Компот из сухофруктов. Чашка 10-я

         

          ЗАМЕТКИ ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО БЕЗДЕЛЬНИКА


          (Что видел, слышал, чувствовал, думал)


          Часть первая

          СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. 2009 ГОД.

          Глава 8

          Парижский глянец

          (Продолжение)

Можно ещё долго говорить о том, что я видел, но попытаюсь хотя бы бегло перечислить, чего за дни пребывания в Париже я не видел. И сразу, чтобы не повторять одно и то же, скажу в самом начале: «Всё же они не такие, как мы».

Не видел везде разбросанных, как в Москве, пустых банок-бутылок из-под пива и воды.

Не видел пьяных, извергающих потоки брани, как, впрочем, не слышал ругани и от трезвых.

Не видел в парках и скверах Парижа собак. Я имею в виду не бродячих собак — таких я не видел вообще ни в одном месте, где довелось быть. Ни в маленьких провинциальных городках, ни в столице, ни в предместьях Парижа. Никто на нас не лаял, никто не бежал за нашей машиной, никто не спал посередине тротуара, никто не перебегал дорогу, рискуя быть задавленной. Я имею в виду собак и собачек, гуляющих вместе со своими хозяевами. Но и табличек, запрещающих выгул собак в парках, я не встречал. Странно! В Москве всё наоборот: и таблички в наличии, и собаки с хозяевами непременно есть.

Не видел в магазинах такого хлеба, какой в Москве продаётся в киосках с вывеской «Французская пекарня». Искал везде, но нигде не нашёл ни сорта «Жито», ни батончиков, обсыпанных кунжутом. Вернувшись в Москву, я спросил продавщицу ближайшей «Французской пекарни», почему в Париже не обнаружил «Халы» с маком. И услышал замечательный ответ: «Потому что это кавказский хлеб». Спрашивать, каким образом он оказался во «Французской пекарне», я не стал. Впрочем, во «Французской пекарне», как и во Франции, можно купить булочку с изюмом в виде улитки. В Москве, до поездки во Францию, я несколько раз её покупал. Купил и там, после чего решил никогда больше не покупать её у себя в городе. Почему? Как говаривал мой дед про чёрную икру: «И не каша, и не похоже». В чём или в ком причина, не ведаю, но наша «улитка» по вкусу нисколько не похожа на французскую булочку.

Не видел припаркованных, как у нас в Москве, автомобилей на тротуарах. Если вы думаете, будто я не видел, чтобы пешеходы в Париже шли на красный свет светофора, то напрасно. Думаю, опять же по причине, что по центру ходят преимущественно не парижане. Парижане обычно сидят за рулём автомобиля. И вот тут уже я видел, что никому из них не приходит в голову ехать на красный свет или разворачиваться в запрещённом месте. И не мог я не заметить удивительное равноправие и взаимопонимание водителей автомашин и мотоциклов, мопедов и пешеходов.

Не видел (хотите — верьте, хотите — нет) автомобильных пробок, хотя столько слышал о жутких проблемах на узких дорогах и несуразных перекрёстках в черте города. Уже после возвращения познакомился с необычной трактовкой темы парижских пробок: самое столпотворение бывает ночью, как это ни парадоксально звучит. Мол, если в Москве часов в 11 вечера дороги становятся свободными, и по ним можно проехать быстро, то в Париже полночь — самое время стояния в автомобильных заторах. Но ночью я спал, поэтому сказать: так это или нет, не могу.

