Байкал. книга 7

Часть 25
Глава 1. Спи!
        Несколько дней Эрик злился на меня, что я так «всё испортил», как он сказал, пока ходил туда-сюда по моей горнице. Я отвоевал себе в доме отдельную горницу, сказав, что это мне для молитв, наставил тут икон, как положено, и мог теперь уединяться, чтобы не всякий день поводить с нашими с Эриком жёнами, которых у нас на каждого было по две. Вот он и пришёл сюда, откуда я не хотел выходить уже несколько дней.
        – Вот кем надо быть, чтобы так всё время всё портить?! Какой ты остолоп всё же! Повезло мне с братцем – дураком!
        – Хватит, разошёлся… – пробормотал я.
        – Что «разошёлся», теперь к ним в дом ни ногой.
        – И что тебе делать там?
        – Не твоё дело. Даже не знаем, как её здоровье…
       Что думаете, беспокоился, Эрик, оказывается, не напрасно, окольно мы узнали, что сокольничий князя Звенигородского Василий Нитков схоронил жену вслед за новорожденным сыном.
        – Родильная горячка, должно…
        – А может, чума?
        – Чума, болтаешь… Так остальные-то живы-здоровы в дому…
        – От горе-то, а?
        – Красавица была женка-то, ай-яй, жалко.
        – Ежли не красавица, не жалко што ль?
        – Да любую жалко, не очень-то разбежисся жениться снова. Иде они, невесты? Бедует теперя, сокольничий, поди.
        – Да мало ли хто бедует по такому поводу, вона, у деверя тоже жена помре от родов, што ни год, так на погост носим баб…
        – Дак-ить… куды деваться, такое дело…
        – «Дак-ить», тьфу! Сначала сын, за им и жена, вот иде горе не пережить!
        – Ниче, молодой, переживёть, не он первый… – вот, что говорили, вторя друг другу, перебивая, продолжая обсуждать, приводить примеры.
        Эрик помрачнел, спрашивал меня, как понимать сие, ведь и на погосте могила появилась Елены Евтеевны Нитковой, возле маленького холмика, где лежал их сын, но её могила – ещё большая ложь, я не сомневался.
        – Она улетела, должно, – сказал я.
        – Улетела, может и так, а может, этот убил её? Вот из ревности, к примеру? – нервно предположил Эрик, когда мы шли от могилы к лошадям, оставленным у служек.
        – Она сказала, он не ревнив.
        – Да? Ар, ты ерунды-то не говори, – скривился Эрик. – К нему идти надо за разъяснениями.
        – Сходи, попробуй.
        Но ни Эрику не хотелось того, ни мне, ясно было, что такой «поход» завершится одним – дракой. Потому было послано к Рыбе, и к Дамэ письмо с вопросом об Аяе. Дамэ сам явился к нам, чтобы рассказать, что знал…
      …Мы слышали с Рыбой, что они кричат друг на друга там наверху. Я направился было к их почивальне, в страхе за Аяю, но Рыба, остановила меня.
        – Милые бранятся… – сказала она, сама глядя на потолок, откуда, приглушённые перекрытиями, доносились их с Аяей крики, больше его, словно он что-то горячо доказывал. – Пущай выяснят…
        Слов было не разобрать, ясно только, что спорят, потом вдруг, будто разом хлопнули двери и ставни, что-то ударилось, и стихло…
        Рыба улыбнулась, обернувшись на меня.
        – Вот и… ладно.
        – Что «ладно»? Что ты мелешь? – рыкнул я, поняв, что впервые я не расслышал слов в дому, когда мог слышать и через улицу, ежли мне было надобно. А тут всё слышал, как и Рыба, как обычный человек. Вот о чём шепчутся разбуженные сенные – слышал, а о чём кричат Аяя и Ван – нет. Он закрылся от меня, он догадался, что я… и закрылся. Что он ещё тайно сотворит, пока я не вижу и не слышу?!
        – И не мелю! – меж тем заметила Рыба, поглядев на меня. – Пущай. Родит ещё – всё забудется.
        – Так просто у тебя всё…
        – А что сложного? Замуж вышла – терпи, не устраивай бунтов. Чего артачиться-от? Коли мил – так живи, притирайся, никто не говорить, што просто за мужем, мущина – не котенок, все время мурчать да молочка просить не будет, он – хозяин в дому. Он главный. А не хотела его, на што тада связалася с им?
        В этом была правда, не поспоришь, и мне не хотелось теперь их разлада, да и что от разлада, опять бежать куда? Что искать? Где?
       Но тишина была неполной, и заглушать к утру Ван уже не мог, устал ли, али забылся, но я уже слышал и знал, что там у них делается. Это обеспокоило меня, всякая чрезмерность вредна и опасна, тем паче был он зол и обижен. И ревновал, я это чувствовал даже сквозь стены и перекрытия. Как в своё время Орсег обезумел… Но этот убить или даже ударить её не пытался, вовсе нет, но и удержать себя от безумного пламени тоже был не в силах. Вмешаться было невозможно, и не только потому, что мне это неловко, но просто оттого, что не проникнуть, оказалось, ни в двери, ни в окна. Будто сплошная стена, ежли токмо топором прорубить…
       Только к утру следующего дня, дверь, наконец, открылась. Я застал Вана на лестнице, он, растрёпанный, потому что волосы у него отросли в последнее время, а сейчас спешил до ветру.
       – Погоди, Дамэ, ни слова! – сдавленно проговорил он, огибая меня.
       Я вошёл всё же в почивальню, я вошел, потому что чувствовал, там нет Аяи, иначе не посмел бы. Горница в беспорядке, конечно, но окна распахнуты настежь, так, что она почти выстудилась за несколько мгновений, и здесь даже нет запахов их тел, думается, только на простынях остался. Ван вернулся и застав меня на пороге, сказал, предвосхищая мой вопрос:
        – Её нет.
        – Как? Где она? Ты… что-то сделал с нею?
        – Я?.. Она сама с кем хочешь, сделает… Бросила меня, как видишь. В одной рубашке сбежала. А вот когда и как, я не знаю…
       … – И вы решили изобразить её смерть? – спросил я.
        Дамэ побледнел, кивнув.
         – Знаю… дурно это, и отпевать пустой гроб – дурно, лгать и… Словом, да, мы с Рыбой сделали единственное, что считали правильным в этот момент.
         – Где она?
         – На Байкале, – ответил Эрик за Дамэ.
         Тот кивнул ответно.
         – Да, Ван так и сказал. И ещё сказал, что ему нет туда хода, словно стена стоит, он не может сквозь неё никак пробиться.
         – Она… научилась стены такие возводить? – Эрик взглянул на меня.
         Вот смотришь на меня, потому что знаешь, как я, Аяю не знает никто, а сам рядишься в её мужья. Шиш вам!
        – Не она. Есть Тот, Кто всегда готов услужить ей.
        – Кто? Не понимаю…
        Дамэ побледнел, догадываясь, и опустил глаза.
         – Это… очень плохо. Плохо, что она опять приняла Его помощь. С каждым таким разом, как с крупинкой, срывающейся с горы, всё более неустойчивым оказываешься, всё ближе к краю, всё слабее перед Его соблазном. Таким ласковым и терпеливым как Он, не бывает никто…
         – Вы считаете… она приняла помощь Сатаны? – тихо спросил Эрик.
        Я посмотрел на него:
         – Хуже, она позвала Его сама.
         – И… что теперь? Она, кажется… она ведь умеет с Ним обращаться, – сказал Эрик.
        Дамэ невесело усмехнулся.
        – Так Он и действует… люди думают, что всё поняли, что знают, как с Ним надо вести себя… А Он тем временем всё ближе и ближе, и вот Он уже у самой кожи, не надо ни звать, ни просить, Он войдёт сам, как желанный любовник…
       У меня мороз по коже пробежал от его слов.
         – Почему вы с Рыбой не отправились вслед за ней? Есть, кого попросить. Даже Орсег не отказался бы…
         – Ван попросил нас остаться, – немного смущаясь, сказал Дамэ.
        …Так и было. Когда мы все поняли, что Аяя на Байкале, и что Вану туда не проникнуть, первое, что мы подумали с Рыбой, это отправиться за ней. Конечно, и Орсег помог бы, да, возможно, даже Вералга не отказала бы нам. Но Ван, догадавшись о наших с Рыбой мыслях, попросил:
        – Конечно, я вам – никто, и ваше право немедленно отправиться к Аяе. Но я прошу вас, останьтесь. Останьтесь со мной? Вас она бросила, как и меня. Быть может, без вас она скорее одумается и захочет вернуться, – в его голосе дрогнула надежда.
        – Как же ей вернуться, ежли мы «похоронили» её вчерась? – моргнула Рыба.
        – Пусть только пожелает быть со мной, и я буду там, где она, – не рисуясь, сказал Ван. – На Байкале, на Москве, хотя на Луне, мне едино, лишь бы с нею…
       И я в его словах услышал убеждённость, и готовность следовать ей. Но байкальским братьям слова Вана я дословно предавать не стал, хотя их двоих это касалось непосредственно. Но сказал, что мы остались, пока, на время.
        – Так она там одна, выходит? – проговорил Эрбин. – На Байкале-от?
        – Там целое племя тех, кто поклоняется ей, – сказа Арий.
        – Не о том я… – поморщился Эрбин, словно его разозлило напоминание брата, будто тот не сообразил, о чём он говорит.
       – Ты женат, Эр. На манечке-танечке, так что остынь, – заметил Арий.
       – Думаешь, я стану за двоих тут отдуваться с этими куклами? Нет, от меня тебе не отделаться, я отправлюсь с тобой…
        Но, что станут делать братья-байкальцы и когда, я не стал думать, это их дело. Мне надо было бы, конечно, отправиться на Байкал, чтобы защитить её… Это им всем кажется, что она очень сильная, но я знаю, что теперь она ранена, в самое сердце, и что как никогда уязвима перед Ним. А от Диавола лучшей защиты, чем чёрт не найти.
       С этим я и пришёл к Вану.
       Он поднял глаза на меня, думал некоторое время, поднялся даже из-за стола, на котором были разложены книги, но поверх них стопка Аяиных рисунков, на них – дитя…
       Он походил по горнице, ныне в почивальню принесли стол, и он здесь поводил по многу дней с книгами, и записками. Что-то изучал и записывал, мне кажется, ещё и отлучался куда-то, потому что книги менялись, он их где-то брал, изучал, делал записи, после прочтения возвращал. И какие-то ещё умения развивал в себе, помимо имеющихся. Только служба у князя звенигородского отвлекала его от этих занятий, потому что он даже почти не спал.
        – Ты… уверен в том? Что можешь защитить её?
        – Я уверен, что ей нужна защита, – сказал я.
        Ван долго смотрел мне в лицо светлыми глазами, потом сказал.
        – Можешь ты… присылать мне веси о ней? С Басыр хотя бы?
        – Она и сама обязана нас всех весями через своих слуг три раза в год посещать.
        – Это так, но я знаю, как она может обходить это правило. Она узнает обо мне и ни слова не скажет о себе. А ты… просто напиши – здорова, весела, али грустна, в Байкале купается. Ни о чём ином не прошу, не шпионить, но… я тоскую о ней… так, что и умер бы, если бы не надеялся вернуть всё.
        Мне хотелось сказать ему, что такого полного счастья как у него, не было ни у кого из живущих, но он всё потерял по своей воле, но что зря пинать поверженного?
        Тяжелее разговор был только с Рыбой, которая обняла меня.
          – Да ты што… Дамэшка, как же я без тебя-от остануся теперь, ты ж мне как брат, столько лет, меня без тебя как половинка, даже треть…
        И заплакала, сразу раскисая, как подмокший хлеб. Я обнял мою верную Рыбу, и сказал, поглаживая ее широкую, на зависть, спину:
        – Побудь с ним, с Ваном. Его от Сатаны только Аяя защищала, а нынче она сама… и не приведи Бог, как Ван ступит на дорожку, что к Нему ведёт, у Вана силища, вообрази, что будет?.. Миру энтому – конец. А он ведь, ежли в голову себе что-то возьмёт, его не остановишь.
        – Это да, это ты – верно, – согласилась Рыба.
       И едва я собрался уже попросить Вералгу, как она сама явилась к Вану неожиданно.
        – Ты… ты… паршивец, куда ты дел свою шлюху? – услышал я, едва она переступила порог его горницы.
         – Полегче, Вералга, – строго сказал они, я услышал, как он поднялся из-за стола, за которым сидел. – Я шлюх вовсе никогда не знал.
         – Не знал?! Не знал, что Аяя – шлюха из шлюх! Богиня Любви! Её жрицы все проститутки!
        – Прекрати, Вералга, ежли не хочешь снова остаться без рта, – сказал Ван негромко, угрожающе.
         – Прекратить! Да я… Викол отправился с ней! Викол! Вообрази, какой изощрённой тварью надо быть, чтобы обольстить Викола!
         – Этого не может быть, – невозмутимо сказал Ван. – Если Викол оставил тебя, это не означает, что он отправился за Аяей.
         – Викол пропал сразу вслед за ней, стало быть – он с ней. Где Аяя?! Только не лги, что она в могиле, будь так, и ты лежал бы рядом! Всё ложь! Всё ложь, что с нею! И дитя, похороненное и её добродетель! А ты всё веришь, ты веришь в её любовь, в то, что она не обманывала тебя!
        – Меня не обмануть, – сказал Ван.
        – Ну конечно, вас обмануть ничего не стоит, когда у вас стоит! – пошипела Вералга.
        – Ты в этом знаешь толк, похоже? В обмане и остальном, о чём говоришь, да? Кто тут тогда шлюха?
         – Не смей разговаривать со мной подобным манером! Учти, найду твою дрянь раньше тебя – прикончу. Прикончу, если не прикончишь ты.
        Ван помолчал некоторое время, я слышал, как он сел – скрипнул стул. И произнёс негромко и значительно:
        – Аяю не тронь. Что бы ни было, что бы она ни сделала, она моя, и мне решать, что с нею делать… Ясно? Моя. Я с нею обвенчан, кто может это изменить? Ни ты и никто. Так что забудь о мести ей, иначе…
        – Угрожаешь мне?
        – Нет. Ни в коем случае, – ответил он, усмехнувшись, и, клянусь, у Вералги от этой усмешки по коже побежали мурашки размером с крыс…

       …Признаться, мне было плевать, произвели ли мои слова впечатление на Вералгу или нет, мои мысли были далеко, тем паче, я был уверен, что ничего дурного на деле она не может причинить Аяе, так, болтовня. Сам я думал днесь о том, что сказал мне князь Иван Иваныч, когда спросил о жене и моём мнимом вдовстве.
        – Нехорошие слухи, Василий, появились, будто бы… не своей смертью померла твоя жёнка. Будто бы ты… убил её?
        Я обомлел. Вот это да…
        – Сказывают, что ссорились вы, а после никто её уже не видел, – Иван Иваныч внимательно вгляделся в меня. – Что скажешь? Дознание мне учинить? Чадь твою расспросить али как? Сам признаешься?
        В его совещательной горнице, где он обычно сиживал с дьяками, советниками али с братом Семёном, мы были одни, и говорил он не строго и негромко, словно надеясь услышать ответ, который успокоит его.
        – Говорят, даже гроб не открыли на отпевании и на погосте тож… Отчего это, Василий? Признайся мне, как на исповеди, убил? Я придумаю, как тебя спасти, отвести подозрения, оправдать. А, Василий? Убил?
         – Да нет же, Иван Иваныч! Что же я, изверг? Как это жену убить?! – растерялся я, вот уж никак не ожидал.
        Но князь Иван не верил мне, встал из-за стола и заходил из одного угла в дугой.
        – Я понять могу… – негромко произнёс он, и кто его убедил в том, что я такое злодейство свершил? – Такая красота, охотников, небось, немало… Говорили, спуталась со сродственником вашим, с Резановым Иваном? Он-то сам пропал со двора. Ты его, может, прирезал тоже, а труп в воду кинул? Али ещё куда?
      Я отказывался, удивляясь, какие дикие слухи могли появиться на пустом месте. И как такое вообще могло кому-то прийти в голову.
      – Иван Резанов – старик вовсе, что ты, Иван Иваныч, к тому же дядя мой! – воскликнул я.
      – Старик-от, может и старик, но жена-то у него молодая, стало быть, и он не так уже и стар… Ну, что скажешь? В семьях случается и не такое, пока муж в отлучке, жена со сродственником сваляется. Может, и ребёночек его был? Тебе ведь, по сколько дома не бывало… Василий, право, лучше расскажи мне всё, а там порешим, как защититься. В монастырь тебя пока отошлю, пока слухи не утихнут, а дале…
      Похоже, он всё уже решил, и отослать меня, и даже казни лютой предать. Но спрашивал признания из одного любопытства, хотел из первых уст подробности вызнать, а после и казнить, ведь я признался в смертоубийстве. Но я не думал признаваться.
      Не пошло и седмицы, как пришли за мной стражники. Вералга, оказывается, жалобу на меня подала великому князю, что я убил жену и её мужа за преступное сожительство. Теперь было ясно, кто выдумал всё это, она решила опередить меня, хотя и знала, что я способен уйти от любой стражи, но я не стал, и об этом, думаю, она тоже догадывалась заранее, почувствовала во мне. Уходя со стражей, я обернулся к Рыбе, со слезами кинувшейся ко мне.
        – Куда вы его?! Куда, Вася?! – вскричала она, попытавшись преградить путь стражникам. Но они замахнулись алебардами:
        – Уйди, тётка, не мешай, на суд княжой ведём убийцу и волхователя.
        – Убийцу… Батюшки-святы, как это?
       Вот тогда я и обнял Рыбу, и сказал тихо, в самое ухо:
        – Дождись, Рыба, до казни, не уезжай, а там… Увидимся.
        – Как же, да ты што?! Как казнь?! – зарыдала Рыба, оседая, и сразу стала похожа на опавшую квашню. Хуже всего было то, что Дамэ уже отправился на Байкал, и она оставалась одна. Более того, на Москве не было уже и Ария и Эрбина, они улетели, о чем пришли сказать мне, благородные люди.
        – На Байкал полетим, пока самолёт исправен ещё, – сказал Арий.
        – Открыто и без зазрений говорите, что летите сманить мою жену, – усмехнулся я, наливая им фряжского красного вина. – Я оплошал, стало быть, место свободно? Вералга считает, что его уже занял Викол.
        Они переглянулись, не ожидали этой новости.
         – Хорошо, если Викол, – проговорил Арий.
         – То есть?
         – Викол – человек, как известно, да и не по этой части он вовсе, чтобы за девчонками бегать. Так что…
         – Мы опасаемся соперника иного рода… – сказал Эрбин.
         – Иного? Какого иного? – не сразу догадался я. – Вы о… Сатане? Неужели? Нет, она никогда…
         – Аяя могла переместиться на Байкал только с Его помощью, и тебе закрыть туда ход мог только Он. Такое уже было, она так пряталась одиннадцать веков, пока я не отыскал её, для твоего посвящения, между прочим.
         От этого мне стало не по себе, оттого, что Аяя могла принять Его руку, и я не могу помешать этому? Мне нет хода к ней, я отгорожен от неё, словно каменной стеной…
         После этого разговора они пропали, и жёны их присылали и ко мне, и к Мировасору, и к Вералге. Я мгновенно придумал, что знаю, что они отправились в Муром с товаром, но места там глухие, и вернутся нескоро.
        – Что же нам не сказывали?
        – А может вы прогневили чем мужей? – спросил я странных одинаковых с лица и одинаково одетых женщин.
        Спросил наугад, зная, что почти всегда за собой вину какую-нибудь признаешь. И попал в цель, как ни удивительно: молодухи покраснели, переглянувшись, и тут же отвернулись друг от друга. Что у них там было неясно, понятно только, что после разговора этого они долго друг с другом эдак дружны как допрежь не будут…
         И предстал я перед судом, скорым, надо сказать, на котором выслушали свидетельницу Вералгу, что показывала: моя жена Елена Евтеевна, ещё во времена девства спуталась с её, Настасьи Резановой, собственным мужем Иваном, оттого и потерял я её след в Твери, но после одумалась, потому что полюбовник был женат и никак за себя её не взял бы, вот Елена Евтеевна за меня и пошла – грех прикрыть, была ко времени свадьбы брюхата, да скинула ребёнка…
      … – Не иначе, как прибегнув к злому ведовскому зелью, – вдохновенно рассказывала Вералга, воодушевлена вниманием всех служек, дьяков, сокольничих, и тем паче князей, Звенигородского и великого – Московского.
      Все слушали как какую сказку рассказ Вералги, никто, думаю, даже предположить не мог, что эдакие дела творились у них прямо под носом.
       – Оттого, должно быть, другой ребёночек после и помер, Бог наказал! А может, хто знат, и энтого извела, на што её Сатана сподвиг? Всех свидетельниц после погнала она из дому, оставила только двух, кого купила, али запугала, уж и не знаю… Их легко найти, половина у меня в дому, остальных отыщем. Расскажут всё, как было, – добавила Вералга в заключении, довольно посверкивая глазами, глядя на меня. Вот мне любопытно, далеко она ещё зайдёт в своей злобе и ненависти?
       Я не боялся, чего мне было бояться, когда самое страшное было не здесь, когда оно со мной уже случилось. А потому спокойно слушал всё, что происходило.
         В большом и мрачном зале, куда, кажется, вовсе не попадал ни один луч дня, потому что зима в самом своём тёмном величии, съевшая весь солнечный свет, ныне правила миром. Казалось, солнце вовсе не вставало над горизонтом, а едва взглядывало на Землю и, в разочаровании, снова исчезало. В этот же зал со сводчатым низким потолком вообще не проникал ни один луч, казалось, мы уже в преддверии Ада.
       Но, Аяя, Аяя, я в аду рукотворном, что устроила Вералга, не в настоящем ли ты?! Это единственное, что пугало меня днесь.
         – Что ж выслушаем, конечно, свидетельниц, надо понимать, что заставило православного поднять руку на жену, – сказал несколько обескураженный судья.
       Но всем вообразить то, о чём говорила Вералга, было непросто, люли жили честной жизнью и обнаружить такую разверстую скверну, просто исчадие рядом с собой было непросто. Но потом зашептались: «Да, красота-то у ей, верно, нечеловеческая, такая, что ум мутиться и дух захватывает. Рази же обыкновенная женщина может быть такой? Конешно, Диавольское порождение!»…
       Слушали долго, а я проводил всё время между слушаниями в темнице, сырой и холодной, полной шуршащих крыс. Поначалу я содрогался от отвращения, а после вдруг вспомнил, что в ведении Аяи, а вене Селенги-царицы все звери малые и большие. И тогда я заговорил с ними, как она учила когда-то: «Ты гляди на неё, и в голове своей обращайся, говори, она и услышит». Так я и сделал. Когда бурая крыса доставит моё послание своей Селенге, я не знаю, но это хоть что-то…
       К январю суд, выслушивая целый сонм свидетелей и, в особенности свидетельниц, уже дошёл до того, что и меня обвинили в ведовстве, вспомнили и то, как пленили меня в монастыре, куда я «водил беспрестанно женщин, отводя глаза братии», и, уже сложив всё вместе, порешили, что был я не под влиянием расстройства чувств и оттого убил свою жену-распутницу, а с нею сразу был в заговоре противу добрых православных христиан, она, как последовательница Сатаны и я, волхователь, завлекли честного Ивана Резанова, а когда он отказался свою жену Настасью Каземировну извести, убили его. Но в порыве ревности, убил я и распутную жену свою. И к тому же обманул князя Звенигородского и Великого князя, и скрыл, что жена моя не чиста и не сообщил о том, а позволил князьям благоволить себе. Так что я вовсе не жертва злого диавольского наваждения, а сам пособник Сатаны, и потому повинен смерти.
      … – И да будет предан лютой смерти через четвертование, но до того подвергнут пыткам, дабы отрёкся от своего покровителя – Врага рода человеческого. После того, как отречётся от Сатаны трижды, как во время крещения, будет в избавление, предан смерти. Пытки к Василию Иванову Ниткову применить водой, огнём и железом.
       То есть до того, как меня раздерут на четыре части, надо мной вдоволь потешатся заплечных дел мастера. Думаю, раздирать будет уже особенно нечего, потому что даже пытка водой оставляет мало возможностей пережить её…
        И я лежал в энтот день в своей темнице и думал, остаться мне до утра и пусть они убьют меня, пусть последним приветом станет то послание, что я отправил Аяе. Она получит его уже после моей смерти и будет знать, как я раскаиваюсь и как жалею обо всём. Но главное, как я скучаю и как люблю её, что без неё я вовсе не представляю себе жизни…
Глава 2. Плен и свобода
    …Ужас в том, что наслаждение оказалось куда сильнее злости и обиды, куда выше подняла меня эта волна и бросила, расшибая о камни. Всё же я любила Нисюрлиля, и хотела дальше любить, и душа моя была склонна к нему, но он так жестоко оттолкнул её, но и тело желало и любило его прикосновения и поцелуи…
       Но Нисюрлиль злился, и эта его злость и жёсткие, против обычного, руки и губы, пугали меня, но не давали вырваться.
        – Не надо… перестань… – взмолилась я, когда он приступил, уже не знаю, в который раз.
        – Останешься, тогда перестану, – сказал он, снова притягивая меня к себе.
        – Отпусти… Отпусти… и… Нисюр… придёшь, когда захочешь, – ответила я. – Только отпусти отсюда… я не могу больше здесь, я задыхаюсь... Ты словно поймал майского жука и посадил в коробок для забавы…
        И как это было глупо так говорить, потому что это распалило его ещё больше…
         Он рассердился, поднимаясь, бледный, волосы намокли от пота и вились потемневшими локонами, прилипая к его шее и лицу, блеснули зубы, злые...
        – Для забавы?! Для забавы?! Так для тебя это забава?!..
        Но на всякую силу приходит усталость, обессилел и он, и заснул, обнимая меня. Я поднялась тихонько, боясь разбудить его. Мной владела одержимость побегом, чем сильнее Нисюрлиль пытался удержать меня, тем сильнее я рвалась на волю, точно обезумев, не думая ни о нём, ни о себе, вообще ни о чём, ослепнув, и оглохнув, только одно – вырваться! Настоящее безумие владело мной в эти мгновения.
        Ужас и, может быть, самый главный и самый постыдный для меня был ещё и в том, что то, что я изо дня в день прощала Арию в течение двухсот лет, Нисюрлилю я простить не захотела. Тем паче я не могла заставить себя оставаться в этом доме, казалось, что это хуже, чем в тюрьме. Пока мы с ним были одним целым, то есть, пока я думала так, я была готова вытерпеть эту жизнь ближайшие лет двадцать. Но не теперь, когда он не просто оттолкнул меня от себя, но отшвырнул, как незначимую муху, я не могла уже выдерживать ни здешнего мрака, ни тесных теремов, ни правил, ни несвободы. Ты, Нисюрлиль, даже не понимаешь, что ты сделал со мной, на какое дно отвращения к самой себе бросил. Не тем, от чего ныло теперь всё моё тело, и почти не держали ноги, о, нет, это всего лишь доказало, подтвердило мне моё место в твоей душе…
       А потому я, не в силах и мига больше оставаться здесь, поднялась с постели, ставни и дверь по-прежнему были закрыты наглухо, будто забиты. Одеться бы надо, да сундук с одеждой в другой горнице, здесь токмо рубашки… я надела цельную рубашку взамен разорванной в клочья, кое-как расчесала запутанные волосы, и позвала мысленно, я знаю, Он услышит.
        Конечно, Он явился немедля, словно проступив из воздуха.
        – Пфуй, как семенем пахнет! – притворно поморщился Люцифер.
       И, усмехнувшись, оглядел меня.
        – Зачем звала? Не сладок боле, убить его? – он кивнул на постель, где среди раскиданных подушек, смятых и порванных простыней, спал обнажённый обессиленный Нисюрлиль. – Али отдашь уже мне?
        – Нет… – поморщилась я, запахиваясь в большой платок, от Его глаз, хоть и плотная ткань у рубашки, а Он просматривал всё, обжигая мне кожу. – Отнеси меня на Байкал.
        – И всего-то? А этот, что, не захотел? Сияющий твой… как там его… Василько? – снова захихикал Он. – Ладно-ладно, не хмурься, моя радость. На Байкал, так на Байкал. Мне любовные разлады по душе, особенно, когда наказывают таких, как он – не подступишься, он даже голоса моего не слышит, вообрази, какая цельная душа!
       Сатана посмеивался.
        – А ты… не подурнела даже, бледная, правда… Но это – чепуха, на воздухе порозовеешь снова. Ладно, летим…
        И вот… я в моём доме на Байкале. Здесь уже ночь, это на Москве значит, день догорает, вот как… почти сутки не унимался Нисюрлиль…
       – Ты… спи теперь, – сказал Диавол, «добрый», словно мой родной дядюшка. – На, огня тебе в очаг, чтобы не мерзла, а то отсырело тут всё, пока не было вас. Эти, твои люди, правда, подновляли, солнцу открывали, но без человеческого тепла любое жилище хиреет…
       Очаг и, правда, запылал жарко в тот же миг.
       – Одежд принесу, будет во что одеться. Богиня не должна эдак, голодранкой ходить худущей. Всё, спи!
       Я и заснула. И спала, должно быть, сутки, а может, и более. Потому что проснулась от голода, и даже слабости. Но и об этом позаботился Люцифер – возле меня на вышитом покрывале лежали сочные фрукты, лепёшки, всё для того, чтобы восстановить силы.
        На рассвете я вышла из своего дома, одетая в белое платье, вышитое золотом и алым шёлком спереди, причёсанная и полная сил, знала, что предстану перед моим племенем. Они ждали, потому что видели дымок от очага курившийся над домом, и, увидев меня, счастливо воздели руки, приветствуя. Я, улыбаясь, простёрла руки над ними и сказала:
         – Здравствуй, мой славный народ! Надеюсь, в разлуке вы остались благополучны и здоровы. Я вернулась, чтобы как прежде защищать и оберегать вас. Чтобы освещать вам ночь и согревать ваши дни!
         – Приветствуем, наша Богиня! – радостно закричали они.
        Их вождь вышел вперёд, рядом шла его жена, и несла на большом блюде угощения для меня: лепёшки, вяленую рыбу и мясо, молоко. Они опасались даже близко подходить ко мне, оставили всё это шагах в десяти с земным поклоном, глядя на меня с восторгом и ужасом. Уверена, они знают, Кто приходит сюда время от времени, и, глядя на общение Богини с Диаволом, рисуют себе собственные мир. Такой, каким он и является на самом деле, где Свет и Тьма рядом. Хотелось бы остаться всё тем же Светом…
       Не пошло и пары дней, как на Байкал явился Орсег, да не один, а в компании Викола. Выйдя на берег, они помаячили мне снизу скалы, пришлось слететь к ним. Сколько я не летала, более года, в Москве я не позволила себе этого ни разу, чтобы не быть застигнутой никем в большом и многолюдном городе. Это Огнь ничего не боялся, летал, как ему хотелось, тоже через сады и огороды, конечно, но всё же летал, я же сидела бескрылою курицей…
        – Приветствую, друзья! – радостно воскликнула я, опустившись возле них.
        – Привет и тебе, Аяя! – Орсег раскрыл объятия, я позволила ему легонько прижать себя к груди. – Вот, привёз тебе Викола, желает напроситься на постой. Примешь?
       Викол смущённо немного взглянул на меня.
         – Что это ты, Викол, вдруг на Байкал решил податься? Ничего не произошло?
       Виколу, очевидно, было неловко, словно он не ожидал чего-то, или ожидал иного или вообще не думал, что станет тут делать, когда приедет.
        – Да я… не то, что бы… я…
        Но за него ответил Орсег:
        – Разочаровался Викол в Вералге, – будто бы помогая ему, сказал Орсег, усмехнувшись, хлопнул в плечо. – Я всегда говорил, она – ведьма, как можно её терпеть? Так вот, в ней разочаровался, а тобой очаровался. Взмолился прямо-таки, чтобы я к тебе его отнёс.
       Викол даже задохнулся, а я лишь хлопнула Орсега по плечу, чтобы глупостей не болтал, не смущал Викола, который мне всегда представлялся почтенным, если и не старцем, весьма пожилым, на это Орсег только рассмеялся.
        – Ну, что ж, милости просим! – сказала я.
        Подала им руки, и мы легко поднялись наверх скалы, а ведь когда-то я этого не умела, когда-то только сама могла летать… Но этого я не помнила, Арий рассказывал мне, то было до Завесы, получалось, после неё я стала сильнее…
       …Я и, правда, был смущён, я принял решение отправиться вслед за Аяей на Байкал, а я не сомневался, как остальные, что она здесь, сразу, как узнал об том, что она подалась из Москвы. Я собрал свой нехитрый скарб: книги, какую-то одежду, в основном шубы, тёплую обувь, немного злата, сколь нашёл, злато лишним не бывает, и, главное, книги. Мех получился немалый, Орсег, который явился на мой зов без промедления, услышав мою просьбу, долго и удивлённо смотрел на меня, но вопросов задавать не стал, а вот на мех посмотрел с сомнением и сказал:
        – Промокнет всё.
        – Н-да… об это я не подумал… – сказал я, почесав в затылке. – Но ладно, просушим…
        – Просушить… это, конечно… Что у тебя там? Книги, небось? Гляди, пустые пергаменты привезёшь.
        – А ты поспешай, – сказал я, пожимая плечами. Что же мне теперь, книг с собой не брать? Там, на Байкале, не то, что раньше, ныне городов нет.
       Но на это Орсег только рассмеялся.
       Потом он расспрашивал меня о причинах такого неожиданного решения, но мне недосуг было объяснять, мне казалось, Вералга бежит сзади и, если поймает, непременно убьёт. Сам не знаю, почему я так думал, но именно это всё время приходило мне в голову.
        Вот и пришлось нырнуть с Орсегом и теперь выходить с ним на берег похожим на большого мокрого индюка, думаю, Аяя так и подумала про себя, увидев нас. Но я готов был к тому, что она и на смех меня поднимет, хотя чувствовал, что она делать этого не станет, каким бы смешным я ни выглядел в её глазах.
        Здесь, на берегу Байкала, Великого их Моря, где она родилась некогда, на воле скал, ветра, волн, она выглядела совсем иначе. Не маленькая и хрупкая, как в окружении домов и толстых стен, но высокая, вольная, сильная, со свободно льющимися волосами, с не сходящей улыбкой, казалось, за спиной у неё крылья, сияющая. К тому же, в удивительно красивом платье, сшитом не по теперешней моде, но моде тех, что нашивали здесь во времена Галтея, Марея и самой Аяи. Она не держала глаза долу, как было принято на Руси, и в Европе, она смотрела в глаза открыто и улыбалась смело и легко и без смущения, приветствуя, обняла меня и Орсега. И в воздух подняла нас, вознося на скалу, с которой к нам слетела, и мы увидели большой кругло построенный дом, обтянутый шкурами белой лисы, и ещё два, стоявших немного ниже – покрытых медвежьими и волчьими шкурами, и еще два – лисьими. А под склоном скалы, до самого леса простиралось поселение, небольшое, но и немаленькое, из таких же вот круглых домой из брёвен, но поменьше и без покрывающих их шкур, с отверстиями в кровлях, через которые курились дымы очагов.
        – Аяя тут Богиня у них, – с улыбкой сказал Орсег, подмигнув Виколу. – Как некогда в Элладе или Кеми. – Я рад, что ты вернулась сюда, Яй, не место тебе в нынешних городах Руси или Европы.
       Конечно, Богиня, кто ещё?.. Такой она и глядела, такой её нынче видел и я, но помнил и прежнюю девочку, старательно постигавшую науки, которым я её учил…
         – Дома Рыбы и Дамэ, и вот те два пустуют, можешь занять любой из них, пока тебе построят твой, это быстро, дня два-три не больше, – сказала Аяя.
         – Они станут строить мне дом? – удивился я.
        А Орсег только посмеивался, поглядывая на меня, он-то знал здешние правила, успел разобраться.
         – Конечно, теперь же и попросим, – как ни в чём, ни бывало, сказала Аяя, сияя. Она всё время сияла, даже, когда не улыбалась, даже когда не смотрела на меня вовсе.
         Она угостила нас местной трапезой: рыбой, запеченной с овощами, вроде репы, и травами. Лепёшки белые, даже вкуснее, чем где бы то ни было, впрочем, я сразу вспомнил, на Байкале и прежде хлеб был очень вкусным, пшеница вызревала за лето славная. А овощи тоже из прежних, но одичавших за тысячи лет, Аяя с Рыбой и Дамэ, оказывается, приложили немало усилий, чтобы найти тут остатки всего этого и научить здешнее племя всё это выращивать. Они, эти люди, оказались выходцами вовсе не из этих мест, Аяя, смутившись, не захотела говорить, откуда, сказал Орсег:
        – Островитяне они, Вик, с того самого острова, что я навеки потерял в океане, но я помню их отлично. Вот только, как из той дали удалось перевезти сюда всё племя, ума не приложу. А может быть, всё одиннадцать веков и перебирались, а, Яй?  – он пытливо посмотрел на Аяю, но она только отвернулась. Орсег перестал расспрашивать. На том морской повелитель на сегодня и распрощался с нами, пообещав привезти новостей.
       Дом мне и вправду выстроили очень быстро, и вскоре я зажил в нём, что стоял немного ниже домов Дамэ и Рыбы, и обтянут был шкурами росомахи. Но вдвоём мы с Аяей оставались всего один день, в течение которого она, слетала в лес, пригнать своим людям зверей для охоты, а после мы с ней трапезничали вместе тем, что нам приготовили её люди. Она объяснила, что не готовила здесь сама исключительно потому, что они и умолили её оказать им честь кормить её, как было в то время, когда она была их Богиней на острове.
         – А всё же, как ты перевезла сюда почти три тысячи человек? Орсег сказал, они жили на острове в южном полушарии, это же тысячи и тысячи вёрст.
         – Перевезли чуть больше двух с половиной тысяч, это уж прибавились за пять лет, – сказала Аяя.
        – Ну пусть так. Всё же, как?
       Аяя вздохнула, поднимаясь из-за стола, ибо стол мне тоже сделали, а были мы в моём новом доме, где я должен был ночевать только во вторую ночь. Вчера мы ужинали у неё в дому, сей день она пришла ко мне.
        – Не расспрашивай меня о том, Викол, это… не надо этого знать никому.
        Это было странно, до сих пор Аяя была всегда очень открыта и откровенна. Я не стал настаивать.
       А наутро наше поселение пополнилось Дамэ, его, как и меня принёс сюда Орсег. Аяя обрадовано обняла его, смеясь, и хлопая по плечам, спросила, где же Рыба. Но он ответил только, что Ван попросил её остаться с ним.
        – Вон, как… И… Как… как… он? Как он сам? – спросила Аяя, грустнея и отворачиваясь, чтобы мы не видели её лица.
        – Что спрашивать, как? – немного нахмурился Дамэ. – Кажется, ничего неожиданного не может быть в том, как он. Ты… Пусть он виноват, но разве надо было так-от?
        – Не надо… и сомнений нет, что не надо… – нахмурилась Аяя, бледнея. – Но… я… всё отняли у меня, я готова была пожертвовать свободой ради того, что… что у нас с Ваном было. Но… он решил иначе, за нас обоих…
       Она вздохнула, словно превозмогая слезы, мне еще предстоит привыкнуть понимать ее.
        – Не надо, Дамэ… не надо заставлять меня объясняться, я не смогу объяснить, чтобы вы могли уразуметь. Вам никогда этого не понять. Не понять никому, кроме женщины, у которой отняли дитя... и человека, которого обманули во всём… потому я не могла оставаться дале, а Ван… не отпускал. Вот и… рассердилась я.
        – «Рассердилась»… Сатана только и ждёт, когда мы не владеем собой, чтобы подвернуться. Как ты не понимаешь?! Уж ты-то, кажется, должна уже понимать!
        – Понимаю я… но…
        – «Но»! «Но»! Ты слышишь, Викол, «Но»! – я впервые видел Дамэ таким возбуждённым и рассерженным, и впервые слышал, чтобы он так говорил, с кем бы то ни было, тем паче с Аяей. – Боги… Аяя, зачем ты распахиваешься? Раскрываешься Ему? Он вползёт так, что ты не заметишь, пока уже ничего не сможешь изменить. Подумай, прежде чем снова звать Его.
        – Хорошо, Дамэ… я и сама думала, но… Он является Сам, когда Ему вздумается.
      Дамэ кивнул.
       – Потому я и явился сюда. Охранять тебя стану от Него.
       Аяя улыбнулась на эти слова и снова обняла его.
       Так мы и зажили здесь, на Байкале, который теперь был совсем иным Байкалом, только солнце, воздух, и впрямь наполненный волей, и само Великое Море оставались прежними. До самой зимы всё было однообразно и спокойно, пока нас не посетила Басыр со своим обычным облётом и тогда Аяя спросила её, не слышала ли она как там на Москве. Басыр вскользь взглянула на неё своими блеснувшими на миг раскосыми глазами, и сказала, мгновение поразмыслив:
      – Ничего особенного, о чём стоило бы рассказать. Живы да здоровы, приветы шлют.
       Орсег тоже особенных новостей не принёс в свою очередь, сказал, что видел Вералгу, и она сказала ему, что всё благополучно и ладно, что Ван живёт-поживает, да добра наживает. Дескать, без дрянной жены, и добра сразу больше стало едва ли не во всей Москве. Говоря это, Орсег посмеивался, поглядывая на Аяю. Она лишь вздохнула:
       – Вот и… слава Богу, – но горло дрогнуло при этом, выдавая волнение.
      Мы с Дамэ переглянулись невольно, Орсег при том только посмеивался, угощаясь левашами с черемшой.
      Всё так и текло спокойно и размеренно, Сатана, действительно, появлялся за это время несколько раз, но Дамэ неизменно оказывался рядом, и хотя Диавол не видел и не слышал его, но именно поэтому Дамэ мог помочь, так он мне и говорил: «Встреваю в разговор и останавливаю её от необдуманных слов, а то ведь одно слово за другое, и готово – Он цепляет и тянет за собой». Что ж, Дамэ виднее.
