Товарищи! К нам едут товарищи!

               
                1.
               
                В зале было светло и свежо. Баба Луша, постаралась ночью. Шторы постирала, «угольком» отгладила, окна осветлила. Великому Ленину голову отмыла, из последних сил водрузив его бюст на тумбу. Отшкрябала полы, отмыла стулья, на пыльной люстре висела; чуть не гроболызнулась, успев смахнуть жирный налёт. Как-никак делегаты едут из-за границы. Большая редкость для начинающей страны каких-то «советов», везде пишут, — хозяев своей земли.

С утра должны появиться представители колхозов, коммун, машинно-тракторных станций, отдельных организаций, командиры агитколонн, для получения конкретных инструкций, специфичных советов. Обещал заглянуть на важное сборище, от нечего делать, прикомандированный из города, управляющий гор.трестом «Союзмука» тов.  Выскребайлов Иван Кузьмич. «А вдруг, что-нибудь интересненькое услышит, по возвращению, поведает своим!»

Погода ночью разозлилась на бардак на конкретной земле, пустила вниз дождя, увеличив толщину грязи на улице, в отбросовых ямах, на меже.

С утра пришла горластая молодёжь, — ответственная за «наглядную агитацию», за красочные «понты», развесив радостные призывы, устремления; густо натоптала, угробив чужой труд, природное бабкино усердие.
 
Но, старушка уже этого безобразия не видела. Она в затхлом чулане полуголодная спала, во снах видя свою счастливую молодость в купеческом доме, нянькой у доброй семьи, умненьких деток, когда матушка Россея одним народом ещё жила.         
               
                2.       
               
              — Тиша! Тиша! Товалищи! — постучал по столу очёчником, грузный, бочкообразный человек в кругленьких очках, с выразительными ушками по сторонам, у которого при разговоре западала буква «р», выкатывая вместе неё «л». Городской власти, добросовестный сотрудник — ответственный за культуру и политическое просветление народа, которого, свои, за глаза смешливо называют: «Так Такич!»

В зале притихли. Только где-то на задних рядах, продолжало что-то хрустеть. — Так! Так, товалищи! У нас мыши???.. (удивлённые глаза) Воздух окончательно затих. Но «грызня» продолжалась. Многие повернулись. На коленке изучая свежую прессу, крепкими зубами грыз сухарь собственный корреспондент районной газеты: «Мы, не они!» товарищ Ничипорук-Загрызайло.

«А-а! Так это ж Феликс! Он на ухо, слегка пришибленный!» — подпрыгнув, качнула мощными грудными выступами молоденькая секретарь комсомольской ячейки артели «Кожвыделзагот», рыжая Зина Подшибайкина.

Щуплый высокий Феликс, спокойно перенёс чужой обвалистый смех, гнуто встал, расправился, поверх очков глядя в тёмную массу, сказал: «Я читаю последнее слово товарища Сталина, о создании политотделов в совхозах и МТС».
 
Чумазый случайный тракторист, из-за поломки, и отсутствия запасных частей, очутившись здесь, удивлённо завертел головой, во всеуслышание брякнул: «Кто такия?.. Уж над нами и так всяких понукальщиков хватая!!!»

Его резко успокоил из среднего ряда, молчаливый подозрительный тип, в кепи на самые уши, всегда что-то записывающий в жёлтый блокнот. Жилистый технарь МТСник хотел домой, к семье, поэтому не стал рисковать, лишнее спрашивать. Смех резко обрубился, трусливо стих.

Мимо здания на всех порах слышно пронёсся извозчик, точно уже на пьяных «газах», обрызгав приличную даму, свежей грязью, и ещё одинокую худущую корову, задумчиво жевавшую пустую жвачку, интуитивно похлёстывая по худым конечностям, обгаженным хвостом.   
               
                3.
               
   — Так! Так,  товалищи! — вновь ожила верхушка. — Так! Так! Как вы знаете уже, к нам едет глуппа делегатов из Чехословакии.  Многие не догадываются, что пелвым голубем мира, оттуда, к нам плилетал товалищ Юлиус Фучик.

