Ледяные сердца

   ОТ ДЫРОК ДЛЯ  ПОДГЛЯДЫВАНИЯ ДО ВСЕМИРНОЙ СПУТНИКОВОЙ СЛЕЖКИ

                1

           Еще одно царствование незамужней русской императрицы, после царевны-регентши Софьи,   было отмечено в истории России признаками не просто жестокости, а садизма. Причем, и физического, и нравственного. Как у современных абьюзеров, самовлюбленных, психически нездоровых людей. Анна Иоанновна, дочь Ивана Пятого-Милославского и племянница Петра Первого, правила страной десять лет и отметила эту историческую эпоху как время и бремя для страны  ее фаворита Бирона. Но А.С. Пушкин, работавший над историей Петра Первого, отметил в своих записках: ««Он (Бирон) имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа».
      Если  девица царевна Софья «прославилась» своими людоедскими статьями о преследованиях староверов, то ее родная племянница Анна – злодействами пыточных тайной канцелярии.  В 1730 году, после скандального восхождения на престол и ссоры с высшим дворянством, ею была учреждена Канцелярия тайных розыскных дел, сменившая уничтоженный при Петре II Преображенский приказ. В короткий срок она набрала чрезвычайную силу и вскоре сделалась своеобразным символом эпохи. Анна постоянно боялась заговоров, угрожавших её правлению, поэтому злоупотребления этого ведомства поощрялись и были огромны. Двусмысленного слова или неправильно понятого жеста часто было достаточно для того, чтобы угодить в застенок, а то и вовсе бесследно исчезнуть. Возродился  допетровский, уже было забытый призыв «Слово и дело». Всех сосланных при Анне в Сибирь насчитывалось свыше 20 тысяч человек (впервые суровая Камчатка стала местом ссылок), из них более 5 тысяч таких, о которых нельзя было отыскать никакого следа, так как зачастую ссылали без всякой записи в надлежащем месте и с переменой имён ссыльных. Зачастую сами они не могли ничего сказать о своём прошлом, так как продолжительное время под пытками им внушали чужие имена, например: «Я Иван родства не помню», не сообщая о том даже Тайной канцелярии. Казнённых считали до 1000 человек, не включая сюда умерших при следствии и казнённых тайно, которых было немало.
          Особенный резонанс в обществе произвели расправы с вельможами — князьями Долгорукими и кабинет-министром Волынским. Бывшего фаворита Петра II, князя Ивана Долгорукого, колесовали в ноябре 1739 года; двум другим Долгоруким отрубили головы. Глава рода, князь Алексей Григорьевич Долгорукий, ещё ранее умер в ссылке, в 1734 году. Волынского за дурные отзывы об императрице приговорили летом 1740 года к посажению на кол, но потом вырезали язык и просто отрубили голову.
          Все злоупотребления власти при Анне Иоанновне патриотические представители российского общества XIX века стали связывать с так называемым засильем немцев при русском дворе, назвав бироновщиной. Однако архивные материалы и исследования историков не подтверждают той роли Бирона в расхищении казны, казнях и репрессиях, какую ему приписали позднее литераторы в XIX веке.
        Более того, можно предположить, что была совсем иная причина столь одиозного представления о правлении Анны Иоанновны как сумрачной эпохе засилья немцев. В тяжелый период  междуцарствования после смерти Петра Первого на русский престол взошла представительница полупольского рода Милославских! Как это могло произойти? А дело в том, что сам Петр готовил свою племянницу к этой высокой миссии. Не Бирон стоял тенью за русским троном, а законный муж Анны герцог Курляндский Фридрих Вильгельм.

                2
            Это произошло во время Северной войны (Вели;кая Се;верная война;, Двадцатиле;тняя война; — война, фактически длившаяся с 1700 по 1721 год между Шведским королевством и коалицией государств Северной Европы (в том числе, Саксония, Русское царство, Датско-норвежское королевство, Речь Посполитая и др. за обладание прибалтийскими землями и господство на Балтийском море и его побережье, закончившаяся поражением Швеции, навсегда утратившей статус великой державы). Русские войска уверенно теснили шведов из Прибалтики, и царь Пётр начал задумываться про упрочение влияния России в регионе дипломатическими методами. После взятия Риги русские владения вплотную подошли к Курляндскому герцогству, находившемуся в вассальной зависимости от Речи Посполитой. Положение герцогства было сложным. После шведской оккупации, с 1701 года герцог находился в изгнании в Данциге. В Речи Посполитой периодически возникали идеи о ликвидации герцогства и разделе его территории на воеводства. Дядя герцога Фридриха-Вильгельма прусский король Фридрих I тоже выжидал момент, чтобы присоединить герцогство к своим владениям. После поражения шведов Курляндия оказалась занятой уже русскими войсками, и у России появились козыри в этой игре. В октябре 1709 года Пётр I встретился с королём Фридрихом I в Мариенвердере и на волне полтавского успеха добился от короля согласия на брак юного герцога с одной из представительниц русской царской семьи. Выбор пал на потомство брата Петра царя Ивана V. Точную кандидатуру Пётр предложил выбрать самой царице Прасковье, которая назвала свою среднюю дочь — Анну.
            В ответ на официальное предложение брака Анна писала своему жениху: «Из любезнейшего письма Вашего высочества, отправленного 11-го июля, я с особенным удовольствием узнала об имеющемся быть, по воле Всевышняго и их царских величеств моих милостивейших родственников, браке нашем. При сём не могу не удостоверить Ваше высочество, что ничто не может быть для меня приятнее, как услышать ваше объяснение в любви ко мне. Со своей стороны уверяю ваше высочество совершенно в тех же чувствах: что при первом сердечно желаемом, с Божией помощью, счастливом личном свидании представляю себе повторить лично, оставаясь, между тем, светлейший герцог, Вашего высочества покорнейшею услужницею». Но есть основания полагать, что не всё было так радужно, как в официальном письме, причём это даже стало известно горожанам, которые в сочиненной по этому поводу песне сочувствовали юной русской принцессе.
        Но каковы бы ни были желания самой царевны Анны, воле грозного дядюшки и суровой матушки (а царица Прасковья Салтыкова была известна своими садистскими наклонностями, лично пытала заключенных) противиться было нельзя. Венчание молодых состоялось 31 октября (11 ноября) 1710 года в Петербурге, во дворце князя Меншикова, а на следующий день там же был дан царский пир. Через два месяца 8 (19) января 1711 года молодые отправились в Курляндию. Но едва выехав из Петербурга в свои владения, герцог Фридрих-Вильгельм скончался на Дудергофской мызе 10 (21) января 1711 года. Как подозревалось, герцог умер от невоздержанности в употреблении спиртного, так как накануне позволил себе состязаться в искусстве пития с самим царём Петром.
          Молодой жене, которая еще два месяца назад горько оплакивала свою участь в предстоящем нежеланном замужестве, не пришлось  долго печалиться. Но предстояло ей как законной вдове вступить в наследство своего супруга и править Курляндией, которая все еще не была русской, но оставалась желанной Петру. Однако сначала семнадцатилетняя вдовствующая герцогиня вернулась в Петербург, к матери. Только в 1712 году царь Пётр, наконец, принял решение о дальнейшей судьбе своей племянницы: она возвращалась в Курляндию. 30 июня (11 июля) 1712 года Пётр послал курляндскому дворянству именную грамоту, в которой, опираясь на заключённый перед свадьбой договор, приказал подготовить для вдовы герцога Фридриха Вильгельма резиденцию и собрать необходимые для содержания её двора деньги.
           Вместе с Анной в Митаву отправился П. М. Бестужев-Рюмин, которому Пётр, не надеявшийся на местное дворянство, повелел, не стесняясь в средствах, обеспечить доходы для содержания двора герцогини, а если будет нужно, то даже просить вооружённой помощи у рижского коменданта. Прибыв в Митаву, Анна нашла герцогский домен совершенно разорённым, а герцогский замок был настолько разграблен, что первоначально двор герцогини вынужден был ютиться в заброшенном мещанском доме.
        Но главное не это, а то, что с семнадцати лет Анна Иоанновна стала участницей большой международной политической игры, вступив в  династический брак. Она вышла замуж не просто за герцога Курляндского, она вышла замуж за саму Курляндию! И стала ее «сторожем» до самого  призвания на русское царство в 1730 году.
       На  российский трон села  герцогиня Курляндская, приблизившая к себе немца Бирона и, как  был уверен народ, вручившая ему бразды правления. Но это, скорее всего, была лишь видимость. По своему характеру это правление было  жестоким, как и характер самой Анны, вероятно, унаследовавшей повадки своей Матери Прасковьи Салтыковой, изощрявшейся в пытках заключенных, а также направленное в ту сторону, в которую правил Петр Первый. То есть, по происхождению Анна была Милославской, а по делам своим Нарышкиной. Бирон за ее троном был нужен, чтобы никто не вспоминал о «польском вопросе» в династических проблемах Романовых. Именно так и вышло - десять лет правления Анны Иоанновны отмечены не как польская «милославщина», а как «бироновщина» и засилье немцев.

