Посмотри на небо...

Было это лет десять назад, но запомнилось на всю жизнь — так ярко было впечатление от того, что я наблюдала в течение трёх часов кряду.

Рейс Москва-Мюнхен вылетал где-то к вечеру, точного часа не помню, а жаль, так как эта деталь могла бы послужить для точности описываемого явления.

Вскоре после взлета начался самый длительный в моей жизни заход солнца, который закончился незадолго до завершения полета.

На протяжении без малого трёх часов я находилась в состоянии, которое можно выразить словами: «Остановись мгновенье! Ты прекрасно!»
Наверное, я не опишу точными словами картину, которую, иначе не скажешь, как созерцала.

Солнце садилось по мере того, как мы продвигались на запад, не так стремительно, как бывает, когда ты наблюдаешь закат, стоя на одном   месте; краски из светлых и ярких переходили в более темные: голубое небо становилось синим, потом темно-синим, потом всё темнее и темнее.

Тьма постепенно сгущалась, и к концу полёта, — а это, напоминаю, три часа, — лишь едва голубела полоска между двумя черными пространствами.

Зрелище было настолько завораживающим, что, конечно же, я записала на блокнотных листках всё увиденное, понимая, что вряд ли в своей жизни увижу подобное ещё раз.

На мою беду, из четырёх листочков сохранился лишь один. И там было записано еще одно событие этого памятного рейса. На первом ряду во все время полета  страдала девочка лет пяти-шести.

Она плакала, видимо, у неё сильно болела голова. Она то выла, то рыдала почти весь полет без перерыва.

Сначала ею занималась мать, но безуспешно. Потом взял на руки отец и ему на некоторое время удалось её успокоить, минут на десять. Отец не присел ни на минуту, носил дочь на руках А на лице его отражалось такое глубокое страдание — и за дочь, и за собственное бессилие. Было видно, что он готов пожертвовать собой ради того, чтобы прекратились муки ребенка.

Но всё имеет конец. Солнце ушло-таки за горизонт, самолёт приземлился, и рейс завершился, а вместе с этим закончились мучения ребёнка, и он заснул то ли от усталости, то ли от того, что ему наконец стало хорошо.