Дети войны глава 2

ГЛАВА ВТОРАЯ
                1
Хотя я с родителями переехала жить в Березники, но душой оставалась предана Чёрмозу и чувствовала неразрывную общность с основной семьей.
Кроме мамы в семье были еще две младшие сестры. Тетя Люся уже была за мужем, а младшая тетя Виля (Виолетта полное имя) только собиралась выйти замуж. Я хорошо помню саму свадьбу и жениха. Веселый, кудрявый, загорелый молодой человек – просто загляденье. При таких мероприятиях дети всегда крутятся под ногами, и мы были не исключением.
Ребятня со всей улицы крутилась под окнами.
Каждой лето я приезжала в Чёрмоз, любовалась центральным храмом (в храме был клуб), но часы над главным входом (который был закрыт, в клуб входили слева с входом с колоннами), регулярно каждый час и полчаса отбивали красивую колокольную мелодию.
Уральские умельцы регулярно поддерживали весь старинный уникальный механизм часов, показывающих не только время суток, но на втором циферблате отражался лунный календарь (единственный в своем роде).
Тогда я не понимала всей уникальности момента – божий храм закрыт, а время неумолимо отсчитывает предоставленные нашей жизнью минуты.
Но вот пришел к нам 21 век, и я из интернета узнаю, что чёрмозкий храм Рождества Богородицы давно переданный церкви ремонтировали и заглушили звон часов, – закрыли отверстие, сконструированное строителями, большой иконой для красоты и привлечении туристов.
И часы стали не слышны во внешней округе. Вот такое варварство произошло с подачи церкви, а объект по заслугам являлся исторической ценностью; (да, простит мне читатель, это отступление от повествования о послевоенной эпохе).
Самой близкой подружкой в Чёрмозе у меня была Зоя Гачегова, из многодетной семьи, в которой отец погиб на фронте, а пятерых детей мама поднимала одна. Зоя была младшей, старший ее брат Саша уже работал, помогая семье.
И таких семей в Чёрмозе было много, где вдовы фронтовиков растили, учили, воспитывали своих сирот, не имея ни педагогического образования, ни достаточных финансовых средств, но всех вырастили достойными людьми с образованием и навыками трудолюбия и жизненной стойкости.
А какой веселой и позитивной подружкой была Зоюшка, мы с ней, повзрослев, бегали на танцплощадку в парк, играли на зеленой полянке возле Зоиного дома, собирая вокруг заинтересованных парней.
                2
Учиться я начала в женской средней школе  имени А.М.Горького на улице Пятилетки города Березники, а в мужской школе имени А.С.Пушкина в это время заканчивал свое обучение наш знаменитый земляк Борис Николаевич Ельцин.
Мне это, конечно, было не ведомо, я только знала, какие в пушскинской школе учатся хулиганы, и какие проделки они себе позволяют. В моем доме я сразу же перестала дружить с мальчиками, и так до конца десятого класса. Друзья среди мальчиков у меня остались только в Чёрмозе, настолько они отличались от воспитывающихся в Березниках.
В Чёрмозе кроме школы и кино культурное воспитание ограничивалось личным общением с учителями и друг с другом.
А в Березниках был свой настоящий драматический театр, приезжали на гастроли столичные артисты. Но как отличались дети из Чёрмоза от детей из Березников. Первые очень скромные и приветливые, а вторые полны детской агрессии к посторонним, – не из их школы, не из их двора. Вечное соперничество.
В новом школьном коллективе мне опять хотелось себя проявить лучше всех. Все мы пришли в первый класс, не умея ни писать, ни считать; (трудно это сейчас представить, когда все дома или в садике учат тому, чему раньше нас учил первый наш учитель, и он становился для нас почти что богом). До сих пор вспоминаю свою первую учительницу – уже не молодую женщину Зою Александровну, хотя дальше у меня были неплохие выдающиеся учителя, но помню не многих. Читать я училась долго, плохо запоминала стихи и плохо рассказывала. Выделиться было не чем.
