Тьма на лестнице

Папа собирался на работу. Подвязывал галстук у зеркала. Вид у него был очень сосредоточенный. Водянисто-серые глаза замерли в одном положении и казались такими же стеклянными, как и гладкая поверхность на стене. Глядя на его кофейного цвета рубашку, в подслеповатом освещении коридора Женя подумала, каким обманчивым бывает внешний вид. Вот, взять те же глаза. Они у него почти всегда такие. Судить по ним, так её папа — человек холодный и бесчувственный. Но это конечно же было не так. Даже наоборот. Даже не «даже», а совсем наоборот. Он всегда заботился о ней, и всё на свете его, да беспокоило. Не жарко ли ей, не холодно ли, не голодная ли она, не слишком ли переутомилась сегодня в школе, может, ей лучше поспать... И к месту и не к месту. Чаще к месту, само собой. Мама тоже о ней заботилась. Тоже любила. Женя натурально затруднялась сказать — самой себе, то есть, максимально честно и искренне, потому что таких дурацких вопросов извне ей никто никогда не задавал — кого из них она любит больше. Надо бы их поставить рядом для этого и внимательно сравнить. Только не получится сегодня. Мама второй день была в командировке. Они остались вдвоём на неделю — минимум. И папа, само собой, включил «режим повышенной готовности». Женя прямо-таки кожей ощущала исходящее от него порой напряжение. Да что с ней такое, в конце концов, может случиться? Ну серьёзно, тринадцать лет человеку... Вот папа снова заговорил. Она просила пожарить ей яичницу с салом. Что он и сделал. Теперь он всё напирал на то, что, если вдруг с утра в неё не полезет — в холодильнике есть йогурт. И мюсли, которые надо только кипятком залить — и готово. А то она не знает... Но закатывать глаза Женя не стала. И даже не потому, что папа начнёт ругаться. Просто жалко его очень. И так волнуется вечно по пустякам. Надо его пощадить. Вот он говорит о том, чтобы она обязательно кушала. Не хочешь одно — ешь другое. Главное — не голодай. И когда на улицу пойдёшь, подбери одежду. Вроде там не так холодно, но всё же зима. А если станет жарко — пусть обязательно возвращается и надевает свитер полегче. Тот — зелёный, с горлышком. Он его вчера погладил и повесил в ванной — на батарее. Да-да, конечно она видела. Как-никак умывалась сегодня...
Женя слушала всё это, и вдруг её кольнула неприятная мысль. Она подумала обо всех тех страшных историях — из книжек и по телевизору... Сколько раз она замечала: если главный герой — какой-нибудь ребёнок или подросток, другими словами, тот, кто должен выполнять ценные указания родителей, эти самые родители — непременно беспросветные тупицы. Они ничего не слушают и ничего не слышат. И ни о каких монстрах, так и норовящих откусить их чаду голову, даже знать не хотят. Просить о помощи таких — совершенно бесполезно. Вот и приходится справляться самому. Справиться, к слову, удаётся далеко не всегда. Судя по тому, как эти фильмы и книги заканчиваются... Так вот, про её родителей такого точно не скажешь. Оно и понятно — не киношные ведь. Они всегда предельно внимательно относились ко всем её страхам и проблемам. С ними всегда можно было поговорить. О чём угодно. Даже о том, от чего взрослые обычно отмахиваются. Женя уже успела хорошенько разобраться, кто они такие — эти «взрослые». При ближайшем рассмотрении — ничего невероятного. Такие же люди, как она. Только их поизносило. Временем и холодным пронизывающим ветром, как когда идёшь зимой по темноте в школу, и продувает насквозь. С ней этот ветер уже сделал что-то нехорошее, а она только в седьмом классе. А теперь попробуй, так походи на этом ветру лет двадцать-тридцать. Онемеешь. Перестанешь вообще что-либо чувствовать. Вот так и с ними. Они, конечно, видят, но что-то своё. Только самое очевидное. По привычке. Как слепые, которые ориентируются у себя дома даже без опоры на трость. А некоторые вещи и будучи относительно не потрёпанной заметить... ну, не так-то просто.
Женя поморщилась. Посмотрела в сторону — туда, где стояла тумбочка для обуви — и снова на папу. Он хороший, и её любит, и даже, когда приходит, иной раз, уставший в смерть с работы, а она всё тормошит его, он никогда на неё не срывается. Но его тоже поизносило.
Папа переобулся из тапочек в зимнюю обувь и принялся завязывать шнурки. Движения быстрые, выверенные... он же учил этому сложному делу и её. Рассказывал, что, когда развязываешь узел, за бантики никогда тянуть не следует. Папа её много чему ещё научил. Например, никогда не открывать дверь незнакомым людям. Да всего и не упомнишь...
Вжикнула молния. Звук резкий и неприятный. Один из двух, за которые она в душе всегда злилась на отца. Второй — когда он чистил брюки этой своей щёткой.
Отвратительно.
Папа поправил воротник пуховика. Гладко выбритый узкий подбородок исчез в меховой опушке. Он посмотрел на Женю. Всё с тем же вниманием. Но, при этом, мягко. Осведомился, всё ли с ней хорошо. В который раз уже за сегодня... Она в который раз поспешила заверить его, что да, конечно же с ней всё в порядке. Он задумался о чем-то своем. Глубокомысленно кивнул. Пока он топтался в обычной своей нерешимости у самого выхода, Женя попыталась понять для себя, к чему вообще все эти рассуждения о тупых родителях из фильмов ужасов. И как-то не получилось. Странно всё это. А папа с его вечно серьёзным видом только и мог быть, что человеком, который работает в субботу. Да и мама, если подумать, не лучше. Взяла и укатила в другой город, вместо того, чтобы сидеть на выходных с любимой дочкой. Ну да что уж теперь...
Взрослым приходилось зарабатывать деньги, и некоторые из них мучились похлеще школьников, тянущих свой срок. Женя полагала, что её родители ещё более-менее везучие.
Она снова углубилась в свои мысли, а потом услышала скрежет. Вздрогнула, непонятно отчего. Увидела, что папа открыл замок на входной двери и теперь думал, что делать с ключами. Вот сейчас он неуверенно спросит, сможет ли она замкнуть дверь изнутри. И не потерять ключи до его возвращения. Вот, спросил. Ну, разумеется, она не потеряет. Просто вытянет не до конца, да и оставит в замке. Похоже, её ответ родителя устроил. Он протянул ей холодную металлическую связку и снова посмотрел этим своим мягким внимательным взглядом. Сверху вниз. Как на цветок в горшке, который, возможно, забыл полить или подкормить, или ещё что-то в этом роде. Забавное ощущение. Цветком Женя себя не считала. Но вот когда папа развернулся и, наконец, шагнул за порог, ей вдруг захотелось крикнуть вдогонку. Она сама не успела понять, что именно. Рот открылся, и воздух вышел из лёгких. И ничего. И никакого крика. Папа снова буркнул, что позвонит днём, и закрыл дверь. Конечно, он ничего не заметил. Он не видел свою дочь, оставшуюся стоять в прихожей с открытым ртом. Не видел, как она смотрит ему вслед. Если бы он всё же обернулся и поймал на себе этот взгляд, то наверняка тоже не понял бы, что последний означает. Женя и сама не знала. Входная дверь захлопнулась, и она осталась одна. Ну что же, она вполне найдёт, чем заняться. Так уж вышло в этой четверти, что при пятидневке в её школе, с пятницы на понедельник ничего не задавали. И это обстоятельство делало выходные дни по-настоящему здоровскими. Жаль, такая феерия после весенних каникул едва ли получит продолжение. Ладно. Тогда веселимся здесь и сейчас…
Но нет. Ноги отказались двигаться с места. Женя обнаружила себя по-прежнему стоящей напротив захлопнувшейся входной двери и… и вслушивающейся. В шаги. Да. В шаги. Она слышала их до сих пор. Обычная шаркающая походка отца. Вниз по лестнице. Если слух её не подводил, а такого ранее не наблюдалось, папа стал спускаться сразу же, как только закрыл за собой дверь. И почему-то это было хорошо. Женя стояла и слушала быстро затихающий звук шагов. Они нигде не остановились, так и растворившись там – в самом низу. Да, это хорошо. Она должна замкнуть дверь. И не потому, что кто-то большой и злой её заставляет. И не потому, что иначе квартиру обворуют, и родители будут долго ругаться и доводить её до слёз. Нет-нет. И папа, и мама сказали бы ей, что это, в первую очередь, для её же безопасности. Она и сама это понимала. Только вот… это же надо к двери подходить. Прямо к двери… Странное какое-то чувство. Как во сне. Женя ещё некоторое время переминалась с ноги на ногу. Потом всё же шагнула вперёд. Связка казалась тяжёлой в руке. Но дело было не в этом. Она протянула руку. Удастся ли просто так взять и попасть в замочную скважину? Как ни странно, удалось. Вот и механизм защёлкнулся. Она не сразу смогла заставить себя отпустить уже успевший нагреться в пальцах металл. Как будто стоит его отпустить – и замок откроется обратно. А потом дверь распахнётся и…
Да нет, бред какой-то. Женя отпустила ключи. С дверью всё нормально. И с ней всё хорошо. Сегодня она дома, и завтра тоже. Можно начинать развлекаться. Да-а…
Женя прошла в гостиную и выглянула во двор. Папин «Авенсис» выруливал к арке. Там – внизу. Просто белый прямоугольник посреди такого же белого снега… Вид сверху как в тех старых играх линейки «ГТА». Сама она никогда не играла ни во что старше «Сан Андреас», но картинки в интернете видела. Ладно, папа сел в машину, а значит, всё нормально. Дальше можно не волноваться.