Не видел Парижа с высоты Эйфелевой башни. Не потому, что денег не было, а потому, что не возникло желания стоять несколько часов в очереди. И вообще, напомню, у меня отношение к этому созданию инженера Эйфеля довольно прохладное. Почему оно такое? Конечно, мне известно, что «самая элегантная дама Парижа» (так башню называют французы, отмечающие, что в свои 120 лет она не по возрасту стройна и привлекательна) далеко не всем и не всегда нравилась. Её находили уродливой и выглядящей чуждой городу-красавцу. «Позорное, мерзкое, гнусное зрелище!» — сказал о ней Поль Верлен. В своё время несколько сот известных людей Парижа (среди них Александр Дюма-сын, Ги де Мопассан и композитор Шарль Гуно) даже направили протест в муниципалитет с требованием демонтировать башню, характеризуя конструкцию как «бесполезную и чудовищную», как «смехотворную башню, доминирующую над Парижем, как гигантская фабричная дымовая труба».

Правда, поговаривают, один из самых ярых и непримиримых её недоброжелателей, классик французской литературы, Ги де Мопассан вскоре чуть ли не каждый день стал наведываться в ресторан на 2-м ярусе башни (сейчас он называется «Жюль Верн»). Когда его спросили, почему он приходит сюда, писатель ответил: «Это единственное в городе место, откуда башню не видно».

Но это их мнения и мотивы. У меня же свой резон. И опять я не могу избежать сравнения. С течением времени собранная из 18 038 металлических элементов, которые скреплены 2 500 000 заклёпками, Эйфелева башня стала (от ненависти до любви один шаг) сначала популярной достопримечательностью, затем и вовсе главным символом французской столицы. За время своего существования она была и красного цвета и жёлтого, а в последнее время её красят в специально запатентованный коричнево-эйфелевый цвет. В роли московского символа чаще всего выступает изображение храма Василия Блаженного (Собора Покрова Богородицы на Рву).

Таким образом, одна столица всему прочему предпочла чисто техническую постройку, приносящую городу доход в 53 миллиона евро, а другая избрала своим символом сооружение, являющее образ духовности. И в этом контрастном выборе я вижу определённую чёткую знаковость. Разнофигурная и многоцветная Россия, которая со своими Безуховыми и Карамазовыми вечно осмысляла прошлое, устремлялась в будущее, не желая думать о настоящем. И прагматичная, себе на уме Франция — страна д’Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса, — желающая жить легко, весело, просто и потому занимающаяся обустройством реального настоящего. 2 народа, прошедшие историческое испытание революцией в надежде переделать себя, превратить свои страны в оазисы справедливости, и двинувшиеся после национальных трагедий дальше каждый своим путём.

Не видел «живьём», с улицы, торжественный парад на Елисейских Полях. Не стоял рядом с принимающим парад президентом Франции. Не наблюдал, сидя на специально воздвигнутых трибунах на площади Конкорд, напротив знаменитой Триумфальной арки, как в 10 часов утра началось движение колонн с Этуаль в сторону Лувра. Не получив приглашения ни на Большой бал в «Саду Тюильри», ни на какой-либо из традиционных балов пожарных, я глядел на происходящее, сидя перед телевизором.

Официальная программа торжеств называет этот парад военным. Я и приготовился смотреть военный парад, наподобие того, что вижу у себя в Москве. Ничего подобного. Разные страны, разные народы, разная армия, разный менталитет, разные парады. Когда торжественное шествие завершилось, я понял, почему на Западе находят Россию милитаристской страной, почему они всегда бывают шокированы нашими военными парадами.

В Москве ведь парад действительно военный. Такой, словно его участники, как некогда в 1941 году, отсюда, с Красной площади, прямо в бой. А в Париже парад, я бы сказал, с участием военных. Но кроме них в парадном строю идёт полиция, идёт жандармерия, идут пожарные, идут учащиеся Высшей политехнической школы (что-то вроде нашей Бауманки). Совсем другое восприятие такого парада. Он не пугает, а радует. Понимаю, что и мы никого не собираемся пугать. Мы больше убеждаем самих себя, что наша армия сильная, что даже в тяжёлые времена кризиса наша армия — она какая нужно армия, что бы там про «дедовщину» ни писали. Вот и получается, что в Париже парад — национальный праздник, а в Москве парад — как успокоительная микстура для собственного народа.

