Музыка как тишина

Sex, sleep, eat, drink, dream!
«King Crimson»

Никак ни отделаюсь от отвращения к людям, вернее к человеческим существам. Ничуть их не ненавижу – они мне просто противны. Я понимаю, что испытывать подобные чувства бессмысленно, но поделать с собой пока ничего не могу, хотя и осознаю, что в связи со своим отвращением и сам не лучше других. Правда и не хуже!
Люди, если они бедны – глупы, завистливы, грязны, невежественны, злобны, а если богаты, то разве что не так грязны. И для первых, и для вторых копейка – суть, смысл и цель существования, которое они нарекли жизнью. Людей, живущих иными идеалами, единицы.
Интеллигенция, похоже, выродилась как класс или почти выродилась, что одно и то же. Она и даже одно только воспоминание о ней, возбуждают во всём нашем богато-бедном быдле такой антагонизм, что становится ясно, чем в итоге все мы кончим: трахаться, спать, жрать, пить, испражняться.
Поверьте, я не чувствую превосходства. Мне противно!

***
Было странно и радостно медленно и печально наблюдать, как мечутся рикошетом от стены к стене глупые, бестолковые слова. Дремотно и легко бились они об углы коротким тихим эхом. Бескрылые, пустые словеса. И незачем было искать в них потаённый смысл загадочных оттенков и какую бы то ни было выразительность – всё самое важное улавливалось, угадывалось в мелкой и чуть-чуть тревожной нежной вибрации беззлобных звуков. Являлось ли это какой-то новой формой тишины или чем-то большим или, возможно, что и меньшим, нежели просто формой? Вполне вероятно – это было всего-навсего содержанием. И даже не тишины, но меня самого. Меня лично. Моего грубо и глубоко биологического эго. Моей непритязательной сущности.
И тогда я решил, что больше от меня ничего не укрылось. Но тут вдруг я понял – это не слова, это музыка! Я расстроился и погрузился в депрессию. Откуда же я мог знать, что музыка бывает настолько неуловима; так сразу и не догадаться – музыка или тишина, или мысли, или человек, или его сумасшествие?
Если бы я знал заранее, что услышу только музыку, я бы тотчас загнал её в границы нотного стана и убил. Но я не ведал и не понял вовремя и тем спас её от своего мёртвого холодного голоса, не испортил, не умертвил. Она осталась жива во мне, вернее вне меня и вопреки мне. Иногда она свободно разливается вокруг, дробится о клавиатуру, стучится мухой в стекло закрытого окна, мотыльком обжигается о яркую лампочку под самым потолком, или вдруг потрётся кошкой о ладони и вновь спрячется, чёрт её забери! Куда? Но всегда после этого остаётся уверенность, что она вернётся, чтобы снова было странно и радостно….

***
Почему вечно мало струн, чтобы сделать то, что чувствуешь? Хотя с другой стороны, зачем и кому это нужно? Кого интересует, что я чувствую? И так ли важно сказать всё? Может быть, стоит оставить нечто на будущее? А если случайно никогда не будет этого будущего? У меня не будет «потом», будет только «есть» и «постоянно не договаривает»?
Почему катастрофически не хватает струн? Или я чересчур ординарен, тривиален? Меня постоянно самым роковым образом, как с ледяной горки, скатывает вниз к обычному, занудному, заезженному решению, так что даже мелодия ничего не спасает. Я – робот! Я запрограммирован. Наверное, для того, чтобы писать музыку хорошо, и необходимо быть глухим, и лучше от рождения. Я уже успел наглотаться вонючей жижи народного творчества и чужих гениальных гармоний, но, ущемлённый, увечный, убогий, я всё ещё чую, какой должна быть настоящая музыка. Не знаю, что означает эта больная память евнуха? Наверное, нечто дикое, первобытное. Уверен – это и есть музыка, только ей нет выхода. Если бы я знал, что моя эмбриональная музыка сможет родиться, вскрой я себе грудную клетку, либо вены, я сделал бы это без содрогания, страха, раздумий и сожалений.

***
Какие глухие, сумрачные, парализующие слова – клетка, коробка! Человек целиком состоит из замкнутых пространств, гробов, в которых таится самое главное, и это его беда. А может быть, нарушение границ замкнутых пространств и есть самый смысл жизни? Тот – пресловутый? Виват, суицидалы! Выстрел в висок – миг и вечность свободы, а героин – предпосылка, проводник, помощник? Как бы хотелось дать бой коробкам и клеткам, но я живу, вероятно, уже слишком долго или слишком мало, чтобы встать на тропу войны. Вскройте меня – я сам не могу!

***
Один уехал, другой застрелился (дуло в рот, мозги на стене), третий понемногу превращается в шизофреника. Вместе с ними мне было бы легче, но один далеко, другой ещё дальше, третий у мамы под крылышком!
Мои мелодии изо дня в день всё больше пошлеют. Исчезло очарование простоты и откровенности. Я уже разучился сочинять, как мне хочется, сочиняю не для себя, а так, чтобы, ни дай бог, не угодить кому-нибудь, понравиться. Пытаюсь хоть как-то и чем-то остаться верным себе, а получается отвратительно, мерзко. В конце концов, бросаю всё – как вышло, так и будет!
Мне стало противно петь мои песни, а рядом никого нет, чтобы подсказать, куда идти дальше или увести за собой. Я безвольный человечек. Сам я ничерта не значу! Всю жизнь я стремился, жаждал и считал, что я – нечто необычное, что я способней и талантливей многих, но сейчас становится отчётливо и осознанно ясно – я обыкновенный амбициозный кретин. Я обычен до слёз, до блевоты. Я не бунтарь, как бы ни пыжился. Я спокоен, словно насморк, пуст и неинтересен, как дистиллированная вода и, так же как вода, не заразен! Всё, на что я ещё способен, это говорить глупые, никому ненужные штампы, восхищаться чужой прекрасной музыкой и считать свои гадкие ошибки, плачась в тёплые жилеты, пахнущие потом унизительного сострадания.
Теперь я антипат, ибо не оставил себе иного выбора!

1998