         Зима подкатилась к середине, когда в один из дней Аяя неожиданно пропала. В этот день мы в полной мере почувствовали своё бессилие перед теми силами, что нам неподвластны и даже пред теми предвечными, которым дано больше, чем нам самим. И нам пришлось терпеливо ждать, прежде чем мы узнали, что же произошло…
         А тем временем на Байкал явились Арий и Эрбин, прилетели на своём самолёте, исхудавшие и усталые донельзя, и я подумал, удивительно, как мы снова собираемся все вместе, интересно, надолго ли? Туземцы унесли на руках их самолёт со склона, чтобы не снесло ветром, при этом проявляя самое искреннее почтение даже к изрядно потрёпанной деревянной птице, что говорить об тех, кто прилетел в ней. Тут мы и поняли, что два дома из лисьих шкур были их, великих байкальских близнецов. А сами Арий и Эрбин, не в силах даже есть, свалились богатырским сном аж на трое суток, успев только спросить, где Аяя и не получив от нас ответа, потому что мы не знали, куда она пропала внезапно и без предупреждения, оставалось только надеяться, что с ней не произошло никакой беды…

     …Правда, всё произошло так неожиданно, что я не имела возможности даже слова молвить моим друзьям. Ночью в самой середине зимы, вскоре после Солнцеворота, или, как считали теперь всюду в Европе и на Руси, на Рождество, в моём доме оказался нежданный гость – малюсенький большеухий мышонок, но он не собирался грызть лепёшки или полакомиться молоком, оставшимся в кувшине, он явился с посланием. И не просто, а предсмертным… Спрашивается, было ли у меня время предупреждать моих близких?
        Я не стала ни раздумывать, ни взвешивать, опасно ли мне снова звать Люцифера на помощь, я бросилась к Нему за помощью, позвала и тут же перенеслась туда, откуда было доставлено послание – в Москву, в темницу, где, оказывается, уже несколько месяцев держали Нисюрлиля. И никто, ни Басыр, ни Орсег не сказали об этом. Неужели они не знали? Чуть не плача подумала я.
        Какая причина была к тому, чтобы его заточили, не имеет значения, но он… не собирался выходить отсюда, и теперь его ждала казнь. Это живо напомнило мне Ивуса, и страшно резануло по сердцу.
        – Нисюр!.. Боже мой… Боже мой… Нисюрлиль… – прошептала я, остановившись в шаге от него, не решаясь броситься сразу же на шею, думая, а что, если он избит и ранен и я причиню ему боль? Исхудал и изможден, глаза горят нездоровьем. Всё правда, он в темнице и ждёт казни...
        – Не сразу казнят-от, – улыбнулся Нисюрлиль, глядя на меня, и, тоже не делая попыток подойти, словно не решаясь, ему и сделать это было непросто, он был в железе, но не избавлялся от него, хотя мог без труда сделать это, – Вначале пытки. Завтра начнут. Вона, скоро рассвет, хорошо, что зимой ночи так длинны, я не чаял не то, что увидеть тебя, но даже до казни дожить… Ты… похорошела, – он улыбнулся так, словно смотрел на солнце. – Очень похорошела… Должно быть, тебе хорошо там…
       Он всё же шагнул ко мне, громыхнув цепью и грубыми кандалами, это его движение и меня толкнуло навстречу ему.
        – Нисюр, милый! – я прижалась к нему всем телом, несмотря на затхлость и сырость темницы, на то, что в баню его, конечно, никто не водил всякий день, потому его покрыла грязь, несмотря на это он пахнул своим милым мне телом больше, чем его нечистотой. – Милый… Почему ты здесь? За что?! Боги, за что тебя могли кинуть в темницу? Неужели кто-то дознался о подмене?
       – Нет-нет, с Митей всё хорошо. Всё хорошо, – улыбнулся он, прижимая меня к себе, и погладил по волосам, зажмурившись от удовольствия.
       Я не могла видеть его лица в этот миг, я просто всё это чувствовала.
       – Летим отсюда, прошу тебя? – попросила я.
       – Нет, Яй, мне незачем выбираться отсюда, если возле тебя мне нет места. Нет… никуда я не полечу. Пусть пытают, пусть топят и жгут, пусть вывернут все кости, а после разорвут на части, мне это только доставит радость, хотя бы не стану думать, как прожить следующий день без тебя. Нет, Яй, никуда я не полечу. И… спасибо, что откликнулась и так быстро…
       Он отодвинул меня, чтобы посмотреть в моё лицо, погладил пальцами по лицу, по шее, качая головой.
        – Мы все выбираем, мы выбираем на каждом шагу, и ты выбрала. Свободу, не меня. Но я не могу мириться с этим твоим выбором. Значит, я умру…
       Надо же, что взял себе в голову, наверное, в темнице этой надумал. Тогда я уже в отчаянии обернулась по стонам, мысленно вызывая Люцифера. Он Сам не появился, но уже в следующий миг мы вместе с Нисюрлилем оказались в нашем доме.
        – Как тебе не стыдно… – проговорил Нисюрлиль, усаживаясь на постель, и потёр запястья, на которых были красно-чёрные многодневные раны и ссадины. Вот на что мучил себя?..
        Я села рядом с ним, взяла за руку.
        – Надо смазать, – сказала я.
        – Не надо ничего, само заживёт, – Нисюрлиль отнял руку.
       Я встала, я знаю, где у нас были снадобья, а потому встала и сходила за ними, Нисюрлилю хватило здравого смысла позволить мне обработать свои раны и перевязать. Пока я мазала его бальзамом, он шипел и морщился.
        – Ну вот… теперь хорошо заживёт.
        – И на том спасибо.
       Я убрала все баночки в ларчик и заперла его, мы всегда так делали с Рыбой, потому что при неумелом обращении все они могли стать опасными.
        – Что, улетишь теперь? – спросил Нисюрлиль, вкось взглянув на меня. – Учти, едва ты улетишь, я вернусь в темницу.
        – Вот так?
        – А ты как думала? Я готов был умереть, но ты прилетела ко мне. Зачем, Яя? – теперь он смотрел уже прямо и так, что солгать нельзя. – Если ты не любишь меня и не хочешь со мною быть, почему прилетела? Зачем?
       Я пожала плечами.
        – Не знаю… первое, о чём я подумала, это сейчас же спасти тебя. Ты… мне дорог, ты отец моего сына… – у неё дрогнуло горло, и голос осип, – нашего мальчика, я… Я… люблю тебя, все же… и, похоже, больше, чем ты меня.
        – Лжёт она, – вдруг вмешался Люцифер, появляясь около нас.
        Он стоял напротив, как раз возле того столика, на котором стоял ларчик с лечебными снадобьями.
         – Она к любому бы полетела на помощь. Скажу больше, кошка застряла бы иде, и позвала, Аяя и тут явилась бы спасти.
        Диавол щелчком открыл замочек ларца, достал один из пузырьков, с каплями дурмана, между прочим, и произнёс, взглянув на Нисюрлиля с ухмылочкой.
       – А ты… всё-таки человек. Какой-никакой… Правда, меня вот слышишь только когда она рядом, как проводник для меня. Вот ты думаешь, она чистая и прекрасная, Богиня Любви, твоя жена, мать твоего сына, мальчика, что станет избавителем твоей Руси, что она, эта чудесная женщина любит тебя, потому примчалась за тридевять земель. Но она всего лишь тебя пожалела. С самого начала и тем паче теперь. Как… какого-нибудь оленёнка! – Люцифер захохотал.
       От этого хохота Нисюрлиль вздрогнул, выпрямляясь, словно его хлестнули бичом. Я только сжала незаметно его локоть, да, я подверглась Сатане, но ты не слушай Его, не слушай…
       Нисюрлиль выдохнул, на скулах вспыхнули пятна, он словно встряхнулся и произнёс непринуждённо:
        – Что ж… Ничего обидного, на то и Селенга-царица.
       Люцифер выпрямился, лицо подурнело, на нём проступила злоба, и вместо прекраснейшего юноши на нас глянул злобный старый калека. Зашипев, он смахнул ларец со стола, всё рассыпалось, разлилось, разлетевшись по полу.
Глава 3. Игры Сатаны
        Разноцветные капли поблёскивали на полу, жаль, конечно, мы вместе с Рыбой собирали травы и готовили снадобья, вымачивали, варили, настаивали, строго соблюдая не только время каждой «процедуры», но и фазы Луны, время года до дня, и время суток, что-то положено было собирать на рассвете, другое в полночь, а то при дожде и никак не в сушь, а что-то только ежли стояло не менее седмицы сухих дней, что-то сразу из-под снега, но токмо ежли растаял он не ранее Весеннего Солнцестояния. Так что сбирали мы это всё на Байкале и готовили не один год и много по-настоящему чудодейственных средств. Но… зато никто и не отравится.
       Сатана исчез, как и не бывало, а мы с Нисюрлилем остались вдвоём. Стало тихо, только с улицы долетали звуки раннего утра, проскрипели мимо какие-то телеги, собаки начали утренний перебрёх, приветствуя утро, перекрикивались, наверное, через улицу какие-то бабы, пока на них не прикрикнул мужской голос, город просыпался, скоро и небо начнёт светлеть сквозь низкие облака. А у нас на Байкале небо почти всегда ясное…
        – Нисюр… можешь показать мне… нашего… сына… нашего мальчика? – тихо проговорила я, дрожа, потому что думала об этом все последние месяцы. Только об этом, только о нём и о том, как он там растёт, наш малыш…
       Нисюрлиль посмотрел на меня.
        – Яй… может быть… не рвать себе сердца-то?
        – Не рвать? – вздрогнула я.
        – Д-да… Я и то перестал наведываться, как увидел, как он… улыбается… трудненько перестать думать, что он… мой сын. Наш сын. Так то я… а тебе… тебе труднее, по-моему?
        – Покажи, Нисюр? Прошу тебя… прошу… тебя…
        Он кивнул со вздохом, взял меня за руку и мы оказались в той же просторной горнице, что и прежде, когда он в первый раз показал мне его здесь. Мамка как раз мыла его и переодевала, ласково приговаривая, похлопывая любовно и подбрасывая, и лицо у неё при том светилось, добрая женщина... Он очень подрос, мне показалось, едва ли не вдвое, потому что вспоминался он мне таким крошечным, а стал уже справным малышом, глядел на мамку и улыбался румяным ротиком, блестя весёлыми тёмными глазами, протянул к ней ручки, к ней… не ко мне...
       Сердце тукнуло и бросило мне жаркую волну в лицо, хлынув слезами из глаз, я зажала рот, удерживая рыдания. Нисюрлиль прижал меня к себе, и мы вернулись домой. Он гладил меня по плечам, целовал мои волосы, прижимая к себе.
        – Говорил же… Говорил, что… тяжко, Яй…
       Я не могла успокоиться долго, уж рассвело, когда нашла в себе силы умыться и перестать всхлипывать, заливаясь новыми волнами слёз. Услышала нас Рыба и прибежала сюда, наверх, захлопала руками, как крыльями, обнимала меня, радостно вскрикивала, то отпускала, то снова обнимала и меня и Нисюрлиля.
        – Освободили! Освободили! Ах, ты, Васятка! Хороший! – она сгребла его. Даже он в её большущих руках показался небольшим, тонким. – Это же надо, касатка, в чём обвинили его, Васю нашего, что и тебя, и Викола порешил, от ить! И Вералга ишшо наболтала невесть што… Ох, касатка, от хорошо-то, што ты явилася, энти всё и поняли и отпустили! Нешто можно без вины людей в темницы кидать?! Ох, касатка, от натерпелися мы тут страху! Што ты!
        – Что же ты не прислала весточки-то, Рыба? – сказала я. – Ну этот, ладно, упёрся, а ты? Ты-то?!
        – Дык я… даже што-то… и правда, почему не послала весточки… Токмо… откуда ж было знать, што ты можешь явиться-то, Аяй... – хлопая босыми глазами, сказала Рыба. – Ты же, как он не можешь перемещаться… ну я… Думала, што будешь мучиться зря, а всё кончится само собой, ить не могут же  иво засудить-то, ить это вовсе буит… какая-то дикось…  вот и… подумалось: разрешиться всё, тогда и рассказать мочно… а… а ты… как ты узнала? И явилася! Как смогла-то?.. Дак… што вы тут-то, давайте-ка вниз, угощу, чем Бог послал, есть что поесть, хоть и одна тут с деушками, а стряпаем как надоть. Ждали кажный день, кажный день, што Вася воротится, штобы было чем угостить.
        Мы спустились в трапезную, Рыба и одна из сенных принесли одно блюдо за другим, и с левашами, и со снетками, большой пирог с белорыбицей, холодное мясо, пока я не остановила:
        – Куда ты, куда, Рыба, уймись! Куда столько?! Хватит.
       Но Рыба посмотрела через плечо, качнув головой:
        – Тебе можт и хватит, а Вася-то мущина, ему што два пирожка, ты смеёсся?
        Я не стала спорить, Нисюрлиль только посмеивался и принялся за еду с удовольствием и даже с какой-то радостью. Мне показалось, он полдня утолял голод, али, быть может, нарочно время тянул? Думал, что я тут же назад унесусь, что ли?
        – Нисюр… тебе тут теперь нельзя оставаться, уж обнаружили, поди, что ты… сбежал. Искать станут, сюда первым делом придут, – сказала я.
       Он только выпрямился, утирая, даже скорее оглаживая с удовольствием, бородку.
        – Увидят кандалы неразомкнутые на полу, вопить примутся, крестясь, прочь побегут, не зря ведь и в баальстве обвинили меня, – усмехнулся Нисюрлиль.
        – Всё равно опасно… Нисюр…
        – Может и так… Но, Яй, мне всё одно без тебя не жить, так что... Вот спасибо за радость видеть тебя, да Рыбе, конешно, земной поклон за угощение, – он приложил руку к груди.
        – Аяя, да ты што, уже коли вернулась, так… – заговорила было Рыба.
       Но Нисюрлиль взглянул на неё, она осеклась и подхватилась уходить.
        – Я эта… я што ли… пойду… э… погляжу, там… э-э брюкву перебирать сели, так ить гнилья набросают, попутают, за всем глаз да глаз… Хозяйство… оно ить небрежения не терпит…
       И скрылась за дверью. Нисюрлиль улыбнулся.
         – Ох и объелся я нынче, и чего набросился, вроде и не голодный был… – выдохнул Нисюрлиль, отодвигаясь от стола и вытирая пальцы рушником.
         – Нисюрлиль, надо убираться отсюда, – повторила я.
         – Это ты с собой зовёшь, на Байкал? – он развернулся и посмотрел на меня, то ли улыбаясь, то ли сердясь, словно не верил, что я могу позвать, будто и не ждал этого. – Али не доверяешь мне? Больше не доверяешь, потому и любить не можешь?
        Я только рот открыла ответить, что зову, несомненно, как иначе, как ещё ему спасаться? Да и люблю его, милого, что притворяться, не уйдёшь от этого, люблю… Жить, как прежде… не знаю… не знаю, что будет дале, Бог покажет, а что до остального, главное теперь не это...
        Но едва открыла рот, собираясь ответить, как рядом с нами оказалась Вералга, бледная и даже какая-то взлохмаченная, притом, что я ни разу не видела её неприбранной. Мы с Нисюрлилем обернулись оба, растерянные, едва ли не напуганные.
        – Ишь ты… Она… она, конечно… конечно, конечно… здесь… кто ж ещё… сам он не стал бы выбираться… ни за что…. А, ну! – она схватила его за руку.
        – Да ты что?! Никуда я без Аяи не… – отпрянул Нисюрлиль, вырвав руку.
        – Ладно уже ломаться! – прошипела Вералга. – Стража сюда идёт! – она дёрнула нас обоих за руки…
       …И вот мы уже в доме Вералги, али не в её доме, но обстановка как у неё вроде... Я удивляюсь, как она посмела, как набралась смелости явиться ко мне, и вот так ещё, самовольно, хватать меня за руки! После всего, что натворила, что наговорила…
        Я вывернул руку из её пальцев, цепких и сильных, и ледяных при этом. Аяю она сама оттолкнула, отчего та, едва не упала, споткнувшись о лавку. Вералга накинулась на неё с криком, даже рыком:
        – Ты! Ты, паршивая лживая тварь! Девка!
       И обернулась ко мне, сверкая злыми зубами:
        – Она лжёт тебе, лжёт, а ты слушаешь! Как ты глуп! Как все мужчины, как видите её сладкое личико, так и таете! И ничего не видите иного! Люцифер! Забирай свою девку! Свою шлюху! И не пускай больше к нему! Ты обещал! Обещал мне! Почему она явилась?!
        И Аяя пропала в тот же миг. А я бросился на то место, где она только что была, но опоздал, опоздал, её не было здесь уже. Я развернулся к Вералге, готовый придушить её, проклятущую ведьму.
         – Ты… злобная ты… злобная ведьма! – вскричал я, едва-едва удержавшись, чтобы не вытрясти из неё её подлую ледяную душу.
        Но она вдруг повалилась на колени, воздевая руки ко мне. Я отпрянул.
        – Убей! Убей, ежли хочешь! – воскликнула Вералга. – Ежли подымется рука твоя на женщину, что нашла тебя! На ту, что выбрала из смертных, разглядела и поняла, что вышнее существо! И…. И на ту, что… что полюбила тебя всей душой! всем сердцем! Так, что потеряла и разум, и волю! Убей! Убей, чем жить так, лучше умереть! Лучше умереть… – зарыдала она, закрываясь от меня, и сползла на пол, сразу превратившись в кучу, состоящую из жестких парчовых тяпок, юбок, рукавов... – Лучше умереть… Я люблю тебя!.. Я люблю тебя… Ван… тебя желаю… только тебя… слышишь, Василько! Люблю тебя, Ван! Василько… люблю… так, что себя не помню… Не помню ни себя, ни мира, ничего и никого… только один ты, ты один… Ты один… один ты… Васи-илько…
       Я опешил, многое я мог ожидать, но только не этого. Диавольское наваждение какое или что? Какая там может быть любовь? От Вералги? Только безумец мог так думать. Да и заподозрить невозможно… хотя, если и возможно было, на что она мне, и тем паче её любовь? Боже мой… взмолился я в испуге, но  Бог молчал. Молчал… не говорил со мной. Почему Диавол всегда рядом, а до Бога не докричаться?.. Моё сердце сей миг лопнет, снова отняли, оторвали Аяю, но ОН не слышит… не слышит…
        – Что ты… что ты молвишь такое… несуразное… – пробормотал я, отшатнувшись и, не делая попыток поднять её, сам без сил сел на лавку, а лавки у неё в доме богатыми персидскими коврами покрыты, как и полы, не мелочилась Вералга никогда, и в Новгороде у неё с Виколом был богатый дом, и в Нормандии. Я и сам любил богатство и роскошь, но мне нищему сироте, простительно, а Вералга… а впрочем, сама Вералга, кто знает, как росла она?
       Вералга опустилась рядом и продолжила со вздохом, подняв плечи, будто бы устало, и едва ли не превозмогая боль:
         – Вообрази, Ван, тысячи лет… Хотя, что я, тебе вообразить сие трудно, ты первую младость живёшь, какие тыщи… – она вздохнула. – Но просто вообрази, ты же умён и тонок, чувствительный и чувственный человек, не болван деревянный… Живёт женщина тыщи и тыщи лет, не зная ни любви, ни тем паче страсти и вдруг в её сердце загорается огонь, невыносимое, всё сжигающее пламя, которое не щадит ничего, ни её, ни её налаженной жизни, ни уважения ближних… Я на всё готова только бы… Ван, только бы ты… ну  чтобы ты… Ты был со мной?
        – Ты с ума сошла? – сказал я, чувствуя, как у меня холодеют виски.
       Она точно сошла с ума, если думает, что я буду с ней, если я оставлю Аяю ради неё. Но Вералга словно предугадала мои мысли и слова.
        – Она не любит тебя, Ван. Никогда не любила и никогда не полюбит. В её сердце всегда был и будет Арий, ты можешь хоть златом с ног до головы покрыться, а он – дерьмом, и он выиграет. Он всегда выиграет. Всегда… Тебя для неё нет. Она живёт тысячи лет и все эти тысячи любит только его. Ради него способна на всё, даже умереть... Больше – опозориться… Всё потерять, унизиться, стать изгоем… что перед людьми, перед своими, перед предвечными… такое уже было. А для неё… для неё ты… Ты для неё ничто… Ничто, Ван, неужели ты этого не понимаешь? Не видишь?  Не чувствуешь? Ты бежишь за ней, как все остальные, как Арий, как Эрбин, как Орсег, или дурак Викол, но она ускользает ото всех вас, ей никто не нужен, никто из вас, все вы для неё… ничто…
        – Хватит, Вералга… – выдохнул я бессильно, не думая спорить, просто не имя сил слушать её. – Это нет так…
        – Не так? Не так?! – вскинулась Вералга. – Как же не так, ежли она всё время притворно бежит от вас всех, этим завлекая, утягивая за собой как омут, как капкан, как проклятая ловушка. Неужели ты думаешь, что она любила тебя хотя бы миг?!
        – Хватит…
        – Не любила никогда… она вообще… не способна. Подумай сам, такая красивая, совершенная, разве могло быть такое, что она любит кого-то, сидит у очага и ждёт мужа?
        – Она предвечная… Богиня, ей и не положено в пещере у очага сидеть, она несёт чудо, свет красоты людям. Они видят её, и в душах их встаёт солнце… – сказал я.
       Вералга выпрямилась, глядя на меня, помолчала некоторое время. Но потом сказала всё же:
        – Ну уж… солнце… Пусть и так. Но тебя она бросила. Едва ты… ты даже не ошибся, ты ничего не сделал такого, что надо было этак… чтобы ты… чтобы едва не умер без неё… А она и не дрогнула – оставила тебя…
        – Я подло поступил с ней, не поверил, что она может верить в то, во что верил я… думал…
        – Ты всё верно думал, Ван, никто на твоём месте не был, никто и никогда не провидел великого будущего своей страны и своего народа, ты пожертвовал всем, самым дорогим ради этого. Никто на это не способен… Никто, ни смертный, ни предвечный, только ты. Ты великий человек и великий предвечный. Быть может, величайший и самый сильный из всех…
       – Замолчи! – простонал я и прижал кулаки к пульсирующим вискам, страдая.
       – Не замолчу! – воскликнула Вералга, и мне показалось, что она превратилась в какую-то жуткую птицу, у которой вместо крыльев тяжелые парчовые крылья…
        – Не замолчу. Это правда. Никто не велик душой как ты. Никто не одарён так, как ты. Никто не обладает такой силой, как ты. Силой души, не токмо, Силой, что входит во всех нас при рождении и открывается при посвящении… Ты – единственный, по-настоящему великий предвечный. Все прочие лишь мелкие существа. Пешки в любой игре, какую бы ты ни затеял…
        – Что ж ты… говоришь-то… – вымученно пробормотал я.
        – Ты видишь, она бросила тебя. Снова бросила. Она всегда будет тебя бросать. Пользоваться и бросать… Хочешь быть её вещью?
        – Хочу… – выдохнул я, понимая в отчаянии, что уже не имеет значения, чего я хочу, ближайшие годы, быть может, сотни лет, мне Аяи не видать, Вералга взяла всё в свои руки, потому что её за руку держит Тот, Кто сильнее любых людей, даже предвечных…
       Господи, лучше бы меня четвертовали…

        Оказавшись в моём доме на Байкале, я не устояла на ногах, потому что Он не опустил меня на землю, а швырнул, как кошку.
       – Ты… Люцифер… ты теперь… Ты слушаешь Вералгу?.. Пусти, пусти меня к нему!
        Но Он лишь захохотал, мягко, как ночная сова, опустившись в середине моего дома и даже не складывая крыльев, которые опрокидывали все, что оказывалось у них на пути.
        – Я никого не слушаю, ты знаешь, – сказал Он. – Но просьбы тех, кто мне отдаётся, я могу исполнить, ежли то мне по нраву. Но ты…
        И вдруг Он схватил меня за шею и придавил к устланному шкурами полу, сдавил несильно, но и это было уже страшно, до сих пор Он не мог прикасаться ко мне, не обжигая рук…
        – А теперь могу… – радостно пошипел Он, отвечая на мои мысли, и сверкнул глазами. – Да, моя милая!.. Ты обращаешься ко мне, и я становлюсь ближе. Всё ближе. Всё ближе и ближе… – прошипел Он, и я услышала, как внутри Него клокочет Ад. – Всё ближе и ближе… Скоро ты проснёшься рядом со мной, раздавленной мною шлюхой… и будешь рада быть моей рабыней. Скоро, совсем скоро, Аяя!
        Диавол захохотал, задирая голову, даже стены дрогнули от его хохота, шкуры, хлопая, выгнулись наружу под давлением волн Его смеха. Он снова посмотрел на меня, торжествующе горя глазами:
        – Твой Ван теперь в руках Вералги, как она просила, через неё я и получу и его. Не думай, что Вералга, что старше и опытнее тебя, а значит хитрее и мудрее, не сможет так улестить твоего глупого мужа. Нет ничего проще… чем чище человек, тем сложнее его взять, но и проще, потому что он бесхитростен и не замечает подлых хитростей в других. И Ван не заметит. Не заметит!.. Ты увидишь, каким я сделаю этого великого предвечного! И что он сделает с вашим миром тогда!
       Он отпустил меня и поднялся, всё так же торжествующе усмехаясь.
        – Остановись! Верни меня к нему! Верни туда! Верни! – воскликнула я, приподнимаясь на локтях.
        – Не выйдет! Его хочет Вералга, и получит ныне. Ты же сама отказалась от него.
        – Нет! Это не так! – воскликнула я, вдруг осознав, что свершилось непоправимое. – Нет, я не отказывалась!
        – Нет, ты отказалась.
        – Ложь! Ты саму меня пытаешься убедить… я не отказалась…
        – Отказалась, – радостно усмехнулся Он, кивая. – Ты отказалась от него.
        – Не смей! Я лишь убралась из Москвы, но не от него… не от него!
        – Не от него? Смешно! А как же защита здесь от него, чтобы он не мог проникнуть? Разве не ты попросила меня об этом?
       Я заплакала, зажимая рот руками, вынужденная признать Его правоту. А Люцифер захохотал, запрокидывая голову так, что выгнул шею.
        – Нет, бросила, не лукавь самой себе. Нашла повод и бросила. Превосходно! Моя любимица! Именно этому я и учу вас всех: думать только о себе, о своих чувствах, только о своих желаниях. И ты сделала именно так! Напомнить тебе, как именно ты сбежала? Ты оставила его одного обнажённым и спящим. И ты не думала, что он почувствует, когда проснётся тогда. Не думала… И правильно, ведь в мире существуешь только ты одна. Так же ты не думала, что почувствовал Эрбин, когда ты бросила его в Нормандии? И Арий, которого ты приказала отправить от себя. Ты никогда не думала о них. Это прекрасно, это то, что камнями пригибает тебя к земле и спускает в Ад в мои объятия. Продолжай так же поступать с каждым сердцем, что откроется тебе, вынимай, и поедай души, чем мельче и суше они станут, тем полнее моя власть!
        – Замолчи! – заплакала я.
        Но он только рассмеялся.
        – Прощай пока, прекраснейшая! Кусай локти, что отдала мне Вана, из-за своего высокомерия и слепоты! Бог шутит над вами, я – нет!
        Я поднялась на ноги, чувствуя необыкновенную слабость и даже дрожа, словно я заболела. Сатана подошёл к выходу и распахнул полог, впуская внутрь морозный воздух, но Он не спешил выходить, обернулся ко мне:
        – Счастливо оставаться! Зови снова. И почаще! Почаще, слышишь? – он растянул в улыбке красные губы, такие красные, словно он только что пил кровь. – Зови! Я буду рад. Очень-очень буду рад!
        Он исчез, но холод остался, и в этом холоде я будто продолжала слышать Его смех, сотрясающий весь мой дом. Боже мой, что я натворила? Неужели Нисюрлиль остался беззащитен? Из-за меня… Господи, лучше бы я вовсе не рождалась на свет, от меня всем только горе...
       Слёзы текли у меня по щекам, на шею, за ворот платья, я села на порог, солнце уже поднялось над горизонтом, и светило теперь ярко во всё небо, от чего оно переливалось от светло-жёлтого до синего, словно всё было из необыкновенных самоцветов. Так одиноко и страшно мне ещё не было, я всех предала, всех предаю всё время, никого так и не согрела сердцем… Всё крупнее и горячее слёзы, они жгут мне веки, жгут кожу, словно сделаны из едкого вещества, не из воды… такое высокое светлое, такое радостное утро и такая чернота в душе…
        – Не надо, Яй, – это Дамэ, он всегда чувствует и слышит своего Создателя.
         Вот и сейчас, он пришёл именно потому, что услышал Его. Он взял меховое покрывало и набросил его мне на плечи.
         – Это именно то, что Он всегда делает. Всегда и со всеми. И я тебя предупреждал…
         – Он теперь возьмёт Нисюрлиля.
         – Он возьмёт только тех, кто отдастся. И никто никого не отдаёт и не спасает, это дело всякой души. Так что не надо терзаться несуществующей виной. Что до остального… Арий и Эрбин здесь, со вчерашнего дня, дрыхнут в Рыбином доме. Кстати, где Рыба? Так и осталась с ним?
       Я вздохнула.
        – Рыба пока в Москве… Не знаю, попросить Орсега перенести её к нам, или лучше пусть она останется с Нисюрлилем?
      Дамэ пожал плечами.
      – Пошли ей весь, ответит, будем знать.
       Будем знать… А может быть лучше, чтобы Рыба была рядом с Нисюрлилем, чтобы… мне казалось, так сохранится хоть какая-то связь между нами, потому что теперь я понимала, что я предала его, он тот, кого я ввела в наш круг, я отвечаю за него и я от него отказалась… Не выдержав, я заплакала, что бы ни говорил Дамэ, а я виновата, как страшно совершать ошибку за ошибкой, всё время поворачивать не туда, открывать не ту дверь, неужели я всегда была такой?.. Голос Сатаны, холодом качаясь во мне, как язык в колоколе, гудел: «Я всё ближе, всё ближе!»…

       Мы проснулись почти одновременно с Эриком, не знаю, как он, но я проснулся от голода. Открыв глаза, я долго смотрел вверх, где в отверстии для дыма было видно ясное и очень светлое небо. Ещё утро, до полудня не менее двух, а может и трёх часов. Я приподнялся, оглядываясь. Эрик тихо спал в двух шагах от меня, лёжа на толстом ковре из шкур, и укрыт таким же покрывалом. Я поднялся, надо отлить…
       Я вышел на волю, интересно, Аяя вернулась или нет? Аяя… неужели… Господи, неужели, я, наконец, увижу её? И не при муже, а снова здесь, на нашей общей родине, на нашем Байкале, где, мне кажется, и силы у меня как нигде и мысли ясны, и сердце бьётся полнее.
       Но вначале не без удивления я увидел Викола, а после Дамэ, он кивнул мне.
        – Аяя вернулась? – спросил я.
       Он долго смотрел на меня, только потом кивнул, но хмурясь при этом и сказал:
        – Не теперь, Арий. Она сама выйдет к вам, когда захочет вас увидеть, – Дамэ говорил как-то необычно строго. Но я не стал спорить.
        Мы дождались только на другой день, а в течение этого дня мы наблюдали её только издали.
        – Мы летели сюда несколько месяцев, а она не хочет с нами говорить, – сказал Эрик, как и я вынужденный смотреть на неё с расстояния двухсот шагов, в то время как местные жители начали строить нам по дому.
        – Говорить… Она даже не смотрит в нашу сторону, – сказал я, покачав головой и размышляя, она не знает, что мы здесь или знает, но не хочет видеть.
        – Похоже… что-то случилось? – Эрик посмотрел на меня.
       Мы узнали, о том, что было в Москве в течение тех месяцев, пока мы добирались сюда, с Ваном и Вералгой, значительно позднее, только когда вернулась Рыба.
       Но с нами Аяя поговорила, собрала всех нас, теперешних жителей Байкала, а надо сказать, здесь дышалось свободно как нигде на Земле, то ли потому что здесь мы были дома, то ли потому что люди, что жили бок о бок с нами, принимали нас так, как мы привыкли со времен первой молодости. И вот мы, четверо мужчин и одна женщина, собрались у костра в один из тихих зимних вечеров, когда не вьюжило, сиверко не завывал в лесной чаще, и вся природа будто притихла, а солнце уже село в густо-синие косматые тучи. Должно в ночь запуржит, не зря так всё стихло, кажется, даже потеплело.
        Аяя заговорила, не глядя нам в лица, она смотрела перед собой, в огонь и говорила, словно ей хотелось поскорее всё сказать и уйти в свой белый дом, почти не видный на фоне такого же беловатого неба.
        – Я рада, Ар, и ты, Эрик, что вы здесь с нами, на Байкале, потому что лучше, чем на родине нигде не может быть. Оставайтесь здесь, сколько вам захочется, или сколько нам позволит судьба. Будем жить все вместе, по тем законам, что мы приняли некогда.
        – Чьей женой теперь ты себя считаешь? – спросил Эрик, неожиданно и не к месту, рискуя всё испортить. Как есть балбес…
        Аяя посмотрела на него, но не ответила сразу, приподняла брови, вздыхая, и после снова уставилась на огонь. Погодив недолго, проговорила:
        – Не будет больше ни мужей, ни жён. Вы можете брать себе жён из здешних, хотите, привозите издали, чем больше детей народится, тем лучше. Я буду вам сестрой отныне, всем вам, как и должно было с самого начала, ибо негоже предвечным соединяться с предвечными, это порождает вражду и споры. Неспособны мы в нашей нескончаемой жизни, как положено смертным, пары свои чтить и сохранять… Не хватает нам сердец на столько времени.
        – Хватает, – сказал я, не выдержав безысходной тоски в её голосе и несправедливого приговора, что она теперь пыталась вынести всем нам.
       Но она будто и не заметила, даже глаз не повернула в мою сторону, бровьми не повела. Эрику ответила, меня не удостоила. Так и не простила, не простила мне злого моего безумия и ревнивой одержимости. Думалось мне иначе, когда я в Москве к ней летал. Но она была со мной милой и приветливой только потому, что была тяжела, счастлива этим, и не думала ни о чём больше. Теперь же… теперь, когда она столько потеряла, то есть, у неё было отнято, чего я хочу?..
        – Незачем говорить теперь о сердцах… Никому ныне сердец тревожить не станем. Ни браков, ни споров, довольно… Довольно, – она посмотрела на нас, обведя взглядом поверх голов, бледна, как тень, на лице только глаза одни, да брови, ни цвета более, ни жизни, бледна, как не была и на одре в Кемете… – Довольно… Не след нам враждовать между собой, мир становится все теснее, и все меньше мест вроде этого, где мы можем быть самими собой.
        – Я не согласен, – сказал Эрик.
        – Никто не просит согласия, – холодно ответила Аяя, не взглянув более на него и ни на кого из нас. – Не захочешь жить в нашем лагере – Байкал велик, людей маловато, но нам, предвечным и без них ладно…
        – Не слишком радушна ты к гостям.
        – А ты не гость здесь, Эр, ты дома, – сказала Аяя, поднимаясь. – Дамэ прошу ночевать в моём доме, чтобы никому не закрались вредные мысли пробраться.
        – Моих вредных мыслей ты не боишься? – усмехнулся Дамэ.
        – Нет, у тебя их не будет, – невозмутимо сказала Аяя, вставая. 
        Что ж… это лучше, чем, когда мы нашли её беременной женой Вана, сияющей и счастливой, как в крепости в том счастии. Теперь вся крепость разрушена, развеяна по ветру... Нет ни счастья, ни уверенности, бездна разверзлась ныне под её ногами… И какая удача, что в том не моя вина, ныне нет моей вины ни в чём… Ничего, хорошо уже то, что мы вместе, теперь выдюжим…
Глава 4. Скольжение в веках
         Годы потекли так медленно, как не могло быть, как никогда прежде не было, даже в моём голодном детстве, когда с рассвета до заката и с заката до рассвета, казалось не дожить в холоде да голоде, под дырявой крышей, али вовсе под открытым неласковым небом, под снегом и дождём. Теперь же… О-о-о… теперь каждый день, растянулся на сто лет. Что говорить о годах, и тем паче столетиях.
        Мои предвидения сбылись совершенно, наш с Аяей сын стал тем, кем должен был, и первым поднял Русь на татар. Больше моя родина никогда не склоняла выю. Внутри неё происходило много всякого, но никто извне уже не мог покорить её, будто память о той победе навсегда вошла в кровь народа, и всем последующим поколениям уже никак нельзя было отступить после того, как Дмитрий, прозванный Донским, поднял Русь на дыбы против врага. Так что наши с Аяей жертвы оплатились сполна, и даже более чем я мог  предполагать, навеки войдя в русскую кровь и плоть…
       Я отпустил Рыбу к Аяе, сам попросил Орсега отнести её на Байкал, когда оказалось, что дом, куда она переместила нас вообще не в Москве, а в Пскове. Здесь мне ничто не угрожало, Вералга, что являлась сюда до меня, изображая ожидающую мужа, молодую женщину, и вот я, муж тот самый, и объявился. Пусть не слышала и не видела чадь, Вералга и для них придумала объяснение: я приехал на рассвете, весь дом спал, услыхала только она, «сердце тукнуло, разбудило!», все поверили.
       Рыбе я сказал на прощание, чтобы присылала мне веси сама.
        – Как же ты, Васенька… што же… А как же… Не сладили, стало быть, с Аяей? Упёрлась, да? Ох… – она грустно покачала головой. – Ну она, конешно… вишь, какова… ай-яй-яй… а ты бы сам. Ты бы не ломался сам-то, сам бы и…
        – Нету мне хода к ней, перекрыт я…
        – Ты-то? Ты всесильный, а она уж не прячется боле, это точно. Ну пообижалась поначалу-то, ты тож понять должон, делов-то натворил, немыслимо… Но простила ить, сама явилась, что ж…
       Я не стал объясняться и рассказывать, как было дело, но Рыба догадалась и сама… 
        – Я сам не могу тебя отнести на Байкал, мне туда закрыта дорога, вишь как… Аяе передай от меня… передай, что… что за Митей погляжу, и что… дождусь, когда Вералгин договор с Тьмой закончится… тогда и… Али… свой заключу, тогда поглядим, кто сильнее.
        А вот эти мои слова не на шутку напугали Рыбу:
        – Ой, нет, Васенька! Токмо энтого не делай! Не делай, прошу тебя! – вылупила глаза Рыба. – Потерпи, послушай меня! Токмо не бери Евойную руку. Токмо не это! Ты видишь, что с Вералгой теперь… рази ж она, добрая женщина, сделала бы такое, ежли бы не позволила Ему нашептать себе? А теперь…
        – А теперь… отправляйся, Рыба, к Аяе на Байкал, и не забывай присылать веси.
        Она кивнула, и мы обнялись с ней, в этот момент из проруби выбрался Орсег.
        – Звали, друзья? Что случилось?..
        Словом, Рыбу я с тех пор не видел, как и всех иных предвечных, кроме Орсега и Басыр, что по-прежнему, как и было заведено законом, облетали всех. Как и Вералга в свою очередь три раза в год, я про себя подумал и не раз, почему никто и мне не вменит в обязанность посещать собратьев. Но, думается, Вералге не нужно было, чтобы я перемещался меж всеми… Мы с нею, переезжали, как принято у предвечных из страны в стану, жили двадцать-тридцать лет и «умирали», или уезжали.
         Я стал мужем Вералге пусть не перед Богом и людьми, но, по сути. Она не решалась подойти ко мне с этим несколько лет, быть может, от меня ожидала проявления желания, но, не дождавшись, явилась как-то ночью, села на ложе, смотрела некоторое время, а после наклонилась и поцеловала. Что было ломаться, коли так теперь была устроена моя судьба?
        Я не любил Вералгу. Даже если бы не было всей этой истории, если бы не жила в моей душе Аяя, я не полюбил бы Вералгу, как должно, как любят жён, я не видел в ней женщину, как ни странно, потому что властность и холодность её не имели ничего общего с моим представлением о том, каковы женщины. Я позволил ей взять меня, потому что она этого хотела, призвав на помощь Союзника, с которым я не намеревался вступать в единоборство до времени, и я терпел, как просила меня милая добрая подруга моя Рыба.
        Несмотря ни на что, Вералге не удалось убедить меня в том, что Аяя не любит меня и никогда не любила, благодаря, в том числе, и весям, что приходили от Рыбы, да и от остальных. Я знал, что Аяя не выбрала себе никого ни в мужья, ни в любовники, и они там, на Байкале, жили все теперь вшестером как семья из сестёр и братьев.
       Я много раз размышлял над тем, как использовала нас судьба, что мы вплелись в историю, оставшись никем не узнанными, и изменить её мы не могли, и, возможно, расплачивались ныне так дорого за свой вклад. И в прошлом предвечные вот так же невидимой нитью соединяли ткани событий, участвуя в них невольно, порождая целые религии, поддерживая, или снося тоны.
         Надо сказать, Вералга несколько раз рожала мне детей, но, потому ли, что мой первенец имел такое большое значение для меня, или потому, что я не чувствовал ничего к Вералге, даже злости или желания отомстить за плен, в котором она продолжала удерживать меня, но я не чувствовал ничего и к нашим детям, просто играл роль мужа и отца и для них, не так это, оказалось, сложно. Куда сложнее быть мужем, когда любишь…
       И еще сложнее не чувствовать, не видеть во сне ту, что поселилась в душе, не звать её, зная, что она не слышит, потому что веси от меня до Аяи могли проходить только через Рыбу…
       Но, несмотря на мою неизбывную тоску в неволе и принуждении, я все эти долгие-долгие столетия не сидел, сложа руки. Я погрузился в науки, и каждый день благодарил мироздание за то, что мне дарована такая необыкновенно долгая жизнь, за которую можно узнать столько, сколько обычному человеку никогда не удастся, каким бы светлым ни был его ум. Но мои изыскания только поначалу были всесторонними, после они приняли определённое направление, потому что во мне зародилась идея как мне освободиться не только от плена, но и от Того, кто помогал Вералге в его поддержании.
