Е. В. Д. Глава 7

Глава 7.

В следующем году на исходе зимы Р.Ш. пригласил меня в редакцию журнала, чтобы отметить день защитника отечества. Он обещал присутствие на этой встрече людей пишущих, людей, имеющих отношение к литературе в нашем городе.
Редакция уже переехала в другое здание, и по объяснениям друга я нашёл высотное здание на широкой улице, по которой в четыре полосы сновал всякий транспорт. Зайдя в типичный подъезд многоквартирного дома, я увидел стены с облупленной штукатуркой. Редакция оказалась на втором этаже. В большой комнате уже сидели и стояли люди со стаканчиками в руках. Мне был оказан радушный приём. Освободившись от верхней одежды, я уселся на диван и оказался напротив парня с чёрными острыми глазами и морщинистым лбом. Возможно, он был старше меня. Рядом с ним сел Р.Ш., с которым я стал обсуждать повесть одного из местных авторов. Р.Ш. хорошо отозвался об этой повести, что побудило меня прочитать её. Он уже услышал от меня первый отзыв: эта повесть напоминала моё незаконченное произведение. То же путешествие, тот же поиск истины. Сейчас я уже говорил о том, что первая часть лучше второй. Последняя скомкана, автор как будто старался быстрее закончить повесть. У нового знакомого я спросил, читал ли он этот опус. Р.Ш., не дождавшись ответа соседа, сказал, что передо мной сидит автор этой повести. Б.Ш., так звали этого автора, улыбнулся и спросил, что я ещё могу сказать о его творении. Подправив прицел, я стал уже рассказывать о хорошем изложении фактических событий, идее Бога, которая в этой повести явно ощущалась.
Весь вечер мы сидели в этой комнате, выходили в коридор, где Б.Ш. курил, рассказывая о литературе, возвращались на диван. Хорошо эрудированный и думающий, он излагал мысли, которых я жаждал как свежего воздуха. Словно поглощая живительную для себя энергию этих мыслей, я сам начинал думать на их уровне. Не только думать, но и говорить, и слова, что удивительно, раньше могли быть только невыраженными мыслями. Эти слова слышались Б.Ш. – он отвечал, и так рождался обмен мыслями в виде слов, что и составляло интересный разговор.

Уже собираясь выходить из редакции, Р.Ш, мой новый знакомый намеревались продолжить вечер в кафе-ресторане поблизости. Но когда мы дошли до него, то оказалось, что он закрыт. По домам разошлись, договорившись встретиться в другой день и снова обсуждать волнующую нас литературу.
Р.П. снова взял отпуск. Вернувшись на работу, он сказал, что ездил во время этого краткосрочного отдыха лечиться. Какая-то неведомая доселе болезнь атаковала его. Внешний вид его подтверждал эти слова – замечалась подавленность.
Недели через две Р.П. заявил, что задумался о своём здоровье, понял, что вёл неправильный образ жизни. Он серьёзно задался вопросом о Боге и решил исповедать религию – ту самую, которая была у моих предков.
Запись в дневнике: «Сначала Р., теперь Р.П. – люди, с которыми я тесно общаюсь, неожиданно для меня приходят к религии. В этом нет совпадения – как будто кто-то пытается мне что-то сказать».
Главное, что вынес Р.П. из религии – молитвы. Их нужно читать. То, что казалось мне невозможным, для Р.П. стало лёгким. Он стал их читать, запирая входную дверь нашего кабинета.
Запись в дневнике: «Не делай того, чего не делают другие люди. Это простое правило. Линия моего поведения в том, чтобы найти путь. Но получается так, что говорю и говорю. Так я ищу путь. Но, кроме того, что говорю, иду по улице, озираясь на других людей. По одежде я не выделяюсь среди остальных, а цвет её не отличается от цвета города. Даже больше, кто-то мне скажет, и я приму его слова за правило. Я не думаю, о чём и для чего, не думаю до конца, а смотрю на других – делают ли они. В религии я не вёл себя лучше – делал то же, что и все. Держал пост – но много в нём от религии?».
Р.П., совершая молитвы, не стеснялся меня. Я сидел, уставившись в монитор компьютера, а он совершал поясные и земные поклоны. Вскоре он предложил мне самому читать молитвы, сказав, что этому нетрудно научиться. Вопрос его был прост: если ты веришь в Бога, то почему не соблюдаешь столпы его религии?
Запись в дневнике: «Действительно, а что я делаю для Бога? Я признаю его, а что он есть? Я пытался познать его и ни к чему не пришёл. Да, я держу пост во имя его, но достаточно ли этого? Знаю одно: я не могу лишь просить, ничего не отдавая взамен. Похоже на то, что молитвы – это то, что действительно соразмерно той помощи, которую он оказывает, то, что будет подтверждать мою верность ему».

