Вожак

Атака

А рота уже встала, во весь рост встала. И ощетинились барханы от ужаса - от солдатского отчаянного крика. И в ответ точно эхо нечленораздельный вой, точно застонали скалы. И взрыв от гранатомета где-то позади живой зеленоватой цепи. И мысль: " Суки, вам бы из рогатки стрелять! " В засаду попал караван. И пути нет назал. Дорога перерезана. Пылает головная машина пехоты, точно факел. И на полном ходу танк тащит её к обрыву. Другого выхода нет. Дорогу надо освобождать. На перевале жизнь. А здесь смерть. Ухнула, точно разбитая огромная банка - опять духи палят из гранатомёта. От скал летят ошмётки. Чей-то крик. А рота уже ползёт по скалам. Точно ужи пацаны, и стрелять нет смысла - не увидишь никого среди скал. А солнце палит, точно ошалевшее. Не бережёт оно никого. Не бережёт. Атака! Главное, не пострелять своих. Автоматные очереди бьют по скалах - там от выстрелов, точно снежные вихри. Громко заработал пулемет. От машин ударили танки. и затихли скалы. Духи точно испарились. Как и жизни нескольких солдат сопровождения колонны. А солнце всё палит. И непривычная тишина с перевала. Точно там всё умерло.

- Сука, вроде бы живы, да Санёк?

- Голову убери, вдруг снайпер!

- Да ну на х..., какой снайпер! С...сь они!

- Хорошо!

- Скоро в Тулу поедем за самоварами!

Выстрел. Кому-то что-то почудилось из роты на скалах. Может ворону увидел, а может и духа, не поймёшь среди этого солнцепёка и песка, который точно прилип к губам.

Бой с тенью

Вертушки на бреющем утюжили горы. В ответ было только эхо. Оно в горах протяжное и звонкое. Заходить по узкому ущелью в глубину гор не имело смысла. Оставалось только долбить это пустынное пространство, эту чужую гористую местность, не знающую уже год счастья. Война шла непрерывным огненным кольцом, и не было в этой войне никакого завершающего смысла. Гибли солдаты, стирались с лица земли предполагаемые базы духов, а они, как грибы, после дождя где-нибудь в родной средней полосе России вновь обстреливали колонны на дорогах, вновь зверствовали в своих же кишлаках. И эта карусель смерти была бесконечным жертвоприношением неведому Богу войны.

Вертушки отстрелялись, и закаркали тревожно вороны где-то в выси гор. Откуда эти чёрные птицы здесь? Может это неуспокоенные души погибших? И по дороге пошли два человека. Старик в длинном халате и рядом с ним мальчишка. Они шли точно слепые, не понимая, что предательский вихрь войны никого не щадит. Шли спокойные. Даже на удивление спокойные. Мальчишка даже умудрялся поднимать камешки с дороги, и кидать ими в свои невидимые цели. Это было необъяснимо тяжело - смотреть на эти беззащитные фигуры на дороге.

- Пропустить их? - спросил разведчик, затаившийся в низине.

- Пусть идут. Каждый день ходят к гарнизону, меняют свои поделки на тушёнку, - сказал командир разведчиков, - Не боятся. Голод не тётка.

Они всё шли - старик и мальчик - пока не ударил с гор одиночный выстрел снайпера. Старик упал, как подкошенный. Мальчик сел на дорогу, точно оглушённый невидимой болью.

Разведчики передали квадрат - откуда стрелял снайпер. И снова заухали пушки, уничтожая невидимого врага в горах.

Но на дороге никто не шевелился. Лежал старик, и точно изваяние сидел рядом с ним мальчик в потёртом выцветшем халате.

Война забирала самых беззащитных, сука, будь она проклята!

