Мурло

  Правая рука Александра Ивановича приносила удачу. Когда-то он заставил бояться своего отработанного хука правой. Но те времена прошли. А теперь он до хуков не опускался. Зато на среднем пальце его правой поселилась массивная золотая печатка.  Александр Иванович верил, что если эту печатку, прикрывавшую татуировку с буквой А, повращать, то удача придет. Потому что золото трет первую букву его имени и одновременно первую букву алфавита. И не только русского, а даже иностранного. И неспроста. Александру Ивановичу было тесно в городе. Он мечтал выйти на международный простор. После развода он даже, пробовал завести шашни с одной евреечкой. В надежде на выход на международную арену. Но та ухаживания и подарки принимала, а как выяснилось, сама ехать никуда не собиралась и нужных ему связей не имела. Только шарики Александру Ивановичу крутила. Что лишний раз доказало, что не стоит на этот народ полагаться и вообще связываться. Тогда зарубежные грезы Александра Ивановича не смогли выпорхнуть из российского болота. Но он стал опытнее. И одновременно верил в чудо.
И сегодня с утра он то и дело большим пальцем вращал печатку. Так в сказке крутят волшебное кольцо.  Должна подвалить удача.  А чуда не случалось. Кое-что шло не по плану. Мелочь? Но в его деле мелочей быть не должно. Александр Иванович, нахмурившись, слегка поманил Витю.
- А это что за мурло трется?

  Он взглядом указал на потертого мужичка, стоящего недалеко от входа в зал и являвшего собой возмутительный контраст с парадным видом светлого просторного зала с высоким потолком и большими арочными окнами, со стенами, увешанными картинами, и такой же, словно на парад, публикой, явившейся насладиться картинами. А неизвестное мурло, говоря интеллигентно, дисгармонировало с залом стенами, окнами, картинами и публикой.

  Витя обернулся просканировал объект и, посмотрев виновато на Александра Ивановича, сконфуженно пожал плечами: мол, промашка вышла, не знаю. Александр Иванович стал мрачнее. И Витя понимал босса, в сфере деятельности которого приходилось все выверять до мелочей и остерегаться незнакомцев. Особенно на тех мероприятиях, куда незнакомцев и не звали. Более того, не пускали. Пускали приглашенных.  Мероприятия, подобные сегодняшнему, - с далеким прицелом. И на нем самое важное -  и свой прицел не сбить, и не попасть под вражеский прицел. А врагов у Александра Ивановича хватало.

  Поэтому и охрана. Поэтому и отбор приглашаемых. Поэтому и задача – враг не пройдет.  Мероприятие закрытое - не свадьба и не день рождения. Как скаламбурил Мишка Минсон - закрытое открытие художественной выставки. Выставка вообще рассчитана на публику. Но открытие выставки – особая штука, исключительно для своих. 
 
  Идея устроить выставку родилась спонтанно. Юрченко принес на хвосте, что в город должен заглянуть один очень серьезный товарищ. Такой серьезный, что через него есть выход и туда, куда Александр Иванович никак не мог прорваться. И даже туда, куда никто не хочет, и Макар телят не гонял. Повсюду у него связи. Он и сюда едет не отдыхать. Тихо, инкогнито. Почти как простой гражданин.  Даже машину себе возьмет не люксовую.  Такая конспирация. Прокантуется  со своими день другой. И адью. 

  Вот такого бы приманить! Проблема в том, что точная дата его прибытия неизвестна. А светиться он не намерен. Фанфары и кортежи, как губернатору, ему не нужны. И вот именно с этим товарищем Александр Иванович очень хотел перекинуться парой слов. Но как это сделать?  И тут Александр Иванович вспомнил Мишкины слова и понял: самое подходящее – на открытии выставки в зале городского музея.
   

  А попробуй, определись к дате. Сведи концы с концами. Это ведь не порученец президента.  У того, даже если внезапный визит, сведущие люди за неделю знают. Менты в первую голову. Город на ушах стоит. А нынешнему гостю, по всему, реклама не нужна.

 Но люди Александра Ивановича -  Штирлицы. Разнюхали и доложили: прибыл, чемоданы распаковывает. И планирует быть два- три дня.

