Письма из Израиля

Письмо 1
Здравствуй, дорогой мой друг!
День Защитника Отечества ознаменовался для меня радостным событием – письмом от тебя.
Спасибо за большое и глубокое содержание. Значит, ты не ленив и предан старой дружбе. Письма твои производят на меня лучшее впечатление, чем твои рассказы, потому что рассказы ты пишешь головой, а в письме к другу подключаются другие интимные органы. Ты метафорично, но точно отметил, что «Не обязательно приносить на работу свои 50-100 кг говна, если продукт мозговой деятельности можно прислать по электронной почте». Дерзай!
У меня с работой тоже интересно было. Последние три записи в трудовой книжке такие: сторож в фирме «Комфорт» (есть такая по проспекту Ленина 33 под покровительством спортсмена-борца Али Ахметова); уборщик территории вокруг почтового отделения № 21 (всё бы ничего, но уборка снега зимой несовместима с моим радикулитом) и, наконец, слесарь-сантехник в бассейне. Для кандидата технических наук (тема диссертации «Синтез полимерных материалов для замены металлических аналогов в промышленном оборудовании») это самая подходящая работка. Но что делать? Жрать-то хочется.
Ты, быть может, бессознательно предчувствовал мой отъезд: пришёл с фотоаппаратом, мы обнялись и поцеловались под конец. К чему бы это?
Я и сам такой прыти от себя не ожидал. Жена меня …. достала (здесь Эдик использовал непечатное слово – С.Е.) Хочу в Израиль! Я пел упрямо: «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!» Так продолжалось годами, и в постели, и на улице, и в трамвае. А она всё клюёт и клюёт в темечко – ну давай пока выправим себе загранпаспорта. Это же не отъезд, это так, на всякий случай. (Так власовцы вначале пленным говорили: знаете, нет у нас другого обмундирования, а есть только немецкое, вы наденьте это пока без погон, а там видно будет).
Ладно, я теперь в Израиле со своей на 100% русской женой, которая вот уже год охает: «Какие люди! Какая страна! Я – в сказке. Прежняя жизнь – кошмарный сон!»
Свои комментарии к этим возгласам я бумаге доверять не стану. Бог – рядом, прописан в Иерусалиме. Меня могут не так понять соответствующие службы как на этой, так и на другой стороне. Поэтому с еврейской предусмотрительностью я оставлю эту тематику для обсуждения при личном контакте. Приеду – покалякаем на кухне за рюмочкой чая. Скажу только, что мои взрослые дети, тридцати двух и сорока лет, остаются в нашем городе, никуда ехать не желают, и я их не тяну.
Здешние пенсионеры нудят ту же песню: ну разве можно прожить на такую пенсию, это не жизнь, а выживание! Если бы эти певцы были не из России, а, скажем, из Бразилии, я б не возмущался, я в Рио-де-Жанейро не жил. Но ближе к делу: на хлеб, на кефир, на масло, временами на икру, на аренду квартиры, оплату воды, газа, электричества, телефона, телевизора – хватает. На вояжи в Париж и обратно – нет.
Я горжусь тобой, Серёга! Переводишь на английский и переговоры, и бумаги разные. Это, скажу откровенно, не полпальца обмочить.
Не сразу догадался, что упомянутый тобой «Запор» - это «Запорожец» твоего сына, c которым он ковыряется денно и нощно, игнорируя все остальные дела и обязанности. Поверь, так будет до тех пор, пока не придётся ему заботиться о собственной семье, о крыше над головой и куске хлеба для всей капеллы.
Читаю как фантастику твоё откровение о том, как начальник отправляет тебя куда-то в загранку (хоть бы и в Эфиопию), а тебе, видишь ли, не хочется! Я ведь ничего, кроме России, не видел, телевизор не в счёт. 