Кстати, людей в военной форме я видел в Париже лишь в День взятия Бастилии. В остальные дни они все куда-то то ли разъехались, то ли попрятались, то ли вообще министерство обороны эвакуировали с глаз моих долой. Не то что в Москве. Тут людей в погонах так много, что даже военные патрули задействованы.

Не видел ночного праздничного салюта 14 июля у Эйфелевой башни. Мы так ухайдакались за день по Парижу, что к вечеру еле держались на ногах. Сил хватило лишь добраться до дома и в 10 часов включить телевизор, чтобы увидеть крохи феерического зрелища. Не сообразили, что можно всего-то спуститься к железнодорожной станции Сен-Клу и с возвышенности издали наблюдать сказочный фейерверк.

Может быть, в этом году парижское небо окрашивалось разноцветием какого-то супер-салюта, необычного по своей красоте, и было неким исключением? Ничуть! Он происходит из года в год и, как говорят злопыхатели, без особых изменений в сценарии. В подтверждение того, что не я один такой, чересчур сентиментальный и эмоциональный, приведу строки, размещённые на одном из форумов в Интернете девушкой из города Трёхгорный, Челябинской области:

«Очень хочется поделиться впечатлениями о фейерверке 14 июля в Париже, на который я попала впервые. Если вам когда-нибудь удастся побывать в Париже в это время, не пропустите фейерверк!! Не пожалейте времени (а времени ушло немало: 2 часа на то, чтобы добраться до места и 2 часа, чтобы вернуться домой). Очень важно быть в самом месте салюта (Трокадеро), потому что со стороны — это совсем не то...

Я не могу подобрать слов, чтобы описать... На чёрном небе под французский шансон вспыхивали огни... Это не было соревнованием на самую крутую пиротехнику, а необыкновенное шоу со вкусом (музыка и цветовая гамма менялись от одного фрагмента к другому): Вальсирующий фейерверк Амели, стремительный Джеймс Бонд, полный экстаза и любви — под музыку Пиаф (её песню «Mon Dieu») и дуэт влюблённых «Tonight» из «Westside story», загадочные и волшебные огоньки под музыку из «Гарри Поттера»...

Возвращение домой было удивительным: я была готова к давке, но, к моему удивлению, всё было хорошо организовано: ближайшие станции к Эйфелевой башне были перекрыты: вся толпа разбилась на 4 группы и отправилась на 4 стороны. Как только наша часть толпы дошла до ближайшей открытой станции, я с удивлением увидела десяток полицейских, заграждающих проход. Ещё этого не хватало. Ан нет. Они просто-напросто обеспечивали спокойный спуск в метро. В результате давки не было: полицейские улыбались и шутили. Поезд ждал нас на платформе. Как только заполнялся вагон, работники метро перекрывали вход и не позволяли набиваться до бесконечности. Если ещё оставались места в других вагонах, работники метро звали людей, ещё спускавшихся по лестнице, чтобы они поторопились и успели на поезд.

Такого цивилизованного подхода я не видела ещё нигде.
Зрелище потрясающее!»

Так автор этих слов восприняла парижский салют 2006 года.

Не видел музея-квартиры Виктора Гюго — просто не стал заходить. Хотя и обошёл квадратную площадь Вогезов (Place de Vosges) с возведёнными вокруг неё 36-ю шикарными, почти одинаковыми домами с аркадами (лишь 2 из них немного повыше прочих, хотя имеют то же число этажей, это Павильон короля и Павильон королевы, построенные 1-ми и ставшие обязательным образцом для остальных домов на площади). Все они из красного кирпича, а окна и углы облицованы светлым песчаником. В одном из них по воле Дюма, помнится, жила миледи, коварная фаворитка кардинала Ришелье, по странной случайности именно там сейчас и находится музей-квартира Виктора Гюго. Одновременно с Гюго жил в соседнем доме поэт Теофиль Готье, автор романа «Капитан Фракасс», а после него, в той же квартире – Альфонс Доде.

