Аистёнок

 Во время службы в ГСВГ я обзавёлся двумя друзьями, один из которых был Мишка (Михайло) Омельченко, другой  Серёга Тиманович. Наш полк связи располагался на окраине старинного немецкого города в Саксонии. Но после прохождения «курса молодого бойца» нас возили «на смену» в городок Гутенаум, где на одном возвышении причесывал небо зубцами похожих на шахматные ладьи башен - замок славных рыцарских времён, на другом - прокалывала золотящиеся в лучах рассветного солнца кучевые облака заколкой для волос  саксонской красавицы -устоявшая после всех авианалётов минувшей войны кирха. Наша , обнесённая двухметровым забором радиостанция, располагалась в непосредственной близости от кирхи и как бы, соревнуясь с ней в желании - оторваться от земли и взлететь в небо, высовывала из-за забора ажурную конструкцию с копьем антенны на конце.
   
 Характерное потрескивание ведущих к передатчикам фидеров. Гул распределительного шкафа, который мы называли «эсэсовцем» потому, что  на его дверце имелись  и предупреждающая о высоком вольтаже молния,  и череп с костями, припугивающий летальным исходом. К тому же шкодливый Михайло пририсовал зубной пастой  вторую стрелку руны и любуясь на своё художество, приговаривал:
- Вот це гарно!Похож!
Если учесть, что кожух силового распредустройства был окрашен в чёрную краску, то сходство с Мюллером, исполненным в «семнадцати мгновениях»  Броневым, было весьма близкое. Да и контрольные лампочки, свидетельствующие о исправности предохранителей, были выпучены  совсем , как буркала маститого чина рейхсканцелярии.
 У  Серёги имелся чудесным образом провезённый им  на службу фотик "Зенит" -и , запершись в темноте  каптёрке с Михайло -при свете красного фонаря они священнодействовали там, печатая фотки дембелей. На плёнку, фотобумагу и проявитель с закрепителем дембеля сбрасывались с выплачиваемых нам марок. На бумажке Эрнст Тельман в кепке.На монетах "пфенежек" - циркуль и молоток.

Ну а фотоувеличитель достался нашему призыву по наследству, если не от населявших эти казармы ещё до войны служивых абвера, то от наших непосредственных предшественников.Прорезался у  Серёги и талант - разрисовывать дембельские альбомы.Да и я был не прочь убить время тем же монотонным занятием. И мы, полковые Ван Гог и Пиросмани, малевали незамысловатые картинки в две руки- на одной странице готический замок,на другой -синие рейнские воды и расчёсывающую золотым гребнем волосы Лорелею над ними, на третьей - вензель аббревиатуры -DDR.


Так вот- втроём - и несли мы "верную службу" "вдали от России". Четвёртым на нашем дежурстве бывал сменный часовой. Заряженный боевыми патронами АКМ. Подсумок с запасными рожками. Штык-нож на поясе.Часовые менялись в зависимости от состава заступающих в общеполковой караул.

«На смене»  мы откровенно скучали. Спать было нельзя ни днём ни ночью, потому что в любой момент штабу армии могла потребоваться связь. Могла и проверка  нагрянуть  - грозный старлей или даже подполковник.
 