Почему?
Но это было уже едва ощутимо – прошло как бы «вскользь», и её мысли возвратились в привычное русло. Женя ещё где-то минуту простояла у подоконника, разглядывая морозное утро по ту сторону оконной рамы. Свет тяжёлого зимнего солнца преломлялся через стекло. Она подумала, что когда смотришь вот так  – не «напрямик», какая-нибудь часть всё равно да теряется. Через стекло всё-таки не то же самое, как когда своими глазами. Хотя, казалось бы, что в одном, что в другом случае глаза одни и те же.
Женя постучала ладонями по пыльному подоконнику. Давненько они не проводили генеральную уборку... Папа, покуда он здесь один на один со «всеми бедами мира», едва ли возьмётся за таковую до маминого возвращения. Обычно они убирались все вместе. Теперь она оставалась единственной обитательницей квартиры – во всяком случае, до конца дня.
Весёлое приключение? Ну, может быть…
Спать не хотелось – вчера она легла довольно рано. И сразу заснула. А может, ей снилось что-то такое страшное, оттого и те непонятные мысли в прихожей? Нет, ничего ей не снилось. Надо бы поставить чайник…

Как выяснилось, компьютер был включён. Уже перешёл в режим ожидания. Женя тыкнула кнопку, как только поднялась с кровати. Её разбудил папин будильник. Похоже, сработала старая привычка. Собираясь в школу по утрам, когда удавалось встать не совсем «впритык», она обычно сразу включала компьютер и смотрела что-нибудь в процессе. Её смартфон марки «Самсунг», замыкавший линейку бюджетных устройств, в которую он входил, с того её конца, после которого уже начинались флагманы, сейчас лежал в портфеле. Он разрядился ещё когда она возвращалась из школы вчера днём, и она не стала его заряжать. Успеется. В конце концов, домашний телефон их семья не отключала. А вот компьютер – да, пусть работает. Она найдёт ему применение.
В квартире было прохладно. Женя сразу, как проснулась, нацепила жёлтый вязаный свитер, и как-то не слишком хотелось с ним расставаться. Она плюхнулась на кровать – просто потому что могла – и уставилась в потолок. В квартире царила тишина. Только слабый шум, исходивший от системного блока, вступал с ней в несущественное противоречие. Хорошо всё-таки дома…
Она подумала, не заснёт ли вот так – по чистой случайности и сама того не ожидая. Нет, исключено. Она и самом деле выспалась вчера.
Что её всё-таки беспокоит?
Да нет, ничего…
Женя перевернулась со спины набок. Память живо отозвалась на эту позу. Она могла подолгу лежать так – на боку. В «те дни» – когда болел живот. Неприятно, конечно. Мама всегда успокаивала её, когда это начиналось, а папа подбадривал, говоря, что, зато, ей не служить, и в армии её не убьют табуреткой. В ответ мама начинала выражать недовольства, но папа не унимался и продолжал выдавать довольно остроумные шутки серьёзным голосом. В итоге начинали смеяться все.
Живот сегодня не болел, но по какой-то причине Женя всё равно чувствовала себя неважно. И причина, похоже, крылась в чём-то совсем другом. Что-то с самого утра пошло не так. С утра… или всё-таки с вечера?
Другим не вполне ясным обстоятельством выступал тот факт, что Жене совсем не хотелось в этом разбираться. Её будто каждый раз что-то останавливало. Да и сама она не особо рвалась вперёд.
Ладно, ерунда это всё.
Она села за компьютер и расшевелила его мышкой. Зашла на «Ютьюб». Что там Дядя Шурик, интересно… Женя не слишком увлекалась всякого рода литературой, и не была постоянной клиенткой «Читай городов» и прочих «Лабиринтов», но мужик он всё же был обаятельный. Да и с юмором. Вот только новые видео появлялись в последнее время редко.
Не обнаружив ничего нового на канале, она открыла стартовую страницу «Яндекса». Новости, политика… всё это её мало волновало. Она бы поиграла сейчас во что-нибудь… только надо определиться, во что. Какой-то очень уж неопределённый сегодня день. Точнее, всё ещё утро.
За стеной засвистел чайник. Вроде же только поставила… Женя выбралась со своего места и вышла из комнаты. Свет солнца с улицы уже изменился. Стал каким-то оранжевым. Кухня показалась ей незнакомой в этом свете. Кафель над газовой плитой будто перекрасили.
Покачиваясь, она подошла в упор и повернула ручку конфорки. Свист оборвался. Опять эта тишина… Женя замерла, глядя на чайник. Она стояла и снова вслушивалась во что-то. Во что-то, чего в квартире не было. Но…
Потом зазвонил стационарный телефон на кухонном столе. Женя не вздрогнула. Просто медленно повернула голову. Папа что-то забыл? Сейчас будет возвращаться? Надо бы сказать, что она сама вынесет ему на улицу, потому что… Но, когда она сняла трубку, оказалось, что это её подруга. Не по школе – просто когда-то в детстве сдружились. В том самом детстве, которое всё-таки уже закончилось. Подружка интересовалась, где Женя вообще пропадает. И в сети её нет, хотя договаривались списаться, и мобильный выключен, и так далее и тому подобное… Женя ответила, что ещё не заряжала телефон со вчерашнего дня. А во «Вконтакте» её нет, потому что только-только проснулась. Это, само собой, была неправда, но другого объяснения у неё не нашлось. Даже для самой себя. От подружки почему-то очень хотелось отвязаться. И побыстрее. Такого Женя никогда раньше за собой не замечала. Но её знакомая, как назло, всё болтала и болтала без умолку. Причём, как Женя ни пыталась, она никак не могла ухватиться за суть. Всё, что она слышала, казалось какой-то бессмысленной ерундой.
Ну, или что-то всё время отвлекало её внимание…
Через пять минут, или около того, Жене всё-таки удалось заткнуть этот словесный фонтан. Наскоро распрощавшись, она отключилась. И сразу внутри какая-то муть. Отчего так…
Женя налила себе чай и уселась за стол на то место, где обычно сидела мама. Лицом к выходу из кухни. Чай горячий, а свет всё такой же густой и зыбкий. В нём легко обмануться.
Она сидела и пила чай. Морщилась от поднимавшегося к лицу пара. В свитере, наверное, скоро станет жарко. А вот на улицу она сегодня точно не пойдёт. Включит сейчас что-нибудь на «тытрубе» или какой-нибудь фильм. Потому что ей надо отвлечься. Ей не нравилось то, что происходило. Напоминало лёгкую чесотку по всему телу. Только чувствуешь какими-то другими рецепторами. Возможно, даже теми, которых и нет.
