Поцелуй

Лунная ночь в лесу все напевала свои серенады. Песни о тех, кто жил давно, и жив сейчас, о тех и для тех, что не спал и не ложился. Ветер с усилием завывал, разметывая снега с верхушек разномастных деревьев.

Посреди небольшой поляны, в каком-то черном, словно прожженном кружке сидела одна фигура, и разглядывала чей-то утонченный узор. Можем ли подойти ближе к ним, потревожить их беседу? Право, не знали ни редкие зверьки и пташки, что сидели молчком, словно стесняясь пикнуть, рядом с этим человеком.

А он все глядел и поглаживал оголенную сталь. Немного изогнутый меч не был воткнут землю, она словно разошлась перед ним сама, не давая лезвию замараться об остывшую и затвердевшую землю. Парень, с вечно приоткрытым ртом, отошел на шаг назад и плюхнулся в сугроб. Все это выглядело как какой-то ритуальный танец, или брачный воззыв, ведь он встал, и стал ходить кругом, протаптывая снега все сильнее и все глубже. Его левая рука была вытянута в сторону неприкасаемого оружия, она стремилась и рвалась схватить за рукоять и начать размахивать налево направо.

Но нельзя. Так не интересно. Глядишь, и зарубишь совсем кого-то. Этот меч любил кровь, но отнять жизнь он не дал бы. Способный разрезать все что угодно должен знать цену того, что он способен уничтожает. И цена была проста – душа. Вернее, никаких более разрушенных душ, поглощенных жизней и бессмысленных смертей.
За что это было воителю, что привык убивать, чье хобби – видеть прощальный блеск в чужих и родных глазах. Это было наказание. Или же спасение в раскаяние. Ведь не мог же мускулинный гигант уйти в пустыни и питаться грезами, восторгами и иссякшими чувствами тех, кого поглотило.  Но рука так и тянулась, она все пыталась. Но девушка, или женщина, или вовсе черт его побрал бы меч, не давалась, не дозволяла притронуться к себе.

Сталь не грела душу любовью, железо лишь накаляла его жаром вечных побед. Но какой смысл в победе, если не знаешь как проиграть. Как можно уметь не сдаваться, если тебе все под силу?  Проказница все сильнее и сильнее отдалялась от парнишки, а тот чуть не рыдал. Сердце медленно растворялось в потоках усиленно таявшего снега. Дыра в грудине росла, вместе с ней росло отчаяние и страшное чувство скуки.

Мертвому ему будет все равно, а живому, не особо и надо. Изогнутая сталь последний раз блеснула во тьме, и совсем исчезла. Бывший воитель пал наземь. Он проиграл. И вместе с поражением пришло понимание, что не раз его противник оказывался сильнее. Ни раз, он был слабее, и проигрывал сам себе. И что ляпал ошибки, и пытался после их исправить, чтобы совесть не болела.

Поражение всегда было внутри его сердечной жилы, но что делать, когда эта жила сгорела, исчезла во мраке неприветливого леса?  Побеждать? Но ради чего. Не ради себя же, не ради стали. Стали… Стали!

Парень открыл глаза, и направил свой взгляд в сторону. Меч все еще был внутри круга, где некогда горело пламя. А сейчас, лишь покрывшись узорами от языков жара, красовался небесный дар. Воитель сделал шаг. Еще один. Его дыхание нависало прямо над плетенной рукоятью. Он поднял руку, что-то пробурчал про себя и обхватил наконечник.

Что-то с силой дохнуло ему в спину, и он пал на колено перед оголенным лезвием. Оттуда на него глядела сотканная из светящихся синих волокон красивая девушка-женщина. Она как всегда, ждала его, наводила на истинный путь. Ее руки прошли по лицу, утирая горячие слезы, залатывая ими рану на груди, из которой сочилась некогда черная жижа. Кисти, словно по бумаги попорхали по оголенной коже, и вот, пара мгновений и раздался глухой стук, что вскружил голову парню.
Он раскрыл глаза и приоткрыл рот чуть шире, чтобы сделать более глубокий вдох. Его островатое и слегка осунувшееся лицо глядело на гладкое, овальное и аккуратное лицо с длинными черноватыми волосами улыбавшееся так искренне и чисто, как могло. От ее тела повеяло чем-то родным, и парень подвинулся ближе к девушке.

Птицы, лопнув от нетерпения все же запели, и вместе с ними, поднялось прекрасное и теплое свечение. Нет, это был не рассвет, ведь слишком уж все быстро погасло. А на поляне остался парень в слегка оборванном прикиде, с ножнами на правом боку, и с катаной в левой руке.  И он, совсем не обращая внимания на холод, двинулся в сторону какой-то тропы. Конечно, его потряхивало от морозца, но путь был близок. Дорогу, прокладывал он себе сам, и сердцем он знал, куда идти. Путь вел его домой.