   — А куды, и кода прилетал? — раздалось из средины, вылетев из уст не опохмелившегося товарища Жвакова. Владимир Терентьевич, действующий инспектор по контролю за исполнением нарушений при производстве галош, замял чепец в кряжистых руках, искренне желая знать правду.

   — Товалищ Фучик, впелвые плиезжал в Советский Союз в 1930 году в составе лабочей делегации. По плиглашению коопелатива «Интелгельпо» основанного в 1925 г. недалеко от голода Флунзе пелеселенцами из Чехословакии.

Народ в зале радостно зашушукался, духом воспрял: «Надо же… переселенцы! Не побоялись! Значит, империалисты чувствуют: Мы на правильном пути! Товарищ Сталин правильную дорогу всему миру указывает!»

   — Так! Так! Не в бане товалищи! Не в базалной лавке! Так от… в довесок: Делегация та, ездила в Чехословацкую сельскохозяйственную коммуну с целью ознакомиться с жизнью своих коммуналов, а также с колхозным стлоительством.

   — Ну, и как им это строительство? — подскочил молодцеватый Генка Стручков, — можно подробней пжалуйста! Но, и просветлённого избача из колхоза «имени Когановича», осадил всё тот же непонятный тип, успев зафиксировать его тоже в жёлтый блокнот. Масса поняла: Лучше в те записи не попадать! Поэтому, смирно ждала продолжения, мужественно сглатывая голодную слюну.   
               
                4.

            Вдруг, дверь широко открылась, и в зал, в яркой подпоясанной косоворотке, впорхнуло стремительное тело местного рифмоплёта. На поэте, Никаноре Осиповиче Довгыдло складно восхваляющего революцию и её последствия, не было лица, а в нём крови: 
   — Товарищи!.. Только сейчас передали: «Скончалась наша любимая Клара Цеткин!»

Зал траурно загудел. Только один человек сидел в углу, и не знал «Цеткин» - это было видно по глазам.

   — Вы кто, товалищ? — спросил Так Такыч, угрюмого бородатого мужика, удивляясь его пожилому и «рваному» присутствию здесь в целом.

Тот, покорно встал, с уважением старорежимно поклонился, испуганно посмотрел на «странного» фиксатора чужих мыслей, внятно сказал:
   — Дык я техник по племянному делу, эта на. Фамильля моя, Семянной, эта на.
По залу вновь рябью проплыла смешливая волна.

   — Товалищ Семенной… а вы с какогу колхозу?
   — С «Красного вымя», с Заблудья… что тама! (показывает рваной рукой) — а чтось?
   — А что, у вас не проводится культ-полит-плосвет лабота?
   — Ну-у, говорять-то многа, эта на… и в избе-читальне, и так, кажную поди няделю гоняють по всяким собраньням… эта на… сходы… разъяснения… долбёж. Тольки мне не с руки там лынить! Я жа техник… мне племянное дело никак загубить нельзя. На меня у руководства большая надёжа. А ета Цетка, у нас не была! Точнась! Не-э! Я бы сразусь таку фамильлю запомнил, эта на. 
    — А зачем вас, такого несознательного, отстающего колхозника, прислал к нам (смотрит в записи) — товарищ, Глеб Глымбовский.
    — Сказав — больша некого! У нас счаса полный зуд… сенокос… «всякого» заготовка… а у меня, гворит, память добрая щё! Другий, какий, молодый комсомолец не запомня, што я услушу, и на языке потом принесу, эта на! 
               
                5.

