Калека

     В тот день брат предложил съездить на рыбалку – на камни, как он называл это место, где реку пересекала каменная гряда. На этих порогах хорошо брали хищники. Мы подъехали туда. Дело было после паводка. Камни – скользкие. Я взял спиннинг и бокс с блеснами и воблерами и пошел к реке. Поскользнулся. Нога попала в расщелину. Я упал.
     – Что нашел? – пошутил брат.
     Я чувствовал сильную боль в ступне и ответил, что шутка неуместна. Поднялся. Стоять больно. Сел. Брат, видя, что со мной что-то не так, подошел, помог разуться.
     – Идти можешь? – спрашивает.
     – Не знаю.
     – Держись за меня.
     Он отвел меня к машине, усадил. Потом вернулся, собрал бокс, спиннинг, и мы поехали в травмпункт. Пожилой доктор осмотрел меня, ощупал, спрашивая:
     – Больно?
     Кругом было больно. Нога распухла. Он что-то написал на бумажке для медсестры. В углу стояли костыли. Врач подал мне их со словами:
     – Шкандыбай за Светой в рентген-кабинет.
     Там сделали два снимка. Когда медсестра принесла их доктору, он смотрел-смотрел, потом сказал:
     – Ну что ж, молодой человек, в общем-то, все хорошо обошлось, но после того, как будет снят гипс, я бы посоветовал вам недельки на две, на три съездить в санаторий, – что-то написал, протянул мне листок. – Рекомендую этот санаторий. У них очень хорошие базы, как раз для реабилитации при таких вот переломах.
Когда сняли гипс, брат повез меня к Жоре.
     – Это армянин, хозяин обувной мастерской, – ответил он на мой вопрос, кто такой Жора.
     Приехали в мастерскую, занимавшую отдельно стоящее здание. Мужчина армянской наружности поздоровался с братом за руку и спросил:
     – Что привело?
     – Брата привел. Поехали с ним на рыбалку, а там он на камнях поскользнулся. Месяц гипс таскал, а теперь мы к тебе, по рекомендации Ивана Ивановича, – подал записку.
     – Ну что ж, проходите, – Жора усадил меня в кресло, пододвинул какое-то непонятное приспособление, велел: – Разуйся и поставь сюда ногу, – я поставил, он что-то крутил-вертел. – Все в порядке. Убирай.
Достал из шкафа коробку, достал другую, а в ней сапоги. Попросил меня надеть. Я надел.
     – Нигде ничего не жмет?
     – Да вроде маловато в длине.
     – Это тебе надо ноготь обрезать, и будет нормально. Петрович, – обратился Жора к брату, протягивая квитанцию: – Оплати в кассе этот чек.
Брат ушел, а Жора стал на сапожке что-то фломастером рисовать, где-то крестики ставил, где-то проводил полосы извилистые. Когда дорисовал, попросил снять.               
     Вернулся брат.
     – Завтра после двенадцати заходите, – сказал Жора.
     На следующий день он протянул мне сапожок и попросил надеть. Я надел. Жора стал застегивать металлические застежки со словами:
     – Смотри внимательно, как я делаю, и так же будешь делать сам. Начинай застегивать вот отсюда, с носка.
     У меня нога опять оказалась как будто в гипсе. Я говорю:
     – Как гипс.
     – Да, с той разницей, что эти сапожки можно снять на ночь, да и посреди дня. Желательно ходить в них хотя бы месяц, чтобы потом не хромать.
     Брат, оплативший вчера только стоимость сапог, спросил:
     – И сколько стоит работа?
     – Нисколько. Моя работа – это благодарность от моего народа, который русские защитили когда-то от турок. Я выражаю благодарность за это, делая бесплатно такую работу для людей, попавших в беду, как ты.