Зато моя подружка Шура Димухаметова легко научилась выразительно читать любой текст и часто нам заменяла учительницу, читая нам сказки, прививая вкус к литературе. Я ей, конечно, потихоньку завидовала.
Так как у меня не слышало совсем одно ухо, мама попросила учительницу посадить меня на первую парту, прямо перед столом учителя с такой же слабослышащей девочкой на оба уха. Мне это сразу же не понравилась, во-первых, что меня посчитали глухой, (другим то ухом я прекрасно всё слышала, что надо и не надо, единственное, я не ориентировалась в пространстве, когда меня окликали сзади, я крутила головой во все стороны). Мне не понравилось сидеть на виду у учителя, и с тех пор я всегда сидела где-то далеко от доски, иногда слушала урок, иногда отвлекалась по своей прихоти.
Никогда не была «любимчиком» у учителей, но учеба мне давалась легко, вот только среди сверстником нечем было выделиться – не пела и не танцевала, на утреннике выпустили один раз в наряде какого-то цветочка. Папа сфотографировал меня вместе с Шурой, да и то у меня из-под платья выглядывают штанишки, всё на мне изначально была не аккуратно, сбито и скомкано.
Мама всегда старалась меня одеть и причесать как надо, а из школы я приходила вся лохматая и растрёпанная. Не знаю, почему это у меня так получалось.
Учеба мне давалась легко и к концу обучения в начальной школе даже получила похвальную грамоту от гороно, давали раньше такие даже таким соплячкам, приобщали к обществу. Но в четвертом классе произошли изменения, нас перевели на совместное обучение с мальчиками. Ну вот, опять мальчишки!? Пересадили всех парами, чтобы привыкали. Меня посадили с мальчиком по фамилии Поцелуйкин. Просидела с ним недолго, но фамилию помню. Мальчиков в школе я избегала и не общалась, они меня тоже сторонились и так вплоть до десятого класса.
                3
Но один мальчик из нашего подъезда Саша Рассинский произвел на меня впечатление тем, что не походил на остальное окружение. У него была настоящая еврейская мама и старшая сестра, их он безоговорочно слушался и учился в музыкальной школе. Вечерами из окна первого этажа мы во дворе слушали игру на виолончели. Вскоре они переехали. Евреев в Березниках в то время было немного, но с теми детьми, что общались со мной, я чувствовала насколько их воспитание отличается от моего.
А рядом со мной рос мой братик, мама уделяла ему гораздо больше внимания, чем мне; больше его любила, потому что он младше. Я никогда не ревновала, - значит так и надо, но иногда вредничала.
Как то зимой к нам приехали бабушка с дедом, посмотреть, как мы живем. Я всегда по ним скучала и очень радовалась их приезду, старалась не потерять ни минуты от общения с ними, даже гулять не шла. А Дима гулял на улице, и пора было ему возвращаться домой, а он не шел.
- Эля, сходи, приведи Диму домой, - попросила мама меня.
Я вышла, зову брата, он не идет. Тогда я подошла, схватила за воротник заячьей шубки и потащила его силой. Он орет на всю улицу, клочья от шубы летят во все стороны.
Бабушка и говорит, глядя в окно
- Это что за концерт? Он что всегда так гуляет?
Сколько себя помню, меня никогда не заставляли делать уроки, тем более чем-то мне помогать,- всё сама, да и время на уроки затрачивала мало. После школы я дружила с Шурой Сивинцевой тоже из моего класса, что жила в соседнем доме, тоже фантазёрка под стать мне. (Так мы с ней и остались подругами на всю жизнь, пока она не умерла.)
Шурочка была маленького роста, и я на этом основании как бы ей покровительствовала, что придавало мне значения в собственных глазах. Удивительные у нас с ней были игры в пиратов в соседнем через дорогу от дома больничном саду, куда мы проникали через забор. Эта часть сада была в запущенном заросшем состоянии и нас это устраивало. Однажды, уже в пятом классе Шура на уроке английского языка перевела заданное стихотворение Роберта Бернса тоже стихом в рифму. Я так была поражена, как это она умеет, а я нет. Я с детства мечтала что-то сочинить, у меня не получалось, а так старалась. Позавидовала подружке, а в остальном старалась ни в чем в учебе не отставать, особенно опережала весь класс в освоении математики.