Высотка

- Что они курят, идут как помешанные! - проорал Димка из Твери и новой очередью из ручного пулемёта вместе со своим отчаянным криком прижал цепь духов к песку, знакомому им с детства. Но вот поднялся их низенький командир с большой бородой и что-то пролаял на своём языке, и цепь поднялась, точно заколдованная и пошла на высотку.
Разведчики никуда отсюда не могли уйти. Это была единственная высотка, а вблизи грязный песок.
- Идти некуда, пацаны,- сказал молоденький лейтенант - До нас вряд ли вертушки долетят. Не успеют.
Солнце садилось за однообразными грязными барханами, а атака прекратилась, духи исчезли, точно их не было и в помине.
- Неужели ушли? - негромко спросил Санёк.
- Готовятся умирать. Вечерний намаз, - совершенно серьезно сказал лейтенант - Сейчас полезут. Это наши последние минуты, ребята!
И вправду духи заунывно что-то нараспев бормоча пошли снова на сопку, точно завороженные. И падали они от очередей, спотыкались, орали, и шли вперёд - это было похоже на ритуальный танец смерти. И, как бы подпевая им в такт над барханами пошли несколько вертушек, и с налёту расстреляли цепь, будто это было в игрушечной игре какой-то , только смерть на этом клочке песка была настоящей.
- Повезло! - сказал лейтенант, и отложил подальше от себя лимонку, приберёг уже на последнюю минуту своей жизни.
Бой затих. Поднялся песочный ветер, заглушая чьи-то стоны у высотки.

Кишлак у дороги

Мазанки в темноте были, как белые флаги, и по ним разведчики ориентировались по ходу движения. Задача была простая - постараться вычислить снайперов, которые стреляли по идущим на Кандагар караванам, и затем укрывались где-то - практически без урона для себя. Военные входившие по свежим следам в кишлак, а других укрытий неподалёку не было, были только скалы, находили в домах только стариков, молящихся при их виде, пожилых усталых женщин закутавшихся в бесформенные чёрные одеяния и ватагу мальчишек, вечно голодных и любопытных. Решили зайти ночью, и понаблюдать за кишлаком. Таились. Но вот возле одной из низеньких мазанок мелькнул огонёк фонарика, и пропал, но этого было достаточно , чтобы разведчики рассредоточились рядом. Была душная афганская ночь. В небе светлячки безжизненных звёзд. Вышел из дома старик, и не ушёл далеко, был захвачен. Рассказывал он спокойно, что действительно, прячется снайпер, но его никто не выдаст, это было смерти подобно. Переводчик афганец провёл себя рукой по горлу, в завершении беседы.

- Почему он это нам рассказал? - спросил недоверчиво один из солдат.

- У него был сын в правительственных войсках. Он убит. Убит внук, Его не тронули моджахеды по причине старости, - сказал переводчик, и добавил: - Он согласен показать дом, где снайпер.

Опять светлые пятна мазанок вдоль едва различимых проходов. Старик показал на одну из мазанок. Подошли очень близко. Бросили несколько гранат в выбитые окна. Выскочил из мазанки человек, пальнул куда-то в воздух, и упал подкошенный автоматной очередью.

- Пусть идёт с нами старик, - сказал разведчик.

- Он отказывается. Попросил патронов.

- Дай ему сколько просит.

- Он сказал, что нам нужно срочно уходить, вдоль арыка. Сейчас придут духи.

И впрямь неподалёку послышалась гортанная команда.

Уходили насторожено, след в след, точно волки. Позади раздались одиночные выстрелы.

- Старик, - сказал переводчик.

Потом автоматные очереди, снова одиночные выстрелы, чьи-то крики, потом взрыв, и тишина ночи.

Так и вышли разведчики к дороге, среди тишины ночи, которая казалась громче любых слов.

О старике не говорили. Война притупляет чувства.

