Деды воевали и можем повторить

Эпизоды действий Красной Армии и ВМФ СССР в ходе Второй мировой войны


СЕВАСТОПОЛЬСКАЯ ПОБУДКА

Советская история сочинила легенду, что, в отличие от частей Красной Армии и пограничников, которым строго настрого было запрещено «поддаваться на провокации и открывать огонь по врагу первыми», Военно-морской Флот СССР встретил нападение врага во всеоружии. И произошло это, якобы, благодаря мудрому и решительному руководству адмирала Кузнецова, за два часа до нападения немцев отдавшего приказ о приведении флотов состояние оперативной готовности №1. И поэтому город-герой Севастополь, единственный из всех городов СССР, якобы, успешно отразил огнём налёт немецкой авиации, и при этом несколько самолётов противника были сбиты. В этой легенде очень малая доля исторической правды. Кузнецов, на самом деле очень быстро отреагировал на готовящийся в Москве приказ по Вооружённым силам, в связи с тревожной информацией о концентрации германских войск у границ СССР, и разослал по всем флотам шифровки о приведении всех военно-морских сил в высшую степень боеготовности. А затем ещё лично обзвонил оперативных дежурных флотов и в устной форме приказал действовать, не дожидаясь текста расшифрованного приказа. Благодаря случаю, в эту шифровку не попал запрет открывать огонь по врагу первыми от высшего командования, но в приказе Кузнецова снова дублировались требования не поддаваться на провокации и следовать инструкциям. При этом, секретность приказа предписывала доведение его всего до нескольких человек в руководстве флотами, и, к примеру, на Черноморском флоте о том, что речь идёт о реальной военной угрозе, а не об очередных учениях,  узнали в последние часы перед нападением только 4 адмирала: начальник штаба ЧФ Елисеев, командующий ЧФ адмирал Октябрьский и ещё два адмирала – члены Военного Совета ЧФ. И поэтому во время налёта немецкой авиации на Севастополь, ни один военный корабль не сделал ни единого выстрела по самолётам противника, их командирам было неизвестно: действительно ли эти самолёты вражеские, или это наши лётчики изображают враждебные действия в ходе очередных учений. Зато командиры частей ПВО Севастополя точно знали, что никаких наших самолётов в это время в небе над городом быть не может. Но они опасались возможных карательных последствий, в случае принятия ими самостоятельного решения на открытие огня. Всё было бы ещё позорнее, но ситуацию отчасти  «спасла» бестолковость исполнителей расплывчатых приказов и инструкций… В ночь на 22 июня 1941 года девять немецких бомбардировщиков «He-111», в ходе налёта на акваторию севастопольского порта, сбросили на парашютах 18 морских магнитных мин. Чтобы избежать столкновений в воздухе в ночное время, бомбардировщики следовали друг за другом с временным интервалом в 5 – 10 минут. При подлёте к Севастополю они были обнаружены, и, во время манёвров самолётов над городом, половину из них поймали лучи советских прожекторов. В числе обнаруженных в небе был и первый «Хенкель», который, как и все остальные бомбардировщики, нёс две тяжёлых морских мины. Без противодействия ПВО, он сбросил свой груз  и ушёл на базу. Зенитчики наблюдали падение парашютов в воду, почему-то решили, что это - немецкие диверсанты-парашютисты, выслали катер на перехват и доложили о происшествии в свой штаб. В штабе ПВО посчитали высадку диверсантов в Севастополе явными враждебными действиями противника, и после согласования своих дальнейших действий с начальником штаба ЧФ Иваном Елисеевым, отдали приказ батареям ПВО на открытие огня. По сути дела, они именно «поддались на провокацию», поскольку: что именно сбрасывали немецкие самолёты - было доподлинно неизвестно на тот момент, группа перехвата в воде ничего не обнаружила. Если бы за этим не последовала советско-германская война, не избежать бы зенитчикам и Елисееву трибунала и расстрельных приговоров. Но что случилось, то случилось… По остальным обнаруженным в небе «Хенкелям» зенитчики вели интенсивный огонь, выпустили 2150 снарядов, отрапортовали об уничтожении нескольких самолётов, но в реальности ни разу не попали и все немецкие бомбардировщики благополучно вернулись на свою базу. Единственным реальным последствием советского заградительного огня стал сброс одной из немецких мин не в акваторию порта, а  на сам город, поскольку немецкому пилоту пришлось срочно менять курс, чтобы избежать поражения. Эта мина на парашюте упала рядом с домом на перекрёстке улиц Щербака и Подгорной. Чтобы опустить прилетевший груз на землю и посмотреть что это такое, стали рубить парашютные лямки. Вскоре мина упала и сдетонировала. В результате взрыва погибло 18 человек и 136 получили ранения, преимущественно осколками стёкол  из выбитых взрывной волной окон соседних домов… Впоследствии, в своих мемуарах и устных рассказах многие полковники, адмиралы и генералы выставляли себя авторами судьбоносного решения на открытия огня в Севастополе, нечаянные лавры бестолковых зенитчиков не давали им покоя. Не избежал этого искушения и «маршал Победы» Георгий Жуков, написавший в своих мемуарах, что в ночь на 22 июня ему звонил командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский и Георгий Константинович Жуков благословил его открыть огонь по приближающимся немецким самолётам. Эта версия самая курьёзная, поскольку Октябрьский по своей должности не имел права звонить Жукову, накануне войны занимавшему пост начальника Генерального штаба. И даже если бы Октябрьский спятил и пытался бы дозвониться до Жукова в Москве, ни один телефонист его бы не соединил, поскольку это было бы прямым и грубейшим нарушением инструкций и правил субординации. На самом деле, это Жуков звонил Октябрьскому утром 22 июня, выясняя оперативную обстановку, и было это уже после окончания немецкого авианалёта, а сам Октябрьский в эту ночь грозил расстрелом своим поддавшимся на провокацию подчинённым.