То, что математика мной усваивается без малейшего напряжения, я поняла сразу, труднее было освоить гуманитарные науки. Стихи я заучивала плохо, долго ходила по дому и зубрила, «Мой дядя самых и т.д.», а мой братишка в это время как раз сильно болел и обиделся на меня за это на всю жизнь, все вспоминал уже в старости.
После, уже в десятом классе я без труда сочиняла в рифму тексты в стенгазету, но это были еще не стихи.
Моему поколению школьников пятидесятых годов и далее пришлось в полной мере ощутить заботу государства о детях, наверное, потому, что нас было мало, всего два класса на выпускном вечере, но зато я получила серебряную медаль.
Были в нашем распоряжении пионерские лагеря, различные школьные кружки, каждый мог найти товарищей по интересам. У меня, как уже говорила, талантов никаких не проявлялось, в лагере смогла продержаться всего неделю, забрали домой, так что я была полностью общественно не организованна, предоставлена сама себе.
В классе мы сдружились четверо девочек с одной нашей улицы имени Челюскинцев: Шура Димухаметова, Шура Сивинцева, Эля Решетникова и я. Нас так и прозвали «челюскинцы», мы и сами так себя ощущали.
Дружба наша продолжалась в течение всей жизни, так мы ей дорожили сплоченные дети войны, объединенные одним воспитанием и мировоззрением.
                4
Я снова стремилась как-то себя проявить и заманила девочек из своего класса участвовать в детском спектакле в студии при городском драматическом  театре, которой как раз руководила наша соседка Ирина Леонидовна.
Спектакль назывался «Приключение Чиполино», меня назначили на роль синьора Помидора, а там надо петь его песню сначала за сценой и с этой песней появляться. Со мной долго репетировали и кое-как я что-то выучила. Шура Димухаметова изображала синьора Мандарина, а Света Пьянкова – Земляничку. Еще Эмма Овчинникова была, кажется Тыквой. Шура Сивинцева занималась в танцевальном кружке и танцевала цветочком. Вот такой состав из нашего класса я привела в студию к Ирине Леонидовне. Костюмы мы делали сами с помощью пошивочного цеха театра. Помню, мы на тазы клеили папье-маше из газет, чтобы на завязочках прикреплять под костюмы, изображая круглую форму помидору и мандарину.
Спектакли играли на утренниках во дворцах культуры. Но на одном из спектаклей я забыла очередную реплику, а подсказки я не услышала и пропустила целые фразы. На этом мое актерство закончилось. Поняла, что это тоже не для меня.
Учителей своих я, почему-то, никого не помню по имени-отчеству; опять подводит память на имена, хотя училась в одной и той же школе при одних и тех же учителях, и училась хорошо. Не впечатляли меня, что ли мои педагоги. Помню только преподавателя по физике, Василия Исааковича немолодого бывшего фронтовика. На фронте был связистом, я даже занималась немного у него в физическом кружке. Все точные науки: физика, математика, химия мной усваивались очень легко, все запоминала во время урока, помогало и то, что в школе я за все десять лет ничем серьезным не болела и занятия не пропускала.
Мальчики меня почему-то сторонились, хотя я знаю, что была симпатичной. Девушки из класса обзаводились кавалерами, а я знала только учебу и книги, которые начала читать постоянно только в старших классах.
Дома у мамы была обширная библиотека, но она не все романы мне разрешала читать. Так почти образцово проходила моя школьная жизнь, весь учебный год, две трети моей жизни были потрачены в Березниках, но каникулы, с полным правом я проводила в Чёрмозе у бабушки; и это была огромная часть моей жизни.