Говорят, площадь Вогезов — одно из немногих мест в Париже, сохраняющее первоначальный облик со времён Людовика XIII и кардинала Ришелье, если не считать 3-х или 4-х балконных решёток, заменённых в разные времена). Уже за это многие парижане называют её самой красивой в столице.

Площадь Вогезов, некогда Королевская площадь, похожа на обширный внутренний двор монастыря. После шума и суеты парижских улиц (буквально шаг в сторону, и ты на многолюдной, бурлящей улице Риволи) здесь тебя встречает тишина, нарушаемая чириканьем птиц, тихими звуками струй фонтанов и шелестом листвы — всё пространство площади в зелени деревьев и газонов.

Посередине площади стоит конная статуя Людовика XIII. Напрасно думать, что, глядя на памятник, видишь короля таким, каким он был в действительности. О реалистичности этой скульптуры говорить не приходится: изображён не реальный характер, а некий абстрактный «идеальный» король. Только подпись на пьедестале позволяет понять, какой же по счёту Людовик восседает на коне.

Задержимся немного здесь, потому что перед нами тот случай, когда у памятника история, что называется «с бородой». Во-первых, конь, на котором восседает Людовик — когда-то он был бронзовым, и пребывал на нём бронзовый же Генрих II. Став королем, Генрих IV отправил фигуру своего августейшего предшественника в переплавку и заменил её на изваяние «себя любимого», оставив прежнего коня. Спустя пару десятков лет Ришелье (почти регент при молодом короле, который если чем и отличался, то редкостным безволием, и был куклой в руках кардинала премьер-министра) решил, что пришла пора слезать с коня уже Генриху, и повелел заменить фигуру отца фигурой сына — своего патрона Людовика XIII. Руководствуясь чувством большого почитания? Доводилось читать, что среди парижан всегда немало было таких, кто отношения между королём и кардиналом оценивал без особого пиетета:

Король наш добрый — как судьба слепа! —
Всю жизнь лакеем служит у попа.

(Ci-git, le Roi,notre bon maitre
Qui fu vingt ans valet d’un pretre.)

Впрочем, справедливости ради надо заметить, что именно Людовик ХIII (а вовсе не Д'Артаньян!) признавался «1-й шпагой» страны. Это не мешало современникам говорить о короле, что он умел «только махать шпагой да вяло ругаться с кардиналом».
Бронзовый Людовик сидел на бронзовом коне до 1792 года. Во время революции по приказу Робеспьера и всадника, и долгожителя коня переплавили в пушку, которая должна была «нести пламя Революции в Германию и другие страны, изнывающие под игом тиранов и ждущие избавления…» Что-что, а говорить красиво французы умеют, это вам не воевать.

Почти 4 десятилетия Людовик XIII на площади отсутствовал. А ведь при жизни король был таким милым: набожным и меланхоличным. Он любил ручной труд: плёл сети для ловли птиц, любил чинить ружейные замки, увлекался чеканкой медалей и монет, разводил в парнике ранний зелёный горошек, умел стряпать и отлично брил (однажды, забавляясь цирюльным мастерством над бородами дежурных офицеров, он придумал модные потом королевские бородки).

Хотя, надо признать, королевский портрет будет не полон без упоминания некоторых присущих королю недостатков — собственно, всего двух: душевной чёрствости и жестокосердия. В детстве у пойманных в сплетённые им сети птичек он любил выщипывать перья или ломать крылья. Однажды жалостливый Генрих IV застал сына за подобной забавой и собственноручно высек его.

Тем не менее чувствительные современники называли его Людовиком Справедливым. Но революционные потомки, как видим, забыв про зелёный горошек и знаменитые острые бородки, памятник страстному поборнику справедливости тем не менее снесли. Возможно, птичек стало жалко.