  Мало. Придется крутиться. Мишка Минсон имел на примете одного художника.  Оригинал. Пишет оригинально. И без амбиций. Пытается толкать свои работы в свекре за церковью. Рядом с барахолкой. Там ценители барахольные. Дают гроши. Если организовать ему серьезную выставку продажу, он от счастья обомлеет.  Мишка, еще не зная точной даты приезда важного гостя, с художником переговорил. Тот от счастья чуть ни обписялся теплым молоком.

И настал день икс. Скорее вечер икс. Мальчики Александра Ивановича с Мишкой Минсоном явились к художнику за картинами. А тот в запое. Никого не узнает и ничего не признает.  Была бы жена, ей бы втолковали.  Так он, гад, один кукует.  А время жмет. Тут не до сантиментов. Мальчики взяли грех на душу, проявили инициативу и вывезли двадцать картин. Художник даже и не въехал, что происходит. Мишка Минсон выбирал произведения на свой вкус. Всю ночь перевозили и развешивали их в центральном зале музея.



  Рано утром вписали дату и час в приглашения. И начиная с восхода солнца понеслись вручать отобранным посетителям.  Каждого выловили и каждому вручили в руки. Приглашенные уже знали: приглашение – это не просто особое доверие со стороны Александра Ивановича, это обязанность. Любовь Александра Ивановича к живописи не имеет границ. И чтобы не обидеть человека приглашенные сдвинули свой график, дабы засвидетельствовать почтение к выдающемуся горожанину и уважение к его любви к искусству. Пропускали в зал строго по   приглашениям.
Собрался свой круг. Бомонд, как называл его Мишка Минсон. Люди уровня Александра Ивановича. Практически всех Александр Иванович знал в лицо и опытным взглядом мог отметить, что в зале все свои. Даже если некоторых лиц он сразу припомнить не мог, уверенно-спокойные взгляды, скользящие по картинам, наряды и украшения женщин, лучшее свидетельство, что свои. Для таких людей выставка – не просто размалеванные холсты в рамках, а гораздо большее. Это доказательство, что рука бомонда уверенно лежит на пульсе городской жизни. А с держащими руку на пульсе можно поговорить и о живописи.

  Но устроителю, Александру Ивановичу, кровь из носу, нужно было перетереть с тем важным гостем, ради которого все затевалось. Но тут и не заладилось сразу по приезде гостя. Многое, вроде бы, узнали про него. Узнали, что он набит, как бабушкин матрас, не только зелеными, но и связями.  Узнали его настоящее имя.  До этого знали его прозвище в деловых кругах. Но в приглашение кличку не напишешь. Нужно имя. А имя сопротивлялось. У инкогнито оказалось такое мудреное, восточное имя, из шести отдельных слов, не считая всяких «аль» и «ибн». Упомнить и выговорить без поллитры невозможно. Узнали, что этот ибн снял не номер в гостинице, а домик. И адрес узнали. Провернулись оперативно. Время –деньги. И вот послал Александр Иванович Витю - смотать пулей и вручить приглашение.

  Витя не лаптем щи хлебал, и по тому, как с ним разговаривали, с явной неохотой, настороженностью, скрываясь за высокой железной калиткой и поглядывая в глазок, Витя понял, что в город пожаловал серьезный фрукт.  Фрукт сам даже не вышел. Через калитку Витя и охранника не увидел. А Витю, конечно же, рассмотрели в камеры со всех сторон.
 
  Единственную ценную информацию, которую сообщил Витя, вернувшись к Александру Ивановичу, что шесть восточных имен принадлежат не одному, а двум господам.  И что господ картины не интересуют. Так что, мало вероятности, что они придут на выставку.
- Нужно заинтересовать, - сказал Александр Иванович, - Ты сказал, что выставка - продажа?
- Сказал.
 - Нужно сделать ход конем. Смотай еще раз и скажи, что что будет весь бомонд.  Мэр точно будет. 

   После второго захода Витя сообщил следующий ответ: если вдруг придут, так вместе со своей охраной. Так что, если уж так настаивают, приглашения нужно выписать на пятерых. Но их имена, лишняя информация. Приглашения написать можно без имен, с условным кодом, как-бы паролем. И Вите предложили вписать на приглашении – пропуске в виде пароля номер Витиного пистолета. Не того, который у него под курткой, а того, что сзади за поясом. А для этого Витя должен сначала продемонстрировать свой пистолет перед камерой, направив номером на камеру, а затем поднять его выше калитки, чтобы охранник смог сфотографировать.