ПО ЛЕНИНСКОМУ ПУТИ

К концу июля 1941 года части Красной армии, под напором немецких и румынских войск на южном направлении, отступили за Днестр. Создалось угрожающее положение для Одессы, и началась срочная эвакуация. Вечером 27 июля 1941 года из Севастополя в Ялту вышел конвой в составе транспортных судов «Ленин», «Ворошилов» и «Грузия». В качестве охранения конвою ЧФ выделил один единственный сторожевой катер. Переход был ночной, чтобы избежать атак немецкой авиации, и для уверенной навигации кораблей штаб Флота заранее заказал работу маяков на пути следования конвоя. Лоцманом конвоя был назначен выпускник Ленинградского мореходного училища им. Фрунзе 1941 года лейтенант Иван Свистун. По неизвестным причинам ни один маяк в эту ночь не зажёгся. Вскоре после выхода из порта на транспорте «Ворошилов» произошли поломки в машинном отделении, и ему пришлось снизить скорость хода до 5 узлов. Остальным судам также пришлось резко замедлиться, чтобы «Ворошилов» не отстал от конвоя. Погода не благоприятствовала движению. Сильный боковой ветер начал сносить медленно идущие суда за пределы форватера, и спустя несколько часов их точное расположение стало неизвестным для лоцмана и капитанов судов. Лоцман Свистун предлагал остановиться и дождаться дня, чтобы прояснить координаты, но опытный капитан парохода «Ленин», орденоносец и «проверенный товарищ» Борисенко решил продолжить движение, и за полчаса до полуночи конвой оказался на советском минном заграждении южнее мыса Сарыч – южного окончания Крыма. В результате головное судно конвоя –  транспорт «Ленин», на котором эвакуировалось гражданское население из Одессы, подорвался на мине и через несколько минут затонул. По официальным данным на «Ленине» находились около 700 призывников и 458 эвакуирующихся граждан, но по многим свидетельствам, которые позже получили документальное подтверждение, капитан «Ленина» не вёл точного учёта взятым на борт  пассажирам, а жители осаждённой Одессы всеми правдами и неправдами стремились проникнуть на пароход. По разным подсчётам, на борту парохода могли находиться от 3 до 4 тысяч человек. Спасти удалось около 500 человек, остальные погибли. Общее число погибших по самым осторожным оценкам составило около 2500 человек. Нарком ВМФ адмирал Кузнецов и командующий ЧФ адмирал Октябрьский, чтобы избежать своей личной ответственности за произошедшее, без какого-либо расследования причин этой катастрофы назначили главным виновником гибели людей и парохода лоцмана Свистуна. После краткого заседания военного трибунала 11 – 12 августа 1941 года, на котором Свистун виновным себя не признал, лоцман был приговорён к высшей мере наказания и 24 августа расстрелян. Его свидетельство о том, что ни один маяк по пути следования не работал, а почти вся навигационная техника "Ленина" – эхолот и оба лага оказались неисправными, во внимание приняты не были. Лоцман с парохода «Ворошилов» Иван Штепенко был приговорён к 8 годам лишения свободы. Обстоятельства гибели парохода «Ленин» были засекречены. Через 50 лет, в 1992 году лейтенант Свистун был реабилитирован посмертно «в связи с отсутствием состава преступления». Затонувший пароход до сих пор лежит на глубине 97 метров на расстоянии двух с половиной миль от берега. На корме хорошо видны буквы его названия – «Ленин».