            Все, достойно перенесли это горестное известие; без слёз, без паники, кроме Фаи Печень. Крепенькая, черноволосая еврейская девица в новеньких полусапожках, в ситцевом красном платочке, со значком «вождя» на груди; уже заплаканная, без разрешения встала, взяла слово: «Товарищи! Вы знаете, какое горе мы заимели, кого мы потеряли?.. (всхлипывает, мучает нос)

Чёрно-серая масса «занекала», закивала головами, готовая слушать ранимую комсомолку. Фабричная барышня, жёсткий ликвидатор безграмотности, многим подшефная, руководитель кружка: «Шитья и лепки», вроде как противница браков, корпусом подалась вперёд, по памяти, утверждающе зачитала:
   — В странах, где к власти пришел пролетариат, домашнее хозяйство — самая отсталая, мелкая и калечащая форма тяжёлого ручного труда! Поэтому, оно должно быть включено в общую экономическую систему, ради превращения домохозяйки из рабыни, в свободную личность, с правом всякого выбора…
(прокурено кашляет, увеличивает звук)
   — Цеткин была за нас, — женщин! Ура-а, товарищи!

На эмоциональной волне, Печень хотела достать папиросы, закурить, да вспомнила, что забыла их в лавке выдачи населению керосина.
 
Истомлённый зал, жиденько поддался на просьбу ярой феминистки, которая, словно в образе «покойной», фальцетисто уже затягивает «Интернационал», — вынуждая прямиться весь зал, следом — президиум, подлаживаясь звуком под чей-то «первый» истошный голос, слева – хриплый прокуренный бас.

Люди пели, а ершистые грязные воробьи, не моргая, стояли кучкой на откосе окна, и смотрели в тёмный зал, слушая мощь раздирающих звуков, не понимая слов:

                …Весь Мир насилья мы разрушим
                До основанья, а затем
                Мы наш, мы новый Мир построим:
                Кто был ничем, тот станет всем.

                Довольно кровь сосать, вампиры
                Тюрьмой, налогом, нищетой!
                Для вас - вся власть, все блага Мира,
                А наше право - звук пустой.

                Мы жизнь построим по-иному,
                И вот наш лозунг боевой:
                Вся власть - народу трудовому,
                А дармоедов всех - долой!..

Отпели, сели, остыли. Улетели воробьи, прилетели тёмные вороны.            
               
                6.
 
       Вновь постучали по столу, прокашлялись:
     — Так! Так! Ушли в бок! Не в тему диспуты, хор. И так, так, длузья, единомышленники! Я вчела был у «Пелвого». Целый час внимательно слушал товалища Втоличного. Во-т!
(открывает обрывочные и хаотичные, и вкривь и вкось — записи)

    — Кхе, кхе, зачитываю: «Не упасть лицом в глязь… вылизать её… нечистоты… так! так!.. — покласить, побелить, заштукатулить, так, так… Плакаты, стенды, агитка на высочайший уловень... уболные… флаги… Классные уголки насытить длужбой и блатством… Импелиалистов, тлоцкистов, кулаков и попов штыком в зад… так! так!.. Пьяниц изолиловать… плоституток изь… так! так!.. Фелмы… скотину… телятниц отмыть от гов… так! так!.. 
(всё бубнит, ищет более, менее связные длинные предложения)

     — Для показу отоблать сплавных колов, таких же скотниц и долодных доялок… влучить тексты… заучить ответы… так! так!
(дальше читает молча)

В зале мгновенно родился, вспыхнул смех. Специалист по племенному делу, закрывает картузом выщербленный рот.

   — Что я товалищ Племенной, сказал смешного?
   — Не серчайте, товарищ начальник. Я Семенной, эта на! Спрашиваете… значить отвечу… так сказать, чобы братьев наших из той Чахлавакии наперёд не удивить. Вы тута, счаса, читали про справных тёлок, бабонек и таких жа коров, эта на. Так, голодно у нас! Чижолая жизнь настала… не для показу гостям… Развешь вы не знаете, товарищи хорошие, что колхозы наладом дышуть, нам-то кушать нечего. Вот я, со вчерашняво ничова в рот не брал. Я тута пред этим глазком одним глянул на ваши щи да рассолы в столовой для пролетариев. Удивлён я товарищи дорогие… тута меня поддержуть из других колхозов, уж больно разница большая у нас с вама господа хорошие по факту имеется. Так я спрашиваю… а есля это увидят товарищи гости, а? Возьмуть товарищу Сталину с вопросами напишуть... что тоды, а-а?