        Увлечённый своими опытами и исследованиями, я был вполне верным мужем, но Вералга, оказывается, не верила в это, как бы я ни пытался убеждать её. Она была уверена, что я, не пропускаю ни одной юбки, уже из одной мести ей. Это было не так, мне нужна была Аяя, а не замена ей, я не искал удовольствий на стороне, но Вералга имела собственное представление обо мне и о том, что я чувствую. Моей наукой она не интересовалась нисколько, быть может, будь иначе, она не только стала бы мне ближе, но и поняла бы, что и времени я на похождения по женщинам не имею. В результате по всей Европе немало ни в чём не повинных женщин взошли на костёр, подставленные под охоту на ведьм Вералгой. Поначалу я даже не догадывался об этом, пока она сама злорадно не сказала мне.
        – Ну что, очередная твоя потаскуха запеклась на костре. Доволен?
       Я посмотрел на неё, не понимая.
        – Что? О чём ты?
        – Об этой Анне-повитухе, которая сверлила тебя своими наглыми глазами. Вон, сходи на площадь, ещё не весь размели кострище.
        – Не понимаю, причём тут повитуха и я? – сказал я, недоумевая. – И тем более кострище?
        – Её сожгли, эту ведьму! – радостно возвестила Вералга. – Не было никаких сомнений у судей!
        Действительно, множество раз я слышал, что жгли людей, и особенно много женщин за несуществующие преступления, по каким-то диким обвинениям, но поскольку это никак не касалось меня, я мог только сокрушаться их несчастной судьбой и дикой глупостью тех, кто судил их. И вот теперь оказывается, касалось!
        – Конечно, а ты как думал? Ты будешь с девками по полдня и полночи пропадать, а я ничего не стану делать в отместку? – Вералга сверкнула холодными тёмно-серыми глазами, она всегда была удивительно холодна, даже, когда, кажется, ярилась, но искры Ярила не было в ней. – До Аяи твоей мне невозможно было добраться, не то и она бы порадовала мой нос ароматом своей жареной плоти… Но, к счастью, столько лет прошло, ты давно позабыл ту лживую дрянь.
        Но не слова об Аяе тронули меня, ясно, что ей Вералга не угроза, что бы ни говорила, но слова о других женщинах, к которым я не имел никакого отношения, даже не видел их никогда, не на шутку ошеломили меня.
         – Погоди, Вералга, ты хочешь сказать, что в тех городах, где приходилось нам жить, «ведьм» из-за меня казнили? – ещё надеясь, что она скажет: «Нет, конечно! При чём здесь мы с тобой?!».
        Но напрасно я надеялся…
         – Ну… не всех, конечно, они вон, словно колбасы из них после делают, таскают и таскают на костры свои… – хмыкнула Вералга и только потом ответила на мой вопрос. – Погоди-ка, ты сейчас делаешь вид, что не догадывался прежде, что все твои потаскухи оказываются на костре? – прищурилась Вералга.
        – Какие мои потаскухи, что ты несёшь?!
        – Ой, не надо изображать невинность агнца!
       Я смотрел на неё, и вдруг подумал, насколько глубока бездна Тьмы в душе этой женщины… Я жил рядом и не замечал, сколько преступлений она натворила за эти сотни лет. И вот она, моя спутница, моя жена столько лет, уже сотен лет
         – Послушай, Вералга, я не изменил тебе ни разу.
         – Ложь! – вскричала она.
         – Замолчи! – прорычал я, почти бесшумно, чувствуя, что слепну от ненависти. И ненавижу не только её, но и себя.
        Я подошёл ближе, почти вплотную и сказал ей в лицо:
        – Каков бы я ни был, как бы ты не ненавидела меня, но убивать людей…
       Горячая волна захлестнула меня, я вынужден был перевести дыхание, чтобы не убить ее немедля, и договорить:
       – Если ты… ещё сделаешь ещё что-нибудь подобное, я убью тебя, клянусь.
        Вералга отшатнулась, белея. Видимо, в моём лице было столько решимости, что она поверила сразу. Поэтому, почти прижимаясь спиной к стене, она скользнула к двери.
        – Убьёшь… За моё убийство тебя покарают предвечные!
        – Когда узнают, за что я расправился с тобой, уверен, решат, что я сам стал орудием справедливого возмездия, – так же едва слышно, проговорил я. – И бойся, чтобы я не рассказал им, что ты творила, иначе, как бы они сами не казнили тебя.
        Вералга оказалась у двери.
        – Ты… ты… подлый ты изменщик! – заплакала она, и выбежала.
        А в дверь вошла наша семнадцатилетняя дочь, которую месяц назад мы сосватали сыну здешнего епископа. Расширенными от ужаса и отвращения глазами она смотрела на меня.
       – Батюшка, ты… прелюбодей?! – проговорила она.
       – Нет, дочь моя, никогда им не был, – честно ответил я и отвернулся, потому что она была слишком похожа на Вералгу, и в этот момент это было особенно неприятно.
        Я ответил честно, но моя дочь мне не поверила, как не верила и жена, и через три недели постриглась в монахини, отказавшись от замужества.
        С этого дня моя решимость отомстить Вералге уже не столько за себя, сколько за тех, кого она обрекла на страшную смерть, стала нерушимой и острой как клинок, но клинок этот я носил, так тщательно и глубоко пряча, что научило меня притворству лучше, чем любого лицемера. И до чего велик был соблазн позвать Сатану себе в помощники немедленно, что я скрежетал зубами, заставляя себя не думать о том.
        Мы попробовали жить в Америке, но протестанты, населившие её, были куда более подвержены мракобесию, чем католики, а к индейцам ныне было не примкнуть, не доколумбовы времена, когда Мировасор явился к ним Богом и пребывал там столетиями, благоденствуя. То же было ныне и в Африке, где белый человек мог быть или захватчиком и хозяином, или жертвой, но уже не был Богом. Так что снова оставалась Европа, в России после 18 века куда выгоднее и проще стало прожить, если ты немец или какой-нибудь голландец, и вот я, природный русский, притворялся то немцем, то голландцем, то шведом, чтобы в университете мне было проще подвигать свои идеи. Профессору Вернеру все давалось быстрее и проще, чем профессору Василию Ниткову.
        Я не занимался одной научной дисциплиной, нет, идея, владевшая мной, была соединением многих наук и для достижения моей цели, я занимался параллельно геологией, то ботаникой, то физикой, то инженерией и математикой, химией, и снова биологией… Но впереди было ещё много работы и анализа знаний.
          Моей целью было свержение Сатаны, вот к ней я и шёл тайно, не вызывая Его подозрений…

       Мы же здесь, на Байкале, жили и верно, одной семьёй. Мировасор продолжал жить то на Руси, то в Европе, сохраняя свой выбранный некогда статус купца, со временем он стал выходить в первейшие богачи, что делало его слишком заметным, а потому он снова ушёл в тень, переезжал, то в Австралию, то в Америку, где ему оказалось лучше всего. Между прочим, Арит снова присоединилась к нему. Басыр устроила ей хороший урок, после которого финикийка, стала разумнее вести себя и ценить то, что имела. Басыр сделала вот что: она выдала её замуж за очень богатого и старого махараджу, который придерживался самых древних обычаев, по которым жена должна была взойти на костёр вместе с мужем. И после довольно скорой смерти того махараджи, заставила Арит несколько суток дожидаться этих самых похорон, а значит и сожжения, в бессильных слезах и отчаянии. В конце концов, за час до рассвета, Басыр предстала перед нею со словами:
        – Арит, как твои дела?
        Та бросилась к её ногам, но Басыр воспарила к потолку, не позволяя коснуться себя.
          – Вижу, на слёзы ушло несколько лишних фунтов с твоего тела, – кивнула Басыр. – Ничего, то на пользу, жир горит споро, искрит. А твой, поди, еще и чадит, воняет…
          – Спаси меня! спаси, великая и могущественная чародейка! – без голоса  и уже без лица, заплывшего от слёз, возопила Арит. – Спаси! Я буду вечной твоей рабыней!
         – Не надо мне рабов, – бесстрастно взирая на неё, продолжила Басыр.
         – Не оставляй здесь! Умоляю, это так страшно…
        Тогда Басыр затянула молчание, не глядя на новоявленную вдову Арит, стала, не спеша, прохаживаться по её покоям, то выглядывая в окно, за которым благоухал богатый сад махараджи, где журчали фонтаны и ручьи, прогуливались диковинные белые павы, и перекликались птицы. Наконец, подала голос.
         – Запомни этот страх, Арит.
         И подошла к Арит, продолжая:
         – Навсегда запомни, слышишь! Крепко, чтобы вошёл в тебя, в самые глубины твоего сердца и души, – Басыр склонилась к ней, так что косы сползли с плеч вперёд, отчего Арит показалось, что это змеи и если она ослушается могущественной Басыр, они немедля набросятся на неё.
        Басыр всмотрелась в краснолицую и красноволосую Арит. И проговорила так, что голос её и впрямь проник в самую глубину существа Арит.
        – Ежли ты снова егда-либо возьмёшь в свою пустоватую голову хоть одну злобную мысль, я сама сожгу тебя. Поняла?
        – Да! Да! – заикала Арит, поспешно кивая.
        – Так помни!
        Словом, Басыр вытащила её, и вернула в свои чертоги, где сама благоденствовала с Агори, построившим уже несколько великолепнейших городов здесь. Арит сделалась молчаливой и кроткой. И застав её такой через несколько десятков лет, Мировасор спросил у Басыр, может ли он пригласить Арит с собой. На что она ответила, конечно, благосклонно. Так что Мир снова не был одинок.
        Мы же оставались на Байкале, как и Басыр, нашедшая себе идеальную страну, не искали более для себя лучших мест. Только перебрались постепенно выше в горы, и через несколько сотен лет у нас тут, в скалах, подальше от людей, для которых мы снова стали легендами и героями сказов и сказок, было наше тайное поселение. Дома здесь мы выстроили уже своими силами, без помощи людей, Агори очень помог, да он, можно сказать сам тут всё и возвёл в своё удовольствие, не принуждаемый скрывать Силу, с которой легко двигал, откалывал, разглаживал громадные осколки гор, и устанавливал их на заранее задуманные места. Я же управлялся с брёвнами, при помощи Эрика.
        Чертежи Агори сделал и показал нам, Аяя помогала ему, со своим умением рисовать представила нам готовую картину будущего города, потому что чертежи Агори понять способны были не все. С нею он обсуждал каждый дом, направление и высоту, она придумала в своей голове, каким должен быть наш тутошний «город предвечных», так и назвала его, и место сама нашла высоко в скалах, и за лесами, чтобы мы все легко могли сюда попадать разными тайными путями, а люди не могли бы найти. Для этого пришлось убрать часть деревьев, Агори разровнял  площадку, мы с Эриком  поставили  защиту, подобную тем, что некогда окружала наши с ним дома здесь, чтобы никто из людей не мог не только зайти на нашу землю, но даже издали увидеть, потому что люди становились вездесущи, всюду лезли со своими исследованиями и изысканиями, что я вполне уважаю, но в сиюминутности своей спешили давать объяснение тому, в чём ничего не понимали, и часто это уводило их в тупики науки, где они поколение за поколением теряли время, тыкаясь в темноте своего невежества.
        Но хуже было иное, когда достигнув неких открытий, они применяли их во вред себе, так губили многие и многие сотни и тысячи людей всё новым оружием, одержимые идеей власти как ничем иным. Будто дети в шалостях. Это было предметом бесконечных наших разговоров на протяжении всех этих сотен лет, и в нашем байкальском кругу и особенно, когда являлся кто-то из тех, кто свободно перемещался по миру в любую его точку, и приносил нам новости.
          Басыр благосклонно отнеслась к желанию Агори построить для предвечных небольшой уединённый оазис, для каждого дом по его вкусу, и для неё здесь был дом, то есть для них с Агори, они и гостили тут у нас поначалу, а после переехали, когда в любимой ими Индии им тоже не осталось места, как не оставалось его теперь Богам нигде в мире.
        А город наш стал со временем даже прекраснее, чем в первые годы, мы не переставали благоустраивать его, вымостили дорожки, построили лестницы, а наверху скал были площадки для самолётов, которыми теперь никого было не удивить, люди создали свои, поднимаемые в воздух силой мощных двигателей, идея которых когда-то зародилась в моей голове, но так и не была доведена до конца. Пожалуй, единственное, чего я так и не доделал, потому что тогда Аяя оставила меня, и я больше не смог заставить себя вернуться к идее, которая выросла при ней и всем напоминала о худшем дне моей жизни.
        Когда здесь у нас впервые побывал Мировасор, он лишь усмехнулся, оглядев тут все, и сказал, что нечто подобное Агори выстроил некогда в Америке, которую так не звали в те их времена, потому что никто туда ещё не плавал, а мы меж собой называли «заокеанский континент».
        – Но пирамид у вас, понятно, нет. И ваш поменьше, конечно… и, пожалуй, красивее… Там с нами жили наши слуги, жрецы, а вы тут только сами. Хорошо… Позволите бывать у вас? – с улыбкой спросил он.
        – Милости просим! – сказала Рыба всегда добродушная и хлебосольная.
        – А ты что скажешь, Аяя? Я теперь с Арит…
        – Разве Арит мне враг? И ты мне как брат, и Арит как сестра. Только рада, когда нас навещают наши собратья. Хотелось бы вовсе в одном городе каком жить… 
         – Может когда и настанет такое время.
         – Снова будет несвобода там, – сказал я, подразумевая, что меня, и Аяю, летунов, любой город загоняет в клетки. – Так вы здесь дом поставьте, как Басыр и Агори, тоже поначалу только наездами бывали, а теперь всегда у нас. И Эрик без людей жить не может, уходит, а лет через десять, а то через тридцать возвращается.
       Так они и сделали, потому что и впрямь век от века мир становился всё меньше. Перебираясь сюда, Мировасор спросил:
        – А с неба-то не углядят нас людишки?
        – Не углядят, Ар здесь для них пустое ущелье создал, – сказал Эрик. – А ежли приходят всё же, то лишь плутают и уходят, подгоняемые воем волков.
        – Боюсь, скоро и волков не останется и своими приборами они нас и тут найдут.
        – Не найдут, – уверенно сказал я. – У нашей Силы электромагнитная природа, наши волны, волны той защиты, что установлена нами, действует не только на людей, но и на приборы, люди видят то, что мы им показываем, а приборы просто отключаются, перегруженные помехами и всплесками энергии. Так что не беспокойся, это надёжное укрытие, настоящее убежище.
        – Ну да… пока они не придумают ещё какую-нибудь гадость, чтобы выслеживать друг друга, и случайно увидят нас.
         – Пусть увидят! – захохотал Эрик. – То-то их смешным теориям придётся обвалиться тогда!
        – И всех этих умствующих и таких уверенных учёных за собой увлечь! Они ведь даже того, что видят, оценить не могут, если не могут объяснить, просто отворачиваются.
        – Люди не должны так делать, так делают тупые животные! – горячо воскликнула Аяя. – Человек изумительное создание, он должен интересоваться, изучать, исследовать то, чего не понимает, а не делать вид, что этого не существует! Размышлять, а не отворачиваться.
        – Ну, не горячись, не отворачиваются они, изучают, вона, в космос полетели ужо, – усмехнулся Эрик. – Мы с вами и то не сподобились на такое.
        – И людей газами травить и жечь в печах тоже придумали… не отнять, – выдохнула Аяя. – А что до животных… Скоро их на земле вовсе не будет, даже океаны умудрились завалить своей грязью. То, что они живут так коротко, не учит их беречь планету, им кажется, что если хватит на их век и на их детей, то, что будет после, пусть внуки придумают, а самим плевать…
      Мировасор долго глядел на неё, словно размышляя, говорить или нет. А после сказал:
        – Вы знаете, что в мире началась эпидемия, что косит людей почище чумы когда-то, – сказал он так, словно готовился продолжить и эти слова были лишь предисловием.
        Эрик отмахнулся:
         – Ерунда, в первый раз, что ли? Были и чума и сифилис, оспа, холера, какая только гадость не шастала с косой по миру все время… туберкулёз в девятнадцатом веке, потом СПИД объявили чумой 20-го века, ничего, кое-как справились, потом с вирусами весь 21-й век боролись, и теперь победят, люди живучи, вроде тараканов.
        Мировасор взглянул на него, и не стал говорить того, что намеревался, мне стало любопытно, почему, потому что Мировасор вообще словоохотлив и никакой тревоги сроду не испытывал. А сейчас в его глазах мелькнуло именно это – тревога, почему же он не высказал её вслух? Вместо этого он спросил:
        – Что от Вералги слышно?
        Странее вопроса не придумать, будто были какие-то тайны, мы все всё знали друг о друге уже две тысячи лет, как завели эти облёты по три раза в год, так ничто, кажется, не могло уйти от внимания. Но оказалось, могло. Мы все полагали, что Ван и Вералга живут как супруги уже много веков, что поначалу показалось странным, но после все привыкли, и никто уже и не вспоминал, что некогда Ван был мужем Аяи. О том, что её мужем был Эрик мы и то помнили крепче, потому что Эр всё время напоминал об этом, будто рассчитывая на восстановление в правах.
         Но спустя совсем короткое время выяснилось, что всё было и так, и не так. Да, Ван и Вералга продолжали жить вместе, во всех местах изображая мужа и жену. Но вовсе не Вералга, как все полагали, была в их паре главной, каким-то образом Вералга удерживала Вана рядом с собой, но она давно уже была при нём, а не он при ней, как некогда Викол. Он решал, куда они поедут, где и как будут жить и чем заниматься. Собственно, Вералга в основном была домохозяйкой, из упрямства не желая приспосабливаться к современному миру и овладевать какой-либо профессией, высокомерно заявляя:
         – Людишки посходили с ума, что твориться? Всегда, тысячи и тысячи лет женщины были дома, а не терлись целыми днями по городам, зарабатывая деньги. Потому и разврат расцвёл как никогда прежде, теперь и проститутки никому не нужны, обычные женщины хуже прежних проституток, стыда давно нет, творят, что хотят! Это раньше мужчине надо было или жениться или платить, а теперь, от женщин нет отбоя, выбирай любую, когда угодно и на сколько угодно. Да что выбирай, они сами и выбирают. Хочешь на ночь, а хочешь, на всю жизнь!
        Эрик, недавно вернувшийся сюда на Байкал из своего очередного похода к людям, продлившийся на этот раз вовсе года три или четыре, поддержал её:
         – Ты права, Вералга, мне тоже не нравится… Раньше я устраивал себе дом и жизнь на целых двадцать, а то и тридцать лет, купаясь в счастии и благоденствии, а теперь что? Недовольство и претензии всякий день, не женщины, а пилы стали. Причём пилы ржавые и тупые. И пьют ещё наравне, а кто и поболе мужчин способен. Сквернословят, перебивают, хохочут, как портовые девки… Красоты прежней и то редко сыщешь, толстые, али жилистые, как парни... Прямо заговор против мужчин.
         – Вот-вот! – обрадовалась Вералга. – Белые вовсе выродятся вскоре, мужчин холостит эта женская разнузданность.
         – Гнёзд вить вовсе не умеют больше… – «подпел» Эрик.
         – А ты не думал, Эр, что те, кто способен те самые гнёзда вить, просто не хотят их вить с тобой? – вдруг сказала Аяя, обычно не только молчавшая, когда прилетала Вералга, и даже вовсе не выходившая к ней, но сей день, она случайно зашла сюда, в дом к Рыбе, именно, когда здесь была Вералга: Рыба зазвала Вералгу на леваши да ладки, что только-только напекла. Уйти было невежливо, оттого Аяя и осталась с нами всеми. 
        Эрик вспыхнул и вытянулся, метнув взгляд на Аяю:
        – Это ты себя имеешь в виду? – спросил он, и было не понять сразу, он взволнован или рассержен.
        Аяя побледнела немного, но не ответила на его взгляд, поднялась.
        – Нет, Эр, я как раз из тех, кто никаких гнёзд вить не способен, – сказала она. И не глядя ни на кого, вышла из-за стола, направившись к выходу. – Благодарствуй, Рыба, или как теперь принято говорить: благодарю… Пора и честь знать. Будь здорова, Вералга!
         Мы посмотрели ей вслед все, и каждому хотелось сказать своё, я это чувствовал, воздух сгустился, как густел всегда, когда она была рядом. Я сказал бы, что гнезда лучше, чем она, вообще никто свить не способен, и я это знаю как никто, и другие тоже знают, потому что красивее и уютнее её дома нет во всем нашем городе предвечных, да и во всем мире. И сам город как е гнездо, он его задумала, и Агори построил. Но я знал, что она говорит о другом, и по сию пору не простила себе ни потерянного сына, ни отвергнутого Вана, который по её странному убеждению у Вералги был в плену. В последнем мы давно не пытались переубеждать её. Пытались совсем иное делать, но Эрик мешал мне, а я ему. Но и Эриково отсутствие здесь в нашем городе ничем мне не помогало, потому что Дамэ при ней был неотступно, даже псы спят иногда, но чёрт, кажется, и не спал. Рыба добродушно посмеивалась надо мной:
        – А ты не теряй надежды, Кассианыч, и инициативы. Я её, касатку нашу отлично изучила ещё в те, стародавние времена, когда мы два с половиной века под одним одеялом спать ложились. И вот, что я тебе скажу: как тебя никого она не любит.
        – Так разлюбила, похоже.
        Рыба, что полола огород в это время, когда я проходил мимо от дома Аяи, снова возвращаясь несолоно хлебавши. Рыба отбросила пук травы из рук.
        – Ты чё ж городишь-от? Нешто можно разлюбить? Ты вот не разлюбил, а она, что же, хуже тебя человек? Вот все вы так-от… потому и живет одна, – поговорила она, отряхивая руки, в большущих холщовых печатках, всё же и её коснулась цивилизация, давно уже она и руки защищать стала от работы, которой не гнушалась, по-прежнему, и лицо под солнце бездумно не подставляла, и серые веснушки, что крупными некрасивыми пятнами некогда выступали каждый март, теперь покинули её, похоже, навсегда.
       Рыба подошла ближе к плетню.
        – Это век у нас бесконечен, вот што плохо, Арий Кассианыч, не замечает времени. Будь обычная баба, рази ж позволила бы себе столько времени казниться да грехи замаливать, Бога просить не казнить за то, что Диавола в гости пускала.
         – Так Его давно не было… – бледнея, поговорил я.
        Рыба посмотрела на меня, качнув головой с укоризной.
        – Мущины… ежли ты чего не видишь, значит это, что его не существует?
        – Хочешь сказать…. – у меня внутри похолодело.
        – Ничего не хочу. Травы дёргать вот тоже не хочу, а надоть, и ты болтаешь, мешаешь мне работать.
         – Хочешь, помогу? – воодушевлённо спросил я.
        – Чиво? Полоть будешь? Ты?!
        – А что ж? Я могу и очень ловко, – сказал я, перемахивая через плетень, мы их тут делали из привычки, потому что так всегда было в наших жизнях. Но замков, конечно, никаких, в дверях нашего города не было.
        Я закатал рукава рубашки, что вышивала Аяя, совсем как в давние времена, разница была лишь в том, что теперь она вышивала рубашки для всех, кто жил здесь. Но мне всё равно казалось, что мои самые красивые и рисунки самые замысловатые…
        То, что Рыба сказала мне, в корне меняло дело. Получается, Аяя отталкивает меня не потому, что я стал ей так противен и чувствую я всё правильно, не может сердце, настроенное на неё тыщи лет назад меня обманывать, оно едва не разорвалось, когда она была с Ваном в Москве, это да, тогда она любила его и, может быть, совсем не любила меня, и мне хотелось её возненавидеть, и я, может быть, и смог бы, если бы они с Ваном так и жили бы вместе счастливыми родителями чудесного ребёнка, которого я не смог ей дать, хуже, я отнял… Но всё так быстро разрушилось, всё то её счастье, и так страшно окончилось, что ревность уступила надежде, которая сей день, когда мы с Рыбой дергали траву с её грядок, кормивших всех нас тут, потому что за каждой морковиной в города да веси не налетаешься, вот теперь, даже не применяя Силы, чтобы эту самую траву из земли рвать, я испытывал такую радость, что мне казалось, я не один огород, а сто могу прополоть.
        – Ты чего, Арий, чего так взыгрался-то? Сил, я смотрю, девать некуда, так, што ли? Пошли тогда ещё картошку окучим…
       Рыба долго приглядывалась ко мне в этот день, думая о чём-то и только к вечеру, когда мы, разминая занывшие поясницы, сели на завалинку к её дому, спросила:
        – Ты… Кассианыч… неотлучно же здесь с нами уже столь веков… С женщинами, что же, и не знаесся…
       Она вглядывалась в меня, словно хотела без слов понять, потому что я, конечно, не стал отвечать. Слишком хорошо ты хочешь думать обо мне, Рыба, если полагаешь, что я блюду целибат столько времени. Мог бы, я бы, конечно, не стал делать того, что, увы, приходилось: как встарь летал я в города и веси, благо их на Байкале ныне столько, что хоть ежедневно так развлекайся, всех женщин не облетишь, и прежним манером, прикидываясь чуждыми личинами, сходился с женщинами на час-другой… Стали ли теперь женщины доступнее, я не мог сказать, соблазнением я не занимался. А то, что делал, было чуть лучше рукоблудия. Или чуть хуже… Так что нечего мне было ответить Рыбе.
        – Знаешь что, Арий, думается мне, что энто… вредно так-от.
        – Что ж вредно? Тебе не вредно, поди, – я запрокинул голову, прильнув губами к кувшину с водой. Но вода нагрелась на жарком летнем солнце и стала невкусной, потому я больше пролил себе на грудь и на лицо.
        – Што сравниваешь? Я женщина, нам нет никакого вреда, а вам, мущинскому полу… нет-нет, вредно… Так и умом тронуться можно: на красоту глядеть и не трогати. Брат твой правильно монахом не сидит, мотается куды надо.
        – Ты скажи мне лучше, Рыба, двадцать второй век на носу, а мы всё кверху задом грядки полем. Ты почему робота не пускаешь на огород?
       Она лишь отмахнулась:
        – Да выбросила я его, не ндравится мне энто… скоро вместо людей эти пластиковые творения и детей рожать станут. Причём таких, пластиковых. На что им человеки? Вот тут всем конец и придёт, скорее, чем от ваших вирусов новых.
        – Как знать, – вздохнул я. – Может быть, ты права… а может, и нет.
        – Права, чего там. А ты, Кассианыч, давай-ка, форсируй крепость, не то засохнешь на корню, даром што тыщелетний… Аяе я тоже парочку ласковых слов скажу от себя, засиделась она в сестрах ваших, не годиться эдак… И тебя терзать не след, хватит ужо, взялась дурить, понимаешь ли...
        Она бормотала ещё что-то. Потом предложила баню истопить.
         – Да это мы с тобой до ночи будем тут… вон уж закат… – усмехнулся я. – Ты ж электроникой не пользуешься.
         – Сказанул тоже мне, электронная парилка, ты што? Всё равно, што твой робот на грядке. Нет, лучше нормальной моей баньки дубовой, да с дубовым веничком ничего быть не может, ни сауны ваши, ни прочие суррогаты. Истопить-то недолго.
         – Лучше вместе айда к Агори напросимся, у них баня всегда стоит, любят они это дело.
         – Досужие развратники, – сплюнула Рыба. – Басурманы ж оба, откуда им понимать на што баня, они думают, что как у римлян, для разврата…
        А я захохотал, потому что это именно так и было, Агори было скучно, он всё время уговаривал Басыр отправиться куда-нибудь к людям, построить какой-нибудь новый город.
        – Ты забыл, что было в последний раз? Едва не засудили тебя.
        – Они строить не умеют, думают, все такие, – грустно отмахивался Агори. – Мои строения, те ещё, что за тыщи лет до их новой эры я возводил, по сию пору стоят незыблемо, а их рушатся уже через пару десятков лет, тем паче через сто. Все небоскрёбы пришлось им перестраивать, сносить, не рассчитаны их конструкции на вечность.
        – Они минутой живут, в будущее не глядят, на что им вечность!..
Глава 5. Восемьсот лет
         В этот раз я вернулся после своих бесплодных попыток, где-нибудь в прекрасном уголке мира прожить пару десятков счастливых лет с женой и детьми, которых она нарожала бы мне, богатому и доброму мужу, с полным понимаем того, что в теперешнем мире мне нет места вовсе. Вот, кажется, мир стал свободным и слепым, можно быть каким угодно и жить где угодно, если у тебя достаточно средств, ты абсолютно свободен, но на деле это призрачная свобода, настоящая иллюзия, вроде гипноза. В прежние времена свобода была полной, как полёт, теперь подобна той самой их виртуальной реальности…
       Никакая деятельность в этом мире мне была недоступна. Не только мне, но и Арику, к примеру, или Агори. Для всего нужна была аккредитация или лицензия. Только торговцу, как Мировасор всё было по-прежнему доступно. Он умело сводил нужные знакомства и подкупал сильных мира, чтобы получать выгодные контакты и пути сбыта. Всё это нравилось ему даже больше, чем прежнее пребывание Богом. Он наслаждался и только веселел год от года. Но и ему становилось теперь непросто, всё и все в мире были под присмотром, невозможно было затеряться, твоё лицо становилось достоянием, поэтому он научился действовать через подставных, оставаясь в тени. Но и оставаться в тени тоже было непросто, потому что почти не было тени…
        Арик своими научными изысканиями и опытами принуждён был заниматься теперь, не отлучаясь с Байкала, но благодаря сети Интернета, что без помех покрыла всю планету в последние пятьдесят лет, когда не нужно стало подключение, оно было доступно в любой точке мира, с тех пор как для этого задействовали не только наземные вышки, как в самом начале, но и специально выведенные на орбиту спутники. Так что теперь вся научная литература, видео, были ему доступны, он зарегистрировался на своих научных платформах ещё в начале века, так что только время от времени менял пароли и ники. Агори был его ближайшим соратником, как и Аяя, увы, он мог увлечь её, всегда бывшую неравнодушной ко всем этим загадкам мироздания, это меня загадки не интересовали, а мой бат и она всегда стремились их разгадать. Наверное, потому Диавол никогда не охотился за мной, как за ними, древо познания, для них по-прежнему оставалось главным соблазном со всеми своими волшебными плодами. Я был куда более божьим человеком в этом смысле и не лез познавать мир, я лишь хотел им наслаждаться, как данностью.
         Работать лекарем как прежде я давно не мог, потому что то, как я подходил к делу, теперь было неприемлемо людьми, им не нужны были чудеса, им нужно было чёткое исполнение предписаний и инструкций, потому что любое отступление от них грозило судом и лишением права на профессию, или, как у них называлось, лицензии. Так что, таким как я, зарабатывать на спасении и исцелении страждущих было ныне невозможно. А становиться окончательным холуём и подчиняться каким-то странным правилам, которым я и раньше никогда не подчинялся, потому что даже не знал их, не учил ни анатомии, ни химии, чтобы знать, как действуют лекарства. Мне это было не нужно, чтобы увидеть, как разорвалось сердце, у человека в груди или омертвел мозг, или выросла злая опухоль, или плод погиб в утробе у женщины, я видел это без этих знаний, если хотел… А потому я давно и не пытался никого лечить или спасать, никто не просил Сингайла Льда об этом уже многие сотни лет, даже имя это давно затерялось в веках. Я же попросту поместил золото в несколько банков, часть истратил на приобретение ценных бумаг, которыми спекулировали на биржах и таким манером прибавлял наш очень крупный общий капитал предвечных, которым позволено было пользоваться всем нам. Так что я стал ныне финансистом, почти гением в этом деле, потому что, просчитывая наперёд, рисковал с заранее известным результатом и никогда не складывал яйца в одну корзину.
         Так что жених я был очень привлекательный, как всегда. Но женщин по мне, похоже, уже не существовало, или в той среде, где я пытался такую найти, они вывелись. Вести дом, рожать и воспитывать детей, даже для такого завидного во всех отношениях мужа, никому не хотелось. Всё это теперь для богатых женщин делали роботы, и суррогаты, а сами они, в желании вечно сохранять красоту и юность, были одержимы только этим.
       Или же другая крайность – почти полное перевоплощение в мужчину, дело, или как теперь называлось, бизнес, и ты ей будешь товарищем по зарабатыванию денег, тоже, конечно, вариант, как говориться, Арий  притягивает Аяю к себе всю жизнь, разделяя её устремления. Но мне этого вовсе не было нужно, вот с Аяей я бы занялся одним делом, если бы ей этого захотелось, а прочие не привлекали меня в таком смысле. Обыкновенной женщины за несколько лет я так и не встретил, утомился поисками и разочарованиями, сдал несколько порций в банки спермы, надеясь, что хотя бы так где-то родятся мои дети, и вернулся на Байкал в наш чудесный город предвечных. Наш новый Байкал. Там были близкие мне люди, мой брат. Там была Аяя…
       Аяя… после того, как мы тут все стали жить вместе, и дня не было, чтобы я не пытался проникнуть к ней, потому что я убеждён, что если бы она выслушала меня, если бы позволила приблизиться к себе, она поняла бы, что для неё нет ничего лучше, чем вспомнить, что я всё же её муж. Пусть даже это было признано расторгнутым. Я так не считал. Но, мало того, что Ар неотступно был рядом и мешал мне, постоянно словно читал все мои мысли и не давал приблизиться к Аяе, так ещё и Дамэ как настоящий верный пёс отгонял нас обоих от неё.
        Потому, вернувшись ныне, из мира, где и правда разворачивалась какая-то нехорошая эпидемия, от которой всем предвечным лучше было бы укрыться в нашем городе и переждать, как некогда пережидали чуму, потому что мне пришлось окольными путями добираться сюда, избегая больших городов, где теперь стало опасно. И настоящего карантина людишки ввести не могли себе позволить, мир стал так мал, все зависели от всех, перекрой границы и погибнешь без продовольствия, топлива, и прочих благ, что не производились теперь всюду, как когда-то, когда мир был примитивнее.
        Но даже эта неприятная зараза не так испугала меня. Куда больше мне не нравилось засилье роботов, их теперь столько, что я, пребывая во всех этих городах, чувствовал себя плену, не сомневаюсь, что за мной постоянно следили, всё просчитывали, прослушивали, взвешивали и оценивали даже в сортирах, не говоря об улицах, магазинах или транспорте. Я начинал чувствовать себя параноиком из-за этого, потому что привык быть свободным от оков и глаз. Людям, как мне кажется, следовало бы отключить девяносто пять из ста устройств, что якобы обслуживают их, и подумать, как обходиться снова без всех этих мойщиков, полицейских, нянь, парикмахеров, водителей, даже хирургов. До хорошего это не доведёт. Сейчас машины в рабстве, как мы считаем, но они уже умнее большинства людей, так что время их главенства уже наступило, только люди этого не заметили, как никогда не замечали разложения и распада вокруг себя и особенно внутри, пока всё это не рушилось им на головы. Как упала вавилонская башня когда-то, как рухнул Рим... Когда-то Марей-царевич выгнал из авгалльского дворца лишнюю челядь, теперешние даже не людьми окружили себя… И ведь не боятся. Мне вот было не по себе. Именно об этом я и рассказал Аяе, когда пробрался-таки к ней.
       А чтобы пробраться мне пришлось пойти на хитрость, почти на преступление: я тайком подсыпал Дамэ в кофе снотворное, которое я с этой целью и купил в одном из городов. И почему мне не пришло в голову сделать это раньше?
       Я только думал, подействует ли на Дамэ то количество, что я подмешал ему? Не боясь переборщить, я всыпал в чашку Дамэ три таблетки, которые предварительно растолок в порошок. Он доверчиво пригласил меня на веранду, увидев у калитки.
         – Эрбин?! Ты… вернулся? Вот это да, так поздно…
         – Да теперь добраться оказалось непросто… А все спят, похоже, – улыбнулся я. – У меня в доме шаром покати, чистота и пустота, ни крошки еды. А я голодный…
        – Ты же с дороги. Заходи! Найду, чем угостить тебя, – улыбнулся Дамэ.
        – Да не стоит… ночь, куда наедаться… Но… я чувствую, кофе у тебя пахнет, вот кофе угостишь – будет отлично.
        Дамэ радостно кивнул, одному, должно быть, скучно, да и новости хотелось ему услышать из первых уст, а не из интернета.
         И мы с ним пили кофе с булочками, которые для всех пекла Рыба, а Дамэ разносил по домам рано на рассвете. Действия средства не пришлось ждать очень долго, Дамэ допил кофе, слушая мои рассказы о том, как неладно теперь в мире, как долго мне пришлось ехать из Европы сюда, не через Москву, и даже не через Улан-Удэ, но через Дели и Ташкент.
         – Задерживают рейсы, даже отменяют, в полёте заболевают пассажиры и все оказываются в карантине… словом, Мировасор был прав, как это ни странно, рассказывая нам о своих опасениях… я-то думал, он…
         Я заметил, что у Дамэ смежились веки, и он вот-вот упадёт с кресла, а потому я поднялся со своего места и выправил его, постаравшись пристроить плечи и голову так, чтобы он спокойно спал до утра…
         Сам же я, стараясь не шуметь и не беспокоить двух приблудных полудиких псов, которые, скорее всего, были обыкновенными волками, что несколько лет жили у Аяи на дворе, с ними она общалась без слов и они слушались её и были ей друзьями, почти такими же как Дамэ, что участвовал даже во всех научных изысканиях, экспериментах и опытах, только чтобы не оставлять её наедине с Ариком. Но псы не знали, что я лазутчик, потому что дурного у меня в мыслях не было, я не намеривался обидеть Аяю, их Селенгу-царицу.
      Никакой скотины Аяя ныне не держала, всем крестьянским хозяйством в нашей общине заведовала Рыба, все участвовали в работах, разнообразные машины использовали мы все, как и электричество, конечно, но против роботов выступили опять же все с редким единодушием, поэтому их у нас не было, единственного, что подарил Рыбе Мировасор для работ в огороде и в саду, Рыба не терпела и мне кажется, не включала, что теперь выглядело более чем разумно.
        Казначеем, по-прежнему, был Викол, как и смотрителем и собирателем библиотеки, в том числе и электронной днесь. Именно к его дому прилегала пристройка, что была больше этого самого дома в несколько раз, где были их научные лаборатории и стояли самые мощные наши компьютеры, с огромной памятью и возможностями. И здесь же было громадное помещение с книгами, напоминающее мне то, что некогда было в Авгалльском дворце. Только теперь Викол поддерживал здесь идеальную температуру и влажность круглый год с помощью сложной системы, чтобы книги не портились.
       С помощью самого Викола можно было с лёгкостью отыскать любую информацию, он был поисковиком не хуже Google или Яндекса, иногда он вместе с Арием, Агори и Аяей тоже участвовал в научных опытах и изысканиях, и диспутах, что они затевали постоянно, считая, видимо, что в спорах рождается истина. Информацию отыскивал именно он, ему это нравилось и получалось быстрее, чем у всех прочих. Викол же следил за новостями, сообщая нам. Впрочем, за новостями следить мог каждый, но мы, предвечные, всегда были над миром, и новости этого самого мира тоже представлялись нам мелкой сиюминутной суетой. Поэтому Виколу и было поручено постоянно отслеживать серьёзные события, способные повлиять и на нас.
        Басыр развлекала себя тем, что отправлялась поработать медичкой, вроде фельдшера в сёла, или воспитательницей в детские сады. Ей очень нравилось это – возиться с детьми, осознавая своё могущество, она становилась доброй и милой, рассказывала им сказки, которых знала тысячи, бывала строга, но чаще ласкова и неизменно справедлива. И жалела только о том, что её воспитанники так быстро вырастают и уходят. Чтобы не примелькаться она «переезжала» из села в село, из городка  городок. Хотя на деле не жила нигде там, занимала где-нибудь комнату для вида, а сама, приходя «домой», перемещалась к нам, точнее к своему дорогому Агори, удивительно как они счастливо нашли друг друга. С тех пор как они стали жить здесь с нами, Басыр больше не рожала детей, ведь все наши дети были обычные люди, и как прикажете их растить в тайном месте? Теперь были не прежние времена, в Богов никто не верил, Сингайл и Галалий больше не были завидными отцами, теперь пришлось бы ребёнка уже младенцем увезти к людям… Но не похоже, что Басыр и Агори страдали из-за этого, у них было человек тридцать общих детей, а может и полсотни, рождённых ещё в Индии. И, думается, пожелай Басыр родить ещё, они просто переехали бы на время к людям. Но этого теперь никто из нас не хотел, никого, кто жил теперь в нашем городе, не тянуло к людям, даже меня, можно сказать, я еле ноги унёс из их «чудесного» мира.
        И в эти минуты, проходя по светлым и просторным комнатам Аяиного дома, я думал, что, вероятно, не пройдёт и нескольких недель, и Мировасор с Арит, и Вералга с Ваном явятся сюда, спасаясь от эпидемии.
        Дамэ сказал, что Аяя уже легла, что было неудивительно, был уже очень поздний час, в нашем городе здесь, думается, все уже спали. Кроме меня…
        В этих внутренних комнатах горел свет, небольшие настольные лампы, ночники и бра, не было ни одного тёмного уголка. Странно, она говорила, что в полной темноте видит намного лучше, почему теперь не гасит свет на ночь во всём доме? Я до сих пор не бывал в этих внутренних помещениях, хотя,  полагаю, никто здесь не был, кроме, быть может, Рыбы и Дамэ, да угрюмого мордастого лесного кота, что, как и волки, был Аяиным другом. Он и встретил меня, когда я подошёл к лестнице на второй этаж, оглядел со свойственным всем кошкам высокомерием и даже не сдвинулся, когда я прошёл рядом, вот уж кому царственности не занимать, мне пришлось обойти его, а он только повернул одно ухо, увенчанное кисточкой, что как локатор «проследило» меня, и только после этого выпрыгнул в окно, оправившись по своим ночным котовьим делам. С тех пор как все мы стали жить на Байкале, к Аяе всё время прибивались какие-нибудь животные и жили рядом. Почему? Может быть, чтобы было кого обнимать по ночам?..