                3


         Анна Иоанновна на русском троне продолжила политику Петра Первого и во внутренней экономике, и во внешних отношениях. В характерах дяди и племянницы было много общего, но одно  не сходилось – отношение к спиртному. Анна Иоанновна была  трезвенницей. Увы, в трезвом состоянии она совершала поступки, которые Петр мог бы совершить только в состоянии сильного опьянения. Поступки, которые отличались жестокостью и  цинизмом. К примеру, в отношении к поэтам. Может быть потому, что поэзия в России тогда только зарождалась и пугала правителей внутренней силой гипнотического воздействия на людей – прерогативы, которую оставляли (и оставляют) себе сами правители. В истории отечественной литературы остались лишь три  классика классической поэзии, и те были немцы. Это наставник Марты Скавронсокй пастор (и разведчик) Эрнст Глюк, проникшийся красотой слова библии, которую переводил. Брат милой красавицы Анны Монс, многолетней возлюбленной Петра Первого. Ее связь с русским царем была окутана дымкой романтики постоянно готовящегося побега красавицы от чудовища. Глубоко безумного чудовища…
       Петр Первый мог усваивать вожделенный европейский стиль, только  запивая его водкой. Когда  в этот стиль Монс ввел романтику да еще на русском языке (как и первая жена Петра), царь испугался. Русская классическая поэзия начиналась  Эрнстом Глюком, Виллимом Монсом и Иоганном Вернером Паусом. В стихах Монса  было национальное зерно. Сердцевина  русская. Петр испугался именно этого -  интереса продавшейся за самую дорогую цену иностранки Екатерины к этому зерну, к этой сердцевине. Может быть, как к боярской бороде и убийственному красному стрелецкому кафтану.
          Поэзия – бич любой власти. Потому что она соревнуется с нею в гипнотическом влиянии на людей и заставляет их подчиняться. Француз Беранже откровенно сказал об этом своему королю в 1829 году, накануне революции  1830 года (направленной против политики короля Карла Х, высшей целью которого было восстановление общественных порядков, царивших до Великой французской революции 1789 года), сидя в парижской тюрьме на масленицу:

Король! Пошли господь вам счастья,
Хотя по милости судьи -
И гнева вашего отчасти -
В цепях влачу я дни свои
И карнавальную неделю
Теряю в чертовой тюрьме!
Так обо мне вы порадели, -
Король, заплатите вы мне!
 
Но в бесподобной речи тронной
Меня слегка коснулись вы.
Сей отповеди разъяренной
Не смею возражать, - увы!
Столь одинок в парижском мире,
В день праздника несчастен столь,
Нуждаюсь я опять в сатире.
Вы мне заплатите, король!
 
А где-то ряженым обжорам,
Забывшим друга в карнавал,
Осталось грянуть песни хором -
Те самые, что я певал.
Под вопли их веселых глоток
Я утопил бы злость в вине,
Я был бы пьян, как все, и кроток.
Король, заплатите вы мне!..

(Перевод Михаила Лермонтова)

       Виллим Монс, модный злой гений России, каким считал его Петр Первый, писал изумительные строки его жене марте Скавронской, готовящейся короноваться в  русские императрицы. Главный стилист романовского двора готовил для Екатерины Первой торжественный наряд и с его эскизами посылал во дворец свои  стихи:

Я – женственно красивый
Камергер,
Так говорят,
Но я не принимаю смех
Непонимающих людей.
Вертопрахи, модники,
Дамские угодники
Могут искусить страну,
Быстро шею ей свернут
Только жаждой красоты,
Лишь желанием любви!
Меня зовут:
«Премилосердное высочество,
Сердечный друг,
Вернейший брат,
Высокографское сиятельство,
Патрон наш благороднейший»,
Манят:
«Скорей придите к нам,
Нам смех ваш – как бальзам!»
В политике, в галантности,
В искусстве толерантности
Явился я иконой
И стиля образцом,
Оставив кривошеями
Вчерашние устои,
Имея в гардеробе
Ворох одежды
Самой модной,
Что стоит миллионы.
На туфлях – отблеск славы,
Манжеты – с жемчугами,
А парики – фиалки
С парижского Монмартра,
И кружево из серебра, -
Все то, что позволяет
Сделаться
Любовником
Всех абсолютно дам!
Но исповедую я правило:
Любовь таит опасность,
Коль будет откровенной,
То станет огорчением
И принесет последствия…
К чему кому-то знать,
Кого, где и когда
Целуем,
Понимая,
Что трогаем чужую
И очень дорогую
Добычу государя…
Предмет наш обожания
Нам обернется казнью,
Что хуже – обнищанием.
И все-таки, нас тянет
Бежать за золотою ланью,
Ведь страшная опасность,
Словно стрела из лука,
Любовь так поднимает
И чувства украшает!
В такой момент
Влюбленных
Фатально опускает
В потусторонний мир,
Они там договоры заключают
Коварства, колдовства,
Измен и гибели
Своих владельцев
Всемогущих
С тенями,
Чьи лица
Никто и никогда не угадает.
И эти силы
Потом влюбленных
Защищают,
Всегда я в это верил!
Но если бы не ревность
К камергеру
Владычиц его сердца!
Им позволял владеть
Собой,
Владея сам,
Опоенный травой
Красноголовой
И синей
С малой горы,
С песка оборванной.
Любовь я закрепил
Четырьмя кольцами:
Свинцовым, медным,
Золотым, железным.
Перед травой и талисманами
И герцогини падали!
Но из-за них
Я не бросал служанок,
Для каждой находил
Слова и оправдание,
Я всех любил –
Как истинный товарищ
Амурных приключений!
И лишь одна
Дошла
До сердца –
Любимейшая
Из всего света,
Сладчайший плод запрета,
Мое сокровище
И ангел-Купидон,
Которому я стал слугой
По гроб!
Моя любовь –
Мое и горе,
На двух ей языках
Я объяснял,
Что без нее
Мне жизнь – неволя,
Куда ушла свобода?
Не знаю я, куда иду,
Не понимаю,
Где стою,
Надеюсь, жду
И снова сомневаюсь,
Что сбудется мое желание…
Да что есть свет?
 И что есть в свете этом?
Противно ощущенье,
Что не могу ни жить,
Ни умереть!
Как долго изнываешь,
Тоскливое сердечко,
Проклятый вор,
Шутник злой Купидон,
Так долго радуется
Предсмертному
Существованию
Несчастного,
Чье сердце залила
Тоска кровавая!
Одна лишь радость мне-
Послание
В котором царица сердца моего
Меня подозревает в радости
В отсутствии ее!
Но это все неправильно,
Какое счастье мне нечаянно –
Царицыно письмо
И лента красная!
И рад бы я писать к ней
Каждый день,
Но как спастись
От глаз,
Светящихся в щелях
И все  вокруг цепляющих?
Вот так они
Всю нашу молодость
Порабощают
И жизнь во всем печалят,
А мы же радоваться
Ей должны!
Хочу ей написать:
«Хоть иноземец я,
Но, ваша милость,
Пока я жив,
Прими
Ты мое преданное сердце
Своими белыми руками»!

