Топь

Топь (Казалось бы...)

версия с игры К2 http://proza.ru/avtor/konkursk2 для работы
_____

Казалось бы… Всё идёт своим чередом. Но в какой-то момент успеваешь понять, что вся жизнь – это точка. Не прямая линия, не зигзаг. Точка.

Стас топтался перед длинной и широкой топью, не понимая, как перебраться на другую сторону. На другой стороне была комната с двумя креслами, низким комодом и ветхой лестницей наверх. Наверху зачем-то был туалет, остаток рулона узкой туалетной бумаги и… выход. Выход не на крышу, а на волю. Воля в понимании Стаса – это воздух, ветер и простор. Простор – свобода взгляду, который длится до горизонта; телу, что движется легко и в любом направлении; и мысли, отбросившей затхлый хаос города.

Город остался в прошлом. Прошлое затягивалось маревом, скрывая за тонкой пеленой чужую женщину с ребёнком на руках и старуху с трубкой во рту. Трубка постоянно дымила, не различая дня и ночи. Ночью Стас открывал окна, ребёнок плакал, женщина ругалась. Ругалась на старуху, на Стаса, на жизнь, но только не на ребёнка. Ребёнок был табу. И от этого «табу», но в большей степени от женщины и дымящей старухи, Стас бежал без оглядки, пока не остановился перед непролазной густой жижей, перейти которую казалось невозможно.

Стас топтался перед невозможностью, опасливо пробуя её носком потерявшей цвет туфли, тыкал найденной тут же палкой, проверяя глубину и вязкость, кидал на середину камешки, слышал «бульк» и удивлялся, что этот бульк так похож на тот, что он знал раньше, в детстве, когда с отцом ходил на рыбалку. На рыбалке ему было скучно, потому что рыба не клевала подолгу; отец находил удовольствие в безмолвном созерцании воды, а Стас в разбрасывании камешков. Камешки под ногами были в достатке и сейчас, но подбирать их, грязные, не хотелось, да и не развлекаться он здесь собирался, а как-то двинуться уже вперёд.

Впереди – за грязью, за комнатой с двумя креслами и комодом, – вид открывался аскетичный, но приятно греющий душу. Душа Стаса радовалась суровому небу с розовой полосой над кромкой далёкого леса и колыхающимся высоким травам – без натоптанных тропинок, без проложенных дорог; что ждало его там, за травой и лесом, было совсем не важно. Важно лишь то, что он чувствовал. А чувствовал он, что будет свободен, если перейдёт через топь.

Топь для него имела особенное значение. Она выпустила его однажды сама – мать не докричался – и с тех пор Стас хотел и боялся повторения пройденного. Пройденный с того вязкого лета путь привёл его через тридцать лет в отдалённую глушь. В глуши жило мало людей, совсем было нечем заняться, но была та самая воля, от которой вскипала кровь. Кровь и дала в голову, когда безнаказанность всех и вся толкнула на первое убийство. Он и не знал, что убил, - так, вдарил мужика лопатой наотмашь, чтоб отвадить от сарайки с припасами на зиму. Но мужик оказался бабой, удар не снесла, повалилась наземь и затихла мгновенно. Стас не размышлял даже: схватил за тряпьё и волоком потащил в болото. Болото жило рядом с ним – за домом. Дом отшибленный, для таких, как он – пришлых. Но последним пришлым оказался он, других желающих за год так и не нашлось.

Не нашлось никогда и тело утопленной в жиже бабы. Искали её недолго, забыли быстро, но и дорогу к дому на отшибе забыли тоже. Стас поканителился какое-то время в безлюдье и двинулся дальше. Свобода среди людей не то же самое, что одиночество без них.


__________________________________________

Ход ведущего:

Непредвиденная ситуация: Герой видит узкую гать через топь. Двоим не разминуться. Посреди гати, в мареве, смутно различима фигура не то женщины не то ребёнка.

__________________________________________

Второй ход игрока:

Он жил перекати-полем, шабашил по теплу, снимал углы в осень-зиму. Весной в забегаловке на трассе забил бомжа, харкнувшего ему в стакан водки, чтобы тут же забрать и выпить. Толстая баба в подсобке визжала в телефон «убивают», пока Стас не приложил её стулом. Выгреб кассу и ушёл в ночь.

Шёл по лесу, не глядя под ноги. А утром как споткнулся,– топь.