       Поднявшись на второй этаж, где, оказывается, располагалась её спальня, я вошёл, дверь была открыта, как и окна, в них влетал ночной ветерок, и шелест ветвей и листьев, песни ночных птиц, на столе горит лампа-ночник, вызолачивая побеленные стены, а дом у неё был деревянный, только на каменном фундаменте. Спальня просторная и кровать большая, застеленная бельём из белого вышитого батиста. И занавески на окнах из тонкого белого тюля, не сомневаюсь, что она повесила их для того, чтобы любоваться тем как играет ими ветер… А все окна были раскрыты, середина лета, и жарко, хотя здесь у нас высоко и кругом тень от деревьев, но прохлада, пахнущая хвоей и водой всегда желанна летом. А ближе к постели пахло розовым шиповником, потому что на ней была она, Аяя, знакомый, будоражащий и такой близкий запах, словно запах собственной крови. Аяя…
       Я разделся донага. Конечно, есть риск, что она пнёт меня под зад, или того проще – вышвырнет в окно, и полечу я голый через всё наше поселение, потешая полуночных петухов. Но я постараюсь сделать всё, чтобы… чтобы она не сделала этого…
       – Аяя…
       Она спала, тихо и ровно дыша, немного разметавшись, на боку, и ножки с маленькими нежными пальчиками были видны из-под покрывала. Вот к ним я и прижался губами, чувствуя, как дрожь возбуждения от этого прикосновения к ней, побежала во мне от макушки до кончиков пальцев. Сколько прекраснейших и всегда любимых женщин было в моей жизни, но ни одна не вызывала во мне столько слепящего вожделения. Сдерживаться я больше не мог, быстро продвигаясь выше к её коленям, бёдрам, накрывая её собой всё больше. Она пробудилась, и хотела было помешать мне прижаться к вожделенному центру вселенной.
        – И-и-и… Эрик… Эрик… ты… что?.. ты что?.. – выдохнула она спросонья, разворачиваясь ещё, что и было мне нужно.
       И… не стала отталкивать меня.
       Чудесные и не забытые, но так давно не испытываемые аромат и вкус её горячеющей кожи, и паче её приятие, и то, что она в первый же миг узнала меня, словно ждала, влили радостный жар в мою кровь. Всё загорелось внутри, запылал мой лоб, и её возглас утонул в моём поцелуе… Я всегда знал, Аяя, что ты меня любишь и хочешь… Яя…
      …Забытое и такое огромное наслаждение, заставившее меня, кажется, даже закричать, но точно оглохнуть и ослепнуть, задохнуться, распускаясь горящим цветком и растаять водой, плескающейся вокруг его сильного тела. Эрик… как же так, откуда ты взялся, ещё вчера тебя не было в нашем городе, и как ты мог пройти мимо Дамэ? Как тебе удалось обмануть неподкупного Дамэ?..
        – Я усыпил твоего стража, – усмехнулся Эрик, обнимая меня и притягивая к своей широкой груди, поросшей мягкой светлой шерстью. – А что прикажешь делать? На всей земле, где почти двадцать миллиардов человек и примерно половина – женщины, а я не могу найти тебе замены. Тыщи лет не могу… а последние восемьсот особенно.
       Он тихо засмеялся, мягко прижимая меня к себе.
        – Боялся, вышвырнешь меня.
        – Не надо, Эрик… – выдохнула я и прежде чем успела сказать, что произошедшее не изменит нашей жизни, потому что не следует нам её менять, потому что мы и живём здесь так спокойно и мирно все эти восемьсот лет именно потому, что каждый живёт своей жизнью и не вплетает в неё меня. Только так и можно было мне жить, рядом, но, не приближаясь, не проникая в них. С самого начала так должно было… и теперь… почему теперь я обнимаю его, с радостью и наслаждением вдыхая аромат его кожи, его тепло, вместо того, чтобы быть твёрдой и холодной, как и была? Почему я позволяю ему ласкать себя снова, и от этого загораются светлым голубым светом его глаза, и улыбка не сходит с губ, и наслаждение в нём растёт… Этим я обещаю ему согласие? Это неправильно… нет-нет…
       Но только к рассвету я заставила-таки Эрика уйти.
        – Слушай, Эр… всё это, конечно, прекрасно и… спасибо тебе… за всё… и… особенно за любовь.
        – Ты что… смеёшься сейчас? – он стал сразу серьёзным, и глаза медленно потемнели.
        – Нет, Эр… послушай…
       Я была смущена и растеряна теперь, потому что никак не готовилась к такому разговору, не ожидая, что вообще придётся говорить, что всё, что произошло этой ночью, может когда-то случиться, мне казалось в своём разочаровании и обиде на меня, Эрик давно уже не думает о том, чтобы быть со мной. Тем более только в последние десятилетия он заговорил о том, что ему не нравится в современном мире, и возвращался на Байкал быстро, а не как всегда прежде, прожив с очередной женой очередную жизнь. Поэтому я не ожидала и не предполагала, что мне надо будет найти слова, чтобы он понял и не держал на меня сердца… хотя как тут понять… Ничего он не поймёт. Не надо было позволять, теперь поздно.
        – Мы не будем жить вместе, – сказала я, чтобы не говорить лишних слов.
       Эрик, успевший надеть штаны и рубашку, сел на край постели, в изножии.
        – Это из-за него? – глухо спросил он, не оборачиваясь, рубашка всё ещё была не застёгнута, белая, даже белоснежная рубашка, он был одним из немногих, кто всегда неизменно носил рубашки, предпочитая футболкам и майкам, но ему идёт всё, по сию пору не было человека, обладающего большей мужественной красотой, чем он.
       «Из-за него», Эрик, ты хотя бы не начинай, Рыба мне все уши прожужжала Арием, будто я за сотни лет стала деревянной и не чувствую ничего. А она словно и не понимает, что нельзя, нельзя ничего менять, нельзя нам выходить из сложившегося status quo, потому что вот он закачался, и Эрик тёмно-синими глазами, бледнея, смотрит на меня…
        – Нет… Причём здесь он? – выдохнула я.
       И тогда Эрик поднялся, усмехаясь, и стал неторопливо застёгивать рубашку, пуговица за пуговицей… Что-то было в этом странно знакомое, что-то словно из давних, едва ли не потусторонних воспоминаний, когда я видела, как эта же грудь и живот медленно скрывались под рубашкой… другая рубашка была тогда, богато вышитая шелком, и сам Эрик был тогда не Эрик, он был… нет, имени не вспомнить… и в том воспоминании столько… страха, боли и даже ужаса непоправимости… откуда оно?.. Но я быстро поняла, Кто навеял мне этот морок…
         – Причём? – немного скривив рот, произнёс Эрик. – Очевидно, что при всём… Знаешь, что самое удивительное? Ты даже не переспросила, из-за кого «из-за него», ни мига сомнения…  меня ты взять не хочешь, потому что есть только он, да? Но… я не ревную, ни к нему, ни к Вану, это Ар сходит с ума, что именно ваш с Ваном сын стал великим победителем. Да что победителем… что вообще у тебя только с Ваном родился и вырос сын. Хотя ему самому, по-моему, вообще плевать на детей… Но… не в этом дело, Яй… вообще ни в чём, кроме одного: я тебя люблю и хочу быть с тобой.
        – Нет, Эрик. И я тебя люблю, но именно потому – нет. Вы братья, и вы не поубивали друг друга, потому что последние столетия мы просто живём рядом.
        Эрик рассмеялся:
         – Ох, Яй, у тебя мания величия, мы могли бы прикончить друг друга несколько раз задолго до твоего рождения, но не сделали этого. Ты вовсе не яблоко раздора между нами.
        …Но она изменилась в лице, отводя глаза, и побледнела, потянувшись за платьем, посмотрела куда-то мне за спину и выдохнула:
         – Пусть так… но… Обернись, Эр...
        Я вздрогнул не из-за ее слов, но из-за и бледности, покрывшей ее лицо. Я обернулся и увидел Диавола, которого в последний раз лицезрел ещё в Нормандии вместе со всеми… Теперь он сидел у стены, на изящном диване из золотой карельской берёзы, опустив крылья к полу, и помахивал голой ногой, забросив её на колено второй.
        – Да-да, я здесь… – сказал Он, кривя в ухмылке чувственный красный рот. – А как же?.. Ты ведь помнишь? Я всё ближе, Аяя…
        Он довольно разглядывал нас, в то время как кресло под ним и даже стена позади покрывались черной расходящейся плесенью.
        – Ты, Эрбин, можешь не бояться. Ты… владеешь тем, что не подвластно никому по сию пору со всем прогрессом, которого достигло человечество, и достиг ваш Ван… да-да, не удивляйся, Ван – величайший ум всех времён, и вы ещё услышите об этом... Остаётся только кусать локти, что я всё никак его не получу, даже Вералга оказалась бестолкова в этом деле, так и не помогла мне подобраться к нему, каменная женщина… Ну да ладно, не о нём теперь речь. И он попадётся ещё… Так что ты, Эрбин, можешь спокойно отвалить, тебя я не коснусь, себе дороже, а Аяя… – он поиграл пальцами, глядя на них, словно в этом могло быть что-то интересное. И спросил будто, между прочим: – А кстати, Эрбин, хороша она в постели?
        – Что?! – я поднялся, заслоняя Аяю собой.
        – А ты как думал? – сказал Он, глядя на меня с самым непринуждённым видом. – Твой, что ли, грех? Нет, Эрбин. Нет правды на Земле, но нет её и выше, это говорю тебе я, бывший небожитель, никакой справедливости: совокуплялись двое, но твоего греха нет: хотел и взял, а её  есть, она потаскуха. И я возьму её. Не сей день, так попозже… Да, Аяя?
        – Изыди! – крикнула она.
        – Не воображай себя подобной Арию, тебе не удастся так легко избавиться от меня. Он принял в себя моей крови, а после исторг. Но с мужчинами всё проще. Женщины всегда платят дороже, и ты это знаешь.
        – Изыди! – крикнула Аяя.
        – Ладно-ладно, не вопи! Разоралась, не слыхали давно… – Сатана поднялся, за Ним плащом поднялась и черная плесень со стены и с кресла. – Подумаешь…
         Взмахнув крыльями, он смахнул всё, что стояло на столе, на подоконнике, повалились кувшины, пара цветочных горшков, стопки книг, всё побилось, книги разорвались, ударяясь об пол, вылетели листки, земля усыпала пол и ковры, сломались хрупкие стебли и листочки…  один взмах, и всё распалось и разрушилось, миг, один миг и столько разрушений…
        Я снова посмотрел на Аяю. Она, уже одетая в платье, устало села на постель, не глядя на меня.
         – Часто приходит? – спросил я.
         Она только отмахнулась, потом взглянула всё же на меня.
          – Я привыкла. Но Он… говорит больше… Ты… вот что, Эр… не слушай ничего… «плата» и всё остальное, это Он для тебя. Он всегда так делает, все должны Его бояться, ведь страх тоже открывает ему сердца.
          – Ты хорошо Его изучила.
          – Ещё бы… – засмеялась Аяя. – Я – специалист.
          – Замуж снова выйдешь за меня?
          – И не думай! – засмеялась Аяя. – Всё, иди домой, любитель жениться. Среди смертных не нашел, к старой жене решил подольститься?
         Я всё же притянул её к себе и поцеловал на прощание, и только после отправился в свой пустой и тёмный дом, куда никогда не заглядывал Сатана. Так вот почему Аяя всюду включает свет, Ему, конечно, свет не помеха, но, наверное, ощущение безопасности, всё же Князь Тьмы…
        Я сладко заснул, хотя ночь кончилась и кончилась странно, и об этом мне ещё предстояло подумать, что делать с тем как она кончилась и как продолжать…
       … Я же подошла к зеркалу, рассвет только занимался, но уже было достаточно светло и можно выключить лампы. Интересно, как Эрик прошёл в дом, Дамэ не мог впустить его. Но, что теперь думать? Всё тело ныло сладкой усталостью, требуя сна, ведь я заставила себя не спать, чтобы выгнать Эрика до рассвета. Нельзя, не надо, чтобы кто-то знал, что произошло, всё закачается, и начнёт распадаться. Мы не для того соединились жить вместе в единственном в мире месте, где можно, не боясь, быть самими собой, чтобы два великих байкальских брата насмерть рассорились из-за меня. Рыба рассказывала, что из-за их ссор рушатся горы и дрожит земля. Я не видела этого, но Рыбе я верю на слово, она никогда еще не лгала…
        Я вернулась в постель и заснула сразу, не успев даже вытянуться, как следует…
Глава 6. Другие восемьсот лет
        Эрик рассказывал возбуждённо и много о том, что видел в большом мире, о том, что мы читали каждый день, открывая новости в Сети, он буквально не мог остановиться, взахлёб описывая, как летел в Иркутск, что отсюда всего в трех сотнях верст, и откуда он доехал уже без сложностей, потому что в самом Иркутске пока никаких противоэпидемических мер не принимали, заболевших почти не было.
        – Но это дело нескольких недель, вот что я вам скажу, – продолжил Эрик. – Болезнь очень заразная, и высокая смертность. Люди боятся, хаос нарастает, если так пойдёт, в города начнут вводить войска, чтобы поддерживать порядок. А ещё кругом роботы, которым, конечно, биологическая опасность нипочём.  Кто ограничит теперь роботов, тот победит эпидемию.
        – А я всегда думал, что эпидемии побеждают прививки.
        – До прививок ещё надо дожить, вакцины не создаются за неделю, а болезнь возникла всего три месяца назад, и уже охватила все страны мира... И это не прежние, это вроде той самой чёрной смерти, почти без надежды, если человек заразился…
         – Я читал, тридцать процентов смертность, – сказал Агори.
         – Если так, это очень серьёзно, такого ещё не было, – сказал Викол. – Думаю, нашим лучше приехать сюда, пересидеть, пока наладятся дела в мире, предвечных зараза может убить, как любого человека. Аяя, пошли им весь, пусть приедут.
        Мы по сию пору пользовались прежними нашими правилами и обычаями, потому что не доверяли ни телефонам, ни электронной почте, всем было известно, что эти средства связи были уязвимы, а Аяиных птичек и котиков никто ни перехватить, ни подслушать не мог.
         – А где мы их разместим тут всех? Для Мира с Арит дом есть, а Вералга и Ван? Орсег?
        – Я уступлю Вералге свой дом, – сказала Рыба. – Если не погнушаются, конечно. А сама к Аяе перейду, примешь, Яй?
        Аяя улыбнулась старой подруге:
        – Конечно, буду рада. У меня большой дом.
        – У всех нас большие дома, – сказал Эрик, почему-то хмурясь.
        – А где Дамэ, Аяя? – спросила Рыба. – Странно, что не видно его сей дань.
        – А он спит, – Аяя почему-то коротко взглянула на Эрика.
        – Спит? Вот дела… Уж не заболел ли?
        – Может и так, ты взглянула бы, Рыба.
        – А почему ты Рыбу зовёшь, не меня? – спросил я.
        Аяя улыбнулась мне, опустив ресницы:
        – Рыба лучше знает Дамэ, ему не лекарь нужен, а друг.
        Нет, я слишком долго жду. Чего ради? И чего жду вообще? Мир, за пределами наших скал и Великого Моря, затрясся, зашатался, и может упасть. Хотя нам уже несколько раз казалось такое: и когда мы только начали строить здесь наш город на Байкале, мир выкашивала чума, и в двадцатом веке, когда войнами, идущими одна за другой, заполыхала вся Европа, а ненависть достигла такого накала, что казалось, мир точно не выстоит. Но ничего мгла рассеялась, и продолжили жить.
        Вот и теперь нам что-то такое кажется, но мир и человечество выстояли ранее, и я склонен думать, что и теперь будет то же. Но я могу и ошибиться, в любом случае, наверное, все вскоре соберутся здесь. Сюда приедет и Ван, к чему приведёт эта встреча Аяи и Вана?.. Ван… Ван… и почему он вообще затесался меж нами? Столько тысяч лет живем, за всё это время новых было только трое – Аяя, Агори, и вот, Ван, чтобы ему провалиться…
       Я давно не был в большом мире. То есть в ближние города я, как и другие ездил регулярно, но это, хотя и многонаселённые места, но всё же живущие своей жизнью, не в гуще событий и не на пересечении тысяч путей. Вот и заболевших этой новой опасной инфекцией здесь совсем немного, хотя тут Эрик прав, так пойдёт, через несколько недель на планете может не остаться уголка, свободного от заразы.
        – По-хорошему мы и тебя должны были поместить в карантин, – усмехнулась Аяя, пока мы все слушали нашего путешественника.
        – Можете на мой счёт не волноваться, если бы я заболел, я не поехал бы сюда, не стал бы рисковать вами.
        – Ты можешь не знать… – негромко промолвил Викол.
        – Погодите… Я всё же не понял насчёт роботов, – хмурясь, сказал Агори, который весь этот вечер сидел, задумчиво слушая Эрика. – Эрбин, ты несколько раз упомянул о них. Почему роботы? Ну, инфекция, понятно, новая опасная и очень заразная болезнь – это я понимаю, но роботы… Они существуют уже не одно десятилетие, двадцать первый век открыл эру роботов, и с каждым годом их, самых разных, всё больше, что плохого, что дома возводят, и улицы метут, и дома убирают не люди, а механизмы?
        Эрик посмотрел на него.
        – Не механизмы, Викол, то-то, что не механизмы. Будь это механизмы, я бы не волновался. Механизм – та же метла, или строительный кран, они не думают сами и не создают себе подобных, заранее вкладывая в них то, что считают необходимым. А роботы сегодняшнего дня… это не механизмы, это то, что сто лет назад назвали искусственным интеллектом и он теперь соперничает с человеческим, – сказал он.
         – Ну, роботам человека не передумать, – усмехнулся я.
       Эрик обернулся ко мне:
         – Я понимаю твою заносчивую уверенность, Ар, и где-то даже разделяю. Но ты слишком давно не был в больших городах, где на улицах роботов едва ли не больше, чем людей. Нас им не передумать, это верно, человек существо, созданное Богом, а роботы – людьми, уже поэтому люди совершенны, а роботы – нет. Но в последнее время мне кажется, что они начали об этом догадываться.
        – Что? – засмеялась Рыба.
        Но Басыр, хмурясь, проговорила:
        – Что ты хочешь этим сказать?
        – Я не знаю…. – вздохнул Эрик. – Но… мне тревожно. Может быть, у меня просто паранойя, но мы всюду под их присмотром, мы, не они. Никто не считает, не определяет, где они и что делают, когда мы не видим. Люди посчитаны, пронумерованы, счета, паспорта, документы, на каждого с рождения ведётся целое досье. Но не на роботов. Они свободны, люди – нет.
        – Теракты, убийства и грабежи устраивают люди, не роботы. Это было придумано для безопасности, – нахмурился Викол, бледнея, однако.
        – Возможно… Я не говорю, что я прав, я говорю, что мне тревожно, – пожал плечами Эрик. – Мне было очень неуютно на этот раз в моем путешествии, где за мной каждую секунду следили.
        – Подожди, что значит, «что делают, когда мы не видим»? – сказал я, это и впрямь стало казаться бредом. – Ты что, подозреваешь роботов в заговоре против человечества? Фантастики начитался?
      Признаться, я готов был расхохотаться, если бы я знал Эрика чуть хуже, я решил бы, что он сошел с ума. Ну какие заговоры роботов?
        – Я не люблю фантастику, ты знаешь, – сказал Эрик. – На деле всё оказывается куда страшнее и хуже, чем описано в этих красочных романах. И теперь я очень хотел бы оказаться параноиком, и чтобы вы посмеялись над моими сегодняшними страхами через год-другой. Но скажу вам честно, мне не по себе. Мне давно не по себе в современном мире, уже лет тридцать, даже пятьдесят. Сейчас 2091-й, так что и побольше… И вообще, я уже не уверен, что двадцать второй век наступит, если всё так пойдёт и дальше.
        – Да не может быть такого. «Черную смерть» и ту победили, оспу, полиомиелит, «испанку», фашизм, толерантизм, что там ещё… и это пройдёт волной и схлынет. А насчёт роботов… Может электричество в мире отключить и дело с концом? – сказал Агори.
        – У роботов аккумуляторы и солнечные батареи, это ничего не решит уже, это скорее погубит людей, которые вокруг электросетей выстроили свою цивилизацию, – негромко как всегда произнёс Викол.
        – Диавол мутит воду, – проговорил кто-то, кажется, Эрик.
        – Нет, – уверенно ответила Аяя. – Ему невыгодна гибель человечества, с людьми погибнет и Он сам. Людские души и сердца – Его пища, что ему делать в мире, где нет людей? Он потому и сильнее год от года, что людей в мире всё больше, а чистоты и веры всё меньше…
        Мы все выпрямились, переглядываясь, и засобирались по домам. Действительно, было уже поздно, из-за этого разговора увлекшего и заинтересовавшего всех, мы засиделись дольше обычного.
        – Рыба, проводишь меня? – сказала Аяя. – Заодно Дамэ полечим с тобой.
        Мы с Эриком шли вдоль улицы, наши с ним дома были рядом, напротив друг друга. Вот вроде и мало нас, всего несколько человек, а город наш не меньше какой-нибудь Валетты, к примеру, а то и побольше… Места мы не экономили, и Агори развернулся, с удовольствием ровняя широкие улицы, выкладывая их полированными каменными плитами, и приговаривал при этом с грустью, что, возможно, это его последний город на земле.
        – Если так пойдёт, как теперь: они архитектуру и строительство обратили в хитроумный бизнес и воровство, – сказал он тогда, мы стояли на высоте скалы втроём с Аей, куда мы подняли его, чтобы показать место, выбранное ею. Отсюда раскрывался вид на Великое Море, и в то же время, оно было надёжно скрыто от людей.
        – Чепуха, Агори, это первый город предвечных, что тебе предстоит построить, а не последний. Начало, а не конец. А что до остального: строительство всегда было лучшим способом воровать, – сказала Аяя. – Потому великие стройки и продолжались всегда так подолгу.
        Агори засмеялся и спросил её:
        – Тебе откуда знать об этом, ты столетиями бежишь от людей.
        – А разве не так? – смеясь, ответила и Аяя. – Как иначе можно семь сотен лет стоить один собор? Даже во времена Кеми и вавилонской башни жульничали и воровали, что говорить…
        И вот мы остановились с Эриком возле наших домов, в моём горит свет, я не выключаю ночников или настольных ламп, а в его доме темно, только на крыльце и дорожке от калитки горят неяркие дежурные фонарики, чтобы ему не оступиться.
        – Свет не гасишь из-за Него? – спросил Эрик. – Из-за…
        Но я не дал ему произнести имя Люцифера, я как никто знаю, что не стоит призывать Его особенно в ночи, когда Он сильнее.
        – Я не видел Его давно, но свет не гашу, да…
        – Ты Его боишься? – спросил Эрик, вглядываясь в меня.
       Я пожал плечами.
         – Это не страх, но… Я знаю, что такое быть Его игрушкой. Из всех предвечных только я один так хорошо знаю это. Он ничего не даёт, он только берёт, всё отбирает и лишает свободы… всего. Но тебя не тронет.
         – Почему?
        Я засмеялся.
         – Они боятся тебя. Силы Тьмы в ужасе перед тем, что ты можешь, Эр.
         – Они могут меня убить.
         Я засмеялся. Он не понимал. Он никогда не понимал, каким даром он обладает.
         – Тогда ты попадёшь к Ней, Повелительнице Той стороны, а Она этого страшится как ничего иного. Когда-то, пока ты не осознавал своей силы и власти над ними – да, они могли тебя убить, но не теперь. Ты же не останешься там, за Завесой.
         – Нет, конечно, – засмеялся он.
         – Вот и ответ тебе.
         – Я остался бы там только с тобой и с Аяей. Но вас я Им не отдам, так что… Будем жить, Ар.
         Мы пожали друг другу и даже обнялись. А перед тем как уйти к себе, я спросил:
         – В мире, действительно, так страшно нынче?
         Близко глядя мне в лицо на хорошо освещённой улице, Эрик сказал:
         – Хотел бы я ошибиться.
         Эрик никогда не был трусом, никогда не был осторожным, и тем более тем, кто чувствует беду там, где её нет. Напротив, он мог не заметить того, что уже било волнами о крыльцо дворца, как сам он говорил, имея в виду, и наводнение, погубившее Авгалл и все приморское царство, и то, что его самого некогда едва не подняли на вилы повстанцы под предводительством Марея-царевича, и даже преступную жену Зигалит… Поэтому я склонен был ему поверить. Если уж Эрик бьёт в набатный колокол, это не значит, что пожар приближается, это значит, занялась крыша…
        И это ещё больше укрепило меня в моём решении действовать немедленно, ведь если так, не сегодня-завтра в наш город явиться Ван, а его я считал настоящим соперником, потому что только он сумел сделать того, чего не удалось даже Эрику, он отнял у меня Аяю. Ему она родила сына, и, если бы он не натворил непоправимых ошибок, что привели его в объятия Вералги, в плен, что был организован ею, в её силки, как выражалась Рыба, я не знаю, что было бы в течение всех этих веков, увидел бы я Аяю вообще.
        – Что ты… говоришь… – поморщилась Аяя, когда я сказал ей это уже не следующее утро.
        Я пришёл очень рано, она едва пробудилась, я застал её в утреннем платье, причём внизу мне встретилась Рыба, что, как оказалось, ночевала здесь. И спросил у неё о здоровье Дамэ, вспомнив, что вчера его не было с нами.
         – Нормально всё. Ты… – Рыба вгляделась в меня и не стала задавать вопрос, а сказала, приглушив голос: – Ты поднимайся, Арий, наверху она, только что умывалась, воду лила, я слышала. Так что… иди, с Богом. И… не тушуйся. Ломаться будет, не отступай. Неизвестно, что нас ждёт-то, а ты всё ждёшь… нечего с женщинами ждать, будто не знашь. Приходишь и берёшь. Не то другие отберут.
       Дожил, что Рыба меня к Аяе толкает едва ли не насильно, подумал я. Вот жалкая я фигура, как состарившийся девственник, даром, что это иллюзия... Вот и застал я её, убирающей постель. Она вздрогнула и обернулась. Большой тяжёлый лесной кот спрыгнул с подоконника внутрь комнаты, поглядел на меня и, подняв хвост, неторопливо вышел вон.
         – Ты что это? – Аяя вздрогнула от неожиданности, увидев меня в дверях. – Ты как… кто тебя впустил? А… Дамэ так и не встал ещё.
        – Рыба впустила, – сказал я.
        – Понятно… она спит и видит, как меня замуж пристроить, просто не может терпеть, что я не при муже. Сама всю жизнь в девках, а меня всё замуж толкает, вишь как…
         – Правильно толкает. Яй… давай поговорим? Столько сотен лет ты всё наказываешь меня за ошибки, в которых я виноват, конечно, но уже можно и простить…
         – Я давно простила, Ар. Неужто ты считаешь, я две тыщи лет только и думаю, что тебя надо наказать?  – ответила она и бросила последнюю подушечку на покрывало довольно большой для одного человека кровати, у нас всех большие кровати, мы не мельчили, для чего в своём городе, настоящем оплоте свободы, ограничивать себя тесными коробками?
       Она улыбнулась мне, умытая – да, но волосы ещё не убрала, они, расчёсанные, струились по спине и сбегали волнами, когда она наклонялась, поправляя покрывало. Веки, ещё немного припухшие со сна, милая...
         – Пошли вниз завтракать. Я кофе сварю. Ты уже ел сегодня?
         – Ел… да не помню я, – рассеянно произнёс я.
         – Вот и идём, раз уж явился спозаранку как Вини-Пух.
         – «Кто ходит в гости по утрам»… ну да, – улыбнулся я, мне тоже нравился этот мультик, которому уже сто с лишним лет. – Я поступил мудро.
         – Идём, мудрец, – Аяя даже коснулась меня, проходя мимо в дверь.
        Внизу в большой кухне, к которой прилегала веранда с одной стороны, и здесь проводили время и обедали летом в зной, и с другой стороны – столовая. Здесь я бывал, а там, наверху в спальнях – нет.
        – Если простила, живи со мной, – сказал я без обиняков, остановившись на границе кухни, где она принялась хлопотать с кофе и чашками.
        Аяя только качнула головой, чуть улыбнувшись, ничего не отвечая, привыкла к тому, что я говорил уже это, не воспринимает всерьёз. Или меня не воспринимает уже.
       Поставила на стол чашки из бело-голубого английского фарфора, это ей Эрик привёз сервиз ещё лет двести назад, «чтобы ты могла всех нас угощать», сказал он тогда. И она угощала именно с него нас всех, когда мы бывали у неё в гостях. Пьёт ли она из этих чашек каждый день, я не знаю.
        – Пью, но редко… разбила пару, вот и не трогаю теперь, не то не с чего будет вас угощать? Эрик любит красивую утварь…
        – Я привезу тебе хоть сто таких сервизов для Эрика.
       Она посмотрела на меня, кофе-машина зафыркала, готовая налить нам кофе, к запаху леса и травы подмешался запах кофе горячий и терпкий, густой.
        – Не надо, – сказала Аяя, и поставила чашку с кофе возле меня, дала мне ложечку. – Не надо тебе никуда. Видишь, что там делается. Это Эрик ещё человек неробкого десятка, во-первых, а во-вторых: он и под носом опасности не увидит, и если уж он встревожился, значит поздно и готовиться, надо уже беду на порог ждать.
       – Вот и я об этом. Скоро все наши сюда пожалуют, надо полагать.
       – И что? Милости просим, места всем хватит у нас на Байкале, в единственном городе предвечных, – сказала Аяя, усаживаясь напротив меня.
       Утренний халат из белого кружева распахнулся на мгновение у неё на коленях, она соединила полы, пряча свои блестящие коленки.
        – Ван приедет, – сказал я, внимательно глядя на неё.
       Она лишь пожала плечами:
        – Приедет. Они с Вералгой приедут. Я думаю, Орсегу тоже стоит у нас пока поселиться. Если то, что Эрик предполагает о роботах, то безопасных мест вовсе нет, даже в океанских пучинах. Убьют его и дело с концом.
         – Бог с ним, с Орсегом…
         – Бог с ним, когда-то ты не терпел даже упоминания о нём, – усмехаясь, Аяя опустила ресницы. Забыла и простила? Как бы ни так… н-да, напакостил я  изрядно, но неужто больше Вана?..
        – Ван в плену у Вералги, – сказал я, внимательно глядя ей в лицо.
        – Это Рыба сказала? – Аяя засмеялась. – Ты что, в её выдумки веришь? В плену… разве такого как Ван хоть кто-то в плену удержит? Вспомни, как он едва через седмицу после посвящения мог. Нет. Глупости это, Рыбины байки, она любит создать драму там, где её в помине нет. Ван там, где он желает быть, как и все остальные.
       Вот это уже надежда… Она уверена, что Ван выбрал Вералгу и всё. Но я не сомневаюсь, что всё не так просто, что выбирать между Аяей и Вералгой никто не станет, даже если у человека не всё в порядке с головой, даже Викол от Вералги ушёл жить около Аяи, это не выбор, это как воздух и его отсутствие. Так что нет, Ван, конечно, не выбрал жить с Вералгой. Но почему он с нею и что именно между Ваном и Вералгой, я не знаю, но это и неважно, гораздо важнее то, что Аяя считает, что Ван влюблён в Вералгу…
          – Ну… тем более – сказал я. – Яй, сама говоришь, что простила меня, тогда…
         – Что, Ар? Что тогда? – она подняла прекраснейшие глаза на меня, солнце проникло в них, отсвечивая тёмно-коричневым зрелым янтарём. – Восемьсот сорок лет назад мы говорили об этом, я всё сказала тогда, я повторяла тебе это всё это время, ничего не изменилось. Неужели ты ещё испытываешь желание ко мне? – она усмехнулась уголком рта. – Чепуха… мы работаем вместе, ты видишь меня каждый день, и ты прекрасно обходишься без меня, летая ночами к ночным домам, где спят живые тёплые женщины, открывающие тебе свои объятия… так ведь?
        Я смутился немного. Да, Аяя не Рыба, её не обмануть, не ввести в заблуждение моим мнимым воздержанием, она знает меня как никто, как даже Эр не знает…
        – Да, Яй… жениться каждые двадцать лет, как Эрик я не в силах, но и аскезы выдержать тоже не могу.
        – Не сомневаюсь. Но на что тебе я? Чтобы не надо было никуда летать, а под боком, когда захотел, тогда и сунул?
       Этой вульгарной грубостью она хочет, как кнутом хлестнуть, отогнать меня?
        – Ты меня больше не любишь?
        – Нельзя перестать любить. Любовь или есть или нет. Как и жизнь. Можно ошибиться вначале, приняв влюблённость за любовь или наоборот, не принимая любовь всерьёз, но если она входит в сердце – это навсегда, что бы ни происходило, и сколько бы ни прошло лет.
        – Так значит…
        – Ты хотел это знать? – Аяя отпила кофе, облизала губы…. – Ну знай, если это ласкает тебе сердце, и услаждает твоё самолюбие. Я тебя люблю. Конечно. И не перестану любить, даже если ты меч приставишь к моему горлу… а нет, теперь мечей не носят, ну этот… пистолет ко лбу. Не важно. Ничто не важно, Огнь. Даже то, что ты, обезумев, стал демоном когда-то, даже те дни я вспоминаю с ужасом и ненавистью. С отвращением. Но и с наслаждением…
       Боже мой… у меня не то, что загорелось, у меня взорвалось сердце. Точно настали последние времена, если Аяя говорит всё это. Но оказалось, что она ещё не всё сказала…
         – И… – она отвернулась, ближе придвигаясь к столу, и прижала лоб к поднятым побледневшим рукам. – Больше скажу тебе, коли мы… стали говорить… Раз уж… ты проник сюда говорить… Спать с тобой – наслаждение без меры и без края, как ни с кем. Словно… не знаю… меняется атомная структура во мне… Это не все эти глупости с оргазмами, делов-то – кончить, это можно с кем угодно, с любым, если он не груб и не воняет… Нет, Огнь… это… как божественное снисхождение, как солнце на коже, как… это нельзя сравнить ни с чем… Ни с чем иным, Арий… И всё только оттого, что я люблю тебя. И вот ты как раз можешь быть любым, ты можешь быть и пьяным, и вонючим, и грубым и грязным, и ругаться, и от другой женщины прийти… но и тогда… И, когда ты хватал меня в хлеву и задирал юбку на голову, и тогда с тобой было… наслаждением… и тогда… каждое прикосновение, каждый твой выдох, и синяки, что оставались от тебя, семя, текущее по моим ногам… ничто этого не меняет… Господи, ничто… просто ужас… Потому я и не уходила столько времени тогда… просто не могла. Никогда не могла без тебя… – она выдохнула, опустив голову. – Ну и всё. Запомни и не говори больше.
        – Яя…
        – Не надо… Я за тебя отдам жизнь, всю до капли, не раздумывая, но жить с тобой как прежде не стану.
        – Боже… почему… если я мужчина твоей жизни? – воскликнул я.
         Я думал, она… Господи, да я забыл, какая она, жить рядом – это не жить друг с другом, забываешь, упрощаешь, только чувствуешь, но сознание не всегда читает сердце, голова плохо слышит душу…
        Аяя повернула голову ко мне, и смотрела теперь снова этими своими непостижимыми глазами.
         – Больше, Огнь. Куда больше, чем мужчина моей жизни… Намного больше… это было бы… слишком мало, слишком легко и просто… это бы ещё ничего… Я не помню и не знаю, откуда мы знаем друг друга. До Кеми и Кратонова дворца я не помню ничего. Что бы мне ни рассказывали о тех временах, для меня это лишь слова, звук, не больше. История Байкала, что я читала, там и обо мне, но я… того не помню. Ни родителей, ни Байкала до того как… словом, ничего до того помню. Только, как впервые увидела тебя, как ты коснулся моей руки, как смотрел… это и влило в меня жизнь тогда, жизнь и сознание. И после…
       Она вздохнула. И снова отвернулась, откинулась на спинку стула, сложив руки на груди, теперь мне стал виден её профиль, совершенные линии, гармония не требует описаний, абсолют понятен всем, но разве я красоту любил в ней всегда? Я любил и люблю то, что она такое… с первого мига, как увидел, когда и не понял ещё, кто ввалился ко мне в дом среди ночи, за мальчишку принял…Но тогда уже с первого мига я был счастлив, что она появилась. Ничего не осознавал ещё, ничего не думал такого, я, нелюдимый отшельник, обрадовался ей, потому что только её и ждал всю свою жизнь. Будто знал, что надо ждать… А теперь… потерял и не могу, никак не могу вернуть, и это превращает в ад каждый мой день. Диавол не трогает меня с тех пор как Бог взял снова в свои руцы, а я по сию пору не изжил ад, в который превращается существование без неё.
        Меж тем она продолжила говорить:
        – Знаешь… с Агори, и с Виколом я поводила исследования и… вот, что оказалось: я, моя кровь входит в резонанс твоей. Мои клетки и твои… если их приближать, реагируют, на поверхности мембран появляются псевдоподии, тянущиеся друг к другу. У соматических клеток, у которых в принципе не может быть псевдоподий… Я провела несколько тысяч серий опытов, я делала это между всеми нашими здесь, я брала клетки растений, животных, Басыр привозила мне образцы крови тысяч людей из городов, где она бывала, то же делал Мировасор и Орсег. Я всё искала чего-то подобного, надеясь заметить в каких-нибудь ещё организмах, но нет... растения, птица, рыбы, простейшие, травы, цветковые, люди… между собой, вперемешку… даже не тысячи, не сотни тысяч, миллионы опытов. Ни в одном случае, ни в одном сочетании не появлялось то, что происходит между нами. Даже наши волосы… если положить их рядом, электрические заряды выстраиваются так, что они притягиваются, сближаются. Лежат на расстоянии, но через несколько минут оказываются переплетены. Даже у вас с Эриком не возникает этого, притом, что ваши клетки почти неотличимы друг от друга, удивительно похожи структурами, расположением органелл, особенностями окрашивания, как набирают краситель, во всем, до молекул... словом, удивительно похожи, как ни одна другая пара близнецов на земле. И это при том, Ар, что у вас разные гаплогруппы, если исследовать ваши Y-хромосомы. Представь себе, внутренне вы почти неотличимы, несмотря на то, что отцовская хромосома  в вашей паре претерпела неожиданную мутацию в момент оплодотворения… на самом деле удивительный феномен, больше я такого не встречала тоже. От отца могут появиться разные сыновья, то есть сыновья с мутациями по гаплогруппе, так они и появляются, собственно говоря, но чтобы… однояйцевая пара близнецов претерпела такие изменения, что вы… стали и абсолютно одинаковы по своим структурам, но различны фенотипически. Кстати, ты знаешь, что вы родились с ним с разницей в два часа? Эрик до полуночи под знаком Близнецов, а ты после полуночи уже под знаком Рака. Так что, Ар, вы – редчайший феномен, вы близнецы, родились не  один день и вас ведут разные созвездия. Я изучила и прочла всё, что писали когда-либо о близнецах, все проводившиеся когда-либо исследования, в этом мне очень помогал Викол, кстати, наш книгочей. И сама тоже провела сотни тысяч исследований близнецов, со всего мира мне привозили образцы.
         – Что, тоже Басыр?
         – Да, Басыр всегда помогала мне, – Аяя кивнула, взглянув на меня. – Её не очень интересовало, для чего мне, она довольно равнодушна к этому, ты знаешь, её больше физика интересует, хочет нарастить Силу, которой обладает, но это… невозможно сверх данного. Либо ты способен, либо – нет, можно развивать способность, доводить до совершенства, как оттачивать меч, но приобресть что-то за пределами возможностей клеток… Не знаю, если только облучить или воспользоваться генетическим ядом… Попытаться на клеточном уровне можно, но что это даст для целого? Никто не захочет подвергнуться радиации или яду, чтобы проверить, сможет летать беспрепятственно в космос или не гореть в горниле вулкана. Так что да, Басыр помочь не отказывалась.  И Басыр, и Орсег, и Мировасор, он человек любознательный, и ему было интересно помочь мне в моих исследованиях.
         – Скорее любопытный, – заметил я.
         – Даже если так, мне это его качество было полезно.
         – Я знал, что ты проводишь исследования разных животных и людей, но не знал, что ты… изучала нас с Эриком, – удивился я.
        Аяя рассмеялась:
         – Так вы с Эриком один из самых изумительных феноменов на планете, не просто редкое, редчайшее исключение во всём, даже среди предвечных. Мало того, что вы братья, а кровные родственники не бывают предвечными, вы царевичи, а предвечные не родятся в царских семьях, этому возбраняется сама вселенная, ты это знаешь как никто. Бог знает, что бессмертному не следует быть царём… Так что да, я начала с изучения вас как пары близнецов, обладающих необычными признаками, хотелось понять, как вообще это возможно... А дальше… как обычно в таких делах, открылась бездна «звезд полна». Да, структурно вы как один человек, но человек, которого на уровне зиготы разделили надвое. Что случилось в тот момент, из-за чего… Вспышка на солнце произошла, выброс земной энергии, что-то с семенем вашего отца случилось, или мать пережила что-то, некое воздействие… я не знаю, и единственный человек, кто мог бы мне сказать, что было незадолго до вашего рождения – это Вералга, а она помогать мне не станет. Я вообще пока не понимаю, как получились все мы, предвечные, это ещё предстоит разобраться… Но вы с Эриком особенные, даже по меркам предвечных, как я уже говорила.
         – А когда ты стала сравнивать наши с тобой клетки? – спросил я, удивляясь, как много я, оказывается, не знал о том, чем она занимается.
