Сага о Бобчинских

У Марка Бобчинского в хобби числилась рыбалка. До определенного времени - дальше печень уже не вывозила, возраст, то, се... Да и жена с тяжелой рукой, опять же. Но порыбачил он в свое время эпично.
Был у него секретный трюк. В качестве приманки использовать вымоченый в самогоне  хлеб. Ловилось что-то или нет - определенно сказать было тяжело, бо вымачивать буханку он начинал еще на выходе из родительского дома и до конца рыбалки не доживал ни разу. Но, судя по время от времени появлявшейся жареной рыбе, что-то клевало и что-то даже дотарабанивалось до хаты. Это было загадочно и непонятно, но голову он себе забивал вопросами только трезвым, а такое последний раз было в столь юном возрасте, что воспринималось как преданье и легенда.
Одно время он рыбачил с папиной лодки, но после четвертой спасательной операции, когда оглушительно храпящий на дне Марк был невовремя разбужен погранцами и, пока те скопом не навалились и не отобрали, успел веслом побить им вдребезги и пополам здоровенный прожектор, лодку у него отобрали. К тому же из больницы выписался участвовавший в предыдущих спасениях участковый, загремевший на койку как раз во время предыдущей операции. А он был зол, в гипсе и чертовски убедителен со своим табельным.
В один из особо моросящих и мерзкопогодных осенних дней ненавидеть вселенную со всеми окрестностями он начал с утра. Что не помешало вымочить дежурный батон и доползти до берега. Докоматозного состояния хватило на крепко ухватить удочку и плюхнуться на раскладной стульчик.
Проснулся он в теплой компании громко храпящих вдупель пьяных уток. Пока он спал, водоплавающее стадо растормошило кулек с щедро вымоченым хлебом и прилегло на послеобеденный отдых прямо тут же, не отходя от кассы.
Мало того, что погода не удалось, рыбалке швах, так еще и это пьяное хамло вокруг... Обиженный на весь мир по новой, он хмуро собрал бебехи и, подумав, прихватил пару самых жирных тушек, которые даже крякать еще не могли с устатку. Не идти же домой с пустыми руками, правильно?
Следом за Марком на пороге кибенизировалась Маруся. Его просто подвело незнание реалий - гром-девка, державшая в ужасе весь хутор, недавно решила разводить уток. Из выживших в эксперименте он покусился на двух самых жирных и больших алкоголичек.
Марковы родители Марусю знали, оттого хором ушли к соседке за солью, только увидев бегущую фигуру в начале улицы.
Спич утковладелицы был громким, эмоциональным, но коротким. Когда после минуса пары зубов она пнула Марка по ноге и послышался хруст, струхнули оба.
В итоге Маруся ежедневно начала отпаивать еле ковыляющего по хате рыбака утиным бульоном и уламывать забрать заявление.
Через пару недель Марк сдался. Заявление забрал, но тут же подал новое, уже совместное. На свадьбе доедали удачно переживших все остальное пернатых.
Еще через полгода умерла марусина тетка и молодята переехали в частный домик аккурат в нашем хуторе, около Красного Креста.
Через три года у них родился Марсель Бобчинский.
К двадцати двум годам огромный, два метра, флегматичный Марек загорелся живописью. С его анамнезом в виде незаконченных автодорожного техникума, средней мореходки, музучилища по классу баяна и Второго медучилища имени Клизмы это, собственно, никого не удивило.
В живописи надо уметь рисовать, как правило. Необязательно, но с этим умением все же легче прослыть.
Оставив эту мутную тему на потом, Марек начал прослывать утонченной, возвышенной натурой с тонкой нервной душевной организацией. Для этого он не пропускал ни одного перформанса, выставки или поэтического вечера, обычно в подвалах где-нибудь в жопе мира. Он выучил модные слова экзистенция, катарсис и пленэр. Везде можно было встретить его румяную рожу, задумчиво выпячивающую губу и строящую глубокосмысленные физиономии.
