Е. В. Д. Пролог. Глава 1

Пролог.

Меня зовут…А, разве важно, как меня зовут? Имеет ли значение моё имя? Себя я никак не назову по имени. Другие – да. Большинство из них знает меня по имени.
Гораздо важнее то, что помню, и то, что понимаю. Всё, что произошло со мной в жизни, расскажут память и…дневник, который начнётся, даст Бог, сейчас.

Часть 1.

Глава 1.

Трамвай повернул, повинуясь направлению рельс. Я стою у заднего окна и смотрю на уходящие пути. Мне три с половиной года. Именно столько – уверенность в этом объясню позже. Где-то рядом отец. За моей спиной среди остального народа.
Дорога. Мы в деревне отца. На улице – весна. На заднем дворе дома – вода. Затопило. Играю с двоюродной сестрёнкой-ровесницей. Залезаем на деревянные решётки, огородившие молодую берёзу. Оборачиваюсь на крик. Это вышел из дома дедушка. Он трясёт в нашу с сестрёнкой сторону кулаком. Я понимаю, что он хочет одного: чтобы мы слезли с решётки. Три с половиной года – если бы я был летом на год позже, то получилось бы, что дедушка нам кричал за месяц до смерти.
Я не любил ходить в детский сад. Отец работал посменно – сутки находился на работе, три дня отдыхал. В один из его выходных я просился остаться дома. Но он меня отвёл в детский сад. Это было летом, а уже зимой я уговаривал своего товарища по группе сбежать вместе со мной из детского сада. Его звали С., и он согласился. Другого товарища даже уговаривать не пришлось. Но С. перед самым днём побега отказался участвовать в нём. Я заметил, как странно выглядело его лицо в момент отказа.

Запомнил я и другое лицо – уже в другом садике, через год, когда мне было шесть, - лицо воспитательницы, на мгновенье растерявшееся, а в следующую секунду – обиженное. Перед этим я что-то в неё бросил.
Тринадцать лет спустя я слушал одногруппника по институту, которого звали М. Он рассказывал мне о том, как потерял девственность. Случилось это событие в деревне, куда он приехал летом со своим старшим братом.
В дневнике возникла запись: «Ненужная бравада. Время теперь такое – все хвалятся тем, что потеряли девственность. Значение имеет время, когда это случилось. Чем раньше – тем лучше. Сильнее эффект от слов рассказчика. Выше его гордость – он совершил великий жизненный поступок, а значит он лучше тех, кто потерял девственность позже».
Когда мы с М. шли мимо гимназии, в которой я учился, он рассказал о технике избавления от болезненного воспоминания. Оно представляется в виде предмета, а потом словно вынимается из сознания. Конечно, чтобы такое воспоминание превратилось в подобие предмета, необходимо совершить усилие. А как правильно его совершить – поможет дианетика.
Этой же весной М. привёл меня в здание, в котором собирались последователи дианетики. Там ко мне подошёл мальчик – по внешнему виду ученик 7 или 8 класса. Его маленький рост и ещё живые во мне воспоминания натолкнули на мысль о его похожести с одноклассником по имени А.
Мальчик сказал, что он давно в организации, занимающейся дианетикой, а теперь он проводит меня на сдачу теста. Этот тест поможет определить мои способности. Из его слов вытекало – способности, мной не открытые и не осознанные. Ответив на вопросы теста, я вышел в коридор и снова встретил того, кто своей рассудительностью мог быть отнесён к вундеркиндам. Он предложил мне ходить на занятия.
Запись в дневнике: «То христианство, то дианетика, то йога, то буддизм – все обещают освободить, изменить, сделать лучше. То, что они говорят, так просто, что не верится в это».
А в другой день М. показал мне фотографию, на которой он стоял в обнимку с некрасивой девушкой. М. пояснил, что познакомился с ней на выездной конференции по дианетике. Потом он стал говорить, что дианетика освободила его от ненужных, болезненных внутренних проблем. Под конец разговора он признался, что лишился девственности именно с этой девушкой.

