Голод

«Самым голодным периодом в блокадном Ленинграде был предновогодний месяц 1941 года — с 20 ноября по 25 декабря. Запасов продовольствия в городе почти не осталось, поставки блокировались. Именно тогда была серьезно урезана норма выдачи хлеба.»


            В комнате было холодно и ещё темно. На кровати под двумя одеялами началось шевеление. Саша высунула голову из-под одеял и прислушалась. Нет, завывания ветра за окном не было слышно. Но на окнах были морозные узоры, а у маленькой дырочки отколотого стекла окна была наледь. Саша выдохнула воздух и из рта показалось облако пара. Холодно. Саша снова натянула одеяла на голову. Вставать не хотелось. Вспомнилось жаркое лето 39-го года: дача, купание в озере, чаепитие на веранде с... с…
- «Господи, с чем же мы пили чай?»
Саша судорожно сглотнула слюну.
- «Нельзя, нельзя об этом думать, можно сойти с ума».
Саша резко откинула одеяла и встала с кровати. Она так и спала в пальто и валенках.
- «Как хорошо, что валенки привезли с дачи ещё …до войны. Надо сходить за хлебом».
Хлебом… всего 125 грамм, но это был хлеб, жизнь.
- «И сегодня надо сходить в «Публичку» на Садовой и вновь штудировать Маяковского. Может не ходить? Кому нужны эти исследования …сейчас, когда не знаешь, что будет завтра и будешь ли жива? Для диссертации? …Нет-нет, нельзя сдаваться, надо продолжать работать и не для диссертации, а для будущего. Мы не сдадим город, не сдадим!»
Прошла на кухню, но чай греть не стала – электричества не было и надо было экономить дрова… дрова… не дрова, а остатки стульев.
- «Согрею чай, когда хлеб принесу. И надо сегодня же перетащить кровать на кухню, здесь теплее, чем в большой комнате, особенно когда топишь печь, чтобы согреть чай или сварить похлёбку из остатков круп, которые бабушка когда-то закупала впрок. Даа… бабушка, какая она всё-таки мудрая, и спички, и соль, и свечки теперь есть, и крупы. Если варить по щепотке в день, может надолго хватить, а там… лучше не думать. Как же я не догадалась раньше кровать на кухню перетащить? И работать здесь же можно».
Саша повязала на шапку ещё платок и надела на шерстяные перчатки рукавички, подаренные тётей Зоей ещё …до войны. Вышла на улицу.

            Была середина декабря. На улице было морозно и сумрачно. Саша завернула за угол своего дома и ещё издали увидала длинную очередь в магазин.
- «Или я поздно встала, или они всю ночь стояли», - подумала она, прибавив шагу.
Люди стояли молча, переминаясь с ноги на ногу и нахохлившись. Человек десять были с детьми, видимо боялись оставить их дома одних. Дети были тепло одеты, укутаны платками и тоже, как и взрослые, молчали и жались к матерям. Отстояв полтора часа и обменяв продуктовый талон на кусочек хлеба в 125 грамм, Саша вернулась домой. Не раздеваясь, прошла на кухню, но не стала растапливать печь, а налив из бидончика холодной воды в кружку, стала пить, откусывая хлеб маленькими кусочками. Снова вспомнилось чаепитие на даче.
- «С чем же мы тогда пили горячий, мятный чай?»
Но никак не могла вспомнить, а слёзы катились по щекам помимо её воли от воспоминаний о прошлой, …сытой жизни.
- «Выживет ли она? Что же не уехала из города тогда, когда её уговаривали родители? Зачем осталась? Не хотела оставлять родной город в беде? Но чем она может помочь? Работа? Работа… работа, это чтобы не сдаваться. Возможность бороться …за жизнь».
Саша иной раз с соседским мальчишкой дежурила на крыше, туша зажигалки, сброшенные с самолётов. Ездила рыть траншеи с институтскими товарищами. А больше… а больше старалась выжить и заставляла себя не думать о смерти. Только работа над диссертацией не давала ей впасть в полное уныние.
- «Надо идти в «Публичку»».
Саша завернула половинку хлеба в тряпочку и заложила в …бюстгальтер. Взяла свечку и вышла снова на улицу.

            На улице было уже светлее, но по-прежнему свинцовые тучи закрывали всё небо и не чувствовалось утро, а казалось, что какая-то серая масса опустилась на город и он стал мрачным, не жилым, …чужим. Кое-где в домах были выбиты стёкла окон, и ни в одном из уцелевших окон не было света. Саша поёжилась от неприятного чувства, словно тёмные дома, грязный снег, мороз и свинцовое небо давило на неё с обидой, что это она, она во всём виновата, она.