Ночь

Надо было идти по компасу, идти не останавливаясь, понимая, что в песках умирать, вдали от Родины, грешно. разведгруппа напоровшаяся на духов уже ушла далеко от кишлака, но чертовски далеко не очень ободряло, духи могли ждать у дороги, рассекающей эту местность, как рассекает нож разведчика тело врага, чертовски не хотелось умирать и этому щуплому лейтенанту оказавшемуся главным, чертовски не хотелось умирать и этим пятерым пацанам, не прожившим ещё главное в жизни, чертовски не хотелось умирать и раненному, одному из них, пуля духа задела бедро, и под перевязкой горел огонь. Песок под ногами топил бег, два парня держали третьего под руки, они точно выполняли какой то танец смерти, потом парочка менялась, и другие двое тащили товарища сквозь пустыню. Ночь. Афганская смертная ночь. Ни звука, теплынь. Заёзды точно нарисованные и умершие в этом мёртвом мире.

- Не могу больше, - прошептал пересохшими губами раненный, лицо его было страшным от боли.

- Терпи, - негромко сказал лейтенант. - Замените пару!

Разведчики снова сменились, таща раненого.Лейтенант шёл впереди, и сверял маршрут, отчего то вспомнилась с добром родная школа, в которой он занимался спортивным ориентированием. Замыкал движение крепкий низенький парень - тащил два автомата, свой и раненого.Иногда ему казалось, что звёзды подмигивают ему, как какая то девчонка на танцах. Усталость слепила даже зрение. Усталость делала ноги ватными. Но умирать не хотелось. Умирать не надо. Умирать не надо! И он шёл позади разведгруппы, и они шли, как волки, шли не останавливаясь, зная что за ними гонится смерть! Но смерть где то заплутала в этой грязной чужой пустыне. Смерть где то села передохнуть на песок, а может смерть забыла о них? Парень тащил автоматы, и бредил почти наяву. Они шли уже четыре часа по пескам, потом пошли какие то чахлые деревья, которые, как ведьмы возникали перед глазами, как то неожиданно, но не страшили - им явно, этим ведьмам не нужны были автоматы.

- Ты бредишь, Санёк! Что с тобой! - орал лейтенант возле пацана лежащего на песке, и что то громко говорившего.

Глоток грязной теплой воды из фляжки и солдат встал, и снова пошатываясь пошёл за остальными.Какие на х... ведьмы! Это просто какой то чахлый лес. Но отчего ветки тянутся к нему. Они живые! Они живые...

- Ранен, кровь на сапоге, - сказал кто-то.

- Этого ещё нам не хватало! - резко сказал командир.Это они обо мне, подумал Санька.

- Дайте попить!? - попросил хриплым голосом. Прислонился губами к фляжке, сделал два глотка.- Идём пацаны! - сказал громко он, но так ему показалось, он просто прошептал эти слова.Они шли, шли сквозь ночь, как завороженные и они выжили, русский Бог им помог.

Вожак

Волк уходил от стаи крупной рысью, он как-бы хотел показать что в нём ещё много силы и широкой грудью пробивал высокий после дождя белый режущий снег стоящий стеной вдоль опушки леса, но за ним никто не пошёл, только маленькие волчата порывались было, скулили, но их одёргивали отцы и матери, и те понуро легли в снег. А волк всё уходил вдоль красных флажков, он оглянулся и не увидел стаи, он попытался было вернуться, но волчья гордость не позволила, и тогда отчаявшийся старый вожак за которым не пошла его стая испугавшись красных флажков лёг на снег, точно раздумывая. Он глядел на одинокие свои следы. Он раздумывал совсем немного, приходя в себя от бега, а потом вскочил, яростно рыча, и пошёл на красные флажки, вопреки инстинкту и чувству опасности он грыз один флажок за другим точно давая путь слабой стае, и тут грохнул выстрел, и совсем рядом дробь ударила по снегу...И острая боль в ноге только придавало ярости раненному вожаку. И тут он увидел стаю, она мчалась по его следу, и снова выстрел охотника, и снова вой дробинок, но вожак завыл, призывая стаю и серая волчья рать прошла в проём мимо оглоданных красных флажков засады - и охотник видя это опустил двустволку, и придержал нетерпеливую собаку, понимая что нельзя её посылать на верную погибель...Волчья стая ушла из засады, она мчалась по необозримому снежному полю, точно стремилась в небо. И комочки серые сливались с далью.