Запись в дневнике: «Каждому – по вранью. Лицо М. в момент своего признания – лицо счастливого человека».
А уже летом этого же года я стоял среди парней и девушек, мужчин и женщин, толпившихся в небольшом коридоре одного большого здания с колоннами. Здания, возведённого в 19 веке. И я, и все они – студенты-заочники, сдающие экзамен. Коридор вёл к двум комнатам, называемым кафедрой.
В одной из таких комнат сидел старый преподаватель, любивший во время своей лекции прикладывать указательный палец к подбородку, приседать и говорить «што». Именно он принимал экзамен у заочников. Рядом с ним расположилась староста – девушка по имени Л.
Я прошёл в эту комнату, взял билет, посидел за столом напротив, вернулся и ответил. Л. потом скажет, что волновалась за всех, кому-то особенно сочувствовала. Меня похвалила.
Впервые я увидел её зимой того же года, когда приехал в университет на первую сессию. Она говорила, что я сдал зачёт по предмету, который для неё оказался сложным. Преподаватель принимал по этому предмету экзамен на дневном отделении, и Л. ему не сдала. Преподаватель оказался строгим и заочникам, сдававшим экзамен вместе с «дневниками», спуску не давал. Его фамилия была – Г.
Л. и потом, много лет спустя, будет вспоминать случай, произошедший той же зимой. Её восторг вызвало моё выступление на семинаре по отечественной истории. Преподаватель – маленькая, сухая, но строгая женщина – вынесла на обсуждение вопрос о правлении Ивана Грозного. Год назад я защищал курсовую работу на эту тему, а значит, чтобы написать её, много времени находился в библиотеке и штудировал труды историков. Тема эта меня заинтересовала, и я докопался до основных проблем, поднимавшихся учёными по эпохе правления этого царя. На вопрос преподавателя «кто что может рассказать» я поднял руку, спустился вниз к доске и выдал всё, что знал о причинах опричнины, размолвки царя и князя Курбского. Развёрнутый рассказ удивил преподавателя и, как выяснилось позже, группу студентов, с которыми я учился.
Это выступление, похоже, сблизило меня и с Л., и с парнем в тёмно-зелёной рубашке, который постоянно находился рядом с Л.

В ту же летнюю сессию, когда сдавался экзамен преподавателю, любившему говорить «што», предполагался к сдаче другой экзамен. Преподаватель – толстый, с маленькими глазами – недоверчиво смотрел на каждого, кто рассказывал ему по билету, а потом говорил, что тот не сдал. Не сдал никто. Надо было досконально знать все должности чиновников в Древнем Вавилоне, Междуречье, Древнем Египте. Так мне казалось, когда я сам вышел из комнаты с безрадостным лицом и незаполненной по этому предмету зачётной книжкой. Причина моего беспокойства казалась ясной – не сдать на первом курсе! Единственным утешением воспринимался факт несдачи всей группой. Говорили, что преподаватель – человек со странным поведением. Однажды, также принимая экзамен, он собрал у студентов «зачётки» и выкинул их в окно. Благо было лето, наверное. А однажды этого странного человека избили – скорее всего, студенты. Кто-то ещё сказал, что те «зачётки» были с проставленными оценками.
На вторую пересдачу (последняя допустимая) многие из группы приехали в нервном возбуждении. Это было понятно – несдача могла грозить отчислением. Нервничала и Л. – она появилась перед нами в солнцезащитных очках. От кого-то я услышал, что от перенапряжения у неё лопнул капилляр в глазу. «Препод» подтвердил своё реноме – когда мы все сели готовиться, он что-то стал писать в наших коричневых книжицах. Потом он скажет, что экзамен окончен и выйдет из кабинета. Каждый увидел у себя оценку – все сдали.
Позже Л. предстанет передо мной другим человеком. Не той, кто говорит только об учёбе, пусть и прямо смотря в глаза. Она расскажет о своих родителях, которых не было с ней в детстве. Она воспитывалась бабушкой. Отцу в день свадьбы не стукнуло ещё и двадцати, а матери – двадцати двух. Конечно, по её словам, в таком возрасте нельзя стать родителями, потому что родители – это те, кто несут ответственность за своих детей.
Нас с Л. объединяло не только стремление к учёбе, но и интерес к литературе. Однажды я получил от неё письмо, в котором прочитал стихи её сочинения. Их отличала мелодичность – то же ценила и Л. в поэзии.
Через год я учился уже в другой группе, но вернулся к своим хорошим товарищам для сдачи одного зачёта. В группе я увидел новое лицо – черноволосый худощавый парень, думающий о чём-то своём. Звали его Р. Лицо этого парня, всё-таки я замечал среди студентов своего факультета. Но теперь, благодаря Л. и И. (парень в тёмно-зелёной рубашке), которые уже хорошо общались с ним, я тоже вошёл в круг его знакомых.