ХХХ

Ночь перед казнью
Пишет звездами на небе
Сквозь решето моей темницы
Последние слова
Любви и истины.
Итак, любовь – моя погибель!
И сердца страсть –
Причина смерти.
Дерзнул я полюбить
Царицу,
Которую лишь должен уважать,
А я пылаю страстью
Даже и в темнице,
Свет – прощай!
Ты мне наскучил.
Ухожу я в небо,
Где мне отрада
И где моя душа
Найдет покой.
Свет, в тебе вражда и ссора,
Пустая суета,
А там – отрада,
Блаженство и покой!

(Перевод с «дореформенного» языка –мой)

         Виллим Монс, или «вечновлюбленный», как принято называть несчастного брата возлюбленной Петра Первого Анны Монс, мог бы сказать  одну стихотворную фразу Беранже «Вы мне ответите, король!» вместо всего этого  поэтического великолепия. Но Петр и так все понял и отрубил Монсу голову. А вот Беранже остался жив, несмотря на его острый язык.
      Когда император «отправил» его сестру, любовницу «с десятилетним стажем» в отставку в 1704 году, сойдясь с Мартой Скавронской, будущей императрицей Екатериной Первой, Виллиму было  четырнадцать лет. Несмотря на опалу сестры, его ждала блистательная карьера при дворе и покровительство жены царя. Мало кто из современников знает, что помимо военных и материальных успехов Виллим Монс стал, как теперь принято говорить, «иконой стиля» русского двора и стихотворцем, которого сейчас специалисты почитают  классиком русской поэзии (классической) начала восемнадцатого века. Наравне с пастором Эрнстом Глюком (наставником Марты Скавронской) и Иоганном Вернером Паусом.
          Иоганн Паус был немецким учёным, жившим в России. Он  выучил русский язык и стал писать стихи на новый манер, принятый в немецкой поэзии (наперекор царившей в нашей отечественной литературе силлабике), благодаря чему он считается основателем русской силлабо-тоники. Поясню: Силлабо-тоническое стихосложение  — способ организации стихотворения, при котором ударные и безударные слоги чередуются в определённом порядке, неизменном для всех строк стихотворения. Например:

Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной — случай берегут;

М. В. Ломоносов «Ода на день восшествия на престол Елизаветы Петровны (1747 год)

                4


           Некоторые биографы  Виллима Монса  считают, что ему удалось привлечь к себе  своей поэзией жену Петра, которая  в нем, благодаря стихам, чуть ли не впервые увидела  более тонкое и изысканное обхождение, чем она видела от  мужа, а до него – от  Меншикова и других «предшественников». А ведь Марта Скавронская была воспитана очень образованным, умным и тонким человеком – пастором Эрнстом Глюком, который  перевел  библию с немецкого на латышский и русский языки, что, видимо, и подвигнуло его  начать писать собственные стихи. И конечно, юный и талантливый красавец и сердцеед Виллим Монс привлек Екатерину именно как последователь ее воспитателя - не только изощренного разведчика, но и поэта.
           Но вся истина в том, что, как написал американский историк Роберт Мэсси : «Следуя традиции смелых и дерзких авантюристов,  он желал закрепить свой успех, покушаясь на супружеские права самого императора».
           Увы, это – государственная измена. В 1724 году Виллима Монса арестовали, пытали, но осудили не за любовь, а  за экономические преступления и отрубили голову, которую Петр (по легенде) затем велел заспиртовать.
        Как бы там ни было, брат Анны Монс сумел отомстить за поруганную честь сестры: именно из-за его любовных похождений вокруг императрицы  и недоверия в связи с этим Петра к жене, Россия не получила наследника, со всеми  печальными вытекающими из этого историческими и политическим последствиями для страны, после его смерти, которая последовала вскоре после казни. Так что, думается, Виллим Монс выполнил не только  увлекательную любовную миссию, но и разведывательную, которая стоила бы целого бунта с государственным переворотом. Он справился один – с помощью  поэзии и превосходной куртуазности, эффективного орудия  шпионов всех времен и народов.
           А вот как звучат написанные в ночь накануне казни на немецком языке  стихи Виллима Монса дословно: “Итак, любовь – моя погибель! Я питаю в своём сердце страсть: она – причина моей смерти! Моя гибель мне известна. Я дерзнул полюбить ту, которую должен бы только уважать. Я пылаю к ней страстью… Свет, прощай! Ты мне наскучил. Я стремлюсь на небо, туда, где истинная отрада, где истинная душа моя успокоится. Свет! На тебе лишь вражда и ссора, пустая суета, а там – там отрада, покой и блаженство”.
         Почему-то кажется, что лучшие современные любовные стихи написаны под дивную музыку именно этих строк  обреченного на смерть ради любви триста лет назад!  Такие, как слова к песне  ( к мелодии, известной как «похоронный марш» - Т.Щ.) «Адажио»:

Я не знаю, где найти тебя
Я не знаю, как до тебя дотянуться
Я слышу твой голос в звуке ветра,
Я чувствую тебя внутри себя,
В душе и в сердце
Я жду тебя,


Все эти ночи без тебя,
Все мои мечты — только о тебе,
Я вижу, я касаюсь твоего лица,
Я падаю в твои объятия,
Настанет время, я знаю,
Ты будешь в моих объятиях,


Я закрываю глаза и нахожу путь,
Нет необходимости молиться,
Я прошла уже слишком далеко,
Я боролась уже слишком сильно,
Больше ничего не надо объяснять,
Я знаю, все, что остается –
это играющее пианино,
Если знаешь, где найти меня
Если знаешь, как отыскать меня

Прежде чем погаснет свет,
Прежде чем я потеряю веру,
Будь единственным, кто скажет
Что ты слышишь мое сердце,
Что ты отдашь жизнь за меня,
Прежде чем ты останешься.

Не дай свету погаснуть,
Не дай мне потерять веру,
Будь единственным, кто скажет
Что ты веришь, заставь меня поверить,
Что ты не отпустишь меня,


(Эти слова написаны  певицей  Ларой Фабиан совместно с ее продюсером Риком Эллиосном в 1999 году)
         Знаменитая мелодия Адажио соль минор для струнных инструментов и органа, известная как Адажио Альбиони. Однако известна она лишь с 1958 года под авторством Ремо Джадзотто, который утверждал, что эта пьеса представляет собой реконструкцию, основанную на фрагменте из музыки Томазо Альбиони, найденном им в 1945 году на развалинах разрушенной при бомбардировке Дрездена Саксонской земельной библиотеки.
          Удивительное и даже какое-то, я бы сказала, мистическое совпадение: в 1720-е годы Альбиони работал в Германии, откуда родом семья Монсов (из Вестфалии). Виллим Монс  писал свои  «смертельные» любовные послания русской императрице Екатерине Первой, жене императора Петра Великого, на немецком языке, а в это же время Томазо Альбиони на родине его предков сочинял дивную мелодию, через 250 лет покорившую весь мир, но ставшую гимном  умерших!
          К счастью, стихов Монса осталось в различных документах немало, хотя ни собраний сочинений этого классика  русской поэзии начала восемнадцатого века, ни даже портрета «иконы стиля» Петровского двора не  существует. Но это и понятно: русские цари умели изощренно уничтожать не только нелояльных поэтов, но и саму память о них.