Первое время развлекали друг друга разговорами. "А вот у нас на Донбассе!"- начинал свои байки про "во-от-такенных раков, на ставках за терриконами"  Михайло Омельченко:"В кипяток их -и становятся они оранжевыми!" "А вот побывали бы вы на концерте "Песняров"!- вот тогда бы вы услышали , как надо петь!"- и Серёга Тиманович  затягивал потихоньку песню про белого аиста, летящего над Полесьем. Я запросто мог бы ему  сакомпанировать. Но гитару из Ленинской комнаты мы на дежурство взять не могли -потому как с ней слишком много шума. Потому брали мы втихаря на эти «смены» дембельские альбомы.И раскрашивали их с Серёгою , где  фломастерами, где гуашью. Примитивные заказы «дембелей» изобразить то девушку в купальнике, то какого-нибудь когтистого льва на гербе города, где мы коротали деньки срочной  службы, мне настолько уже осточертели, что я стал сачковать и как-только дотянул до кондиций «черпака» - совсем выпрягся из этой тягостной обязанности, предоставив возможность творчески самовыражаться на  этом поприще вновь прибывшим художникам.Да и Серёга с тех пор принимал заказы только на фотографирование.
 Истории детства и юности иссякли очень быстро, письма с "гражданки" приходили не часто да и все эти  шаблонно-незамысловатые послания заочниц полевой почты из числа бывших одноклассниц с непременным "жду ответа, как соловей лета" -были не столь остросюжетны, чтобы от их чтения по кругу не рубило в сон. Правда, Михайло брал с собой на смену пухлый том романа Василия Яна «Чигисхан» из полковой библиотеки и , нарушая уставное табу, в который раз читал нескончаемую эпопею вслух. От монотонного бубнежа тоже клонило в сон, но внезапно нас будил звонок из штаба армии, и, вскакивая, мы кидались к передатчику, чтобы , щёлкая тумблерами и накручивая пластмассовые ручки, оживить громоздкий металлический шифоньер, напоминающий своей приборной доской оборудование космического корабля из фильма «Планета бурь». Откуда-то с Марса генерал отдавал команду по  радиотелефонной связи-и  всё опять стихало,замирало, погружалось в дремотное оцепенение бездонного космоса, по которому , меж звенящих тишиной хрустальных колючек звёзд продолжал путешествие наш Голубенький Шарик ...
 
Так бы и продолжалось до тех пор, пока бы не пришло время, надраив пряжки на ремнях, и , застегнув защёлки на чемоданах с гэдээровскими переводками на боках, -  разъехаться по разным уголкам "союза".  Но в один прекрасный день развлечение свалилось чуть ли не прямиком на наши головы. Дело в том, что на крытой черепицей крыше собора, свила гнездо пара аистов. Круглый малахай, напоминал чем -то косматую оторочку шлема батыева война на картинке в читанном ночами замызганном фолианте. Прилепленный сбоку к шпилю с «глазом» круглых часов чуть в стороне от венчающего башню "клюва" этот "головной убор" внёс в наши серые армейские будни существенный оживляж. С тех пор, как аисты прилетели и начали свою возню с восстановлением гнезда,  принимаясь таскать веточки из образованной нами мусорной кучи по эту сторону забора, жить стало лучше, жить сал веселей. По ту сторону нашей дощатой ширмы , подтверждая аксиому о немецкой аккуратности, наблюдались лишь отполированная   до лоснистого  блеска брусчатка да причёсанные грабельками-гребёнками газоны, а в лес ближайший летать за стройматериалом - это такая канитель!Поэтому аисты подбирали веточки и палочки по эту сторону щелястой деревянной грани, где сколько бы мы не скребли дорожку метлой, царил славянский беспорядок и с окончательным решением вопроса относительно "орднунга" была напряжёнка.
 
Мы любовались птицами, которые то шумели над нами крыльями, то  расхаживали по территории нашего передающего центра выискивая стройматериал для гнезда и всякую прочую поживу. Тут  под склоном к тому же имелось  небольшое, обрамлённое зелёными штык-ножами камышей болотце, в котором аисты вылавливали плодящихся в астрономических количествах лягушек, жаб, улиток и всяких других хордовых и беспозвоночных.

Священнодействовавший с фотоаппаратом Серёга поставил изготовление идиллических картинок  для дембелей на конвейер.Я подвизался у этого фото- Рембрандта -в подмастерьях. И вместе с  поясными портретами, фотками у полкового знамени и на фоне щитов с наглядной агитацией, изображающей идеальных бойцов на идеальных учебных занятиях, обучающих действиям во время ядерной бомбардировки или химической атаки, аисты разлетались в дембельских альбомах  по всей территории необъятной шестой части суши.Они овевали своими рисованными белыми крыльями,непроницаемые личины в хоботах противогазов с иллюминаторами стеклянных кругляшков, они совали свои розовые клювы в  подсумки химзащиты(а нет ли там чем поживиться?), царапали когтями лап-ходуль личика на фотках присланных из "союза" зазноб. К тому же прикормленные птицы не отказывались и позировать.
 Вооружившись биноклем, мы могли уже разглядеть, как из-под фюзеляжа  сидящей на гнезде птицы выглядывают аистята.Булавки голов с клювиками. Белыми  нитками для подшивки подворотничков тонкие шеи. Ножнички разинутых голодных ртов. Они требовали корма...