Семенной говорил, прямо выдерживая взгляд на трибуну, на центральный портрет улыбающегося счастливого «Ильича», чувствуя боковым чутьём, как его пожирает глазами, тот, в выцветшей гимнастёрке, со значком «готов к труду и обороне». Но колхозник держался, продолжал нести.
 
Его поддерживали, из колхозов: «Ленина», «Светлого пути», «Пахаря», «Ворошилова», «Павлика Морозова», «Бойца Особой», и «Мира с Маем». Больше всего единомышленников было из «Красного лаптя», «18-го партсъезда», и «Пути вперёд!»

Не поддержали рваного оратора, не сговариваясь, два каких-то мутных типа, в одинаковой синей форменной одёжке, и тот, с исписанным жёлтым блокнотом. 
               
                7.

           Вдруг ведущего позвали в коридор, к телефону.
Уходит, возвращается, взбирается, пыхтит, доносит:
     — Товалищи! «Пелвым» окончательно плинято лешение… делегатов, лешено везти в колхоз «Светлого пути», в село Велхние Качаны… потом, если захотят товалищи чехи, покажем коммуну, имени «ОГПУ».

Вспотевший Так Такыч, он же Блин Моисей Исаакович, глянул на товарища с хитрым лицом, в гимнастёрке, который всех брал на карандаш. Тот согласительно повёл веками, холодно оглядел покорный зал, мол: «Всё идёт по плану»
      
Неожиданно, в коридоре залаяла собачонка. Народ  заудивлялся. Тихонько распахнулась дверь, просунулась лопатистая густая бородища, из-под ног в лаптях, вылетела дворняжка, по залу пробежала, на людское сборище агрессивно залаяла.
 
Лохматая голова, постукивая впереди крепкой палкой, голодным голосом, просипела:
   — Здеся братцы, общество глухих и изнемОжденных?
   — Плямо! —  недовольно рыкнул круглый Блин, — равнодушно избавляясь от заветшего старика.
   — Постойте, дедушка! — вскинулась маленькая худенькая женщина, с очень голубыми глазами, с русой косой через тоненькое плечо, с узорчатым ободком на голове. Как представитель артели: «Дерпуговица», она, рекламно выкручивая на груди большую деревянную пуговицу, продолжила:
   — Пойдёте дедушка прямо… мимо общества: «Соц.ковки и перековки», по праву руку увидите общество: «Воинствующих безбожников»

Услышав последнее, тощий старикашка, сначала трёт заслезившиеся от голода глазницы, начинает креститься, что-то шептать про конец света, про людскую слепоту, почему-то, опоздавшего уже Архангела Гавриила.

  — А тамочки, за углом увидите ваше… там ещё на двери, сеятель нарисован, густо разбрасывающий зерно.
  — Благодарствую девонька, — низко раскланялся старик, прося шумную собачку покинуть важный зал. — Многие лета тебе добрая душа… и многих деток! И чтобы — всех выживших! Храни нас заблудших и слепых, всевышний!
(бесшумно, мягонько прикрывает за собой дверь, оставляя в зале после себя запах неухоженной старости и быть может, — скорого конца)   
               
                8.

    — Вы, товарищ Хрипатый, помните! Вы фотограф! Ваша задача, снимать нам нужный ракурс… не жалейте плёнку… улыбайтесь, щёлкайте и щёлкайте. Может что-то интересное и выщелкните, — говорил упитанный розовощекий ГПУшник, большого чину, иногда поглядывая на портрет священного шефа на стене.