                5

     Что же это было за время такое, в которое  творил и погибал Виллим Монс? Это был 1724 год. Неизвестная женщина, военная пленница,  непонятной национальности и подданства, без настоящих имени и фамилии, возможно,  засланный в Россию агент Европы,  готовилась быть коронованной императрицей Российской Империи и равноправно сидеть на троне с императором Петром Первым. До сих пор ее тайна не разгадана, как и то, зачем Петру понадобилась эта  дама икс на русском престоле? Возможно, какой-никакой ответ кроется в одном значительном событии, оставшемся в истории страны позорнейшим фактом – в петровском особом «театре» - « Всешутейшем, всепьянейшем и сумасброднейшем соборе» — одной из затей, учрежденных царём с целью развлечений, питейных увеселений, карнавальных действ и так далее. Это была, как пишут сегодня историки, своеобразная шутовская «орденская организация», объединявшая царских единомышленников.
       Главной чертой «Собора», что явствует из названия, являлось отчётливое пародирование обрядов католической (собор возглавлялся «князем-папой», которого выбирали «кардиналы») и православной церквей (по мнению некоторых исследователей, он даже был создан с главной целью — дискредитации церкви, хотя наряду с бритьём бород входит в общий ряд разрушения стереотипов старорусской повседневной жизни). «Театр» Петра отличался не высокой поэзией, конечно, а  большим количеством ненормативной лексики, водочных возлияний, изощренных унижений придворных и коллективного разврата. Собор просуществовал около 30 лет — с начала 1690-х до середины 1720-х годов, внеся свою лепту в восприятие царя слоями общества как Антихриста. «Венцом» этого тридцатилетнего «творчества» великого русского правителя и стали два события: казнь поэта Виллима Монса и  коронование  Марты Скавронсокй под именем  императрицы Екатерины Первой.
         Некоторые исследователи культуры относят Всешутейший собор к проявлениям типичного для Петра I (как и для ряда его предшественников, прежде всего Ивана Грозного) «анти-поведения», опирающегося на народные представления и святочные маскарадные традиции.
         Сегодня это «анти-поведение» русского императора  можно расценить и как поведение   обычного психопата, садо-мазохиста,  тяжелого алкоголика. А для таких получить удовольствие – значит, заглушить не проходящее убийственное беспокойство. И чем удовольствие ужаснее, чем больше страданий оно  приносит окружающим, тем легче становится  ему самому. Весь срок своего правления Петр Первый «утешал» себя сомнительными удовольствиями в Пресбурге на острове посреди Яузы, возле села Преображенское. Поэтому патриарх Собора получил титул «Патриарха Пресбургского, Яузского и всего Кокуя». Пресбург — «потешная фортеция» — представлял собой земляное укрепление, возведённое Петром для воинских игр в 1686 году. А… Марта Скавронская получила титул русской императрицы в завершение времени действия  «театра» на главном его представлении – на обряде возложения императорского венца на голову неизвестно кого. На обряде, которому предшествовала страшная казнь поэта, писавшего любовные вирши жене царя.
            Видимо, Петру гораздо ближе поэтического был другой  язык -используемый «соборянами», который противопоставлялся церковнославянскому обрядному, происходил из условного (или тайного), так называемого, «офенского» языка странствующих торговцев. Пьянство среди них именовалось «Ивашкой Хмельницким», а разврат — «Ерёмкой». Другой язык «соборян» был русский мат, например, проклятие «анафему», «анафемствовать» заменили нецензурным словом — «ебиматствовать».
          Валишевский пишет: «Шутовским кардиналам строго воспрещалось покидать свои ложа до окончания конклава. Прислужникам, приставленным к каждому из них, поручалось их напаивать, побуждать к самым сумасбродным выходкам, непристойным дурачествам, а также, говорят, развязывать им языки и вызывать на откровенность. Царь присутствовал, прислушиваясь и делая заметки в записной книжке». Иногда людей пытали прямо во время оргии.
             В контексте такого  поведения понятнее становится возвышение Марты Скавронской –  возможно, это было психологическое давление Петра на окружающих. Но ведь он не первый среди правителей в мировой истории, который получал  удовольствие подобным образом. Увы, народ откликнулся на свое унижение тем, что отказался производить потомство. Все тридцать  лет царствования Петра Первого в России не было прироста населения. И не только голодное существование, непосильный труд, но, видимо, и  массовые детоубийства в утробах матерей были тому причиной. Русский народ отказывался пускать свое потомство в «царство антихриста»?