БАЛТИЙСКАЯ СЛАВА

20 августа 1941 года началось генеральное наступление трёх немецких дивизий на Таллин, и уже к 25 августа линия фронта настолько приблизилась к городу, что полевые орудия немцев получили возможность обстреливать рейд Таллинского порта – главную базу Балтийского флота. До самого последнего момента нарком ВМФ адмирал Кузнецов не разрешал боевым кораблям уйти из Таллина в Кронштадт, запрещал эвакуацию советских морских баз на острове Ханко и Моонзундских островах. Это поставило бы крест на его личной инициативе по ночным бомбардировкам Берлина. Эффект от этих бомбардировок был преимущественно пропагандистским, но больше Кузнецову нечем было похвастаться перед Сталиным и он очень дорожил своим «последним козырем». Однако 25 августа последние надежды на удержание Таллина у советского командования растаяли, и Ставка Верховного главнокомандования отдала приказ на эвакуацию Таллинской военно-морской базы, уже не интересуясь мнением Кузнецова. Никакого вменяемого плана прорыва командование Балтийского флота не смогло разработать, сотрудники штаба флота были просто распределены по крупным боевым кораблям в качестве пассажиров, никаких боевых задач кораблям не было поставлено, им просто приказали перейти «из пункта А в пункт Б». Собственно поэтому эта катастрофическая операция и закрепилась в истории Балтийского флота как «Таллинский переход». 28 августа 1941 года 225 кораблей пошло из Таллина в прорыв через минно-артиллерийскую позицию немцев и финнов. По нормативам, для надёжной проводки такого количества кораблей через минные поля на фарватере, выставленные немецкими и финскими кораблями, требовалось не менее 100 тральщиков. Однако в реальности Балтийский флот располагал в Таллине 10 быстроходными тральщиками типа «Фугас» и 18 тихоходными тральщиками-буксирами типа «Ижорец». Главную опасность для военных кораблей и транспортных судов представляли именно мины, но, кроме того, противник имел несколько береговых батарей на южном берегу Эстонии. На северном берегу залива, прямо напротив Таллина, на острове Мякилуота, располагались две береговые батареи финнов, и ещё две на острове Куйвусаари, южнее Хельсинки. Все эти орудия 28 августа вели огонь по уходящим из Таллина советским кораблям и не давали им возможности уйти с плотно заминированного фарватера к береговой линии. Бомбардировочная авиация немцев контролировала небо над этим районом Балтики с аэродромов в Риге и вблизи Хельсинки, и 29 августа совершила массированные налёты на тихоходные транспортные и вспомогательные суда, которые не успели к утру преодолеть минные поля. Истребительная авиация Балтийского флота не могла оказать серьёзного противодействия самолётам противника и защитить свои корабли, поскольку преимущественно была занята на сухопутном фронте. График движения конвоев не удалось выполнить из-за просчётов планирования, плохой погоды 28 августа и отсутствия надёжной связи между кораблями. Около трёх десятков кораблей погибли, напоровшись на мины 28 августа. Погром каравана довершила бомбардировочная авиация немцев 29 августа, когда установилась отличная лётная погода, а практически все боевые корабли Балтийского флота бросили тихоходные транспортные суда, не имевшие никаких средств ПВО, и на полном ходу ушли в Кронштадт. Советские истребители при этом 29 августа прикрывали большую часть дня только боевые корабли и лишь после их прихода в Кронштадт совершили несколько вылетов к транспортным судам. Приоритеты были расставлены чётко. В итоге 62 советских корабля затонули, из них подорвавшиеся на минах 5 эсминцев и две подводные лодки. Из 20 транспортных судов, перевозивших войска, немцы уничтожили 18. Кроме того были потоплены все крупные вспомогательные суда. В результате погибло более 15 тысяч человек, в том числе более 9 тысяч военнослужащих, около 4600 человек гражданских, около тысячи моряков. Часть из них в воде расстреляли из пулемётов немецкие самолёты, а большая часть просто утонула. Немецкая авиация в этих налётах потеряла только один бомбардировщик Юнкерс-88, возможно сбитый советскими истребителями. Ни нарком ВМФ адмирал Кузнецов, ни командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц не понесли никакой ответственности за эту самую позорную и провальную операцию в истории флота СССР. В своих мемуарах после войны они описывали «Таллинский переход» как «подвиг Балтийского флота» и подчёркивали свои заслуги в спасении боевых кораблей флота, которым грозило полное уничтожение от «превосходящих сил противника».