 Риск, конечно, думал Александр Иванович.  Зачем им номер Витиного пистолета? А вдруг это менты?  Но время поджимало. Думать нужно быстро. И он пришел к выводу, что нет причин пугаться. Ну что такое пистолет? Железяка. Сегодня один, завтра другой. Ну засветился Витя на камеру. Кто он такой? Охранник. Сегодня один - завтра другой. А вот гость за железной калиткой – это король. Может быть, раз в жизни такое выпадает.

   Короче, кто не рискует, тот не пьет шампанское. На специальной типографской бумаге с логотипом фирмы Александра Ивановича выправили пять дополнительных отдельных номерных приглашений.  Витя снова смотался, продемонстрировал свой пистолет номером на камеру.  Потом подсунул конверт с приглашениями под калитку на три четверти длины. И пока не увидел, что четверть, остававшаяся снаружи исчезла, не уходил.

  Возникла параллельно и еще одна проблема. Живописного плана. Александр Иванович планировал закрепить намечавшийся деловой контакт, подарком будущему партнеру.  Произвести впечатление. Не столько картиной, сколько жестом. Поднести одну из выставлявшихся картин. Он слышал от Мишки Минсона, знатока живописи, что цена картины зависит не от размера. А Мишка, когда еще с художником договаривался, положил глаз на небольшую картину.  Было дано задание, по размерам картины изготовить обтянутый кожей кейс. Сделали. Все вроде прекрасно. А когда выяснялось, что гостей двое, возникла проблема.  Из-за кейса. Картин на выставке полно. А кейс один. И что делать?  Если только одному дарить в приличной упаковке, а второму без упаковки, второй обидится. Александр Иванович решил: раз пошла такая пьянка, главный в этой паре получит картину в кейсе. А второму аккуратно упакуют в картон. С шелковой ленточкой и голубой каемочкой. Картон с ленточкой достать пустяк.   

 Присутствие на выставке новых лиц в таком неожиданном количестве беспокоило Александра Ивановича. Ладно бы держались они кучкой. Так нет же. Главные пошли бродить по залу, на картины пялиться. А охрана за ними. По поведению гостей Александр Иванович легко определил, кто из них охрана, а кто хозяин. Первому из хозяев лет тридцать. Высокий, черноволосый симпатичный. Второму за пятьдесят. Невысокий, малоприметный, с пузиком.  Правила хорошего тона не позволяли Александру Ивановичу, уставившись на гостей, выяснять, кто из двоих рулит. Александр Иванович бросал редкие взгляды и, кажется, определил: главный – с брюшком.  Ему и кейс.   

 И вот, когда все определилось И Александр Иванович успокоился у дверей зала нарисовалось мурло. То, что это чудо сюда случайно занесло, видно по его зачуханному виду. А чужие тут ни к чему. 

  Мероприятие, согласованное с городом, официально называлось выставкой- продажей. Но, сказать откровенно, от продаж Александр Иванович не ждал никакой прибыли.  Продаваемые на выставке картины ему не принадлежали. Он и процентов с продаж не оговорил. Даже идея с выставкой не была его собственностью. Идею как-то давно подсказал Мишка Минсон: можно, мол, одновременно и меценатом прослыть и на открытие нужных в деле персон зазвать.  И Александру Ивановичу, хоть не доверял он евреям, и Мишке в том числе, эта мысль на ум пошла. Как только Александр Иванович услышал о возможном приезде нужных людей, он сговорился с музеем насчет аренды зала на открытую дату. Так что у него предстояли одни расходы. Выгода – возможные контакты.

  Возможные контакты разбавили живописью. На благородно- музейном фоне - интересующие Александра Ивановича товарищи могут почувствовать, что с ним, не чуждым культурных веяний, любителем живописи, очень даже можно иметь дело.
 И всем хорошо: и Александру Ивановичу, и художнику- оригиналу, и музею, и городу. А на следующие после открытия дни, когда повалит рядовой посетитель, можно звякнуть главному редактору местной газеты, чтобы тиснул статью о выставке. Может, что и купят. И все пляшут и поют.   
 