   Восемнадцатым мгновением весны накатывал май. Природа праздновала День Победы, выплескивая из артиллеристских стволов деревьев неоновую зелень листвы и брызги цветения.
Аистята подрастали и их родители летали на Рейн , откуда притаскивали им рыбу: ресурсов освоенного ими болотца на территории нашей радиостанции им уже не хватало. Я сидел у пульта с телефоном. Приятное гудение включенного в ожидании скорого звонка из штаба передатчика.  Омельченко читал вслух «Чингисхана». Татаро-монголы штурмовали древнерусский город. И электрический гул как бы служил звуковой дорожкой, воспроизводящей гул наползающей на крепостные стены орды. 
 Раздавшийся с улицы крик часового нарушил медитацию.

-Аистёнок! Аистёнок!
 
Выбежав во двор, я увидел птицу. Аистёнок покачивался белым корабликом на волнах зелёной травки. Такое впечатление создавалось из - за того что бока аистёнка ходили ходуном, он топорщил уже оперившиеся крылья и часто дышал. Часовой склонился, чтобы погладить птенца, но наткнулся на острие клюва...

-Ах ты!  -отдёрнул гвардеец руку.-Кусается!


-Аисты выбрасывают слабых и больных из гнезда!-объяснил Серёга.-У нас в Белоруссии их "буслами" зовут и они, заразы, чуть не на каждой крыше гнездятся. Кроме того вьют гнёзда на столбах электропередач. А это у них, у буслов, выбраковка негодных к строевой...
-Хотел бы шоб зараз  и тебя вот так!?- съязвил "братишка хохол", по поводу Серёгиной тайной мечты дембельнуться через госпиталь, после того, как его познали руки вскрывшей чирь на ягодице санитарки.
 Задирая шпили своих клювов в небо, выбросившие птенца из гнезда аисты производили  звук , похожий на пощёлкивание кастаньет или звук боевого барабана,  отнюдь не подпевая соборному органу, чтобы вплести в многоголосье фуги ещё один печальный  голос, и всё же попадая в такт. Скорбели ли они , что их отпрыск отправлен на верную погибель или радовались тому, что одним прожорливым клювом  меньше?-кто их знает.
 
  В любом случае -у нас появился нахлебник. И его надо было чем-то кормить.Отлучаясь с поста у запертых на засов ворот, то один, то другой часовой добывали из болотца земноводных.Да и сам аистёнок не зевал-то улепётывающего по выложенной плиткой дорожке жука -усача долбанёт клювом.То маниакально выползающих после дождя червей примется собирать. Приносили мы ему и кашу в котелке, и деликатес - жареную на кухне "дедами" картошечку. Уже вылечившая твой чирь, медсанбатовская Оленька быстро поставив диагноз выбракованному аистиной "медкомиссией" птенцу принялась за лечение. Первоначально она вытащила раздувшегося от крови клеща под крылом, которое птенец слегка приволакивал, затем принялось делать уколы, чтобы устранить нагноение. Дней пять- и аистёнок уже бодро расправлял веером оба крыла,охорашиваясь, чистился клювом , а то и,подпрыгнув,  самолётом над взлётно-посадочной полосой планировал над кафельной дорожкой.

****
Сколько лет с тех пор пролетело, а всё, как сегодня, стоит перед глазами. Как того аистёнка выхаживали всей ротой. Как превратилась наша радиостанция в мастерскую дембельских альбомов.Как лазили мы, отодвигая висящую на одном гвозде доску, за вишнями и черешнями в садик "инженерной мастерской." В аккуратненьком домике за забором с его торцевой стороны, склонясь над кульманами, совсем не воинственные немцы создавали чертежи не то пронервюренных зданий, не то диковинных летательных аппаратов...Всё это можно было видеть в окна, пока, набивая оскомину, мы уплетали за обе щеки  недозрелые плоды -и улыбчивые "камрады" одобрительно жестикулировали:мол, угощайтесь, солдатики, не стесняйтесь! А как хрустели на зубах груши лесопосадок по дороге на Майсен, когда, остановив колонну напичканных аппаратурой БТРов и радиостанций , лейтенант давал команду набить пазухи. И как хохотала, подбоченившаяся дородная фрау и кричала, смеясь:
-Руссишен голодный вольф!Карашо!Витамины!
 
