Чёрная кошка в тёмной комнате, если там её нет. 5

   Глава 5


   Джина пребывала в своей ярости долго, около недели, даже более, но бег времени постепенно укрощал волны гнева. Ещё одна зарубка на сердце — сколько таких шрамов наберётся в тебе за свою и чужую боль? Закончился зимний сезон. Ханнавальд не появился. Санта Крус ещё не выходил на поле. Джина смотрела только музыкальные каналы, российские новости и какой-то глупейший сериал. Все гонялись за бриллиантом, более походившим на стекляшку. Дурак-следователь был похож на Алекса. Ко второму кругу визитов Джина вошла в своё обычное состояние. Она плыла в музыке Морриконе и в безысходности отсутствия. И вышла на берег в шикарном платье, смелость которого донельзя обрадовала Петра Григорьевича.

   — Что нового? — спросила мать.

   — Ничего. Ещё не обвенчались.

   — Кто? — поинтересовался Алекс.

   — Созданные друг для друга.

   — А что ещё творится в мире? — Алекс пытался навести Джину на её горести, но направление она всегда выбирала сама.

   — Состоялся Всемирный русский народный собор…

   — Что это такое?

   — Это когда много людей, имеющих отношение к церкви, говорят о разных умных вещах, из которых я не согласна только с критикой гомосексуализма.

   — А, вы на либеральных позициях. Ваше платье этому соответствует. И что же ещё утверждали эти люди?

   — Что декларация прав и свобод не является полной, потому что нравственность и свобода выбора стоят выше.

   — А декларацию прав и свобод вы, конечно, не признаёте?

   — Конечно, не признаю. В жизни не читала ничего гаже, лживее и лицемернее.

   — Слава богу, сразу три похвалы Шекспиру. А что вас отвращает в первую очередь?

   — Эти твари истребляли индейцев и при этом писали на своей вшивой бумажке, которую только в сортире можно использовать (не за столом будь сказано), что каждому гарантировано право на жизнь. ****и.

   Зоя возмущённо ойкнула и удивлённо воззрилась на Наталью Леонидовну, но та и не подумала одёрнуть дочь:

   — Но, Джина, кто это писал? Висельники, беглые каторжники, осевшие на суше пираты, мошенники, разорившиеся картёжники, уличённые шулеры, авантюристы, золотоискатели, ссыльные поселенцы…

   — Вы тоже ненавидите Америку?

   — Естественно, это национальное.

   — Не только. Иран её не любит, Ирак, Афганистан, Европа — особенно после того, как они Буша переизбрали. У Франции вообще англофобия в крови, в этом мы едины. Латинская Америка разворачивается.

   — Но декларация писалась сообща, не только американцами и не так давно…

   — Как и революция 1917 года, как и развал того, что она принесла, через семьдесят лет. Тоже сообща, причём теми, кому это было выгодно. Тоже с пафосом и песнопениями. Только если там восхвалялось продажное пятнистое отродье, здесь звучали совсем другие песни, — и Джина, припомнив, рассмеялась:

   «По Советам мчится тройка:
     Мишка, Райка, перестройка…»

   Слава богу, две уже подохли… Но речь не об этом. Как можно декларировать то, что находится в ведении бога? Завтра я выйду на улицу, и меня задавит пьяный водитель. Где моё право, если предположить, что я хочу дожить до семидесяти лет?

   — Он его нарушил — его и посадят в тюрьму.

   — Не в тюрьму, а отправят на поселение. Он там пробудет год и вернётся. Но моё право этим-то не восстановится! Человек имеет право жить там, где хочет? Те дети в Африке, по которым ползают мухи и которым воды недостаёт, — они, может, хотят жить во Франции или в Германии — всё равно где, только бы поближе к фонтану или водопроводному крану. Кто им это предоставит? Выпрут из Европы, если они причалят к ней в лодке, или отказ пришлют, если оформят документы. Хотя, скорее всего, им не хватит ни образования, ни денег, если они захотят это сделать.