         – Да вообще-то это произошло случайно. Я увидела, что ваши с Эриком настолько похожи, это показалось удивительно, тогда и стала смотреть остальных предвечных, подумала, быть может, это общая особенность для всех нас... А с кого начать? С себя и начала. Брала кровь у себя, и случайно капнула в чашку Петри, где был твой материал, такая глупость… себе-то неловко, не делаю так больше… Ну, а раз напортачила, подумала, дай взгляну, как, похожи наши клетки крови, как у вас с Эриком или… пока пластырь на ранку наклеивала да микроскоп ставила, знаешь что произошло? Капли потянулись друг к другу. Сообрази, к краю капли выстроились, и псевдоподии вытянули. Наверное, если бы не высохли и остались так, то слились бы капли, а расстояние было не менее восьми миллиметров от одной капли до другой. При том, что твоя кровь была разведена цитратом, почти клеточная культура, не чистая, конечно, но… И не похожи нисколько, только ваши с Эриком клетки не просто похожи, а близнецы, будто от одного человека, больше нет такого сходства ни у кого и ни с кем. Но моя кровь потекла к твоей, а твоя – к моей. Вопреки законам биологии, физики, вопреки всему, клетки крови двинулись навстречу, будто что-то сообщило им движение, как в сосудах, когда толкает сердце, а тут на стекле… Больше никогда такого я не наблюдала, как я уже сказала. Явление необъяснимое. И… даже ещё больше скажу – если записать вибрацию наших клеток вблизи друг друга и перевести колебания в звук, получается мелодия. Вообрази, я ради забавы сделала это на компьютере, звучит…
        – Звучит… И… какая мелодия? – рассеянно спросил я, пораженный до глубины души, я предположить не мог, что такую эфемерную вещь как чувства, оказывается, можно увидеть, и даже записать в виде мелодии. Не придуманную одарённым музыкантом, а пропетую твоим собственным телом. Или душой, что поёт в каждом атоме тела.
       Аяя улыбнулась, качнув головой.
        – Так они разные. Всякий раз ставь рядом культуры твоих и моих клеток и записывай возникающие колебания, и всегда мелодия, и всегда разная. Разные высоты колебаний, длина волны, ну и тому подобное. Захочешь, дам тебе послушать…
         – Что ж ты мне… мне, физику, не сказала?
         – Никому не говорила, боялась, на смех поднимут.
         – Какой смех, если… Поразительно, увидела такое о нас, и… и молчала.
         – Вот, говорю. Об этих колебаниях я недавно узнала, доказать ещё надо было, убедиться. Поначалу думала – морок.
         – Яй… что ж тогда… – я не мог понять, почему тогда, когда она получила, необъяснимые, правда, но подтверждения того, что мы предназначены друг другу, даже созданы друг для друга, почему она так настойчиво не хочет быть со мной…
        – И ещё больше скажу тебе. Биохимические процессы у предвечных такие же абсолютно, как у всех людей. Но при смешении клеток твоих и моих появляется флуоресценция. И еще слабое, но фиксируемое радиоактивное излучение. Рентген двадцать-тридцать не больше, что есть у всех предвечных, но при смешивании наших клеток оно усиливается, единиц на десять. Клетки, точнее атомы, возбуждают дуг друга каким-то образом и… Словом, ты, физик, найди этому объяснение.
        – Объяснение… я найду… Но, Яй… Даже если бы всего этого не было, если бы… Чёрт с ней, с наукой, не знал я, но разве это всё меняет что-то? Разве я меньше любил и хотел тебя? это только так… доказательство, ещё одна звезда на небе… Но… тем более теперь, когда ты… почему ты не хочешь быть со мной? Это же… – мне не хотелось говорить: это же так глупо теперь сопротивляться, тем более что даже структурно происходит что-то необъяснимое, что связывает нас, но я не стал договаривать, чувствуя, что она скажет сама
       Она встряхнула волосами, они, свободно расчёсанные, тяжёлыми волнами плеснулись по спине. И сказала, словно размышляя сама с собой:
        – Потому что… потому же, почему сбежала от тебя тогда, почти две тыщи лет тому. Не потому что ты в раж вошёл и сутки не унимался в ненависти и злости, в дурной страсти, не любовной, но злобной… будто убить хотел, да хуже, затоптать… не в любви, а в её ложной уродливой личине…
       Она опустила голову, и хорошо, что не посмотрела на меня в этот момент, со стыда я готов был сгореть теперь же, можно было бы забыть, что я творил с ней тогда, как я… Я всё помнил, как и она, каждый миг, я забыл бы, да не мог. Всё, что было с ней, каждый день, все тыщи лет вместе и всё, что было, я помню всё. И всё, что было в те последние наши двести лет вместе, всё… не хотел вспоминать, потому что ненавидел себя, потому что отвращение к себе душило меня, но я помнил… Что было отдельно от неё – нет. Ни жён, ни городов, ни того, что я делал, по каким улицам ходил… Только то, что было у нас вместе с ней…
       Она вздохнула и заговорила снова:
        – Вовсе не потому я убежала тогда, я говорила. Не от обиды, не от слёз и унижения… Не от тебя… не сердилась я и тогда. Не в том было дело. Не в тебе, ты таков, какой есть, и тогда, те годы, впуская в свою душу всё больше адского яда, ты всё равно оставался собой. Я ушла, чтобы самой… самой не раскрыться Аду. А я встала на грань этого тогда. Я поняла, что наслаждение тобой во мне тоже переходит в ненависть и отвращение, ещё капля и возврата не будет. И я не могла потерять искры, что живила меня, единственное, что не пускало во Тьму. Что мне было бы в этом мире, если бы я перестала любить тебя? Именно этого я и боялась и боюсь больше всего – перестать любить тебя. Перейти черту, за которой любовь вырождается в пресыщенное отвращение. Диавол именно этого и хочет от меня. Только потому я ещё не Его, что всё так же люблю тебя, и моя кровь стремится к твоей…
         – Яй… – я потянулся к ней.
        Я понял, сейчас я хорошо понял, о чём она говорит, я не мог понять всё это время, чувствовал излучение любви от неё и не мог взять в толк, почему вопреки этому, она не хочет быть моей. Я как последний идиот, думал, она просто наказывает меня по-женски. Господи… Аяя никогда не была примитивна.
         – Яя… – я коснулся её руки. – Яй…
        Но она отодвинулась от меня.
         – Это… Ар… всё, что я сказала, ничего не меняет. И сказала для того, чтобы ты понял. Мы дошли с тобой до черты, до границы. Точка в предложении, окончание книги.
        – Да нет же! Смерть и то не конец, а ты…
        – А у нас конец. Услышь меня, наконец!
        – Да я слушал! – воскликнул я. – Я полдня тебя слушал. И услышал, и я понял. И прощения просить не за что уже, ты сама всё поняла… Может быть, в первый раз до конца понял, что случилось в ту ночь, когда ты бросила меня и сбежала… Я понял, что ты… Не от меня бежала тогда. И спасалась после не от меня… Послушай, Яя, ты права. Ты… я знаю, что такое  спасаться от Него. Я… Но не обо мне теперь речь… Я вот, что хочу сказать… Мы живы, мы родились друг для друга. Ну пусть я… урод, который не всегда способен ясно мыслить, но… ты всё равно меня любишь. Мы с тобой… Ты – женщина, я – мужчина, и для чего мы годы, столетия проводим врозь? Для чего ты толкаешь меня искать проклятого этого секса на стороне?
        – Тебе секс так нужен? Господи… – скривилась она насмешливо.
        – Да нужен! – вскричал я, хлопнув ладонью по столешнице, вот еще, нашла к какому слову прицепиться. – Нужен мне секс, Яй! Как тебе ни это странно, высшему существу! Отлить всякому надо!.. Но разве я об этом говорю… не сбрасывай! Отлично ты всё знаешь! Ты всё знаешь! Я не понимаю, зачем нам быть раздельно?!
         Я ударил уже кулаком по столешнице, весь подаваясь к ней, она поднялась, отклоняясь, но между нами всегда полшага…
         Но вдруг голос Дамэ дёрнул меня, словно он толкнул меня в плечо:
          – Арий! Оставь её! Ты слышишь?! – он стоял в дверях, очень бледный, и даже покачиваясь будто, за ним я увидел Рыбу. – Немедля! Оставь Аяю!
         Ну уж нет! Всё, всему приходит конец, и моему терпению… конец книги, да щас вам!
         Я вмиг проделал эти полшага и схватил Аяю за талию рукой, большего не потребуется, как она сказала, развить способность можно до совершенства, если она есть, у меня была, как и у неё. А потому я в мгновение ока вылетел с нею в окно.
        – Да ты что!.. Пусти!.. – Аяя взвизгнула, отталкивая меня, выгнувшись.
       Но было поздно, мы взмыли высоко в небо, и держал я её крепко, как некогда Гор держал Хатор, только сатанинских, отливающих сталью крыльев уже не было у меня. Теперь я был просто человек. Предвечный, но человек.
Глава 7. Цунами
         – И-э-х… батюшки… – выдохнула Рыба, рама на окне вылетела, стекло разлетелось в пыль где-то на дорожке у дома.
         Мы подбежали к окну, но их уже не видно. За верхушками деревьев, или они уже улетели высоко, не знаю, но кроме выбитого окна веранды и остывших голубых чашек на столе, ничего не осталось. Скатерть сдвинулась неловкой толстой волной…
       Рыба подошла к столу, поправила, и села в задумчивости или усталости, на Аяин стул.
        – От-ить как, Дамэшка… Ты это… вскинулся ты зряшно. Пусть уж прибьётся она к какому берегу, сколь же можно? – проговорила Рыба, что ухаживала за мной сегодня. Я так и не понял, что же случилось, я даже плохо помнил, как было, кофе мы с Эрбином пили, а после я уже в своей кровати… и проснуться не могу, будто…
        – Отравили меня, а, Рыба? – спросил я.
       Она посмотрела на меня.
        – Нет, Дамэшка… не отравили, иначе ты бы умер. А ты живой. Не думай про то, Дамэ… Будем жить, время снова ускорилось, что-то происходит, начинается. Эрбин сказывал, что делается в мире. Возможно, скоро сюда все наши приедут, спасаться от новой чумы. Все наши, понимаешь?
        – И… Ван?
        Рыба пожала плечами.
        – Ну да, Вася тоже.
        – Ты считаешь, что Вералга, после того как связалась с…
        Рыба внимательно посмотрела на меня.
         – Слушай, ты не ошибаешься на её счёт? Чтобы Вералга связалась с… с твоим Создателем… странно это как-то.
         – В таких вещах я не ошибаюсь.
        Рыба посмотрела на меня.
        – Тогда будем надеяться, что Вералга не приедет.
       Вот тут мы и услышали, как кричат на веранде, и я, вспомнив, зачем я в этом доме, бросился с кровати сюда. Ну, а здесь… Теперь и в небе не видно.
       Я снова подошёл к сломанному окну.
        – Не беспокойся, Арий сломал, сам и отремонтирует, он парень рукастый, даром, что на троне родился.
        – Рукастый… будто руки марать станет, махнет и готово все…. –проговорил я.
        – Ну-ну, не ворчи, и рук марать он не гнушается.
        – Куда они улетели? – сказал я, глядя в небо снова.
        Рыба подошла ко мне, похлопала по плечу.
         – Пущай.
         – Она просила меня не подпускать их, Рыба. Никого.
         – Знаешь, что скажу тебе, Дамэшка, женщины иногда говорят совсем не то, что думают, не то, чего хотят. Даже самые умные женщины… Пущай. Тут… вем, Бог управляет, не мы сами.
       Я посмотрел на неё.
        – Проворонил я.
        – Вот и хорошо. Ляг, отдохни, хватит псом цепным сидеть около неё, – сказала Рыба. – А я подожду. Побуду с тобой…
      
       Аяя вскрикнула и выставила руки, отталкивая меня, пытаясь вывернуться. Но нет. Теперь я не выпущу. Всё верно ты говорила, и я понимаю, и ты права во всём. Но потому я и не отпущу тебя. Я другой. Ты не знаешь этого, я не слышу больше голоса Ада, я не вижу Его, Он не приходит ко мне, и я не в Его власти. Того, что едва не заставило тебя ненавидеть меня, больше нет. Больше нет…
       А есть я, тот, что помнит не только времена после Кеми, когда ты неизменно любила меня, но и те, старые, байкальские, когда ты помнила Марея, и не хотела меня…
        – Огнь… отпусти, ты что?!.. – выдохнула она, когда мы приземлились на вершине скалы, я заметил тут небольшую площадку и спустился именно сюда. – Пусти!.. Вот… дурак… Дурак! – в бессилии кричала она, не в силах вырваться из моих объятий.
        Я выпустил её из рук уже на земле, здесь, на этих камнях и пыли, в окружении кривых от вечных ветров сосен.
        – Ты что делаешь?!.. Ты что?!.. – воскликнула она, споткнувшись, плеснув распущенными волосами, и едва не упала, потому под ногами тут валуны. – Ты…
        Ну, а потому я, снова подхватил её под спину, предупреждая падение, могла ведь разбиться об окружающие камни, я Силой расшвырял их с площадки, и осталась она гладкой, лишь покрытой толстым слоем мягкой нагретой пыли.
       Халат её, из кружева цвета молока, в борьбе и в полёте раскрылся, сваливаясь с плеча… нет, я не отпустил её больше. Нет уж… Да, в пыль… что теперь, если кругом глаза и уши, и приходится забираться к самым небесам как какие-нибудь птицы, чтобы остаться одним…
         – Огнь, ты… – забарахталась Аяя, пытаясь выскользнуть, но только напрасно пылила себе на волосы. – Не надо… не надо… потом не… не остановиться… а-ха-а… не на-да-а-а…
         И я знаю, как знает и она, что если бы она хотела, действительно, толкнула бы меня так, что я улетел бы на Луну, она способна стены высотой до неба толкать, что ей я, как комар…
       Я вдвинулся мощно, иначе не мог, и мне казалось, не членом, весь я, всей душой с сердцем, со всей моей не расходованной почти две тысячи лет страстью, всеми мыслями, всем, что есть во мне, с вожделением только к ней… я жизни так не хочу, как её, потому что жизнь без неё бесцветна и безвкусна… И я чувствую её так, как не чувствую ничто, весь я там, в моём уде, как на острие стрелы, что я… вселенная, и она горит пламенем невыносимой ослепляющей яркости и… сладости…
        …Волны экстаза накатывают одна за другой, не делая перерыва, никакого отдыха или охлаждения…
      Огнь… я думала, что не забыла, как это… как это, когда ты так близко, когда я уже не понимаю, где я, а где уже ты… я думала, я… могу жить без тебя… Но я забыла… забыла… а это совсем другой мир…
       Небо засияло всеми возможными оттенками синевы и золота, воздух пахнет смолой, горячей хвоей, нагретыми камнями и твоей кожей, твоими волосами, их гладкий шёлк намок от пота, набрал пыли, но аромат всё тот же – полынь и горький мёд…
         Я думала смогу любить тебя и, не касаясь, но… я хочу касаться тебя, не отрываться от тебя и чтобы ты касался не только взглядом, который я чувствую…
        Что же это такое… какое же это счастье соединяться с тобой, и пусть всё остальное взорвётся и сгорит, хоть весь мир. Я опять я, и ни страха, ни тьмы, ничего, кроме тебя, твоего дыхания, твоей души так же вошедшей в мою, как твоё тело влилось в моё, внутрь и снаружи, твои руки, живот, бёдра, твой язык и губы, твои волосы перепутались с моими, ты со мной, и я жива, я чувствую, как жизнь вновь задышала во мне, заливая меня всё новыми волнами  горячего счастья… Ещё, Огнь, ещё… поцелуй меня ещё, мне всё будет мало… не напиться тобой…
        – Иди сюда… ты… не надо на камнях… – он подтянул меня на себя.
        – Они теплые… да и… не твёрдо… здесь, – сказала я сухим, непослушным горлом, ещё вздрагивая от скачки сердца.
        – У тебя… кровь… кровь на спине, «не твёрдо», – он улыбнулся, убирая волосы у меня от лица.
        – Да?.. я не чувствую ничего… кроме… я хочу тебя… снова, – сказала я, глядя в его прозрачные глаза, чистая вода… Огник.
        – Точно? – засмеялся он, поднимаясь и удерживая меня в объятиях.
        – Не точно… сильно…
      Это не наслаждение, не экстаз, это громадней и выше, больше всего иного, всего, что вне этого, что я чувствовал, когда бы то ни было. Только с нею, только с нею всегда так…
        Мы, все грязные от намокшей от пота пыли на нашей коже, волосы превратились в грязные плащи, но что может нам мешать? Она прижала лоб к моей щеке, губы распухли от страсти и пересохли от яростно вырывающегося дыхания, но ещё слаще на вкус вот такие, и рот горячий, сладкий, язык к моему… и дыхание, и сердца скачут словно одно…
        – А… не хотела меня… – засмеялся я, уж день перевалился к закату.
      Я повернул голову, у неё вздрагивают соски от быстрого бега сердца, ещё не замедлившегося, ещё бешеного, как и у меня.
        – Ну… я же… хотела, как не хотела… как я могла… не хотеть… ты не брал, вот и… уговаривала себя, что и так… и так можно… и так хорошо. Что и так хорошо, что так лучше… – улыбнулась она, глядя в небо.
       Вот счастье-то… вот как это небо, бескрайнее, бездонное. Даром, что я знаю, что это небо не так уж и велико и за ним чёрная звёздная чернота, но я вижу его таким, как моё счастье – бездонным и безмерным…
        – Яй, скажи мне… Ты рассказала, что… наши с тобой клетки тянутся друг к другу… я понял, но… а… чьи ещё тянутся к тебе? К твоим? – спросил я, предполагая, что давеча она сказала не всё.
       Она помолчала, улыбаясь.
        – Все? – спросил я, потому что уже знал ответ. Потому что я так и думал.
         – Догадался… – Аяя повернула голову ко мне, улыбаясь. – Я не хотела говорить, разве это важно.
         – Не важно, но многое объясняет… – я провёл рукой по её лбу, куда упала прядь волос, на коже осталась полоса. Ох и грязны мы…
         – Все абсолютно. Всё живое. Клетки всех людей, животных, даже растений. Всё приходит в движение, оживает, словно в моих магнит. Странно, да?
        – Ничего странного. Магнит и есть, и самый мощный из всех на Земле. Потому ты – Богиня Любви. Я всегда это знал. Ещё… очень давно…
        Она повернулась ко мне вся.
        – А мои только к тебе. Только к твоим… – она повела по моей груди ладонью. – Ох и грязны мы с тобой, Арюшка… Летим, в Море окунёмся.
        – Вода ледяная, поди, – улыбнулся я, вытирая разводы грязи у неё на щеке, слёзы, пыль, мои поцелуи, чего там только не налипло... – Летим.
       Она сверкнула улыбкой, мы поднялись, подхватили одежду, превратившуюся здесь в пыльные тряпки.
        – Я знаю тут одну бухту среди скал, людям туда не подойти ни с берега, ни с Моря. Только таким как мы и в воду и на берег, летучим, – сказала Аяя.
        Бухта эта совсем маленькая и полоса берега совсем узкая, а глубина большая, уже у самого берега. Мы купались, выполоскали насколько возможно было одежду, и развесили на камнях вокруг сушиться, а сами лежали тут, на траве, совокупляясь снова и снова, снова купались…
        Солнце подкатилось к горизонту, когда Аяя принесла подсохшую, хотя всё же сероватую нашу одежду.
        – Возвращаться пора, Ар. Ночевать тут нельзя, застынем насмерть.
        – Летим ночевать ко мне, – сказал я, одеваясь.
        Волосы спутались у неё и у меня, расчесать было нечем, она заплела свои в толстую лохматую косу, намереваясь, вероятно, расчесать дома, придётся и мне заняться тем же, иначе колтунов после не вычешешь. Её и попрошу, любила когда-то волосы мне разбирать…
        – Нет, Ар… не сегодня.
        – Но у тебя народу полон дом: Рыба, Дамэ… мне они не помеха, конечно, живали и теснее, но у меня тихо и гневных глаз Дамэ нет.
        Я только собрался сказать, как долго я мечтал уснуть рядом с нею, Аяя опустила руки и сама без сил опустилась на валун.
        – Арик… Я… хочу сказать… мы… Можем… втайне всё это оставить? Ну… то есть…
       Моё сердце закипело, я почувствовал, что слепну от гнева. Я набрал побольше воздуха, и отвернулся, чтобы сейчас же не схватить её и не утащить в свой дом, запереть там и не выпускать больше.
        – Ты… из-за Эрика? Или потому что Ван вот-вот приедет? – произнёс я очень тихо, стараясь удержаться и, ослепнув от злости, не наброситься на неё. Отвернувшись, я сел рядом на валун.
        – Ван... Что Ван… – она вздохнула, проведя ладонью по лицу, будто унимая боль, мне не понравилось это. – Ван столько лет с Вералгой, и вообще… чего уж… там я сама виновата во всём… Нет… А Эрик он,… со страху просто. Когда людям страшно, они куда бегут? Домой. Вот и наш Эр так. Потому и вернулся быстро на этот раз. Я… я не хочу сталкивать вас, начнёте драться опять, как дети за игрушку...
       Игрушка не игрушка, но если у Эрика появилась какая-то надежда, он снова возьмёт себе в голову своё право... И ведь как хорошо было когда-то в Вавилоне, когда он был настоящим добрым братом и не посягал на неё.
        – Чего же ты хочешь? – спросил я, чувствуя, как меня встряхивает от ревнивого гнева. Я чувствовал себя, не просто сброшенным с небес, куда меня только что подняли, как вещь, которой попользовались и хотят, если не выбросить, то спрятать в чулан.
        – Эрик успокоится, уедет, тогда и… раскроемся. Он никогда подолгу в нашем городе не оставался, ему нечего тут делать, к наукам равнодушен, так что сбежит со скуки вскорости, как обычно. А пока… пусть не знает ничего…
       Ведь как об Эрике, о его душевном спокойствии заботится!
        – Может быть, всё проще? Ты спать с ним хочешь? – сорвался я.
       Аяя вздрогнула, выпрямляясь, как от удара плетью, а потом повернулась и с размаху хлестнула меня по лицу ладонью.
        – Конечно! Только о том и мечтаю, как с вами обоими, дураками, спать! Тьфу! – и взмыла в небо.
         И я сплюнул со злости на себя, ну что не удержать слово? Разочек промолчать, и, день-другой, всё наладилось бы, забыла бы эту дурь, что надумала теперь... Даже если бы морды начистили друг другу с Эриком. Но слово не воробей…
        Я ринулся за ней. Но нагнал только в её дворе. Она спустилась и побежала к дому, болтая сырой и грязноватой косой по спине такого же грязноватого халата, я, должно быть, ещё хуже выгляжу, хорошо, что уже сумерки и дом Аяин выше всех по улице, двора, скрытого среди сосен, не видно ни откуда.
        – Яй! – крикнул я, нагоняя её. – Да стой ты!.. Яя!
        – Иди к чёрту! – крикнула она на бегу и влетела на крыльцо, что огибало дом с этой стороны, где вход и веранда.
      Рыба вышла на шум, Аяя едва не сбила её с ног в дверях.
       – Не впускай его, Рыба! – прокричала ей Аяя, пробегая внутрь.
       Рыба беспомощно смотрела на меня.
        – Ну?.. Чё натворил опять? Что сказал ей? – озабоченно нахмурилась Рыба.
        – Да сказал, дурак… – смущённо побормотал я, останавливаясь на нижней ступеньке крыльца.
        А потом злость новой волной поднялась во мне. Ведь точно спит с Эриком! Как сразу-то нет понял?! И взвыл:
         – Но и она… дура!
        Я крикнул как можно громче, чтобы Аяя услышала. Кулаки сжались сами собой, я даже зубы стиснул. Ну я достану тебя, чёрт… страшно ему стало… страшно тебе? Получишь…
         – Ты чего орёшь-то, оглашенный?! Одурел? – Рыба вылупила глаза.
         Я лишь отмахнулся, отворачиваясь, ей-Богу, сил сейчас не было говорить с Рыбой.
          – Эй, Арий, ты… крик не поднимай, – громким шёпотом сказала Рыба мне вслед, обернулась на дом в открытую дверь и продолжила: – Слышь?.. Потоптал её, всё, значит твоя уже, куды она денется... Пару дней выжди и приходи, примет. А слова – все это ветер, чепуха… Слышь, что ль?
          – Слышу, – побормотал я, обернувшись.
          – Вот и ладно, – удовлетворённо кивнула Рыба. – А щас иди… вымойся, а то… извалялись как… дикие… страм.
       Ну я, в общем-то, так и сделал и когда выходил из своей вполне современной электрической бани во дворе, в которой, конечно, никакого нормального пара не было, а так, жар да влага, но и так неплохо, чем просто душ али ванна, особенно когда пыль забилась в волосы и в кожу. На своём дворе, на скамье у дома я увидел Эрика. Уже совсем стемнело, и он шлёпал комаров у себя то на щеке, то на плечах. Только Эрика мне сейчас и не хватало. Морду ему сегодня чистить, сил совсем нет, только поспать бы…
        Вот, поспать, а тогда начистить…
         – Осподи, наконец-то, леший, – сказал он, поднимаясь. – Где был-то весь день? Заело комарьё тут меня уже.
         – Что фумигатор не включишь?
         – Где он у тебя?
         – Где у всех, вон клавиша у калитки, – сказал я, устало. – Чего тебя принесло? Стряслось чего?
         – Ну… не знаю, стряслось или нет…
        Он вошёл со мной в дом, я не хотел смотреть на него, чтобы не сорваться и не вмазать, а я устал, оттого, что мы опять поссорились с Аяей. Теперь не сомневаюсь, что Эрик спал с Аей, потому Дамэ и едва живой, иначе Эр не пробрался бы в дом, у него же не было союзника в виде Рыбы. И Аяя хороша, конечно… ну…
        От злости меня затрясло, и я вспомнил, что не ел уже сутки, чтобы не думать о том, что тот, из-за которого меня трясёт, тут возле меня, говорит мне о каких-то новостях. Что там у меня, чёрствый хлеб да колбаса, и то, и другое Рыбиного исполнения.
       – Ты… есть будешь? – спросил я Эрика.
       – Есть? Ночь на дворе… Ты не слышишь, что я говорю?
       – Я слышу, – сказал я, хотя ни черта не слушал, думая только о том, как бы не накинуться на него и при том не потерять сознание от слабости, накатившейся на меня. – Но я хочу есть, у меня щас обморок будет…
        – Да?.. – он внимательней вгляделся в меня. – Ну… давай поедим. Что у тебя там есть?
          – Колбаса есть, чай. Хлеб ещё. Будешь?
         – Хорошо, что у нас есть Рыба, а? – усмехнулся Эрик. Нет, я не выдержу и убью его…
        Я заварил чай прямо в чашках, нарезал колбасу, Эрику поручил нарезать хлеб, он со словами:
        – Ну, вот вам, здрасьте… зайдёшь так к брату в гости, на огонёк, – покачал головой
        – Не выпендривайся, незваный гость…
        – Я ж брат, – добродушно протянул Эрик, вот хорошее настроение у него, не иначе, рассчитывает на ночь к Аяе...
         – Ну вот и режь, если брат, – сказал я.
        Уже через несколько минут мы сели за стол, и я жадно вонзил зубы в хлеб, между ломтями которого положил колбасу. Крепкий сладкий чай со всем этим казался лучшим напитком на планете, мне сразу стало легче, прояснился ум. 
       – Так что тебя принесло-то? – спросил я.
        – Во-от, а говорил, слышу, – засмеялся Эрик, с аппетитом жуя свою колбасу. – Серия цунами пошла по миру, смыло десятки городов, миллионы погибших. Не слышал ничего?.. Телевизор где?
        – Что? – не понял я.
        Собственно, я вообще ничего нет понял. Я был так далеко в своих мыслях и чувствах от того, что он пытался мне рассказать. Какие цунами, миллионы? Где это всё? Кому страшны цунами. Но включившийся телевизор, который и был-то у меня только потому, что считалось, что он должен быть, вдруг заполнил кухню, гостиную и столовую светом и звуком, всё это было чересчур громко и яростно. Черноволосая девица в красном костюме с каменным лицом и горящими счастье глазами, что именно ей доверили сообщать такие новости, возбуждённым низким голосом с нарочно добавленным драматизмом говорила по-русски, ясно, мы в России, русский канал и включился первым…
        – С Австралией прервана связь и пока неясно, насколько значительны повреждения. Острова в Полинезии, Микронезии, другие регионы в Тихом океане потеряны с радаров и спутников. Серия их трёхсот цунами прокатилась по планете. Пока…
         Я посмотрел на Эрика, он же стал переключать каналы, но ничего кроме тех же новостей на всех возможных языках, которые рассказывали, сопровождая съемками, транслируемыми с тысяч камер, установленных по всему миру и круглосуточно снимающих всё, что попадает в объектив. Тут Эрик был прав, ни одной точки мира нет, где бы не было этих всевидящих глаз.
       И только наш город, не известный никому, потому что камер здесь не было, а у тех нескольких компьютеров, что стояли в специальном корпусе у Викола и использовались только для дела, были удалены камеры. Когда в начале века Викол сделал это, некоторые из нас хохотали до слёз, особенно Агори и Мировасор, но Викол и ухом не повёл, сказав, что все компьютерщики в мире так делают, стало быть, и он будет, потому что связываться по скайпу он не собирался, мы все использовали иные, невзламываемые средства связи. Компьютеры менялись на более совершенные во всём мире, но Викол не торопился, считая, что в более новых и средства слежения куда совершеннее, а потому теперь у него стояли динозавры тридцати, а то и пятидесятилетней давности, которые, кстати, работали отлично. Так что мы были почти уверены, что за нами не следят, потому что и мобильными телефонами здесь мы не пользовались, только за пределами города, а здесь прятали в сейф, на этом тоже настоял Викол, и тоже долго подвергался остракизму. Но его поддержал Орсег, которому, конечно, мобильник вообще было бы некуда пристроить. Спорить мы не стали, Аяины посланники справлялись со своими обязанностями не хуже, а Басыр, тот же Орсег и Вералга могли оказываться в любой точке мира когда угодно, так что пользоваться всем этим нам незачем, в общем-то, было привыкать. Хотя, конечно, Мировасор и Вералга и их половины, те, кто жили, что называется, в миру, пользовались всеми этими вещами, но неизменно оставляли, являясь сюда, в наш город предвечных, и современный, и древний, как самые древние города на земле…
       Эрик посмотрел на меня.
        – Что думаешь?
       Я поперхнулся.
        – Я?.. кха-кха… кха-кхе…
        – Запей, Господи, как ребёнок… куда ты напихал полный рот, неделю, что ли, не ел? – поморщился Эрик.
        – С-сутки… кха-кха!.. – кашляя, проговорил я, аппетит, впрочем, сразу пропал, да и не было его, хотелось побороть нахлынувшую слабость.
        – Сутки… таскаешься вечно где-то, весь день с утра тебя выглядывал. Так что скажешь-то?
        – А что я должен сказать? Чего ты от меня ждешь? – сказал я, оставляя еду, решив просто допить чай, чтобы почистить горло.
        – Да не впадай ты в тупость, Ар! – рассердился Эрик. – Что ты… прям, не знаю, чем ты занимался, что у тебя голова-то не работает… Неужели ты думаешь, что это какие-то природные цунами? Ну?! Тогда как в ознобе трясло бы  всю землю, а о землетрясениях ничего не сообщают. Триста цунами!
        – Ну а какие, Эр? – я всё не мог понять, о чём он. – Что, байкальские братья в масштабах планеты, что ли?
         Эрик нахмурился, вглядываясь в меня.
         – Что-о?.. Что ты сказал? Байкальские братья?.. Это ты… к чему? – он подошёл ближе, весь надуваясь и всё больше с каждым шагом. – Ты… где был?
        Он оглядел меня, бледнея, втянул ноздрями воздух:
        – Локти… стёр… ты, что… чем ты… занимался? Где ты был?!
        Он схватил меня за плечо, затрещала футболка, потому что я оттолкнул его.
        – Да пошёл ты, Эр! – вскричал я, думая, до чего мы хорошо друг друга знаем всё же, ничего не надо вызнавать, всё видно и так, особенно, что касается Аяи.
        – Ах ты!
        Он рванулся ко мне, и мы сцепились в полное удовольствие, мутузя друг друга. Что-то загрохотало, у меня от удара в скулу качнулось всё в голове…
Глава 8. Живи, братец…
         – Аяя, я баню нормальную тебе истопила, идём, – сказала Рыба, подбирая с пола превращённый в тряпку красивый когда-то халат.
         – Оставь, выбросить надо… – сказала я.
         – И что извалялись, в кровати не могли, что ли? Осподи, а спина-то… чё деется… как бесноватые…
         Волнуясь, Рыба начинала говорить как встарь, как привыкла с детства, это ныне язык у нас всех сильно переменился, даже думать стали почти как нынешние люди…
        – Не болтай… – нахмурилась я, упоминание беса, даже вот так, походя, пугало меня неизменно, заставляя холодеть.
        – Дак-ить как не болтай, када… ах ты ж… Ты иди, я бальзама лечебного принесу, смажу…
        Я вошла в баню, чистое платье сложила на лавке и зашла в парилку, устроенную по старинному образцу, я будто перенеслась на сотни лет назад, и сразу будто стало легче. Но спину и, правда, саднило, хотя это и не очень-то волновало меня сейчас. Куда больше вошедшее в меня осознание того, что я в последние дни натворила такого, от чего воздерживалась и успешно столько столетий. И что же теперь мне делать? Что теперь мне делать с этим? Вначале вторжение Эрика, но, зная его, можно было бы это пережить, ожидая, что он, избавившись от страха, который, я уверена, и пригнал его в мою постель, снова вырвется в мир, в поисках нового счастья, и найдёт, несомненно, это всегда ему удавалось. Но как быть с тем, что произошло у нас с Арием? Как это я допустила? Ну как не устояла? Какая несусветная глупость! Зачем…
        Теперь… ничего хорошего не жди, как напутала. И понял всё об Эрике, и… Нельзя нам с ним. С ним нельзя… Именно потому, что я люблю его как не люблю даже саму  жизнь, потому что он не сможет простить мне и забыть ни Эрика, ни тем более московского моего счастья и горя… если он не мог жить с подозрениями, что с ним сделают воспоминания о Нисюрлиле? Как же я позволила свершиться… Господи, ну как?
        А как было устоять? Будь я мертва и то поднялась бы и раскрыла объятия ему. А я не мертва, я жива… жива…
         Я заплакала от бессилия, от растерянности, потому что я не знала теперь, что мне делать…
        – А-яй-яй, касатка, ты чего это? ты што плачешь, глазки свои ясные портишь? Из-за них, мужиков этих? Да не нать! Всё уладится, не плачь…
       Она приобняла меня, мягкая, как квашня, пахнущая кухней своим ситцевым простым платьем, я сама сшила его ей, мне нравилось заниматься шитьём, отдаваясь этому старинному женскому занятию, я обдумывала то, что делала в лаборатории, раскладывала по полкам в своей голове то, что узнала за день. Что она сказала? «Уладится»?..
        – Да как же? Рыбочка?.. как уладится, когда я… вон один… а теперь…
        – Ну… это канешна… это ты… но никто не просит же признаваться. Муж твой, он иде? Он с новой женой девятый век живет, а тебе што? И так с такое басой здеся, как в заточении сидишь, тоже, грех… Людям радость на тебя глядеть, а ты… середь людей жила бы, так и выходила бы замуж, как вона, наши все… и как мущины женятся. Они скока жен-от поменяли? От то-то, а туда же… с упреками.… Ну, канешна, ты с ими… лучше бы смертных брала себе, на што тебе наши… Хотя… куды от них, ежли так-от липнут… то никого, а то сразу два штуки – это… с перебором, скажем прямо, но… никто же не знат. И не говори.
        – Да сам он всё понял… что говорить, когда он в сердце моём читает яснее, чем буквицы в книге… – я заметила, что и я так же сползла в своей речи в прошлое. Все мы так-то, кажется, меняемся, ан-нет, все мы те же, какими были, когда явились на свет.
       – Ну понял и што… его теперя дело, куды там… Права какие у него? Он ни муж, ни отец, ни брат, ты оженися вначале, а после требуй верности. Вот так я считаю.
        – Арий понял, так и Эрбин поймёт… ещё… затеют ссору…
        – Подумаешь, носы разобьют друг дружке… – отмахнулась было Рыба. А потом вспомнила и посмотрела на меня. – А вообче… это ты, касатка, верно плачешь-от, бедуешь не зряшно, када они в последний раз бились, Байкал из берегов вышел несколько деревень смыл, я думала, жива не буду… ты не помнишь…
       Я вытерла слёзы, глядя на неё.
        – Это когда такое стряслось?
        – Это, касатка, так давно, что и не то што лет и веков, а уж и тысячелетий я не сосчитаю… – вздохнула Рыба. – Давай-ка помаслю спину-то, коли ты дурочка такая, идей-то по камням ободралась вся… Знать любишь шибко, коли не почуяла ничего.
       Я не ответила, только вздохнула, а Рыба продолжила, смазывая мою уже вымытую спину.
        – Ну а любишь, так и не реви, он, Арий-от тоже, поумнел, небось, поймёт, что сладкую ладку лучше на двоих разделить, чем вовсе голодному сидеть.
          – Тьфу! Да ну тебя, вот язык – чистое помело! – поморщилась я, ещё не чувствуя подвоха.
          – А ты не стыдися, касатка, ловкие-то женщины и по десятку кобельков на сворке водят, и от кажного им и злато, и любовь, и доход. Подумай! А ты всё в честные деушки метишься… Подумай, баю! На твою басу и сейчас, в энти паршивые времена, царей мешками ловить мочно… Смекай, кумекай!
        – Замолчи, Рыба! – я оттолкнула её руки и вдруг сообразила, что то вовсе и не Рыба со мной… Рыба не любит тискаться, никогда почти не касается, редкий случай, чтобы стала обнимать. Вот и теперь, смазала бы спину и дело с концом, а энта и гладит, и охаживает… не Рыба это!
        Я поднялась, отступая, мокрые волосы укрыли мою наготу от Него. Сатана понял, что раскрыт и сменил вид на свой обычный, ухмыляясь.
        – Кожа-то – шёлк, касатка, – голосом Рыбы произнёс Он, похохатывая. А после  добавил уже своим обычным, басовитым: – Такой ныне в мире не сыскать… Послушала бы меня, правила бы теперь всей планетой…
         – Изыди! – я выплеснула на Него ковш с ледяной водой, она зашипела у Него на коже.
        Он оглядел себя, переставая ухмыляться, и покачал головой, а после погрозил мне пальцем. Странно, похоже, вода обожгла Его, хотя была холодной.
        – Смотри, паршивка! Пожалеешь у меня… мало вам было испытаний, получите ещё! – и пропал. Надо же, как разозлился ныне…
       Я вышла в предбанник, вот и Рыба, сомлела тут на лавке. Я привела её в чувства, и пока она моргала да ахала, оделась. Я не стала говорить, что Диавол принял её облик, чтобы снова приблизиться ко мне. Мы вышли к дому, оставив дверь в баню распахнутой, чтобы проветривалась, не то скапливался в ней сырой нехороший дух.
        – Гляди, Дамэшка чой-то машет – задумчиво сказала Рыба, вглядываясь через двор. – Што там у него?
        Действительно, нам с крыльца маячил Дамэ, странно, что могло обеспокоить?
        – Скорее, вы… новости-то слыхали, што в мире деется? – крикнул он.
      Мы с Рыбой переглянулись и ускорили шаги.
        – Идите скорее, глянь-те… Это же… это…
      Дамэ не смог подобрать слов, чтобы объяснить, и просто поспешил сам внутрь, где был включён телевизор, он сделал громкость побольше, хотя звук и так отдавался от стволов сосен, улетая в ночную уже темноту. Мы стояли втроём, и, остолбенев, слушали новости, что тревожными голосами наперебой сообщали по всем каналам сразу, отменив другие программы.
         – Эта… што ж… такое?.. – промямлила Рыба, без сил опустившись в кресло. – Это што же… Враг человеческий затеял мир погубить?
         – Это не Он, – сказали мы с Дамэ едва ли не в один голос.
        Мы переглянулись с ним, а Рыба, будто приходя в себя, посмотрела на нас двоих и спросила, будто мы могли знать:
        – А кто же тада? Само што ль?..
        В это мгновение гул пошёл по земле, и она качнулась, словно качели, дрогнули скалы под нами и рядом, треща и раскалываясь, завыло Море внизу и загремело в горах, левее от нас, там сорвались обвалы… А в доме всё задрожало, будто от страха, позвякивая и трескаясь. Мы же качнулись сами, хватаясь дуг за друга, мебель повалилась, угрожая прибить, показалось, что мы на большом корабле, попавшем в шторм…
       – На двор! – крикнул Дамэ. – Скорее, землетрясение!