  Но тут и фокус нарисовался в лице мурла, коему положено молчать в тряпочку за забором на свежем воздухе. Александр Иванович предположил, это досадная накладка потому произошла, что помимо обученных, бдительных молодцов из его личной охраны, во главе с Витей, к выставке подключилась и музейная охрана. Вохровцы занюханные могли и ворону словить. И просочился в зал посторонний, трется у дверей и портит приличным людям настроение. Ладно бы так. А вдруг это засланный мент в штатском? Вынюхивает. И где-то у него диктофон припрятан. И неизвестно, что он вынюхает. На выставке такая солидная публика, что покрутись пол часика, прислушайся, - на уголовкой запахнет.   

  Александр Иванович кивнул Вите, мол выясни, что за птица. И Витя послушно кивнул в ответ: отработаем в лучшем виде. И действительно, через несколько минут нежелательный элемент исчез.  И стало спокойнее. Воздух чище.

  Мэр после исчезновения мурла расправил плечи.  И речь его на открытии прошла на мажоре: о важности для города художественного просвещения.  После мэра слово перешло к грузной Елене Ивановне, директору музея. Она сосредоточилась на проблемах финансирования музея. Мэр нахмурился. Нахмурились некоторые гости.  А Александр Иванович в этот момент перевел взгляд на приезжих. Ничего не дрогнуло в их лицах. Значит, серьезные люди. Такие мелочи, как страсти директора местного музея по деньгам, для них как тихий плеск прибоя.
 
  Мишка Минсон, взяв слово после Елены Ивановны, впендюрил несколько анекдотов о художниках.  Он знал жизнь художника изнутри. Сам грешил палитрой. Претерпел даже из-за искусства. Как-то чуть не загремел за фальшивые зеленые. Висел на волоске. Александр Иванович помнил этот случай. Он сам тогда испугался. Не осмелился заступиться. Но нашелся ему в Москве авторитетный заступник.  И уже было приговоренный Мишка встрепенулся. Устроился  в местный  дом глухонемых художником оформителем. Но по старой дружбе оказывал услуги и Александру Ивановичу.  Вот сейчас, не только с художником договорился, картины отбирал, но и речь для открытия подготовил. 

  После речей Александр Иванович имел намеченный разговор. В качестве предварительной разведки.  Под финал беседы   Александр Иванович снял со стены небольшую картину и поднес ее дорогому гостю. Пусть это явится залогом дальнейшей дружбы и сотрудничества А Вите велел упаковать. Послали за кейсом. А вторую картину, для помощника гостя, снял со стены на свой выбор вездесущий Мишка.   

  Но принимая презент от Александра Ивановича, дорогой гость, так неопределенно хмыкнул и пожал плечами, что дарящий перепугался, засомневался в себе, не перепутал ли он, ху из ху? Или с картиной обмишурился? Он, честно говоря, редко сомневался в себе. Но с картинами не очень дружил. Жанровые так те вообще ему казались угрюмыми и угрожающими: казни да тюрьмы.  Ну что это за темы? «Иван Грозный убивает своего сына», «Боярыня Морозова», «Утро стрелецкой казни», «Петр Первый и царевич Алексей», «Меньшиков в Березове» все это напоминало: от тюрьмы не убережешься. Даже «Три богатыря» словно секьюрити у конкурентов. Или охранники в тюрьме. И не понять, что хуже. Так что картины не были его любовью и его коньком.  И как тут не испугаться, что, выбрал дешевку и обидел человека?
- Что-то не так?  - участливо спросил Александр Иванович.
- Дороговатый подарок, -  гость покачал головой, словно сомневался в уместности такого презента.

 О цене картины Александр Иванович понятия не имел.  Понимал только, что, если художник толкает свои творения в скверике, за церковью, цена им – грош. Он минуту приглядывался, не издевается ли богатый гость, обидевшись копеечным подарком? Вроде, нет. В любом случае Александру Ивановичу оставалось, широко улыбаясь, развести руками.
- Дорогому гостю и подарок по чину.
- А что за художник? – спросил гость.
- Местный самородок.
  Александр Иванович нашел взглядом Мишку, подозвал его пальчиком и спросил про самородка.

-   Он где-то тут околачивался, - доложил Мишка, - Я в окно видел. Он около входа вензеля писал.
- Ну зови, - распорядился Александр Иванович.
 