Нынешняя статуя воцарилась здесь лишь в 1829 году уже по воле Наполеона, пожелавшего вернуться во времена мушкетёров (правда, уже не в бронзе, а в мраморе). Что представляется удивительным: зная характер императора, скорее можно было ожидать, что он, следуя традиции, сам займёт место в седле.

Одумавшись и вновь памятник воздвигнув, французы, чтобы показать всю серьёзность намерения, укрепили королевского коня толстым столбом. Так памятник и стоит: Людовик XIII восседает на коне, а конь посажен на столб, как на кол — грубо, но надёжно. Есть надежда, что композиция короля и коня держится крепко. Ну, а чтобы не дразнить гусей, парижане обсадили памятник деревьями, за которыми его, пока не подойдёшь вплотную, особо не видно. Имейте только в виду, что сегодня в квадратном, вписанном в площадь сквере, стоит цементная копия конной статуи Людовика XIII, известного нам по «Трём мушкетёрам» Дюма (в XX веке мраморный памятник был отправлен в музей, чтобы уберечь его от выветривания).

Ансамбль площади был закончен в 1612 году, ко дню бракосочетания Людовика XIII с Анной Австрийской. Впрочем, свадеб было две: Людовика с Анной и его сестры, Елизаветы Французской, которая выходила за наследника испанского престола (будущего Филиппа IV). В числе почётных гостей присутствовало всё семейство Гизов (некогда «вдохновителей и организаторов» Варфоломеевской ночи), «фиктивная вдова» Генриха IV королева Марго, герцог Наварский и, само собой, кардинал Ришелье во главе немногочисленного королевского двора. Держать много министров и придворных до той поры считалось расточительным. Но недолго. Экономность прежнего царствования мгновенно сменилась пышностью нового. Поэтому на площади перед 10 тысячами зрителей знать танцевала кадриль на лошадях. А с наступлением вечера отсюда по улицам Парижа отправился кортеж, состоявший из 1300 всадников, 160 трубачей, и ещё 80 оркестрантов на 17 телегах.

Не видел запечатлённых в верхних барельефах Триумфальной арки наполеоновских побед. Чувства ненависти к Наполеону у меня вроде бы нет. Однако, с детства, с момента 1-го своего прочтения «Войны и мира» Льва Толстого, и особой симпатии к этому персонажу истории я не испытываю. Французы же, убедился сам, его любят и превозносят. По этому поводу в Плодране, за накрытым по случаю нашего приезда столом, за который Мишель пригласила ещё нескольких гостей, между нами даже произошла небольшая пикировка. Началось, как всегда, с дежурной темы о свободе и диктатуре — разумеется, с тезиса об отсутствии 1-й и наличии 2-й как раньше в Советском Союзе, так и по сию пору в России. А ещё прозвучало, что, вкуси мы свободы и поменяй диктатуру на демократию, нам не пришлось бы «строить из себя» сверхдержаву, и весь мир вздохнул бы спокойно.

Ничего нового я не услышал. Поэтому спросил:

— А не кажется ли вам, что вы только потому и почитаете своего Наполеона, что своими военными походами он намеревался сделать из Франции как раз сверхдержаву. Попытка не увенчалась успехом. Но даже за попытку вы его возлюбили. Однако, согласитесь, назвать большим радетелем свободы Бонапарта трудно, как и сказать, что он не был диктатором. Получается, что вы столько десятилетий преклоняетесь перед гонителем свободы и диктатором, вовсе не для эпатажа говорившим: «Чем лучше я узнаю людей, тем больше люблю собак». Не потому ли, что своя история всегда читается с другой моралью, нежели чужая история? А России, так уж вышло, стать великой державой удалось. И это одна из причин, почему у нас в стране так много почитателей Ивана Грозного, Петра Первого, Сталина — людей из той же когорты диктаторов, что и Наполеон. Только чего в ваших советах о переустройстве России больше: справедливости или некоего чувства зависти: мы стали великой державой, а вы —нет? Большая, авторитетная, значимая Франция, но не сверхдержава — обидно!