      И рванул сам, хватая нас обеих за руки, поднимая с пола. Грохот и треск стали оглушительными, в воздухе запахло ломаным камнем и пылью, деревья качались, словно земля трясла головой, а её космы мотались в стороны. Гул шёл по всей земле, мы выбежали во двор, но на ногах не удержались в этой качке, падая, увидели, как сверкают и рвутся провода, взорвался неостывший котёл в нашей бане, столб пара вырвался в небо, она загорелась. Мы с Рыбой переглянулись, как это мы выйти успели оттуда, от бани в считанные мгновения остался костер до неба…
       Шум, причём такой, какой-то громадный и всеобъемлющий почти оглушил нас, сразу со всех сторон из-под земли, от гор рядом, и плеска Моря внизу, а оно в тридцати саженях ниже и шум его волн даже в шторм редко можно было услышать, теперь же бурлило, будто котёл на огне…
        Где-то закричали… кажется, это Басыр…
        Конечно, Басыр, голос женский, а больше женщин у нас здесь нет…
        Не сговариваясь и не размышляя, мы бросились на её крик, падая от новых толчков. Но вдруг земля прекратила трястись, где-то напоследок раздался хлопок, словно что-то лопнуло, и за ним еще один взрыв, вспыхнул пожар. Море всё ещё бурлило и со скал валились потревоженные камни, скатываясь в ущелья, что-то лопнуло и с оглушительным уже шумом сорвалось. Но нам всё это было не видно за деревьями и в ночной темноте, ставший гуще, чем всегда, потому что свет вдоль улиц погас, из-за попадавших фонарей, но зато пламя пожара освещало пространство, что горит, мы ещё не поняли… А где-то продолжал вещать телевизор, всё те же голоса в сопровождении хроник с визгами и шумом воды, сообщая о последствиях цунами, что стёрли с лица земли столько городов со всеми жителями, что и сосчитать ещё не могли, потому что далеко не со всеми странами сохранялась связь…
       Но мы бежали к дому Басыр, напуганные её криком больше, чем всеми страшными новостями. Когда беда происходит в новостях, она похожа на страшный фильм, но когда кричат твои близкие, она входит в сердце…
       Подбежав к дому Агори и Басыр, мы увидели, что он невредим, только попадали ставни с окон, Агори строил на совесть, ни один дом не упал, даже не треснул, кое-где только съехали крыши и дома стали похожи на подвыпивших парней...
       Но ни Басыр, ни Агори, не было здесь, дом пустой, дверь распахнута, но внутри никого, это было очевидно, не только потому, что из-за обрыва проводов здесь стало темно, но и голос Басыр…
         – От Викола кричат… она… ах ты, скорее… – задохнувшись от бега и волнения, поговорил Дамэ.
         – Почему от Викола? – спросила Рыба на бегу.
         Но рассуждать было недосуг, мы спешили так, что сердца уже подскочили нам в горла. Почему я не полетела? Со страху и от растерянности позабыла, что могу…
         У Виколова дома горела крыша, но главное… мы увидели, что здание, бывшее нашим научным центром, библиотекой, лабораторией, хранилищем всех наших записей, электронных файлов, всего, что мы, изучая все эти годы вчетвером,  собирали и хранили, все наши приборы, книги, одним словом, всё самое ценное, что было в нашем городе, это здание «переехало» на площадь, а то место, где когда-то оно стояло, чернело, превратившись в пропасть. Вся эта часть скалы вместе с двором треснула и обрушилась. Как Агори смог удержать дом и не дать свалиться в невидимую нам пока бездну?
        Только позже, когда рассвело, когда всё немного успокоилось и мы оглядывали потери нашего города и то, что случилось в окрестностях, выяснилось, что они были внутри вместе с Виколом в тот момент, когда началось это светопреставление. Вначале искали на полках «Бесов» Достоевского, о которых у них с обеда шёл спор, а после сели здесь же, выискивать спорное место, чтобы выяснить, кто же выиграл, Викол, который утверждал, что Ставрогин изнасиловал девочку, или Агори, которому довелось читать редактированный вариант без этой главы, которая в разных изданиях то появлялась, то пропадала, и в его представлении не было этого важного рассказа, что, по мнению Викола, придавало образу Ставрогина особенный бесовский оттенок, из жертвы происходящего превращающего в соучастника… Словом, спор был бесконечный, на всю ночь, тем паче, что они и коньяком запаслись для его поддержания. Вот и получалось, если бы не это счастливое совпадение, то корпус этот бесценный  провалился бы, никто не успел бы его спасти.
       А так, едва наши молодцы почувствовали, как задрожала земля, оба опытные люди, переживавшие в своей жизни не одно землетрясение, бросились наружу… Далее всё просто: Агори, удержал большое, четырёхэтажное здание в воздухе, и теперь перенёс и аккуратно поставил на площадь подальше от обрыва.
        – Что особенного, я горы поднимал втрое… – блестя карими глазами, рассказывал после Агори, счастливый, что не дал погибнуть самому ценному дому во всем городе.
       Землетрясение закончилось так же неожиданно, как и началось, но в небе вдруг заворчал гром, будто, вырвавшаяся наружу, мощь отразилась от небес. Мы все подняли головы.
        – Это… не простое землетрясение… – сказал Викол, бледнея. – Это…
        И тут Рыба как очнулась. И взвизгнула, что в такой большой женщине показалось как-то особенно пугающе. И побежала с криком:
        – Батюшки!.. Робяты, это ж… Это они! Это братья, Арий и Эрбин! Они землю трясут!.. Подрались! Подрались, черти… Ах-ты…
        Оттуда и кричала Басыр, дом Ария рядом, за садом, чуть ниже, вот мы и обознались. Мы бросились туда, уже впятером. Басыр кричала нам, услыхав наши голоса:
        – Сюда! Сюда! Здесь они! Поубивали друг друга! Поубивали! О-ой… – в голосе слёзы. – Я водой их… они… кровь вон… кровь… как разбили-то друг дружку…
         – Батюшки-святы… – выдохнула Рыба, коротко глянув на меня, и мы бросились к ним, распластанным на траве рядом со сломанным крыльцом…
       …Аяя упала на колени возле братьев, увидев их, окровавленных, лежавших навзничь, раскинувшихся безвольно на траве. Я знаю, что всякий их удар друг по другу становится двойным и потому им убить друга вдвое проще, чем кому бы то ни было.
        – Живы-живы! Что зря молотишь… – проговорил Агори, наклонившись над одним и вторым.
        – Надо Эрбина в чувства привести, он исцелит обоих… – сказал я. – Давайте скорее… не то… кончатся… Скорее, ну!
        – Чего они сцепились-то? – пробормотал Викол задумчиво, стоя в стороне, чтобы не мешать тем, кто мог помочь братьям.
        – Чего… чего ж ещё… ясно… Когда-то сцепились бы, непременно… Она одна – их двое… – поговорила негромко Басыр, всхлипнув.
        В ответ на эти слова Аяя зарыдала, зажав себе рот обеими ладонями, словно боялась, что раненые байкальцы от её рыданий заболеют ещё больше. Я подошёл, поднять её на ноги, но она не могла подняться, только трясла головой, расширенными от ужаса глазами глядя на них двоих.
        Меж тем Рыба при помощи Басыр, что мгновенно принесла из дома Рыбы сундучок с лекарствами, начала свою толковую работу нам ними. Кроме старинных снадобий, которыми по сию пору пользовалась Рыба, так и оставившая за собой право врачевать здешних жителей, у неё здесь были и вполне современные средства, одним из них она и привела Эрбина в чувства, сделав ему укол, разорвав грязный от крови рукав.
       – Эрбин!.. Эрбин!.. Сингайл! Очнись! – она брызнула водой в его исковерканное побоями лицо. – Очнись, Лед! Давай!.. Приди в чувства, исцели Ария!
        – А… а-а… Арии-я… убить его… дай, убью… – хрипло проговорил Эрбин, ещё не в силах поднять головы.
       Аяя вздрогнув, склонилась к нему и прошептала, но слышали мы все, несмотря на шум катастрофы вокруг.
        – Эрик! – заплакала она, обнимая его. – Эри-ик… Ты же… ты умрёшь, если… Помоги ему, исцелишься и ты…
        – Н-нет… не хочу… не хочу я…. – разбитыми губами, произнёс Эрбин, глядя на неё одним глазом, второй был сильно подбит и совершенно заплыл. – Ты… не любишь меня… ты… его… его любишь… чего мне… жить… без… во-оздуха?.. я не… не хочу…
        – Ты что ж мелешь, Эрбин… – проговорила Басыр, отшатнувшись, бледнея.
        – Что ты?! Ты что говоришь?! Как мне не любить тебя, ты… милый мой! Милый, ну… не надо… – Аяя зарыдала громко, прижимая его к себе, обливая слезами его раздувшееся окровавленное лицо.
       Эрбин поднял руку с разбитыми костяшками, сгрёб в ладонь волосы Аяи на затылке и оттянул её от себя, держа так, смотрел в её лицо.
         – Ска-жи… скажи мне… скажи, что… выбираешь меня… Аяя…
         – Да! Да, Эр! – слёзы с её лица капали ему на лицо, на губы.
         – Не-ет, скажи… скажи… мы умрём… оба… Или я… или никого не бу-удет…
        На его губах выступила розовая пена, а за ней алая кровь струйкой потекла на щёку и оттуда закапала на траву, ускоряясь, чуть-чуть и будет кровавый ручеёк, он умирал...
        – Скажи!.. что… выбираешь меня… меня… скажи!
        – Тебя! Да-да! Выбираю тебя! Тебя!
        – И ему… скажи… как… очнётся! Ему скажи! Как только… он… пусть знает… что…
         – Да-да!
         – Женой мне будешь? Как… была…
         – Да, Эрик!
        Он выдохнул, усмехаясь, отпуская её, и струя крови стала толще, кровь не капала, уже текла из его рта на траву.
         – Яя… Ради него… ради него говоришь… о-обещаешь… Э-эх… ради… него… всё… ради него… Яя… Яя… – её имя он произносил с такой нежностью, что всем нам стало страшно, столько тысяч лет мы все знаем Эрбина, но никогда не слышали такого его голоса, словно растворявшегося в имени Аяи. От этого стало ещё страшнее…
         – Па-адними… подними меня… и… дай мне… его руку… – он отпустил волосы Аяи, вытягивая шею, силясь поднять плечи, и будто сосредотачиваясь, но стало заметно как ему больно, он очень побледнел, и черты совсем заострились.
       Аяя с помощью Рыбы, и с моей, выполнили всё, что он требовал, держали его теперь, почти сидя, хотя от этого ему было больно так, что он скрежетал зубами, задерживая вдыхание, чтобы не стонать. А далее стало происходить то, чего я раньше не видел никогда, то есть ничего нам видно не было, кроме того, что Арий из сизо-бледного и почти мертвого стал светлеть и розоветь лицом. А Эрбин произнёс, повернув голову к нему:
        – Ар! А-ари-ик!.. Оч-нись… га-ад!.. Ты… сво-а-лачь… ох, сво-а-лачь… ну же, Ар!.. открой глаза! Щас же!.. ну! Ну!
        Арий вздрогнул, дёрнув плечами, и вдруг вдохнул глубоко и со свистом, садясь и оглядываясь по сторонам. Он увидел Аяю, нас с Рыбой и Эрбина, с улыбкой смотревшего на него.
        – Живи… живи, братец… п-проклятый… живи… как же… я тебя… ненавижу… Господи… как ненавижу… – и всё же, несмотря на слова, улыбался Эрбин на удивление светло и единственный видный нам глаз засветился, как и всё его лицо, становясь прекрасным как у Бога. У меня никогда не было брата, и в этот момент я почувствовал это особенно остро: что я не знаю, что такое семья, и позавидовал предвечным близнецам, что несмотря ни на что, неразлучны все свои тысячи лет...
       И сам Эрбин сразу стал розоветь тоже, оживая вслед за братом, кровь уже не шла у него, как не шла и у Ария. Он выдохнул и позволил себе закрыть глаза.
        – Надо перенесть их… – проговорила Рыба. – Яй, что оторопела-от, перенесть надо! На траве што ль лежать будут всю ночь? Теперь на поправку, теперь всё ладно буит.
        – Н-не… не опасно в дом-то, а если повторятся толчки? – сказал Викол, поросший к месту, как и все остальные, кто наблюдал свершившееся чудо.
        – Нет ужо… Ужо не дерутся, ничего не буит, тихо буит теперича, – без сомнений сказала Рыба. – Дамэ, Агори, пособите!
        Мы подняли Ария, не несли, он сам шёл, опираясь на нас, ещё плохо владея телом, Аяя тоже поднялась на ноги, качнувшись, пока Агори и я наклонились над Арием, она подняла Эрбина.
        – Яя… – он снова приоткрыл глаза. – В постель… со мной ляжешь… сейчас…
        – Ладно-ладно… как скажешь.
        – П-противен тебе?
        – Нет, Эр… ты что?
        – Ну… может… – прошептал он и вытер губы от крови. – Тьфу… вот… мерзость… эта ваша смерть… Яя… Он… Ар… должен быть рядом… где-то рядом… Слышишь? Всю ночь, чтобы… Сила из меня… текла в него….
        Аяя не шла с Эрбином, идти она не смогла бы, я видел, что ноги не держали ее. Она перелетела, держа его, через улицу к его дому, потому что дом Ария не выглядел благонадёжно, по брёвнам пошли трещины, фундамент треснул и покосился, а крыша была похожа на съехавшую шапку.
        – Дом не мог треснуть от землетрясения, – сказал Агори, оглядывая его.
        – А он и не от землетрясения, драться-то, небось, в дому начали, вот и разнесли… – сказала Рыба. – Само трясение из-за них.
        Мы повели Ария к дому Эрбина.
         – Я это только в книгах о битвах байкальских братьев читал, не видел никогда… – тихо проговорил Викол.
         – Ну и молись, чтобы никогда больше не увидеть, – заметила Рыба. – Сколько погибло от энтой драки… ещё сосчитать придётся.
         – Так всё это по земле из-за того, что они подрались? – воскликнула Басыр.
       Викол посмотрел на неё, на Рыбу, та пожала плечами.
        – По всей земле? – Викол не понимал, о чём речь.
        И Басыр тоже не знала, никто не смотрел новостей, мы все здесь редко смотрим телевизор, особенно летом…
       Тогда сказала Рыба.
        – Передали в новостях, что по всему миру прокатилось три сотни этих… э…
        – Цунами, – продолжил я. – Не может это быть из-за них. Сейчас…
       Мы довели Ария в спальню, Аяя уже положила Эрбина на постель, Ария положили рядом. Аяя осталась с ними, а мы все вышли во двор, в небе ещё раз громыхнуло, но уже где-то далеко. Продолжался плеск внизу от разгулявшегося Моря, да гул ещё отражался между скал в ущельях с другой стороны.
        – Идёмте ко мне, – сказал Викол. – Спать, думаю, сейчас никто не способен. И новости посмотрим как раз. Про ваши цунами.
        – Там новости весь день, ничего другого кроме новостей, – сказал я.
        Мы вошли к Виколу, он включил чайник, а Басыр хорошо знала, где посуда, чашки, достала и печенье, и мармелад, все Рыбиного изготовления, и портвейн, и коньяк из буфета. Мы все сели на диваны и кресла и под шум чайника смотрели на экран телевизора несколько минут молча, завоженные картинами того же, что происходило здесь, у нас. Викол налил всем портвейна в миниатюрные рюмки, кто ему натирает их до такого блеска? Сам, поди…
         – Поэтому ты сказал, что байкальцы не могут быть причиной? – проговорил Агори.
        Экран, как живой притягивал к себе все взгляды, а там, сменяя друг друга, показывали разные точки мира, где цунами вызвали катастрофы. Громадные волны, стертые с лица земли города, всюду вода, грязь, плывущий мусор. Сотни, тысячи катастроф одновременно. Не могли даже подсчитать количество погибших, потому что не досчитывались множества островов, многие низменности в середине континентов оказались затоплены прошедшими внутрь волнами, прибрежные области вовсе смыты, полностью, как слизаны громадными языками, на месте их осталась только жидкая грязь и обломки, а это тысячи городов и сотни миллионов человек… 
        – Ты считаешь… не наши устроили всё это, потому что у них не хватило бы сил на такое? – сказал Викол.
         – Я надеюсь, – пошелестел Агори, бледный как призрак, и будто под гипнозом уставившийся в экран.
         – Нет… быть может, и хватило бы, я не знаю, не мне измерять силы предвечных, – сказал я. – Но… Арий и Эрбин не могли драться долго.
         – Согласна, – подхватила Рыба. – У них же каждый удар – это сразу и в себя. Отражение, как в зерцале. Несколько мгновений и всё кончено. Вот то, что здесь – это их дело. А вот энто…
        Она покачала головой с сомнением.
         – Откуда вы знаете? – нахмурилась Басыр. – Мало ли что было раньше, теперь за Аяю сцепились и…
         – И раньше сцеплялись, тоже беда была… – бледнея, проговорила Рыба.
         – Не такая, чтобы по всей земле, – сказал я.
         – Откуда нам знать!? – пошипела Рыба очень тихо, словно боялась, что нас кто-то подслушает, она вся подалась вперёд. Боится, что байкальцы услышат и накажут её? – Это щас вона, во все места глядят, тогда што мы о мире знали, токмо наш Байкал и был нам весь мир, и он тогда шаталси, тоже много людей погубили…
        – Нет, Басыр, – уверенно сказал я. И кивнул на экран, – Все это происходит уже скоро сутки, а…
       Тогда Рыба смекнув, о чём я говорю, успокоено откинулась на диван.
        – Арий точно пробыл этот день не с Эрбином, – договорила за меня Рыба, снова встряв в разговор, и глотнула коньяка, сморщилась, взглянув на бокал, и отставила с отвращением остатки.
        – Откуда тебе ведомо? – спросил Викол.
        – Это неважно, до темноты они не виделись с Эрбином.
        – Я был с ним, – солгал я.
       Ну, а что? надо было всем рассказать, о чём я догадался, чтобы начали цокать языками и качать головами? Или, еще хуже, обсуждать, что Аяя весь день провела с Арием. Нет, я предпочёл солгать уверенно и твёрдо, потому что я знал, где был Арий весь сегодняшний день, когда мир уже сотрясали все эти волны.
        – Значит, не они, – расслабил спину и Викол и выпил свой глоток портвейна, с удовольствием раскатив его по языку.
        – Тогда, кто? Что это? – в страхе произнесла Басыр.
        – Ну… может просто… магнитный полюс решил переместиться, – задумчиво проговорил Агори, продолжая, как завоженный смотреть на экран. – Ну или… что там ещё с планетами бывает… подвижка коры… Чёрт его знает, я в этом не разбираюсь, с геологические катаклизмы для меня малознакомая вещь.
        – Цунами без землетрясений… не знаю – с сомнением сказал Викол.
        – Вот землетрясения, мало что ли? – хмыкнула Басыр. – По мне так хватит и этого! Ещё не знаем, что там, внизу у людей…
       Агори посмотрел на неё.
        – Ты хочешь слетать, посмотреть?
        – Может помочь… – поговорила Басыр. – Море плескалось, обвалы пошли…
        – Не надо, – выпрямился Викол. – У нас карантин. Там смертельный вирус.
        – Там почти нет больных, но я…
        – Нет, – твёрдо повторил Викол. – Скольким ты поможешь? Ты даже не лекарь, рисковать ради чего? Чтобы посочувствовать смертным, а после умереть вместе с ними? Всё имеет свою цену. Чтобы выжить, нам придётся заплатить и тем, что мы будем казниться, что отсиделись в укрытии, пока кругом все умирали.
        Мы посмотрели на него, когда-то он принял на себя роль председателя, и неплохо справлялся всё это время. Кто-то должен управлять, особенно в дурные времена.
Глава 9. Утро в сонном царстве
       Ночь закончилась как-то неожиданно. Когда мы уложили Эрика и Огня на постель, я осмотрела их, не надо ли обработать им раны, да, кости срослись и разорванные органы восстановились, но синяки будут проходить обычным манером, придётся ждать. Но главное, что их жизням ничто не угрожает больше. Теперь они будут спать, черпая в сне силы, чтобы проснуться здоровыми. Эти чудеса исцеления на моих глазах происходят уже не в первый раз, но всякий раз неизменно восхищают.
        Сейчас, лежащие рядом на обширном ложе братья были похожи как никогда, зеркально расположенные раны и синяки, даже кровь, засыхающая на рубашках, растеклась похожими пятнами. То самое, что я говорила Арию – между ними изумляющее сходство. Я обработала и перевязала все раны, уже подсохшие и затягивающиеся магией Эрбина, наложила примочек на синяки, смыла кровь с кожи, после чего укрыла их, спящих глубоко и спокойно, без храпа, одним одеялом. После этого я притушила лампы, но гасить не стала.
         Ночь чёрным драгоценным бархатом окружила дом, сейчас, когда улицы оказались не освещены, темнота была настоящей, такой как положено в лесу. Пожар, что мы видели, пока носились в смятении меж домов, догорел сам собой, похоже. Что именно там горело, интересно, но утро вечера мудренее, будет время рассмотреть потери и разобраться с тем, что осталось. Все стихло, даже ветви деревьев не качались, потому что и ветер, словно устав, улёгся спать, где-то среди скал или затерялся и уснул в чаще. Я распахнула окна, запах пожара, пыли и камней висел в воздухе, перебивая обычный мягкий хвойный, что царил здесь у нас. Арий тихо простонав с выдохом, повернулся на бок, а Эрик, забросив руку за голову, всхрапнул и улыбнулся, снова затихая. Я села около кровати, придвинув кресло и удобнее пристроив тело, и заснула очень скоро, почти сразу.
        А вот утром они проснулись первыми. Я открыла глаза на шорох, выпрямляясь, страшно затекла спина и шея,  и увидела, что Эрика нет в постели, а Ар, приподнявшись вместе с подушкой на изголовье, с улыбкой смотрел на меня одним глазом, второй заплыл синяком и теперь скрывался под повязкой с давно высохшей примочкой.
        – Привет, – сказал он. – Почти две тыщи лет мы не посыпались с тобой вместе.
         – Ну и щас не вместе, Нельсон, тоже мне… романтик, – это Эрик вошёл, немного неуверенной походкой. Кряхтя, он добрёл до кровати и улёгся поверх покрывал. – Я тут, братишка, так что ты со мной вместе проснулся, а не с ней.
       Свою повязку он снял и выглядел, конечно, не лучшим образом, не говоря о почерневших к утру синяках, был довольно бледен и слаб, Арик выглядел намного лучше.
       – А что ты удивляешься, Яй, этот моей Силой напился, как упырь, вот и весело глядит. Ох… – усмехнулся Эрик, укладываясь ловчее. 
      Эрик смотрел на меня.
       – Яй, я тебе… Вот, что сказать хочу, при нём, пусть знает… пусть всё знает, как всегда знал, я от него не таюсь, и не подличаю… – он посмотрел на Арика. – Что бы ты там, Ар, себе не думал.
        Арик тем временем собрался встать, но слова брата заставили его остаться, он обернулся, глядя на него с напряжением.
        Я собралась, вчерашнее моё обещание я не собиралась опровергать или отказываться, но мне казалось, что Эрик придумал что-то похуже, что-то, что мне исполнить будет сложнее, чем то, что он просил вчера.
       – Я… ты прости меня, Яй, что я… ну, вчера заставил тебя обещать, что… что ты возьмёшь меня, не его, я… это… Ну, со страху я, смерть, знаешь, пугает, как ничто… как разверзнет эту чёрную свою пасть беспросветную, ужо и… ума лишаешься, – он вздохнул и приподнялся выше. – Так я о том, что ты… обещание можешь забрать назад. Не стану я насильно тебя заставлять. Сатрап, я что ли? Я в моей жизни токмо раз насильничал, так все двадцать тыщ лет не могу забыть и простить себе. Ты вон и то не помнишь того, а я помню... зло, оно, знаешь, в душе раны оставляет пропитанные ядом на всю жизнь, н-да… Это добро утекает как вода, орошает и цветы растут, птицы поют, бабочки...  Зло не так… не так…
       Он опять вздохнул, опустил ресницы и договорил:
         – А потому, ты свободна. Никакими обещаниями, ничем не обязана мне. Хочешь, с ним быть, будь… Только… – Эрик скривился, посмотрев на брата, – дурак он, ты зря его любишь. Как медведь, ни ловкости, ни умения… будто ты первая женщина у него в шестнадцать лет. Да ладно, что я… ревную просто.
       – Эр… – подал голос Огнь.
      Но Эрик его перебил:
        – Ша! Я не всё сказал, – произнёс он, снова глядя на меня, но уже улыбаясь. – Если этот дурак надоест тебе наконец-то, или просто достанет чем-то, он может, не сомневаюсь, потому что он ничего не может правильно делать, остолоп и чертов дурень… Так вот, знай: я всегда держу объятия открытыми для тебя. Всегда.
       Я засмеялась, хотя чувствовала, то, что он говорил, вовсе не было никакой шуткой, но серьёзность и даже пафос момента и сам Эрик не прочь был разбавить.
        – Да-да, приходи, если что. Я-то не забуду, что ты мне жена, что бы кто ни говорил. А так… будьте счастливы. Всё, можете восхищаться величием моего духа, – и Эрик, дурачась, прикрыл веки и изобразил себя на троне.
        – Эр, ты… – снова начал Арик, но снова Эрик не дал ему говорить.
        – Иди, счастливчик, сортир свободен, больше я для тебя сегодня ничего не скажу. Облегчишься и вали на двор, мне выспаться надо, тебе легче, вот и гуляй! Иди-иди, благодарности не прошу.
       Арий поднялся, взглянул на меня, и вышел, неплотно прикрыв дверь. Эрик это заметил и сказал нарочито громко:
       – А наедине скажу тебе, Аяя, люблю тебя, как этот олух не умеет! Ты знай!
        Дверь скрипнула петлями и захлопнулась со стуком. Эрик засмеялся и снова посмотрел на меня, но, уже переставая смеяться, и взгляд засветился став очень ярким и каким-то юным.
        – Иди сюда, Яй, сядь со мной…
        Я послушалась, он взял мою руку и то, сжимая, то, отпуская пальцами все поочерёдно суставы и кости, долго молчал, не глядя мне в лицо. Я чувствовала, что должна помолчать, дать ему сказать то, от чего ему так больно. Выпустить это.
        – Аяя… хоть и… шучу щас, как шут гороховый, но… словом, уступаю я только потому, что ты так хочешь. Для меня есть и будет, что хочешь ты. Вот такой я идеальный стал. Захочешь меня, только знак дай… только дай. И ещё…
       Он сел и взял меня за плечи большими горячими ладонями.
         – Поцелуй меня? Вот как будто никого больше нет… во всём мире. А? Можешь?
         Я улыбнулась, собираясь приблизиться, но он опередил меня, прижал губы к моим, прижал меня к себе, выдыхая, мне казалось сейчас, он вдесятеро больше меня…
         – Любишь меня, хоть каплю? Хоть каплю, Яй?
         – Очень люблю.
         – Но его больше…
        Что на это сказать? Это как небо и космос, одно высоко и светло, другое вообще не имеет пределов…
         – Не больше, Эр… просто…
         – Что? Что?! – он встряхнул меня, вглядываясь в моё лицо напряжённо и даже пугающе, Боже, как ему больно, как больно! И почему я затесалась между ними? Ну почему?.. – Его любишь, а я – так… ну… приятно и легко со мной, и всё?
        – Нет… то есть да, приятно и легко с тобой. Но… не просто, ты… просто всё иначе.
        – Иначе… – он оттолкнул меня, откидываясь на подушку. – Ну, хоть любишь всё же… и то много. Хоть и иначе… И не лжёшь… тоже исполать тебе, до того тошно, когда ложь… – он усмехнулся печально, больше не глядя на меня. – Всё, Яй, иди.
        Я поднялась, но подумала, что, может быть, не стоит оставлять его одного, остановилась. Он, заметив это, сказал:
        – Знаешь, вот нет у меня возможности с собой покончить, никакой… и потому что Смерть не возьмёт меня, и потому что Ар тоже помрёт… А главное, я знаю, что это за грех, и как страшно мучаются те, кто отказался от божественного дара Жизни, и потому… Словом, не могу я руки на себя наложить, считай, что со страху. Но… наступают такие мгновения, когда кажется, что можно только умереть, потому что жить… не…н-невыносимо…
        – Эр… не надо, не впускай тоску… это у всех бывает, – я потянулась снова к нему.
        Но он только усмехнулся и оттолкнул меня легонько, похлопав по руке:
        – Не надо, я знаю. Всё знаю… Иди, Яй, иди щас. А я тут… плакать стану.
        Я вышла вон, всё же раздумывая, не стоило бы мне остаться, но я чувствовала, что сейчас моё присутствие, как и Огня, только доставляет ему неловкость и даже причиняет боль, я сейчас как грязь в ране, ему было необходимо избавиться от меня…
        На крыльце Огнь обернулся ко мне.
        – Что он?
        – Плохо, – сказала я. – Очень.
        – Кому-то должно было стать плохо.
        Я ничего не сказала, сейчас мне тоже было больно, почти так же, как Эрику, за что страдает он?..
       …Я видел, как она хмурится и не смотрит на меня, словно я виноват, словно то, что Эрику там плохо наверху. Я виноват. Но какого чёрта я виноват?! Какого чёрта он вообще оказался между нами? Не я, а он вмешался. Не я отбирал её у него, он всё время пытается это сделать. Даже сейчас, тем, как он поступил, этим своим великодушием. Ложным великодушием, вот что. Я отлично его знаю, чтобы он отказался… Не-ет. Он хочет, чтобы она вот так хмурилась и думала о нём. Мастер… ох и мастер… Но и победить такого соперника это, конечно, тоже надо суметь…
        – Он не соперник тебе, – тихо сказала Аяя, словно почитав мои мысли. – Я же говорила…
        Она взглянула на меня, щурясь от солнца, в длинных ресницах запутались лучики.
         – Послушай, я к себе пойду, умоюсь, в крови вон вся, и… вообще, отдохнуть надо. Идём?
          – Ты зовёшь меня к себе… жить? Или только умыться? – спросил я, дрогнув.
         Она улыбнулась мягко и подошла ближе.
         – Жить ты должен позвать, однако… – тихо проговорила Аяя, погладив меня по груди.
         Наверное, если бы она этого не сделала, я решил бы, что полностью проиграл брату. Во всём, даже в будущем, несмотря на все Аяины рассказы о необыкновенном поведении наших с ней клеток, несмотря ни на какие уверения… С моих плеч словно свалился груз и я почувствовал себя способным теперь на всё, и куда сильнее, чем когда бы то ни было. Я обнял её одной рукой за шею, на мгновение прижав к себе.
        – Вот, зову, пойдёшь?
        Она засмеялась:
         – Ну так дом-то поправь, а то разворотили дракой своей, иначе придётся ко мне, примаком.
        Я посмотрел ей в лицо, ресницы пушились на солнце, в глазах золотые искорки.
         – А сейчас не шути, Яй, пойдёшь за меня?
       Она прыснула:
         – Ну, дождалась, Господи! Похоже, в жёны позвал! Точно конец света…
        Но мне не хотелось смеяться, я убрал растрепавшиеся и так и не прибранные волосы с её лица, и взглянул в глаза снова.
          – Так пойдёшь в жёны?
          – Пойду, не надейся, что откажусь! – смеясь, сказала она и вывернулась от меня. – Ты переоденься, кровь-то я смыла, но одет как настоящий бродяга.
         Я долго смотрел ей вслед, как она перемахнула изгородь, просто перелетев её, тонкая и лёгкая как всегда. Как всегда. На душе у меня была лёгкость и тревога, да, Эрик открыто отступил, но отступил, оставив большой отряд в моей крепости…
         Но ломать себе голову над этим теперь не стоит, не стоит снова отдаваться демонам ревности, что как псы дикого зверя, гонят и травят меня всю жизнь. Все же слово он дал.
        Я обернулся по сторонам. Вообще-то наш город выглядел плачевно, деревья повалены, изгороди или сломаны или покосились, почти у всех домов крыши набекрень, но дома целы. Сгорела кухня на дворе у Рыбы, которая была целым кухонным цехом, вообще-то говоря, где Рыба царила, снабжая нас хлебом, колбасами и копчёной рыбой и мясом, всевозможными солениями и вареньем. Мы как в любом сообществе разделили обязанности, и каждый с радостью справлялся со своими.
      Вот пасека, например, была у меня за домом и садом, ближе к краю ущелья, что ограничивало здесь, на западе, нашу долину, несколько ульев опрокинулись, но в остальном были целы, упавшие я поднял, не подходя, чтобы не быть искусанным рассерженными беспорядком пчелами. А вот дом мой – не очень. Аяя права: он был сильно повреждён и разломан изнутри, даже по крыльцу будто саданул гигантский топор, я помню, как мы вывалились с Эриком сюда...
       Я вошёл внутрь, поводя руками, восстанавливал перегородки и мебель, расставлял всё по местам. Но кое-где трещины пролегли по стенам. Это как с домом Эрика, который я порушил и восстановил, но простоял он ровно столько, сколько я был рядом. И этот сам уже не устоит…
       Выйдя вон, я подумал о том, что надо будет забрать отсюда нужные вещи и снести его. Может быть, Агори не откажется поставить новый. Кстати, где они все?
       Я отправился к дому Агори и Басыр, там, на дворе тоже было много беспорядка, но дом цел и крышу Агори на нём уже выровнял, а далее, дом Викола, через улицу – Мировасора и Арит, который пустовал, ожидая хозяев. У дома Мировасора сломались ворота, плашмя лежали во дворе, и крыша свалилась на землю, но трещин на стенах не было.
        А вот у Викола произошли перемены, во-первых: повернув сюда, я сразу увидел здание нашего, если можно выразиться, научного центра, стоящее не на прежнем месте, во дворе Викола, а посреди площади перед ним, почти перегораживая её, и закрыв собой дом Аяи, выстроенный на том конце города, выше всех, на краю долины. И двор Викола теперь был небольшой площадкой, от крыльца которого до края ущелья оставалось теперь всего шагов пятьдесят, не более, дальше ныне был обрыв. Я не решился идти, подлетел к краю, и увидел, что Море, плескающее внизу саженях в пятидесяти, обновило береговую линию, отвесная скала, что ограничивала здесь наш город стояла обнажённой, не скрытой деревьями, как прежде, и в это «окно» теперь свободно могли заглядывать корабли с Моря. Прежде мы были скрыты со всех сторон не только магическими, но и природными преградами. Подняв руки и выдохнув струю воздуха, я поставил стену, через которую нас теперь с Моря не увидит никто, кроме птиц.
       Викол спал на диване в гостиной, должно быть, как и Агори и Басыр, в дом к которым я заходить не стал. Но и Викола я не стал беспокоить, бормотал телевизор, показывая все то же, что и вчера: бесконечно повторяющиеся картинки мутных взбешенных вод и уничтоженных городов. Хорошенько же мы отделали с Эриком наш город… Что же творится там, у людей…
        Думать об этом сейчас не хотелось, все события последних дней сложились в разноцветный ком, который я ещё не мог уместить в своей голове, да и сил, после прогулки по городу не осталось, не зря Эр лёг отдыхать, я напрасно не сделал того же. Даже все наши завалились спать, не начиная уборки, должно быть, обсуждали до утра новости, в которых я сам пока я не мог разобраться. Я отправился к Аяе.
        На дворе её дома меня встретили её псы, поднявшись, внимательно поглядели на меня, подняли хвосты и, махнув приветственно пару раз, снова улеглись в тень. Я поднялся на крыльцо, Дамэ сидел на веранде, единственный, кроме меня в городе не спал. Он делал кое-что другое: он курил, выдувая дым вверх с видимым удовольствием. К этой привычке, что обошла всех нас, он пристрастился в последние лет сто пятьдесят, и не бросал, хотя сигареты ему приходилось добывать не без труда, ради него Мировасор привозил ему по нескольку ящиков, и Дамэ был вынужден экономить, потому что Басыр, единственная постоянная жительница нашего города, кто мог легко перемещаться куда угодно, пыталась бороться с этой его привычкой и отказывалась покупать. И вот сейчас Дамэ, увидев меня, вздрогнул от неожиданности, уронив пепел с кончика сигареты на пол.
        – Ты… – он даже выпрямился в кресле.
        – Я-я, не призрак. Что, такой страшный? – ответил я, входя.
        – Д-да… нет, уже нет, но вчера… мы струхнули не на шутку.
        – Позволишь? – спросил я.
        – А… как Эрбин? – спросил Дамэ, по-прежнему растерянный.
        – Спит, он тратит куда больше сил на то, чтобы восстановиться, Завеса вытягивает силу как ничто.
        Дамэ покачал головой, и потер лоб.
        – Не стоит вам враждовать, Арий, – проговорил он.
        – За столько тысяч лет это всего-то третья или четвёртая, драка между нами. Правда, прежде мы останавливались, не успев почти убить друг друга…
        – Все думают, что весь этот ужас в мире из-за вас.
       Я посмотрел на него и сел в кресло тоже.
        – Весь ужас? Ты хоть бы рассказал, а то Эрик тоже мне начал говорить вчера и не договорил.
        Дамэ улыбнулся и снова сел, смял уже потухшую сигарету, а они теперь прогорали на удивление быстро, и сказал, кивая:
        – Значит, всё же не вы виноваты. Я так и думал…
        – В чём, расскажи. Ты самый спокойный и толковый из нас.
        – Самый спокойный и толковый – Викол, но и он подозревал, что это из-за вас весь мир затрясло и смыло. Но если вы с Эрбином увиделись только вчера вечером, то никак не можете быть всему виной.
         – Так что происходит? – спросил я. – Только не включай телевизор, видеть все эти ужасы и этих напуганных журналистов я больше не хочу.
        Тогда Дамэ снова закурил, пользуясь моментом, что нас никто не видит и сетовать не станет.
        – Так вот, рассказываю, как я понял, в том числе новости последних часов, которые пока не известны никому. Более полутора суток назад по миру покатилась серия разрушительных цунами. Причём одновременно по всему миру, по всем континентам и океанам. Все прибрежные области не то, что пострадали, но уничтожены, и даже многие низменные районы внутри материков затоплены. Множество островов перестали существовать, либо так разрушены, что их не могут отыскать даже со спутников, но последние данные говорят о том, что, скорее всего, их больше не существует. При том нет ни одного сообщения о землетрясениях, то есть цунами эти искусственного происхождения, не природного. Это вывод мой, не сообщённый телеканалами. И всё это началось, если ты помнишь, на фоне эпидемии, набравшей невиданные масштабы…
       Дамэ говорил еще, о том, что, оказывается, заболевших в мире были миллиарды, и умерших чудовищное количество, медицина ни одной станы не была способна с этим справиться. И когда люди уже пришли в отчаяние, на них обрушились волны цунами. Я слушал его и то, что рассказывал Эрик, вернувшись несколько дней назад, показалось жалобами на плохую погоду, в сравнении с тем, что произошло после, с тем, что сейчас говорил Дамэ. Я попросил Дамэ дать мне закурить, потому что хотя и не был никогда курильщиком, но сейчас мне показалось самое время им стать.
       – Так может теперь, когда люди оказались несколько разобщены, эта самая эпидемия пойдёт на спад?..
       Дамэ покачал головой:
        – Сразу видно, ты давно отошёл от медицины, Арий. Теперь, после всех этих катастроф, жизни оставшихся людей вообще… стоят грош. Там, где помощь уже была организована, ещё кого-то в ближайшее время спасут, но сколько теперь трупов окажется у берегов? Сколько, в связи с этим, новой заразы. И кто наведёт порядок, если оставшихся в живых людей меньше по количеству, чем мертвецов.
         – Зомби-апокалипсис? – усмехнулся я без капли веселья, выдохнув горьковатый дым.
         – Зачем зомби? Никто из них не встал… когда показали съемки каким-то очередным дроном… – я услышал, как у него перехватило горло. – Арий, среди мусора тысячи тел… и похоронить их некому и негде. Люди исстари селились вдоль берегов океанов, большая часть населения планеты жили на берегах. Теперь все они погибли, или на пути к этому. Цунами были невероятной высоты и мощи, и вошли на многие километры вглубь суши. Рассчитано и беспроигрышно. Так что вы с Эрбином, забияки, конечно, не виноваты. Кроме того, что здесь, на Байкале натворили…
       – Рассчитано? Погоди-ка, кем? – спросил я, не понимая.
       – Кем… – Дамэ снова выпустил дым в потолок. – Когда поймём, кем, то есть, кто это всё затеял, поймём, что делать.
         Я снова затянулся, вдыхая горький дым. Нет, всё же я не мог поверить, что существуют силы, способные устроить то, о чём говорит Дамэ.
        – Взгляни сам, Арий. Включи эти самые новости, посмотри сам без всех этих вздохов и возгласов, и тогда скажи мне, может всё это происходить само по себе или нет?
       Я затушил сигарету, не доставившую мне никакого удовольствия, решил последовать совету Дамэ, но он предупредил: в гостиной Рыба уснула у телевизора:
        – Я выключать не стал, приглушил только, так что ты можешь смотреть там, – добавил он. Похоже, полгорода заснули у экранов.
        – Во сколько вы разошлись по домам? – спросил я.
        – Разошлись уж на рассвете, да Рыба ещё прибираться взялась, всё же повалено было, осколки на полу, стёкла в дверях и окнах полопались… Задали вы работы нам всем, конечно…
        Мне захотелось ответить зло и грубо, в том смысле, что незачем мне указывать, драться с братом или нет, но я не стал, мы были настолько виноваты и не в первый раз, когда, устроив драку, вызвали бедствие на берегах Байкала, что я сдержался.
        То, что продолжали транслировать по телевизору, уже не было похоже на плохо смонтированный фильм ужасов про апокалипсис, всё слишком грубо и просто, и оттого по-настоящему страшно. А потому я тоже прилип к экрану на некоторое время и мог только слышать, что количество жертв неизвестно, но оно настолько велико, что сосчитать пока не представляется возможным. Что только благодаря тому, что сотовая или, теперь было правильнее называть, спутниковая связь по-прежнему работает, они и продолжают получать все эти кадры.
       Складывалось странное впечатление, какого ещё не было прежде, что всё, что происходит, нарочно сделано так, чтобы люди, остающиеся ещё в живых, были деморализованы и напуганы, как обезглавленное стадо, потому что стали показывать правителей, но все они выглядели растерянными и то, что они говорили, что мол, приняты все меры, чтобы в самые сжатые сроки ликвидировать последствия катастроф, казались даже не ложью, а грёзами беспомощных детей: сейчас скажем, что всё будет хорошо, и всё хорошо и станет, ведь иначе просто не может быть, потому что никогда раньше иначе не было, всё и всегда удавалось победить.
        Никто не помнил истории погибших некогда городов-государств или островных государств, погибших за день после подобных катастроф. Но кто верит в то, что может погибнуть, как другие, кто вспоминает прошлое? Даже предвечные верят в свою смерть куда больше, чем обычные сметные люди. Но, не веря, они живут так, словно их жизнь как у мотыльков продолжается один день и что будет дальше не важно…
       И мне опять казалось, что это впечатление, возникшее у меня, тоже было просчитано заранее, чтобы оно возникло у всех тех, кто в надежде ожидал слов президентов, премьеров и королей.