Александр Иванович не любил, когда из-за такой мелочи, как картина, тратится драгоценное время. Но он желал предстать перед гостем не просто будущим деловым партнером, но человеком широкой натуры, покровителем искусства. И посему терпеливо ждал. Скоро с Мишкой в зал вошел автор, то самое мурло. 
- Эта картина, –  мурло ткнуло в свое творение, которое все еще разглядывал приезжий босс, - Не продается!
- Это почему же не продается? –  крайне удивился Александр Иванович. Он считал, что, картины на то и пишут, чтобы потом продать.
 - Это мое личное.
- Не понял, - немного повысил тон Александр Иванович, -  Миша в чем дело? Ты предупредил, что выставка продажа, -  он повернулся к мурлу, голос его до поры, до времени оставался вежлив. - Вам же выгодно.  Я хочу другу подарить. Деньги дам хорошие. Не пожалеете. Скажите сколько.
- Это личное. Понимаете?
- Не понимаю. Как картина может быть личной? 
- Очень просто, -  ответ, как плевок, словно собеседник не понимает элементарных вещей.
- Вещь может оставаться личной до какого-то момента, пока цена ее не подскачет. Если подскачет.   Если подскачет, то подскажет, что нужно продавать, - словно лектор политэкономии произнес Александр Иванович, - А по более высокой ее можно продать. Логично? Хотя картина – не акция.
- Нелогично, - небритое мурло автора картины скривилось в насмешливой усмешке, - акция тут не при чем. У каждого человека есть что-то, что не продается. У вас, я надеюсь, тоже есть.
Александр Иванович задумался, пытаясь вспомнить, что у него такого есть, что не продается.
- Ну жена, например, дети, – подсказало мурло, - Это ведь не продается
 Александр Иванович удивился в очередной раз. Жена не продается? Но жена не картина и не акция.  Ладно была бы картина ценной тем, что напоминает художнику жену или ребенка.  А то не разбери что и с боку крендель.  Абстракция.

  Двумя удивленьями за очень короткий промежуток времени накрыло Александра Ивановича, как бабочку сачком. А он не любил таких ощущений. Под сачком. Те люди, которые неоднократно и неприятно его удивляли, тем более, за очень короткий промежуток времени, начинали раздражать.  И рисковали нарваться на неприятности. Кто любит, когда два раза подряд тыкают носом в дерьмо? Он не бабочка. И ужалить может. Однако, в присутствии важного гостя, Александр Иванович держал себя в рамках этикета.
- Но ведь это, надеюсь, изображена не ваша жена? – не без сарказма произнес он.
- Это Эрато, -  глядя с вызовом в глаза Александру Ивановичу гордо провозгласило мурло.

  Александр Иванович еще раз глянул на картину, которую теперь держал в своих боксерских ладонях Витя, ожидая знака, когда укладывать полотно в кейс. По мнению Александра Ивановича, непристойное имя, произнесенное мурлом, вполне подходило этой абракадабре в рамке. Кейс смотрелся куда пристойней картины.

- Ну тогда другое дело, - насмешливо протянул Александр Иванович. – Тогда понятно почему не продается. Эраты не продаются. Эраты продаются около церкви. И на вокзале по почасовой таксе, - он сделал многозначительную паузу, чтобы до мурла дошло, какая категория эрат имеется в виду, - Не продается и бог с ней. Покажите тогда, какую картину вы готовы продать. Я думаю, договоримся.  Я хочу, чтобы у моего гостя осталось хорошее впечатление, память о визите в город.  С вами же заранее договаривались, что будет выставка продажа.
 Мурло в поиске подходящей картины заскользило глазами по стенам зала со своими сумасбродными полотнами. А Александр Иванович сначала с упреком посмотрел на Мишку, рекомендовавшего это чудо природы, и решил расставить все точки. Чтобы мурло знало, что стоит его мазня.
- Что касается купли - продажи, - небрежно бросил Александр Иванович, -  Не сомневайтесь, что я, не глядя, могу купить все ваши картины скопом. И эти, и будущие. И вашу мастерскую в придачу. Короче, вас самого с потрохами. 
- Заморитесь, -  неожиданно для Александра Ивановича дерзко ответило мурло.
Александр Иванович, услышав дерзкий этот тон, почему-то вспомнил не своих конкурентов, а полотно с Зоей Космодемьянской перед казнью. Та тоже держалась гордо. Так она за святое дело страдала. И прославилась. А этот за что? За кусок тряпки? Его сейчас раздави, как таракана, и никто о нем не вспомнит. Александр Иванович, и с усмешкой посмотрел на мурло. Витя, отчитываясь о перевозе картин в музей, сказал, что взял парочку из этой мазни себе. Типа натюрмортов.  Повесить на кухне. А художник был так пьян, - заходи и бери.  Не понимал, кто приехал, зачем, сколько картин у него взяли, какие. В полной прострации. И понятно. Охранять там нечего.
-  Я – то не заморюсь, - сказал Александр Иванович, - Но покупать не подумаю. Нет никакого желания. Я хотел вам пойти навстречу. Вам и городу. Культурной жизни в городе. Музею. Живописи. А если вы косите под Рембрандта, вполне могу сделать так, что вас так закосят. И забудут, как страшный сон. Так что давайте лучше разойдемся красиво. Вместо этого вашего, как его Э, Эро….. Александр Иванович стал припоминать, как мурло назвало картину.