По дороге навстречу ей женщина с бледным, исхудалым лицом и худенький подросток тянули санки с мертвецом, закутанным в простыню. Саша, прикрыв глаза рукой, прошла мимо. Она никак не могла привыкнуть к этим скорбным, похоронным процессиям, в них была обречённость, боль. У Саши начинало сильнее биться сердце и ей казалось, что она слышит его стук. Ещё в детстве, когда она увидала, как трамвай переехал кошку, она ревела в голос и не могла долго успокоиться, а бабушка сказала, что она очень впечатлительная и ей будет нелегко в жизни.
- «Может и меня… вот также… повезут на санках. Только кто… кто повезёт? Она ведь одна!»
Саша смахнула слезу и пошла быстрее. Прохожих почти не было. Но около одного из магазинов была длинная очередь за хлебом, за кусочком хлеба. Саша потрогала через пальто свою половинку кусочка хлеба.
- «На месте! Может сейчас съесть? Нет, надо потерпеть, после библиотеки съем, а вечером сварю похлёбку», - она сглотнула слюну и снова проверила на месте ли хлеб.
А вот и «Публичка».

            «Публичка» была её любимой библиотекой. И хотя она далеко от неё жила, Саша ходила только сюда и, когда училась в институте, и когда училась в аспирантуре. Её знали, любили за приветливость и благоговейное отношение к книгам.
В огромном читальном зале было холодно и Саша, как постоянный читатель, прошла в кабинет директора, который отапливался и был отдан посетителям. Половина кабинета уже была занята. Кто-то читал книги со своим фонариком, а кто-то со свечкой. Саше выдали нужные книги и она приступила к работе. Она забыла о еде, полностью погрузившись в чтение. Она и до войны могла просидеть за книгой целый день, не вспомнив о еде. Время пролетело незаметно, посетители стали постепенно расходиться. Саша посмотрела на часы.
- «Ого, уже 16:00!»
Она быстро оделась и вышла на улицу.

            На улице без освещения было уже темно и началась позёмка. Ветер поддувал под пальто и после тёплого кабинета было зябко. Саша перешла через Садовую улицу и пошла вдоль «Гостиного двора». Прохожих не было видно. Саша снова потрогала кусочек хлеба.
- «Может сейчас съесть? Нет, лучше дома с горячим чаем, вернее, кипятком».
Из-за колонны неожиданно вышел какой-то мужчина в длинном чёрном пальто и пошёл ей навстречу. Саша посторонилась вправо, но прохожий тоже сдвинулся вправо. Тогда она решила обойти его слева, но и он …сдвинулся влево, растопырив руки, в одной из которых был …нож. Страх охватил Сашу, она не могла даже закричать о помощи, словно кто-то сдавил ей горло. Мужчина бросился к ней. Она успела увидеть его безумные, огромные глаза и перекошенный рот. Чудом увернувшись, она бросилась бежать, тяжело дыша, почти задыхаясь. Сердце бешено стучало в груди, отдаваясь в висках: «жить… жить… жить…» Ноги словно ватные, не слушались её и ей казалось, что он вот-вот вонзит ей нож в спину. Она споткнулась о сугроб и упала…
- «Всё… всё… всё...»
Но сзади не было слышно шагов, только ветер заметал ей под задравшееся пальто снег. Она не чувствовала холода, а лоб был вспотевший. Почти обессилевшая Саша перевернулась на спину и посмотрела назад. Мужчина сидел на снегу, привалившись спиной к последней колонне магазина. Было видно, что у него не было больше сил преследовать свою жертву. Саша с трудом встала на дрожащие ноги, потрогала хлеб и, шатаясь, медленно пошла …к своему преследователю. Подойдя к нему, увидала заросшее щетиной худое лицо, мокрое от слёз, поседевшие волосы присыпанные снегом и дрожащие руки. Шапка и нож валялись в стороне. Мужчина тяжело дышал с каким-то гортанным хрипом. Саша молча достала половинку хлеба, сняла тряпочку и протянула ему хлеб. Он схватил хлеб и стал жадно запихивать его в рот, давясь и всхлипывая. Зачем она отдала свой хлеб, свой кусочек жизни, Саша не понимала, а просто развернулась и побежала прочь. Это ей казалось, что она бежала, а на самом деле, она медленно шла, уставшая, опустошённая, голодная, всё ещё дрожа от встречи со …смертью. Метров через тридцать она обернулась. В полумраке, сквозь позёмку, едва была видна фигура человека на четвереньках, отыскивающая упавшие крошки хлеба в снегу.