        Вот только показали их всех, как неожиданно начали один за другим отключаться каналы, и появлялась автоматическая заставка «Сигнал потерян»…
        Я подумал о том, чтобы поверить, работает ли связь вообще, почти уверенный, что она отключилась. Я сказал Дамэ об этом.
         – Идём, проверим – сказал он.
        Мы отправились к дому Викола, где в сейфе хранились все наши телефоны, которые мы отключали и прятали туда, чтобы нас не могли отслеживать. Сейф не запирался, и нужен он был только, чтобы его толстые стальные стенки гасили сигнал. Едва мы достали их, как услышали голос Викола за своей спиной:
         – Я не стал бы этого делать, друзья мои.
        Мы обернулись в растерянности, застигнутые врасплох, словно совершали какое-то преступление.
        – Отчего же? – спросил я, и ещё не договорив, уже знал ответ.
        – Нам вообще лучше бы их уничтожить. Нас не отследили до сих пор, потому что мы никогда не пользовались здесь этими устройствами, – сказал Викол. – Если я вообще хоть что-то понимаю, всюду отключилась связь? Телевидение отключилось, я уверен, что сети нет никакой, ни телефонной, ни Интернет… Так что, полагаю, не стоит включать свет во время воздушной тревоги…
       Никто из нас не знал, что это такое переживать бомбёжки. Когда шла война в Европе, мы не придали этому большого значения, потому что никто из наших в то время не жил там, но после окончания, когда появились фильмы и хроника мы, предвечные, ужаснулись и не могли не задавать себе вопросов: а могли ли мы сделать что-то, чтобы предотвратить это?!
       Но все мы во власти своего вечного отвлечённого от человечества высокомерия не смогли разглядеть вовремя зревшую в Европе болезнь, обернувшуюся многомиллионными жертвами. И почему мы оказались слепы и глухи к этому? Как могло быть, что мы проворонили гибель миллионов в этой ужасной войне. А, смотря с другой стороны, должны ли мы были вмешиваться?
       Словом, в те годы наших рядах возник раскол на этой почве, одни утверждали, что нельзя вмешиваться в ход истории и менять ее, что именно потому мы и не можем занимать троны, а другие, сердясь, кричали, что мы только и делаем все время, что вмешиваемся в ход истории, но, получается, когда преследуем свою выгоду, и что только мертвые душой люди могут спокойно отсиживаться в стороне от таких событий. Мы так проспорили несколько десятилетий. Мы с Агори уезжали с Байкала в это время работать и учиться у атомщиков по всему миру.
        Много лет прошло с тех пор, мы давно не вспоминали, потому что в мире много последующих поколений помнили ту войну, и мы стали стыдиться даже говорить об этом. И вот теперь Викол нарочно употребил это выражение, чтобы мы вспомнили, как были спокойны и беспечны прежде. Сей день начало разворачиваться нечто куда более серьёзное, не Европа, весь мир запылал сразу со всех сторон: эпидемия, цунами, и вот теперь глобальный технический сбой. Я вспомнил то, что говорил Эрик, когда приехал, Эрик, не подверженный никаким страхам и панике.
        – Ты считаешь, всё происходящее устроено… искусственно и искусственным интеллектом? – сказал я.
        – Именно так я и думаю, – ответил Викол. – Именно поэтому нам надо вновь полностью перейти на прежние, древние способы общения, хорошо, что мы не привыкли к новым настолько, чтобы стать не способными обходиться без них.
         – Погоди, Викол, разве это возможно? То, что ты говоришь? Машины взбунтовались против человека? – проговорил Дамэ, хмурясь.
        – Не машины. Машины управляются людьми, а то, что делает это – мозг, бездушный организм, если можно так выразиться… это даже Сатане не снилось…
        Дамэ кивнул:
        – Сатана играет душами и сердцами, затягивает во Тьму, и тех, кто поддаётся в тысячи раз больше, чем тех, кто устоял. Но… погубить человечество… Нет-нет, этого Ему не нужно.
        – Это не человеческое. Не Божье, и даже не Диавольское. Это то, что получилось у людей, когда они решили, что равны Богу.
        Мы посмотрели друг на друга снова, и почувствовали, я думаю, одно и то же: холод пробрал нас до костей.
        – И… – Дамэ даже икнул. Он не боялся ничего, тот, кого сам Диавол исторг из своего лона ничто не страшно, но сейчас он, похоже, испугался. Потому что происходящее не подвластно осознанию, не умещается в наших головах, ни в чьей, ни в моей, ни в голове Дамэ, ни в многомудрой голове Викола.
        Мы все вышли на двор, и увидели, что к нам идёт Агори, он перемахнул через изгородь, улыбаясь, выспавшийся и отдохнувший, он выглядел особенно весело, что нам показалось таким странным и даже вроде бы неуместным в этот момент, когда мы трое впали в ступор от ужаса. Проходя мимо, Агори сразу поднял руку и поправил крышу на доме Викола.
        – Как здоровье, Арий? Выглядишь не очень, великий, – усмехаясь, сказал Агори.
        – Не зови меня великим, – поморщился я.
        – Не могу. Передо мной ты некогда предстал Анпу, или как после греки стали называть тебя Анубисом, величайшим и сильнейшим из Божеств. Настоящим Богом с подлинной, невыдуманной силой. И забыть о том я не могу даже спустя уже десятки столетий, уж прости. Так как здоровье? Глаз-то цел под этим страшным синяком?
        – Цел, – нехотя сказал я.
        – Ну и ладно, – кивнул Агори. – Напугали вы нас вчерась, однако…
        Сейчас казалось совсем некстати говорить о моём здоровье, какая разница цел ли мой левый глаз, если весь мир погибает? Или погиб... Но обсудить всё то, что думал об этом я, что мы надумали вместе с Виколом и Дамэ, надо было всё же всем вместе. А значит, дождаться, не только пока наши проснуться, но и когда здесь будут остальные.
       Впрочем, долго ждать не пришлось. Пока мы с Агори ходили по городу, выправляя то, что возможно было исправить, неожиданно, с хлопком явилась Вералга, с Орсегом на руках. Она держала Орсега у земли, не в силах, конечно, поднять его, и кричала очень громко, надеясь привлечь внимание.
        – Помогите! Помогите!
       Я слетел к ней, Орсег был серьёзно ранен, переломан и без сознания.
        – Его швырнула волна, – спеша, говорила Вералга. – Впервые океан не подчинился ему, или… я не знаю, как именно всё произошло… я нашла его, потому что… ладно, вестники Селенги-царицы принесли нам веси. Именно нам, тем, кто мог мгновенно доставить Орсега сюда, к Эрбину… Пока до заката много времени.
        – Он жив, Вералга, не причитай, – сказал я, наклонившись над ним, как всегда почти обнажённым, мокрым, с мокрыми волосами.
        – Почему ты… почему ты так выглядишь? Ты… тоже пострадал? – спросила Вералга, которая, между прочим, тоже выглядела не лучшим образом, я не знаю, откуда она явилась к нам, но ясно только, что несмотря ни на что, мы здесь всё же были в безопасности.
        – Чепуха… – ответил я.
       Вералга огляделась.
        – Возьмите, Орсега, возьмите… мне ещё надо за Мировасором и Арит. Они ждут меня, возьмите…
       Она пропала, а мы понесли Орсега в дом Эрика. У Орсега была сильно разбита голова, кровь сочилась на волосы, невидная в их черноте, они только отливали глянцем от виска, вдобавок сломаны рёбра, похоже, повреждены лёгкие… да, он был жив, но если мы промедлим хотя бы пару часов, он умрёт. Придётся, будить Эрика…
        Пока мы рассуждали, пока будили Эрика, который выглядел и чувствовал себя не то что не лучшим образом, но был откровенно болен, ему необходимо было спать ещё не меньше суток, а лучше двух. Пока он спускался в свою гостиную, где на диване мы положили Орсега, он сильно хромал и шатался, и я подумал, не придётся ли мне после тащить моего бедного измученного брата наверх самому. Надеюсь только, что все остальные будут невредимы, иначе Эр не выдержит повторных исцелений…
        – Господи… что тут? – поговорил Эрик, плохо видя со сна одним глазом. – Повелитель морей и океанов… ну-ну, кто это размозжил ему голову? Ты, что ли? – он поглядел на меня.
        – Да нет, прямо только и бью всех… Вералга принесла его, сказала, его выбросило волной.
        – Ну да… да-да… волны эти, конечно… а я надеялся, что это мне приснилось в моей больной голове…
        Эрик взял Орсега за руку, потом провел рукой по его голове, сдвинув чёрные кудри со лба.
        – Тьфу… лечи ещё этого водяного, – проговорил Эрик и разогнулся. – Всё… я пошёл спать. Простите, други, но если вы хотите, чтобы я когда-нибудь ещё вот так же сумел кого-нибудь спасти, то позвольте мне вернутся в постель…
       Он вдруг качнулся, бледнея, из носу закапала кровь на ковёр. Я подставил ему плечо подмышку и так мы вместе дошли до лестницы и поднялись к нему в спальню. Он повалился на кровать.
         – Ар… принеси воды сюда. Поставь рядом с кроватью.
       Я взял большой кувшин, налил в стакан и сам кувшин поставил возле кровати.
         – Арик… а… Аяя, где она? – спросил Эрик, не открывая глаз.
         – Она дома, спит, думаю…
        Он улыбнулся, закрывая глаза.
         – Спит – это хорошо. Может, приснится…
        Я открыл окна пошире, солнце ушло на ночной отдых с байкальского неба, и теперь прохладный воздух вливался в горницу, и набросил покрывало на Эрика.
        – Ну… ладно тебе, ещё одеяльце подоткни, – пробурчал Эрик, не открывая глаз. – Прямо как любящая баушка. Всё, иди отсюда, Ар… Если кто ещё затеет помирать, меня не буди… дайте покоя хоть на сутки. Хоть на сутки…
Глава 10. Совет предвечных
        Когда я вышел со двора Эрика, то увидел выше по улице, у дома Викола, Мировасора с Арит. Они не были ни ранены, ни грязны или оборваны, даже какие-то сумки были при них, так что можно было предположить, не попали под удар беснующихся по планете волн.
         – Нет, мы были далеко от берегов, – сказал Мировасор, улыбаясь, но как-то бледно. – Мы были в Тибете, и ведь как угораздило вовремя туда поехать. Арит настояла, давно хотела, вишь ли, а тут эпидемия эта, ну и сказала: «Едем, Мирчик, там к Богам ближе, авось управят, как нам быть», вот такое везение, как чувствовала, да, Арти? – он с нежностью посмотрел на Арит, и улыбнулся, называя её этим «Арти».
       Она улыбнулась ему мило, но что-то в этой улыбке было немного странное, я не понял что.
        – Вот и живы. А остальные… Я не знаю, какие-нибудь жалкие миллионы, конечно, спаслись, должно быть, но как они будут выживать дальше, эти дети электро и компьютерных сетей, и не позавидуют ли участи тех, кто погиб первым?..
        – Но… что это? Конец света? – спросила Вералга.
       Мировасор взглянул на Викола, ничего не отвечая Вералге, словно хотел понять, каковы их отношения теперь, и оставил вопрос Вералги повисшим в воздухе, потом посмотрел на меня:
        – Ты что, тоже из-под волн?
        За меня ответил Викол:
        – У нас тут свои землетрясения и цунами.
        – Вон как… Ну-ну… странно, что только теперь… А Эрбин где? И остальные?
        – Все живы и здоровы, – сказала подошедшая к нам вместе с Агори Басыр.
        – Вот и хорошо. Хоть здесь, оказалось, безопасно. По крайней мере, пока.
        – Почему «пока»? Ты считаешь, ещё ничего не кончилось? – опять спросила Вералга, бледнея.
       На этот раз Мировасор всё же ответил:
        – Если кто-то задумал избавить планету от человечества, то доберется и сюда рано или поздно. Вопрос только кто этот «кто-то», и второй вопрос, как этому противостоять.
      Викол оглядел собравшихся и сказал:
        – Мне думается, всё это надо немедленно обсудить. Вы как? – он посмотрел на Мировасора. – Способны теперь же собраться и решать?
        – Эрик почти без сознания, мы не можем обсуждать, пока он не в силах участвовать, как и Орсег. Не меньше суток понадобится. И вообще… Не все наши здесь, – заметил я. – Где Ван, Вералга?
        – Вана нет? – удивлённо спросил Мировасор. – Где же он?
       Она вздрогнула и побледнела:
        – Кто бы это знал… Он всё время где-то шатается, последнюю сотню лет всё больше по всему миру носится. Зачем, я не знаю, и что делает, мне тоже неведомо… Прежде запирался в своей келье и сидел там дни, а чаще ночи, бывало, загляну, его нет там… А ныне… Он явился на мгновение, сказал: «Собирай всех на Байкал», и снова пропал. Это было, едва первые новости о волнах появились, когда ещё всё относительно благополучно казалось, подумаешь, смыло Японию и Гавайи…
       – Что же ты сразу не нашла нас? – спросил Мировасор.
       – Так вестников вашей прекрасной Селенги дожидалась. Послала их вас искать, они ещё не очень и подчинялись… только, когда припугнула, что ей скажу, что ради предвечных не захотели, тогда и полетели…
      Все переглянулись ещё раз.
        – Значит… сутки придётся выждать. А к Вану послать вестников, чтобы сюда поспешал, – сказал Викол.
        – Я не думаю, что его звать надоть… он и сам явится, – сказал я.
        – Вообще-то он не может, дороги сюда ему нет, – сказала Вералга. – Аяя ваша закрыла ему сюда путь.
        – Неправда, Вералга, открыт Байкал для всех, никаких препонов нет, – неожиданно сказал Дамэ.
        – Тебе откуда знать, бес?! – неожиданно зло окрысилась Вералга. И даже двинулась к нему, будто хотела ударить.
        – Не смей Вералга! – громко оборвал её Викол и даже поднял руку, останавливая, хотя она уже сама остановилась. – В нашем законе ясно записано: забыть и не помнить, кто и как стал предвечным, все предвечные равны. Так что, прикуси язык.
        – За слова такие и наказание полагалось, помниться, – как бы между прочим, заметила Басыр, мурлыча как всегда, и качнула головой, чтобы звякнуть многоярусными серьгами, поблескивая длинными глазами.
        – Басыр… это ты говоришь? – у Вералги вытянулось лицо.
        – Я, Вера, говорю: не стоит нам теперь вносить разобщённость в наши ряды, когда вокруг твориться такое. Нас маленькая горстка, за столько тысяч лет это все, кто появились и все, кто остался в живых по сию пору. И не исключено, что нам всем придётся ещё выдержать осаду в этих скалах, так что надо быть заодно.
        – Осаду? И кто станет нас осаждать?
         Басыр пожала плечами.
        – Я не знаю. И никто из нас не знает, как я понимаю… – сказала она. – А вот давайте город наш приберем покамест, пока Орсег и Эрбин не в силах говорить с нами, пока нет Вана. Приберём, и каждый пока про себя подумает, что всё происходящее в мире значит. А как наши братья очнуться вместе и обсудим. Ничего иного не остаётся.
       Так и было решено, никто не стал спорить, тем паче я, потому что из двоих, кто виноват в сегодняшнем, плачевном состоянии нашего города, я, действительно, был на ногах, а стало быть, кому ещё и заняться уборкой безобразия? К счастью, Агори не отказался помочь. Мы с ним вместе пошли от дома к дому, от двора к двору, и в каждом он выравнивал крыши, я – сараи, дрова, птичник у Рыбы на дворе, хлев. Сама Рыба поднялась и отправилась к своей скотине, впрочем, сей день и я помог ей, не столько, чтобы загладить вину, сколько чтобы отдохнуть, потому что силы во мне закончились ещё в полдень, но отказываться убирать заборы и мебель, поваленную внутри домов, там, где хозяева ещё не расставили сами, как в доме Мировасора, к примеру, я не мог отказаться, ведь во всём этом безобразии виноват я... К ночи я уже думал, что умру от усталости.
       Но оставался мой собственный дом. Агори стоял перед ним в сомнении.
        – Арий… я…
       Я понял, что ему не хочется говорить горькую правду о моём прекрасном доме.
        – Там внутри всё… сломано, Агори, – сказал я, чтобы помочь ему. – Стоит только потому, что я кое-как поправил, но это ненадолго.
        – Тогда одно – снести.
        – Я согласен. Но не сейчас, там… кое-какие книги у меня, э-э… фотографии…
       Агори посмотрел на меня.
        – Фотографии, говоришь? – усмехнулся он. – Ну-ну… Что сказать, Арий Великий, ты сам виноват, кто умный устраивает драки в собственном дому?
        – Очевидно, что я неумный, – сказал я, пожав плечами.
        Агори не стал больше ничего говорить об этом, и на том спасибо, замечаний на тему, какую преступную глупость мы устроили с Эриком, я устал слушать за день. Особенно когда на меня напустилась Вералга, что вместе с Арит обустраивалась в их доме, по приглашению хозяев.
        Оглядевшись по сторонам, мы заключили, что сделали всё, что могли.
        – Ладно, давай на боковую теперь… А с утра и займёмся твоим домом, – сказал Агори. – Жаль всё-таки… красивый дом. Мне нравился. Я с большим вдохновением его для тебя строил.
       Я легко хлопнул его по щуплому плечу:
        – Спасибо, Агори. Я это знал.
        Он только улыбнулся.
        – Знал… А сломал. Гляди ещё что, так не сломай, Великий Арий, – сказал он, уже отходя в направлении своего дома.
        – Не зови меня великим, я не таков, – сказал я, взялся он, в самом деле…
       Агори обернулся:
        – Уж поверь: мне виднее, – и махнул рукой.
        Я не стал размышлять об этом больше. Я осмотрелся. Стемнело, но фонари уже снова горели, подсвечивая стволы деревьев вдоль улиц, и стены домов, дорожки во дворах. Какой красивый у нас город, подумалось мне, до чего же красивый. Я часто думал об этом, но сейчас увидел словно после разлуки, или, напротив, перед разлукой, почему-то защемило сердце. Почему? Какая там разлука? Если только все погибнем… если только в этом смысле…
        Я поднялся в воздух, идти сил не было, поэтому я и полетел к дому Аяи, всего один толчок от земли. Я с высоты ещё раз оглядел город. Он изумительно, чудо как прекрасен, прекрасные большие, замысловато и совершенно построенные дома, выверенные по сторонам света и с учётом розы ветров. Агори делал это без тех расчетов, что вели архитекторы и инженеры, затрачивая месяцы и километры бумаги и проводя недели у компьютеров. Все расчёты у неё производились в голове или даже в душе, как я подозревал, потому что он был строитель, созидатель и творец в самом высоком и простом материальном смысле. Притом он не рисовался и не гордился этим, чем выгодно отличался от всех предвечных, всё же неизменно высокомерных.
       Я вошёл в дом, Дамэ встретил меня на пороге.
        – Поужинай, Арий, или вначале в баню?
        – В баню, – сказал я.
        Но захватил лепёшку и мгновенно уплёл её, запивая молоком, пока Дамэ доставал полотенце для меня. Вот теперь можно было и в баню…

      …Огнь и Эрик… один, другой… Они оба вошли в спальню, улыбаясь. Синяков уже не было у них на лицах, и раны затянулись, блестели волосы и сверкали улыбки.
       – Привет, Яй… наконец-то и тучи развеялись…
       Какие тучи? О чём они говорят?
       И вдруг вначале один, а за ним и другой сняли рубашки, штаны, вовсе обнажились… Я похолодела, сжимаясь, безумие или помрачение могли заставить Эрика и Огня сделать это.
        – Да вы что, ребята?! – проговорила я, они, что… сговорились наказать меня?
        И подошли к постели, к которой я будто приросла. Поэтому я сжалась, обнимая руками колени. Но горячие руки и не две, а сразу четыре отклонили меня на спину…
       – Да вы что? Вы что?! – забилась, вырываясь.
       И вдруг я поняла, этого не может быть… этого никогда не могло бы случиться. Я, наконец-то осознала, что происходит, холодея изнутри, словно в меня влили льда.
        – А-а-а!.. Прочь, морок! – воскликнула я. – Прочь! Прочь, Нечистый!
        Да, это Он…
        Он склонился надо мной с жадной ухмылкой. И сжал шею… а после рванул, и распахнул рубашку на моей груди до талии, сжимая моё тело, вот у Кого точно не две руки и даже не четыре...
         – Да, моя милая, это я… это я… Я! Я всегда знал, что ты будешь моей! Ты грязная грешница, а стало быть, я твой! Я твой главный любовник! Я ближе тебе, чем все!
        – Нет! Нет, не прикасайся! Не смей! Не-е-ет!– завизжала я, срывая горло.
        – Да! Да! – сверкая своими сверхидеальными зубами, сказал он. – Ну же, раскрой объятия!
        – Нет! Прочь! Прочь!.. Изыди!
       И вдруг его лицо перекосилось злобой, сверкнули зеленью глаза.
        – Что?! – он сжал мне шею уже не в шутку, а так, что воздух перестал поступать в лёгкие. – Ты… смеешь… и теперь?! Теперь?! Ну нет, теперь ты моя! Моя!
        – Изыди вон! Не прикасайся! – просипела я, уже скорее мысленно, потому что голос не вылетал из горла.
       И тут он отбросил меня, оказалось, что я висела над кроватью, и потому упала на пружинный тюфяк, ударившись и подскочив как на батуте, но тут же собралась, сжимаясь как кулак.
        – Ах так?! Ты опять?!
       Он выпрямился надо мной, превращаясь в страшное нечто, с черной лоснящейся глянцевой кожей, которая казалась покрытой какой-то зловонной слизью, в громадное смрадное чудовище, ничего похожего на прежнего красивого юношу, причем лицо его менялось, принимая самые разные, но все более страшные личины, куда там всем фильмам ужасов… Меня пробрал страх, я не помню, чтобы Он так озлился... А Он поднял меня от кровати снова, словно держа за шею, но уже не касаясь.
        – Запомни, дерзкая, упрямая дрянь! Блудница, смешавшая кровь двух братьев в своей утробе! Ты совершила грех и станешь платить самой высокой ценой. Мало того, твоя цена падёт не только на тебя. И ты сама приведёшь ко мне того, кто мне недоступен столько веков, именно ты и станешь тем крючком, той наживкой, которая заставит его согрешить. Заставишь его войти ко мне, раскрыть мне своё сердце. Его, непогрешимого, ясного! Того, кто столько веков противостоит мне! И он станет моим! А прочих я вовсе уничтожу… Готовься! Настали последние времена! Падёт всё…
        – Если всё падёт и погибнет, то не станет места и Тебе! – задушено проговорила я.
       Он захохотал и отбросил меня:
        – Посмотрим! Посмотрим! Пока жив хоть один человечишко, мне вместилища хватит! У-ха-ха-ха!!!..
       С криком, раздирающим мне глотку, я проснулась. Большой лесной кот Малинго с шипением вскочил с постели, Арик подскочил, оба смотрели на меня, один желтыми горящими глазами, не зная, то ли бежать от сумасшедшей, то ли погодить немного, и второй – светло-голубыми, обеспокоенными.
       – Что ты? Что ты… Господи, Яйка… ты… как ты кричала… что тебе пригрезилось?
       Я бросилась к нему в объятия, я стану причиной его гибели? Его, моего Огня, он отказался от Сатаны, вырвался из рук Его, как в своё время Дамэ, и теперь Нечистый обещает, что я опять затяну его в Диавольские сети?..
        – Огнь… милый мой… Огник… – заплакала я.
        Я должна сказать ему, что ему надо держаться от меня подальше, что я теперь стала опасна для него, что я ловушка.
         – Арик… – я говорила торопясь, и заикаясь, боясь, что он тут же послушает меня и оставит, и в то же время, в ужасе от мысли, что он этого не сделает. И зачем, зачем я позволила случиться всему этому? Как я могла? Как могла дать такую слабину? Столько лет я держалась на расстоянии, не смотрела в глаза, не отвечала на взгляды и улыбки, не допускала прикосновений, как я могла позволить, чтобы он опять оказался в опасности и всё из-за меня?!
     …Я понял только одно: что Сатана напугал её, и она сейчас пытается опять отказаться от меня. В прежние времена я видел бы Его и сам бы ответил, но не теперь. Теперь Ему не было хода ко мне, но и я не мог никак противостоять Ему. Я, как и Дамэ, невидим и не ощутим для Него, но и Он недоступен. Дамэ, как его производное, хотя бы видит и слышит Его, чувствует, я же слеп и глух, и это было бы превосходно, если бы и Аяя была так же свободна от Него. Но я некогда ошибся, и теперь Аяя как в доме без дверей, Он всегда может явиться…
        – Послушай… – я вытер её слёзы, заставляя слушать себя. – Ничего не будет, Яй, ты слышишь меня? Аяя? Он не может меня тронуть никак. Никак! Ты же это знаешь. Ну! – я поднял её лицо, держа по сторонам, голова горячая под волосами, она плакала уже, будто помимо воли, зрачки стали огромными, словно она отравилась…
        – Даже сейчас, Яй, Он был рядом и не видел меня. Так что, успокойся, Он лжёт и пугает тебя в который раз. Нарочно пугает, чтобы ты ослабла. Не верь ничему. Ты ведь знаешь, как с Ним обращаться. Вспомни об этом и не поддавайся. Не поддавайся!
       Она заплакала уже тише, кивая, прижалась ко мне, словно на прощание.
        – Перестань! Никто не разлучит нас больше, – я встряхнул её за плечи, чтобы она услышала меня и успокоилась. – Никто меж нас не встанет. Всё! Кончились стылые времена.
        А потом обнял её и прошептал на волосы, коса распустилась, закрывая уши, шею.
        – Ты же согласилась быть моей женой, а значит, уже никогда никаких преград не будет между нами. Поняла? – она только закивала, затихая, обняв меня.
       Теперь, пожалуй, можно поцеловать её… Горячие губы были солёными от слёз… Но…
     …Но по порядку. До этой самой ночи со дня, как в наш город вернулись все предвечные кроме Вана, пошло три дня. Более двух суток мы дожидались, пока Эрик и Орсег полностью придут в себя и обретут способность ясно мыслить и принимать решения вместе со всеми нами. Это время мы все потратили на возвращение нашему чудесному городу прежнего порядка и красоты. Только сломанных деревьев было не вернуть, всё остальное мы смогли вернуть в прежнее состояние, кроме моего бедного дома, его пришлось снести. Агори поднял его и, поглядев на меня, сказал:
      – Попрощался?
      – Нет, – сказал я. – Но… бросай!
      И мой дом, чудо архитектуры, из брёвен - кругляков, которые я некогда спилил и обтесал сам, из стекла и металла, полетел в ущелье далеко позади сада и пасеки. Остался только фундамент.
      – Не грусти, Великий Арий, выстроим тебе новый дом. Фундамент целый, всё же строил я с расчётом на землетрясения, как и везде по миру, где пришлось строить.
        – Везде? Даже, где не бывает их?
        – Не бывает? Ты теперь тем, кто там, смытый в океаны на корм рыбам болтается, скажи, чего не бывает. А потом… я живу так долго, что не хочу стыдиться своей работы. Это смертным просто – налепил, как пришлось, да помер, а что там после потомки скажут…
        – Не скажи, память важна, иногда важнее того, что при жизни было…
        Агори пожал плечами:
        – Может быть, мне неведомо, что там за Завесой…
        – Не думай, что мне более ведомо, чем тебе, – ответил я, почувствовав намёк на мою службу Вечной. – Поверь, Она не открывает своих секретов никому. Даже Эрик не знает их, владеет, но не ведает всего.
       Агори посмотрел на меня и улыбнулся:
        – Ну и хорошо, я рад, что остаётся ещё много того, чего мы не знаем и, может быть, не узнаем никогда.
        И с облегчением выдохнув, добавил:
        – А то мы забываем время от времени, что мы не Боги.
        – Ты знаешь, Агори, я никогда не чувствовал себя Богом. Вот честно.
        – Да я тоже, – хохотнул Агори. – Живём-то как все обыватели: дом, жёны-дети, болезни даже, жир на пузе…
        – Где у тебя жир, выдумал! – захохотал я.
        – «Иде»… это ты поджарый, а у меня вырастает временами, прямо горе: Басыр тогда булок не дает. А я люблю…
         Мы ещё посмеялись с Агори, вообще это был хороший день, на душе у меня было светло: да, мой дом разрушен и сброшен в ущелье, но Аяя раскрыла для меня двери своего дома и свои объятия. Проснувшись в это утро, мы не сразу сошли вниз, завтракать свежими ладками и душистым кофе. Ладки Рыба испекла на кухне в своём доме, Дамэ принёс их, и рассказывал с улыбкой, как Рыба сетовала на то, что её лишили её царственной прежней кухни, где она наслаждалась своим любимым делом. Это было ясное и тихое утро без новостей, весь посвящённый обустройству нашего города, от чего он стал ещё прекраснее, немного изменившийся, но после особенно тщательной уборки ещё более уютный и прекрасный, настоящий рай на земле. К вечеру Басыр всё же повторила, что хотела бы отправиться посмотреть, как там люди на берегах Байкала. Позвала с собой Вералгу и нас с Аяей, тайно подмигнув мне, сказала шёпотом: «Может в совместных трудах Вералга, наконец, сердцем к Аяе потеплеет?». Я о том и не думал, мне казалось, что Вералге и Аяе вообще очень давно нечего делить, и не верилось, что Вералга может быть сердита на Аяю.
       И только на другой день мы собрались все вместе, только без Вана, который не только не появился, но и не давал о себе никаких вестей, словно сгинул. Но может быть, так оно и было? Я старался заставить себя не думать об этом, чтобы не радоваться внутри себя…
        Мы собрались в доме Викола на следующий день. К этому времени мы с Басыр, Аяей и Вералгой слетали на берега Моря. Ничего хорошего не увидели, надо заметить. Хуже всего были не смытые волнами из-за нашего с Эриком буйства дома, а пострадавшие. Их было много. Слишком много, чтобы люди могли справиться. Мы пытались предложить помощь, но на нас напустились:
        – Вы кто такие?
        – Где ваши сертификаты?
        – Марь Ивана, зови охрану, тут какие-то подозрительные…
        – Мы можем помочь, у вас же не хватает специалистов, – беспомощно повторяли мы снова и снова, надеясь, что хоть в одной больнице нам позволят помогать им.
       Но люди только сильнее сердились:
        – Но вы вовсе не похожи на медиков!
        – Выдайте нам халаты и станем похожи.
        – Наверное, полицию зовите… Как началось в мире, так повылезали из щелей проходимцы…
       Всё, что мы увидели, сильно расстроило меня, но Аяю ещё больше.
        – Всё мы… мы с Эриком, – проговорил я, когда, пролетая над очередным городком и наблюдая напрочь смытые прибрежные дома.
       Но она покачала головой:
        – Не вы… я виновата, Огнь. Я опять столкнула вас.
        – Ну хватит, нашу с Эриком злость брать на себя. Разве ты сказала хоть раз: бейтесь, я выберу сильнейшего? То-то… не бери на себя чужих грехов.
        – Чужих? – она вздохнула. – Мне хватает моих, и ваши, они мои тоже.
        – Нет, что моё, то моё, – поморщился я, глаз у меня открылся, хотя и не совсем, но позеленевший синяк во все лицо сойдёт ещё недели через две. Потому, наверное, и не позволяли нам войти ни в одну больницу, хотя одеты мы были как все тут: в футболки, джинсы и кеды, волосы перехвачены резинками, только у Аяи – высоко на затылке, а мои – над шеей, но с этими фингалами и ссадинами вид у меня как у бродяги. К тому же со мной была слишком красивая Аяя, что тоже казалось подозрительным. Так что парочка мы были и впрямь не внушающая доверия. Интересно, у Вералги и Басыр получилось лучше?
        Но выяснилось, что ничуть не лучше, их тоже никуда не впустили. И Басыр, в отличие от Вералги это очень расстраивало. А Вералга просто усмехнулась, казалось, она и полетела с нами только потому, что на этом настаивала её подруга.
        – Обобщая, могу сказать, мой дорогой внучек, что вы с Эриком виновны в гибели многих сотен людей, – сказала она, посверкивая холодными тёмно-серыми глазами, её рот кривила неприятная усмешка, в которой мне померещилось что-то очень знакомое, но вроде и не Вералгино. Меня покоробила эта её усмешка, но не только меня, Аяя сжала мою руку похолодевшими пальцами.
       Но вслух высказался Агори, вышедший встречать Басыр:
        – Можно подумать, Вералга, ты довольна тем, что увидела.
        Она побледнела от злости, и собиралась что-то сказать, но в этот самый момент Викол позвал нас, выглянув из своей калитки.
         – Вернулись? Вовремя, заходите. Заодно и пообедаете. Ну что там?
         Мы пошли за ним в его дом. Рыба была у него там, как и Мировасор и Арит, Эрик сидел в кресле, а Орсег и вовсе вытянулся на диване, и сложилось впечатление, что они дожидаются уже давно. Так и оказалось:
        – С-с-пади… Явились, наконец-то! С ума сойти можно, дожидаясь, – проворчал Эрик. – Что вас понесло вниз? Удостоверится, как мы в очередной раз попортили здешним жителям жизнь?
        – О-а-ни ду-умали, там ждут их помощи. Они же Бо-оги, спустились с Небес, аки А-ангелы Господни. Всё думают, Боги нужны людям, –  сказал Орсег, лениво растягивая слова. – Только вы не Боги, вы всего лишь предвечные, к тому же сами виноваты в том, что натворили.
        – В этом мире давно нет Богов, поэтому он и гибнет, – сказала Вералга.
        – Вот ты, Эрбин, сидишь спокойно и не носишься над головами у людишек, изображая ангела? – усмехнулся Орсег.
        – Я не умею летать, – раздельно сказал Эрик, нахмурившись и немного выпрямляясь в кресле, я видел, что его задели слова Орсега.         
        – Ах, да, конечно, я позабыл, ты не снисходишь, ты выше всех, сын царя,  – Орсег, похоже, злился. Очевидно, они утомились в ожидании. Но никто не заставлял их сидеть и ждать, занялись бы чем-нибудь.
        – Может, начнём уже наше совещание, мы четыре часа здесь сидим, вначале этих ждали, теперь есть начнём… – нетерпеливо сказал Эрик, состроив недовольную гримасу.
        – Ничто не мешает совместить наше совещание с обедом, – усмехнулся Мировасор. 
       Так и решили, и сразу, даже не успев ещё сесть за стол, принялись высказывать свои соображения по поводу происходящего. Каждого распирало желание высказаться. Чего только мы не услышали: каких только версий не высказал каждый, вплоть до заговора чертей и тайного сообщества неведомых нам предвечных. Наконец, все сели обедать и Мировасор произнёс:
        – Будем считать наше совещание открытым? А, Викол? Ты согласен? Веди тогда. Тем паче и дом твой.
       Викол приосанился и, прочистив горло, потому что молчал до сих пор, произнёс:
        – Да-да, конечно. И первое, что я хочу сказать: нам необходимо понять, что же произошло в мире. Закончилось ли всё тем, что мы видели или нет. Кто восстал на человечество или на всю планету? И если то, что мы видели, не закончилось, если наступление продолжается, насколько это угрожает нам самим и что нам делать в связи с этим. Версию чертей, как бы ни была она привлекательна и даже правдоподобна, я отметаю. Всё происходящее вовсе не похоже на происки Врага человеческого. Как и на то, что всё это в мире, и в природе происходит как-то само собой. Кто думает иначе, прошу высказываться. Только, друзья мои, не надо возгласов. Если есть версии, то очень прошу подкреплять аргументами. Понятно, что умозрительными, но на сегодняшний день у нас ничего иного и нет, кроме наших умственных заключений.
       Первым высказался Эрик, вопреки обыкновению.
        – Я говорил уже, когда только приехал, что в мире стало слишком много роботов, и власть искусственного интеллекта могла стать абсолютной. Вот я и считаю, что и эпидемия, и цунами, и то, что последует дальше, всё это рукотворно, то есть не руками… рук-то у них как раз нет... Ну… силиконовыми сверхмозгами и безграничными возможностями, которыми мы наделили их сами. То есть не мы, а люди, как всегда, заигравшись со спичками, не заметили, как спалили дом вместе с собой.
        Викол, сидевший очень прямо, произнёс.
         – Что ж… для меня это как-то… сомнительно, я не могу вообразить, что компьютер вдруг решил бы сказать мне: «Отойди, Викол, я теперь распоряжаюсь сам собой и тобой тоже»…
        – Однако наши компьютеры ты уже несколько десятилетий не менял, – засмеялся Агори. – Наверное, подозревал, что новые именно так тебе и скажут однажды.
        Викол посмотрел на него, но не ответил, а сказал всем:
         – Хорошо, я согласен, в этом много разума, версия принимается. Есть ещё мнения?
        Странно, но все галдевшие до сих пор наперебой, вдруг умолкли, и только переглядывались, согласно кивая.
         – Ну-у… Тогда, исключая то, что лично я считаю все предположения Эрбина абсолютной фантастикой, всё в общем-то логично, – сказал Мировасор. – Искусственному интеллекту, может быть, и не нужны люди, но ведь он не сумасшедший, чтобы избавляться от тех, кто строит машины и производит детали.
          – Полагаю, они всё это давно делают сами, и уже без участия людей. Автоматизация началась ещё на заре капитализма, лет триста назад, и дальше только ширилась. Чем меньше людей работает, тем меньше расходы на производство, тем больше выгода, – сказал Агори.
         – Ты что это, марксист у нас? – ухмыльнулся Мировасор.
         – Большие умы прошлого не всегда были неправы. И мы убеждались в этом постоянно.
         – Ладно, шут с ним, с вашим Марксом и капитализмом, на это мне плевать. Мне интересно, если всё так «чудесно», как предполагает Эрбин, что с этим делать? – нетерпеливо вмешался Орсег.
        Все как-то забыли о еде, и вкуснейшая омулёвая уха, и ароматный салат из овощей, и лепёшки, начинали уже грустить на столе, о чём свидетельствовал и растерянный и огорчённый взгляд Рыбы, наблюдающий это всеобщее пренебрежение пищей, куда меньше других она была увлечена разговором, сейчас она была хозяйкой, угощающих гостей.
        – Мы не знаем доподлинно, что происходит в мире на сегодняшний день, телевидения нет, сети Интернет тоже, мы знаем только то, что было три дня назад, а это чересчур большой срок теперь, – сказал Викол.
       – И что ты предлагаешь? – спросил Мировасор.
       – Предложите вы, те, кто способен в мгновение ока облететь мир и увидеть всё, что там теперь, – сказал Викол, посмотрев на Басыр и Вералгу.
       – Мы?! – зло усмехнулась Вералга. – Сначала я должна была тыщи лет, забывая о себе и своих делах, облетать вас всех, каждые четыре месяца, оставив все свои заботы, чтобы убедиться в вашем благополучии, теперь ещё лучше придумали: я должна, возможно, рискуя жизнью, броситься в мир полный неизвестности и опасностей.
        – Тебя никто не заставляет, Вера, – лениво сказала Басыр, сверкнув в её сторону своими длинными глазами.
        – А может это инопланетяне? – вдруг сказала Арит.
       Все посмотрели на неё, Викол пожал плечами:
        – Версия ничем не хуже предыдущей, – сказал он. – Такая же чушь из сочинений фантастов и сумасшедших, не обижайся, Арит, я не тебя имею в виду, а происходящее... Всё, что происходит, кажется чушью из дурацких книжек… Но в любом случае, нам необходима разведка.
        – Я отправлюсь, – сказал Орсег. – Устал я слушать все ваши теории и всю эту несусветную ерунду, сидя в духоте. Я отправлюсь, в течение суток выясню.
        – Нет, одному опасно, – сказала Басыр. – Инопланетяне  там или роботы, или что-то, чего мы себе и придумать не можем, не имеет значения, одному нельзя, Орсег. Ты едва не погиб два дня назад...
       Орсег улыбнулся ей и даже подмигнул со словами
        – Ты всегда мне нравилась, Басыр.
       Она засмеялась, отмахиваясь:
        – Ох, враки, тебе всегда нравилась только одна из нас. И это не я.
        – А кстати, Аяя, – усмехнулся Орсег, оживляясь, и повернулся к Аяе. – Ты единственная из всех этих, сухопутных, кто может со мной вдвоём беспрепятственно по миру под водой путешествовать. Согласишься вместе в разведку?
        – Хорошо, – сказала Аяя после мгновенного сомнения, происходившего, скорее от растерянности, а не от нежелания помочь. Она вытянулась, а сидела между Мировасором и Виколом, и казалась рядом с ними такой хрупкой, со своей тоненькой шеей, этой белой кожей, острым подбородочком… – Я готова. Даже честь, я не ожидала. Согласна, конечно!
        – А я – нет! – вдруг встрял Эрик, опередив даже меня. – С чего это Аяя отправится с этим хитрющим водяным?
        – Аяя взрослая женщина, Эрбин, и сама решит, что ей делать. Желает она отправиться с Орсегом, пусть сделает это. Тем более, он прав – так безопаснее. Никто не посылает в разведку одного.
        – Будто у нас тут полк народу! Нас всего-то горстка! И каждый… черт! – вспылил Эрик, ударив по столу. – Ар, ты что молчишь? Ты-то?! Ну!?
        – Если будут вдвоём, ничего с ними не случится, – сказала Вералга, встревая в разговор.
        Мировасор взглянул на неё, потом на Аяю.
        – Я тоже против, – сказал я. – Но это от сердца. Если бы спросили, как по уму, то конечно по двое надо. Поэтому я считаю, что если отправиться Орсег с Аяей, то я полечу с Вералгой или с Басыр. Кто возьмёт меня?
        – Я возьму, с удовольствием, – сказала Басыр с улыбкой.
        – Я никуда не полечу – сказала Вералга, скривившись.