     Я поблагодарил Жору и, как выразился доктор Иван Иванович, пошкандыбал уже не на костылях, а в сапожках, и в тот же день отправился в санаторий. Приехал утром. Заселился. Врач назначил мне процедуры. В обеденное время я отправился в столовую. Медсестра спросила, один я или с супругой. Я сказал, что один. Она подвела меня к столику:
     – Вот ваш столик, место номер три. Сегодня – дежурное меню. А на послезавтра – вот заказной листик, заказывайте, – и ушла.
     За столом сидел мужчина. Он приподнялся, протянул руку, представился Гурием, извинился, что у него процедуры, допил компот и пошел, сильно припадая на одну ногу.
     Утром мы одновременно подошли на завтрак.
     – Давно уже здесь? – поинтересовался я.
     – Третий день уже.
     – Какая-то культурная программа здесь есть?
     – Не для нас.
     – Не понял.
     – Я вижу, вы хромаете, как и я, а культурная программа здесь – дискотека. Это не для хромоногих.
     Вечером после ужина мы вместе прогулялись. Там прекрасный парк. Еще было тепло. Воздух приятный, чистый. Я спросил, что у него с ногой. Он посмотрел на меня:
     – Мы примерно одного возраста. Вы, очевидно, тоже пацаном по окопам и блиндажам рыскали, ища оружие, патроны, снаряды?
     – Да, но меня интересовали только гильзы медные, чтобы поменять их на рыболовные крючки.
     – А нашу компанию из пяти человек интересовало оружие и снаряды. Милиция неоднократно нас ловила, отбирала у нас опасные находки, проводила беседы с нами и с нашими родителями. Меня очень мама просила, чтобы я бросил это, а у нее сердечко барахлило. Однажды мы откопали интересный такой снаряд и решили его разрядить. А он взорвался. Двоих на клочки разнесло. Одного не довезли до больницы. Четвертый умер в больнице. А мне повезло. У меня только ступню оторвало. Когда сообщили маме, у нее остановилось сердце. А что у тебя с ногой?
     – Поехали с братом на рыбалку. Поскользнулся на камне. Нога попала в расщелину. Месяц в гипсе, а теперь вот решил в санатории пройти реабилитацию.
     – Где рыбачили?
     Разговор пошел о рыбалке.
     На следующий день мы опять отправились погулять в парк после ужина. Во время завтрака, обеда и ужина я обычно выключал телефон. Я достал телефон и включил, чтобы посмотреть непринятые звонки. Только включил, как раздался звонок. Звонила внучка. А сразу следом за ней позвонила дочь, говорит, что трижды звонила, телефон был отключен. И еще внук позвонил. Все интересовались, как доехал, как устроился. Переговорив со всеми, спрашиваю Гурия:
     – Дети, внуки есть?
     Он помолчал и ответил:
     – Ни детей, ни внуков, ни жены у меня нет.
     Мне показалось, что он хочет продолжить свой ответ. Я отключил телефон, положил в карман и сидел в ожидании.
     – Я уже говорил, – начал рассказывать Гурий, – что у моей мамы остановилось сердце, когда она узнала, что мне оторвало ступню. На похороны приехала сестра отца. Она жила в провинциальном городке в Краснодарском крае и завучем работала в школе. Они с отцом договорились, что как только меня выпишут из больницы, отец отвезет меня к ней. Так и сделали. Под Новый год меня выписали, и мы с отцом приехали к тетке.
     Она устроила меня в свою школу, привела в учительскую и сказала красивой молодой женщине:
     – Вера Петровна, вот в ваш класс новый ученик. Посадите его с Алексеем. Гурий много пропустил. Дайте Алексею комсомольское поручение, чтоб он помог Гурию нагнать.
     Вера Петровна пригласила меня в класс и подвела к последней парте, за которой сидел мальчик спортивного вида, она сказал ему:
     – Алексей, это Гурий, он с тобой будет сидеть. Гурий много пропустил. Ты уж, пожалуйста, помоги ему. Это тебе комсомольское поручение.