Р.П. дал мне книгу, плакат, на котором были показаны движения, совершаемые при молитве и слова, которые говорились при этом. Я стал учить и то, и другое, и вскоре настал тот день, когда всё было выучено, и ближе к вечеру я помолился Богу по правилам религии моих предков.
Слова говорились мной в русской транскрипции каждый день. Р.П. заметил, что медленно читается поначалу, потом приноравливаешься.
Да, он семимильными шагами постигал эту религию. Несколько раз прочитал священное писание. Потом в интернете он нашёл проповеди одного священника, в которых указывалось на ошибки единоверцев, разъяснялись положения писания. Всё это излагалось на простом понятном языке.
Мой однокурсник был таким человеком: в познании юриспруденции он шёл до конца, и его логическое мышление шло к совершенству – к тому самому, которое необходимо для решения задач, возникающих на стыке закона и окружающей жизни. В религии он поступал также: пытаясь постичь всё новое до малейшей детали. С его слов мне открывалась картина религии, прежде мной не знаемая.
Запись в дневнике: «Не я ли хотел постичь истину? Смотри на неё. Узнаёшь? Истина – в поклонении Богу. Ему одному и никому больше. Он дал правила в писании – живи по ним. Старайся изо всех сил жить по ним – нет ничего больше этого. Жить так – достаточно, чтобы обрести истину».
Молитва, как один из столпов, являла собой обязательное условие следования пути к этой истине. Ясность этого пути сквозила и в разговорах Р.П. с другими о постижении этой религии. Но в писании чётко говорилось: сути не постигнуть. «Ты хочешь узнать о душе, но тебе дано знать лишь малую часть о ней». Душа – потёмки. Оставалось одно – жить по правилам.
Среди людей, с кем меня сталкивало следование религии, встретился и однокурсник, из знаний о котором я знал лишь имя. Теперь мы сблизились, и я открыл для себя ещё одного по-настоящему хорошего человека.
Р.П. же походил на проводника в незнакомой стране. Но странно – ведь сам он в этой стране жил не так давно. В храм уже не боязливо было заходить – ведь я мог молиться так, как нужно. Теперь в голову не лезли мысли о том, что храм – это место, где тебя не ждут, потому что живёшь не так, как эти люди – люди, которые ходят в этот храм на каждую молитву и одеваются по-особому, и смотрят строго, и, возможно, внутри себя осуждают тебя за неправильный образ жизни.

Теперь, благодаря активному содействию Р.П. я шёл по направлению к этим людям – может быть, для того, чтобы стать одним из них.
Священное писание – книга, которую сохранили в том виде, в котором она передавалась Богом последнему из своих пророков – читалась мной. Постигал я её в переводе смыслов, потому что, как я понял, невозможно передать точное значение слов в этой книге. Значения некоторых частей раскрывались тем самым проповедником, слушать которого любил мой однокурсник. Но Р.П. говорил мне, что ни он, ни я, ни проповедник не поймём истинного их значения. Богословы, теологи – они занимались только священным писанием всю жизнь. Разве можно понимать писание лучше них?
Теперь молитвы стали совместными. К нам присоединялись коллеги из других структурных подразделений. В моей жизни стало больше встреч – Р.П. как будто подтягивал к себе, и я вместе с ним сидел за столиками в кафе то с однокурсниками, с которыми почему-то раньше не общался, то с теми же коллегами.
В храм ходить я тоже стал чаще. Однажды выходя из него, я ощутил состояние эйфории. Появилось чувство приближения к истине – такое же, которое я ощущал в школе. Внутренне я видел свет.
Р.П. же пояснил, что такое состояние – нормальное для неофитов. Самое сложное для таких людей начнётся потом, когда эйфория закончится, и в этом проявятся их стойкость и серьёзность намерений относительно религии.
Оно ещё не покидало меня, и некоторые явления в религии, с которыми я сталкивался раньше, теперь воспринимались мной иначе. Даже пост, который держался, как я думал, согласно канонам, проходил с соблюдением неизвестных мне правил.
Одним из таких канонов было посещение ночных молитв в храмах. Р.П. забрал меня от дома, и мы поехали в центр. От духоты, которую я ощутил через некоторое время после начала общей молитвы, захотелось пить. В перерывах между частями этой молитвы люди подходили к кулерам, наливали в стаканчики воду, пили сами и относили воду тем, с кем пришли или с кем сели рядом.