   — Европа и так наводнена эмигрантами.

   — Правильно, лишние её не нужны. Я тоже не пущу в свой дом беспризорников. Свои интересы прежде всего. И право их соблюдать остаётся за силой. Если бог это позволит, потому что он сила высшая. Собор же эти липовые права и свободы как бы признаёт, но ставит впереди их свободу выбора. Человек волен выбрать позитив, обернуться к добру и, следовательно, к богу в себе. Если он выбирает негатив, то оборачивается ко злу и дьяволу. Но церковь почитает бога, поэтому одобряет одну свободу и дискредитирует другую. Свобода не должна раскрепощать грех, её реализация не должна высвобождать грех.

   — Вы с этим согласны?

   — Да. Если я хочу облить вас серной кислотой, лучше всё же банку с нею от меня спрятать. Убирай потом квартиру и оплачивай ваше лечение. Возни много. Конечно, всё это спорно. Отыскать ещё две свободы и сразу ограничить половину. Определить волю и не озаботиться её величиной и границей между нею и произволом бога.

   — А вы озаботились?

   — Конечно.

   — И определили и величину, и границу?

   — Примерно. Свободная воля человека ничтожна перед властью провидения. Отсюда следует, что граница пролегает вблизи человека.

   — А, так вы об этом вещали, критикуя начало монолога Шекспира?

   — Ага. У меня подход свыше…

   — В вас говорит ненависть к людям, — вмешалась Зоя, чертовски взвинченная пламенным взором мужа. — Вы и пытаетесь доказать их ничтожность.

   — Евангелие от Матфея — вот что во мне говорит. Когда оскорблённые пожелали отомстить обидчику, бог отсоветовал им делать это. Не вас обидели, а меня в вашем лице, потому что я в каждом человеке. Мне отмщение и аз воздам. Вы, конечно, можете не соглашаться ни с Матфеем, ни с Толстым, который поставил эти слова эпиграфом к «Анне Карениной», — проявляйте свою свободную волю, только вряд ли она далеко распространится… Но это частности. Глобальное заключается в следующем: когда Россия будет тратить на оборону полтриллиона долларов в год, как США, мы объявим, что их декларация устарела, предъявим свою, для пущей важности нарисуем на своих знамёнах образ Христа, сожжём Албанию и зачистим Косово от мерзостных шиптаров.

   — Потом?

   — Польшу разделим между Россией и Германией, прибалтам заткнём рот… В общем, много дел.

   Джина окидывала беглым взором будущее хозяйство. В наступившей паузе раздалось мяуканье мобильника.

   — Ну вот, — огорчённо вздохнул Пётр Григорьевич, переговорив по телефону. — Вот что значит ненормированный рабочий день. К моему большому сожалению я должен удалиться. Зоя, до которого часа ты намерена оставаться?

   — Не беспокойтесь, Пётр Григорьевич, — подала голос Джина. — Зачем вам гонять машину туда-сюда? Зою проводит Алекс. Заодно и в любви признается, если вы не возражаете.

   — Не возражаю. В последнее время я уделяю ей так мало внимания со своей работой…

   Пётр исчез за входной дверью, бросив прощальный взгляд на крохотную туфельку Джины, под «Se adesso te ne vai» Массимо Ди Катальдо, появившегося на экране весьма и весьма по смыслу.

   — Ваша воинственность меня удивляет, — сказал Алекс посреди нестройного хора неожиданно поредевшей компании, сетовавшей на превратности судьбы. — Она составляет слишком резкий контраст с вашим пассивным образом жизни.

   — Я рождена под знаком Марса — воинственность у меня в крови. Что же касается пассивности, то противоречие между бытьём и сознанием — одно из главных… Если бы я была мужчиной, я занималась бы только войной и любовью.

   — Наконец-то появилось волшебное слово, — проснулся Юрий Михайлович, до этого рассеянно листавший книгу. — Почему вы так редко его употребляете?

   — Потому что-то, что им определяется, очень редко встречается в жизни.