    — Запоминайте всё, что будут говорить гости, процеживайте, запоминайте. Никто не должен знать, что вы знаете язык. Держитесь простачком… можете лишнее болтать… выпить много перед этим…

     — Как лишнее? — смутился провокатор, платный секретный сотрудник, бывший работник Коминтерна. — Люди же потом на меня и напишут…

     — Пусть пишут! Это самые правильные граждане: кто замечает, слушает, информирует. Как вы, товарищ Хрипатый не поймёте… что именно с такими сознательными людьми мы придём досрочно к коммунизму. Их миллионы! Они наша опора и глаза! Мы создали условия… вкинули в общество дрожжи… и оно заиграло, забурлило… понеслось… выявляя на лицо сущность каждого гражданина. Сознательный и преданный глаз, он всегда заметит врага! А их знаете, сколько ещё ползучей жирной вшой, скрытно ползает и разъедает нашу любимую родину. Понимаете, прошло всего 16 лет… а мы уже выковали нового человека, — советского! До последней косточки, преданного идеям всеобщего счастья, строительства коммунизма, братского равенства. Вы, я вижу по глазам, даже не понимаете, какое нам выпало счастье жить с вами в это время, под чутким руководством партии большевиков и товарища Сталина.

     — Я всё понимаю… всё… всегда… даже ночью вскакиваю — понимаю… — что-то мямлил перепуганный провокатор, желая скорее смыться из этого сытого и вооружённого кабинета.

Особый человек подходит к столу. Угол… пухлая папка, её распирает от доносов.
     — Вот! И это только за последние месяцы!

     — Простите! А колхозников я тоже должен слушать, фиксировать, запоминать?

     — По-возможности… не лишнее… хотя за ними другие будут следить…


                9.
      
    — Как думаете, здесь написать: «Да здравствует?.. или всё же Слава!»
    — Я думаю… слава величайшему из великих! Нет!.. Нет!.. Лучше: «Гению человечества - СЛАВА!» а здесь его портрет во весь рост.
    — У нас с «ногами» нет!
    — Не переживайте товарищ Безменов… скоро должны подвезти с «ногами»… я просил ещё с трубкой в руке, ещё с пионэрами кругом. Художники уже как полгода выводят дорогие морщинки маслом… так что, подготовились мы с душой, сознательно.
 
Рядом с клубом, бегают оборванные голодные дети, пытаясь заглянуть в окно, увидеть приготовления к приезду чужеземных гостей.

Дородный, породистый мужчина, с чёрными усиками «метёлками» под носом, поскрипывает новыми хромовыми сапогами, не снимая с груди правую руку. На боку кобура: там живёт наган, от врагов недобитых — защита. Во рту дорогая трубка, приятный табак. Зеленоватый френч, уже со спины маловат, икры налиты, чувствуется: здоровья ещё ого-го! Хотя «Первому» уже давно за пятьдесят.

Кивком головы подзывает двух милиционеров, те, что-то кривенькой бабке объясняют поодаль.

    — Вы товарищи блюстители порядка, — спокойно начал самый главный в округе, — зарубку сделайте на памяти! Я о том, что пайком и формой можете поплатиться, если во время прохода делегации, хоть один оборванец попадётся на глаза, к нам приблизится.

Милиция на выправке. В глазах, глубинные, новым строем удачно привитые, — страх и покорность:
    — Всё ясно, товарищ «Первый!» Мы раб-боту провели! Но-о! Понимаете… родители все на труде… план, нормы, выработку государству дают… а малышня дома, сама по себе. Понимаете… это же дети! Они любопытны… возьмут и выскочат наперерез делегатам.    
    — Закрывайте на замки!
    — Да у них и замков-то нет! А если пожар, товарищ Вторичный?

Подходит в упор, на стражников дышит дорогим табаком, в глазах наливается сок гнева:
    — Вы я вижу молодые… братья что ли?
    — Так есть, товарищ «Первый!» Мы братья, Антон и Антип Русаки! Из Зачатков!
    — Время есть… соберите всех в одну кучу… ну, я не знаю… в одну хату… даже ту конюшню… — заприте! Старуху, какую посадите, пусть читает им сказки про Ивана Дурачка и его каурую кобылку!
    — Будет сделано, товарищ Вторичный! Мы мигом! И Русаки задвигались к конторе, за подмогой, обретая успокоение души, окончательное счастье.
               
                10.
               