     Начался урок. Я смотрю, Алексей читает художественную литературу. А на перемене он начал вдруг делать домашнее задание.
     – Ты сколько пропустил? – спросил меня он. Я ответил, что практически полгода не учился, в больнице лежал и там в основном бездельничал. Алексей сказал: – Значит, так. Будем усваивать текущую программу. Что непонятно, я тебе объясню. А то, что ты пропустил, давай-ка с самого начала будем наверстывать.
Его методика мне понравилась. Очень интересный парень это был. Отличник. Причем он уже знал всю программу не только нашего восьмого класса, но, по-моему, и десятого.
     – А что ты экстерном не сдашь, раз у тебя такие знания? – спросил я Алексея.
– Я пробовал. Собралась комиссия. И видят, что у меня пропусков – половина уроков…
     Дело в том, что он участвовал во всех олимпиадах, математических, физических, химических. Почти всегда призовые места занимал. Кроме того, Алексей спортсменом был и выступал на городских, районных и даже краевых соревнованиях, тоже всегда занимая призовые места. Поэтому – всегда в разъездах. А еще, как он говорил, ему скучно было, и он прогуливал. Комиссия отказала ему в сдаче экстерном.
     И он занимался на уроках чем угодно, потому что материал давно усвоил. Но домашнее задание выполнял четко на перемене или во время урока. И мне говорил, что в школе я должен усваивать материал и вместе с тем делать в школе домашнее задание, чтобы не было такого, что я играю в футбол после школы, когда у меня еще не сделаны уроки по физике и математике. Через месяц я сильно подтянулся по физике и по химии с помощью Алексея, а к концу года полностью усвоил программу.
Когда были контрольные, Вера Петровна просто выставляла за дверь Алексея со словами:
     – Алексей, иди погуляй, чтобы, – как она однажды выразилась, – не мешал думать другим.
     Некоторые лодыри просили у него тетрадь, чтобы списать сделанное домашнее задание. Со временем я тоже научился делать домашнее задание на перемене или на уроке, и другие стали просить у меня списать. Однажды один не очень умный одноклассник, постарше нас года на два, подошел ко мне и говорит:
     – Давай свою тетрадь, калека.
     Я и в самом деле калека, хромал, ходил с палкой, но мне обидно стало, и я ответил:
     – Я не дам тебе тетрадь.
     – Если не дашь, я сам возьму. Ты что думаешь, я с калекой не смогу справиться?
     Этот разговор слышал Алексей, находившийся рядом, и сказал:
     – Если ты еще раз назовешь его калекой, то сам скоро будешь калекой. Он тебе не даст списать, и я тебе больше не дам списывать.
     – Алексей, да ты чего, мне ж в футбол играть сегодня, а как же я все успею?
     – Иди и сам решай.
     Прозвище «калека» ко мне прицепилось. Конечно, в глаза никто не говорил, а за глаза, я знал, меня так и звали: калека.
     В девятом классе я влюбился. Это была самая красивая девочка в классе. Она решила поступать после школы в Московский энергетический институт. Я написал туда в комитет комсомола, что вот, мол, ученики нашей школы хотят учиться в этом институте, и у нас просьба – прислать те задачи, которые были на экзаменах в институт в прошлые годы. Там оказались отзывчивые ребята, они прислали задания для письменных экзаменов и задачи, включенные в билеты устных экзаменов. Я показал их своей любви Людмиле:
     – Вот, прорешай все эти задачи перед поступлением.
     – Ой, – ответила она, – тут слишком много. Ты реши, а я потом посмотрю.
     Я решил поступать, как и она, в МЭИ. Школу мы оба закончили хорошо. Получили аттестаты и отослали документы в институт. Когда пришел вызов, мы вместе поехали в Москву, устроились в общежитие и попали в одну группу. Я помог ей сдать вступительные экзамены. Нас зачислили. В сентябре начались занятия. Она стала пропускать лекции и сказала мне:
     – Ты все равно ведь ходишь на лекции, пиши под копирку и мне.