Я, как и ты, не сторонник национальной идеи, любой. И мудак тот, кто хватается за неё, изображает на флаге и размахивает им, тратя на это свою жизнь-жестянку. Но есть РНС, РНЕ, есть их филиалы в нашем городе. В выходной день можешь сходить к главпочтамту. Напротив – подземный переход через проспект Ленина. На гранитном парапете сего перехода разложена для продажи литература. Можешь не листать эти книжки и газеты. Взгляни только на названия, этого будет достаточно. Продавец часто наряжен в солдатскую шинель с довоенными петлицами, бывает, играет музыка. «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» и т.д. И всё это within a stone’s throw of the municipal administration and the department of the security service. Английский ты знаешь.
Недавно группа лучших людей России направила Генеральному Прокурору РФ письмо на 16 страницах с просьбой оградить Россию от еврейского засилья. Я этот бред пересылать тебе не буду, но две последние прилагаю – подотрёшься в самолёте, пролетая над Израилем. (Из-за тебя я впервые стал употреблять непечатные выражения. Ты же, нахал, их ещё и напечатал на хорошей бумаге лазерным принтером!)
К вопросу о раздоре между тобою и товарищем, требующим извинения перед еврейским народом. Тяжёлая задача даже при желании извиняться. Плохо и недавно он тебя знает. Свёклу в Тёпло-Огаревском районе он с тобой не тяпал, зерно на току колхоза «Новая жизнь» не лопатил. Я же прошёл с тобой все эти эпопеи, жили мы в одной берлоге и я тебя знаю как облупленного. А посему предлагаю протянуть ещё неделю-другую, пусть товарищ остынет, после чего спросить у него, не желает ли он замять этот Индо-Пакистанский инцидент? А вот бить себя в грудь и доказывать, что я прав и хороший – по-моему, не нужно.
Спасибо тебе за порцию открыток с видами нашего города. Они становятся раритетом, учитываю то, что на них изображено. На одной, например, аршинные буквы, стоящие крепко, как столбы, провозглашают, что Продовольственная Программа Партии будет выполнена. На обратной стороне открытки цена указана – 3 копейки. Интересно, знают ли нынешние молодые россияне про такую валюту? Видели ли когда? Я-то отлично помню пирожки по 5 копеек. В сегодняшней России цены на продукты начинаются с десятков, если не сотен рублей. Кстати, о продовольствии. Ту партийную программу, призванную накормить народ, выполнить не успели. В партии начались брожение и шатание, а потом и сам Советский Союз развалился.
Интересна также открытка с памятником Советско-Чехословацкой дружбы. Чехословакии нет, Советского Союза нет, а монумент в честь их дружбы между улицами Карла Маркса и Розы Люксембург стоит и возвещает! Но, сдаётся мне, что простоит он недолго. Снесут как ненужное напоминание о неудачном советском прошлом и смутном настоящем.
Не стало страны, в которой я прожил почти всю жизнь. Родину, место рождения, как и родителей, не выбирают. Я жил как жилось обычному советскому человеку. Против ветра не плевал, хоть и было мне кое-что не по нутру. Приказы и распоряжения начальства выполнял беспрекословно, памятую при этом, что я ещё и еврей. Заезды в колхоз – святое дело. Надо Родине подсобить с её упавшим (и так и не поднявшимся) сельским хозяйством. Помню, послали меня от нашего НИИ помогать сельским трактористам. Они душевные ребята, но уже с утра «на взводе», даже за рулём. Определили меня в ремонтный цех (я же кандидат технических наук). Мне надо было им какие-то тракторные болванки подтаскивать. Я взялся за одну – сдвинуть не могу. Пупком упёрся – еле сдвинул, чуть на ногу не уронил. В болванке 40 кг, во мне 50 с небольшим. Видя такую мою интеллигентно еврейскую хилость, бригадир отправил меня рабочим по кухне, где я чистил картошку, мыл котлы, выносил помои, бегал в магазин за водкой. Командировку отработал добросовестно, внеся свою лепту в укреплении советской экономики, которая потом всё равно рухнула.
Но что-то я с тобой сегодня заболтался. Ставлю тут точку и вкладываю письмо в конверт.
Твой Эдик.

Письмо 2

Привет, Сергей!
