Накануне

             
            
         Утром выяснилось неожиданное. Приехавший накануне из Мордовии, начинающий поэт Викентий, вступил в связь с молодой женой своего любимого дядюшки — писателя Аристарха Степановича, к которому он, собственно, и приехал. На Рублёво-Успенское. Из той самой Мордовии. В какой-нибудь литературный институт поступить. По блату. И заодно найти в Москве своё счастье.
             И именно накануне, после того, как Аристарх Степанович наскоро объяснив своему племяннику положительную роль странника Луки в пьесе Горького «На дне», улёгся спать, Викентий и вступил в ту самую связь с Инессой, студенткой литинститута и одновременно любимой женой известного престарелого писателя. В его домашней библиотеке. На втором этаже…
              Потом был скандал. Шум, гам. Кто-то закричал: «Безобразие... половой акт... сволочь», — а Викентия потащили по ступенькам со второго этажа и тут же хотели его выпороть или наказать как-нибудь по-другому — более изощрённо. А кто-то, вообще, — не кормить отныне племянника бесплатно, назначить ему сверхвысокую арендную плату и взыскать с него пятьсот долларов морального ущерба. Чтоб знал козёл. И чтоб на коленях ползал. И прочее, прочее, прочее…
              Конечно, в конце концов, всё немного утряслось и успокоилось. Викентий, стоя на карачках, всхлипывал, говорил, что больше так делать не будет, что поддался искушению и что дико извиняется за случившееся. И что, дескать, Инесса сама виновата в том самом половом акте. И плакал от страха: ведь вполне резонно предположил, что теперь любимый дядя обязательно выгонит его вон и не станет помогать ему при поступлении в институт. И что придётся уезжать обратно, а денег на билет у него нет. И что вообще он там сдохнет. В этой сраной Мордовии, пропади она пропадом. Безо всяких перспектив и надежд на лучшее. И на счастье заодно. И никакой отчаянный монолог Чацкого ему уже не поможет. Так и прошептал всем:
                — Умоляю! — и упал в обморок…
                С тех пор прошли годы и десятилетия. А в погоне за тем самым счастьем многое забылось и стёрлось из памяти Викентия: и литинститут, и первая его изданная книжка, и мудрые учителя, и всякие разные успехи с достижениями, и многое-многое другое. Стёрлось навсегда и не имело более ни малейшего смысла. А в памяти его почему-то осталось лишь одно: тот самый вечер в библиотеке, и в ней двое. И более никого.