     Я стал под копирку писать лекции и практические лабораторные отчеты тоже делал за нее.
     Она жила совсем другой жизнью, но я ее любил.
     В нашей группе оказалось почему-то большинство общежитских. Новый год мы решили отметить большой компанией. Купили вскладчину портвейна «Три семерки» и закуски. Елочку небольшую поставили. Собрались в одной комнате и праздновали с песнями под гитару. У нас было два гитариста. В комнате стало тесно, вышли на лестничную площадку, а там еще парень с третьего курса присоединился с аккордеоном. Было здорово и весело.
     Когда все вышли на улицу и разошлись кто куда, мы остались вдвоем с Людмилой на дороге в новогоднюю ночь, и, я не знаю, наверное, от выпитого вина, – а я всего лишь третий раз в жизни пил вино: на выпускной в школе, на 7 ноября и сейчас, – в общем, я стал объясняться в любви. Она остановилась, посмотрела на меня и рассмеялась:
     – Ну правду говорят, что ты калека. Самый настоящий. Этот снаряд покалечил тебе не только ногу, но и, наверно, голову. Как ты себе представляешь, что я выйду замуж за калеку? Ты будешь сидеть в кресле и командовать мной: подай это, убери это. Нет, тебе нужна не жена, тебе сиделка нужна. Я на такую роль не подхожу. Ищи себе сиделку в другом месте. Посмотри на себя в зеркало, как ты ходишь. Я терплю тебя рядом только потому, что ты пишешь мне конспекты и делаешь за меня лабораторные работы… – она наговорила много грубых, обидных слов.
     То, что я калека, я и сам знал, и выслушивать такие обидные слова, конечно, было неприятно.
     Я решил бросить институт и на следующий день стал искать объявления. Тогда не было еще рекламных газет, а были доски объявлений. Читаю: требуются рабочие… Но ведь я калека. И вдруг мне бросилось в глаза объявление: приглашаются юноши и девушки на производственное обучение по профессии электромонтажника, иногородним предоставляется общежитие. Это как раз то, что мне надо.
     Я забрал документы из института и пошел на это производственное обучение. Три часа читали теорию, а потом два часа практики. Я подошел к преподавателю и сказал:
     – Мне лучше бы практику. Теорию я знаю.
     Мы с ним поговорили. Оказалось, что мои знания достаточны для того, чтобы он поставил мне зачет. Поэтому я большую часть времени занимался сборкой панелей.          
     Через месяц сдал на третий разряд. А потом у меня появились кое-какие идеи, и я сделал несколько рацпредложений.
     Я работал не по восемь, а по десять и двенадцать часов. Мне была интересна профессия, а в общем-то, мне просто некуда было девать время. По выходным я ходил в музей и в театр, а в остальные дни проводил вечера на работе. Это, конечно, ценилось начальством, и когда я решил вернуться к учебе и получить высшее образование, мой начальник очень расстроился и говорил мне:
     – Зачем тебе уходить на дневное, ты поступай на вечернее или на заочное.
     Но я все-таки поступил на дневное отделение в Бауманское училище и с головой погрузился в учебу. На втором курсе я уже на кафедре работал. Выпустился с красным дипломом. Мне сразу же предложили в аспирантуру, тем более что работал на кафедре по теме диссертации. Защитившись, я ушел работать в НИИ.
     Однажды на конференции встретил бывшего старосту курса. Он рассказал мне, что моя любовь вышла замуж на втором курсе, через год развелась и вышла второй раз. А после института опять развелась. Ее направили на работу в тот же НИИ, что и старосту. Она третий раз вышла замуж за большого партийного работника. Теперь ее на черной «Волге» с нулевыми номерами привозят на работу и встречают с работы. Как он выразился:
     – Жизнь у нее удалась.
