Скрипка

 - Милый мой мальчик, в твоих руках оживают струны. Ты чувствуешь музыку так, словно она твоя неотделимая часть. Ты умеешь передать в звучании весь спектр эмоций и они захлестывают не тебя, а слушателей. Тебе предстоит еще учиться. Пятый класс музыкальной школы - это только начало пути музыканта. Тебе еще нужно окончить семилетку, а мы надеемся, что ты поступишь в школу при консерватории и в будущем окончишь и консерваторию тоже. У тебя, несомненно, есть талант. И важно, чтобы инструмент был всегда с тобой. Поэтому на педсовете нашей музыкальной школы было принято решение подарить тебе эту скрипку. Береги её и играй на ней каждый день!

 Седовласая директриса расчувствовалась, произнося свою речь. Она была убеждена в выдающихся способностях худенького мальчишки, застенчиво оглядывающегося, словно в поиске того, к кому обращены были эти слова. Но на сцене он стоял один.

***

 Пять лет пролетели. Мальчишка вырос. Возмужал. Утратил застенчивость. Приобрёл пушок над верхней губой, апломб и амбиции. Он виртуозно владел смычком и умел сыграть на слух любую мелодию. Он научился держать спину, кланяться публике с достоинством и принимать букеты от поклонниц (появились и такие). Ему уже не единожды довелось играть первую скрипку с оркестром. Он не поддавался на провокации и ежедневно по несколько часов "пиликал на своей пищалке", как пренебрежительно отзывался его младший брат, не имевший яркого музыкального дарования, зато слывший подающим надежды боксёром.

 Пять лет пролетели. Мальчишка-скрипач окончил музыкальную десятилетку одновременно с общеобразовательной школой. Консерватория радостно распахнула перед ним свои высокие резные двери.

 А мальчишка уложил подаренную директрисой скрипку в красивый футляр, подарок матери, и спрятал эти дары в самый дальний угол на антресоли. Он определился с выбором. Выбор был в пользу военной авиации. И этот выбор предопределял судьбу скрипки не в её пользу.


***

 Шли годы. Мальчишка стал взрослым. Женился. Обзавелся детьми, звёздами на погонах и медальными колодками на кителе, квартирой, мотоциклом и, страшно сказать, дачей. Теперь его никто не решился бы назвать пренебрежительным именем Пашка, даже младший брат, оставшийся Сашкой, теперь уважительно звал его Павлом. Жена обращалась к нему по фамилии. Остальные по имени-отчеству. Только дети имели скверную привычку называть его "папкой". Но по молодости их лет, он спускал им эту вольность, не забывая слегка одергивать, напоминая: "Я вам кто тут? Отец! Отца бояться надо! А то завели привычку... я вас быстро отучу". Но учить их по-настоящему времени у него не было. Полеты учебные, полеты тренировочные, дежурные и условно-боевые были ежедневной рутиной, поглощавшей всё время и лишавшей даже тени возможности присесть и предаться мечтам или воспоминаниям.

 Скрипка была забыта.

***

 Однажды на летних каникулах двое пострелят - отпрысков лётчика, отправленных родителями к бабушке, остались в старом доме одни. Родители остались в гарнизоне. Бабушка ушла на работу. Свобода от надзора взрослых могла бы опьянить мальчишек семи и пяти лет отроду, если бы мальчишки могли выйти во двор. Но...  День был невыносимо знойный. Бабушка, уходя, заперла дверь на ключ. Свобода в запертой квартире? Это не свобода, а пытка.

 Мальчики попускали в окно мыльные пузыри. Пообливались на балконе водой. Поиграли "в пьяницу" (разумеется, выиграл старший, младший еще не научился передергивать незаметно карты). Поели мороженое из морозилки. А бабушки всё нет... И не скоро предвидится. Скука стала назойливо стучать в голову. Решили поиграть в прятки.

 Конечно, какие сомнения?!... старший насчитал свой выход. Младший остался считать до десяти в спальне. Старший взял стремянку, влез на антресоли, подтянул к себе лестницу и приготовился наблюдать в щелку за незадачливым братиком. Младший досчитал свою считалку и отправился на кухню. Потом в туалет, в ванную, заглянул под кровать... Поиски не давали результата! Старший с интересом наблюдал. Потом тихонько посмеялся. Потом решил тихонько спустить лестницу. И уронил её. Младший испугался привидений и заплакал (ну, что с него взять - маленький ещё), не заплакал, а заревел в полную силу своих легких, громко всхлипывая и поглядывая по сторонам в поисках исчезнувшего таинственным образом брата. А старший брат теперь не мог вылезти из своего убежища. Он приготовился просить братика о помощи, но потом решил, что ничего с мелким не случится, пусть еще поревет немножко, а ему самому стоит еще немного посидеть наверху и оглядеться, вдруг найдётся что-нибудь интересное. На антресолях было темно и пыльно. Лежали какие-то коробки, пакеты, узлы... Ничего интересного... Пора звать брата...

