когда услышал её голос.

– Повезло мне Белый Кролик, что встретила тебя. Хоть поняла где я. И кажется, что мне пора уже в мир иной. В свой. В тот мир, в котором тебе не улыбается при встрече незнакомый человек, а старик, видящий тебя впервые, не ведет тебя танцевать… а потом не будет целовать тебе руку и называть тебя прекрасной. Мир, в котором я – не прекрасна. Туда где никому нет дела до меня. Туда, где не обнимают как самую важную часть себя просто потому, что ты девушка, которую сын привез завтракать. – Я сделал пару шагов и выглянул из-за угла дома. Мара сидела на земле, прижавшись спиной к стволу дерева и кормила с рук белого кролика, откусывая для него от яблока большие куски. Протянула ему очередной кусок и продолжила говорить. – Кролик, открой мне дверь в мой мир, а? Я пропадаю здесь… Не могу отвести глаза, когда он смотрит в них. И руки разжать. Я же знаю, что всё заканчивается. Рано или поздно. А что будет со мной в вашем мире тогда? Когда я снова рассыплюсь песком и упаду? Куда? Куда мне падать в этом случае? Я думала, что это последняя остановка… что можно просто жить. Просто сидеть в углу и слушать его голос, прикрыв глаза. Кролик, открой мне дверь. Отпусти меня сейчас. Пока я еще не разбилась, а? Я заберу себе память об этих днях… положу в карман кусочек счастья и унесу. И больше не выну руки из кармана. Буду греться об этот уголёк. А? Ну, Кроличек. Ну, пожалуйста. И вообще почему ты молчишь? Скажи мне что-нибудь зубодробильноумное. И открой дверь. Я уйду и буду думать над твоими словами всю оставшуюся жизнь. Лучше буду думать над твоими словами… чем над, тем, что осталось за закрытой дверью. И себя снова закрою, как эту дверь. Потому что я больше не могу разбиваться.
Я сделал несколько шагов назад.  Потом еще пару и позвал.
 
– Донна моя. Мара моя. Где ты, сердце моё?  – а потом пошел в ее сторону. Быстро. Очень быстро. Не давая ей надеть маску. Я знал срок – пять глубоких вдохов.  На третьем, я, взяв за руку, уже поднимал её рывком, прижимал к себе, обнимал и целовал всё: волосы, глаза, уголок рта, щеки, шею, держа ее голову в ковше своих ладоней. А потом заглянул в глаза и уже целуя губы сказал:

– Оставь себя мне. Навсегда. Всю. Целиком. Настоящую.

Мы танцевали любовь весь вечер и всю ночь. Спеша пройти длинный путь взглядом, касаний, объятий за один вечер. Не замечая ничего вокруг себя. И мир расступился, уведя с наших путей всех, кто мог отвлечь, помешать, случайно расколоть звенящее счастье обретения. Вечер мягко опустил занавес ночи, а мы, вальсируя от дерева к дереву, прижимая друг друга спинами к стволам, продолжали целоваться. Не смея отпустить друг друга и разжать рук. Пока не пришло время более сложных па. Я подхватил ее на руки и унес в свою комнату. Дом моей матери встретил нас уютным ворчанием деревянных ступеней, торопливым скрипом, закрываемой двери и вздохом облегчения кровати, наконец-то, дождавшейся нас. И дальше была любовь…

Она ушла утром, пока я уверенный в том, что слово «навсегда» правда существует, уснул. Когда я, не найдя ее в постели и в комнате, совершенно спокойно спустился вниз, то застал растерянную маму, которая металась по кухне, постоянно о чем-то спрашивая Луиджи, своего итальянского мужа, и явно сильно нервничая. Я остановился, не переступив порог.

– Ну, Лу, как ты мог? Он же сказал «моя прекрасная донна». Ты не понял? Его прекрасная донна. Та самая. Единственная. Та, которую он приведет в дом, взяв за руку, потому что отдал ей своё сердце. А ты её отпустил и еще такси вызвал. Что она сказала?