Йогурт в холодильнике. Йогурт – это хорошо. Особенно с кусочками фруктов. Вроде бы папа вчера такой и купил. Как она просила…
Женя задумалась. Когда она провожала его сегодня, возникла смутная тревога. Но как только он вышел на улицу, наоборот полегчало. С чем это может быть связано? Как будто бы ответ лежал на поверхности, но ей просто не хотелось думать «в эту сторону».
Между входной дверью их квартиры и улицей был подъезд. Ступеньки, перила… лестничные площадки.
Женя подумала, что, может, стоило добавить в чай три ложки сахара, а не две. Или… да нет, это уже слишком. Она не пила такой сладкий. Он не сладкий после трёх ложек – он приторный.
Всё эта дверь в соседнюю квартиру…
Да, именно в ней и заключалась проблема. Ещё вчера дверь испортила ей настроение. Технически ничего, конечно, не произошло. Или произошло…
Женя не заметила, как закончился чай. Чашка опустела до неправдоподобного быстро. Раз – и вот уже дно. Такое же светло-зелёное, как и стенки над ним. Как она так выпила, не заметив? А теперь ещё и такое ощущение, что внешний слой слизистой на верхнем нёбе отслаивается. Совсем как кожура печеного яблока. Она выпила кипяток почти что залпом. А боли так и не почувствовала. Её просто не было сейчас здесь – за этим кухонным столом. Может, и вовсе не существовало. Была только эта дверь… дверь квартиры напротив, о которой она думала со вчерашнего дня. Только где-то глубоко внутри.

Хозяев квартиры давненько не было видно. Об этом упоминали и родители — уже и не вспомнить, к чему, — это замечала про себя и сама Женя. Две супружеские пары жили друг напротив друга через лестничную площадку. И если дочь первых ещё только грызла гранит науки в средней школе, то сын вторых уже два года, как занимался тем же самым в высшем учебном заведении. Где-то в другом городе. С тех пор, как он поступил, Женя его больше никогда не встречала. Она слышала, что на лето он вроде как приезжал, но засвидетельствовать данное событие лично ей не довелось. А вот теперь куда-то запропастились и остальные члены семьи. И похоже, никто из их окружения не мог сказать кому-либо, что видел, как они «приезжали на лето». Точнее, на зиму. Разговоры об этом обо всём пошли в начале декабря. Не то чтобы соседи и их местоположение так уж сильно заботили её, но, проходя мимо их двери, она, нет-нет, да задавалась вопросом, когда эта самая дверь вообще открывается, если квартира обитаема. Нет-нет, да задавалась... до вчерашнего дня. Потому что вчера она получила довольно наглядный ответ на свой вопрос. Самих соседей она, конечно, не видела... но вот дверь, когда она поднималась на площадку, была открыта. Женя поначалу даже не поверила собственным глазам. Тем не менее, шаг сбавлять не стала. В прихожей соседской квартиры было темно, так что вряд ли она смогла бы что-то разглядеть. Поэтому она просто открыла дверь и зашла домой. Как обычно. Но осадок остался. Женя даже толком не могла понять, в чём именно он состоял. Она не рада возвращению соседей? Ну, если предположить, что они где-то всё это время отсутствовали и вот теперь вернулись... Да нет, с чего бы? Есть, конечно, такое выражение, что соседи, мол, предельное зло, и даже превосходят по этому основанию родственников, но она всё же считала, что речь в данном случае идёт о каких-то других соседях. С этими проблем вроде бы не возникало...
Тем не менее, что-то не давало ей покоя на протяжении последующего вечера. Выглядело абсурдно в свете того, что стоял вечер пятницы, и ни о чем таком волноваться не приходилось. Ну или она думала так по дороге из школы, пока не поднялась на свой этаж...
Папа рассказывал всякие занимательные вещи, связанные с его работой, параллельно готовил им ужин. Звонила мама, спрашивала, как они там. Во «Вконтакте» строчила подруга, допытывалась, пойдёт ли Женя гулять в субботу. Женя почему-то не хотела. Она крутилась как уж на сковороде. В итоге кое-как порешили, что будет видно на месте. Но то ли изначально имелось в виду какое-то другое место, то ли у Жени что-то началось со зрением. Потому что с наступлением субботы видно ничего особо не стало. Ей хотелось куда-нибудь спрятаться, и, в принципе, когда ты тринадцатилетняя девочка, спрятаться от всего мира, как вроде бы, и вполне нормальное желание. Ей только не давала покоя причина. Дело было в этой открытой двери... в квартиру напротив. Это всё, что она понимала. Теперь бы, конечно, понять, что конкретно имеется в виду.
Женя встала и вымыла опустевшую чашку.
Дыра в раковине была прямо по центру. Просто чёрный круг. И вода исчезала в нём. В этой пустоте.
Ну прямо одно за одним...
На сей раз Женя поймала себя на том, что неотрывно смотрит в дыру. В дыру... или в темноту внутри дыры. Неизвестно, что ближе к истине.
Она поставила чашку в настенный шкаф, где стояла посуда. Скоро кончится моющее средство. Надо будет сказать папе, чтобы купил сегодня такое же. У этого хотя бы не такой резкий запах...
На несколько секунд Женя замешкалась. Она не поняла, что ей делать дальше. Потом вспомнила, что на то ведь они и выходные. Можно не делать вообще ничего.
Женя вернулась в свою комнату, снова засела за компьютер. Сейчас, сейчас... она разойдётся, что называется. Это просто день такой. Встала... не с той ноги.
Она принялась беспорядочно смотреть видеоролики. Старые, новые — всё без разбору. Ей вроде бы даже полегчало. Вчера надо было сделать точно так же. А не сидеть потом после ужина, шаря глазами по сторонам. Оно ведь так и устроено. Просто, если чувствуешь, что нога ступила на скользкую дорожку, не надо шагать туда второй. Вспомнить те же фильмы ужасов. Они там сначала таращатся куда-нибудь, щурятся, выглядывают всякое в темных углах... а потом идут в какой-нибудь жутковатый подвал. Вот и Женя тут умом не отличилась. Конечно, ей можно сделать скидку — она не в фильме ужасов, чтобы беспокоиться о таких вещах, но подумать всё-таки следовало. Вместо этого она, однако же, зачем-то оказалась в прихожей. Выходить на улицу в пятничный вечер она вовсе не собиралась. А вот ко входной двери, тем не менее, подошла. Словно что-то её туда тянуло. Не буксировочным тросом, разумеется, но так — будто маленькая собачка рвалась неизвестно куда на поводке. Маленьких собачек Женя, по правде говоря, недолюбливала. По какой-то причине они все, как на подбор, встречались ей злющие, готовые тут же цапнуть за голень. И, само собой, ничего хорошего выйти из этого не могло — из того, что она последовала за невидимой псиной на невидимом поводке.
Папа врубил телевизор в зале. Эту их огроменную плазму. Что там по ней показывают, из коридора разобрать не представлялось возможным. Но Женю в тот момент телевещание интересовало в последнюю очередь. Она стала прямо перед дверью и таращилась на неё, будто загипнотизированная. Странное дело. Казалось бы, если тебе всё же надо выйти туда — так выйди. Или уже возвращайся, если передумала, к своим делам. Не говоря уже о том, зачем тебе всё это в принципе... какой смысл стоять в коридоре неподвижно?
Вот только выходить Жене не хотелось ни при каких условиях. И здесь тоже существовала некая связь. На деле одно, конечно, противоречило другому. Но связь была. Женя её чувствовала. Как чувствовала и то другое — за дверью.
Другое...
Только сейчас, сидя за компьютером утром в субботу, Женя поняла. Как будто она всё это время лепила из глины, только получалось нечто бесформенное. И вот, наконец впервые удалось сваять что-то вроде горшка. Теперь она чувствовала форму. Видела контуры. Чего-то. Что находилось за дверью. Прямо сейчас. А тогда, вчерашним вечером, она просто подошла вплотную и пригнулась, заглядывая в дверной глазок. Ей просто необходимо было посмотреть, что там творится и, похоже, никакого другого способа не существовало.