     Ну что ж, она, конечно, создана не для калеки, а для красивой жизни.
Прошло какое-то время, и вдруг я узнаю от старосты Виктора, что Людмила попала в аварию. Поврежден позвоночник. Она в инвалидном кресле в элитной больнице. И муж разводится с ней.
     Я пришел в больницу, где она находилась, и поговорил с главврачом.
     – Каковы шансы Людмилы на выздоровление?
     – Практически никаких. Впрочем, в нашей клинике есть хороший специалист, который может поставить на ноги и безнадежного пациента.
     Я нашел этого доктора, стал спрашивать о Людмиле, а он спросил меня:
     – Кто вы ей?
     – Просто одноклассник.
     – Знаете, не смогу ничего сделать. Дело в том, что муж развелся с ней, и финансирования никакого нет. Она будет переведена из этой элитной клиники в районную больницу.
     – Сколько будет стоить оставить ее здесь?
     Он назвал сумму. Я перевел деньги, и попросил врача ничего не говорить об этом Людмиле. Она осталась там.
     Я приезжал посмотреть на нее издалека. Однажды осмелился и подошел. Она увидела меня, узнала, глаза у нее расширились, она изменилась в лице и начала на меня кричать:
     – Ты чего сюда приперся?! Ты хочешь позлорадствовать! Посмотреть, какая я теперь калека стала! Да, видишь, я калека!
     С ней случилась истерика. Кричала, что она на всю жизнь прикована к этой коляске, а я пришел посмотреть на это. Ведь когда-то она меня назвала калекой, а теперь сама калека, и ей ничего не светит, а я на ногах стою… Ее крики разносились по всей больнице. Прибежал доктор, незнакомый мне. Она резко замолчала, глаза ее расширились, открыла рот, как будто ей не хватает воздуха, и рукой показывает на ногу и говорит:
     – Там палец… Палец шевелится!
     Доктор велел медсестре отвезти меня в ординаторскую и подождать там его, а сам стал осматривать ногу пациентки. Через некоторое время он пришел в ординаторскую и обратился ко мне:
     – Ну-ка, рассказывайте, кто вы вообще такой?
     Я ответил, что влюблен в Людмилу с девятого класса, что в институте на первом курсе попытался объясниться в любви, но она меня обозвала калекой, сказала, что мне нужна сиделка, а она не подходит для такой роли, а я ее очень любил и люблю. Доктор говорит:
     – Теперь понятно. Вы знаете, есть шанс, что она поправится.
     – Что для этого надо?
     – Ничего не надо пока. Вы уже сделали, что могли. Ваш приход произвел положительное действие. У вас есть телефон? – я подал визитку. – Я позвоню вам, когда вы сможете прийти.
     Месяца через полтора тот же доктор позвонил мне и сказал, что можно прийти. Я пришел. Врач проводил меня к Людмиле. Мы поздоровались. Вначале помолчали.
     – Как живешь? – спросила она.
     – Окончил институт, защитился, работаю.
     – Женат?
     – Нет, не женат.
     Она стала рассказывать, что у нее прогресс, она уже чувствует ноги, может быть, скоро встанет.
     Я стал навещать ее каждые выходные. И вот однажды пришел – она встала. Координация была нарушена, но она самостоятельно встала с кресла.
     – Поехали ко мне, – сказал я.
     – Нет, – отвечает. – Поедем к тебе, только если я войду к тебе на своих ногах, а не на инвалидной коляске.
     Иногда мне приходилось ездить в командировки. В очередной раз я поехал в Питер на конференцию. Там меня застал звонок доктора:
     – Приезжайте срочно. По телефону не буду ничего говорить.
     Я все бросил, приехал и слышу:
     – Вчера ночью ее не стало. Тромб. Тихо в палате скончалась.
     Вот так я, не успев жениться, овдовел.