– Мы пили кофе. Ей позвонили. Она вся белая стала. Сказала, что мама заболела. Встала. Села. Потом опять встала. Потом сказала странную фразу – Кролик все-таки открыл дверь. Я ничего не понял.

– Какой кролик? При чем здесь кролик? А дальше что?

– Дальше попросила вызвать ей такси и не будить какого-то Брига.  Я сказал, что не буду. Кто это – Бриг?

– Алекс это наш. Алекс! Ох, Луиджи, ох! Ты… Ты не мог хотя бы меня позвать? Что я сыну скажу?

Я переступил порог кухни, чувствуя, что земля под ногами закачалась.

– Скажи, как давно она уехала? И куда? Куда она уехала?

Я повернулся и вышел из кухни. Потом покинул дом.  Мир качался. Я не знал где её искать. Идиот! Самоуверенный идиот! Я ничего о ней не знал. Даже настоящего имени. Идиот! Великовозрастный придурок! Что я могу? Где её искать? Агентство? Аэропорт? Что я скажу в агентстве? Дайте мне адрес милой блондинки? А вдруг она только для меня милая? Оставался только аэропорт и надежда, что она вернется сама…

Двое суток спустя Луиджи нашел меня в аэропорту. Молча сел рядом, закусив губу и качая головой. Так мы и сидели: я, провожая взглядом каждую входящую в здание девушку, а он, непрерывно глядя перед собой и продолжая жевать губу.

– Знаешь, сынок, она вернется. Женщина, которая тает только от того, что касается плеча мужчины, не сможет не вернуться. Ты жди. Она обязательно вернется. Жди. А сейчас иди домой. Успокой маму. Иначе ты потеряешь обоих женщин, которые тебя любят.  Пойдем сынок. Пойдем.

Он встал, похлопал меня по плечу и побрел к выходу. Когда он дошел до двери и скрылся за ней, я встал и пошел следом, признавая его правоту. Конечно он прав – мне остается надежда, что она вернется. И вера, в то что она вернется. А еще… я вздохнул, боясь произнести это слово даже мысленно.

Дни мелькали, сбиваясь в стаи воронья, кружащегося надо мной. Я перестал вести им счет, загружая и загружая себя работой. Я покинул дом матери, переехав в Болонью.

И теперь я шел, пересекая песчаный пляж Римини, море, шепчущее голосом Мары, звало своего редкого слушателя и ему я не смел отказать. Считанные разы я возвращался сюда, неохотно беря туры из этого города, избегая тени воспоминаний, тянущихся за мной по асфальту, притаившиеся в подворотнях, присевшие за столиками кафе, подглядывающие за мной из окон встречных домов. Бывая здесь я приходил только в одно место. И теперь снова стоял на краю волнореза, слушая шепот волн. Море играло со мной, вплетая в свой шепот голос Мары, спорящий со штормом и бросающий на встречу волнам строку за строкой. Я закрыл глаза и шепот стал громче. И вот уже её яростный крик рвал небеса. Я перевел дыхание, боясь спугнуть видение и вдруг услыхал покашливание за моей спиной, а потом и голос:

– Алекс, мальчик, совсем забыл старика. Даже на утренний кофе перестал заходить.

– Ах, Джузеппе, ах. Кофе стал слишком горек для меня в твоей кофейне, - вздохнул я, прощаясь с призраком Мары, и с сожалением разжал руки, сжимавшие поручень ограждения, а потом обернулся и посмотрел старику в глаза. – и видимо поэтому он все время остается не выпитым.

– Уверен? Да, распечатанная пачка сигарет все также лежит справа от чашки. Только кофе больше не стынет в этой чашке. Несколько дней уже не стынет. Правда, чашка на твоем столе теперь всегда одна. – старик потер свой череп, словно испрашивая совета и одобрения, и глядя на меня в упор, произнес. – И донна всегда одна. Только она больше не улыбается моим булочкам и кофе теперь пьет черный. Не подслащивает совсем. Потухла. Зажги в ней снова свет, Алекс.