Похоже, такой разворот темы не все присутствующие сочли политкорректным, и разговор перешёл на тему величия Бретани. По этому поводу возражений не последовало. Поэтому патриотичные хозяева стали петь песни на бретонском языке, а мы с Галей ответили им «Подмосковными вечерами» и «Катюшей».

Не видел полицейских нарядов в местах массового скопления людей. Например, в районе белокупольной базилики Сакре-Кёр, величественно возвышающейся на вершине Монмартрского холма. Как человек с московской закваской, полагаю, что только поэтому смог взглянуть на нескольких колоритных французов, которых Галя наблюдает там уже на протяжении многих лет. Один из них — мужчина-инвалид, сидящий на своём месте около собора, примечателен тем, что на глазах у многочисленных зрителей крутит из проволоки и шнурков милые фигурки собачек, которые тут же продаёт.

— Если хочешь понять французов,— сказала мне Галя,— запомни этого человека, запомни как символ французской стабильности. Никто его отсюда не гонит. Нет на него тут нашего московского милицейского сержанта. Человек работает, зарабатывает и своим трудом доставляет людям радость. У него даже цена на собачку уже 10 лет, что я его тут вижу, остаётся неизменной. Только и разница, что раньше за 1 собачку он просил 10 франков, а теперь — 2 евро.

На одной из прилегающих к Монмартру улочек Галя подвела меня к женщине, окружённой толпой людей. Это была воистину женщина-театр. Она крутила шарманку, пела, заигрывала со зрителями. На глазах рождался настоящий спектакль в исполнении уличной актрисы.

— И её я вижу каждый раз, как бываю здесь. Чуть подальше увидишь — пара скрипачей. Около станции метро — целый инструментальный ансамбль. И ведь они не милостыней побираются. Это не чернокожие жулики, нахально «впаривающие» туристам всякую ерунду или в прямом смысле обманывающие их. Они работают. Своеобразный уличный шоу-бизнес, который привлекает туристов ничуть не меньше художников, предлагающих нарисовать твой портрет. Но портретистов ты можешь увидеть и в Москве, а такого в нашей столице не встретишь.

Не видел стриптиза на Плас Пигаль и канкана в Мулен Руж, потому что не заходил туда. Как не заглядывал в самые знаменитые кафе в Париже — «Ловкий кролик», «Поросячья ножка» и «Две мельницы» (те, что видел в фильме «Амели») на Монмартре. Хотя, согласитесь, названия кафе чрезвычайно симпатичны.

Не видел «сумасшедших» родителей. Мы ведь оказались во Франции в самую, по российским понятиям, экстремальную пору — время обнародования результатов выпускных школьных экзаменов БАК (ВАС). Это не оговорка, именно обнародования, потому что результаты БАК сразу публиковались в газетах и на сайтах Интернета.

Одна из внучек Мишель была как раз среди выпускников этого года. Бабушка с дедушкой, как понимаете, были с нами в Плодране. Папа выпускницы был в командировке. Мама в эти дни, напомню, с младшим сыном совершала туристическую поездку на велосипедах. Младшая сестра, школьница, была на языковой стажировке в Германии, а старшая сестра, закончив обучение по курсу права в Англии, вернулась оттуда во Францию и с друзьями уехала куда-то отдыхать. Виновница «торжества» пребывала в парижской квартире одна. Сначала волновалась на экзаменах, потом жила в ожидании результатов. И вот бабушка с дедушкой в Плодране слышат из телефонной трубки: «Я принята с поздравлениями жюри». Таков расклад, позволяющий представить характер отношений во французских семьях, где детей до пенсионного возраста опекать не принято.