                Через три дня, с РИКа, представитель, привез Крайкомовскую внезапную директиву. «В целях выполнения в полном объёме хлебофуражного баланса района, исключить раздробленность сил и возможностей, посему произвести слияния соседствующих колхозов: «Светлого пути» и «Пути вперёд», в один «Путь».

Оторван народ от работ. Согнали активисты, обеспечили явку, сидят в стороне курят, дымят, вместе с забитой массой не могут определиться. Чувствовалось: колхозникам поднадоело слово «путь», хотелось чего-то новенького, с перспективой.
 
Ударнице последнего крупного надоя Митрофановой Устинье дюжо нравилось слово «Изобилие». Предложила: посторонив разное, другое. Народ поддержал. Ну, если с основным словом разобрались, требовалась, или спереди или сзади достойная приставка.

И тут, поднялся  сивый дед Осип, (загибатель паром конских дуг). Прокрякавшись, просморкавшись в серую тряпку, предложил красивое слово «Электрификация». Колхозники загудели: «Объясни??» Стал сбивчиво объяснять, дошло: «Оказалось, загибатель дуг, когда-то давно, первый раз услышал его. Тогда подумал, что это очень красивая и роковая женщина. Очень хотелось её увидеть, представить, помечтать!

И вот, однажды, будучи в районе, по факту обследования застарелого геморроя, тащился в больницу: как вдруг, наверху что-то ярко вспыхнуло, жутко страшно заискрило, выругалось, – напугав забитого деревенщика. Голову поднял, а к его ногам, со столба, битым селезнем свалился молоденький монтёр, по сторонам раскидав бездыханно ноги-когти. Видел, как сразу засуетились вокруг умные люди, руки ноги дёргали, по сторонам таскали, на грудной клетке «тиграми» прыгали, в рот тому дышали, кричали, жутко матерились, — всё хотели до него добудиться, вроде спросить: «Какого конца, ты туда дурень лез?» Тогда Осип Иванович, и услышал, со спины: «Это его электрификация долбанула!»

                11.

           Не поддержали «загибателя дуг». Больно длинное, неизвестное, с плохой уже историей — слово. По пьяному случаю, и не выговоришь, не объяснишь сходу значение... этой «фикации» — суть.

Колхозники вновь вернулись к сладкому слову «Изобилие». Слышали не раз из докладов самой столицы, правителей заверения… как вдруг, с правого ряду, из тёмного угла, из-за печки, с прокуренным кашлем обозначился дед Анисим. Все знают: ему очень трудно даётся колхозное строительство. Он его, сильно выпившим, — недолюбливает, вроде как не видит обещанного света в конце тоннеля.

Погладив козлиную бородёнку, сказал: А давайте назовём — Рабиндранат Тагор! Народ застыл, глазами захлопал, вдруг из самого душного центру, тихонько спросили:
   — Анисим… а хто такий? 
   — Дык, хто яво зная!»
   — А чаво тоды предлагаешь, а-а?
   — Нравится… уж больно на «пошли вы все в ж…пу похоже»
Но, и с Анисимом не пролезло!

Выручил всех, заикастый пионер Вася, забежавший к матери по делу, голодным, споткнувшись об чьи-то длинные конечности в тёмном проходе. Падая, разбивая нос, искренне возмутился: «К-к-кая падла, н-ноги впе-р-рёд выс-ставила???».

Успешно произошло укрупнённое слияние, в протоколе записав чернилами, секретарём, уже обновлённый смысл колхоза: «Вперёд, к изобилию».

                12.
               
             Идут последние приготовления к празднику,  встрече иностранцев на селе. Старики пастухи, и дети-подпаски гоняют скот по травам. Низенькую развальную ферму готовят к зиме, к холодному выживанию. «Красные уголки» — украшают «святыми» революционными образами, их «умными» изречениями. Бюсты, книги, плакаты, детские рисунки, – всё нацелено на просвещение, на сознательную социалистическую жизнь, на преданность идеалам революции, равноправного труда.
 
Шесть женщин, с утра, не жалея воды, рук, отмывают своих специально откормленных бурёнок, делая их пушистыми, презентабельными, сговорчивыми. Вымя блестят, копыта, хвосты тоже – чисть одна!