***
Тиманович, Тиманович! Каким ты был на фотке в дембельском альбоме! И каким ты стал! На месте чуба-воронова крыла- седина с проплешинами, нос клювом,глаза потускнели.А ведь как блестели! И хотя на хранимых страницами тех альбомов, подобно отпечаткам доисторических рептилий меж слоёв стланцевых пород,  потускневших чёрно-белых прямоугольничках мы не такие разноцветные, как в пересылаемых друг другу по интернету фото с жёнами, детьми и внуками, там мы молодые. Тогдашние, мы застряли в том времени, -в  гимнастёрках "пш", в залихватски сдвинутых набок фуражках с  кокардами,в начищенных до зеркального блеска  яловых сапогах, Улыбчивые.Готовые к труду и обороне.Хотя и не очень-то воинственные. И  что толку  с того,что у тебя в твоих Тимановичах, Серёга, какой-никакой бизнес. Минувшей юности не купить ни за какие деньги. Но зато есть ферма. Коровки дойные. Молочко в крынках, сметанка -всё  для туристов, что прут из США, Израиля, Польши посетить организованный тобой же мемориал. А мемориал-то тот - бывший сельсовет, где подсобрал ты фотки убиенных, письма их родственников  выцыганил в архивах сначала  ГДР, потом и ФРГ. Отыскал правдами -неправдами копии фотографий военных лет. С женой Розой вы всё это делали годами. И вот идём мы по коридору того экс-сельсовета, что стал с приходом немцев в 1941-ом и штабом местным, и управой старосты, и "полицайским" управлением.
- Вот здесь они дядю Изю пытали, выведывали -где партизаны прячутся. А они аж под Барановичами, в лесу...А это кабинет старосты. Его другие "партизаны" расстреляли, ещё до наступления нашей армии.Вот эти, в кепи с подворотами в виде свиных ушек и "тривилами" во лбу.  А вот это кабинет гауляйтера. Вишь - на стенах фотки-всё камрады предоставили...

 Со стены в рамочке на меня смотрел немец в фуражке с задранной тульей с орлом, черепом на околыше  и тевтонским рыцарским крестом на  застёгнутом на все пуговицы кителе. Рядом сквозь треснутое стекло лыбился фельдфебель с шмайсером на шее , без пилотки с закатанными рукавами, словно умаялся от тяжёлой работы , но улыбнулся-таки на камеру.
- А чо стекло-то треснуто?
-Да вдарил тут один кулаком, не выдержал...Менять не стали с Розой -как бы тоже документ.
 В том в лучистой звездочке трещин стекле отразилось лицо с печальными миндалевидными глазами.
-Поди теперь разбери-кто в той яме. Одни только ноги торчат.А у меня тут полродни полегло.Дядя Марек,тётя Фаня...  А отец мой  мальчонкой был -и наблюдали мы за всем тем из -за деревьев с другими спасшимися ребятишками. Село было белорусско-польско-еврейское...Местечко..