                6

        Одна из активных участниц этого «собора» была царица Прасковья Салтыкова, жена Ивана Пятого, сводного брата Петра Первого, мать Анны Иоанновны. Которая также «не избегла того, чтобы выступать со своими фрейлинами «в смехотворной процессии свадьбы князь-папы», и даже делала это с охотой, чтобы угодить Петру», - как пишут историки. Однако Прасковья была  садисткой, о чем говорят ужасные пытки в застенках, которые она производила лично. Почему-то эти пытки  очень похожи на те, которые нам описывают в истории издевательств помещицы Дарьи Салтыковой (Салтычихи), ее родственнице по мужу, Глебу Салтыкову,  над дворовыми, спустя четверть века.
         И Анна Иоанновна, хотя и не была дочерью Петра, а отцом ее являлся Иван Алексеевич Романов-Милославский, удалась характером и пристрастиями в дядю. Огромное количество «нелояльных» людей (более 20 тысяч, при том, что и при ее правлении  население не прирастало) были погублены казнями, в тюремных застенках, на каторге.
      Но одно событие, столь же «театральное», как и петровский  пьяный собор, сыграло такую колоссальную роль не только в российской, но и мировой истории, что это даже трудно представить себе и  верно оценить. И в этом театре было предназначено унизить и погубить другого русского  знаменитого поэта – Василия Тредиаковского. Который  подарил русскому миру первый реалистический чувственный роман, переведя его с французского, - «Езда в остров любви». Этим событием стал известный «Ледяной дом» Анны Иоанновны и свадьба шутов.
        Как бы странно это ни звучало, но похабная  «ледяная» свадьба стала прообразом будущей цифровой революции в мире! Прообразом  технического насилия над человеком, его  рабства нового, цифрового, вида, поругания души человека во имя удовольствия. Это была удивительная «театральная» фантазия Анны Иоанновны – прообраз будущего устройства мира. Когда главной политикой становится глумление всех над всеми.
         Анна Иоанновна своим Ледяным домом создала настоящую модель будущего, которое наступило  почти 300 лет спустя – в наше время!  Ледяной дворец Анна Иоанновна построила для свадьбы двух своих шутов – Михаила Голицына и Авдотьи Бужениновой. Их первую брачную ночь должны были видеть через прозрачные ледяные стены все, кто захочет. В этом и состоял главный «фокус» фантастического дворца – возможность подглядывания за интимной жизнью людей. То есть, давалось ненаказуемое утоление  жажды удовольствия через подглядывание. Вот уж поистине совращение невинных!
            В этом Анна Иоанновна также следовала забавам своего дяди. В Пресбурге на  пьяных соборах проводились «обряды». Среди них были свадьбы «князя-папы» Зотова и «князя-папы» Бутурлина (6 (17) января 1715 года и 10 (21) сентября 1721 года), также включавшие элементы пародии на традиционный свадебный обряд. Сохранилось описание свадьбы Зотова: «Новобрачный и его молодая, лет 60, сидели за столом под прекрасными балдахинами, он с царём и господами кардиналами, она с дамами. Над головою князя-папы висел серебряный Бахус, сидящий верхом на бочке с водкой… После обеда сначала танцевали; потом царь и царица, в сопровождении множества масок, отвели молодых к брачному ложу. Жених в особенности был невообразимо пьян. Брачная комната находилась в широкой и большой деревянной пирамиде, стоящей пред домом Сената. Внутри её нарочно осветили свечами, а ложе молодых обложили хмелем и обставили кругом бочками, наполненными вином, пивом и водкой. В постели новобрачные, в присутствии царя, должны были ещё раз пить водку из сосудов, имевших форму partium genetalium… и притом довольно больших. Затем их оставили одних; но в пирамиде были дыры, в которые можно было видеть, что делали молодые в своём опьянении» (Ф. Бергольц).
            В Ледяном дворце подглядывать можно было в окна или через ледяные стены. Строительством руководила «маскарадная комиссия», во главе которой стоял кабинет-министр А. П. Волынский. Дом был построен на Неве между Адмиралтейством и Зимним дворцом. Архитекторами дома были П. М. Еропкин и академик Г. В. Крафт. Он был возведён из ледяных блоков, которые скреплялись водой. Размеры: длина 17,1 м, ширина 5,3 м, высота 6,4. Всё внутренне убранство и утварь тоже были изготовлены изо льда, в том числе стол, табуретки, чашки, игральные карты, цветы и т. п.
            От шутовских обрядов Петра Первого этот обряд его племянницы отличался тем, что был настоящим. Против воли дворянина Михаила Голицына из  знатного старинного рода (он был родным внуком  известного фаворита царевны Софьи Великого Василия Голицына) насильно обвенчали с  безродной уродливой шутихой в церкви и устроили празднество по этому поводу. Насильно же посадили их в эту ледяную глыбу на всю ночь при сорокаградусном морозе на ледяную кровать и оставили на  посрамление всем. Но  Анне Иоанновне  показалось мало петербуржцев на этом  «пиру», и она  заставила привезти  с окраин России еще 300 человек «невинных» - различных народов, одетых в национальные костюмы и игравших на музыкальных инструментах.  Хотя свое намерение императрица объяснила вроде бы « благим» намерением  - борьбой с католицизмом.
       Михаил Алексеевич Голицын претерпел еще в детстве, когда   1690 году, после единоличного воцарения Петра Первого на троне, вместе с дедом (фаворитом царевны Софьи) и отцом был отправлен в ссылку, вначале в Каргополь, а позже в деревню Холмогоры (примерно в 75 верстах от Архангельска). Получил хорошее домашнее образование под руководством деда. После его смерти  (в 1714 году) семью возвратили из ссылки. Михаил был послан Петром I за границу на обучение, слушал лекции в Сорбонне. Потом находился на военной службе, вышел в отставку в чине майора. В 1729 году, сразу после смерти своей первой супруги, Марфы Хвостовой, Михаил Голицын, оставив в России двух детей, выехал за границу, где принял католичество и женился во второй раз — на итальянке; по другим сведениям — на немецкой баронессе. Смене вероисповедания Михаил Алексеевич не придал значения, о чём вскоре горько пожалел.
         В 1732 году, уже при императрице Анне Иоанновне, супруги с маленькой дочерью вернулись в Россию. Здесь они узнали, что государыня весьма строго относится к вопросам религии. Поэтому Голицын, тщательно скрывая от всех и иностранку-жену, и смену вероисповедания, тайно поселился в Москве, в Немецкой слободе. Но на него всё-таки донесли императрице. Государыня, узнав о вероотступничестве князя, в гневе отозвала Голицына в столицу. Его брак был признан незаконным. Жену Голицына отправили в ссылку (есть версия — выслали из страны), а самому ему велено было занять место среди придворных «дураков»-шутов. В 1732—1740 гг. — придворный шут, носивший с 1737 года прозвище (фамилию) «Квасник» (в его обязанности входило обносить императрицу и её гостей русским квасом).Под именем Тимофей Кульковский он стал героем множества анекдотов.
       В. А. Нащокин (1707 — ок.1761) в своих «Записках» оставил описание этой свадьбы:
«Да тогож 1740 году была куриозная свадьба. Женился князь Голицын, который тогда имел новую фамилию Квасник, для которой свадьбы собраны были всего государства разночинцы и разноязычники, самаго подлаго народа, то есть Вотяки, Мордва, Черемиса, Татары, Калмыки, Самоеды и их жёны, и прочие народы с Украины, и следующие стопам Бахусовым и Венериным, в подобном тому убранстве, и с криком для увеселения той свадьбы. А ехали мимо дворца. Жених с невестою сидел в сделанной нарочно клетке, поставленной на слоне, а прочий свадебной поезд вышеписанных народов, с принадлежащею каждому роду музыкалиею и разными игрушками, следовал на оленях, на собаках, на свиньях».

               
                7

               Любовь, которой так была обделена императрица, в расчет не принималась.  И не только в отношении  князя Голицына. Был еще один человек, который тяжко пострадал от Анны Иоанновны на этой свадьбе. Это поэт Василий Тредиаковский, воспевавший  в своих стихах любовь и подаривший России  первый любовно-эротический роман, переведенный им с французского, - «Езда в остров любви». Императрица им тоже зачитывалась, наверное, грезила о любви. А потом… велела Тредиаковскому написать  матерные стихи  и самому читать их на свадьбе Голицына и  Бужениновой. Этому поэту не отрубили голову, как влюбленному Монсу, ему вонзили кинжал в его возвышенную душу. Для садистов это – самое большое наслаждение. Гораздо больше, чем сексуальное. Но и физически Тредиаковский очень сильно пострадал. Он отказывался  писать такие стихи (то есть отказывался принародно призывать дьявола), и Волынский дважды жестоко избил его едва не до смерти. За что А.С. Пушкин назвал впоследствии поэта мучеником.
          Тредиаковский все-таки написал эти стихи и читал сам их на свадьбе Голицына:


       Здравствуйте, женившись, дурак и дурка,
Еще жопа-то та и фигурка!
Теперь-то прямо время вам повеселиться,
Теперь-то всячески поезжанам должно беситься:
Кваснин дурак и Буженинова б....ка
Сошлись любовно, но любовь их гадка.
Ну мордва, ну чуваши, ну самоеды!
Начните веселье, молодые деды,
Балалайки, гудки, рожки и волынки!
Сберите и вы бурлацки рынки,
Плешницы, волочайки и скверные б...ки!
Ах, вижу, как вы теперь ради!
Гремите, гудите, брянчите, скачите,
Шалите, кричите, пляшите!
Свищи, весна, свищи, красна!
Не можно вам иметь лучшее время,
Спрягся ханский сын, взял ханское племя:
Ханский сын Кваснин, Буженинова ханка,
Кому то не видно, кажет их осанка.
О пара, о нестара!
Не жить они станут, но зоблют сахар;
А как он устанет, то другой будет пахарь,
Ей двоих иметь диковинки нету,
Знает она и десять для привету.
Итак, надлежит новобрачным приветствовать ныне,
Дабы они во всё свое время жили в благостыне,
Спалось бы им, да вралось, пилось бы, да елось.
Здравствуйте, женившись, дурак и дурка,
Еще жопа-то та и фигурка.         

       Прославленный поэт читал мерзостные строки. Которые заставили его сочинить, и наверняка проклинал своих мучителей. И как тут не вспомнить Беранже с его «масленицей»:

А где-то ряженым обжорам,
Забывшим друга в карнавал,
Осталось грянуть песни хором -
Те самые, что я певал.
Под вопли их веселых глоток
Я утопил бы злость в вине,
Я был бы пьян, как все, и кроток.
Король, заплатите вы мне!..