Закончилось это ожидаемо. Через месяц богемного разгула на пороге нарисовалась парочка и он пробасил:
- Предки, это Сюзанна и мы будем тут жить.
Через пять минут светской беседы выяснилось, что Сюзанна по паспорту Таисия, а Сюзанна - это такой тонко подобранный поэтический псевдоним, компране ву?
Еще через пять минут Марк пулей выскочил на кухню и хлопнул стакан самогона. Не закусывая.
Когда они решили переехать обратно в пригород, в дом марковых родителей, и стояли возле груды чемоданов и баулов, еле стоящий на ногах Марк подошел к Мареку, хлопнул его по плечу и, старательно дыша перегаром в сторону, пробубнил:
- Ну, ты это... Держись. Где нас найти, знаешь? Забудь нахрен.
Таисия-Сюзанна оказалась абсолютно неприспособленной к свинцовым мерзостям быта. Поначалу она могла посреди ночи хлопнуть вина и уйти на крышу - кричать на трубы, например. Но постепенно даже научилась варить супчики - вопрос выживания встал во весь рост, а духовно расти молодята могли позволить только кому-то одному, и у Марека руки оказались кпк раз из того самого места, не оставляющего надежды расти по-другому.
А через год Марк и Маруся подарили им поросенка.
Тая-Сюзи в умилении лопотала что-то о том, какой зе он халосенький и как зе он будет с нами спать и жить в доме. А Марек просто молча наливался дурными предчуствиями.
Порося звали Яков Сигизмундович Бобчинский. Черт его знает почему. Но тут явно прослеживается след креативного в запое Марка. Через год весь хутор уже называл его только полным именем. И уважительно.
В первый же день юный хряк залез в миску к соседскому волкодаву. Когда тот, офигев от такой наглости, полез нюхать увлеченно чавкающего хрюнделя, тот мгновенно выплюнул всю жратву и агрессивно вцепился собакену в пятак. Как у него получилось одновременно грызть собачий нас и истерически визжать на весь хутор - загадка. Но собак он невзлюбил сразу.
Близлежащим окрестностям пришлось привыкать к новой реальности. Собаки прятались по дворам, особо пугливые научились лазать по деревьям, причем быстро. Стоило наивному и ничего не подозревающему песелю зайти на соседнюю улицу, как на него кидался комок розовой ярости, клацая челюстями и истерически визжа. Собаки начали обходить эту часть хутора кабаньими тропами. Единственные, кто мог противостоять свинячему штурму и натиску - такие же полукилограммовые колобки ярости, всякие чихуахуи и прочие тойтерьеры. Их Яков Сигизмундович уважал, и паритет сохранялся, пока они были в одной весовой категории.
Кошек Яков Сигизмундович игнорировал. Обходя дозором окрестности, он просто не мог их догнать. Даже поначалу почти получалось, но выяснилось, что хряки и лазанье по деревьям несовместимы.
Как-то друзья Марека и Таи-Сюзанны купили мангал. Красивый, переносной. Они заехали его обмыть, красиво поставили около крыльца и сели рядом за стол. Ничего не предвещало.
Выруливший с дозором из-за угла Яков Сигизмундович при виде очага впал в ярость. Откуда он узнал, кого чаще всего готовят на таких штуках - науке неизвестно. Угрожающе визжа, он налетел на мангал сбоку, опрокинул и начал на нем поыгать, окончательно поиводя в негодность. Потом, немного отдышавшись, он степенно подошел к машине друзей, стоящей во дворе, и по ошарашенными взглядами всей компании отгрыз номера. Сперва передние, потом задние. Навалив на последние огромную демонстративную кучу, он развернулся и неспешной походкой убрел за сарай.
Год назад у пары средних Бобчинских родился сын. Назвали его Витольдом. Уже не самый младший Бобчинский, Яков Сигизмундович взял над ним опеку и занимается его воспитанием больше родителей.
Весь хутор замер в ожидании прдолжения этой семейной саги...