Твоё последнее письмо, судя по штемпелям, шло аж два месяца. Это непорядок. Я на почту побежал правду искать. Увы, начальник почты владеет только ивритом, а я только русским и английским на уровне выживания. Общение с ним никакой ясности относительно черепашьей скорости доставки писем не прибавило. Путаница и неразбериха. При этом начальник почты, стопроцентный израильтянин и чистокровный еврей то и дело выкрикивал слово «балаган», исключительно популярное в Израиле слово. Чуть что не так – сразу балаган.
В переписке с тобою я ни тебе, ни себе не отказываю, хотя в своих письмах ты часто е…ёшь Муму, то есть рассуждаешь о том, что предельно ясно и что люди определили сотни, если не тысячи лет назад. Я могу быть с тобой предельно откровенным. Мне 73, жизнь прожита, терять мне нечего. Если кто-то пришибёт меня в подъезде, потеря невелика, даже для детей. Пиши когда и о чём захочешь, с рассказами или без. На частые и немедленные ответы, равно как и на пространные рецензии на твои рассказы не рассчитывай. Извини, но я стар и ленив.
Спасибо за очередную открытку на местную тему, самое интересное в которой – это лозунг на областной детской библиотеке – «Съезду КПСС – достойную встречу!» Есть что вспомнить.
На твои открытки шлю я несколько своих. Среди прочих – «Башня Мира» (Мигдаль Шалом), о которой говорят, что хоть она и не самая высокая в мире, но ежели на её верхушку забраться, то весь Израиль как на ладони предстанет. Невелика страна, но в геополитическом аспекте феномен заметный. Как говорится, мал клоп, да вонюч.
Пишу тебе из кухни. А из зала смех дорогой супруги доносится. Это она какой-то твой рассказ прочитала, кажется, про не очень свежий помидор, который любезная продавщица-лоточница размазала по твоему (пардон) светлому лику. Жена просит присылать ещё рассказы, они ей очень нравятся. Сообщаю тебе про это без лукавства.
Вот на этой весёлой ноте не грех и кончить.
Будь здоров и успешен.
Твой Эдик.

Письмо 3
Привет, Сергей!
Твоё последнее (в смысле крайнее) письмо пришло ко мне в распечатанном виде. Объясняю. Девичья фамилия моей русской жены точно такая же, как и у тебя. У жены есть пара братьев (кажется, мне шурины) – Жора и Гена. Увидев фамилию адресата, она уверилась, это письмо одного из них. Начала читать, но дойдя до того места, где ты описываешь свою жизнь в очень сочных непарламентских выражениях, она поняла, что письмо не братское.
Спасибо, Сергей, за детальнейшее и живописное эссе о твоей работе в Эмиратах. Видно, что эта страна с жарким климатом будит в тебе самые горячие чувства. Это эссе впечатляет, пардон, посильней, чем твои рассказы с притязанием на творчество.
Меня, старого мерина, тоже потянуло на поля Пегаса. Выдавил я из себя то ли большой рассказ, то ли маленькую повесть. Единственное произведение в моём собрании сочинений. Разослал его примерно десятерым приятелям, но только от тебя получил отзыв. Остальные же дамы и господа, хоть и продолжают быть со мной в спорадической переписке, но об опусе моём – ни гу-гу. А могли бы, хоть из вежливости, вякнуть что-нибудь поощрительное, ибо для любого автора мнение читателя (особенно хвалебное) это как  елей на душу. Мораль: не пиши, Гурвич, не тужься. Всё уже сказано. Лучше выйди на Иордан, взгляни на небо, сравни форму облака с бегемотом или жопой секс бомбы и предайся мечтаниям. А загрустишь – скушай банан или гуаву.
Насчёт message в литературных произведениях. Мне кажется, что только высокие мэтры, оседлавшие Пегаса и объевшиеся амброзии, могут учить людей как им быть, жить, испражняться и даже подтираться. Но обыкновенные люди, не профессионалы и без претензий на глобальную значимость, должны писать, как пишется, то есть, так, чтобы читатель не понял за кого топит автор, за белых или за красных, или он просто графоман, каковых, плюнь – не промахнёшься, и которому выписаться надо, а то ведь внутри зудит…
Про твою просьбу я не забыл. Когда и если загляну в книжный магазин, то посмотрю там кое-что для тебя про орудия убийств, пардон, про современные системы вооружений in English. Но на дорогую вещь не рассчитывай, где-то долларов на 10-12. Я пенсионер. И с миллионершей не сплю.
