Е. В. Д. Глава 2

Глава 2.

Р. не открывал ничего нового передо мной. Квартира, которую я снимал, оказалась недалеко от его дома, но учёба не оставляла мне много свободного времени, поэтому виделся с Р. я не так часто, как хотелось бы. Прошёл очередной год, очередное лето, пришла очередная осень. Р. пригласил меня поехать с ним в соседнюю республику на озеро, которое славилось своей чистотой.
В этой поездке я познакомился с его другом – парнем необычного типажа: невысокий рост, подростковый пушок над губой (он был студентом 4-го курса!), волосы чёрного смолянисто-угольного цвета, такого же цвета глаза, нос пуговкой. Его внешность наводила мысль о том, что предки этого парня принадлежали к цыганам. Также я познакомился с тремя некрасивыми девушками. Разочарование, связанное с этим обстоятельством, не повлияло на получение светлых эмоций от поездки. Тёплая солнечная погода, удивительно чистый воздух, а ночью – костёр, раки, песни под гитару – именно это и принесло те самые эмоции.
Р. во время этой вылазки отдалился от меня. Он старался общаться больше со всеми, но не со мной. Видя это, я ощущал своё стремление дружить, ещё идущее с детства, и в этом стремлении было больше ожидания дружбы от другого, чем её отдача. Но мой друг преподал урок не о дружбе – о том, что не надо стесняться незнакомых людей, делая что-то. Возвращаясь домой на электричке, мы всей компанией уселись в конце вагона на рюкзаках и дружно, в голос, стали петь. Петь, не взирая на большое количество непоющих людей в месте, не предназначенном для пения – именно это как будто освобождало.
В следующий раз я увидел Р. уже зимой следующего года, а, увидев, пожалел, что не встречался с ним. Он больше не говорил о лидере той рок-группы, автора песни о дереве, не цитировал строчки из других его песен. Теперь у него существовал другой герой… Человек, которого почитают в качестве бога христиане. Теперь Р. больше говорил об истине, но его слова сводились к цитированию слов этого богочеловека.
Запись в дневнике: «Р. меня обманул! Он не раз мне говорил, что далёк от Бога, и я даже не заикался на эту тему, зная при этом, что в разговорах об истине надо касаться Бога. Теперь Р. – ярый христианин, и его Бог – не тот, о ком знаю я».

Весной он ушёл в армию, а я устроился на работу.
Запись в дневнике: «Что люди? Что я? Что я сделал для того, чтобы найти верный путь? Идея пути хороша, но что идея без жизни? Попытался найти человека, который поддержит эту идею. А ты объяснил кому-нибудь эту идею так, чтобы тот её понял? Взаимопонимание без объяснения? Нет такого человека…Хорошо: нет, так нет. Нашёл занятие для своей жизни. Юриспруденция. Законы, законы…А это занятие помогло тебе встать на правильный путь? Нет. Учёба закончится, даст Бог, через год. Уже пошёл работать. А работа – это способ получать деньги, а также приобретение опыта. Говори о приобретении опыта – значит говори о том, что будешь отворачиваться от своей идеи. Разве это не понятно? Но это неизбежно, ибо я не знаю, что должен сделать, чтобы встать на правильный путь».
Начальником для меня стал большой человек с жидкими чёрными волосами на голове, хитрыми глазами того же цвета и улыбкой, делающей заявку на весёлый нрав её обладателя или, как минимум, хорошем настроении в данный момент времени.
Запись в дневнике: «Во время учёбы я заталкивал в свою голову тонны знаний. Кому как, а их объём для меня измерялся в тоннах. Забивая ими свои мозги, разрабатывая логическое мышление, я не двигался по правильному пути…Так и теперь, придя на работу, я вступал на дорогу воплощения знаний. Но как иначе? Работа ради денег. Деньги – на жизнь. Разве я буду тем, кто живёт за счёт небогатых родителей? Нет, мне надо встать на ноги, заработать определённую сумму денег и тогда подумать о воплощении «идеи пути». А чтобы совсем не потерять направление к этому пути, я буду писать. Нечто, похожее на стихи – потому что, кому бы я не показывал плоды своего творчества, каждый раз огорчался отсутствию эмоций на лице прочитавшего».
Получалось следующее: успокоенный самим собой, я печатал документы, проводил собрания кредиторов, перелопачивал кипы накладных и получил через месяц свои первые тысяча двести.
Одно предприятие – обанкротившийся производственный кооператив – мы принимали от не слишком старого, но уже немолодого человека. Он не мог говорить, как обычно говорят, он двигался шажками. Взгляд его виделся скорее застывшим, чем живым. Потом начальник мне скажет, что у этого человека болезнь Альцгеймера. Раньше, как и мой босс, он брал предприятия, банкротил, ведя активную жизнь, а теперь охваченный болезнью медленно подписывал документы дрожащей рукой.