– Много дней?

– Не весь день, – усмехнулся старик Джузи, – не задирай нос. Одну неделю каждое утро она тебя ждет. И надежды в ней почти уже нет. Прости, что не сразу понял кого ждет.

– И что ж ты…

– Стар я гоняться за тобой, мальчик. И не понял сразу. Сегодня тебя увидел и вспомнил, когда она улыбалась последний раз. Тебе, мальчик, улыбалась, когда ты её уводил, держа за руку. Вот и пошел за тобой. Извини, если помешал.

– Не помешал. Не помешал. Я побежал?

– Беги, мальчик, беги.


Я увидел ее издалека. У нее снова отрасли волосы. Они падали белым каскадом на ее плечи. А она сидела, закрыв глаза, и спрятав лицо под этим каскадом. Её ладони, раскрытые в молельном жесте, лежали на столе. Она истаяла за это время. И продолжала таять, прямо у меня на глазах, опуская плечи и становясь словно меньше. Вдруг вскинула голову, уже однажды виденным мной жестом, и запрокинула ее, глядя в небо над собой. Пять вздохов. Пять вздохов и выдохов, чтобы прийти в состояние имитирующее жизнь. Я не успел добежать, когда она встала и положив купюру под кофейную чашку, пошла мне на встречу. Я не стал останавливаться, сокращая расстояние между нами, и оказался совершенно не готов к тому что она пройдет мимо меня, не глядя на меня, не видя ни меня, ни чего-нибудь вокруг.

Я повернулся и пошел за ней следом. А она повторяла мой путь и уже пересекала белый песок пляжа. Поднырнула под цепь ограждения на волнорезе и пошла дальше. Дойдя до края, она положила ладони на тоже место, где меньше часа назад лежали мои. Ветер рвал и швырял ее волосы, а Мара даже не шевелилась. Я больше не мог не касаться ее. Молча встал рядом и накрыл её ладонь своей.

Она не вздрогнула. Не завизжала. Не бросилась мне на шею. Она даже не повернула голову в мою сторону. Её ладонь начала теплеть в моей руке, слегка шевельнувшись, чтобы прижаться сильней и Мара заговорила:

– Я знаю, что прощения мне нет. Я должна была разбудить тебя. Должна была прийти и разбудить тебя. Рассказать о звонке. Написать записку в конце концов. Должна была. Я не знаю почему я не сделала этого. У меня проблемы с доверием, ты же знаешь…- она сделала выдох и продолжила, - но, уже сидя в самолете, я верила, что вернусь не позднее чем через неделю и ты меня не успеешь забыть. Первый испуг, что с мамой что-то действительно случилось к этому моменту прошел. Я соединила все точки линией и поняла, что она устала уговаривать вернуться и развела меня на чувство дочернего долга. Но было поздно. Пилоту не скажешь: «Остановите самолет, я выйду». В аэропорту меня встречали. И очень заботливо держали потом в материнских объятьях. Не вздохнуть, не выдохнуть.

– А сейчас? Ты здесь. Как? – слова давались с трудом. Я отрывал кусочки фраз и бросал, зная, что она все равно слышит их целиком.

– Нет. Взаимопонимания не случилось. Она умерла, продолжая думать, что, удерживая меня рядом с собой делает меня счастливой.

– А что делает тебя счастливой?

Она повернула голову и посмотрела мне в глаза. Зацепилась взглядом и пошла дальше, стирая дни, в которых не было нас и только когда вернулась на свое место, произнесла.

–Ты.

А потом протянула руку.

– Я забыла представиться. Думаю, что это необходимо. Я не хочу больше потеряться. Меня зовут…


Балтийск, 06.11.2021г.



1Стихотворение И.Бродского «Одиночество»
2 Копия скульптуры «Давида» Микеланджело выставлен на площади
3 Scusa, amico, prendo la ragazza - Извини, дружище, я заберу девушку.
4 Bella senorita. Аrrivederci – Прекрасная сеньорита. Прощайте.