Он, как и я, часто посещал библиотеку. Встретившись в читальном зале, позже мы вместе пошли домой. Когда мы спускались по лестнице, я начал напевать «Дождь». Он подхватил – «бурной и пьянящею волной окатило…». Это было так удивительно – спеть строки из песни с тем же воодушевлением, что царило и во мне при их напеве. Нам довелось встретиться в библиотеке ещё раз. Р. показал мне написанное собственной рукой стихотворение – «я знаю, моё дерево не проживёт и недели. Я знаю, моё дерево в этом городе обречено…Но я всё своё время провожу рядом с ним. Мне все другие дела надоели. Мне кажется, что это мой дом, мне кажется, что это мой друг». Слова эти как будто ударили меня по голове обухом. Р. – тот самый человек. Он пишет о тех же вещах, что волнуют и меня!
Запись в дневнике: «С людьми не получается так же, как с самим собой. Себя понимаешь даже не с полуслова, а гораздо раньше. Видишь чёрное чёрным, а белое – белым. Но людям надо доказывать, что чёрное – это не белое, а белое – это не чёрное. Это, при всём при этом, не самое ужасное. Самое ужасное в том, что им наплевать, считаешь ли ты белое белым, а чёрное чёрным».
Символ дерева воспринимался мной как символ потаённого хрупкого мира – этот мир, как это дерево, взращивается внутри. Неужели Р. думал также? По его глазам я понял, что в «Дереве» он видит не само дерево. Понимание больше слов. Мне никак не удавалось выразить то, что ощущалось мной как самое важное на свете. Но ощущение взаимопонимания не требовало от меня слов. С Р. всё-таки возникло предощущение, потому что он ничего не сказал. Это предощущение зародило во мне ожидание будущего взаимопонимания.
 И Л., и Р. обладали неуловимым сходством. С губ девушки не раз срывались воспоминания о литературе. Р. часто говорил о своей учительнице русского языка и литературы. Я спрашивал их о «Мастере и Маргарите» - романе, который подарил мне идею пути, которого надо держаться, не смотря на жизненные обстоятельства. Но Л. говорила только о Маргарите, поражаясь её ведьминой красоте. Р., по-моему, вовсе не читал этот роман.

Запись в дневнике: «Взаимопонимание – самое ценное, что могут дать люди. Казалось, будь оно у меня со всеми людьми, то мог бы свернуть горы. И с Л., и с Р. звучали слова, а ощущение взаимопонимания я не получал.
Но даже без полного взаимопонимания связь возникала. Было ли это уступкой? Ожидание как мутная вода: что вытащишь из неё, не знаешь. Я жил предощущением, и жизненный путь сводился к волне, увлекающей за собой, и неправильность этой жизни не означало её недействительности. Наоборот, действительность жизни вызывала сожаление, потому что ни о какой правильности речи не шло. Само же предощущение взаимопонимания, как и ощущение правильности действительности, заменялось общением, замешанным на словах».
Мне казалось, что я понимал Р., думая, что он понимает меня. Взаимопонимания я не достигал, и также как с другими людьми я забывал о белом, так и не увидев его, а чёрное стал называть белым, забывая, что это чёрное.
Р. в своих словах показывал увлечённость творчеством рок-группы, песней которой и было «Дерево». Р. любил петь песни этой группы под гитару.
Однажды вместе с Р., И. и одногруппником, которого И. недолюбливал, мы приехали домой к Р. Из квартиры направились в лес, вернулись, попили чай. В ходе чаепития к нам присоединился братишка Р. – человек с неординарным лицом. Улыбка до ушей, вздёрнутый нос с широкими ноздрями. Лицо казалось загорелым, даже нездорово тёмным. Белки глаз были мутны. Он говорил и говорил обо всём, перескакивая с темы на тему, переключая наше внимание с Р. на себя.
Мне казалось, что больше понимаю Р. после того, как прослушал альбомы той рок-группы – начиная с «45» и заканчивая «Чёрным альбомом». А Л. мне говорила, что, встречая что-то, я сначала отрицаю это. Как будто ищу изъян, вижу только плохое. «А потом – хорошее» - захотел добавить я. Ещё она заметила, что, улыбаясь, я становлюсь симпатичнее. «Надо чаще улыбаться» - подумал я.