Голос читающего на этой молитве напомнил мне голос слепого американского певца. К середине этого ночного собрания моё внимание от накопившейся усталости не покрывало всего того, что говорил читающий молитву. Оно лишь схватывало моменты переходов к поясным поклонам. Потом Р.П., смеясь, скажет о скорости моей реакции на окончания до таких поклонов звучащих отрывков из писания.
После таких молитв случались совместные приёмы пищи. Р.П., оказывал мне услугу, довозя меня от дома до храма и обратно.
Особенным оказался и праздник после окончания поста. Рано утром Р.П. снова меня забрал из дома, и мы направились в главный храм города. Поднявшись в большой молельный зал, мы обнаружили его переполненным. Вскоре к нам присоединился однокурсник, который ещё до начала проповеди выгнал из зала мужика, осмелившегося пьяным прийти на праздничную молитву.
Весь год меня словно вели под руки. Но уже ближе к его окончанию эти руки убрали.
Вышло так, что я перестал быть сослуживцем Р.П. Мне предложили другое место работы с большим окладом, и я переехал в другую часть города, где располагалось новое место – мрачноватое здание постройки времён СССР.
Новый начальник оказался самодуром, и это только отягощало мою адаптацию к новым условиям. Отдел, в котором я стал работать, был разболтан основательно, потому что уже год работал без начальника. Первое время я не мог отделаться от мысли о том, что переход сюда – изгнание.
С Р.П. я встретился ровно месяц спустя после увольнения из нашего с ним офиса. Он позвонил, и мы договорились встретиться в одном, как я знал, неплохом ресторане в центре города. Подъехал однокурсник – тот самый, который выгонял пьяного с праздничной молитвы. А позже к нам присоединился мой одногруппник. С ним во время учёбы у меня сложились натянутые отношения, которых, как стало понятно, у него не было с Р.П. сейчас. Тогда я готов был подружиться с этим человеком, круглое лицо которого внушало доверие, но потом, познакомившись поближе, услышав его грубоватую, не богатую словами речь, я испытал настороженность, замешанную на разочаровании.

Теперь за нашим столом царила непринуждённая обстановка. Я был рад встретить людей из своей студенческой жизни, потому что такая встреча помогала мне на время отключиться от моего бедственного положения на новой работе. Р.П. шутил, круглолицый хихикал, однокурсник смеялся. В некоторые моменты я замечал думающие о чём-то глаза Р.П.
Запись в дневнике: «Он из тех людей, кто поможет, зная, что эта помощь может стать шагом, ведущим к пользе для человека, даже если перед этим шагом этот человек не имел ни малейшего представления об этой пользе. Но Р.П. верил, что человек, придя к этой пользе и осознав её, поймёт, как ошибался, не понимая большое значение этой пользы именно для него.
Р.П. мог увидеть истину – ту самую, свет которой я видел во время эйфории неофита? Абсолютная вера в Бога – мог он этим похвастать? Однажды он сказал, что однокурсник, читая молитву, может заплакать – от любви к Богу, которая переполняет его в этот момент. Р.П. не мог сказать, что испытывает такое же чувство.
Сам я видел абсолютность Бога в факте своей смерти – точнее, в том, что могло случиться со мной после неё. Стоило лишь на секунду представить, что всё, что говорится в священном писании – правда, то возникало чувство страха перед возможным наказанием за своё поведение. Ад – несоизмеримые ни с чем мучения. Рай – наслаждения. Но больше волновала вероятность оказаться в аду, а значит, подтверждалась правота Р.П. – нет ничего важнее религии, и каждый из нас должен досконально изучить её, освоить её правила – в этом и была гарантия попадания в рай.
Обрадовавшись тому свету от ощущения истины, я стал стремиться познать эти правила».
Р.П. помогал мне в этом стремлении. Предлагал мне купить полезные книги. Если видел, что у меня нет в данный момент денег, доставал свои, говоря о том, что можно отдать позже. Он помогал, словно думая, что я не смогу помочь себе сам. Я же, принимая эту помощь, ничего не отдавал взамен. В этом проявлялось одно: я – эгоист. Человек, в первую очередь думающий о себе. Человек, который за праздничным столом нальёт из коробки сока только себе, не предложив этого сока тому, кто сидит или стоит рядом. Именно он отрежет кусок торта, и, отложив нож, не спросит у находящегося рядом, хочет ли тот тоже торт.

Возможно, Р.П. видел этого эгоиста во мне, и, помогая, думал, что я могу прийти к большей пользе, чем находил в религии теперь. Ещё, может быть, он понимал, что его помощь в достижении этой пользы будет не нужна, когда станет ясно, что я и только я сам должен достичь её.
Вскоре я стал замечать плоды вхождения в религию. Осознавая их, я сравнивал свои мысли уже с точки зрения религии – того, чем она стала во мне. Так, наверное, смотрят на будущее поле сражения с разных точек зрения. Но каждый раз смотря с одной точки зрения, забывая о другой, никак нельзя было иметь полное представление о будущем сражении. Оценивая свои мысли, я стал застревать на точке зрения, поданной религией.
Главное, что закрепилось во мне – добро к людям. Отдавая милостыню, помогая больным и просто слабым, я ощущал дыхание учения, словно совершая эти деяния под чьим-то надзирающим оком. Но тут же возникала мысль: добр ли я без этого учения? Насколько я добр: готов ли я отдать всё бедняку, не пожалев и последнего рубля?
Другое благо, которое я вынес из религии: терпение. То очевидное плохое качество любого человека, которое не раз вспыхивало во мне – гнев – гасилось терпением. Думая о том, что я меняюсь благодаря религии, потом я ловил мысль о возрасте. Быть может, именно возраст – причина того, что я стал менее эмоционален, менее горячен, а значит менее гневлив.
Даже работа, ощущаемая мной как настоящее жизненное испытание, с точки зрения религии казалась не таким серьёзным испытанием по сравнению с тем, что я мог испытать в жизни или после её окончания.