На лестничной площадке никого не было. Ну да таких совпадений и не случается. Не могла же она теперь увидеть там соседей, вновь давших о себе знать «широкой общественности». Сначала эта открытая дверь в их квартиру, а потом и сами хозяева, так, что ли? Нет, конечно. Вот она и не увидела их. И вообще никого. Другое дело, что и дверь закрыли. Да, Женя видела, что дверь закрыта. По какой-то, опять же, неведомой причине Женя углядела в данном обстоятельстве нечто неправильное. Едва ли ей больше пришлось бы по нраву, если бы дверь оставалась в прежнем положении. Но...
Глупости. Дверь закрыл тот же, кто и открыл. И ничего необычного в этом нет.
Телевизор из гостиной звучал теперь, казалось, даже более приглушённо, чем раньше. Женя всматривалась через толстое стекло ещё минуты две. Ничего так и не изменилось. Ещё через пол часа, когда она делала себе бутерброды в кухне, она услышала какой-то звук. Он совершенно точно доносился из-за пределов квартиры. Папа отрубился в кресле. Заснул. Работа изматывала его. Женя это хорошо видела. Вот они только болтали с ней о том, когда она пойдёт учиться на права. До восемнадцати, или после. А вот он уже «никакой». Телевизор усыпил его. Поэтому он не слышал звуков. Глухих ударов. Стучали в дверь. Только не к ним. Женя положила нож, которым секунду назад шинковала колбасу, на доску. Прислушалась, будто заведомо ожидая нечто не очень хорошее. Потом двинулась из кухни на звук. Никуда, кроме прихожей, эта прогулка её привести не могла.
На площадке стояла эта женщина… Она жила этажом выше, и периодически Женя наталкивалась на неё, когда в будние дни поздно возвращалась домой. Соседка сверху, как и мелкие злые собачонки, ей никогда не нравилась. Напоминала одну из школьных учительниц, но, по большому счёту, Жене она представлялась чем-то вроде выжимки из нескольких таких из её школы. Коротко стриженная, шарообразная, с глубоко посаженными бусинками глаз и весьма скверным характером. Женя замечала эту тенденцию. С возрастом женщины всё прибавляли «в диаметре» и всё укорачивали шевелюру. Её мама, которая, откровенно говоря, не достигла ещё той отметки, чтобы о ней можно было делать однозначные выводы, но, скорее всего, в данную группу всё же входить не собиравшаяся, говорила, что волосы укорачиваются от нежелания мыть голову. Мол, с каждым годом лень всё более одолевает человека. Женя даже не представляла себе, какие масштабы, в таком случае, приобретёт, ближе к старости её собственная лень.
Соседка подняла левую руку и, согнув её в локте, энергично лупила в металлическую дверь кулаком.
Женя почему-то сразу подумала, что до того, как начать молотить, соседка уже звонила в звонок. Наверняка не раз, и не два. Любопытно. Только одни их соседи успели вернуться, как тут же умудрились достать других. Бывает же.
Разглядывая эту сцену в дверной глазок, Женя задалась вопросом, что вообще могло случиться? Едва ли, проживая внизу, можно затопить расположившихся выше. Так в чем же дело? Соседка сверху, тем временем, уходить не спешила, при том, что ей совершенно явно не собирались открывать. Женя не испытывала неловкости, подглядывая за ней. Нет-нет. Что-то совсем другое. Далекое от неловкости.
Стук всё ещё доносился с той стороны двери, когда Женя отстранилась от глазка. Она сделала несколько неуверенных шагов обратно — в сторону кухни. Стук прекратился. Женя, уже вернувшаяся мыслями к бутербродам и заснувшему в кресле отцу — ну или она только думала, что вернулась — вдруг непроизвольно замерла. Ноги будто вросли в землю.
Она прислушалась, и не донеслось ничего. Совсем. Поначалу Женя решила, что это имеет какое-то значение. А потом просто пошла дальше по коридору. В кухню. От двери, а не в её сторону.

Ничего интересного не находилось. Женя бессмысленно крутила колёсико мышки через приблизительно равные временные интервалы. Мультики, что ли, включить...
Воспоминания из вчерашнего вечера казались слишком яркими. Как если бы пятница тянулась до сих пор. «Как будто не они у нас, а мы у них», — иногда говаривал её папа. Не совсем понятно, кто такие эти «они», но смысл примерно тот же.
Женя подумала, что, может, стоит всё же разобраться. А то чувство такое, словно она прячется от чего-то. Притворяется, что болит горло, чтобы не идти в школу и не писать контрольную. Но ведь бегать вечно не получится. Да и зачем? Так неприятно потом...
Родители к ней бы прислушались, да. Не стали бы упрекать, что она выдумывает и говорит всякие глупости. Они бы выслушали её и помогли, что бы ни случилось. Только ведь... только ведь для этого ей нужно сначала сказать.
Женя повернула голову и посмотрела за плечо. Там, в прихожей... нет, ещё дальше. За пределами квартиры, в которой она осталась одна... на лестничной площадке.
То, что она видела вчера... и не только. Не только видела. Потому как был ещё один звук. Тихий. Едва различимый. Но он там был. Потому она и остановилась на полпути.
Женя попыталась вспомнить. Вот она стоит… И вот она слышит звук. Механический и слегка дребезжащий. Непрерывный. Как когда им звонят дверь. Это и так им звонят. Звук не из прошлого. Он прямо сейчас. Женя на самом деле его слышит.
Звонок прервался лишь на мгновение, и кто-то вновь нажал кнопку. В продолжающемся звуке Женя подумала, что, возможно, отключился городской телефон. Мало ли, какие там могли быть неполадки. Вот папа и вернулся, потому что забыл какую-нибудь вещь, а дозвониться ей на выключенный разряженный мобильник не смог. Впрочем, было бы странно, если бы у него всё же получилось...
Женя встала и направилась в прихожую. Звонок не стихал. Сложно было сказать, как это работало, но по мере приближения к двери, внутри неё всё больше крепла уверенность, что на той стороне вовсе не папа. Когда же она подошла вплотную, отпали всякие сомнения. Быть может, сама манера звонить подсказывала ей. Не худший подсказчик, как выяснилось. В дверной глазок Женя увидела мужчину в полицейской форме. Козырёк фуражки покрывали явственно различимые даже сквозь призму стекла крупные капли воды. Очевидно, растаявший снег с улицы. Несмотря на оправдавшиеся ожидания, Женя растерялась. Человек в форме все же произвёл должное впечатление. Разумеется, он не мог видеть её в тот же глазок в обратную сторону. Оптический прибор, установленный в дверное отверстие, попросту не позволил бы в силу своего устройства. Но всё же и она не могла сделать вид, что дома никого нет. В конце концов, наверное же имелась какая-то серьёзная причина...
Женя не была уверена, что знает, как разговаривать с подобного рода людьми в подобного рода ситуациях. Она смотрела в усталое, чуть тронутое тенью подъезда лицо мужчины. Его глаза косились под ноги. Когда она только посмотрела в глазок, полицейский как раз убрал руку от кнопки. Оптическая иллюзия делала его руку невероятно огромной. Рука опустилась, а затем на её глазах снова начала подниматься. Судя по выражению лица, мужчина в форме начинал терять терпение.
Женя поздоровалась через дверь до того, как механизм звонка вновь успел сработать. Полицейский дёрнул головой — видимо от неожиданности. Потом тоже поздоровался. Его голос искажался, проходя через дверь. Совсем как пропорции руки. Женя спросила, что случилось, и он несколько смутился, судя по всему, чётче расслышав её голос. Он спросил, есть ли дома взрослые. Просто коктейль какой-то. Мало того, что Женя не любила, когда отвечали вопросом на вопрос, так тут ещё и намекают, что она ребёнок. Ребёнком Женя себя тоже не считала. Однако особого выбора не было, да и ситуация всё же... напряжённая. Не каждый день приходят люди из органов. Женя сказала, что дома одна. Потом вспомнила, что в детстве — когда она как раз-таки являлась ребёнком — родители учили её никогда не признаваться в этом незнакомым людям. Кто знает, может, и по выходе из детского возраста тоже не следовало? На всякий случай она добавила, что открывать ей запретили. Полицейский и не настаивал. Он спросил только, когда в последний раз Женя видела своих соседей. Из квартиры напротив...