                5
Мою бабушку – Александру Михайловну Деменеву мы внуки никогда не называли бабушкой или бабой Шурой, а называли ее ласково Бабкой, вот так, с большой буквы, просто наша Бабка. Лучше и добрее ее я до сих пор не встречала человека. Несмотря на суровую прожитую жизнь, она была очень жизнерадостной, задорной, много чего знала и нам внукам рассказывала. Когда летом мы все к ней съезжались, она успевала всех нас приветить, приласкать, накормить. Как ей удавалось при том существующем дефиците все организовать во время, постряпать вкусные пироги, разжечь большой медный самовар на угольках с вытяжной трубой, организовать в комнате большой стол со всеми угощениями и нас, детей посадить тут же, вместе со взрослыми. Какое счастье я ощущала, не сознавая это вполне – вся семья вместе, все живы, все довольны. Так мне хотелось чем-то услужить, помочь, но не всегда это получалось и мои благие намерения оборачивались маленьким крушением. Помню, как я побежала из кухни в комнату, держа в обеих руках по большому хрустальному бокалу, но не вписалась в дверной проем и оба бокала разлетелись об косяк проема. Со звоном разлетелись, очень эффектно. Все, сидящие за большим столом только ахнули. Ну и мне, как всегда, ничего не было – ни ругани, ни выговора, разве что сокрушались моей неловкости и торопливости.
Бабушка была очень бережливая и старалась продлить жизнь любой, нужной в хозяйстве вещи. К приезду гостей – Юговых из Новотроицка, Сенькиных из Садки и моих родителей,-бабушка делала бражку в большой глиняной кадке. Кадка была старая, склеенная берестяной полоской (точно как сейчас скотчем клеят).
Раз бабушка меня послала за чем-то в магазин в базарный день. А в базарный день умельцы выносят продавать разную самодельную утварь. И вот я увидела новую глиняную кадку, обрадовалась и купила на все доверенные деньги. Притащила довольная, Бабка только руками всплеснула, - что с ней поделаешь(?).
Тогда в Чёрмозе все дети помогали своим родителям кто чем мог: работали в огороде, стояли в очереди за хлебом, (и такое тоже было). Зато вечером все собирались на поляну на улице и играли в волейбол, без сетки, просто по кругу. Когда становилось поздно, старшие шли на танцы или в кино, а меньших звали по домам. Так безмятежно пролетало мое лето, и надо было уезжать домой.
Как я в то время завидовала моей двоюродной сестренке Вере, что она остается с Бабкой, дедушка наш умер рано, но успел построить уютный дом. Но я и не догадывалась, как моим дорогим Бабке и Вере приходилось жить одним в доме зимой, и как моя сестра своими маленькими ручками и снег разгребала, и готовила ледник для продуктов на лето, воду им нанимали приносить, но стирать и полоскать на речке приходилось самим.
Мое лето пролетало безмятежно, в отличие от моей Бабки. Никаких безобразий в этом городе в то время не случалось, бабушка все равно за меня волновалась, (рядом Кама, а я плавать не умею, но смело сажусь в лодку с друзьями). Бабушке приходится бегать вдоль берега и кричать, чтобы меня высадили. Кама – очень опасная река, особенно, когда разлилось наше Камское море, после постройки Пермской ГЭС.
Чтобы выглядеть красиво (за год я вырастала из летних платьев) мне моя тетя Виля переделала на меня свое голубое крепдешиновое платье, в котором я вечером пошла с подругой в сад на танцы. Вечер был прохладный, а я - нарядная кофточку не взяла, так моя Бабка с тетей Вилей пришли в сад и мне через забор танцплощадки пытались передать кофточку.
Такие мелкие заботы очень запоминаются, бытовые трудности стираются, но остается ощущение заботы и защищенности, но, наверно, это было не в каждой семье. Были дети, получавшие неадекватное наказание, но мы, не понимали их обиды и ожесточения, да и в детский коллектив они их не выносили.
Родители многих испытывали материальные трудности, так как растили детей без  отцов, не вернувшихся с войны. Дети это понимали, многих воспитывали старшие братья. Но были и такие, которые злились на всех и на всё. Шло скрытое расслоение общества почти не заметное, при одинаковом отношении государства к детству и равномерному распределению весьма скудных благ. Все получали обучение в тех кружках, в которых хотели.
