Упрямая угрюмая троица

    Всякие фамилии бывают: красивые, некрасивые…
    Косебряк, Нерозя, Пасюк – в бригаде, где Славский работал. Свою фамилию он считал красивой.
    …Зачем-то бригадир поставил внутрицеховой телефон рядом с верстаком Славского. Поставил бы рядом со своим. Но Слава Славский всегда был на своём рабочем месте, а бригадира часто вызывали на какие-нибудь местечковые конференции: районным депутатом он был, а помимо депутатства ещё и членом профкома предприятия. Телефон внутрицеховой звонил довольно часто. Всем нужен был Губарь, бригадир. Слава поднимал трубку. Спрашивали Губаря большей частью тетки: из технического бюро технологи, конструкторы, мастерицы с гальванического участка, с электромонтажного, со штамповочного участка звонили.
    Губарь. Губарь нужен. Всем нужен Губарь как незаменимый специалист. Да, он, конечно, инструментальщик высочайшей квалификации.
    – Его нет, – лаконично отвечал Слава.
    – А когда будет?
    Ну что им ответить?
    – В 14.05, – на полном серьёзе.
    Пауза.
    – А кто у телефона?..
    – Айзенберг…
    Или:
    – Айзенштадт…
    По голосу, что ли, не узнавали? Опять пауза.
     Иногда спрашивали:
    – Это… Нового взяли?..
    Да, кстати… шёл недавно Славский по городу, к нему кинулся человек с микрофоном – корреспондент и девушка с камерой:
    – Что вы думаете по поводу постройки в центре исторической части города многоэтажного гостинично-торгового комплекса?
    – Спросите у главного архитектора.
    – А все же?
    Ну, Славский и выдал про продажность местных элит. Много наговорил.
    – Представьтесь, пожалуйста.
    «Схрена ли, – подумал Славский, – представляться…»
    С ходу брякнул:
    – Айзенберг Иван Абрамович.
    Поразительно. Показали сюжет по местному ТВ. Утром, вечером, ещё на следующий день вечером. Цеховые хохотали. И Славик немножко прославился.
    С выборами местных районных депутатов некрасиво получилось. Славский был полностью аполитичен. Почти всегда против любых и всех. Возможно, он был порядочным. Да и жизненная мудрость накопилась. И подтверждалась строками, написанными то ли Сергеем Михалковым, то ли Борисом Заходером:

Сошлись в житейском море разом
Говно с алмазом.
Алмаз пошел на дно,
А наверх выплыло говно.
Пусть твой тебе подскажет разум,
Чем лучше быть – говном или алмазом.

    Ну и назначили Славского в комиссию как независимого наблюдателя. За деньги. То есть работа в комиссии – в выходной день – оплачивалась вдвойне. А Славскому всё равно, лишь бы денежки получить, да ещё и отгул на следующий день…
    Троицу угрюмых назначили голоса считать.
Нерозя, Пасюк и Косябряк – угрюмые как на подбор. Из одной деревни. После окончания технического колледжа. Вместе снимали, втроём квартиру однокомнатную.
    Угрюмые-то угрюмые, но в работе толковые. Исполнительные. Над ними хохмили.       
    Они молчали.
    Когда тётки из комиссии стали по-свойски вбрасывать бюллетени за не пришедших, вечером уже, голосовать граждан, молчаливая троица запротестовала.
    А председатель комиссии – замначальника цеха – ведь предупреждал: «Убейтесь! Но чтоб Шихтель прошёл». Тоже странная фамилия. Это потом Славик узнал, что с рождения у него была Шлахбаум. Хоть и с буквой «х», но слышалась по-другому. Вот и переделал он на Шихтеля. Чего так? На Петрова бы переделал, к примеру…
    Не прошёл Шихтель.
    Так как Славик был порядочным – чхать он хотел на всех депутатов.
    Выбирайте кого хотите. Тасуйте не тасуйте, народ всегда в дураках…
    Но молчаливая и угрюмая троица возмутилась как-то пугающе негромко, угрюмо.
    …И не прошел Шихтель. Всё.