НА БРАТСКИХ МОГИЛАХ НЕ СТАВЯТ КРЕСТОВ

26 декабря 1941 года командующий Черноморским флотом  адмирал Октябрьский отдал приказ на начало проведения Керченско-Феодосийской десантной операции, целью которой была попытка выбить немецкие войска из Крыма и деблокировать осаждённый Севастополь. План предполагал высадку в Крыму значительных сил Красной армии и Черноморского флота в районе Керченского полуострова и в Феодосии. Поскольку Черноморский флот не располагал практически никакими десантными судами, то для переброски десанта адмирал Октябрьский решил использовать все подручные плавсредства, в том числе рыболовные суда, баржи и тому подобное. В числе этих импровизированных "десантных судов" был земснаряд "Ворошилов", на который, благодаря его высокой грузоподъёмности, посадили 700 солдат из состава 185-го стрелкового полка 51-й армии. Десантная операция началась ночью, на рассвете десантные суда подошли к месту высадки. Но пологое дно в районе мыса Тархан не позволило земснаряду подойти непосредственно к берегу, поэтому перевозить десантников на берег начали на шлюпках, которых на "Ворошилове" было аж целых две! К 12 часам дня успели высадить только 18 человек, а в 12 часов 45 минут прилетели немецкие самолёты, начавшие прицельное бомбометание по, практически безоружному земснаряду. Две бомбы попали в судно, поразили ходовой мостик и вывели из строя весь командный состав. Начался пожар, возникла паника, солдаты ринулись на ближайший к берегу правый борт. "Ворошилов" стал крениться и через пару минут перевернулся, часть солдат оказалась в воде, большая часть утонула в трюме. При этом, по официальным данным, погибло около 450 человек, около 200 человек были спасены из воды находившимися поблизости канонерской лодкой, тральщиком и буксиром. Керченско-Феодосийская операция потерпела полный провал. После войны земснаряд был поднят со дна, из него извлекли 576 тел, включая тела членов экипажа. Данные об этой операции были засекречены. В 1961 году останки земснаряда были распилены и утилизированы.


СТАЛИНСКИЕ СОКОЛЫ

2 июля 1942 года на Юго-Западном фронте командование 266-ой авиационной дивизии решило перебазировать 7 истребителей ЛАГГ-3 с аэродрома из под Задонска, чтобы усилить авиационные полки, пытающиеся противостоять массированным налётам Люфтваффе на позиции советских войск и непосредственно на город  Старый Оскол. Семь этих самолётов взлетели, но ведущий группы вскоре скрылся в облака, остальные пилоты потеряли ориентировку и, не имея практических штурманских  навыков для прокладки курса, не смогли самостоятельно долететь до Старого Оскола. 6 пилотов совершили вынужденные посадки примерно в двух десятках километров севернее города, и только командир группы прибыл на свой аэродром, однако при этом забыл выпустить шасси, сел на брюхо и погнул винт. По воспоминаниям участников боёв в тех местах, действия советских лётчиков в небе над Старым Осколом они даже не наблюдали. Летали преимущественно в ночное время и на малых высотах только самолёты У-2, перевозящие офицеров связи с письменными приказами от штаба фронта командирам дивизий и корпусов, поскольку радиосвязь работала отвратительно, к тому же у каждого штаба были свои шифры, непонятные для других штабов, и даже изредка принимаемые радиосообщения зачастую оказывались непонятыми.


