Рыбалка. Рассказ дочери Романа

        Мне шёл девятый год, когда мой отец, в первый и последний раз в жизни, взял меня с собой на рыбалку.

        По лесотундре Колымского нагорья, преодолев на гусеничном вездеходе километров сорок бездорожья, мы с группой сотрудников отца добрались до среднего течения реки Гижиги, впадающей в Охотское море.

        И там, где эта река, разливаясь, образует несколько рукавов и широких плесов с пологими берегами, облюбовали место для рыбалки и отдыха.

        Светило солнце, но то летнее утро, хотя и достаточно позднее, было очень холодным. Поэтому все остались в теплых куртках и сапогах, занявшись подготовкой к рыбной ловле.

        Объектом лова был голец – речной разбойник – хищная рыба семейства лососевых. Эта довольно крупная рыба, весом до двух килограммов, имеет вытянутое тело идеальной формы, серебристые бока и нежно-розовое брюхо. 

        В реки голец заходит из моря и здесь питается икрой других нерестящихся лососевых рыб: кеты, кижуча и горбуши. В момент нереста он буквально подхватывает изливающуюся из чрева самок икру и даже выбивает ее из их брюха ударами своего носа, а после нереста охотится на их подрастающих мальков.

         Многие, из прибывших с нами сотрудников, оказались опытными рыболовами, можно сказать мастерами этого дела, и привезли с собой самые современные, «крутые», спиннинги и блесны. Любовно обращаясь с рыболовной снастью, они не без гордости демонстрировали ее друг другу.

        Мой же отец рыбной ловлей особенно не увлекался, поскольку такой процесс не отвечал его деятельной натуре. Забросить удочку и ждать поклевки – это занятие не для него! Тщеславным отец тоже никогда не был, хотя и работал руководителем геологоразведочного предприятия. Поэтому он удовлетворился весьма примитивной снастью, завалявшейся у него с прошлых лет.

        Эта, не содержащая удилища, снасть включает в себя очень прочную длинную леску с крупной блесной в виде рыбки, к хвосту которой прикреплен тройной рыболовный крючок. Для заброса блесны в воду ее раскручивают на леске над головой и стараются метнуть как можно дальше.

        Естественно, основная часть лески, лежащая крупными кольцами у ног рыболова, тянется вслед за блесной. Ну, а затем, леску резкими рывками извлекают из воды, подсекая при этом охотящуюся за блесной рыбу. 

        Чтобы обезопасить себя от случайной утери снасти в воде, отец привязал на другой конец лески небольшой деревянный брусок.

        Точно такой же снастью он снабдил и рыболова-новичка, совсем недавно принятого на предприятие механиком. Тот был старше отца возрастом, но в ловле гольца участвовал впервые.

        Пока отец готовил удочку для меня, наши мастера лова поспешили разойтись вдоль ближайшего плеса и приступили к своему любимому занятию. Но голец, по совершенно неясной для них причине, не клевал!

        Понятно, что в такой неблагоприятной ситуации отец начал ловлю вообще без надежды на успех. Однако, тут же, я услышала его вскрик: «Есть!» и увидела, что леска его снасти натянулась, как струна, а затем из воды выпрыгнула, сделав пируэт, вцепившаяся в блесну рыба.

        Она серебром сверкнула на солнце и, изогнувшись дугой, успела показать нам свое необыкновенно красивое розовое брюхо. Правда, этот голец в ту же секунду сорвался с крючка, но сразу же схватил блесну и выпрыгнул из воды – другой! Но и его отцу не удалось дотянуть до берега.

        И это повторялось многократно: иногда – до четырех раз за один заброс блесны! А все – по той простой причине, что крючок снасти затупился во время прежних, хотя и очень редких, рыбалок на реках с каменистым дном. С такого крючка рыба легко сходит при извлечении ее из воды: именно в те моменты, когда леска между рывками слегка провисает.

        И вот, чтобы избавиться от этого вредоносного провисания, отец, после каждого захвата блесны гольцом, стал стремительно убегать прочь от берега, «буксируя» рыбу на постоянно натянутой леске. В результате, рыба хотя и срывалась с крючка, но чаще – уже на берегу.

        Понятно, что и на суше она отчаянно билась, стараясь скатиться назад, в реку. И иногда ей это удавалось, но обычно отец успевал вовремя подскочить и отбросить ее подальше от кромки воды.

        Гораздо позже я узнала, что такой экстравагантный способ лова не был самым рациональным. Правильнее было бы – заточить рыболовный крючок. Но и этот несерьезный способ позволял отцу извлекать из реки примерно каждую третью особь, из тех, что соблазнялись его блесной.

        И, теперь, когда его простецкая снасть стала несравненно эффективнее «крутых» спиннингов, отец, обычно сдержанный на людях, вдруг развеселился, и я только и слышала его радостное: «Есть!», топот сапог и довольный смех. Он, как мальчишка, полностью отдался действию.

        Конечно же, результативность лова была важна для отца, но, думаю, что гораздо важнее была для него возможность выплеснуть таким высоко активным способом энергию, нерастраченную за время сидения в кабине вездехода.

        Хорошо зная характер отца, я также уверена, что и смеялся-то он не над неудачей своих сотрудников, а над придуманным им самим, слегка глуповатым, но таким живым и таким веселым(!) способом лова.         

        Ну, а мастера лова молча, с ревностью, а частенько и с возмущением, посматривали в его сторону, лихорадочно меняли блесны, да переходили с места на место. Легко догадаться, что они сразу поняли почему гольцы срываются с крючка; был у них, конечно, и инструмент для его заточки!