Все получали среднее образование и могли поступить в любой ВУЗ, набрав, проходной бал. Вероятно, ВУЗы нуждались в наборе студентов, так как к нам в Березники приезжала приемная комиссия из УПИ –Уральского политехнического института им. С.М.Кирова из Свердловска.
Я к тому времени как-то пробилась в лучшие ученики по точным предметам, очень увлеклась решением математических задач и даже получила первое место в областной математической олимпиаде. Мальчики были забыты окончательно, почти превратилась в «синий чулок», но раз посмотрела на себя в зеркало и решила отвлечься от умных задач - пошла гулять с подругами по нашей центральной улице Пятилетки.
                6
Еще об одном общеизвестном событии, повлиявшем на всю жизнь нашего поколения, хочу рассказать, как помню. Пятого марта 1953 года утром сообщили по радио всему миру, что умер Иосиф Виссарионович Сталин. Пишу эти строки, а в мыслях звучит голос Левитана, я всё отчетливо помню, мне десять лет и мне жалко Сталина, хотя я не представляю, что такое смерть, но мама рыдает, папа мрачнеет, а в школе назначена торжественная линейка. Старшие напуганы не понарошку, - жизнь начинала заметно меняться. В Березниках появились ранее осужденные заключенные - (правые и неправые), их дети также вышли на улицы, овеянные тюремной романтикой и отчаянием взрослых, и пошла мода на блатные песни, атаманство, унижение слабых и т.д.. В Чёрмозе было потише, но хулиганили на катке в Березниках. Мне опять повезло – в нашем доме жило много таких вернувшихся, их мальчишки меня знали, и подруг, кто со мной ходили на каток, не трогали.
В школе все оставалось по старому, всех одинаково учили и все учились по мере своих способностей, репетиторов никому не нанимали, все были в равных условиях, это я так думала. Но жизнь, тем не менее, менялась. Начальники, у которых росли дети, очень хотели продлить свой уровень жизни и для своих детей, а это не всегда могло получиться за счет ума и способностей. Шло незаметное расслоение общества по уровню благополучия и достатка, но небольшое, по сравнению с зарубежными странами, куда умные люди начали постепенно выезжать.
Происходило то, что мировоззрение старшего поколения, закаленных в войне коммунистов, передавших поначалу свои убеждения детям, заметно пошатнулось.
В программу школьного обучения входил предмет – урок труда. Обучение шло совместное с мальчиками, осваивали автодело. Было это в классе девятом, и вот я села за руль в раздолбанный учебный автомобиль. В первый раз и, как оказалось, в последний. Хорошо еще, что дело было зимой и по краям площадки были сугробы. Я рулила, не понимая куда, путала рычаги и педали, учитель паниковал, а мой брат Дима, ученик третьего класса бежал за машиной и хохотал. Он же уже освоил этот несчастный грузовик потихоньку с мальчишками.
Со временем я повзрослевшая, надеюсь, похорошевшая окончила школу с серебряной медалью и готовилась к вступительным экзаменам. Так как приемная комиссия должна была работать в Березниках, а готовиться я не спешила, то поехала ненадолго отдохнуть в Чёрмоз. У меня кроме учебы в голове не было никаких романтических настроений и предчувствий. Так, видно, нас судьба и поджидает перед неизбежной встречей с первой юношеской любовью, без ожидания, без моральной подготовки.
Надо сказать, что моя мамочка Валентина Михайловна, сама будучи очень красивой женщиной, любила всё красивое, дружила с местными артистами из драматического театра, восхищалась киноартистами и сохраняла открытку с портретом лорда Байрона. Так постепенно и мне прививался определенный вкус.
Но где в Березниках найти «лорда Байрона»? Так что на этот счет я была спокойна.
Если и возникали у меня девичьи мысли, то скорей как о дополнительной защите и теплоте. В Чёрмозе я пробыла недолго и поехали обратно вместе с мамой и Бабкой. Билеты на пароход сумели купить только в третьем классе большого парохода с огромными колесами. Ничего, потерпим восемь часов без привычных кают. Мне спокойно внизу не сиделось, и я постоянно выбегала на палубу. Так половину пути и плыли вверх по спокойной водной глади Камы, дышали освежающим влажным воздухом в середине северного лета.