Твои рассказы оставляю без рецензии. Пусть их читают и по достоинству оценят потомки.
Мы тут скромно живём, хлеб жуём. Впрочем, не только хлеб. Поддерживаем обмен веществ с окружающей природой. Отправляем в себя произведения земли, а потом назад не без трудностей. Придёт времечко, и она (пусть будет пухом!) радостно примет нас грешных.
Спасибо за открытки, напоминание о родном городе. Одну из них можно считать исторической, так как на ней изображён 16 этажный дом на проспекте Ленина и на нём (на доме) здоровенные железные буквы – «Партия – наш рулевой»
Разве можно с этим не согласиться? Нельзя. Кто не соглашался – сам знаешь, как и где кончал.
Засим кончу и я свой эпистолярный опус. С наилучшими тебе пожеланиями
В июне, если буду жив, приеду на побывку, и мы увидимся.
Эдик.

Письмо 4
Привет, Сергей!
Два месяца я терзался – как ты там, драгоценный. Хотелось ответить тебе если не обстоятельно, то хотя бы вкратце.
Мне пишут из России и некоторые другие товарищи. На днях в марте получил поздравление с Новым Годом, отправленное, естественно, в декабре. Мораль: в работе российской (или, возможно, израильской) почты имеются отдельные недостатки.   
Ты пишешь о состоянии своей мамани… Старенькая она и всё слабей и слабей. И вроде бы неизбежный исход тебе привиделся. Разреши мне на правах старшего (ты же для меня пацан) задать тебе (да и себе тоже) вопрос – легче ли мне стало после кончины моей матери? Дня не проходило, чтоб не вспоминал и не корил себя: не то сделал, не туда сходил, не то брякнул… Теперь смекай, кому легче.
Читал твой опус о плитах и про тётку, что повелела немедленно везти назад взятый на свалке мусор. Вспомнилось мне при этом выражение «административный восторг», введённое в жизнь нашим великим классиком Достоевским. Когда его однажды спросили, что он под этим понимает, он ответил примерно так. Оторвите русского мужичка от его навоза, усадите в каменную будку продавать какие-нибудь грошовые билеты. Потом постучите в фанерное окошко и попросите один билетик за гривенник, пожалуйста. И вот то, что вы услышите из окошка, то и есть административный восторг.
По ассоциативной цепочке напомнили мне твои плиты Московскую Олимпиаду-80. Тогда Советы решили показать Кузькину мать всему миру. И показали. Все журналисты, даже из самых злопыхательных контор типа Би-Би-Си и радио «Свобода», возвестили, что такой шикарной олимпиады ещё не было и вряд ли будет. Накануне Москву очистили от бомжей и прочих компрометирующих элементов, закрыли столицу для приезжих, особенно для любителей колбасы. Магазины завалили всем, включая продукцию из «загнивающего» Запада. Продавцы скучали, официанты оправдывали своё название (ожидающий – waiter).
Постановили обновить Лужники. Раньше этот стадион был облицован мрамором по всему периметру, сверху донизу. Часть плит раскрошилась, потемнела. На каких-то Вася написал, что он тут был, а на каких-то Петя раскрыл свои тёплые чувства к Любке.
Я, как еврей, рассуждаю, что можно и нужно было заменить дефектные плиты. Но, мои понятия – нашему правительству – не указ. Там действуют с размахом и в государственном масштабе. Сменить весь мрамор! Согнали строителей со всей России (ну и азиатов подогнали). Среди них был и мой знакомый, пересказавший мне эту сагу о плитах.
Начали, естественно, с удаления старых плит. Подъезжает мужичок на машинке: ребята, продайте одну плиту на могилку. Те продали. Потом он приезжает на грузовичке: ребята, продайте ещё. Сам он работает на кладбище в мастерской по изготовлению памятников. А для покойника первое дело – мрамор. Его хлебом не корми – а наложи побольше мрамора с барельефами и горельефами и вензелями про вечную память. Ну не успокоится покойник без этих причиндалов. Так начал расти на живом теле социализма гнойный нарыв бизнеса.
