Возвращение

Домой! Погруженный в раздумья, Марек рассеянно следил за дорогой и не заметил, как наступили сумерки. Небо выцвело и пошло серыми пятнами, которые сгущались и твердели, постепенно сливаясь в одно широкое дымное полотно. Только у горизонта еще светилась размытая желто-зеленая полоса. Слева, за мутной громадой леса, догорало прозрачное солнце. А справа тянулись бескрайние снежные поля.
Марек возвращался из командировки. Всего три дня, но ритм бытия сбился, и мысли, как птицы, вылетели из клетки и закружили вольно и дерзко. Вся его семейная жизнь – красивая жена, годовалые сыновья-близняшки и Биби, щенок немецкой овчарки, веселая и проказливая, но всеми домочадцами нежно любимая – подернулась туманом нереальности. Неожиданно для себя Марек затосковал.
«Карусельные лошадки, вот мы кто, - размышлял он, купаясь взглядом в тусклой белизне снега, - бежим и бежим... и остаемся на месте. Вот приеду сейчас, дома – плач и лай, и вместо того, чтобы посидеть спокойно, выпить чаю и лечь пораньше спать, надо отвечать на вопросы, помогать с детьми, выгуливать собаку. А то и посуду мыть или еще что-нибудь. Потому что Кристина опять ничего не успела. Близнецы маленькие, подвижные, времени вечно не хватает. Она устает и не высыпается... Ну а я что, железный? Мне не нужен отдых? И не вырвешься из рутины. Лошадки не могут спрыгнуть с круга. А так хорошо все начиналось. Свидания, поцелуи под фонарем, романтика, кафешки всякие... А потом – кандалы на ногах и бесконечный бег».
Это была, конечно, минута слабости. На самом деле Марек любил жену и сыновей, обожал Биби. Его просто вымотали сложные переговоры и пять часов за рулем. А три дня – срок слишком маленький, чтобы соскучиться, но достаточный для того, чтобы ощутить призрачный вкус свободы.
«И эта карусель называется счастьем? – думал он устало. – Сбежать бы с нее... В прошлое, в другое измерение, в свое внутреннее ментальное пространство. Все равно куда. Главное, чтобы тишина и никто не крутил мозги».
Между тем сумерки загустели, и воздух матово засеребрился, растворил в себе небо и поля, оставив только освещенную фарами полосу шоссе и светоотражающие столбики, бегущие навстречу. Еще и радио смолкло, и в эфире воцарился белый шум.
«Будто в космос лечу», - усмехнулся Марек, представляя, будто Вселенная внимает ему, укрывая от пошлой суеты. Повинуясь неясному чувству, он свернул с автострады на сельскую дорогу. Так можно было срезать изрядную часть оставшегося пути, но из-за ограничения скорости ехать приходилось дольше. Зато оторванность от мира стала полной. Узкий ледяной тоннель, такой осязаемо-реальный, что почти вызывал клаустрофобию. Только кое-где, растворяя хрустальную толщу сводов, мерцали во мраке зыбкие огни, то ли звезды, то ли фонари далеких поселков.
Он приехал домой далеко за полночь. Двухкомнатная квартира встретила почти музейной тишиной – безмятежной и стерильной. Вся семья спала глубоким сном. Марека кольнула мгновенная обида. Кристина его не дождалась. Может, хотя бы ужин оставила? Хотелось чего-нибудь горячего. Он прошел на кухню и поставил чайник. Заглянул в холодильник и нашел там четыре банки пива, пачку сосисок, десяток яиц в картонной упаковке, огурец и кочан салата... Не густо. И ничего заранее приготовленного. Ну, и ладно.
Марек пил чай, постепенно отдыхая душой. По телу разливалось мягкое тепло. Он представлял себе, как пойдет в спальню, разденется и нырнет под одеяло, Кристине под бочок. Окунется в ее уютную, сонную ауру. Рядом в кроватке будут сопеть близнецы, обнимая друг друга во сне, а с другой стороны постели – всхрапывать на коврике Биби. Она спит беспокойно, дергает лапами, словно бежит куда-то, и чутко шевелит ушами. Думая о щенке, Марек улыбнулся. Милая Биби. Такая смешная, ласковая, преданная. Надо сходить с ней на пустырь. Пусть побегает по снежку. А сыновьям он купил красивую заводную игрушку. Плюшевую божью коровку на колесиках.