        Далее, я заметила, что все рыболовы постепенно перемещаются вдоль плеса поближе к отцу, по-видимому полагая, что он «напал на рыбное место».

        Вскоре они уже теснились возле него на небольшом отрезке берега, мешая ему раскручивать блесну над головой для броска. Его просьбы отступить на пару шагов в сторону и вполне дружеские увещевания действовали лишь на очень короткое время.

        Мало того, несмотря на обширность плеса и явное богатство его рыбой, некоторые рыболовы, как под гипнозом, старались забросить блесны своих спиннингов именно в те места, откуда с шумом выпрыгивали гольцы, вцепившиеся в блесну отца!

        А, возвращаясь к берегу после каждой удачной или непродуктивной пробежки, он нередко обнаруживал, что его последнее место у кромки воды уже занято.

        Особенно же прижимался к нему новичок, раздосадованный своей полнейшей неудачей в лове. Неумело и с остервенением размахивая блесной, он (как потом оказалось – весьма деликатный человек в реальной жизни), совершенно не задумываясь об этом, рисковал вырвать отцу глаз своим рыболовным крючком.

        И отец, сам опасавшийся травмировать блесной кого-нибудь из напирающих на него рыболовов, просто был вынужден постепенно отступать вниз по течению реки, продолжая все с тем же ликованием и веселой беготней, время от времени, выдергивать из воды (таких для всех желанных!) розовато-серебристых красавцев.

        Постепенно, под напором своих, не теряющих надежды на успех подчиненных (совершенно утративших, даже на мой детский взгляд, чувство такта), отец оказался в самой нижней части плеса – у узкого и глубокого рукава реки с быстрым течением и обрывистым, хотя и невысоким, берегом.

        В таких условиях, из-за крутизны берега, его оригинальный способ извлечения гольцов из воды уже не срабатывал, да и клев совсем прекратился.

        Тогда, он свернул свою снасть, и бегом, обогнув всю шеренгу рыболовов, вернулся к тому месту, где начинал ловлю.

        Да, – в тот момент это счастливое для него место в верхней части плеса было совершенно свободным, но как только рыболовы заслышали его, уже хорошо им известные, победные выкрики, они потянулись к нему без промедления.

        И снова, вдоль плеса, с частыми остановками медленно двинулась кипящая страстями шеренга рыболовов, правильный строй которой частенько нарушал мой отец, со смехом и топотом отбегая от берега с очередным гольцом на «длинном поводке».

        А я давно уже отложила свою, оказавшуюся бесполезной, удочку и, сопровождая его, с увлечением наблюдала за разыгрывавшимся на моих глазах трагикомичным спектаклем, главную роль в котором повезло сыграть моему отцу.

        Тогда я и не подозревала, что уже близок финал этого спектакля, в котором и мне придется исполнить тоже не последнюю роль!

        Развязка наступила, когда отец выловил тринадцатого гольца. К этому времени мы уже во второй раз приблизились к узкой части речного рукава.

        Здесь, как и прежде, клев прекратился, и отец собрался извлечь свою снасть из воды, но я в этот момент неосторожно наступила на самый край обрывистого берега и в результате его обрушения оказалась в ледяной воде, мгновенно подхваченная быстрым течением.

        Невозможно описать тот ужас, который сковал меня в следующую секунду, лишив способности соображать и, хотя бы что-то сделать для собственного спасения. Ведь, я тогда еще не умела плавать, а тут еще – бурлящий поток невыносимо холодной воды! И только благодаря куртке-пуховику, застегнутой на все пуговицы, мне удавалось держать голову над водой.

        К счастью, меня очень быстро вынесло к следующему расширению рукава, где течение резко замедлилось. Но теперь я оказалась уже метрах в семи от берега!

        Отец заметил мое падение в воду, так как, несмотря на владевший им азарт, не забывал держать меня в поле зрения. И тут же, не выпуская из руки лески, один конец, которой вместе с блесной сносило течением, а другой – с бруском – волочился за ним, он бросился по берегу вдогонку и, перегнав меня, остановился. Затем, он подхватил брусок и с криком: «Держи!» метнул его на воду, прямо передо мною.

        Я же, барахтаясь в воде, совершенно непроизвольно зацепила леску рукой, а затем в ней оказался и спасительный брусок. Отцу оставалось только подтянуть меня к берегу и вытащить из воды.

        Сразу же сбежались все рыболовы и захлопотали, укутывая меня в сухую теплую одежду и предлагая горячий чай, а отец получил, наконец, возможность спокойно извлечь снасть из воды. Когда же он вдруг снова выкрикнул свое, так режущее всем слух: «Есть!» и метнулся прочь от берега, некоторые из них даже рты открыли в изумлении.

        А на берегу уже бился четырнадцатый голец! Вот так – последний заброс блесны принес отцу, выражаясь фигурально, двойной улов!

        Стоит ли говорить, что сваренная вскоре на всю компанию уха показалась мне необычайно вкусной, ведь на нее пошла рыба, пойманная преимущественно моим отцом.

        С тех пор минуло уже четыре десятка лет и вот, недавно, к нам в Белгород, где мы сейчас живём, из Украины приехал в гости тот самый неудачливый рыболов-новичок, подружившийся с отцом на всю жизнь. К удивлению и радости отца, он вручил нам цветной фотоснимок, сделанный, как оказалось, на той самой рыбалке.

        На переднем плане этого фотоснимка наш гость запечатлен стоящим на речной косе: он – вдвое моложе, чем сейчас; одет, среди лета, в теплую куртку и сапоги, а в руке у него связка из четырех гольцов, подаренных тогда ему моим отцом.

        На иллюстрации: тот самый фотоснимок!
Это – сокращенный вариант рассказа «Двойной улов»