Мой начальник однажды скажет, что живёт, вырывая в этой жизни свой кусок. Надо не уступать местной администрации, конкурентам, надо быть «голодным волчонком».
Год спустя, уже в ранге выпускника университета, я переехал вместе с коллегами в подвал того же здания, в котором до этого мы занимали один из кабинетов на третьем этаже.
Появились новые коллеги. Одна из них – смешливая девушка по имени Т. Она вела себя как подросток, но по паспорту ей стукнуло 20. Непосредственность – вот, что её выдавало. В первый день нашего знакомства она приподняла свой джемпер и показала мне плоский живот, сказав при этом, что потолстела. Что-то наивное могла сказать и шефу, но тот только смеялся. Его брату, работавшему у него водителем (все понимали, что в этой профессии было больше формальности, ибо шеф таким образом показывал, что не отдаёт просто так свои деньги), Т. сказала, что никто из девушек ему «не даёт», потому что ему за 35. Старший брат шефа, не отягощённый большим самомнением, не обиделся…Хотя, возможно, что-то похожее проскользнуло в его сердце. Я бы обиделся.
Т. устроилась секретаршей. Кроме неё моими новыми коллегами стали бухгалтер и два юриста. Восемь-девять часов своего дня я стал проводить вместе с этими людьми. Их влияние на меня никак не увязывалось с «идеей пути». Работа, отношения с этими людьми – всё это походило, как если бы, зная о пути, по которому должен идти, я вдруг ушёл в сторону от этой дороги в лес и стал валить деревья, заводя по ходу лесоповала отношения с другими мастерами топора и пилы.
Такого положения не существовало в университете – находиться с кем-то рядом постоянно, не имея возможности остаться одному. Оценивая своих коллег, я словно слышал Л. – первым делом я замечаю недостатки.
В юристе – человеке маленького роста – для меня выделилась одна особенность. Он словно был слепым, то есть он смотрел, но так, как смотрели бы мёртвые люди, если бы допустили их нахождение среди живых. Он мог ругаться, веселиться – выражение его глаз оставалось таким же безжизненным.

Другой юрист напомнил мне одноклассника И.Ш. Тот же сумеречный взгляд исподлобья, улыбка, похожая на усмешку сумасшедшего человека, спонтанно громкий смех, желание в споре отстаивать свою точку зрения до конца, несмотря ни на что, словно в этом споре решалась вся его жизнь.
Первый казался мне злым, второй – добрым. Хотя мои братья на одном из общих застолий выдали истину, вынесенную, видимо, ими из жизни – людей нельзя делить на добрых и злых. Каждый человек одновременно и зол, и добр. Кто-то зол больше, чем добр, и наоборот. Но я всё же тех, кто был более зол, чем добр, называл злыми, а тех, кто более добр, чем зол, добрыми. Иначе как самому стремиться стать добрым, не умея делить людей на добрых и злых?
Первый юрист постоянно подлавливал меня на разных моментах работы. Критиковал даже за выбор музыки, которую я ставил, работая за компьютером. Его смех вкупе с омертвелыми глазами казался мне звуком царапания гвоздя об стекло. В конце концов, в один из перерывов в работе, когда на диванчике в помещении, служившем одновременно и приёмной, и комнатой отдыха, собрались два юриста, два бухгалтера («старенькая» и «новенькая») и Т., первый юрист заявил, что я настучал шефу на них, то есть сообщил ему, что те не работают в его отсутствие.
Запись в дневнике: «Так и есть – мне не нравится, когда меня публично выставляют плохим, а уж тем более по тем причинам, которые не являются частью действительности. Не нравится, когда говорят о моих качествах, о том, что они плохие, о том, что мне следует исправиться…Я тяжело воспринимаю критику в свой адрес. А что касается действительности – совсем не лезут ни в какие ворота слова о моих поступках, оцениваемых с колокольни одного человека, увидевшего и услышавшего то, чего не было в этой самой действительности.
Теперь меня назвали стукачом, но я не из тех, кто стучит на других – это точно. Со школы так повелось: стукач – плохой человек. Такой человек уже как человек неприятен для меня. В одном из разговоров шеф спрашивал меня о коллегах, и я выдал ему факты по работе, и не более того. Первый юрист подслушал этот разговор и вот, пожалуйста...».
После его заявления взгляды второго юриста и бухгалтеров в мою сторону вмиг похолодели. Мои объяснения ситуацию не повернули вспять. Но вскоре, возможно, из-за того, что первый юрист не всем в коллективе нравился, а, может быть, время лечит не только раны, хорошее отношение бухгалтеров ко мне вернулось.

На одной из общих посиделок после работы по случаю чьего-то дня рождения второй юрист, улыбаясь и выдавая за шутку, напомнил мне о том событии. Если бы напомнил первый юрист – это в порядке вещей, злому злое, а добрый? В его устах эти слова казались несправедливее. Я разгневался так же быстро, как вспыхивает спичка. Сквозь зубы я пригласил этого юриста на отдельный разговор на улице. Уже там я ограничился тем, что назвал его подлецом, а уже потом вёл себя с ним недружелюбно.
Запись в дневнике: «Возможно, случается так, что я кажусь кому-то хорошим, и когда этот человек узнаёт, что я поступил плохо, то как будто обижается, или иначе говоря, разочаровывается во мне. Напоминая мне о плохом во мне, он надеется на что-то…На то, что я исправлюсь?».
Бухгалтерами работали женщины или девушки, как они любили, чтобы к ним обращались. Обе – одного возраста, с детьми, не замужем. Одна из них была разговорчивее второй. Эту первую бросил муж, который, как получается, по этой причине хорошим человеком считаться не может. Её причёска – полукаре – не добавляла ей красоты. Намёк на молодую и простую девушку не проходил – к 30 юной оставаться невозможно. Два передних зуба неправильно срослись – это портило уже улыбку, но и причёска, и зубы не отменяли в ней хорошего человека. Не отменяли отзывчивости и готовности прийти на помощь в работе по первой просьбе. В её глазах горели огоньки напополам с необъяснимыми переживаниями. Однажды она не вышла на работу, никого не предупредив заранее. Её отсутствие продолжалось две недели. Шеф решил её увольнять, но она появилась, рассказала только ему о причине этого отсутствия, поработала месяц и уволилась.
Это увольнение произошло весной уже следующего года. В то же время Т. неожиданно уехала в Москву. Как сказала мне второй бухгалтер, Т. поехала на пластическую операцию. Т. не жаловала свой длинный тонкий нос, который, однако, не портил её внешность. Вернувшись с новым носиком, она дала понять, что потеряла толику своего обаяния.