   — Не жалей воды, Настя! Завитушки, завитушки взлохмать! Виша… в глазах одно удивление! Такие мытые коровки удой хороший дадут, в наш социализм поверят, другим потом расскажут.

Бабоньки, с шутками и прибаутками поддерживают атмосферу добросердечия, как было указано сверху.

Коровы, не понимая происходящее с ними, только удивлённо переглядывались, покорно молчали,  сердечно принимая такой необычный уход, явно осознавая: «Это уж точно не на убой!» Отдельным героем в стороне стоял закольцованный семенной бык, уже прошедший водные процедуры, незапланированный уход, не сводя больших глаз с нарядных бурёнок, по всей видимости, догадываясь: «Что-то здесь не так!», ещё больше полюбив… особенно ту, с тёмным пятном на лопатке, и чистеньким пушистым хвостом.

Колхозницы в новых халатах, (на время «гостей» привезли – под расписку, временно выдали) как и резиновые сапоги. У каждой, в руках бумажка… каждая знает свою роль в этой стране, в колхозе. Выучены слова, ответы на их вопросы. Готов колхозный народ к приёму делегатов из Чехословакии. Пусть посмотрят, на преимущество СОЦИАЛИЗМА перед жестоко-страшным КАПИТАЛИЗМОМ. 

                13.
               
         «Привезли! Привезли! Привезли!» — разлетелось по притихшей округе, по, словно вымершей деревне — с эхом разнеслось.
    — Что он спрашивает?
Переводчик:
    — Он хочет в туалет? Где он у вас? (крутит головой)

Напряжённый, уставший председатель,  от приготовлений — злой, от местных забот, — неудовлетворённый, разглядывая улыбчивого чужестранного рабочего, кивнул:
    — По-большому… или посс…ть? Если… то, за тем углом можно…
    — Говорит… — думать!
    — Если думать… то, вон там уборная стоит! Вишь, за весовой, из горбыля — будка.
    — Что он ещё лапочеть?
    — Спрашивает… туалетную бумагу, где взять?
    — Дык это… дык, газетку счаса рванём!

Кругом люди, гости, доярки, скотницы, ветеринар, зоотехник, любопытный кладовщик, которого никто не приглашал, — толпятся серой массой в «Красном уголке», на диковинных «иносранцев» пялятся, одёжку их отглаженную рассматривают, открытую надушенную наружность. А те, у новеньких изданий на полке, застыли, у научного коммунизма и соц.перспектив. Вроде глазами листают, читают, а языком спрашивают, интересуются только личной жизнью. Меньше, — привесом, удоями, оплатой.

Женщины, понимают: не тот материал дали, не тот выучили; распускают по-своему языки, видят одобрение доброжелательных гостей… их дружбу, интерес к приятным персоналиям в платках, в новеньких халатах, резиновых сапогах на босу ногу. В глазах у тех и тех, свет дружбы, сердечного контакта, полного доверия… вроде, что нам, простым людям-то делить???

В жизни, к колхозницам еще никто так не проявлял человеческий интерес. Поэтому, некоторых расплавило, в лёгкую понесло, — на откровенность, сердечный срыв, болтливость.

   — Скажите Аграфена (переводит переводчик) — а вы в отпуск куда ездите? На какое море? С мужем… или одна предпочитаете?

Щёлкает фотограф, жмутся к разговору чужие уши, улыбающиеся лица, пытаясь запомнить ответ, реакцию гостя.

    — Переведите добрый человек, нашему иностранному рабочему, другу… (думает, что сказать) — Так вот, мой отпуск… здеся, считай, начиная с первого января, да до хвостика года… до самого — 31 декабря! Цельный годок одного труда… вот мой и весь отпуск! Всё на благо нашей социалистической Родины! Всё ради общего народного счастья! Нам только надо чуточку ещё подождать, и мы обязательно придём к светлому будущему, к коммунизму! Да здравствует, товарищ Климент Ворошилов и товарищ Сталин! (женщина искоса глядит на стенд, на крупные слова) — Да здравствует партия верных Ленинцев и большевиков!