Огляделся. Место глухое, странное. Деревья в три обхвата – вроде живые, но словно мёртвые. Шептачи в верхах и понизу… Замиражило сразу. Солнце блином укатилось в болото, туда же пали сосны, утянулись голосящие по-человечьи птицы. Пустошь вздыбилась, жижу разнесло от края до края, и не было в ней ни просвета, ни добра. Стас ошалело смотрел вперёд, оборачивался, делал шаг влево, вправо, везде чувствовал провал и понимал, что стоять может лишь там, где встал. Сколько простоял, уже не помнил, но впереди забрезжила вдруг комната с комодом, заново образовался лес, поднялись волнистые густые травы, и небо окрасилось розовым. Пока разглядывал свободу, среди болота проявилась женщина, поманила за собой и сошла с невидимой тропы вглубь. По пояс в грязи, тяжело и медленно, она перебиралась на ту сторону, которая предуготовлялась Стасу.

Стас смотрел, не мигая, не шевелился, не пытался окликнуть, хотя внутри него зрела ненависть. Он узнал этот облик, и эту фигуру, и эти плавные, как у птицы, движения – даже теперь, когда брела она, утопая, её руки казались крыльями. «Лебёдушка моя,– всплыло в памяти. – Лебедь белая… От кого ж ты принесла ко мне чёрного?»

Женщина выползла на чистый берег, стала прозрачной и истаяла возле комнаты с глухими стенами.

– Ага-а! Обломалась! Да вот тебе! – Стас очнулся и как с цепи сорвался. Широким взмахом ухнул в топь. Перешла она – перейдёт и он. Успел подумать – и увяз по плечи.


__________________________________________

Ход ведущего:

Препятствие «Антагонист»: Антагонист дразнит героя, перечисляя его неприглядные и постыдные поступки.

__________________________________________

Третий ход игрока:

          – Ага-а! Обломалась! Да вот тебе! – Стас очнулся и как с цепи сорвался. Широким взмахом ухнул в топь. Перешла она – перейдёт и он. Успел подумать – и увяз по плечи.
         Это было так неожиданно, что на секунду он решил, что умер. Но её голос в голове прозвучал явственно:
         «Мне попить кофе или заняться сексом?»
         «Я не знаю, тебе видней», – его ответ тоже.
         «Нет, ты мне скажи, я не могу выбрать!»
         «Ни то, ни другое».
         «Как? А что тогда?»
         «Сама думай».
         «А-а… Тогда я пойду в туалет!»
         – Дура. Мать твою! Какая ж ты была дура, а я на тебя повёлся.
         Он рванулся, намереваясь вылезти из топкого морока, но морок оказался сильней. Не утопленной осталась одна голова. Стас проворачивал её в густом месиве, как гаечный ключ по сорванной резьбе. Пытался увидеть, что позади или сбоку. Спустя время осознал, что ищёт дуру, испоганившую его жизнь.
         – Где ж ты, мать твою?! Ведь только что была. Куда пропала…
         «Да никуда. Смотрю, издеваюсь. Смеюсь».
         – Вытащи меня!
         «Сам свалился – сам вылазь».
         – Я ж из-за тебя в эту гадость вмялся!
         «Да что ты? Бросил меня на бабку, а она из ума выжила. Я одна вас троих тянула».
         – Ублюдка своего мне подсунула, я не обязан…
         «Он твой».
         – Блять, он негор!
         «Так и я не русская. Хоть бы узнал сначала, откуда я родом».
         Стас рванулся и вытянул руку. Рука сама собой сложилась в фигу.
         – Да фигли ли ты мне лапшу вешаешь? Поверил я, ага. Ты белая, откуда б ни была.
         «Я крашеная!»
         – Нагуляла, так признай! А то лепит она из меня… курчавого.
         «Курчавые – бабы у тебя. Я видела. И в машине, и в лифте».
         – К-какой лифт?! Ты как… Вот ведьма! А ну пошла вон из моей башки.
         «Не раньше, чем утопнешь».
         – Ну, значит, будь по-твоему, – зло ответил Стас и дёрнулся вниз. Топь колыхнулась, ожила, не позволила. Внезапно схлынув, освободила тело до пояса.
         – Ах ты… – с яростью саданул кулаком по грязи. Как по бетону. – Что тебе надо? Чего ты хочешь?!
         «Сам думай».
         – Ну и что тут думать, – вдруг успокоился. – Подохнуть ты мне не дашь, а жить я уже не могу. Пустота внутри. Помнишь, ты говорила: «Через миллион здесь будет…»
         «…пустошь. И зверёк подземный. Это ты».
         Сначала смехом зашёлся живот. А потом надорвался хохотом Стас:
         – Как ты ошиблась! Я не зверёк! Я – пустошь. Не спасают ни бабы, ни водка. Только ты одна… держала меня. Отпустила – получите.
         «И куда бежал?»
         – Домой. Чёрт… Неожиданно.
         «Вспомнил?..»
         – Та самая комната? Да?! Ты про неё знать не можешь. Я не говорил никому. Не тебе.
         Стас замер. С опаской огляделся. Вслушался. Никого.
                Ни души. Ни звука. Зыбкий полог тумана упал на невидимый лес. Высокие травы тонули во тьме. Комната с комодом из далёкого детства призрачно мерцала над странным болотом, где неведомо как очутился Стас.