Эта картинка с натуры интересна сама по себе, но у неё проявилась ещё 1 очень показательная сторона: не с позиции родительской, семейной, а учительской. Случилось так, что, взглянув на опубликованные результаты экзамена БАК, парижские учителя школ, расположенных в Иль-де-Франс, заподозрили, что в итоговых оценках что-то не так: у многих хороших учащихся результаты вдруг оказались ниже ожидаемых, а у многих слабых, наоборот, несколько выше. Что предпринимают французские учителя? Они забили, как мы говорим в таких случаях, во все колокола.
Для сравнения попробуйте эту ситуацию экстраполировать на наше бытие (представьте аналогичную ситуацию с нашим ЕГЭ). В состоянии ли наши столичные учителя в конфликтной ситуации достучаться до департамента образования Москвы или до министерства образования и науки Российской Федерации? В Париже всё произошло, если сравнивать с Москвой, с точностью до наоборот. Узнав о недоумении учителей относительно оценок, директор Центра сдачи экзаменов мгновенно провёл перепроверку экзаменационных работ, и вся Франция узнала, что из-за технической ошибки (оценки в сводной ведомости сдвинулись на 1 строку) 90 процентов объявленных результатов (у 100 тысяч учащихся!) были искажены. Директор, публично принеся извинения учащимся, учителям и родителям, объявил, что все результаты экзаменов выверены заново, и (в России такое невозможно по определению) сказал: «Поскольку многие волнуются, оценки во всех остальных Центрах будут тоже перепроверены». Я даже не про то, что парижские учителя были услышаны соответствующими чиновниками. Я хочу лишь отметить ту скорость реагирования на ситуацию, с какой всё происходило.

И опять не знаю, кем надо быть в России, чтобы понять (и принять соответствующие решения) очевидное: если сократить количество чиновников в нашей сфере образования хотя бы в 2 раза, дела в сфере образовании нашей страны пойдут в 2 раза быстрее и эффективнее.

Не видел русских разве что лежащими в тени, на аккуратно подстриженных газончиках Люксембургского сада, спасавшихся от палящих лучей солнца. К тому времени, как мы оказались в парке, наши ноги запросили пощады. Решили присесть отдохнуть. Оглянулся вокруг в поисках свободной скамеечки. Нет, скамеечек не видно. Зато вокруг большого фонтана расставлены тяжёлые металлические стулья 2 видов. На одних можно сидеть. На других — принять полулежачее положение. С недоумением гляжу на Галю.

— Прими это в подтверждение того, что французы, как, положим, и другие европейцы, люди с индивидуалистическими наклонностями. У них нет российской привычки везде и из всего устраивать общежитие. Наша скамейка ведь обычно длинная. Ты присел, а рядом присела парочка — им бы о своём, о девичьем, а тут ты сидишь, явно мешаешь. Да и тебе их соседство не по нраву. А ещё рядом сел курящий, и весь дым на тебя. Так что российская скамейка по форме — то же общежитие. Французы давно уже отказались от такого. Хочешь сесть один — пожалуйста. Хочешь вдвоём — ничто не мешает поставить 2 стула рядом. Втроём — да ради бога. Ставь как угодно, где угодно — лишь бы тебе было хорошо.

Не видел… много чего не видел. Разве за 13 дней можно увидеть всё? Но увидел главное — красивый город, в котором я не хотел бы жить, но какой хотел бы иметь под боком. Чтобы в любой момент, когда хочется поднять настроение, взял и отправился побыть в толпе перед женщиной-театром, побродить по Елисейским полям, прошвырнуться по улице магазинов Риволи, полюбоваться на «Гранд-опера», зданию которой нынче возвращается былая позолота, постоять, задрав голову, в часовне Сент-Шапель, чтобы потом, проехав на метро несколько остановок, выйти на площадь Ла Дефанс и из архитектурной готики XIII столетия переместиться в ультрасовременную геометризированную архитектуру хай-тека из стекла и металла XXI века.