Узнал про то один чиновник. Приезжал и говорил, чтобы всё тут было в ажуре и под отчёт…  Но ребята работали споро, так что хватило и им, и чиновнику, и тому хмырю с кладбища…
Домой мой приятель вернулся миллионером. Но шальные деньги как быстро приходят, так же быстро и уходят. Тем более, что он совсем не бизнесмен, без коммерческой жилки. Он – охотник, рыболов, грибник, и ягодник. Бродит по лесу с собачкой и одеяльцем в рюкзаке. Ну, принесёт с охоты трёх уток, пару зайцев. День отдохнёт – и назад в лес. Тем и занимается по сей день.
Спасибо тебе, Сергей, за фотки, где мы запечатлены у тебя на кухне с сыном Ванькой. Я – старый гриб, труха сыпется, ты покрепче и пока марку держишь. А Ванька – молодец. Молодой, здоровый, посмотреть приятно… Надеюсь, что это была не последняя наша встреча на кухне и мы ещё посидим там за хорошим напитком с правильной закуской.
Обращаю твоё внимание на то, что у меня изменился адрес. Живу в Израиле третий год, но вот уже четвёртый адрес. Описывать причину столь динамических изменений, да ещё так, чтобы читателю интересно было узнавать про эти житейские бл…дства, это надо обладать талантом Достоевского. А я всего лишь Эдик Гурвич, твой товарищ из города Хайфа.
Обнимаю тебя и всех благ желаю.
Эдик.

Письмо 5
Привет, дорогой мой друг. Честно признаюсь тебе, что муза отвернулась от меня, и писать не хочется ни строчки. Но совесть меня гложет, говорит, что я по-любому должен ответить на последнее твоё письмо, помеченное декабрём.
Твою «Любовь в запоре» я сходу подарил жене. Велел читать и хранить вечно, что она сделала бы и без моего наставления, так как относится к твоим опусам с большим пиететом.
Спасибо за очередную открытку с видом родного города, на этот раз Московского Вокзала. Да, прогуливались там и Толстой, и Куприн с гувернанткой своей дочери, и другие выдающиеся деятели русской культуры. Был даже проездом Ульянов-Ленин, фигура вселенского масштаба, предпринявший попытку переустройства мира. Но я копнул глубже. Собрался я в столицу в командировку и вознамерился приехать к друзьям с пряником, визитной карточкой нашего города. Ведь мне у них предстояло две ночи ночевать. В фирменный магазин пряников на углу Советской и Энгельса добрые люди, жаждущие пряничка, занимали очередь с вечера. Если какой чистоплюй решит: да чего там, приду за час-полтора до открытия и возьму пряник, то будет ему …. болт в рот, а не пряник.
Понесло меня за пряником в ресторан Московского Вокзала. Ловлю за фалды официантов: друг, сделай пряничек. За мной не заржавеет. Какое там! Время страдное, деньга прёт, а тут еврей пряник выпрашивает… Но вот швейцар, который при дверях решает судьбу человеков, говорит: «Тебе чё? Пряник? Пойдём!» И мы пошли. Всё вниз, да вниз… Я увидел дно, которое Горький вряд ли видел и Гиляровский вряд ли описывал. Подвальные коридоры заполнены людьми, на ногах – ни одного. Все вповалку, и дерутся, и смеются, и едят, и наоборот… Мой швейцар мне покрикивает: «Не отставай!» Ладно, по ногам топаю, но не отстаю. Наконец, выныривает он откуда-то с пряником подмышкой. Командует: «Ходу!» Ну, я и дал ходу на парализованных от страха ногах.
Всё. Глеб Успенский написал бы колоритнее.
Глобальные вопросы: сын, жена, дела семейные – ты оставил на потом. Тебе видней, о чём писать. Впереди жизнь, успеется.

Теперь до свидания.
Твой Эдик.