http://proza.ru/rec.html?2021/10/02/1080
http://proza.ru/rec.html?2021/10/13/502
http://proza.ru/comments.html?2021/10/23/1744

____________________
____________________

Первый чистовик

ТОПЬ

          Казалось бы… Всё идёт своим чередом. Но в какой-то момент успеваешь понять, что вся жизнь – это точка. Не прямая линия, не зигзаг. Точка.
          Стас топтался перед длинной и широкой топью, не понимая, как перебраться на другую сторону. На другой стороне была комната с двумя креслами, низким комодом и ветхой лестницей наверх. Наверху зачем-то был туалет, остаток рулона узкой туалетной бумаги и… выход. Выход не на крышу, а на волю. Воля в понимании Стаса – это воздух, ветер и простор. Простор – свобода взгляду, который длится до горизонта; телу, что движется легко и в любом направлении; и мысли, отбросившей затхлый хаос города.
          Город остался в прошлом. Прошлое затягивалось маревом, скрывая за тонкой пеленой чужую женщину с ребёнком на руках и старуху с трубкой во рту. Трубка постоянно дымила, не различая дня и ночи. Ночью Стас открывал окна, ребёнок плакал, женщина ругалась. Ругалась на старуху, на Стаса, на жизнь, но только не на ребёнка. Ребёнок был табу. И от этого «табу», но в большей степени от женщины и дымящей старухи, Стас бежал без оглядки, пока не остановился перед непролазной густой жижей, перейти которую казалось невозможно.
          Стас топтался перед невозможностью, опасливо пробуя её носком потерявшей цвет туфли, тыкал найденной тут же палкой, проверяя глубину и вязкость, кидал на середину камешки, слышал «бульк» и удивлялся, что этот бульк так похож на тот, что он знал раньше, в детстве, когда с отцом ходил на рыбалку. На рыбалке ему было скучно, потому что рыба не клевала подолгу; отец находил удовольствие в безмолвном созерцании воды, а Стас в разбрасывании камешков. Камешки под ногами были в достатке и сейчас, но подбирать их, грязные, не хотелось, да и не развлекаться он здесь собирался, а как-то двинуться уже вперёд.
          Впереди – за грязью, за комнатой с двумя креслами и комодом, – вид открывался аскетичный, но приятно греющий душу. Душа Стаса радовалась суровому небу с розовой полосой над кромкой далёкого леса и колыхающимся высоким травам – без натоптанных тропинок, без проложенных дорог; что ждало его там, за травой и лесом, было совсем не важно. Важно лишь то, что он чувствовал. А чувствовал он, что будет свободен, если перейдёт через топь.
          Топь для него имела особенное значение. Она выпустила его однажды сама – мать не докричался – и с тех пор Стас хотел и боялся повторения пройденного. Пройденный с того вязкого лета путь привёл его через тридцать лет в отдалённую глушь. В глуши жило мало людей, совсем было нечем заняться, но была та самая воля, от которой вскипала кровь. Кровь и дала в голову, когда безнаказанность всех и вся толкнула на первое убийство. Он и не знал, что убил, – так, вдарил мужика лопатой наотмашь, чтоб отвадить от сарайки с припасами на зиму. Но мужик оказался бабой, удар не снесла, повалилась наземь и затихла мгновенно. Стас не размышлял даже: схватил за тряпьё и волоком потащил в болото. Болото жило рядом с ним – за домом. Дом отшибленный, для таких, как он – пришлых. Но последним пришлым оказался он, других желающих за год так и не нашлось.
          Не нашлось никогда и тело утопленной в жиже бабы. Искали её недолго, забыли быстро, но и дорогу к дому на отшибе забыли тоже. Стас поканителился какое-то время в безлюдье и двинулся дальше. Свобода среди людей не то же самое, что одиночество без них.
          Он жил перекати-полем, шабашил по теплу, снимал углы в осень-зиму. Весной в забегаловке на трассе забил бомжа, харкнувшего ему в стакан водки, чтобы тут же забрать и выпить. Толстая баба в подсобке визжала в телефон «убивают», пока Стас не приложил её стулом. Выгреб кассу и ушёл в ночь.