ВЕЛИКА РОССИЯ И ОТСТУПАТЬ ЕСТЬ КУДА

После разгрома  4-ой мотострелковой бригады 4-го танкового корпуса Юго-Западного фронта, расстрелявшей все артиллерийские и миномётные снаряды при попытке остановить наступление на Старый Оскол 16-ой моторизованной дивизии и 24-ой танковой дивизии Вермахта, началось повальное, неорганизованное бегство отдельных подразделений бригады. Немецкая авиация добивала бегущих, и в итоге 4-ая МСБР фактически просто перестала существовать как боеспособное подразделение после 2 июля 1942 года. Поддавшись панике, некоторые части бригады прекратили бегство только в глубоком тылу. Колонна из 70 машин и около 500 бойцов прекратила свой отход в Липецке, а артдивизион бригады оказался аж в Тамбове, за 300 км от оставленных позиций.


ОНИ СРАЖАЛИСЬ ЗА РОДИНУ

В селе Сорокино под Старым Осколом у моста через реку стояла колхозная мельница. 2 июля 1942 года по дороге через село отступали колонны 40-ой армии Юго-Западного фронта на Шаталовку и Городище, чтобы там перейти на восточный берег Дона. Замыкали колонны грузовики сапёров. У мельницы один из грузовиков остановился и с него стали сгружать взрывчатку. Сапёры заложили её и опутали шнурами мельницу, внутри которой штабелями были сложены мешки с мукой. Ошеломлённые жители села спрашивали сапёров, что они собираются делать? Сапёры ответили, что будут взрывать мельницу вместе с мукой, чтобы ничего не досталось врагу. Селяне просили разрешения взять муку себе, но получили категорический отказ. Сапёры отогнали людей и взорвали мельницу, которая развалилась и запылала как факел. Жители, рискуя жизнью, бросились к пожарищу, чтобы вынести из огня хотя бы немного обгоревшей муки, но сапёры открыли по ним огонь из винтовок.


ИХТАМНЕТЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

11 июля 1942 года ТАСС в очередной раз был уполномочен соврать. На этот раз по поводу действий советской подводной лодки Щ-317 (командир лодки капитан-лейтенант Николай Мохов), топившей безоружные пароходы немцев, финнов, датчан и шведов в территориальных водах нейтральной Швеции. Эта подводная лодка считается одной из самых результативных советских подлодок за все годы войны, хотя ни разу даже не пыталась атаковать боевые корабли противника. Впрочем, она и по торговым судам не всякий раз торпедами попадала. Единственный раз 3 ноября 1941 года Щ-317 испытала на себе атаку глубинными бомбами и обстрел 45-мм снарядами, но и тут враги оказались не при делах. В тот раз лодка просто была принята за немецкую советскими сторожевыми катерами. Один из снарядов сторожевиков пробил прочный корпус лодки выше ватерлинии в районе второго отсека. Начался пожар, была повреждена запасная торпеда, из-за короткого замыкания выключилось электроосвещение. Перепутавшие задний ход с передним мотористы Щ-317 посадили лодку на камни. Пожар был ликвидирован, погибших не было. 6 ноября подводная лодка вернулась в Кронштадт на ремонт, продлившийся до начала 1942 года. Летом 1942 года Щ-317 отправилась в поход к шведским берегам. Швеция в годы Второй мировой войны имела с Германией торговые отношения, как и с СССР (в тайне от немцев). Советский Союз очень ценил нейтральный статус Швеции, поскольку 40 шведских дивизий Сталин на своём Северо-Западном фронте увидеть очень и очень не хотел. Но это нисколько не мешало ВМФ СССР осуществлять боевые операции против шведов силами подводных ихтамнетов. Совершались эти тайные походы прежде всего для того, чтобы попытаться нарушить поставки высококачественной железной руды из Швеции в Германию. Но в реальности, командир Щ-317 понятия не имел, что и куда везло каждое конкретное атакованное им судно. 16 июня "Щ-317" потопила финский транспорт "Арго", 14 человек из команды были спасены шведским пароходом "Улла", который Щ-317 тоже пыталась торпедировать, но промазала. 18 июня лодка атаковала датский транспорт "Орион". Команда покинула торпедированное судно, однако оно не затонуло и через четыре дня было отбуксировано шведами в порт Висбю на острове Готланд. 22 июня у восточного побережья острова Эланд "Щ-317" потопила шведское судно "Ада Гортон", шедшее в Германию с грузом железной руды. Пароход ушел под воду в течение минуты. 14 членов команды, в том числе и капитан судна, погибли. Восьмерым морякам удалось продержаться на воде, пока их не подобрали рыбаки. 25 июня Щ-317 безуспешно атаковала неустановленное судно. И, наконец, 8 июля она потопила немецкий транспорт "Отто Кордс". Поураганив в шведских водах лодка отправилась на базу, но по пути подорвалась на 250-килограммовой мине EMC немецкого минного заграждения "Seeigel 3" ("Морской ёж 3") и затонула. Весь экипаж Щ-317 посмертно был награждён орденами.