   — Оно встречается гораздо чаще, чем вы полагаете, просто вы в своих ненависти и холодности проходите мимо его, и, кроме того, ваши ненавистничество и безразличие отвращают от вас тех людей, которые могли бы вами заинтересоваться, — важно изрекла Зоя.

   — Те, которые могли бы мной заинтересоваться, меня не интересуют. Во-первых, они извращенцы, во-вторых, кому нужно то, что само идёт в руки? А вы удовлетворяетесь подделкой и радуетесь, потребляя фальшивку, потому что не знаете, что такое настоящая любовь.

   — А почему вы так в этом уверены?

   — Потому что я уверена в том, что вы не видели по телевизору или интернету в подходящий момент (когда ваше сердце готово было поддаться этому чувству) Джанлуку Гриньяни, Андреа Морини, Санта Круса, Свена Ханнавальда. Не видели и не знаете, кто они такие.

   — Нет.

   — Значит, вам недоступно понятие красоты, степень которой стремится к беспредельности или достигает её.

   — Для вас внешность является основным критерием. Вы считаете, что это правильно?

   — Не основным, но первым. Да, я считаю, что это правильно, так как, не зная этот уровень красоты, вы не знаете и тот уровень зачарованности ею, который выступает естественным откликом на данное созерцание. Он для вас недосягаем — для этого следствия нет причины. Далее, прелесть созерцания этой неординарности, явленной вам, повела бы вас к новым открытиям. Вы были бы поставлены перед магией не только внешности, но и таланта, вы бы шествовали в лучах уже двойного волшебства.

   — При том условии, что талант заслуживал…

   — Ну да, необходимо много условий, да ещё единовременных. Настоящая любовь — это редкость, испытывать её даётся не всякому, даже если он и готов к её принятию. Вы заметили, что в процессе развития первоначальное единовластие красоты теряется, и обладание вашей душой уже делится поровну между внешностью и талантом?

   — Да. Вы прибавите что-нибудь ещё?

   — Безусловно. Чувство нарастает, как и его напряжённость. При всё более увеличивающемся стремлении вам уже интересно всё, что имеет отношение к объекту вашего внимания. Вы становитесь его спутником и отслеживаете его жизнь. Перед вами вырисовывается линия судьбы. Обыкновенная, она вас охладит. Если же её взлёты и падения, эмоции восторга и срывы кризиса, неведомость будущего и невозможность более полно познать прошлое и настоящее заводят вас в волшебный лес, тайны которого соизмеримы по своему величию с красотой и талантом и пленяют вас не менее, чем последние, значит, вы у цели. То состояние, в котором вы оказались, и есть настоящая любовь.

   — Но это же абсурд, — подал голос Алекс. — Стоять перед тайной — и утверждать, что познали.

   — Никакого абсурда. Напротив, железная логика. Стоять перед тайной судьбы — познать настоящую любовь. Только неизведанное, невозможность постичь до конца и рождают истинное стремление, ибо оно бесконечно. Только пребывание объекта вашей любви за тысячи и тысячи километров от вас вызывает к жизни истинное поклонение. Вы никогда не задумывались над тем, почему человек так высоко поставил бога?

   — Вы путаете веру с любовью.

   — Нет, вы опять не поняли. Я обожествляю чувство.

   — Скорее, предмет, — вмешалась Наталья Леонидовна, с «волшебного леса» начавшая сосредоточенно заниматься чаеразливом.

   — Вы лукавите, «обожествляя чувство». Вы никого не любите, кроме своих фантазий.

   — Они вращаются вокруг любви.

   — Они всё время от неё отходят, потому что вы слишком своенравны. К тому же, вы говорили… о чём?.. ах да, о неведомой судьбе, о тайнах леса. Фантазии появляются от незнания, но не цветут на нём.

   — Какая чушь! Бог нам неведом, но это не мешает творить в душе свою мессу, свою веру и своего бога.

   — И рождать отступничество.