            После всего произошедшего, Саша побоялась идти домой ночью, свернула на Ломоносовскую, где жила её любимая преподавательница института и у которой она часто бывала до войны, когда приходила в библиотеку. Поднялась на второй этаж и постучала в дверь. Тишина. Снова постучала. Тишина. Саша была в полном отчаянии, потекли слёзы.
- «Господи, да что же за день сегодня такой! Что же мне делать?»
Она ещё не успокоилась от произошедшего, всё тело дрожало и сердце всё так же учащённо билось. Снова постучала. Прислушалась. За дверью послышались тихие шаркающие шаги, и кто-то боязливо спросил,
- Кто там?
- Софья Андреевна, откройте! Это я, Саша.
Щёлкнул замок, и дверь приоткрылась на длину цепочки. В щели показалась седая голова.
- Софья Андреевна, это я, Саша Виноградова.
Дверь прикрылась, потом распахнулась полностью.
- Сашенька, тебя не узнать в платке. Заходи быстрее, а то холод напустим.
Саша прошла в прихожую.
- Голубушка, что с тобой, на тебе лица нет? Ты вся дрожишь. Так замёрзла? Нет-нет, не раздевайся, у меня тоже холодно. Проходи на кухню, я воды вскипячу. Там и поговорим. Только платок сними.
Софья Андреевна пошла на кухню, а Саша пошла за ней.
Кухня была просторная, в ней даже стоял кожаный диван. Стул был один.
- Ты, Сашенька, на диван садись. Стулья-то мы сожгли, только для себя один оставила. Да и то…
- А Дмитрий Иванович на чём сидит?
Софья Андреевна промолчала и стала растапливать печь.
- Вот обдираю обои в гостиной для растопки, хорошо, что обои есть. А веток вчера набрала. Тут недалеко бомба прямо в дерево попала, так сразу народ набежал и все ветки растащили и я успела.
Софья Андреевна поставила чайник на плиту и подвинула стул поближе к печи.
- Только воды немного, но нам с тобой хватит. А угостить тебя, Сашенька, нечем. Рассказывай, как оказалась рядом. Наверное, в библиотеку приходила? Раньше ты часто ко мне приходила, а теперь…
- Да, я в «Публичку» ходила. Диссертацию надо заканчивать.
- Это правильно. Работать надо. Война всё равно когда-нибудь закончится. А жить и работать надо продолжать. Про Маяковского всё продолжаешь писать?
- Про него.
Закипел чайник.
- Чувствуешь, как в кухне потеплело? Можешь даже пальто снять. А Дмитрий Иванович хотел печь сломать. Что, говорит, она без дела стоит, всё равно на электроплитке готовим. А я не дала. Вот она, голубушка, и спасает меня.
- А что же Дмитрий Иванович не придёт чай пить?
У Софьи Андреевны нервно дёрнулся глаз. Она молча разлила кипяток по кружкам, пододвинула стул к столу, села.
- Нет больше Дмитрия Ивановича. Полмесяца назад отвезла на кладбище. Сама чуть в ту яму не упала…
Саша поперхнулась кипятком, закашлялась. Софья Андреевна налила из чашки кипяток в блюдце и хотела пить, но рука дрожала, расплёскивая кипяток, и она поставила блюдце обратно на стол.
- Ты вот что, Сашенька, ты, когда приходишь в библиотеку, заглядывай ко мне на минутку. Я тебе и ключ дам, а то вдруг я… Словом, отвезёшь меня …на саночках… Они в кладовке, что в прихожей, стоят. Одна я, Сашенька, осталась…
- А где же… где же Джулька?
- Съели! Нет, не я. Неделю назад я забыла дверь на ключ закрыть, она и выскочила на лестничную площадку, когда сквозняком дверь приоткрылась. Я сразу не заметила, ну, и… Кто забрал не знаю. Я их не осуждаю. Голод. Каждый выживает, как может.
- Меня тоже…
- Что, «тоже»?
- Съесть хотели.
- Господь с тобой! Сашенька, ты о чём говоришь?
- Сегодня… после библиотеки…
- Да что же это такое!? Как же ты…
- Не знаю… плохо помню… всё, как в кошмарном сне. Я к вам прибежала, потому что побоялась после этого домой идти.
Саша расплакалась. Софья Андреевна пересела к ней на диван, прижала её к своей груди и погладила по голове.
- Ужас какой! Что же ты не эвакуировалась с родителями?
- А вы?
- О, мы! Дмитрий Иванович отказался, а куда же я без него? Любила я его… да и сейчас люблю. Он упрямый, сказал, не покину свой город, буду драться с фашистами.
- Вот тоже и я.
- Но это правильно, правильно! Если все уедут, так кто же город защищать будет? Это правильно! Давай чай пить, а то остыл уже. Утро вечера мудренее. Переночуешь здесь на диване, а утром пойдёшь.
- Софья Андреевна, пойдёмте вместе со мной. У меня кухня поменьше и там теплее и крупы у меня немного есть. Нам бы только до лета дожить, а там… потом легче будет. Пойдёмте. Я ведь тоже боюсь, что меня… что меня… никто не отвезёт.
Они расплакались и просидели, обнявшись ещё час.

Рано утром, одевшись потеплее, и положив на санки необходимые вещи и оставшиеся ветки, они отправились на Сашину квартиру.

Алексей Балуев (06.11.2021)