От этого вопроса стало как-то не по себе. Будто слепился еще один горшок. Поставьте на полку... вся эта «посуда», в силу неясных причин, Жене очень не нравилась.
Подумав, она ответила, что соседей не видела уже довольно давно. Мужчина в полицейской форме обернулся, посмотрев на закрытую дверь соседней квартиры. Когда его голова сделала четверть оборота в обратном направлении, во взгляде промелькнула тяжёлая задумчивость. Почти предчувствие чего-то. У папы тоже частенько бывал такой взгляд. Когда звонили по работе посреди выходного дня или поздно вечером.
Полицейский спросил, не видел ли соседей кто из родителей. Вопрос заставил задуматься.  Говорила ли она вчера папе про открытую дверь? Скорее всего, нет. Теперь это казалось даже нелогичным. Они болтали на самые разные темы, когда он вернулся с работы. Вместе приготовили ужин. Потом он напился чая, и его разморило. Что до неё самой, то она просто не хотела говорить ни о чём, связанном с соседями. Только сейчас, по прошествии некоторого времени, она поняла, почему. Сам вид этой открытой двери, мимо которой она прошла, посмотрев лишь мельком, угол, под которым та была открыта, тишина, царившая в подъезде... всё будто складывалось в одну мрачную картину.
Мрачную... или страшную? Если всё же второе, то чего она боится? Даже сейчас, при том, что дверь закрыта. И одна, и другая... И нужно ли говорить хоть о чём-то из этого её гостю? Ну или как называют человека, который пришёл, а ты не пускаешь его на порог...
Женя решила, что всё же не стоит рассказывать то, о чём её даже не спрашивали. Успеется. Если говорить, то всё-таки сначала папе. Да и, к тому же, она могла что-то неправильно понять... Если тут есть, что понимать...  В конце концов, она, пусть уже и не ребёнок, но ещё не совсем взрослая. Она даже на работу пока не ходит. Поэтому Женя сказала, как есть: от родителей она ничего такого не слышала. Забавное наблюдение – по лицу мужчины было видно, что её ответ и удовлетворил, и не удовлетворил его одновременно. Как если бы ребёнок, за которого он Женю, очевидно, и принимал, сказал ему нечто членораздельное – не детский лепет – и похоже, ещё и правдивое, но вот само содержание сказанного помогло не сильно. Жене пришло в голову, что он ведь не видит её в принципе. Даже не в глазок. Он и понятия не имеет, с кем говорит. Её голос тоже искажается, да и особой уверенности в нём нет. Вполне может быть, что с той стороны двери как-раз и слышится голос ребёнка.
Как показалось Жене, полицейский задумался. Его рука опять поднялась, но теперь проплыла в сторону головы. Большой и указательный пальцы правой руки взялись за козырёк головного убора, точно он собирался снять фуражку, но никаких манипуляций не последовало. Он просто держался так секунды три-четыре – очень похоже, что раздумывал, – а после этого выразил желание поговорить с её родителями лично и осведомился, когда они возвращаются с работы. Вопрос, очень уж напоминающий тот, что исходит обычно от какого-нибудь квартирного вора, желающего вызнать всё о владельцах и “выставить хату” в наиболее подходящий момент. Она видела такое по телевизору. Выражение слышала там же – в одном из фильмов. Но этот человек не был похож на переодетого преступника. “Ряженого”, как там говорили. Он походил на очередного усталого “взрослого”. Вроде её папы. Женя готова была поспорить, что он возвращается домой примерно с таким же видом и, вполне возможно, аналогичным образом засыпает в кресле. Может, даже не успев переодеться из формы в домашнее. Нет, его интересовала квартира, но не та, в которой проживала Женина семья. Да и, если уж быть совсем точной, не квартира, а её хозяева. Выходит, последние долгое время не попадались на глаза не одной только Жене. Хотя, конечно, всякое бывает. Допустим, её же папа и видел соседей. Как раз вчера. Просто они вернулись. Откуда-то... Сомнительно, что, при этом, он ей не сказал... но так ведь и она молчала.
Дверь...
Всё же лучше она помолчит. Тот же папа будет потом выражать недовольства. Как же – она ведь могла пострадать, разговаривала с незнакомым мужчиной, заявившимся, неизвестно зачем. А как он выглядел? А что он хотел? А точно ли это был полицейский?.. О-ой...
Женя с понравившейся ей самой быстротой нашла способ выйти из сложившегося положения. Она ответила, что родителей сейчас нет, а возвращаются они всегда по-разному. Но она передаст им, что приходили из полиции и всё остальное, что необходимо. Мужчина в форме снова задумался. На его лице играла нерешительность. Наконец он бросил взгляд в сторону и сказал, что сейчас просунет визитку под дверь. Пусть родители позвонят по телефону. Женя ничего на это не ответила, и полицейский, очевидно, принял её реакцию за молчаливое согласие. Впрочем, наверное, так оно и было. Полицейский в мгновение ока исчез из зоны видимости. Просто очень быстро опустился – на корточки, а, может, на одно колено, как его коллеги из всё того же кино – и вот его уже нет. Женя снова могла видеть соседскую дверь полностью. Фигура полицейского до того момента перекрывала её где-то на три четверти. Женя, само собой, была уверена, что та закрыта. Она и сама видела – пусть даже частично – и полицейский не мог не заметить, будь оно наоборот. Но всё же теперь она могла убедиться окончательно. Закрыта. Женя по-прежнему ничего – ну или почти ничего – не понимала, но какая-то абстрактная логика, пожалуй, присутствовала бы, стань ей после этого спокойнее. Но она не знала, что лучше. Потом она осеклась и опустила голову. Посмотрела вниз. В щель действительно просунули белую бумажку. Узкую и длинную, точно макаронину. Женя нагнулась и вытянула её до конца, не глядя сообщила об этом мужчине с той стороны. Он попросил, чтобы Женя не забыла, и вновь скрылся из обозримого пространства лестничной клетки. На этот раз, ушёл влево, а не вниз. Хотя вниз, конечно, тоже. Она слышала по шагам.
Шаги...
Её папа, теперь этот “человек из органов”... шаги на лестнице слышно из их квартиры куда лучше, нежели может показаться попервой. Женя подумала об этом ни с того, ни сего, когда читала, что написано на визитке. Визитка — это, впрочем, сильно сказано. Просто имя и фамилия, а рядом номер телефона на тонкой белой бумаге. Женя прямо-таки видела, как он распечатал обычный лист на принтере, а потом сидел и вырезал ножницами. Да уж... полиция. Поначалу её немного смутило, что номер телефона — явно мобильный. Почему бы не позвонить по “ноль два” или “сто два”, как это теперь принято по-новому... Потом она решила, что приходил, скорее всего, участковый. Папа не пил, мама не бродяжничала, друг с другом они никогда не ругались, и никто ни на кого не кричал. Даже спорили они теми же голосами, что и обычно. Спорить могли подолгу, но это никогда не выливалось ни во что неприятное. Иными словами, для визитов участкового к ним домой поводов не было. До сегодняшнего дня...
Ну да опять же – это ведь не к ним пришли.
Не к ним. А к кому?
Женя стояла у выхода со скромной бумажной полоской в руках и никак не могла ответить себе на вопрос, что там происходит, по ту сторону. Потому что там ведь происходило... что-то. Дверь закрыта, а соседей уже ищут во всю. Приход полицейского – не случайность. И, если соседи так и не объявились, кто, спрашивается, открыл вчера дверь? И для чего...
Кто бы это ни был, внутри его уже нет. Ну либо он не захотел разговаривать с полицией. Даже не открывая, как это сделала она.
Он… Она… Или... Что там такое было вчера?