- Эрато, - подсказал тот босс с пузиком, – Это муза любовной поэзии. Интерпретация очень даже оригинальная. 


 Александр Иванович с удивлением посмотрел на гостя. Чурка, а муз по именам знает.  Интерпретация. Слово какое ввернул.  А мурло, не удивившись ничуть, как будто все должны знать про муз и интерпретацию, сказал чурке: 
- Ну так я вам ее дарю.

   Александр Иванович нахмурился. Не будь гость нужным человеком Александр Иванович   мог бы позволить себе удовольствие насадить прилюдно прямо в зале на шею автору его шедевр. Очень полезно. Сейчас скандалы только рейтинг поднимают.  Да и гостю, по правде, есть за что навтыкать. За то, что посмел своими подсказками про музу опустить Александра Ивановича, местного мецената, уважаемого человека, ниже плинтуса, до уровня мурла. Но поскольку с нужного человека нужно пылинки сдувать, Александр Иванович сдерживал естественный порыв.
 
   Мурло же заслужило охомутания по полной программе. За то, что позволило себе в третий раз нахамить, обидеть Александра Ивановича. Кому позволено намекать, что есть что-то неподвластное Александру Ивановичу? Даже мэр усвоил, кто тут хозяин. А мурло строит из себя целку. Кому не хочет, не продает, кому хочет – дарит. Фраерок выискался. Он своим картинам, даже своему собственному мурлу не хозяин. Но Александр Иванович просчитывал на два хода вперед. Если насадить мурлу его картину на котелок, у того первого рейтинг пойдет расти. Сам, де, Александр Иванович, организатор выставки, автору выставленных работ прилюдно картину на башку насадил! И пойдут гадать, к чему бы это. И покупать.  А этого раздосадованный организатор выставки не хотел. Плевать на проценты с продаж. 
 Мурло же, прочитало жесткий взгляд Александра Ивановича и нагло заявило:


- Вы думаете, что всему господин?  Не всему. Вот я свои работы кому хочу, дарю, кому не хочу.
- Уж поверьте, что у меня есть больше того, что я могу дарить.
  - Да все, что вы можете подарить, вами не сделано, а куплено. Большая разница.  У вас что куплено, то и продать можно, и подарить. Ему есть цена. А авторской работе, бывает, нет цены. Не все продается. Тут автор цену назначает. 
- Всему своя цена, -  хладнокровно произнес Александр Иванович, - У меня в прихожей такие картины, одна из которых стоит всех ваших.
- Вы почем знаете сколько мои картины стоят?
- А кто знает? Вы? Вот тут вы глубоко заблуждаетесь, -  Александр Иванович понимал, что прилюдно опускать художника не в его интересах. Получится, что всунул гостю дешевку.  Но раз тот лезет на рожон, - Вы можете мнить о себе невесть что. Требовать миллион. Но одно дело, что вы запросите, и другое дело, за сколько купят.  Чтобы стоило дороже, рисовать нужно лучше.  А вашей, извиняюсь, пачкотне, грош цена.
- Вы хоть на полгроша нарисуйте, чтобы судить, - ответило мурло.
  - Зачем мне рисовать? Каждый зарабатывает деньги, как умеет, - сказал Александр Иванович.
- Знаем мы, кто чем умеет зарабатывать, – нагло усмехнулось мурло,

  Это уже был вызов. Наглый намек. Это подрыв деловой репутации. Это означало, что тщательно охраняемые тайны бизнеса Александра Ивановича, по поводу расширения которого он планировал переговорить с заезжим боссом, известны даже мурлу. Разве заезжий босс будет крутить дела с таким человеком?  Будь мурло у Александра Ивановича в кабинете, вынесли бы его вперед ногами. Но в храме искусства, в греческом зале, так сказать, такое не практикуется.