***
Сидим мы , уже сходив на место той ямы, где камень с фамилиями убиенных, которых приезжали оплакивать и раввин из Минска, и ксёндз из Кракова. Дышим свежим ветерком у открытого окна. А на дворе -конец апреля. Яблони в белопенном цвету. Вишни заневестились. Гудят пчёлы в звёздчатых венчиках. А на развилистом осокоре - журавли в гнезде хлопочут. Такие же , как  на кровле  кирхи имени Святого Мартина, за забором нашего гэсэвэгэшного передающего центра...
 И усаживаешь ты меня у "ноута", и крутишь кадрики твоей поездки, в которую и меня приглашал, да я так и не собрался.
-Зря ты тогда отказался из-за денег, я ж писал-помогу. Я побывал и в Дрездене, где была учебка, и в городишке, где стоял наш "передатчик"...Вот - смотри. Это музей, что был напротив нашего КПП ,теперь он переименован,и называется, как при Кайзере,  музеем Бундесвера. Видишь -в фасад сделали врезку из стекла и металла. Этот клин, как бы осколок авиабомбы. Вот тут я на видос место снял , где  КПП учебки было,  а за ним наша тренировочная передающая точка. Тут теперь одни газоны травкой поросшие. А это фотка из Гутенаума - собор Святого Мартина, на крыше которого и до сих пор аисты гнёзда вьют. Забора и времянки "передающего центра" нет и в помине,- лужайка с постриженной травой, а "проектная мастерская" как было , так и есть.
-О! Смотри- вроде на том же месте и то же дерево, с которого мы черешни рвали, а немцы смеялись, оторвавшись от кульманов и подбадривали, нас чтобы мы наедались  досыта,  и домик инженерной мастерской как новенький!
- И в домике за забором на "смене", куда нас возили на бортовухе мимо Цвингера, и картинная галерея -я везде побывал. Вот он-дворец кюрфюрстов! Шкатулочка с золотой крышечкой! И фонтан посредине двора этого чуда в барочных завитушках. Помнишь, как "деды" с фроляйнами у того фонтана фоткались. И не только с немками -и англичанки, и француженки, и американки были. Всё по дембельским альбомам разлетелось. Ну а черешня!... Те вишни и черешни давно спилили и на их месте, поди, посадили новые. А в казармах наших -вот здесь теперь офис дрезденского телевидения. Вот эта молоденькая фроляйн - журналистка того телевидения-показывает мне кабинеты. Узнаёшь? Этот вот кабинет - помещение нашего взвода. Вот здесь как раз, где столы впритык -наши койки и тумбочки в ряд стояли. А теперь тут - сотрудники телевидения-репортёры, операторы. Они мне помогали материалы для мемориала отыскивать.Вишь-прикалываются. Рожи корчат. Раскрепостились, как берлинская стена рухнула. Но нормально к нам относятся. Хоть и не без юмора. Возили меня по полигонам в Ютербог и Айзенах...Помнишь-куда мы на учения с  танкистами мотались?
-Эта вот мэдхен похожа на подружку Лёхи Воськина из Челебинска. Боксёра, который вредного "деда" накаутировал, когда мы были первогодками...
-Ну да они там все похожи на переводки для дембельских чемоданов. Куколки!

Вот они и полигоны. На поле, где танки грохотали, липы и дубы вымахали - и стоишь ты под ними совсем маленький.Чем -то напоминающий выпавшего из гнезда аистёнка.
- Помнишь, как мы фантазировали, што на тех полигонах бывал Гитлер, так вот посмотри - теперь и  их фортификационные сооружения и бункеры все как есть обросли лесом...Пацифизм! Если, конечно, не считать натовских касок у наших границ!
-Помню. Помню, как одному гвардейцу являлася в наших казармах призрак Паулюса. Потому как по легендам -то были казармы его личной охраны.
-Ага...И тем гвардейцем был я...
Вот уже мы по скайпу и с Михайло Омельченко говорим. И объясняет он, что к нему в Стаханов не стоит  из Минска на твоём БМВ переться. Лучше до Ростова самолетом, а там он нас заберёт на таможне.

  На закуску, пока аисты кидают в клювы ненасытных птенцов то рыбину из сооружённого тобою пруда, то лягуху с болотца за пшеничным полем, рассказываешь про отъехавшую в Варшаву сноху-эмигрантку. Как ходила она в Минске майданить, как очутилась в каталажке на Окрестино и как , купив билет до Кракова, смайнала туда к родне с двумя твоими внуками-птенчиками.А с сыном-в разводе теперь уже...
-От так. Теперь ходят в школу для эмигрантов вместе с беженцами из Сирии...

***
Реактивный аист разгоняется по взлётно-посадочной. Мы в его зобу заглоченными лягушатами.Постаревшие, располневшие, даже, кажется, слегка выпучившие глазени от оладушек со сметаною, сальца да водочки, что подливала- подкладывала нам Роза в рюмочки да в тарелочки. А ведь было дело- были -отличники боевой и физической- ты вон солнышко на турнике крутил, склёпку делал, а я то хоть пяток раз да подтягивался. А теперь выперли пивные животики! И такое чувство при взлёте, когда уши заложило,что у меня даже перепонки между пальцами выросли и пытаюсь я грести ими , чтобы занырнуть поглубже и зарыться в ил, а сверху вот -вот настигнет меня разящий клюв аиста.Долбанёт, как того дождевого червя на мокром кафеле дорожки-и каюк!