       А заплатил за унижение Тредиаковского  Андрей Волынский, которому  по приказу  Анны Иоанновны вскоре отрубили голову.
        Не так-то прост был этот поэт.  Родом из незнатной семьи астраханского священника, образование получил в католической латинской школе при миссии ордена капуцинов. В 1723—1725 годах обучался в Москве, в Славяно-греко-латинской академии, обратив на себя внимание дипломатических кругов. Но какова была протекция для карьерного роста – от двух самых  значительных людей из мира русской дипломатии, князей И.Г. Головкина и А.Б. Куракина! Стали бы сразу двое приближенных  российских императоров возиться с безродным поэтом? Можно понять, что Тредиаковский привлек их своими способностями работать на  разведку. Благодаря протекции И. Г. Головкина и А. Б. Куракина он получил возможность выехать в Нидерланды, а затем во Францию, где прожил два года, получив философское образование в Сорбонне. После возвращения в Россию в 1730 году снискал известность как поэт и переводчик, претендовал на статус придворного поэта и панегириста Анны Иоанновны. С 1733 года — секретарь Императорской академии наук.
           Непонятно другое: как мог искушенный в делах высшей власти Волынский просмотреть рядом с собой  такого опасного человека? Но разведчик на то и разведчик, чтобы маскироваться и прятаться под разными масками.
           А кто же такой был Артемий Волынский? Он из древнего дворянского рода.  В Гербовник внесены две фамилии Волынских: потомство князя Дмитрия Михайловича Волынского-Боброка, выехавшего к великому князю Дмитрию Ивановичу Донскому (1362—1389). Потомство Петра Волынского, бывшего воеводою у великого князя Ивана III Васильевича (1462—1504). Родоначальник их, Пётр Волынский во время войны с Польшей взят в плен, поступил в польскую службу и пожалован гербом. Потомки его, после присоединения Белоруссии к России, вступили в русское подданство. То есть, Волынский – из семьи перебежчиков, плененных поляками и долго проживавших в Польше. Еще заметим: при дворе Ивана Третьего предок Артемия Волынского, Петр Волынский, служил вместе с Отрепьевым и Кошкой (предками будущих организаторов  великой Смуты в России 1600 года).
           В этой семье исстари плелись политические интриги, которые при  правлении Анны Иоанновны выросли до самых высоких амбиций: Артемий Волынский уже претендовал на русский трон и планировал государственный переворот. Момент был удачный: в стране  вызревал серьезный протест против немца-Бирона. А ведь именно он и приблизил к трону Волынского. Выходит, Бирон  не заметил  рядом с императрицей бунтовщика, а Волынский  упустил из виду поэта-разведчика рядом с собой? Но подготовка к шутовской свадьбе в Ледяном доме все прояснила самым неожиданным образом.
         4 февраля 1740 года вечером на дом к Тредиаковскому прибыл кадет Криницын и вызвал Василия Кирилловича в Кабинет, то есть в правительство, что сильно испугало литератора. Криницын отвёз Тредиаковского на Слоновый двор, где велись приготовления к шутовскому действу, возглавлял которые кабинет-министр А. П. Волынский. Тредиаковский пожаловался на самоуправство кадета, в ответ Волынский избил поэта, в чём помогал и Криницын. После экзекуции Тредиаковскому было велено сочинить шутовское приветствие на заданную тему и прочесть стихи непосредственно на свадьбе, то есть оказаться в роли шута. После того, как Тредиаковский сочинил эти стихи, его отвезли в Маскарадную комиссию, в которой он провёл две ночи под стражей. Там его вновь жестоко избили, обрядили в шутовское платье и заставили участвовать в позорном действе. Эти события были описаны самим Василием Кирилловичем в рапорте Академии от 10 февраля 1740 года и прошении на Высочайшее имя, направленном в апреле. На первых порах рапорт и прошение остались без ответа.
            В описании шутовской свадьбы в Ледяном доме упоминается и выступление Тредиаковского — его шутовские вирши именуются «казаньем» или же «срамным казанием». По-видимому, это полонизм, восходящий к польск. kazanie — «проповедь», что могло иметь и католические коннотации. В этом контексте важно то, что принадлежала идея кабинет-министру А. Волынскому, а ему могли быть хорошо известны связи Тредиаковского с католиками. Он пострадал от них, когда был отстранен от губернаторства в Казани. Это связано со шпионской миссией француза Жюбе. Одновременнно с доносом на Жюбе был отправлен донос и на Волынского, казанского губернатора с подозрениями в казнокрадстве и взяточничестве.

                8


            В начале XVIII века сорбоннские богословы решили, что русское правительство склонно к унии православной и католической церквей. Вскоре после смерти Петра I, воспользовавшись возвращением в Россию княгини И. П. Долгоруковой, которая в 1727 году тайно перешла в Голландии в католичество, они прислали с нею иезуита Жюбе под видом домашнего учителя. Жюбе стал разведывать в России обстановку для унии и составлять секретные доклады Сорбонне.

          Тем временем группа близких к этому русских аристократов, объединявшихся вокруг некоторых из князей Долгоруковых,в свое время близких к малолетнему императору Петру Второму, строила планы смены царствующей династии.

           Предполагалось, что в России после заключения унии будет восстановлено патриаршество, отмененное Петром I в 1721 году. Патриарх-униат должен был обеспечить полное фактическое проведение унии и своим авторитетом поддержать простиравшиеся еще дальше политические планы Долгоруковых. За неимением лучшего кандидата прочили в патриархи тридцатилетнего Якова Долгорукова, получившего за границей воспитание у иезуитов.

          Душой всей авантюры был Василий Лукич Долгоруков, дядя Якова. Он учился в Париже, водил там дружбу с иезуитами и, по словам биографа, многого от них набрался. Вернувшись в Россию, он быстро сделал дипломатическую карьеру. Ловкий интриган, член Верховного тайного совета, т. е. один из самых могущественных людей в стране, он вместе с ближайшими родственниками решил возвести свою племянницу на царский престол после смерти Петра II. Было уже заготовлено подложное завещание царя. Но план этот не удался, и в 1739 году В. Л. Долгоруков был казнен.

          Княгиня И. П. Долгорукова поспешила отречься от католичества.

          Иезуитская затея с унией и возрождением патриаршества входила в планы возвеличения рода князей Долгоруковых. Есть сведения, что уже была завербована группа видных православных церковников на ту же незавидную роль, которую в Литве в конце XVI в. сыграли епископы, возглавлявшие Брестскую церковную унию с Ватиканом (Сведения взяты из книги Р. Pierling «La Russie et le Sainte-Siege», т. IV, Париж, 1907, стр. 350).

           Испанский посол в России граф Лириа был закулисной пружиной заговора, тайно представляя в этом деле интересы Ватикана. Чтобы оградить иезуита Жюбе от неприятностей с властями, он выдал его за своего духовника и для большей безопасности снабдил дипломатическим паспортом. Впрочем, это не избавило Жюбе от высылки из России в 1732 году (об этом заговоре также писали Ф. Успенский, «Сношения Рима с Москвой», журнал «Министерства народного просвещения», 1884, №10, стр. 333-340; С. М. Соловьев в «Истории России с древнейших времён»).

         Лириа в своих записках недаром сокрушался о падении Долгоруковых, хотя, разумеется, умалчивал об авантюре с религиозной унией («Письма о России в Испанию дука де Лириа», сборник «Осмнадцатый век», кн. 2 и 3, М., 1869).