СУРОВЫЙ И ДАЛЬНИЙ ПОХОД

С конца сентября до 9 октября 1943 года 17-ая армия вермахта, под напором наступающих, превосходящих по численности советских войск Северо-Кавказского фронта, оставляла Кубань и эвакуировала свои войска с Таманского полуострова. Конвои немецких транспортных судов шли через Керченский пролив в оккупированный Крым: в Керчь и Феодосию. По данным советской разведки ночью 6 октября 1943 года с Тамани должен был отправиться очередной транспортный конвой немцев. Штаб Черноморского флота срочно разработал операцию, предполагающую рейд крупных советских кораблей на коммуникации немцев для погрома отступающих. Нарком ВМФ СССР адмирал Кузнецов находился на флагманском командном пункте Черноморского флота в Геленджике и отдал приказ на её проведение, но никто из адмиралов и капитанов первого ранга не возглавил эту масштабную операцию лично. Они, на всякий случай, предпочли остаться в стороне, командование боевыми действиями рейдеров поручили  всего лишь капитану второго ранга Негоде... Ночью 6 октября из Туапсе в рейд отправились три крупных боевых корабля: лидер  эсминцев «Харьков», и два эскадренных миноносца: «Беспощадный» и «Способный». Они получили задачу перехватить и уничтожить битком нагруженные суда врага, обеспечив тем самым первый крупный военный успех Черноморского флота в этой войне. Ещё в ходе подготовки к походу советские корабли были обнаружены немецкой разведывательной авиацией, после чего срок выхода конвоя и его маршрут были немедленно изменены, а торпедные катера немцев встретили в море советские эсминцы. Впрочем, никаких повреждений при этой атаке советские рейдеры не понесли и продолжили свой поход. Немецких транспортных судов они не обнаружили и, на рассвете бессмысленно обстреляв Ялту и Алушту, отправились в обратный путь. Однако операция затянулась, и к утру эсминцы не успели достигнуть морской зоны, где прикрытие им могла обеспечить авиация Черноморского флота. Тут их на отходе настигла первая атака эскадрильи немецких пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87». Лидер «Харьков» был повреждён авиабомбами и потерял ход. Затем в течение последующих восьми часов немецкие самолёты совершили ещё шесть воздушных налётов на советские эсминцы, в результате которых все три корабля были потоплены, более 780 человек из состава их экипажей погибли. Из двенадцати крупных кораблей Черноморского флота три были уничтожены буквально в один день, причём они в своём походе не смогли нанести никаких потерь противнику. Постановлением Государственного комитета обороны за подписью Сталина за провал этой операции был снят с должности и понижен в звании командующий Северо-Кавказским фронтом генерал Петров, которому Черноморский флот формально подчинялся в оперативном плане, но которого нарком ВМФ СССР даже не поставил в известность о планах на рейд. Непотопляемый адмирал Кузнецов отделался выговором. После этого Сталин запретил выходить в море из мест своей дислокации всем крупным советским боевым кораблям всех флотов. Так они и простояли в портах «у стенки» до самого конца войны.


Продолжение следует…