 -  Один пишет картины, - попытался угомонить мурло Александр Иванович, -  Другой делает бизнес, например, производит колбасы или сыры, или одежду, или те же кисточки. Потом художник продает картины и покупает колбасу и кисточки. А бизнесмен, выручив деньги, покупает картины. Только учтите, что без картин человек сможет обойтись, а без колбасы вы долго не протянете,
-   А я бы купил кое-что, -   вдруг совершенно некстати вставил чурка.
 Александр Иванович не сомневался, что подарок в виде картины для гостя – чистая формальность.  А у того, неожиданно обнаружилась склонность к прекрасному. Не удивительно, если он про муз где-то насобачился. Ну, богатому гостю позволительно иметь хоть сто тяг. Но все же демонстрировать свою тягу нужно деликатнее.  Раз Александр Иванович сказал, что эти картины – мазня, значит мазня. А чурка заезжая берет под сомнение слова полу-властелина города. Говорит, что купил бы кое-что. В то же самое время не дал понять Александру Ивановичу, собирается ли он с ним иметь серьезные дела.  Александр Иванович повернулся к Вите и, как реквием, произнес,
 - Ну раз все ясно, Витя упакуй, как положено.

 Витя замер, не понимая последних слов. У них с Александром Ивановичем имелись кодовые фразы. Александр Иванович давал команду, «упакуй» только в крайних случаях. Когда конкурент настолько перекрывал кислород, что ему одна дорога. А в данном случае не замечалось ни конкурентов, ни серьезных оснований паковать. Витя растерялся. Кого паковать-то. Мурло за унижения хозяина в присутствии важного гостя? Или все-таки сам гость где-то перешел дорогу хозяину. Гостя просто так не упакуешь. У того своя охрана.
Витя избрал более легкий и логичный вариант.


  Когда мурло по дороге домой свернул в переулок, его нагнал молодой человек, сшиб на землю и несколько раз приложился ногой. Контакт был молниеносным. Мурло только и успел крякнуть и заметить крепкую подошву на крагах нападавшего. Таким сносу нет. И уже через десять минут молодой человек отчитался Вите о проделанной работе, а потом мокрой тряпкой тщательно протер обувь.
В свою очередь, когда Александр Иванович возвращался домой, в машине Витя отчитался перед шефом.
- Я ничего такого тебе не поручал, - удивился Александр Иванович, - что ты бежишь впереди паровоза? Задавит. Я сказал упаковать картину.
- Я подумал….- растеряно протянул Витя.
 - Мне нет дела, что ты подумал. Картина цела?
- Не беспокойтесь. Эти фраера сели каждый в свое авто. И их люди картины им в багажники уложили. Полный ажур

  Переговоры на следующий день продвигались туго. Предполагаемый партнер оказался хитрым лисом. Юлил, изворачивался.  Мол, я не я и лошадь не моя. Не понимаю, куда вы клоните, на что намекаете. Вместо того, чтобы говорить о деле, снова вспомнил о художнике. Даже попросил адрес этого охламона. И этим вопросом разом уронил себя от уровня перспективного партнера до чурки узкоглазой.  Александр Иванович посмотрел на с неприкрытым удивлением, даже упреком. Не хочет серьезными предложениями заниматься, а к какой-то мазне подзаборной интерес проявил. Гость прочитал этот взгляд.

-   Старею, - вздохнул он, -  Давление. Пора на покой. Нервов не хватает. С милицией улаживай. С конкурентами стрелки улаживай. Риск. А картины - занятие спокойное. И может быть прибыльным. Я когда-то художником начинал. Плакатов перерисовал видимо – невидимо.  Профиль Ленина и сейчас с закрытыми глазами нарисую. Мне кажется, этого вашего самородка, можно раскрутить. Картины вырастут в цене. И получится выгодное вложение. В нем самом и в картинах есть что-то необычное.
- Хамство в нем необычное. И самомнение. Ему самое место за церковью. Там у нас барахолка. И местные Рембрандты свои шедевры продают, - сказал Александр.
- Там его можно найти?
- Не думаю, что в ближайшее время он там появится, - усмехнулся Александр Иванович.
 