            Это история о шпионском скандале с Жюбе в России. Но также, как Жюбе был связан с Сорбонной, связан с нею в одно  с ним время был и Василий Тредиаковский. Однако цели у них были не одинаковые. Жюбе был агентом Папы римского против России, Тредиаковский был агентом русского двора против Папы.
                А вот  каковы характеристики Артемия Волынского, которого с начала его карьеры  подозревали в шпионаже. В качестве посланника в 1718 году Петр Первый отправил его в Персию. Эта миссия имела две цели: всестороннее изучение Персии и приобретение торговых привилегий для русских купцов. Оба поручения Волынский выполнил, на первый взгляд, успешно и был произведён в генерал-адъютанты (последних было тогда всего только 6), а в следующем году назначен губернатором во вновь учреждённую Астраханскую губернию. Здесь он скоро успел ввести и некоторый порядок в администрации, поправить отношения с калмыками, поднять экономическую жизнь края и сделать немало приготовлений к предстоявшему Персидскому походу. Но  предпринятый Петром Первым в 1722 году поход в Персию окончился неудачно. Враги Волынского объясняли это поражение Петру ложными, будто бы, сведениями, доставленными Волынским, и кстати указали на его взяточничество в Астрахани. Царь жестоко наказал Волынского своей дубинкой и уже не доверял ему по-прежнему. В 1723 году у него была отнята «полная мочь», предоставлена одна только деятельность административная, и от участия в войне с Персией он был совсем устранён.
           В 1722 году Волынский попытался укрепить своё положение браком с двоюродной сестрой императора. Екатерина I назначила Волынского губернатором в Казань и главным начальником над калмыками. Но в последние дни царствования Екатерины I Волынский, по проискам, главным образом Ягужинского, был отставлен от той и другой должностей. При Петре II, благодаря сближению с Долгорукими, свояком Черкасским и другими, в 1728 году ему снова удалось получить пост губернатора в Казани, где он и пробыл до конца 1730 года.
          Страсть его к наживе и необузданный нрав, не терпящий противоречий, в Казани достигли своего апогея, что несмотря на заступничество его «милостивцев» Салтыкова и Черкасского, вызывает учреждение над ним со стороны правительства «инквизиции». И он снова теряет пост губернатора в Казани.
           Конечно, трудно разобраться в действиях Волынского как шпиона, эта его деятельность не описана еще подробно. А, может, даже и не расследована. Похоже, временами он и с католиками был заодно (влияние его "малой" родины - Польши, где очень долго жила его плененная семья?), и против них выступал в угоду своим личным меркантильным интересам. Но  ясно, что  мог тайно выступать и против Петра Первого, и был замешан в  политических делах с  олигархической верхушкой (он был на стороне тех, кто  хотел лишить Анну Иоанновну единовластия при ее вступлении на престол). Из мести католикам, что ли,  затеявшим  шпионаж Жюбе и каким-то образом втащившим в скандал Волынского, он так жестоко обошелся с его знакомым Тредиаковским и едва не убил его, но просчитался тем, что бил поэта в покоях Бирона, не предупредив его об этом. Вот когда до всесильного фаворита дошло, что Волынский не тот, за кого себя выдает, что он слишком далеко шагнул.
         Заметим: жалоба Тредиаковского не сразу была принята к сведению. Свадьба в Ледяном доме состоялась, акт садистского унижения всей русской нации произошел. Народ  начал роптать. И тот, кто по приказанию императрицы организовывал этот дьявольский обряд в центре столицы, кто, возбуждая отвращение и ненависть народа к власти безумной женщины, лелеял  фантастический план захвата власти, попал в капкан своей мечты.
       Доведённое до  сведения императрицы дело об избиении Тредиаковского и слухи о бунтовских речах Волынского окончательно решили его участь. Остерман и Бирон представили императрице свои донесения и требовали суда над Волынским; императрица не согласилась на это. Тогда Бирон, считавший себя оскорблённым со стороны Волынского за избиение Тредиаковского, совершённое в его «покоях», и за поношение им действий Бирона, прибегнул к последнему средству: «либо мне быть, либо ему», — заявил он Анне Иоанновне. В первых числах апреля 1740 года Волынскому было запрещено являться ко двору; 12 апреля, вследствие доложенного императрице дела 1737 года о 500 рублях казённых денег, взятых из конюшенной канцелярии дворецким Волынского, Василием Кубанцем, «на партикулярные нужды» его господина, последовал домашний арест, и через три дня приступила к следствию комиссия, составленная из семи лиц.
             Первоначально Волынский вёл себя храбро, желая показать уверенность, что всё дело окончится благополучно, но потом упал духом и повинился во взяточничестве и утайке казённых денег. После, поняв, что его участь неизбежна, активно «топил» своих судей и даже упрекнул Ушакова, сказав: «Вспомни! Или забыл, как ты Остермана втихомолку со мной порицал. А свидетелем того разговора был Черкасский…» Комиссия искала и ждала новых обвинений, и из них наибольшее внимание она обратила на доносы Василия Кубанца. Кубанец указывал на речи Волынского о «напрасном гневе» императрицы и вреде иноземного правительства, на его намерения подвергнуть всё изменению и лишить жизни Бирона и Остермана. Кроме того именно благодаря Кубанцу и стало известно о проекте Волынского, так как черновики находились у Василия в сундуке. Допрошенные, также по доносу Кубанца, «конфиденты» Волынского подтвердили во многом эти показания.
          Важным материалом для обвинения послужили черновики «Генерального проекта о поправлении России», рассмотренные Ушаковым и Неплюевым. Между его бумагами, состоявшими из проектов и рассуждений, например «о гражданстве», «о дружбе человеческой», «о приключающихся вредах особе государя и обще всему государству», самое большое значение имел его «генеральный проект» об улучшении в государственном управлении, писанный им по собственному побуждению, и другой, уже с ведома государыни, проект о поправлении государственных дел.
              Правление в Российской империи должно быть, по мнению Волынского, монархическое с широким участием шляхетства, как первенствующего сословия в государстве. Следующей правительственной инстанцией после монарха должен быть сенат, с тем значением, какое он имел при Петре Великом; затем идёт нижнее правительство, из представителей низшего и среднего шляхетства. Сословия: духовное, городское и крестьянское получали, по проекту Волынского, значительные привилегии и права. От всех требовалась грамотность, а от духовенства и шляхетства более широкая образованность, рассадниками которой должны были служить предполагаемые Волынским академии и университеты. Много предлагалось реформ для улучшения правосудия, финансов, торговли и так далее.
           При дальнейшем допросе Волынского (с 18 апреля уже в тайной канцелярии) его называли клятвопреступником, приписывая ему намерение произвести переворот в государстве. Под пыткой, Хрущов, Еропкин и Соймонов прямо указывали желание Волынского самому занять российский престол после кончины Анны Иоанновны. Но Волынский и под ударами кнута в застенке отвергал это обвинение и всячески старался выгородить Елизавету Петровну, во имя которой будто бы, по новым обвинениям, он хотел произвести переворот. Не сознался Волынский в изменнических намерениях и после второй пытки. Тогда, по приказу императрицы, дальнейшее разыскание было прекращено и 19 июня назначено для суда над Волынским и его «конфидентами» генеральное собрание, которое постановило: 1) Волынского, яко начинателя всего того злого дела, живого посадить на кол, вырезав у него предварительно язык; 2) его конфидентов — четвертовать, и затем отсечь им головы; 3) имения конфисковать и 4) двух дочерей Волынского и сына сослать в вечную ссылку.
            23 июня этот приговор был представлен императрице, и последняя смягчила его, указав четвертовать Волынского, отсечь головы Еропкину и Хрущову, а остальных «конфидентов» после наказания кнутом навечно сослать, что и было исполнено 27 июня 1740 года на площади Сытного рынка.
           Что же касается его действий в пользу Елизаветы Петровны, то это могло быть так. Иначе почему она, едва взойдя на престол,  вернула из ссылки дочерей Волынского и разрешила им поставить памятник отцу?
           Некоторые историки склонны даже считать его национальным героем. А вот поэту  Тредиаковскому хотя и возместили  ущерб «за бесчестье и увечье» в сумме годового жалованья, эта история сильно и навечно повредила репутацию. Может быть, потому, что не всем понравился факт  спасения  русского престола от самозванца Волынского ради Анны Иоанновны и Бирона? Вольно или невольно, но эта заслуга принадлежит Тредиаковскому, поэту-мученику и... тайному агенту.