Встречает нас на Российско-Украинской таможне Михайло Омельченко. Сколько лет сколько зим! Грузимся по старой памяти в его битую на дэнэровких воронках от снарядов легковуху, как в БТР. Ведь он на нашей мобильной радиостанции, на которой исколесили мы все полигоны вслед за роющими на них гусеницами глину танковыми армадами, рулил , доставляя нас к опушке леса или копаниру, чтобы бежать с катушкой на пирамиду КП, где звездопогонные генералы следят  за продвижением войск условного противника. Чтобы, не теряя времени на возню со штык-ножом, оголяя зубами провода, совать их в зажимы клемм...
 Он был водилой нянчившего нас в своём бронированном нутре БТРа после того , как дембельнулся его предшественник, заставлявший меня закапывать окурок в мейсенском лесу.До сих пор тот окурок лежит там кладом Нибелунгов , давно обратившись в сияющий меч Зикфрида.

 Тогда у Омельченки на погонах по две лычки было, теперь  на плечах в камуфляже погоны с голубой полосой и голубой выпушкой и стал он есаулом войска ЛНРовского.
- Хлопцы!-сразу берет Михайло Омельченко быка за рога.-Тока давайте без политики!Обрыдло. И за баб не надо. Ну а гарилки скока хошь! Казёнку я не потребляю...
-Да ладно тебе!-вынимает Серёга из - за пазухи контрабандный армянский коньяк.
И вот под виноградной лозой на верандочке тот коньяк , на этикетке которого пока больше звёздочек , чем у тебя на погонах, разливается по рюмочкам. Галю, Галю-девчиноньку мечет на стол и усаживается с нами, "шоб выпить за всё хорошее против всего плохого".А на закусь окромя сала, огурчиков, помидорчиков и зажаренного до золотопогонного блеска гуся -те самые легендарные оранжевые раки со ставка за терриконами.
-Так бачите , хлопцы!- пучит глаза Галя и я опять вспоминаю про заглоченных аистом лягушат-изумрудников да карасиков златобоких, потому как Галя по поводу встречи дорогих гостей оснащена бижутерией по полной выкладке .-Вчора снова да ладом стреляли. У соседа крышу на хате проломило...
-Та ладно, Галина, заводить ту пластинку!То хлопцы и по телевизору бачили.Ничого. Вломим мы им , паршивцам!
-Таки-вломим!-ухмыляется Серёга.
-О ! Серёга! А помнишь, как ты на стрельбищах в ГСВГ в десятку садил по мишеням. У меня в погребу не тока горилка! Есть и парочка акаэмов.Айда!
Зададим  бандеровским недобиткам жару!

***
Не рискуя разделить судьбу малозийского "Боинга",  -мой  "Боинг" разгонялся по взлётной в Ростове.
 Уснув в откидном кресле  после отправленной в зоб рыбки с горчичкой и майонезиком из фольговой упаковки и чая из пластикового стаканчика, я насмотрелся снов и про Гитлера в бетонном бункере Эйзенаха, орущего в телефонную трубку про героев гитлерюгенда с фаустпатронами, и призрака Паулюса , разгуливающего ночами  по  казарме "учебки", и про митингующую твою оранжевореволюционную сноху на  площади Минска в напирающей на щиты спецназа толпе, и про  дэнээровского войскового старшину с тремя звёздочками на погоне  Михайло Омельченко. И про тебя, Серёга. И про то, как все трое, мы вместе с Омельченкой вламываемся в схрон  блиндажа, по стенам которого от ворвавшегося света  разбегаются, прячась по тёмным углам, пауки свастик...
 Сны. В них невозможное становится возможным. Путаются времена и события. Люди превращаются в птиц, рыб и земноводных. А в этом сне вдруг замелькали, оживая, аляпистые страницы дембельских альбомов. Там, в сущности, нечего и смотреть то было-плац, каштаны по его периметру по стойке смирно. Наши ухмыляющиеся физиономии. Но фотки,  где мы снимались с нашим выпущенным в конце концов на волю аистом- другой разговор. Был в них какой-то скрытый смысл. Какой? Что мы разлетимся по свету-и наши будущие встречи останутся лишь плодом наших фантазий?Что все мы, теперь, оказавшиеся в разделённых границами и таможнями разных странах, птенцы одного гнезда? Или ещё какой-то? Не знаю...
 Проснувшись я  ждал, когда разляпистым малахаем в иллюминаторы вплывёт обхватившее ствол Оби гнездо  города-гиганта, города перелётных птиц.