 Вот всегда почему-то самое интересное бывает вдруг. И тут тоже. Вдруг взгляд мальчика упал на темно-красный полированный футляр странной формы.

 Мальчик подполз ближе. Открыл. И закричал: "Я великий композитор! Слушайте мой концерт для скрипки с оркестром!"

"Эй, так не честно!" - обиженно закричал снизу младший, - "я тоже хочу!". "Ставь лестницу и ползи сюда" - ответствовал старший, - "Да, гляди там у меня, осторожно лезь, не свались! ...Или я тебе такую таску устрою, мало не покажется" (за внешней строгостью он старался скрывать от младшего брата свою заботу о нём, а может быть и не о нём, может, не признаваясь в этом самому себе, он боялся, что "таску" устроит ему самому бабушка, когда вернется, и родители, когда бабушка их оповестит о его проделках. Но он настолько боялся нотаций, что никогда не признавал за собой этого унизительного страха. Ему было легче чувствовать себя заботливым и внимательным старшим братом).

 Вскоре оба с интересом разглядывали Скрипку.

 Скрипка была прекрасна. Даже два непоседы смогли это увидеть и понять.

 Они не могли понять только одного - откуда у их бабушки могла появиться скрипка. Бабушка никогда о ней не говорила.  ОПРЕДЕЛЕННО, ПОЯВЛЕНИЕ НА АНТРЕСОЛЯХ СКРИПКИ - ЭТО ЗАГАДКА. ТАЙНА.

 Мальчишке семи лет таинственное греет душу и заставляет думать. Старший из братьев сел в задумчивости около раскрытого футляра и, перебирая натянутые жилы смычка, пытался рассуждать вслух: "Папа - летчик, офицер. Ему скрипка точно не принадлежит. Дядя Саша - милиционер. Милиционеры на скрипках не играют. Бабушка даже просто петь толком не умеет... Да вы бы только послушали, как она поет! Это же ужас кошмарный! Никогда в нужные ноты не попадает. Нет, скрипка не её. А чья?"

 В пять лет тайны еще не очень интересны. Зато слушать размышления вслух старшего брата - самое то. Особенно потому, что пока он размышляет и разглядывает смычок, он не отнимает скрипку. А значит, можно эту скрипку вынуть из футляра и разглядеть её без помех.

 Зря он так решил. Старший брат не мог позволить младшему первому овладеть находкой. И он потянул скрипку к себе. По закону старшинства и по закону первенства. Ну, это же он нашел скрипку. Почему кто-то может её разглядывать, если тот, кто нашел, еще не разглядел? Старший был сильнее. Скрипка застонала и осталась в его руках. Младший был энергичнее и настырнее. Он ухватился обеими руками за нежное тело скрипки и потянул к себе. Старший не отпускал. Скрипка резко вздохнула с всхлипом. И поломалась.

 Корпус треснул, обнажив серое пыльное нутро. Стало страшно. Мальчики, не сговариваясь, сложили обломки инструмента в футляр. Засунули футляр подальше в угол и быстренько спустились на пол, задвинули стремянку на её постоянное место и сели играть в пьяницу.

 Когда бабушка вернулась с работы, утомленные пережитыми эмоциями мальчики спали сидя за столом и с картами в руках.

***
 Шли годы. И прошли. Мальчики выросли. Стали взрослыми. Разъехались по разным городам. У них появились свои дети.  Но тайна скрипки периодически волновала обоих. Их не мучили раскаяния. Их заботил вопрос: "Чья это скрипка?" и немного волновал другой: "Если бабушка нашла поломанную скрипку (а за столько прошедших лет она её определенно нашла, то почему она никогда не высказывала им своего негодования? (С её-то взрывным характером и острым языком это было непонятно совсем).

 Братья виделись теперь не часто. Только когда совпадали отпуска и детские каникулы. По традиции, заложенной их отцом, эти отпуска и каникулы были совместными в доме состарившейся бабушки.

 Впрочем, старость её не брала. Казалось, бабушку законсервировали. Оба брата не замечали в ней перемен. И даже теперь эти взрослые семейные парни немного побаивались бабушкиных реплик в свой адрес (а кому понравится получать замечания в присутствии жены и детей?) И, надо признать, бабушка особо не церемонилась. Что думала, то и высказывала. Братья и не ездили бы к ней в гости, если бы не родители, после отставки отца поселившиеся в доме бабушки. Впрочем, даже бабушкины едкие замечания не портили братьям радости от встреч и возвращали их в пору беззаботности и счастья.