Раскрасневшаяся скотница, больше хватает лёгкими воздуха, самое главное выдаёт:
   — Смерть гиенам - троцкистам, и всяким к нему примкнувшим! Смерть шакалам, правым и левым уклонистам, всяким продажным оппортунистам! 

Ожил народ, неистово захлопал, даже делегаты из чужой страны, рукоплескание поддержали, возможно, позавидовали, что у них таких преданных и терпеливых женских натур не сыщешь.

Уже остывающую счастливую Аграфену, чужие, тихонько тронули сзади, на ушко прошептав: «Здорово сказали товарищ женщина, мы вас запомним и выдвинем»

                14.
               
             Но, главный вопрос ещё не снят! С тем, кто сильно хочет «по-большому». Резкий председатель, хватает «ПРАВДУ», самый нижний, прочитанный в подшивке номер, и раздирает её, вручая «туалетную бумагу» тактичному терпеливому иностранцу.

«Не сметь!!!» — кинулся какой-то невзрачный человек, вроде как с района, говорят — из газеты, — летя наперерез, вырывая из рук испорченное СМИ, на тыльной стороне которой красовался монументальный образ «Вождя всех народов и времён»

«Ишь… я вам посру!… Ишь… до такого додуматься… ну, ну... будет вам очко в горошек, или колючую проволочку!» — раздосадовано бормотал внимательный советский человек, умилённо и аккуратно разглаживая измятый «святой» образ. Со стороны было видно: человек радуется собой! Как-никак, предотвратил такое неслыханное преступление. Пряча вещ.док за пазуху, мысленно улыбнулся себе, даже ни разу не глянув на посеревшего от страха председателя. 

Не дождавшись помощи, изнемогающий чех-делегат стремительно бросился к одинокой будке из горбыля, боясь глубоко прочувствовать новенькой обувкой набухший от дождей многолетний навоз, терпеливую русскую землю.               
               
(Архивный документ, дословно)
               
 ОГПУ                Сов. секретно
26 июля 1933 года               
                А4-7
№ 153045               

                СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Разослать:
1.  Ягода
2.  Агранову
3.  Прокофьеву
4.  В Дело
5.  В отделение.               

            С 22 на 23.07. с.г. колхозы им. «Ленина», им. «Когановича», коммуну им. ОГПУ района Безенчукский МТС, СВК, посетила делегация Чехословацких рабочих.
 
Сообщаю: В момент посещения делегатами бригады № 3 к/з им. «Ленина»  колхозница Лазарева, обратившись к делегатам, громко заявила: «Что вы глазеете на эти Красные уголки. Вы лучше посмотрите, что мы едим, сидим голодные, животы у всех поджало!»

На возражение присутствующих колхозников, Лазарева продолжала говорить:
«…Нечего скрывать, надо всё показывать!» 

В том же колхозе, колхозница Силантьева (беднячка) заявила иностранным делегатам:
«Мы помираем с голоду! И у вас видно товарищи рабочие, вероятно, нет такой голодухи!» — и показав всем хлеб с большой примесью травы, заплакала.

При посещении Дома культуры к/з «Ленина», колхозница Елизарова, обратилась к делегатам со следующим заявлением: «Нам всегда говорят: честно работайте! Дадим по шесть килограмм хлеба, на трудодень! А как начинают рассчитывать, то дают по два кило. Нам говорят, что в наших руках всё! — земля, воля, а сами не можем  досыта наестца хлеба».

Наряду с этим, были случаи попыток обращения к делегатам со стороны кулацких и антисоветских элементов под видом колхозников, но все попытки были разоблачены.   

                п.п. Нач. СПО ОГПУ

                МОЛЧАНОВ
                п/Нач СПО ОГПУ               
 
                ЛЮШКОВ

                Верно: Пом. Секретарь ОПО ОГПУ

                СВЕТЛОВ.

                Источник: ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 11. Д. 42. Л. 113;116.

                7 ноября 2021г.