Он уже допил чай и поставил кружку в раковину, когда запиликал его мобильник.
- Марек? – послышался взволнованный голос Кристины. – Господи, слава Богу! Почему ты не позвонил и не сказал, что задержишься? Дороги скользкие! Я уже все морги обзвонила! Ты обещал вернуться в девять часов!
- Милая, тише. Детей разбудишь. Что ты еще такое придумала, какие морги? Просто выехал позже, и машин много.
Марек стоял, опираясь на стол, и улыбался ее страхам. Кристина в трубке вздохнула, как ему показалось – с облегчением.
- Все равно ты мог позвонить. Стоишь в пробке, да? Тебе еще долго ехать?
- Да я уже дома, - рассмеялся он. – Пил чай на кухне. Иди скорее сюда, я тебя обниму.
- Марек, это не смешно, - испуганно сказала Кристина. - Пожалуйста, брось свои дурацкие шутки. Когда ты приедешь? Или ты пьян?
В телефоне звонко залаяла Биби.
- Я... – растерянно отозвался Марек, - я...
Он обвел взглядом кухню: стол, холодильник, газовая плита, микроволновка на полочке у окна, электрический чайник и кофемашина. Все привычное, знакомое, но что-то было не так. В трубке лаял щенок. В квартире царила тишина.
- Кристина? – спросил он тревожно. – А ты-то где?
- У нас на кухне, где мне еще быть? Сижу и жду тебя. И Биби здесь, со мной. А близнецы спят, умаялись за день. Мы сегодня гуляли. Ходили в парк... Биби, цыц!
- Кристина...
Марек понял, что показалось ему странным. Ни бутылочек на подоконнике, ни молочного питания, ни детского творожка в холодильнике, ни игрушек на полу – ничего этого не было. С телефоном в руке он медленно обошел все комнаты, заглянул в ванную и прихожую. В спальне – полуторная кровать. Одна тумбочка. Шкаф. Ни зеркального трюмо с расставленными на нем баночками крема, ни детской кроватки, ни собачьего коврика на полу. Гостиная, из которой исчез манеж близнецов. Его, Марека, меховая куртка – на вешалке в прихожей. В ванной – одинокая зубная щетка в пластмассовом стаканчике. Одно полотенце. Бритвенный набор.Чистая, аккуратная, даже уютная в какой-то мере квартира холостяка.
- Кристина... – Марек тяжело сглотнул. – Я, кажется, где-то свернул не туда... и заблудился.
- У тебя же есть навигатор! Как же ты так опять? Вот, как всегда! – возмущалась Кристина, а ему чудилось, что голос ее звучит странно и глухо, как через множество слоев плотной ткани.
- Да... есть...
Еще тянулась от нее – к нему, от сердца – к сердцу горячая золотая нить, но с каждым мгновением она истончалась, бледнея и теряя накал. Дымом развеивалась память, горьким печным запахом, и новая реальность вступала в свои права.
Еще металась в голове отчаянная мысль – вернуться, найти тот самый перекресток, где он ошибся. Проехать тот же путь снова, на этот раз правильно. Но Марек уже понимал – не успеет. С каждым словом жены, с каждым ее недоуменным вопросом что-то гасло между ними.
- Кристина, - попросил он, изо всех сил борясь с подступающей амнезией. – Я хочу услышать голоса детей.
- Но... Марек? Я с таким трудом их уложила...
- Ладно, поцелуй их за меня.
- Марек, что...
- Тогда дай телефон Биби.
- Биби?
- Просто поднеси его поближе.
Послышался треск, какая-то возня, и заливистый лай щенка ворвался ему в уши.
«Нет у меня навигатора, Кристина, – с горечью подумал Марек. – Только дурацкая говорящая коробка с бесполезной картой. А самого важного навигатора у меня нет. Значит, мне уже не вернуться. Прости, любимая. Простите Яничек и Мориц. Папа вас любит. И ты, Биби меня прости. Милая Биби».
Сознание уплывало в туман. Марек барахтался в нем – тонул и выныривал, с трудом вспоминая, с кем говорит. Он только что вернулся из командировки, устал и хочет спать, зачем звонит ему эта женщина? Кто она и откуда взялась? Неужели не понятно, что с дороги человеку нужно отдохнуть? Просто выспаться, побыть одному?
И пока он так размышлял, в трубке стихал собачий лай, пока не превратился в едва различимый гул, в отголосок тишины.