Первый снег

Отчего на душе всегда по-детски радостно, когда идет первый снег? Ощущение ли это приближения чуда? Заметение ли это черности и дневности хмурой осени? Может быть это слезы ангелов, мировое прощение?..
Впрочем, теорий здесь может быть много, но Валечка всегда несла в себе эту другую, непомерную по объему мысли жизнь, которая, тем не менее, никак не выражалась в ее общественном поведении. В обществе она просто была, присутствовала там-то и там-то, значилась в должности такой-то, принадлежала всем хрупким существом своим тому-то, и думала постоянно о том-то. Тщательно оберегаемый «внемир» никогда не выпадал за берега ее глаз и лица. Иногда ей говорили, что она грустит или задумчива, или устала, но ошибались, она уходила глубоко в поток мыслей, и маска отчужденной усталой грусти только тенью опускалась на лицо, но в самом этом лице происходило «за-действие», связывающее отдельные жесты и фразы в цепочку метафизических явлений, подобных пропусканию луча через стеклянную призму и получению, в конечном счете, радуги.
Шел снег и тысячи вопросов вставали вокруг, первый – новогодние подарки. Да еще очень рано, упоительно рано, но магазины уже кишат всевозможными гирляндами, лентами, игрушками, мишурой и символами нового года – тиграми. Между тем еще ноябрь, и даже не середина. Валечке плевать. Валечка жаждет решительного чуда. Каждый новый бой курантов – набат возможного счастья. Она каждый год ждет и неистовствует, и бушует внутри: «Все изменится!» Двенадцать. Желание загадано. Шампанское выпито. Огонек. Три. Валечка ложиться спать. Она знает, что не изменится ровно ничего, но попытка была и остается. Желание загадано.
Все это только будет, только случиться, а теперь же, милое дитя великовозрастное раздумывает о подарках, упаковках, праздничном меню. «А что если мне поехать к матери? На недельку?» - вечная мысль, но уже известно, что она останется и никуда не поедет, и не пойдет. Все будет как было. По-новому – старому, переходить из года в год.
Но она, Валечка, никогда не изменит чувству первого снега…