Проводы в армию

Весной 1969-го в армию уходил одноклассник, старинный друг с детского сада Колька Криворучко, ныне покойный. В начале 80-х он, единственный из трёх классов нашего выпуска, прославился на всю страну после сюжета программы «Время» как главарь банды, угонявшей автомобили с автозаводов в Горьком и Тольятти. Но это было потом. А пока что я и еще один детсадовский друг, тоже покойник, Толя Липовецкий, спешили занять удобные места в балагане призывника.

Теплая ночь, полная луна, запах цветущей сирени обещали как минимум легкий флирт с девчонками, которые на таких мероприятиях почему-то чаще, чем обычно, уступали желаниям хлопцев.

Мы уже входили в калитку, когда за спиной, из-под дерева, дающего лунную тень, раздалось:
- Валерчик! Подойди сюда!

Я узнал голос недавно «откинувшегося» из «малолетки» Серёжи Малюка. Никуда не денешься - тоже друг детства. Толик остался у калитки, я подошел. Их было трое. Все из «неблагополучных». Серега хлопнул по плечу:
- Брат, выручай! Вы не можете с Толиком «подогнать» пару бутылок после «первого стола»?
- Вы что, будете ждать? А может он закончится в час ночи?
- Будем ждать сколько нужно, только вынеси.
- Ну ладно. Ждите.

Конечно, проще было подойти к Кольке и попросить, тем более, что для этой «братвы» он был «свой». Что-то помешало. Нас понесло в авантюру.

Чтобы не «засветиться», место в балагане заняли подальше от Кольки, сидевшего в окружении ближайших родственников. Наконец длиннющий по времени «первый стол» закончился. Заиграла музыка. Вместе с народом пошли танцевать. Попрыгали в общей куче, не приглашая кого-то конкретно на танец и, как нам казалось, незаметно «слиняли» в виноградник за балаганом. Немного постояли, привыкая к темноте после яркого света двора, на котором уже вовсю «выухкивали» бабы.

Я приподнял низ брезента, передал его Толику, остающемуся «на атасе», опустился на колени и просунул голову внутрь балагана. Она оказалась под скамейкой, вплотную примыкавшей к брезенту, служившему стеной. Достать водку со стола было очень сложно. Надо было залезть под стол, оттуда забраться на скамейку и лёжа на ней, не подымаясь, контролируя вход в балаган, шарить рукой по столу.

Осторожно приподнял голову, увидел перед собой одну, наполовину пустую, бутылку. Мало! Вправо и влево от нее, с интервалом около полутора метров, как березки на фоне травы, привлекали внимание разноцветными этикетками еще две «батареи» спиртного, каждая в количестве трех бутылок. Обычно «батареи» состояли из «казенки», вина и самогонки в бутылке с самой яркой этикеткой.

На этом этапе мне повезло – тут явно сидели только женщины, потому что и «казенка», и самогон были нетронуты. Зацепив в две руки четыре бутылки, пополз к своему лазу…

Брезент не был приподнят, а на месте лаза из-под брезента торчала кисть руки, шевелящая четырьмя пальцами вместе, так, как обычно подают знаки водителю, сдающему назад при помощи зеркала заднего вида. Ничего не заподозрив, положил в руку, одну за другой, все бутылки. Брезент приподнялся, вылез, и первое, что меня поразило – стоящий в свете луны с опущенной головой, «руки по швам», Толик. Я хотел что-то спросить, но не успел, услышав за спиной: «Что, суки, мало вам водки?!» Тотчас же между нами возник дядя Коля, невысокий, с криминальным прошлым отец призывника, и без лишних слов влупил Толю полной бутылкой в голову. Оказывается, бутылки от меня принимал он.

Ангел–хранитель заслонил мои глаза, но несколько крупных осколков вонзились в щеки и подбородок, а мелкие набились в волосы.  Глаза уцелели, и когда дядя Коля развернулся ко мне, я увидел, как блеснула в лунном свете из-под правого рукава его пиджака «розочка» - горлышко от «Толиной» бутылки.

Нет, испугался я значительно позже, когда с Толей восстанавливали ход событий. В момент опасности же чисто автоматически собрался, стал в боксерскую стойку, уклонился от летящей в сонную артерию смерти. Подкоркой понял – дядя озверел. Маневрируя, отступая, закричал:
- Дядя Коля! Это ж я, Валера! Вы ж меня убьете!