          Шёл по лесу, не глядя под ноги. А утром как споткнулся,– топь.
          Огляделся. Место глухое, странное. Деревья в три обхвата – вроде живые, но словно мёртвые. Шептачи в верхах и понизу… Замиражило сразу. Солнце блином укатилось в болото, туда же пали сосны, утянулись голосящие по-человечьи птицы. Пустошь вздыбилась, жижу разнесло от края до края, и не было в ней ни просвета, ни добра. Стас ошалело смотрел вперёд, оборачивался, делал шаг влево, вправо, везде чувствовал провал и понимал, что стоять может лишь там, где встал. Сколько простоял, уже не помнил, но впереди забрезжила вдруг комната с комодом, заново образовался лес, поднялись волнистые густые травы, и небо окрасилось розовым. Пока разглядывал свободу, среди болота проявилась женщина, поманила за собой и сошла с невидимой тропы вглубь. По пояс в грязи, она перебиралась на ту сторону, которая предуготовлялась Стасу.
          Стас смотрел, не мигая, не шевелился, не пытался окликнуть, хотя внутри него зрела ненависть. Он узнал этот облик, и эту фигуру, и эти плавные, как у птицы, движения – даже теперь, когда брела она, утопая, её руки казались крыльями. Женщина, которая убила в нём человека, выползла на чистый берег, стала прозрачной и истаяла возле комнаты с глухими стенами.
          Стас очнулся и широким взмахом ухнул в топь. Перешла она – перейдёт и он. Успел подумать – и увяз по плечи.
          Ни души. Ни звука. Зыбкий полог тумана упал на невидимый лес. Высокие травы тонули во тьме. Комната с комодом – Стас тут же узнал её – призрачно мерцала впереди. Высоко над топью.
          Рванулся. Нет, не вылезти из морока – этот морок гораздо сильней. Не утоплена лишь голова. Стас провернул её в густом месиве, как гаечный ключ по сорванной резьбе. Тщился увидеть, что сзади и сбоку. Спустя время понял: путь к дому, в прошлое, отрезан. А будущего нет. Точка. Вся жизнь его – точка. С любой секунды в любую сторону. Но шёл он всегда в одну... Что хотел, что искал? Свободу. Полную и безграничную. Только вечным спутником брело с ним одиночество. Ни женщины не спасали, ни водка. Ни работа, ни праздность. Семья разлетелась вдребезги, ибо не было в ней для Стаса никаких прав – а сплошь обязанности.
          – О какой свободе речь там?! – прорычал в трясину. Та втянула его глубже. – Мать твою, выпусти меня!
          «Попьём кофе или займёмся сексом?» – хлюпнуло спереди голосом жены.
          – Я не знаю, тебе видней,– прохрипел машинально.
          «Нет, ты мне скажи, я не могу выбрать».
          – Чёрт. Пошла вон из моей башки!
          «Не раньше, чем утопнешь».
          – Ну, значит, будь по-твоему,– зло сплюнул Стас и дёрнулся вниз. Топь колыхнулась, ожила, не позволила. Внезапно схлынув, освободила тело до пояса.
          – Ах ты… – с яростью саданул кулаком по грязи. Как по бетону. – Что тебе надо? Чего ты хочешь?!
          «Сам думай».
          – Ну и что тут думать, – вдруг успокоился. – Подохнуть ты мне не дашь, а житья уже нет. Пустота внутри. Помнишь, ты говорила: «Через миллион здесь будет…»
          «…пустошь. И зверёк подземный. Это ты».
          Не удержался, затрясся в грязи живот. А потом надорвался хохотом Стас:
          –  Как ты ошиблась! Я не зверёк! Я – пустошь. Только ты одна и держала меня. Отпустила – получите.
          «И куда бежал?»
          – Домой. Чёрт… Неожиданно.
          «Вспомнил?..»
          – Да. Та самая комната. Но ты про неё знать не можешь. Я не говорил никому. Не тебе!
          «Так что мне надо?»
          – Что. Мне. Надо?
          Он вздрогнул. Заволновался и очнулся. Уснул стоя, да. С опаской огляделся. Вслушался. Никого.
          Ни души, ни звука. Зыбкий полог тумана упал на невидимый лес. Высокие травы тонули во тьме. Комната с комодом из далёкого детства призрачно мерцала над странным болотом, где неведомо как очутился Стас.