Надо будет показать папе визитку вечером, когда он придёт. И неплохо бы всё-таки зарядить её телефон. Прямо сейчас. Мало ли что. Домашний и вправду может выключиться. Такое уже бывало. Эта мысль впервые испугала Женю. Испугала по-настоящему. Она заспешила в комнату. Шлёпнула ладонью по поверхности компьютерного стола, оставив там полоску бумаги с номером и открыла шкаф, где висела на “плечиках” её верхняя одежда. Папа, как ей иногда думалось, прямо-таки считал своим долгом покупать ей почти всё, что она хотела, коль скоро ему удавалось неплохо зарабатывать. Поэтому куртки, плащи и кардиганы теснили друг друга, будто ватага каких-то дальних родственников, толпящихся на чьей-нибудь свадьбе. Жене доводилось за тринадцать лет жизни бывать на паре таких мероприятий, и они показались ей времяпрепровождением весьма скучным. Разве что еда – некоторые блюда – были действительно неплохи.
Свадьбы... вещи... тихие споры родителей... папа и вправду совсем не пьёт... Да ей повезло, если так разобраться. Хорошая жизнь. Может, даже то, что называют “счастливая семья”. И оттого происходящее... там, на лестнице... кажется ещё более жутким. Слишком велика разница...
Её школьный рюкзак – мама называла его “ранец”, странное слово – стоял внизу. Под висящей одеждой. Будто спрятанный. Он и был спрятан. Женя не любила, когда дома что-то напоминает ей о школе. В последнее время ходить туда хотелось всё меньше. Учителя казались ей всё более омерзительными людьми. Двуличными, а порой, совершенно неадекватными. С родителями своими соображениями она ещё не делилась, но, нет-нет, да подумывала оставить это мрачное место после девятого. В интернете ходили шутки, что, зачастую, так начинается путь успешных людей. Кто знает...
Она отстегнула молнию на боковом кармашке и выудила оттуда “Самсунг”. Нашла зарядное устройство в ящике стола, подключила смартфон к розетке. Он почти тут же включился. Вот и хорошо. По крайней мере, звонок она услышит.
Звонок. Или что-то ещё...
Потому что, например, вчера она слышала, как захлопнулась дверь. Там, на площадке. Соседка сверху долбила в неё кулаком. Ей никто не открывал. Женя смотрела на это в глазок какое-то время, а потом пошла назад в кухню... да, так и было. Вот только, стоило ей отойти, как дверь захлопнулась. Сначала перестала стучать соседка... а потом Женя услышала тот другой звук. Тихий... он просто попал в промежуток между её собственными шагами. Если бы этого не случилось, она и не уловила бы. Но это случилось. И там – на площадке – тоже что-то произошло. Она стала как вкопанная тогда посреди прихожей именно из-за того, что хлопок всё же отпечатался в сознании. Но мозг, похоже, попросту блокировал данную информацию. Женя только сейчас поняла это. Она – эта информация – не... Да нет же, ерунда, показалось. Не просто же так она стояла потом, не двигаясь и едва ли не дыша. И она не услышала больше вообще никаких звуков. Если бы соседи всё же открыли дверь, та женщина наверняка тут же разразилась бы тирадами. Человек, который стучит кулаком с такой силой, не может затем взять и тихо поздороваться. Не говоря уже о том, что и это в такой тишине Женя услышала бы. Вот только она не услышала и шагов. Соседка сверху не могла подняться к себе бесшумно. Да даже если и могла – зачем ей это? Через все ступеньки до следующего этажа… Получается, той женщине всё же открыли, и она вошла. Другого объяснения не было.
Она – эта информация – не совсем... адекватная, что ли... Человек, который ломится к кому-то домой, просто входит, когда ему внезапно открывают, потом дверь за ним захлопывается... и всё. Женя подумала, что даже если бы какие-то бандиты схватили ту шарообразную короткостриженую тётку и заволокли в прихожую, где затем убили, такое всё равно было бы слышно. А когда стоишь в абсолютной тишине в нескольких метрах и вслушиваешься через не самую толстую перегородку – тем более. Да и дверь те самые бандиты – если предположить, что вчера им больше нечем было заняться – захлопнули бы гораздо громче. Не стали бы так легонько прикрывать. Будто сама захлопнулась. Под ветерком. Эта мысль тоже напугала её. Каждый новый такой испуг оказывался сильнее предыдущего. И все они продолжали складываться во что-то одно. Как горшки на полке. В коллекцию, только такую, что ни убавить, ни прибывать. Когда она соберётся вся…
Дверь в соседнюю квартиру открылась сама по себе. И закрылась тоже – сама по себе. Женя каким-то образом вдруг поняла, что так и есть. Она всё это не думает. Она всё это знает. Но с таким примириться трудно. Папа говорил, что детская… подростковая психика более мягкая. Детям проще воспринимать изменения вокруг себя, а картина мира у взрослых слишком «закостеневает» к определённому возрасту. Но… «такое» – даже для неё перебор. Для ребёнка, верящего в монстров под кроватью, должно быть, в самый раз, но не когда тебе тринадцать. Тринадцать – пограничное состояние, наверное… и принимать такое уже тяжело. А оно, тем не менее, есть.
Оно прямо сейчас там.
Женя сглотнула. Слюны во рту не было. Она стояла возле письменного стола в своей комнате и чувствовала себя потерявшейся. В собственном доме. Как такое возможно? А как возможно войти в квартиру, когда тебе вроде бы открывают, но внутри никого нет? И ты видишь пустую прихожую. Дверь была закрыта всё это время, ты же била в неё, что только хватало мочи, и вот она сама вдруг открывается. И никого. Что ты будешь делать? Молча войдёшь?
Женя села за стол и прислушалась. Тихо гудел системный блок компьютера. Тихо, но недостаточно. Так что она его выключила. Просто взяла и выключила. Странно, она не припоминала за собой такого. У неё всегда находилось, чем заняться за здоровенным ЖК-монитором. Если только не пора была ложиться спать ну или не находилось дел поважнее. Папа тянул её гулять из-за компьютера всегда, когда мог. Да и мама тоже. Они весело проводили время втроём. А теперь мама в командировке, а папа… Женя коснулась экрана смартфона. Вот время уже и приближается к полудню. Папа вернётся вечером. И, как он сам предсказывал, не слишком поздно. А что это значит?..

Она просидела так часа три. Было уже бесполезно отрицать очевидное. С ней происходит что-то не то. Вопрос лишь, с ней ли одной? Если человек начинает кашлять и чихать – скорее всего, он заболел. То есть, существует причина. Женю же сейчас, фигурально выражаясь, били самые настоящие приступы этого самого «кашля». Почувствовав, что спина совсем затекла, она встала и бесшумно прокралась в кухню. Именно прокралась. Потому что важен был каждый звук. Глупо, конечно. Но выходить нельзя. Если выйдешь…
А кто, собственно, такие, эти их соседи? Женя нахмурилась, подойдя к кухонному окну и натужно вспоминая. Её голова – тоже большой шкаф. И вот теперь она искала там нужные ей вещи. Как выяснилось, связанных с соседями нашлось совсем не много. Сын – да, в институте, а родители… отец вроде бы работал врачом, но каким именно, Женя не знала. Мать – ну… что-то такое, связанное с производством тканей. На фабрике, что ли. Их семьи не так часто вступали в какое бы то ни было «взаимодействие». Она помнила только по за между прочим брошенным фразам собственных папы и мамы. И это была та ещё мешанина. Фрагменты, порой слабо связанные между собой. Говорили ли они о соседях приблизительно в то время, когда последние… ну да, исчезли. Даром, что ли, полицейский приходил? Так вот, говорили, или нет?
Нет, не говорили.