   — Такие, как вы, разжигали религиозные войны, если люди пели не те псалмы.

   — Я атеист. И всё-таки непонятно, — снова возразил Алекс. — Вы поставили носителя, чувство и объект в такие условия, при которых реализация невозможна. И что же её собственник будет делать с таким бесполезным имуществом?

   — Да зачем же нужна реализация? — удивилась Джина. — Человек излучает энергию стремления, которую возлюбленный не поглощает, — она и поддерживает яркое пламя. Добавьте реализацию — и часть этой энергии поглотится. Осуществление развенчает сказку, неизведанность, недоступность — уберите ещё половину стремления. Вы будете поставлены перед свершившимся фактом, который сам по себе будет означать неизмеримо меньше, чем путь к нему. Вы неминуемо займётесь его анализом и придёте к выводу, что овчинка не стоила выделки. Остатки стремления выдохнутся в мгновение ока, вы останетесь на пепелище и с грустью будете вспоминать яркий костёр. Попробуем подойти от противного. Вы ждёте больших неприятностей, всё в вас переворачивается от одной угрозы их приближения. А когда они всё-таки наступают, вы спокойно на них взираете и начинаете устранять. Вы поставлены перед фактом, вам ничего не остаётся, кроме наведения порядка, и сердце ваше не будет замирать от тяжёлых предчувствий, и душа ваша не будет содрогаться от страха предстоящих горестей. Так же и любовь, только знаки надо поменять.

   — Крупицы смысла в этом есть, но лишь крупицы. А вы не подумали, что нереализация иссушит ваше сердце скорее, чем достижение, и ваше пламя выдохнется в бессмысленности своего существования?

   — Нисколько. Сроки ведомы только Господу. Он вложил, он и заберёт. Если сочтёт нужным.

   — А как вы определите настоящую любовь? Может быть, существует более сильное или более продолжительное стремление?

   — Почти наверняка. Но я говорю о земном пути и о настоящем моменте.

   — Так остаётся много неясностей. Со временем, величиной, значимостью объекта. Не забудьте о субъективности: ваш-то подход — чисто женский. Он не всех может устроить. Любой мужчина может найти кучу возражений. Я уже не затрагиваю память тела, привычку, более сильный оргазм у мужчин. Вы же говорите только о платоническом.

   — Почему же? Женщина более возбудима. Всем телом, вы же более конкретны. Я предпочла бы две минуты ласки пятиминутному половому акту.

   — Джина равнодушна, — рассмеялась Наталья Леонидовна. — Секс для неё — то же, что пища и питьё.

   — Вот видите. Вы не можете рассматривать любовь во всей полноте.

   — Я рассматриваю стремление во всей полноте. Если я сознаю всевластие этого стремления, его ощущения, эмоции, провожу его через всю гамму своих настроений, мышление, если моя сущность наполнена им так, что вне его не остаётся почти ничего или очень мало, то моя любовь истинна. Применительно ко мне, разумеется. Правда, справедливости ради надо добавить, что я не всегда именно так ощущала любовь, а в некоторых случаях, как, например, с Иванишевичем и Вилле Вало… Господи, Зоя, не делайте такое лицо, не являйте миру своё невежество, Вилле — вокалист из «HIM». Да, так в некоторых случаях сначала являлась красота творения, то есть талант создателя, а уж потом на это накручивалось очарование внешностью. Кстати, они не являются образцами занебесной красоты.

   — Да, занебесной подачи, — протянула Наталья Леонидовна.

   — Вы отвергаете всякую любовь, кроме вашей неполноценной, — это мания величия. Странно только, что она рождается из ничтожества, — Зоя снова заметно разозлилась.

   — Великие события всегда рождаются из ничтожных причин. Закон всемирного тяготения, вернее, его открытие — из яблока. А бывает и так, — и Джина блаженно потянулась. — Solita sera, solita tv*… Включает человек телевизор, чтобы посмотреть итоги очередного тура теннисных соревно-

------------------------------
   *Намеренное искажение текста. В оригинале: «Solita sera e la solita tribu’».
------------------------------

ваний, и в результате к нему спускается ангел. Зззз — вот так, — и Джина спланировала на грешную землю, разведя руки.