 И каждый раз, приезжая в этот любимый с детства дом, окутанный флером многочисленных светлых воспоминаний, оба брата, не посвятившие в свою тайну никого, с интересом ждали, когда же им влетит за ту давнюю историю. И обоим в глубине души хотелось этого разоблачения и освобождения от тягостной тайны.

 В конце концов однажды, когда старшему исполнилось тридцать три года, он, отмечая этот рубеж в кругу семьи, после тоста за бабушку, сидевшую во главе стола, изобразил опьянение (а пил он только нарзан из исповедуемого им принципа здорового образа жизни) и в упор спросил: "Бабуль, а ты когда последний раз на антресоли залезала?" Бабушка оторопела, но тут же ответила: "А никогда. Что я там забыла? Или ты мне там в детстве какую мину заложил, а теперь волнуешься, почему не взрывается?" Внучек усмехнулся и подтвердил: "Было дело под Полтавой..."

 Сидящие за столом насторожились. Было не ясно, в чем соль шутки, если это шутка.
Именинник вздохнул и признался: "Ладно, дела давно минувших дней. Короче. Я это, бабуль, там твою скрипку поломал. Не сейчас... Давно уже. Еще малой был когда. Ты уж прости меня, дурака. Не хотел в возраст Христа входить с этим грехом без покаяния, потому сейчас спросил. Ну, как простишь?"

 Повисла тишина. Говорят, тихий ангел пролетел в такую минуту. Младший брат с восхищением смотрел на героического старшего. В глазах детей прыгали черти - во батя выдал штуку! Жена и невестка в недоумении переглянулись. Мать схватилась руками за вспыхнувшие стыдом щеки. Отец уткнулся в тарелку. А бабушка усмехнулась и проговорила: "Так не моя скрипка-то. Проси прощения у того, чья она. Вон сидит, стыда не имеет, все взволновались, а он ест себе, как с голодного края, и в ус не дует. Что скажешь-то, сыночек своему старшенькому? Он, глянь-ко, сколько лет маялся. Может простишь малого?"

 "Да, что уж там... Скрипка - она и есть скрипка. Поломал, так, значит, и надо было", - вздохнул отец, - "я и сам сколько раз её хотел поломать, да не решился".

 "Ох, я дура, старая! А я-то её в мастерскую возила, чтобы починили её. Охренеть, сколько денег за эту балалайку отвалила, думала, что наткнешься на неё - расстроишься. Это ж память-то какая! Это ж награда ему была! А он теперь рассказывает, что мечтал поломать её! Я те поломаю! Я те самому кости-то старые переломаю! Ирод ты! Вот не говорила я тебе никогда, так сейчас скажу", - бабушка разошлась не на шутку, - "сколько крови моей выпил с этой скрипкой своей, когда выбросил её! В армию он пошел, видите ли! Да таких охвицеров пруд пруди, а талант... - это ж редкость какая! Был бы ты сейчас знаменитее Коганов с Ойстрахами, по всему миру бы с гастролями катался, а ты... скрипку на антресоли и в казарму... И что тебе эта казарма дала? Я тебя спрашиваю?"

 Отец молча встал из-за стола, обтер салфеткой губы, одернул привычным жестом пиджак, постоял, опираясь на спинку стула, с трудом оторвался от неё, грузным шагом подошел к матери и опустился на колени: "Прости, мама. Прости, если сможешь". С усилием поднялся на ноги и продолил:"Только не права ты. Жизнь у меня была очень интересная. Я всю страну нашу вдоль и поперек объездил-облетал. У меня столько событий в жизни было! Счастливый я был всю жизнь, мама. А ты прости меня, не оправдал твоих надежд...", - и пошел к своему месту за столом.

 Эта тягостная сцена грозила залить праздничный стол слезами всех присутствующих.

 Разве могла бабушка позволить такое?!: "Э, какие надежды? Какие надежды могли быть у меня на тебя, скрипача? Я на Сашку надеялась. Он, думала, боксером станет великим, а он в милицию подался, поганец. Я и то не расстроилась. У меня, глянь-ка, внуки-правнуки какие! Только на них и имеется надежда. А не на вас, оболтусов... Вот правнуки вырастут, и сыграют мне на скрипке той концерт Паганини на моих похоронах, чтобы я спокойно в земле лежала. ...Ежели не поломают её, конечно. Эй, пострелята, заберите эту пиликалку, кто хочет. Вон она. На шкафу. Пыль собирает".