Волка мучала боль в ноге, он упал обессиленный в снег. Волчица недавно предавшая его, плакала, и лизала разбитую простреленную ногу вожака.

Встало в выси зимнее неласковое солнце и заиграли заискрились снежинки. Волк лежал на снегу, приходя в себя. Он был подстрелен не раз, и потому не пугался, а главное он видел, что снова он не одинок.

Суслик

- Как это могло быть? Куда он девал землю? - спросил начальник оперчасти, грузный майор, с одутловатым лицом и глазами бусинками.

Он спросил это будто у себя, и затих. В кабинете была гробовая тишина. Майор всю жизнь проработавший в исправительной системе, ждал от себя ответа и не находил его. Почему он ушёл? Полгода оставалось! Из пятёрки отсиженной! Прокопал из своей сторожки лаз под запреткой, и свалил! Суслик! Ищи его теперь в тайге! Собаки найдут!

Две рослые овчарки поскуливая взяли след и шли нос в нос по нему, тянули на длинных поводках солдат охраны. Едва поспевал за ними низкорослый косолапый капитан - чертыхался, сплёвывал на траву вчерашнее похмелье. След от периметра зоны строгого режима шёл прямиком в лесополосу.

В поле было тихо. Туман уже ушёл. И суслик выглянул из норы, и поглядел в сторону своей подруги. Та тоже выглянула из норы, и таращила на него свои глазки. Они даже не скулили - они просто смотрели друг на друга. Их жизнь была в гармонии с окружающим миром.

Беглец уходил с рюкзаком за плечами. Был он худощавый, лицо точно из воска от чифира с сероватым оттенком, глаза щёлочки на худом лице. Он уже понимал, что погоня идёт следом. Но не мог надышаться свежим утренним свободным воздухом тайги. Он шёл напрямую особенно не задумываясь пока о маршруте - надо было уйти подальше от ненавистной зоны. Через несколько часов собаки прибавили ходу, урча от приближающегося везения, а на пути беглеца попался ручей и он пошёл по нему. Босиком. Ноги стыли с непривычки. Но вода прибавляла силы. Он понимал, что дойдя до ручья собаки потеряют след. Но овчарки каким-то глубинным чувством хищника продолжали идти вдоль ручья. Солдаты - опытные кинологи, понимали, что приближается развязка. Понял это и беглец, и вытащил из рюкзака спички, полыхнул огонь по траве, и стал беспрепятственно распространяться по пространству. Овчарки учуяли огонь, и солдаты понюхали воздух. Впереди было большое поле, и с дальнего угла уже тянуло дымком.

Суслик поводил носом, и стал тревожно попискивать, но его подружка ещё была в дрёме. Огонь всё рос и тянуло от него смертью.

- Он поджёг лес! - громко сказал усталый капитан.

Овчарки залаяли, уже не таясь.

А суслик бросился к соседке, и пищал, не останавливаясь, а она всё смотрела на него, недоуменно. Тогда он схватил её грубо за мягкую шкурку и выдернул из норы, и поволок покуда хватало сил от огня. А он всё разгорался.

И беглец понимая, что сила на его стороне, остановился, и смотрел на огонь как зачарованный, и две серые тени, точно тени дьявола, выскользнувшие из дыма, свалили его с двух сторон.

Суслик дотащил подругу до края поля. Дальше был лес. Под сусликом был утренний освежающий мох. Заскулила его подруга, точно благодаря о спасении.

Молчали овчарки, свалившие беглеца, ждали своих хозяев кравшихся безопасным путём.

В лесу запели тревожно птицы. Тянуло дымом с поля. И молчало серое утреннее небо.
Мир точно замер, понимая какую то новую истину для себя.