   — Ангел в вашем исполнении походит на комара, — захохотал Алекс.

   — «Комар» — это прозвище Ферреро, и комар относится к знаменитостям. Правда, он больше мамин любимчик, нежели мой. Всё в мире уравновешено. Мне подача, вам приём.

   — И спад — один на всех, — вздохнула мать.

   — А вы пошли по стопам дочери?

   — Да — я тоже формулирую равновесие.

   — Вообще-то я имел в виду Ферреро…

   — А что — подходит. Внешность, талант, свершение и изгибы судьбы — неудачные травмы и спад.

   — Предпочли бы Санта Круса. Те же исходные данные, только внешность потрясающая. Будем страдать вместе. Кроме того, вам, как и мне, всегда больше нравились тёмненькие…

   Джина расцветала на глазах. Прелесть собственного плутовства и тысячи крошечных лун на концах ресниц Роке в обрамлении «Quanto tempo e ancora» и полёта ангела позлатили её облик воспоминаниями о былом блаженстве. Она встала, грациозно изогнулась и включила телевизор.

   — I wish I had an angel tonight — всё сходится.

   — Forse me’glio, cosi’ non lo vedrai*, — полуутверждением откликнулась мать.

------------------------------
   * Намеренное искажение текста. В оригинале: «Forse me’glio, cosi’ non mi vedrai».
------------------------------

   — Alla tv? А любовь женщины к мужчине должна быть безответной ещё и потому, что женщина — существо слабое, низкое, большей частью глупое и бездарное. Мужчину чувство к женщине унизит. Так что я не полностью отрицаю взаимность, в отношениях мужчины к мужчине я её признаю.

   — Замечательно. Вы наговорили высокопарных фраз — и поощряете извращенческие чувства.

   Джина, хоть и снова села, посмотрела на Зою свысока.

   — Вы не можете быть умнее Платона, потому что не смогли бы доказать существование бога ещё о появления христианства. И не можете лучше его разбираться в любви, потому что высокая, духовная любовь зовётся не зоиной, а платонической, а Платон именно отношения между мужчинами считал самыми сильными, чистыми и искренними.

   — Это частное…

   — Было бы, если бы всё большее число людей этой частности не следовало бы.

   Мама и дочка распрощались с гостями, как и прежде, тепло и дружески и о посетителях не судачили. Алекс же, провожая Зою, недовольно хмурился. Джина была чересчур своенравна, элементарное обольщение и обычный соблазн здесь не пройдут. Отмщение ценительнице Платона за её взгляд откладывалось на неопределённый срок.

   — Да не беспокойся зря, не подозревает она, ляпнула сдуру. Твой Пётр от неё и не такое слышал. Ты же видела реакцию: и Джина улыбалась, и он смеялся.

   — Ты думаешь? Возможно… А как она тебе при более близком знакомстве?

   — Грудь мала, хоть и пропорциональна телу. Стройность при сопутствующей худощавости не мой профиль. Шея, руки и ступни определённо красивы. Ноги, наверное, сомнительны: она не вылезает из брюк и макси. Волосы превосходны, глазам следовало быть побольше. Выглядит молодо, иногда даже очень. Губы, фигура… В общем, можно отнести к лучшей половине слабой половины.

   — А начинка?

   — Вымыслы, бред, фантазии. Ум, эрудиция, образование имеются, но идеи граничат с дурдомом. Правда, я допускаю, что кому-то это может приглянуться — пусть тогда и занимается её переориентацией.

   — Это очевидно. Я спрашивала о характере. Некоторые любят изображать необъезженную лошадь, завлекая скучающих мнимой трудностью дела.

   — Я бы не сказал. По-моему, она на самом деле с приветом. Оставим это. Ты не возражаешь против встреч в гостинице?