                9
         Считается, что Анна Иоанновна царствовала плохо. Но это не так. У нее была своя программа, которая продолжала замыслы Петра Первого. Она была сформулирована в шести именных указах от 1 (12) июня 1730 года: «Об учреждении комиссии для рассмотрения состояния армии, артиллерии и фортификации и исправления оных»; «Об учреждении Комиссии для сочинения штата коллегиям и канцеляриям»; «О решении дел судьями по чистой совести, согласно с данною присягою, несмотря на лица сильных (О Правосудии)»; «О немедленном окончании начатого Уложения…»; «О разделении Сената на департаменты и назначении каждому особого рода дел»; «О подаче Ея Императорскому Величеству в каждую субботу двух рапортов».
         Программа прямо исходила из проблем, возникших в предыдущие царствования. Содержание вопросов, поднятых в программе, показывает, что на неё оказали влияние как нереализованные проекты Петра I, так и вопросы, которые были поставлены в царствование Екатерины I, но не были решены. Так, в манифесте Екатерины I от 9 (20) января 1727 года были поставлены вопросы бедственного положения крестьян, обременённых налогами, излишне сложном государственном аппарате, отсутствия правовой защиты крестьян. Манифест предполагал сокращение расходов на армию, перераспределение бюджетных статей, оздоровление бюджета за счёт развития производства и торговли, сокращение государственного аппарата и совершенствование законодательства.
        Несомненно заслугой Анны Иоанновны является восстановление флота. По восшествии на престол и упразднении Верховного тайного совета императрица первыми своими указами обратилась к проблеме восстановления флота. 21 июля (1 августа) 1730 года  издала именной указ «О содержании галерного и корабельного флотов по регламентам и уставам», в котором «наикрепчайше подтверждалось Адмиралтейств-коллегии, чтобы корабельный и галерный флот содержаны были по уставам, регламентам и указам, не ослабевая и не уповая на нынешнее благополучное мирное время». В декабре 1731 года распорядилась возобновить на Балтийском флоте регулярные учения с выходом в море, дабы «иметь сие и людям обучение и кораблям подлинной осмотр, ибо в гавани такелаж и прочее повреждение невозможно так осмотреть, как корабль в движении». В январе (феврале по н. с.) 1731 года на Адмиралтейских верфях был заложен новый 66-пушечный корабль «Слава России», ещё два корабля были заложены в феврале и марте 1732 года.
          В 1732 году под председательством вице-канцлера графа Андрея Остермана для реформы флота была учреждена Воинская морская комиссия, в состав которой вошли вице-адмирал граф Николай Головин, вице-адмирал Наум Сенявин, вице-адмирал Томас Сандерс, контр-адмирал Пётр Бредаль и контр-адмирал Василий Дмитриев-Мамонов. Комиссией была сформулирована первая военно-морская доктрина России, произведена реформа управления, введены новые штаты флота. По штату 1732 года основными в корабельном флоте стали 66-пушечные корабли, которые должны были составлять 59,3 процента состава флота.
         В августе 1732 года было принято решение, которое сыграло огромную роль в развитии флота и кораблестроения. Воинская морская комиссия представила императрице доношение о восстановлении закрытого в 1722 году Архангельского порта и военного кораблестроения на Соломбале. Соломбальская верфь стала второй основной строительной базой Балтийского флота и начала работу в 1734 году. Задуманная для строительства кораблей низших рангов — 54-пушечных кораблей, она уже в 1737 году начала строительство 66-пушечных кораблей, а с 1783 года в Архангельске начали строить и 74-пушечные суда.
       Считается, что  Анна Иоанновна окончательно  закрепила крепостное право в России. На самом деле это сделал ее дядя. Петр Первый в поисках новых источников пополнения казны ввел единую подушную подать, при которой учитывалось все мужское население. Теперь сборы и повинности собирались не с крестьянских дворов, а с рабочих душ. В дальнейших предложениях предлагалось ввести особую полицию и паспортную систему в деревне, что значительно уменьшило бы побеги крестьян. Эти нововведения были позаимствованы Петром в Европе, податные налоги учитывали прежде всего  необходимые средства для содержания армии.
      Анна Иоанновна ухудшила положение крестьян тем, что, указом 1731 года объявила земли помещиков наследственной собственностью. Следовательно, и крестьяне стали передаваться по наследству. С этого же года на помещиков возлагался и сбор подушной подати. Крестьянам было запрещено заключать сделки - такие как торг в порту, казенный подряд (выполнение государственных работ: строительство, продовольственное и вещевое снабжение армии), казенный откуп (право сбора налогов в казну, предоставляемое за плату). Также крестьянам запрещалось покупать имения (земельный участок с усадьбой). А если же  в собственности крестьянина имение было, его следовало продать.
        Еще один указ 1736 года - о «вечноотданных» - дал владельцам мануфактур право покупать крестьян «на вывоз», то есть без земли. Кроме того, в собственность мануфактуры навечно переходил не только сам крестьянин, но и вся его семья.
                Следом за Анной Иоанновной крепостническую дьяволиаду в России продолжили и другие Романовы. Но вот зачем Петр и Анна призывали дьявола  в своих театрах на острове в Пресбурге и в Ледяном доме? Конечно, можно предположить, что они делали это в силу особенностей своего здоровья. Причем удивительно, что Петр занимался этим  тридцать лет своего правления. Но есть в этих событиях  такое, что перекликается с нашей современностью и заставляет содрогнуться от грандиозности и многозначительности происшедшего в 18 веке, от еще недооцененных «театров» русских царей, ставших  своего рода пророчествами нашей современной жизни.      
          Ледяной дом содержит в себе поистине сверхъестественную тайну – это картинку нашей современной жизни при современных технологиях. Тот холодный и прозрачный дом – словно предсказание развития мира в 21 веке! Если взглянуть  на него пристальнее, то мы увидим в этом театре Анны Иоанновны и телевидение, и компьютеры, и смартфоны, и круглосуточную спутниковую слежку, и рекламу без берегов,  и жизнь за стеклом. Все, все, что только есть прогрессивного в нашей повседневной продвинутой жизни, будто отражается в стенах Ледяного дома, словно в льдинке злой волшебницы из  сердца плененного Снежной королевой мальчика Кая.
          Сегодня вы с утра садитесь за компьютер и погружаетесь в те живые картины, которые  почти триста лет назад предложила посмотреть своим подданным Анна Иоанновна. Любой желающий может приобрести видеокамеру и круглосуточно показывать свою личную жизнь во всех подробностях миру. Что потрясает: эта императрица показал нам и неестественную семейную жизнь людей за стеклом, которая сегодня становится  правилом и рекламой и считается мерилом успеха. Это неравные  возрастные браки с чудовищным разрывом в годах, «искусственные» дети из пробирок и от суррогатных матерей. Это андроидное скоморошество, которым болеет современное человечество, потеряв в себе  ощущение пола. И, наконец, это новый вид самого ужасного поголовного мирового рабства – биолого-цифрового. От которого пока что нет спасения.
        А начиналось это у нас на телевидении и поначалу вызвало у народа недоумение. Реалити-шоу «Дом» было создано по образу реалити-шоу, выпущенного британской компанией Zeal. Теперь народ с помощью  доступных любому ребенку цифровых «игрушек» освоил практику демонстрации собственной личной жизни на публику и взял ее на вооружение, зарабатывая деньги на рекламе и давая заработать ей невиданные прибыли на человеческих пороках.
          Вот такая тайна зарыта глубоко в веках – в русском Ледяном доме императрицы Анны Иоанновны и в порнографическом театре Петра Первого на острове Пресбург. Можно считать это странным происшествием. Но оно произошло в России.