Папа позвонил в обед. Спросил, ела ли она. Есть Жене совсем не хотелось, и она ответила довольно уклончиво. Он спросил, не купить ли ей чего-нибудь на обратном пути. Женя сказала, что ничего не хочет, а потом вдруг неожиданно для себя самой поинтересовалась, есть ли у папы пара минут поговорить. Как и ожидалось, он отозвался со всей внимательностью. Внимательно и не перебивая он слушал её вопросы про соседей. Про то, что, с его точки зрения, с ними вообще могло случиться, и не кажется ли ему подозрительным их столь долгое отсутствие. Из его ответов сложилось то, что Жене совсем не понравилось. Похоже, она всё-таки слишком много времени проводит в этой дурацкой школе. Да и в интернете долго сидит… Иначе как объяснить, что постоянно занятый папа… Впрочем, может, «взрослые» видят мир несколько в другой плоскости. Больше говорят с другими взрослыми. Видят другой «ярус» жизни. Тот, который выше. Дети видят тот, что пониже. Но детям просто скажут, что монстров не существует, а они и поверят. И вот уже и монстров нет. А девочки и мальчики лет так тринадцати… они где-то посередине. Как будто существует нечто такое, что зависит только от смотрящего. Посмотрит ребёнок – увидит, да, но это окажется лишь игрой его воображения. Не сможет никому навредить. Посмотрит взрослый – и ничего не увидит. И не будет, стало быть, вообще ничего. Но вот, если подросток… А она вчера посмотрела.
Соседи жаловались на проводку. Говорили, что лампочки так и лопаются одна за другой. А если и горят, то как-то очень уж тускло. В конце концов, устав бороться с этим, супружеская пара съехала к родственникам кого-то из них, а с ремонтом проводки решила обождать. Проживание сына в другом городе было делом весьма затратным. Семейный бюджет не потянул бы две такие пробоины единовременно. Вещи вывозили в несколько заходов, во время одного из них папа и встретил соседа. Разговорились на лестнице. Выглядел сосед, при этом, необычайно бодрым. Говорил, даже спать стал лучше после переезда. Как он выразился, за последнее время в их квартире «испортилась энергетика». Что самое парадоксальное, папа теперь божился, что рассказывал об этом и Жене. Но то ли он что-то путал, то ли она в тот момент была слишком занята… Женя решила, что о приходе полицейского скажет вечером.

Ребёнок видит то, чего нет, взрослый – то, что есть, и эти вещи не пересекаются. Реальность и вымысел. Детская выдумка и прозаический быт. Но… Есть же нечто среднее между этими категориями. Как экватор между двумя полюсами.
Женя услышала крики с улицы. Не истошные и душераздирающие, и не истеричные, как когда кто-то кем-то сильно недоволен. Визг ребёнка. Причём, скорее радостный, нежели от испуга. Похоже, просто резвятся. Но, тем не менее, Женя выглянула в окно. Внизу из-за угла дома вынырнул крошечный силуэт ядовито-зелёного цвета. Она знала, кто это. Это была зрительная память. Не потребовалось даже напрягать извилины. Там, внизу, бежал вдоль стены ребёнок из их подъезда. Ему было лет шесть, вряд ли больше. Женя иногда видела его. Закрадывалось такое сомнение, что и черт лица-то она не помнит. А вот эта его куртка... Ярко-зелёная. Цвет такой, что и за километр видно. Похоже, его родители пошли на такой «дизайнерский» шаг умышленно. Чтобы не потерялся.
Детвора, похоже, разыгралась, и вот, он улепётывал от каких-то своих преследователей-одногодок. Преследователи не то отстали, не то просто потеряли его из виду, – во всяком случае, их не было видно. Зелёный силуэт быстро перемещался. Он открыл дверь в подъезд и скрылся внутри. Вот-вот послышатся торопливые шаги на лестничной клетке, дома же так тихо… По какой-то причине позвоночник обдало холодом. Женя так и стояла, неподвижная – точно замёрзшая. Она действительно услышала шаги. Громкие. Отчётливые. И да, это поднимался тот ребёнок, больше некому. Взрослая поступь совсем другая. Шаги поднялись на их этаж и… и ничего. Снова тишина.
Женя повернула голову через плечо, хотя, разумеется, ничего не могла там увидеть за исключением дверного проёма, который вёл из кухни в коридор. Брови её при этом поднялись очень высоко. Сильное удивление? Нет, что-то другое. Совсем другое.
Женя сделала шаг. Ещё один. Медленно она двигалась через коридор к входной двери. Ребёнок стоял там, на площадке. Ему просто некуда было оттуда деваться. Никаких других звуков. Значит, он там. Уходить – неважно, наверх или вниз – бесшумно, значит уходить медленно. Настолько медленно, что ему это, пожалуй, и ни к чему. Так что других вариантов быть не может. Он просто остановился. Стоит там, на лестнице. Смотрит на что-то…
Когда Женя дошла до двери, во рту настолько пересохло, что уже тянуло рвать. Она склонилась к дверному глазку, и тошнота прошла. Точнее, Женя перестала её чувствовать. Как и что-либо.
Там, на площадке, не было никого. Дверь к соседям кто-то приоткрыл. Ну либо она открылась сама. Женя, как могла, напрягала зрение, но видела лишь темноту. За приоткрытой дверью был только чёрный цвет. Равномерное распределение черноты от верхней до нижней части дверной коробки – как если бы там поставили ширму – озадачивал что-то такое глубинное, заключённое в самой древней части головного мозга. Это было неправильно. Любая ширма отражала бы хоть какой-то свет. Свет дня, пусть и катившегося к вечеру, но пока ещё дня, сочился сверху – из окна между этажами. Но темнота за дверью, казалось, только поглощала его. Если только его… Женя не понимала, куда мог подеваться ребёнок. Вывод напрашивался сам собой. Один. Женя подумала, зачем он пошёл туда. В чужую квартиру, да ещё в такую тёмную. Его кто-то позвал?
Но некое странное подобие логики подсказывало ей, что оттуда – из «такой» темноты – позвать никто не мог. Там просто некому. Но вот сама темнота… Это выглядело глупо, ставить себя на место ребёнка, но на мгновение Женя всё-таки спросила себя, пошла бы она вот так – ни с того ни с сего. В квартиру?.. Нет, в темноту. Потому как это разные вещи. Принципиально разные. И внезапно поняла, что да, пошла бы. Кто угодно бы пошёл. Теперь… Она попыталась оторвать взгляд от дверного глазка и поняла, что может это сделать. Но это было как поднять очень тяжёлый предмет. Ты чувствуешь, что тебе по силам, но его вес… так и тянет к земле…
Кто или что открывает эту дверь? Если соседям удалось незаметно вернуться, то это очень странно. Их не было дома утром, когда приходил полицейский, и Женя… Как она могла не услышать их прихода? Говорила по телефону с отцом? А почему они до сих пор не выпроводили ребёнка? 
Нет, глупости всё это. Вот теперь действительно глупости. Она смотрела в темноту и понимала, что никто никого уже оттуда не выпроводит. Да и неоткуда выпроваживать. Поскольку и квартиры-то уже… нет. Кто бы туда ни посмотрел, когда открывается эта дверь, пойдёт внутрь. Молча. И бесшумно. Бесшумно – значит медленно, но пройти требуется всего несколько шагов. И вот, на площадке уже никого и нет. И Женя. Женя тоже очень хочет пойти. Прямо сейчас хочет. В эту бездонную темноту. Она уже чувствовала его отсюда – холод, источаемый темнотой. Холод космоса. Так почему же она не идёт? Мыль о том, чтобы перешагнуть порог некогда квартиры соседей, рождала невообразимый ужас, но этот вопрос – чисто технический, лишённый всякой эмоциональной окраски – будто имел б;льшую плотность, поэтому держался на поверхности. Как пустая бочка, сделанная из чего-то такого очень житейского, которая покачивалась теперь в чёрном океане безумия и кошмара.
И всё же почему Женя до сих пор не пошла туда? Как ей удаётся смотреть и рассуждать обо всём этом? И как это её пальцы ещё не провернули ключ в замочной скважине. Она ведь не доставала ключи, просто чуть вытянула из замка… Стоит протолкнуть обратно, провернуть… и никаких преград.