  Александр Иванович при словах о выгоде даже бровью не повел.  Он чуял, что после вчерашнего Витиного отчета вкладывать в мурло нет никакой выгоды. А кроме того он бы побрезговал.  Но есть законы гостеприимства. Просьба гостя – закон.  Александр Иванович позвал Витю и попросил узнать для гостя адрес художника. 


 
  Обычно Александр Иванович по утрам просматривал корреспонденцию, деловую переписку.  Примерно с дюжину писем. В этот раз с письмами пришла бандероль. Обратный адрес ничего не говорил. белиберда. Внутри бандероли был буклет. На английском.  Что-то там о художниках. С иллюстрациями. И примерно в середине буклета заложена закладка. И текст выделен желтым маркером.

  Александр Иванович для международных связей имел Танечку. Она по молодухе водилась с моряками. Английский в море – международный. И на берегу тоже. Хоть ты индус, хоть филиппинец.  И сейчас Танечка форму не потеряла.  И знания. Языком владела. Так что была полезна Александру Ивановичу во всяких ипостасях. С теми чурками, лет семь назад может быть и прокатило бы, будь у него тогда в штате Танечка. То был первый блин комом. Проба пера. Но в конце концов Александр Иванович вышел на зарубежных партнеров. Короче, вызвали Танечку из бухгалтерии, где она томилась в перерывах между спецзаданиями, и Александр Иванович показал ей буклет. Вскоре ему на стол легли две страницы. Перевод выделенного. 

  Речь шла о художнике. О том, как много лишений он перенес на пути к признанию. Сбывал свои картины за гроши. И вот одновременно произошли в его жизни два судьбоносных события. Трагическое и радостное. В результате случайного инцидента он оказался в больнице, почти при смерти. Временно потерял зрение. Не мог говорить. Рука не двигалась. Вот тогда он и углубился в себя, заглянул на самое дно, пересмотрел свое отношение к жизни. Имел и время, и причины все основательно передумать. Перелистать жизнь. Прикованный к постели, размышлял о своем творчестве. И пришел к выводу, что писал неверно, плохо. Не о том, не так. Пришло озарение.   Выздоравливая, он определился, о чем и как нужно писать. Пришел новый период творчества, подобно периодам Пикассо. 
И в это же время судьба его столкнула с удивительным человеком, состоятельным бизнесменом, случайно оказавшимся рядом и оказавшим ему существенную поддержку и помощь. Тот помог художнику с лечением и восстановлением, возвращением к жизни.  Его ангел-хранитель не просто купил немало картин бедного художника, чем поддержал материально.  Он показал эти картины искусствоведам, владельцам галерей. А потом дошло и до широкой публики.

  Теперь картины художника стоят огромных денег. Продаются на лучших аукционах. Сам художник перебрался в Америку. Имеет прекрасную студию. А художественный музей в городе, где он, когда -то писал картины и продавал их около базара рядом с церковью, бьется за его картины, ищет людей, которым посчастливилось в прежние времена купить картины тогда неизвестного художника. Теперь музей хочет украсить свои залы его картинами.    

   Фамилия художника Александру Ивановичу ничего не говорила. Но его фотография в начале статьи подсказала, что речь о том самом мурле.  Как же он упустил. Что мурло теперь признанный мэтр?  Давно это было лет семь назад.  Что там с ним тогда произошло? Видно, Витины мальчики перестарались. Александр Иванович не копался тогда в подробностях. Теперь и не узнаешь. Витя сел. И надолго. И какая теперь разница. Можно только сказать: судьба индейка. И все же, он, Александр Иванович к популярности мурла невольно приложил руку.  Не окажись тот тогда в больнице, не пересмотрел бы он свои взгляды на живопись. Не пересмотрел бы - не стал бы знаменитым.   
А Витька-то не дурак оказался.  Как-то говорил, что две картины себе взял. Может быть они до сих пор у его бабы?  А она и не догадывается, что у нее ценности в доме. Давно Александр Иванович ее не видел. Нужно проведать женщину, а заодно узнать судьбу произведений искусства. То-то можно фурору наделать.  Александр Иванович вздохнул и закрыл буклет.