Кепка

День выдался серенький-пресеренький, располагающий к взаимопониманию и взаимоуважению. На углу Саблинской и Большой Пушкарской, возле глухой стены бельэтажа лежит исподом кверху одинокая кепка. В кепке тускло поблескивает мелочь. Прохожие редки и невнимательны. Но вот один останавливается перед головным убором и, что-то бурча себе под нос, лезет в карман за подаянием. Расплодили, ворчит, нищих, проходу от них нет. Глядь, а благословлять-то его некому. Что за оказия! Озадачился прохожий и правильно, между прочим, сделал. Хотелось бы, знаете ли, со страждущей душой не только на материальном, но и, так сказать, на духовном уровне пообщаться. И вообще взглянуть на бренную оболочку этой души тоже не помешало бы: а вдруг не достойна? Вот и стоит, досадует, мелочью нетерпеливо дребезжит. А сзади уже торопят. Мужчина, говорят, либо давайте подавайте вашу милостыню, либо экономьте на обездоленных и дальше, не задерживайте православный народ. Кому подавать? – огрызается мужчина. На ком экономить? – нервничает он. Совсем, продолжает, нищие оборзели: емкость для подаяний бросят, а сами гуляют где-то. Это, говорит, даже обидно – бесхозной кепке подавать. Уж ей-то голодная смерть точно не светит. Ах, отвечает очередь, и чего только эти скареды не выдумают, лишь бы с копейкой не расстаться. Да может, у бедняги у нищего обеденный перерыв. Может, пересменка. Или по нужде, горемыка, отлучился. Человек ведь, не кепка!.. Но нашлись у мужчины и единомышленники. Те, говорят, кому абы подать, безразлично – кепке или человеку, – пущай в отдельную очередь становятся. А мы самого подождем, небось, ноги не отвалятся.
 Стали разбираться, кто за чем стоит: кто к кепке – ошуюю, кто к хозяину – одесную. А одна шустрая старушка, улучив в неразберихе минутку, шасть прямо к кепке, дзынь гривенником в нее, и давай деру. Думала, никто не заметит, а кто заметит, сквозь пальцы посмотрит. Ни фига! Поймали, гривенник вернули, в общую очередь поставили. То ли ошуюю, то ли одесную. Стыдись, бесстыдница! А бабка им, мол, не бесстыдница я, блокадница! Ну и что, что блокадница, отвечают, перед Богом, которого ты, старая греховодница, ни хрена не боишься, мы все поголовно равны! Словом, так пристыдили старушку, что если бы не клюка при ней, совсем бы пропала…
 Наконец разобрались с очередью, и пошли те, для которых нет никакой разницы человеку подавать или головному убору, один за другим сыпать трудовые копейки в бесхозную емкость. Да еще, охальники, побольше норовят в нее монет запихнуть, чтобы конкурентам места не осталось. Не выдержали конкуренты такого издевательства над чувством справедливости. Стоп, кричат, не по-божески это, не по-русски. Какая же это к ядреной фене очередь, когда одна очередь без очереди лезет, а другая ни при чем, как дура, стоит, не уменьшается? Теперь, решают, будем по очереди, как полагается: один от вас, другой от нас. Все довольны, никому не обидно. Ха, отвечают им, зачем же нам с вами самого дожидаться, ежели нас и кепка устраивает? Это, говорят, глупо. А кто вам, оглоеды, сказал, что справедливость должна быть умной? " Справедливость должна быть справедливой. Большего от нее и требуется. Так что стойте и дожидайтесь вашей очереди…
 И опять все по - новой смешалось. Хорошо тут нищий вернулся, а то бы передрались. Правда, поначалу все приняли его за кого-то другого, потому как попер, как танк, пораскидал всех, взял кепку, вытряхнул из нее все лишнее, нахлобучил себе на башню и высказался. Мать, говорит, перемать, буквально на полчаса нельзя головной убор без присмотру оставить. Обязательно какой-нибудь дряни накидают. Сплюнул и ушел.