Преграда. Барьер. Вот почему. Это просто толстое стекло. Остекление прорези в двери, через которую она смотрит. Стекло забирает на себя что-то такое. Не пропускает дальше. Или, если и пропускает, то хотя бы не в таком количестве… Фильтр для чёрной воды. Но долго смотреть всё равно нельзя. Женя подняла голову. Когда она сделала это, вместо головы обнаружилась гиря килограмм так неизвестно, во сколько. Да и глаз будто приклеился. Но всё же получилось. Голова вернулась в свою обычную весовую категорию.
А может, Женя просто спит? Ладно, что уж теперь. Нельзя просто позвонить куда-то и пожаловаться на темноту в соседней квартире. Хотя зачем тогда всё-таки приходил полицейский? Участковый, как она решила. Если соседи не пропадали. Да и соседка сверху зачем-то же припёрлась вчера…
Женя смогла думать в привычном понимании этого слова, только когда оказалась в зале. Она села на диван и стала смотреть в окно. Свет на улице изменился. Подозрительно сильно… Она ведь закрыла глаза лишь на пару секунд, так? Отчего-то вдруг накатила усталость…
Нет. Когда Женя вернулась в свою комнату, смартфон давно был заряжен и показывал пять вечера. Она заснула в сидячем положении. Потому что эта темнота вытянула из неё все силы. От понимания таких вещей – понимания, что эти вещи действительно происходят вот так, средь бела дня… уже вечера… немели руки. Таких «дверей» здесь быть не должно. Нигде на земле. Это… противоестественно.
Женя подумала о чёрной воде. Чёрная вода идёт из крана. Или просто проводка плохо работает. Да, такое случается. Но… как ведут себя в этом случае взрослые? Чинят проводку. Или переезжают. И ничего не случается. Не получает никакого продолжения. Прорвалось в этот мир, но дальше не пошло. Не сдюжило. Вот и здесь, оно было слишком слабым. Только и могло, что мигать лампочками, да организовывать хозяевам бессонницу. Максимум, на что хватило сил – приоткрыть дверь во вне. А потом тринадцатилетняя девочка смотрит туда ненароком. И этого достаточно. Оказывается достаточно, чтобы…
Чтобы оно начало жрать людей.
Вчера оно не смогло причинить вреда. Может, даже понятия не имело, как это делать. Женя глянула, да и забыла. Ну почти… Её мозг что-то сделал с той тёмной прихожей. Чуть более тёмной, чем должно было быть, но всё ещё прихожей. А сегодня там уже нет ничего. И никого. Темнота заполнила весь объём.
Детское мироощущение слишком жидкое. Дети не отличают всякое «такое» от своих выдумок. Не построить ничего из одной только воды. Другой воды – обыкновенной. Где-нибудь на пляже. Так вот, не построить. Взрослые смотрят на жизнь по-другому. Слишком по-другому. Их взгляд твёрдый – как кремень… Кремень… Химия у них только через год, но вроде бы родители говорили ей, что песок и кремень сделаны из чего-то одного и того же. Но ничего нельзя построить из одного только песка. А вот если…
Женя отключила «Самсунг» от розетки. Вытащила другой конец зарядного устройства из разъёма. Когда телефон зазвонил в руках, она едва не выронила его. Едва не закричала от ужаса.
Звонила мама. Женя заговорила с ней сдавленным скрипучим голосом. Что-то в нём было не то. Да и всё тело болело. Тяжёлая боль от затылка до поясницы. Ещё и в ноги отдаёт… Мама спрашивала, как они там. Женя отвечала, что нормально – папа на работе, а она… она отдыхает. Мама пообещала звонить каждый день, хоть работы и очень много. Зато в случае успеха «предприятия»… но всё это было лишним. Женя перебила её на середине. Не знает ли она, зачем могла приходить их соседка сверху? И ломиться к тем – другим соседям.
Мама сказала, что уже была свидетельницей такой сцены. За пару дней до отъезда в командировку. Та женщина приходила и к ним, когда Женя была у подруги. Видите ли, откуда-то снизу бегут тараканы. Причём масштаб проблемы прямо-таки катастрофический. Истеричная дама даже говорила что-то такое про зайцев и лесной пожар. И отчего-то ей взбрело в голову, что это либо из их квартиры, либо из соседней. Женя бросила взгляд на стену комнаты. На одну, на другую… Ни одного таракана. Где-то очень далеко мама продолжала рассказывать про соседку. Они с папой едва успокоили её. Грозилась жаловаться – не на родителей Жени, так на хозяев квартиры напротив. К ним тоже ломилась. На замечание, что они съехали, не отреагировала. Потом просто ушла. Женя подумала, что вот ей и открыли, наконец… Женя спросила, не в полицию ли были угрозы обратиться. Мама ответила, что вроде бы да – к участковому, что ли… совсем из ума выжила, по-другому не скажешь. Женя согласилась и больше ни о чём не спрашивала. Потом сказала, что они с папой уже скучают, и положила трубку. 
Надо что-то делать. Вариантов не много. Пока она спала, кто угодно ведь мог проходить там – спускаться или подниматься…
Женя взяла со стола самодельную визитку и набрала номер. Аппарат абонента выключен. Ну или находится вне зоны действия сети… Рабочий день ещё не закончился. У участкового так и подавно. Так что же он, не заметил, как телефон разрядился? Или разбил где? Или…
Женя вышла в прихожую и посмотрела на себя в зеркало. Лицо бледное, под глазами синяки… И сосуды в правом глазу – много полопалось. Весь красный.
Она ведь забыла сказать отцу про моющее… Но папа не заканчивает раньше шести. Если бы закончил – позвонил бы. Был бы пропущенный вызов. Он всегда звонит, как только садится в машину. И говорит ей что-нибудь такое приятное. Что он её любит. Она его тоже любит. Она натворила всё это… хоть и не хотела. Она просто глянула в пустую тёмную квартиру, соседи которой, как она думала, куда-то пропали. И ей пришла на ум глупая страшилка. Она уже и забыла через секунду. Ребёнок ничего бы такой не сделал. А взрослому подобная ерунда и в голову бы не взбрела. Но Жене тринадцать лет… Она уже не ребёнок. Но ещё и не взрослая всё-таки... Она не собирается сидеть сложа руки.
Женя перерыла все шкафы и тумбочки, что только нашлись дома. Вытащила из старого комода свои большие очки для ныряния. Стёкла на них… весьма тяжёлые. Да и мутные от пыли. Это хорошо. Но других очков в квартире не было. И поэтому она взяла из аптечки эластичный бинт. Широкий и толстый. Им можно обмотать голову несколько раз. И сквозь него ничего не видно. Она не сможет сейчас сформулировать. Не сможет убедить папу, что не нужно подниматься домой. Что не нужно смотреть в сторону соседской двери. Хотя даже если не смотришь, кто сказал, что она вдруг сама собой не откроется с тихим скрипом, и от неожиданности ты не повернёшь голову? Не обернёшься на звук…
Тринадцатилетняя девочка физически не в силах удержать взрослого мужчину. Он только утянет её за собой. В темноту.
Да, вариантов не много.
Не протирая остекления, Женя нацепила очки. Они больно давили на лоб. Летом такого не было. Мама как-то умела регулировать резинку на затылке, но сейчас не до этого.
Зимние ботинки зашнуровать так, как папа учил. Накинуть пальто. Застегнуться на все пуговицы. Просто игра, папа. Просто дай мне руку и иди за мной по ступенькам. Только, если ты меня так сильно любишь, как говоришь, не снимай повязку, что бы ни случилось. А я скажу. Я скажу, когда будет можно…
А ведь оно будет разрастаться.
Взявшись за ручку двери, Женя подумала об этом и представила себе дом с необычайно тёмными окнами. Так, что с улицы в принципе ничего не разглядеть. Дом без жильцов. Все они пропали куда-то. Никто не выходит из этого дома. Хотя некоторые входят. Но не возвращаются. Никогда. Открываешь входную дверь – и видишь только её. Тьму на лестнице. Тьму в подъезде. Она заполонила собой всё внутри.
Да, разумеется, такое не может остаться незамеченным. Такое заметят. Но, возможно – только возможно – что этой штуке, которая сейчас… пока внутри соседской квартиры, станет уже всё равно.


Рецензии