После остановки у пристани Пожва я возвратилась на свое место, а напротив меня сидел двадцатилетний почти лорд Байрон, с лукавыми пронзительно синими глазами, с темными кудрями и улыбкой на губах. Мне оставалось только зажмуриться, чтобы не съехать со скамейки. Всем юным девушкам бывало знакомо чувство невыносимых мурашек, как от холода, при одновременном жаре изнутри. Такое и происходило со мной; раньше я только об этом читала в запрещенных мамой французских романах.
Познакомились, его звали Толя Кулаков, он возвращался от родителей в Березники, где в то время работал прибористом на заводе после окончания техникума. Совсем взрослый, по моим понятиям. Разговаривали о чем-то, пароход, как по заказу остановился на заправку, и пассажиры смогли погулять то ли час или полтора по крутому берегу с изумрудной травой.
Разговаривая мы с Толей постепенно узнавали друг о друге, оба были заинтересованы, но показывали беспечность, как это бывает при первом знакомстве двух совершенно посторонних людей.
В Березники приехали поздно вечером, сели в переполненный автобус в разных концах салона и вышли каждый на своей остановке, не сказав ни слова. Так и закончилась эта судьбоносная встреча, без надежд на будущее.
В Березниках есть такая центральная улица, где народ всегда чаще всего прогуливается, я подружкой Элей Решетниковой, которая не готовилась к вступительным экзаменам, три дня дефилировала, пока на другой стороне улицы не увидела Толю с другом, как бы случайно. Встретились как старые знакомые и уже договорились встретиться снова, созвонившись, после моих экзаменов.
А дальше, как говориться, всё по сценарию, Толя приходил к моему подъезду, я выходила, и мы шли гулять по городу. Если я что-то задерживалась, все соседи выглядывали из окон смотреть, какой красивый парень за мной ухаживает. Мама очень любила смотреть на него, когда он заходил к нам в квартиру. Ухаживания были весьма просты – купит мороженое, сводит в кино, раз даже покатал на лодке на местном пруду. Мне было все в новинку – у меня свой парень, я ему нравлюсь.
Сдав экзамены, я снова поехала в Чёрмоз повидаться с бабушкой, выхожу утром на крылечко полюбоваться на Каму, смотрю, а к дому идет мой Толик, - что, откуда(?).
Оказывается он ездил на соревнования области по футболу (он еще и футболист, ему подходит), и решил заехать к другу в Чёрмоз и меня повидать.
То, что я обрадовалась, ничего не сказать,- я просто была в легком шоке от счастья и неожиданности, Толя не говорил, что может приехать в Чёрмоз, просто в разговоре спросил адрес бабушки, сказал, что знает Чёрмоз. Бабушка как раз вышла на крыльцо поинтересоваться, с кем я беседую, а я побежала одеваться.
Толя даже в дом не зашел, мы пошли с ним гулять. А куда можно было пойти гулять летом в Чёрмозе – мы пошли в маленький лесок. Кругом красота, цветочки сели на полянку. Я думаю, вот у нас настоящее свидание (впервые в жизни). Раз он приехал, то, значит, по настоящему любит и по законам жанра должен признаваться в любви.
А он про футбол, про то, что выиграли (или проиграли), не помню. Я любуюсь на его красивое лицо, на удивительно синие глаза и жду, вот скажет главное. Но нет, видно это мое разочарование так меня огорчило, что память на долгие годы вычеркнула даже воспоминания.
К дому вернулись уже темнело, Толя торопился, в темноте боялся не найти дом друга. Стоим мы у крыльца, а бабушка говорит тете Виле:
- О чем они говорят, давай послушаем, - и они ползком через сени начали пробираться к входной двери, зацепились за вёдра, загремели. Так нам с Толей было смешно, так и расстались весело.
Лето кончилось и нас, сдававших экзамены, вызвали в Свердловск на зачисление.