В ответ он начал не только выбрасывать руку с «розочкой» вперед, но и махать ей, как саблей, сопровождая каждое движение тюремным матом. Толик застонал, и мой кулак сдетонировал. Скорость и сила, накопленные в правой руке за годы занятий гандболом и штангой, лишили соперника всяких иллюзий. Удар сверху – вниз пришелся в левую височную кость. Падая, он затылком «нашел» бетонный столбик виноградника. «Убил», - равнодушно констатировал я.

Светлая рубашка лежащего друга в свете Луны казалась вымазанной черной краской. Музыка во дворе мешала понять его невнятное мычание. В каком-то отупении потянул Толяна за руку, помогая сесть. Следующим действием был подъем тела в вертикальное положение. Потом он вцепился в меня и, обнявшись, мы ввалились в мир света. Тут «черная краска» рубашки оказалась кровью, струившейся по лицу, капавшей на его и мои брюки, остающейся на асфальте двора кровавым следом. На нас, разрезавших танцующую толпу прямо по центру, никто(!), представьте себе, не обратил внимания! Невероятно! Кстати, «друганы», ждавшие водку, исчезли…

Дотащились до водопроводной колонки. Толян, присев на корточки, подставил голову под струю. Стало немного легче. Вода смыла кровь, и я подумал, что она свернулась. Но как только он выпрямился, лицо снова почернело. Теперь я знал, почему.

- Плывем на «скорую», - сказав, перебросил Толькину руку через плечо. Сейчас бы я назвал тот путь своей Голгофой. Тогда же, шатаясь, падая, подымаясь, видел перед собой, словно на экране, кадры из фильма «Последний дюйм», талантом режиссера и ужасом сценария поразившие в четвертом классе. Только лет в 50 узнал, что фильм был поставлен по рассказу Джеймса Олдриджа.

- В рубашке родился, - пробурчал фельдшер дядя Толя Озерян, обрабатывая рану. – Еще бы полчаса и «дал бы дуба» от потери крови. Останешься в больнице, будем капать, колоть, вливать. А у тебя, Валерка, чего морда в крови? Сядь поближе ко мне.

Внимательно осмотрел лицо, пинцетом выдернул кусочки стекла, «разукрасил» зеленкой:
- Ну, теперь можно идти догуливать проводы. Или уже не хочешь? - «подковырнул» напоследок, вернув в моё сознание «едущего» затылком по виноградному столбику дядю Колю.
- Посадят! - фальцетом бормашины завыло в мозгах.

Оставив Толю с капельницей в вене, вышел на улицу, собираясь побыстрее дойти домой, упасть в кровать, как в детстве, спрятаться под одеяло от всех проблем. Было часа 2-3 ночи. Тишина. Бабочки исполняли жертвенный танец вокруг фонаря во дворе больницы. Несколько лягушек по-кошачьи подкрадывались к несчастным, только что испытавшим высшее счастье от близости к своему Солнцу. Ни малейшего ветерка. Тепло. Хочется смотреть на любимое созвездие Лебедя, мечтать, долго-долго жить. Но… этот дядя Коля! Где он взялся на мою голову?!

Попробовал навести в мыслях порядок, сосредоточиться. Пошел дорогой покороче – через микрорайон «двухэтажек» и тут, показалось, с небес, на меня обрушилась музыка Колькиного балагана!

- Живой, дядечка Коля! Живой, родной! - заорал я, подпрыгнул и полетел, едва касаясь земли, домой. Спросите у меня, как музыка вселила непоколебимую уверенность в том, что он жив – не отвечу. По ощущениям сигнал был похож на научное озарение, которое приходилось испытывать гораздо позже.

Забрался в свою комнату через окно. Сразу уснул. Утром пошел навестить Толяна. Его никто не беспокоил, имею в виду милицию. В напряженном ожидании, не понимая, что дяде Коле невыгодно «светиться» в качестве покушающегося на убийство друзей сына, прошло два дня. Мама сказала, что видела его с перевязанной головой и поинтересовалась, не знаю ли я, что с ним произошло. Разумеется, я с глупой миной на лице сдвинул плечами.

Толю выписали. Мы взяли вина, пошли в лес, лезвиями сделали надрезы на руках и соединили ранки в знак кровного братства на всю жизнь.