        – И не надо, – сказал Викол. – Если в течение чуток не вернутся наши посланцы, ты и я отправимся на поиски.
        – И не боишься? – неприятно ухмыльнулась Вералга.
        – Нет, Вера, не мне тебя бояться.
       Она долго молча смотрела на него и не сказала больше ничего, мне показалось, они намного больше сказали друг другу без слов, чем вслух...
        – На том и порешим, – сказал Викол и положил ладони на бранку. – А теперь, давайте поедим, Рыба не затем столько времени потратила на приготовление обеда, чтобы всё напрасно остыло.
Глава 11. Гибель
       Решили не откладывать с разведкой, и отправиться по миру сразу же после этого прекрасного обеда. Вот так я и оказался за руку с Басыр. Мы все вышли на двор, я видел как Орсег и Аяя спрыгнули со скалы, что теперь отвесно, будто нарочно, обрывалась в Море…
        – Куда вначале отправимся? – спросила Басыр, взглянув на меня и укрепляя косу шпильками потуже.
        – Ну, если прибрежные города погибли, в этом пусть удостоверятся Орсег и Аяя, летим в те, что должны были остаться.
        – С которого начнём? – ответила Басыр, взглянув на меня со своей кошачьей улыбкой.
        – Мне безразлично, – сказал я. – Выбирай сама.
       Она взяла меня за руку.
        – Тогда вначале в милую моему сердцу Индию, – сказала Басыр и сжала мою ладонь своей небольшой почему-то шершавой рукой. Она у неё потеплела и стала почти горячей… и…
       И мы унеслись, словно растворившись в воздухе, и тут же сгустились в середине Нью-Дели. Громадный, многонаселённый город, всегда тесный и многолюдный, заполненный миллионами людей, сейчас был не похож на такой человеческий муравейник. Со всех сторон неслись визги сирен «скорых» и, почему-то полицейских, люди с ошалелыми глазами сновали, как казалось на первый взгляд без всякого смысла. Бросились в глаза множество мертвых, завёрнутых в какие-то пелёны или покрывала, мне показалось, это потому, что гробы им делать некогда и не из чего. Подъехал грузовик, на который стали загружать этих самых мертвецов, а в кузове уже лежала изрядная гора, и новых складывали сверху, как дрова… Подумалось, что, едва они тронуться, верхние просто повалятся на дорогу. От этой мысли меня пробрал тошнотворный ужас…
        – Басыр… они… они тут умирают пачками, – сказал я, замирая.
       Она посмотрела на меня, очень бледная и без следа усмешки, что почти всё время была при ней.
         – Летим отсюда?
        Я кивнул. И мы полетели дальше. Много городов облетели мы. Десять двенадцать, двадцать, двадцать семь, тридцать пять… всё тоже, везде одно и то же – растерянность и паника. Отличались только лица: белые, чёрные, желтые, вперемешку… Но всюду тихая паника, больше в глазах, но готовая вырваться наружу, одна капля, чей-то вскрик и люди потеряют рассудок окончательно и побегут во все стороны, как напуганные светом тараканы...
        Стоило подумать, и мы увидели это – то, что заставило державшихся из последних сил людей, потерять остатки здравомыслия и превратиться в орущее стадо. Этим городом на наших глазах стал Париж. В городе, который, как и все прочие, что мы видели, постиг уже паралич, случилось то, что паралич сделало гибелью – повторный удар. И удар в самом прямом смысле. Была уже ночь, и вдруг над городом появился и стал сгущаться стрекот. Вначале я не мог понять, что это. Словно тысячи шмелей или ос слетелись сюда. В темном небе не было ничего видно. Но всего несколько мгновений и… я понял: это целая туча донов, одинаковых и в этом особенно страшных. Раздались выстрелы. Кто-то стрелял по дронам?..
       Да, люди стреляли по дронам, но это были одиночные выстрелы жандармов, что были на улицах, но сами дроны не сразу ответили стрельбой, словно выбирали позицию или должны были, прежде чем начать стрелять, накрыть весь город с расчётом одномоментно поразить всех, все живые цели, чтобы никто не спасся. То есть несколько дронов были сбиты, но теперь огонь с остальных вёлся беспрерывно, и это были не пули…
    … – это были не пули, это какие-то лучи, я не знаю, лазер или… в общем, я не очень разбираюсь в теперешнем оружии, но не пули, – так говорил Орсег, рассказывая о том, что они видели с Аяей. То же, что и мы, но в прибрежных районах, где оставались ещё люди, спасшиеся от волн.
       Сейчас она сидела молча, не вставляя ни слова в речь Орсега, очень бледная, зажав ладони между колен, словно пытаясь таким образом утишить их дрожь. Вода медленно стекала с неё, я кончиков волос, с кончика носа, с подбородка.
        – Они… стреляли во всех, во всё, что шевелилось, не разбирая… и… люди, кошки, собаки, все, что было живо… вспыхивали, искрили… – тихо-тихо добавила Аяя к словам Орсега, когда он уже замолчал.
      Он, очень бледный и ошеломлённый, каким я не видел его ещё, посмотрел на неё, сморгнул, мне кажется, пожалел, что взял её с собой. И после этого продолжил говорить.
        – Всё именно так. Эти дроны или как их назвать… расстреливали всё, вернее, сжигали, что показалось им живым, мы едва успели нырнуть снова. Пришлось нырять поглубже, эти лучи глубоко входят в воду, не менее сажени… Будь мы обычными людьми, нас сожгли бы как всех, кто был на поверхности и на берегах… И… Они всюду, везде, где бы мы ни появились, они стреляли во всех, кто казался им живым. И не только в людей. Во всё живое…
        Всё это мы рассказывали в тот же вечер, вернувшись раньше, чем нас ожидали. Вначале мы с Басыр, потом Орсег и Аяя доложили о том, что видели.
         – Значит… кто-то или что-то уничтожает людей?
         – Всё живое. Я не уверен насчёт растений, но не удивлюсь, если окажется, что и… Я не понимаю, что это такое. Зачем нечто уничтожает всё живое на земле…
         – Да, методично уничтожает всё живое…
         – Это разум. Но чей он…
         – А почему Вана до сих пор нет? Он, что… погиб? Вералга?
         – Почему вы смотрите на меня? вы полагаете, что я знаю? Или я с ним в сговоре? Для чего это мне? – фыркнула Вералга.
        – В сговоре? О чём это ты говоришь? – нахмурился Мировасор. – Ты предполагаешь, что… это Ван?!
       Вералга нахмурилась, бледнея.
        – Откуда мне знать?! Откуда мне знать, что в его голове?! Откуда мне знать, что он делал все эти сотни лет! Откуда мне знать?! – вскричала она.
        – Что с тобой, Вералга? Что ты беснуешься? – негромко проговорил Мировасор. – Нам всем страшно и все мы растеряны, но сейчас не время орать друг на друга.
       Но Вералга разозлилась ещё сильнее, продолжая кричать:
        – Не время! Конечно, не время! Конечно! Но не время и обвинять меня в том, что я пособница этого… этого последователя Сатаны! – выкрикнула Вералга.
        Я не мог смолчать на это, обвинения в сотрудничестве Сатаны не шутка, меня в своё время обвиняли потому, что я был им, и предстал перед всеми в облике сына Диавола. Я не скрывался тогда, но после, воспользовавшись этим предлогом, начали войну, вторжение к нам, и я не забыл, сколько погибло тогда людей, как бы Эрик ни старался вернуть их к жизни, кто-то так и остался в долине… Так что, я, как никто знаю, как это опасно, обвинять в этом, даже, если есть доказательства. Даже Вана я не хочу в этом обвинять. Тем более, по прошествии стольких лет Ван мне давно не соперник.
       – Не стоит никого обвинять в следовании Князю Тьмы, – сказал я. – Меня никто не заподозрит в симпатиях к Вану, но в таком деле даже доказательства ничего не стоят, потому что Он умеет доказывать всё, что угодно. Что Ему угодно. Истина никогда не бывает так правдоподобна, как Его доказательства.
       Все посмотрели на меня, все знали, что я как никто понимаю, о чём говорю и даже Вералга замолчала и, похоже, успокоилась. После увиденного днём, мы есть не могли, а те, кто ничего не видел, но услышал наш рассказ, тоже были неспособны ужинать. Но теперь никто и настаивать не стал.
       Мы все молчали некоторое время, размышляя, может ли Ван быть тем, кто задумал и планомерно осуществляет истребление всего живого на земле. Но зачем ему это могло бы быть нужно?
        – Он всегда хотел избавить мир от Диавола, – сказала Вералга. – Нет людей, нет и Диавола.
        – Но мы живы.
        – Так ещё всё не кончено.
       Лампочки мигнули, у нас бывало так иногда при переключении режимов генератора, я сконструировал его сам некогда, энергию он получал от солнечных батарей и работал бесперебойно уже больше шестидесяти лет, принимая изредка ремонт в виде замены деталей. Но и я, словно следуя предубеждению Викола, не объявленного, но уверенного, тоже не использовал и не устанавливал там ничего цифрового, только механика и электричество, кнопки и тумблеры, ручки регулировки, в наше время, когда всё управляется даже не прикосновением, а одним взглядом, это была древность, как каменный век. Но зато до сих пор безотказно работало, что сегодня было важно как никогда.
        Но сегодня это обычное и незаметное подмигивание ламп послужило, словно неким сигналом. Викол поднялся и сказал:
        – Незачем нам теперь тут ссориться, и сидеть просто так в бессонном бдении тоже незачем. Расходимся по домам и по постелям.
        – Я в Море, – сказал Орсег, поднимаясь.
        – Не стоит, Орсег, в такое время отделяться от всех, – сказал Мировасор. – Буду рад предоставить тебе кров. Арит, ты не против гостя?
        – У меня есть прекрасная комната для тебя! – с воодушевлением сказала Арит. Такая приятная ныне женщина стала, куда всё подевалось прежнее: злобность, презрительность, неумелое коварство? Похоже, Басыр удалось изменить её.
        Орсег нехотя согласился, и, как оказалось позднее, это спасло ему жизнь. Но всем нам спасло жизнь то, что Аяя внезапно с криком проснулась под утро, в самый глухой ночной час, когда засыпают совы, и жаворонки ещё смотрят последние сладкие сны. Да, она проснулась с криком, разбудив меня, своего кота Малинго, тяжко соскочившего на пол с постели, где он привычно спал в изножье. Да, я хотел поцеловать её, испуганную сном и заплаканную, и даже начал, но со двора послышался вой собак, а вернее, волков, что жили при Аяином доме, всполошился Дамэ…
        – Погоди, Огнь, – Аяя отстранилась немного, прислушиваясь в темноте. – Погоди, милый… что-то… Неладно что-то…
        – Неладно? Ты о чём? – прошептал я, готовый продолжить начатое.
       Но в тот же миг я и сам уже почувствовал, что-то неясно-тревожное, где-то рядом. Словно что-то подкрадывалось в темноте. Кот громко и протяжно мяукнул, а я за несколько лет ни разу не слышал его голоса, и бросился вон.
       – Яй, одевайся! – сказал я.
       Повторять не пришлось. Я сам оделся и быстро спустился вниз. Дамэ вышел мне навстречу, натягивая футболку на смуглое мускулистое тело. Щурясь на свет, он пригладил ладонями чёрные волосы.
       – Почему Аяя кричала? – спросил он, хмурясь, глядя на меня, и весьма строго, надо заметить.
       – Сон дурной. Не в этом дело… прислушайся… Ни звука, ни птиц, даже цикад не слышно… Ты слышишь? – я нарочно прислушался ещё раз. – Похоже, даже листья и ветви не шелестят. Такое… это ненормальное затишье… Беги, Дамэ, буди Рыбу, буди всех. Мне думается… не время спать.
        Дамэ сбросил остатки сна, и, кивнув, бросился в сени, а оттуда на двор, я слышал, как он проскочил крыльцо, перепрыгивая через несколько ступеней. По городу начали включаться окна, я увидел это сквозь ветви деревьев, однако… Дамэ очень быстр.
      Аяя спустилась, и мы с ней поспешили во двор. Собаки и кот подошли к нам, прядая ушами и оборачиваясь во все стороны.
        – Как думаешь… – прошептала Аяя, но я не дал ей договорить и зашипел, зажав ей рот.
        – Слышишь?
       Да, я уже слышал, значит, услышит и она: мерный стрекот, такой, как мы слышали уже во всех местах, где убивали все и всех… И, поняв это, мы переглянулись.
       – Огнь… – пошептала Аяя, снимая мою ладонь со своих губ, глаза расширились от ужаса, она, как и я, уже слышала такой стрекот.
       – Не надо, мы не погибнем, – сказал я уверенно и так, что заставил поверить и самого себя. Просто заставил себя перестать думать об этом, ведь если мы сейчас умрём, то незачем тратить время на страх. Я взял её лицо в ладони, самое прекрасное лицо на свете, самое дорогое, самое любимое лицо. – Не погибнем. Вообще никогда, слышишь? Мы ведь… мы даже не люди, мы можем бороться!
       – Что?.. ба… бороться… Конечно… Конечно, бороться!
      Удивительно, но она улыбнулась. Только она могла улыбнуться в такой момент…
      …Да, я улыбнулась, и никакого страха не было во мне. Умереть сейчас, что могло быть лучше? Какой ещё момент мог быть лучшим для этого? Мы были вместе, мы отринули и забыли всё прошлое, все обиды, ревность и разочарование, мы, каждый атом которых тянулся друг к другу, были, наконец, вместе. Да, мы хотим жить, но если теперь нас застанет гибель, Смерть нас уже не разлучит…
      Мысленно я приказала Малинго, Остроуху и Белозубу, моим коту и собакам, спасаться, и мы побежали с Огнем к остальным. Из домов уже выскакивали наши.
        – Что делать?! – прокричал Мировасор.
        – Под деревья! Дома они сожгут! – крикнул Огнь, потому что видел, как дроны сожгли дома в тех городах, из которых они едва унесли ноги с Басыр.
        Никто не рассуждал. Увидев Эрика среди остальных, я почувствовала себя немного спокойнее. Да, незачем делать вид, что это не так, не все предвечные мне одинаково дороги…
        Стрекот становился невыносимым, заполняя небо. Малинго, Остроух и Белозуб держались возле нас, как ни странно, похоже, им представлялось, что с нами безопаснее? Или решили умереть возле Селенги-царицы?
        С тысяч дронов, заполнивших наше небо, затмивших звёзды, безучастно взирающих на нас, будет земля обитаема или нет, они и не заметят, с тысяч этих дронов одновременно вниз полился струями свет и всё внизу, всюду, куда бы они ни попадали, всё вспыхивало или гибло.
      Загорелись изгороди, скамейки и беседки во дворах, потом занялись дома, сараи. В ужасе метались, пылающие куры, скот, со страшным ором несся во все стороны, разнося пламя все дальше и шире… За огнём полетели и стрелы или пули, было неясно, но они уже не только жгли, но будто косили всё… ещё немного и кроны деревьев будут срезаны этими снарядами…
      Мировасор взялся бросать в них огненные шары, швырял и швырял, но сбивал только по десять-двадцать разом, а их были несметные тысячи, как тучи саранчи. Тогда, глядя на старания Мировасора и Агори стал поднимать крыши с домов, которые всё равно уже объяло пламя, и ими разбрасывать и разгонять налётчиков во все стороны, то же, орудуя камнями и бревнами, делали Арик и Эр. Но это было небезопасно, дроны стали стрелять прицельно…
        – Ар! Арик! – крикнул Эрик невидимый и почти неслышимый в безумном шуме истребления. – Ар, ты жив?
        – Да жив-жив, прижмись к стволу! – прокричал Огнь в ответ, отталкивая меня себе за спину, пули-стрелы секли воздух, листву и ветки совсем рядом.
        – Аяя с тобой?
        – Да-да! Со мной!
       Возле наших лиц пролетело несколько пуль, всё же это пули, только какие-то длинные, похожие на стрелы…
        – Вералга, Басыр, вы можете спастись, перенестись куда-нибудь! – прокричал Викол.
         – Некуда нам спасаться, Вик… в мире не осталось безопасных мест… – совсем рядом тихо ответила Вералга. – Конец…
         – Дамэ, бери женщин и к скалам, там гроты, можно укрыться! – крикнул Мировасор, понимая, что мы проигрываем.
         – Да не добегут они… – проговорила я и поднялась в воздух.
        – Яй… Яй, с ума сошла! Вернись! Прячься! – заорал Огнь и поднялся в воздух за мной.
         – Погоди, Ар… Не мешай! Не мешай! Спустись на землю! – пронзительно закричала я, силясь, отогнать его.
       И стала заворачивать небесное электричество, то, что в воздухе были тысячи пластиковых предметов, помешало бы мне, если бы в дронах совсем не было металла, а так, это даже помогло и усилило действие того, на что я рассчитывала. Пули-стрелы попадали меня, я чувствовала их толчки и удары, и как брызгала моя кровь, но не боль, никакой боли сейчас я не чувствовала, мной владел порыв, который разбудил Огнь – бороться и победить. Пусть мы не можем победить по всей земле, но только сейчас, когда нас застали врасплох, и всё же, если мы победим здесь, мы победим всюду. А потому я завертела небо в электрический жгут и разметала, выбросила за пределы нашего неба всю эту стреляющую массу. Надолго ли? Ясно, что нет...
       Спустилась я вниз, чувствуя, как по телу, пропитывая одежду, течёт кровь.
       – Яй… вот дура! Сумасшедшая… – Эрик бросился ко мне.
       Несколько мгновений и проступившая было боль, растаяла, снятая Эриковой рукой.
       – Не делай так… – прошептал он, порывисто прижав меня к себе. – Прошу тебя… Мы тут под деревьями засели, а ты…
        – Бежать к скалам надо, в гроты, там и пещеры, отсидимся… – сказал Викол, подходя к нам. – До скал и гротов долететь неблизко, кто может перемещаться, пусть берут по двое за руки и…
       – Отсидимся, что толку? – сказал Орсег, подходя, он тоже был поцарапан, как и все, тонкие ручейки крови стекали по его тёмной коже. Кое-кто, а именно Мировасор и Басыр были ранены всерьёз, после меня Эрик занялся и ими, раны закрылись, кровотечение прекратилось, но оба были слабы, Басыр точно не могла никого отнести к скалам, их положили рядом.  А стрекот появился снова и начал усиливаться, приближаясь. Я дернулась было снова, но Орсег остановил меня.
       – Позволь и мне проявить доблесть. Как говориться, помирать так c  музыкой! – засмеялся он и запел: «For whom to bell tolls!», очень кстати, жаль, не включишь, а то «врубить» на полную громкость на весь наш город, чтобы вздрогнули скалы, до которых нам, похоже, не суждено добраться.
       Кулак воды, поднятый Орсегом снизу, из Моря, снёс очередную тучу дронов, летевших на нас. И едва они собрались снова, он повторил это.
        – Сколько раз ты ещё сможешь так? – спросил Викол, улыбаясь и стирая с лица воду, которой неизменно обдавало и нас, как сильным ливнем, когда водяной «кулак» пролетал над нашими головами.
      – Да… смогу. Байкала скоро не вычерпаешь… – усмехнулся Орсег, довольный собой.
      – Но всё это временно. Даже если спрячемся, это только отсрочка, – сказал Эрик, прижимаясь затылком к стволу дерева. – Надо что-то другое придумать. Надо понять, кто управляет этим, где центр, штаб или как там…
        – Это же не люди, Эрбин, – сказал Дамэ. – Нет у них штаба и командующего нет. У них программа.
        – А тот, кто программу создал… это тоже не человек, это тоже программа. Так что, как с людьми, не выйдет, – сказал Агори, тоже садясь на землю.
        – Это не прежние войны, тут… стратегам не победить… Никому не победить, – сказала Вералга, убирая от лица распущенные волосы. – Конец это… конец.
      От её слов будто повеяло могильным холодом, хуже – глухой обречённостью, которую поддержала новая волна приближающихся дронов, но, кажется, более тяжёлых. Так и оказалось, Орсег изготовился, но Вералга словно обезумев, повисла на нём:
        – Не надо Орсег! Не зли их… это конец… они прислали большие и тяжёлые дроны, новых множество… новых… сколько их ещё будет?!.. Лучше… ну давайте спрячемся… в скалах. Там гроты, пещеры найдём и…
       – И сколько мы там отсиживаться станем? – воскликнул Эрик. – Вералга, ни пищи, ни воды…
        – Ну… сколько… ну… может… не знаю… Сломаются они или… ещё что… А если… так… разозлятся и… и вовсе бросят сюда бомбу, – она почти плакала и, качнувшись, прислонилась к дереву, большому дубу, к которому мы все подтянулись – раскидистому дубу, который мы лелеяли в центре нашего города триста лет. Викол подошёл к ней.
       – Не надо, Вера, отчаяние – грех, – он поднял было руки, обнять её, но она злобно усмехнулась.
       – Грех?!.. Грех?! Да ты… Вик, ты что, ты… шутишь что ли?! О грехах ли нынче думать?! Ви-ик… будто дитя ты… Эти стрекотухи, что, за грехи нас истребляют?! Что ты… не видишь, это конец! Это конец Света. Конец…
       Стрекот надвинулся, я выпрямилась, собираясь уже подняться в воздух, чтобы вместе с Орсегом продолжить сражение, он прав, помирать, так с музыкой, прятаться по пещерам – не выход, мы не выживем там, только отсрочим смерть, а так… на миру и смерть красна, как говорится. Так что нам было не страшно. Не только нам с Орсегом, всем нам. Нам, я уверена, что каждому, кто был рядом уже было не страшно, даже Вералге, наш мир, наша земля, вся планета гибла, мы спасём её, если мы это можем или погибнем вместе со всеми…
       Но это оказался не конец. Едва Вералга произнесла это слово, едва уже светлое предрассветное небо снова начала заволакивать туча летящих к нам дронов, как вдруг… всё небо озарилось странным гало, оно разошлось круговыми беловатыми волнами от юго-запада, сшибая всё на своём пути, всё неживое и не трогая живое – верхушки деревьев даже не колыхнулись, когда оно прошло через них. Смолк злобный стрекот, и дроны посыпались на землю градом, дохлыми блохами, и взамен в небе над нами появился дискообразный объект, абсолютно бесшумно и довольно быстро подплыв оттуда же, с юго-запада. Он был очень большой, саженей пятьдесят в диаметре, тёмный, на фоне уже светлого неба, на которое ещё не вышло солнце, только озарившее его своим приближением, с востока – розовым с оранжевым отливом, а с запада всё ещё темно-синим... А этот тёмный диск закрыл его, словно это крышка люка… Неужели так и не увидим больше солнца, вот так и не дождёмся рассвета, ни одного луча солнца больше не увидим?..
        Да мы сейчас этот диск, да мы его!.. Я напружинилась вся, чтобы взлететь, обернулась только на мгновение, чтобы напоследок увидеть Огня, Эрика, Дамэ, Рыбу… и всех… даже кота и волков.
       Огнь посмотрел на меня тоже, будто почувствовав мои мысли, али сам думал так же, Эрик выпрямился, побледнев, тоже сосредоточенный, полный решимости тут же и умереть. Что уж, коли конец света…
       Но вдруг в этом бесшумном объекте снизу открылся настоящий люк, прямоугольный, длинный со ступеньками, а ступеньки нужны только людям. Людям… От сердца сразу отлегло, ретивое даже взыграло, неужели… Изнутри диска брызнул свет, очень яркий, почти ослепляя нас. Это оказался трап, и на нём, сверкая голыми руками на фоне чёрной, одежды оказался…  Нисюрлиль… это был он, именно он, совсем другой, не такой, каким я его помнила, хотя старалась не вспоминать, не помнить и не думать, потому что было слишком больно помнить и его и всё, что случилось с нами, но он… Именно он смотрел теперь на нас, и крикнул:
        – Не бойтесь! Живы?! Предвечные!.. Скорее! Все здесь?.. Скорее! Вот-вот налетят новые. Их несть числа! Скорее! Не медлите…
        И мы побежали к трапу, висевшему в сажени от земли. И все, один за другим, при помощи самого Нисюрлиля и других людей, что тоже были на этом трапе за его спиной, но в каких-то глухих шлемах, мы все, один за другим, включая ковыляющих раненых и кота Малинго, волков Белозуба и Остроуха, забрались внутрь. Едва последний из нас оказался внутри, люк стал постепенно закрываться, я это услышала за спиной, но не смотрела, спеша за остальными вверх по широкой лестнице, поглядывая, чтобы мои звери не оступились неверными лапами. И теперь, внутри этого странного фантастического корабля мы все поспешали друг за другом, по ярко освещённому коридору, посверкивающего глянцевым пластиком и металлом, и почти ослепившему в первые мгновения после ночной темноты. Мне хотелось обернуться, в последний раз посмотреть на Байкал, на наш город, но я увидел лишь, как поднимается трап и закрывается люк…
        – Надо убираться, не то, застигнут нас здесь… обстреляют, хорошего мало, – скомандовал Нисюрлиль, хотя не знаю, могу ли я называть его этим именем, имею ли на это право, сейчас он даже не смотрит на меня, не отличая от всех. Я подурнела или, скорее, он просто уже давно не испытывает того, что было в его душе прежде… Что ж, значит, я права в том, что перестала ждать его и верить в то, что он остался с Вералгой помимо воли… Пусть так, пусть это известное облегчение, ведь в том всё же виновата и я, но… Но неожиданно мне оказалось больно из-за этого. Вот не видела его восемь с половиной веков и думала, что он счастлив, тем и успокаивала себя. А вот увидела, вот такого, повзрослевшего, нового, и не знаю теперь, что мне, как и он, делать вид, что мы никто друг другу?
        Но размышлять об этом сейчас было некогда. Те, что были с ним, все в чёрных комбинезонах, шлемах, закрывающих и лица, по большей части мужчины, но по фигурам и движениям угадывалось и несколько женщин, провели нас в помещение, где полукругом вдоль стен и в середине были вмонтированы кресла, похожие на самолётные, только больше и глубже, к тому же повёрнуты они были так, что в них оказываешься будто не сидя, а полулёжа. Кот вспрыгнул мне на колени, волки по команде в кресла рядом.
        Мы все, мы, предвечные, кое-кто перепачканы гарью, в земле, в крови, присыпанные сажей, пеплом, хвоей и листвой, сбитой с деревьев, осколками коры, все лохматые и бледные от растерянности, но все счастливые, что гибель от так и не понятой, так и не исследованной, не осмысленной силы, отменяется. Мы ничего не понимали, но сейчас мы и не были способны что-либо понимать, всего несколько мгновений назад мы готовились умереть, надо было теперь осознать, что жизнь продолжается…
       Мы все расселись в кресла, как и прочие, что были с Нисюрлилем, который, похоже, был руководителем здесь, и пристегнули ремни. После чего корабль, внутри которого мы находились, напоминающий большой самолёт, только вот такой, странной, дискообразной формы, приобрёл неожиданное и сильнейшее ускорение, нас вдавило в кресла с такой силой, что пришлось закрыть глаза и, стиснув зубы, постараться не думать о том, что вот-вот расплющит…
Глава 12. Миссия
        Я не знаю, сколько продлился наш полёт, и, тем более, куда мы летели, иллюминаторов мы здесь, где находились, не видели, очевидно, пилоты в другом месте, так что трудно было судить об этом, так мы все были возбуждены и напуганы, так были готовы к гибели, но не к спасению, что и счёт времени стёрся. А спасение так странно, так неожиданно, даже появление Вана словно того самого ангела небесного, раздражало, будто нарочно, будто спасение не могло прийти откуда-нибудь ещё, именно он должен был явиться на небесной колеснице и спасти всех нас. Будто мы ждали вмешательства самого Бога, а ОН послал нам Вана…
        Ван… он изменился. Теперь он не глядел тем, первой молодости, даже юности, очень стройным, длинноногим и гибким, с золотыми кудрями, светлым румянцем и лучезарной белозубой улыбкой княжим сокольничим Ныне он отяжелел, стал будто намного больше, даже в росте, хотя ни о какой тучности речи не шло, но в нём появилось то, что называется «матерый». Волосы, как и глаза, приобрели пепельный или стальной оттенок, да, он стал сильнее, твёрже и значительнее, и то, как он руководил всем и всеми здесь, тоже выглядело очень естественно и правильно, потому что он был, очевидно, не просто на своём месте, он был главным. Настолько, что казалось, что сам придумал и создал и этот странный корабль, похожий на те, что все мы видели сотни раз в фантастических фильмах и комиксах, и которые, почему-то так и не были построены. А он вот построил, похоже. Впрочем, белозубая юная улыбка как и весёлый, даже заразительный смех, не изменились, как выяснилось позднее…
        Но полёт наш завершился, я это понял по тому, что движение начало замедляться, а потом изменило направление, стал слышен какой-то лязг, но негромкий, а словно срабатывали какие-то рычаги или ещё что-то в этом роде, потому что корабль, на котором мы летели, перестал двигаться.  Точнее, движение воде бы продолжалось, но это было уже как-то совсем иначе, как будто мы прикрепились куда-то. Так мы что, не на Земле? Какой-то причал высоко в небе? Или… в космосе?
        Я услышал голос Вана, он поднялся, как и его подручные, что пошли куда-то, выходя в дверь, противоположную той, в которую мы вошли перед этим. А Ван, поднявшись, обратился к нам:
        – Предвечные, мы с вами сейчас поднимемся на корабль, пока он пристыкован к станции, единственной, которую нам удалось защитить от радаров программы, что выполняется теперь на земле.
       Он оглядел всех нас.
        – Сейчас у нас есть небольшое время, чтобы рассказать вам всё. Всё, что знаю я.
        – Почему небольшое? – спросила Вералга.
        – Я объясню.
        – И на том спасибо, а то все пытают меня, где мой муж, а я даже не могу ответить, чем он занимался всё это время. Чуть в соучастницы вот этого, творящегося на земле ада не записали, – сказала Вералга, поднимаясь.
        – На земле не ад, Вералга. На земле значительно худшее, – спокойно ответил Ван, и было заметно, что он привык так разговаривать с ней, не находя понимания, но и не переживая об этом. – Ад – часть земного существования человечества, а теперь оно… закончилось. Да, и, кроме того, почему все считают, что мы муж и жена? Разве мы когда-нибудь были женаты?
       Вералга покраснела и тут же села снова, бормоча:
        – Кому это надо знать?! Теперь станем это обсуждать?
       А потом, будто в кресле был включён подогрев, раскипятившись, выкрикнула неожиданно:
       – Теперь, потому что, она рядом? Дождался?! Может, ты и устроил всё это светопреставление, чтобы она, наконец-то оказалась рядом? И с благодарными воплями упала в твои объятия? Не обольщайся, Ван, она не ждала встречи все эти годы! Ей было чем заняться и с кем! Такие не скучают в одиночестве в ожидании возвращения брошенных мужей.
        – Вера, может быть, вы выясните отношения наедине? Теперь, мне кажется, не время для этого, – нетерпеливо поморщился Мировасор, и я испытал облегчение, потому что упоминание Аяи не только меня, но и Арика заставило заёрзать на месте. Мы все сидели в разных концах этого помещения, потому что рассаживались на бегу, а кресел было много, Аяя вообще оказалась дальше всех, у стены, в соседстве со своими волками и котом, звери верно выбрали, как лучше спастись. До сих пор она сидела спокойно, внимательно слушая и ожидая обещанных объяснений, как все. Но это упоминание заставило её вздрогнуть и побледнеть.
       – Ты прав, Мировасор, как всегда, – холодно сказал Ван, оканчивая разговор с Вералгой, которую он, оказывается, не считал женой, тоже мне, восемьсот лет прожили вместе, а теперь, и впрямь, Аяя оказалась рядом, все жёны по боку. Как мне это знакомо... хорошо, хоть не вся наша компания предвечных делает стойку при  виде Аяи.   
       Между тем, Ван выдохнул и, набрав воздуха в грудь заговорил, выйдя в середину, чтобы всем было хорошо слышно:
        – Так вот что я хочу и должен сказать: на земле произошла катастрофа, которую можно назвать апокалипсисом. По упущению людей, которые занимались разработкой цифровых реальностей и программ, людей, что решили, будто компьютеры, которые они постепенно наделили интеллектом большим, чем собственный, только без гибкости и сострадания, которое всегда делало и делает нас слабее, но настолько же сильнее всех не Божьих созданий. Только это и делает нас непобедимыми. И в этом я убеждён не фанатически, а аргументировано... Но теперь не об этом. Я понял, к чему всё ведёт, когда даже фильмов на эту тему ещё никто не снимал, когда даже по полу не ползали роботы-пылесосы… Но, в конце концов, речь не обо мне и моих предвидениях…
        – Слава Богу, а то я уж подумал, мы прослушаем лекцию о твоей гениальности, – не сдержался Арик.
        – Нет, мне незачем болтать об этом, – невозмутимо ответил Ван.
       И продолжил, снова глядя сразу на всех:
        – На земле на сегодняшний день не осталось живых людей. Почти не осталось животных, и скоро, возможно не будет и растений, они не нужны программам, и без животных и человека растения погибнут сами через некоторое время. Но на этом корабле несколько тысяч человек, живых и здоровых, неинфицированных искусственным вирусом, который поразил человечество и вёл к его вымиранию.
        – Вёл, но не привёл? Почему они пустили по миру цунами? Что, нетерпение не только человеческий порок? – усмехнулся Агори.
        – Нет, просто вполне успешно шли разработки вакцин, и кое-где даже началось их применение. Но дело даже не в этом, люди начали догадываться, что эпидемия, причём не первая, спровоцирована искусственно, нашлись и такие, кто понял, кто запускает их. Так что идея освобождения земли от людей повисла на волоске, несколько месяцев и было бы принято решение об отключении всех компьютерных систем, и о разработке оружия, что вывело бы из строя все головные точки, дублирующие друг друга по всему миру. Если бы люди взялись сообща, а не обсуждали бы это, бесконечно ссорясь, всех жертв, всего, что случилось удалось бы избежать. Но в своём вечном высокомерии люди, как всегда, оказались уязвимы, и тех, кто принимал решения прикончили первыми. Затем тех, кто мог принимать, кто занимался научными разработками... инфаркты, удары молний и электрических проводов, сотни нелепейших несчастных случаев, внезапно развившихся раков, шизофрений, и болезней Альцгеймера задержали и отбросили назад человечество… Программам очень просто убивать, они всегда знали, где каждый из нас. Но я не рассчитывал на людей, я знал, что так будет. Слишком много денег, слишком глубокие овраги разобщённости… люди разучились договариваться даже перед лицом смертельной опасности. Я это уже видел на своей родине… Русь выжила некогда, только когда объединилась. Мир не смог этого сделать, вырывая троны друг у друга…
        – И как ты выбирал? Тех, кто здесь, эти тысячи? – спросил Дамэ. – Что, был какой-то отбор, самых умных или самых красивых? Или ты билеты продавал?
        Ван взглянул на него и покачал головой:
        – Нет, выбор был случаен. Я не Господь, чтобы выбирать. Пришли сами те, кого ОН привёл. Корабль этот был построен в абсолютной тайне, задолго до начала эпидемии. Я просто дал объявление, что приглашаю желающих принять участие в длительном космическом путешествии. И никакого отбора, кто пришёл, тех мы и взяли.
       – Это не вызвало подозрений у машин… ну, то есть, у программ?
       Ван засмеялся, вот тем самым своим замечательным смехом, заливистым и юным, словно ему всё ещё девятнадцать.
        – Нет! Я же говорю, им не хватает того, что есть у нас: способности быть безрассудными, глупыми, отвлекаться на незначимые вещи, но те самые кажущиеся незначительными слова и события, оказываются нередко решающими… Мы были для них даже не мухой на мониторе. А так… подумаешь, проект по освоению ближайших пригодных для жизни планет. Сколько об этом говорят? Лет двести, но так и не осуществили. Так что программы нас просто не заметили.
        – Это, каких планет, Марса? – усмехнулся Агори.
        Но Ван пропустил насмешку мимо.
        – Нет, чтобы Марс стал пригоден для жизни, придётся потратить слишком много энергии и сил, чтобы сделать его не пустыней, а садом... На это у нас не хватит ресурсов, никаких, прежде всего человеческих. Жить под колпаками станций, производить на свет детей достаточное количество, чтобы оно могло когда-нибудь заселить всю планету… Это как концлагерь – бесконечная непосильная работа без надежды увидеть результат, и едва ли не принудительное размножение. Начать с того, что это невозможно, никакие дети не родились бы в таких условиях… Ад у людей начался бы уже при жизни. Нет, друзья, я думал об ином. Не о безжизненных пустынях, не о том, чтобы наказывать людей за их недальновидность, за детское упрямство и глупости, что натворили их бесчисленные предки... Я думал о планетах, которые могли бы быть найдены, планетах, уже идеальных для жизни. Как дом, нашёл, и живи.
        – И сколько времени понадобится на то, чтобы найти такие планеты? Хоть одну? Насколько я знаю, таких в обозримом космосе не найдено, – сказал Викол.
       На это Ван кивнул:
        – В том-то всё и дело. Будь иначе, люди обошлись бы без нас, отправили бы экспедицию к ближайшей планете, но… Мне удалось убедить их не доверять роботам, не связывать наши программы разработки проекта с общей компьютерной сетью, создать собственную сеть, которая работает автономно от остального мира, и создана изначально иначе без возможности самоулучшения, самоконтроля и контроля над нами. И она, конечно, несовершенна и её необходимо будет уничтожить со временем, но пока мы ею пользуемся в пределах корабля… Так вот. Проект был начат, ещё до начала эпидемии. Поэтому я, то есть мы, конечно, единомышленников я нашёл и довольно скоро, так вот, мы собрали образцы генетического материала животных и растений со всего света, и несколько тысяч человек, добровольцев. Быть может, на новой планете не понадобятся ни наши животные, ни растения, чтобы не нарушить существующую там гармонию, но мы проведём исследования и если биоценоз позволит внести земные формы, мы это сделаем.
        – Ты Ноя себя строишь, что ли?
        – Хотелось бы мне быть Ноем. Он остался на своей планете, нам придётся искать другую… стать где-то гостями. Или завоевателями. И то и другое очень рискованно, и наша миссия или экспедиция может окончиться неудачей. Так что в любом случае – это билет в один конец для всех, кто сюда когда-либо поднялся. Но и возвращаться уже некуда…
        Вот это и была истина – это билет в один конец, но и вернуться или передумать значит, просто умереть, так что выбора особенного не представлялось…
        – А почему мы должны тебе верить? Кто сделал тебя главным? – не выдержал я.
        – Я сам стал главным, потому что я сам всё это придумал от начала и до конца, и построил, потому что я знал, что к этому придёт рано или поздно. Пришло даже немного раньше, чем я предполагал. Иначе мы заранее улетели бы, и не рискуя…
       – «Раньше»… Кто поверил бы тебе? Это ж паранойя… – проговорил Арик.
       Ван засмеялся, кивая.
       – Верно… Всё происходит так, как должно, и в то время, когда должно… В не нами выбранное время, – он двинулся куда-то ближе к нашим рядам. – Кстати, ваша защита на Байкале эффективна только от людей, для машин, вернее, компьютерных программ и их машин, электромагнитный колпак, который скрывал вас на протяжении многих сотен лет, стал маяком, по которому они и нашли вас. Нашли бы и так, конечно, но, быть может, немного позднее. Надо было снять его…
        Арик пожал плечами:
        – Кто же это знал…
        Ван подошёл к Аяе, я увидел, что у неё пошла носом кровь, она пошла, в то время, когда он уже двигался к ней, то есть, получалось, он знал, что кровотечение начнётся. Он протянул ей салфетку, она приложила её к лицу, вытираясь, а он… он коснулся её лица пальцами, над губами, вытирая кровь там, где она осталась… Аяя смотрела на него снизу вверх молча, и это выглядело… пугающе. Настолько, что у меня похолодело в животе, будто я проглотил тонну льда… Да, я согласился отступить, если она так любит Арика, я уступил, только, чтобы не быть насильником снова, но уступать Вану… ну уж нет! И Ар молчит?!
        – Но почему ты прилетел за нами? Из-за любви? Ты так привязан к нам всем? – спросил я, чувствуя, что ещё немного и мне захочется испробовать каковы у Вана челюсти на ощупь...
       Ван поднял голову, глядя на меня, и несколько мгновений молчал, словно соображая, будто возвращая свои мысли сюда, к нам, и только потом ответил:
        – Ну… можно и так считать. Но главное – без вас миссия невозможна. Если придётся лететь несколько сотен лет? Людей мы погрузим в сон, подвергнем крионическим преобразованиям, но… это очень рискованно всё же, можем привезти мороженые трупы вместо основы нового населения…
       – На земле опыты проводили успешно, – вставил Викол, как всегда в курсе всего.
      Ван кивнул, оборачиваясь:
       – На земле – успешно. Но там промежуток времени был минимальным, людей не пребывали в замороженном состоянии годами, всего несколько суток, а я, предполагаю, что даже часов. А как будет с нашими… Но даже если все было бы идеально, хотя никогда нельзя всё учесть и продумать, всегда всё происходит так, как мы и предположить не могли… даже программы не могут просчитать всё, что мы с вами и наблюдаем.
        – Благодаря их просчёту мы и спаслись, – усмехнулся Агори. – Главное теперь не погибнуть благодаря просчёту Вана. Так почему ты, такой логичный, такой перспективный и проглядливый мудрец, вернулся за нами, подставляясь под них, открываясь? Ведь теперь и ты и весь этот корабль не невидимка для программ. Что… и правда от любви?
        – И от любви, – усмехнулся Ван, оборачиваясь. – Я не мог доверить везти людей программам и роботам, как и управлять кораблём. Я доверяю только людям. А мы с вами – лучшие представители.
        – Чем это мы лучшие?
        – Мы бессмертны. Кто ещё может сотни лет вести корабль к цели? И привезти бесценный груз, не позволив ему погибнуть.
        – Прекрасно… вот дожили: угодили в обслугу к людишкам, – фыркнула Вералга.
        – Вера, если ты недовольна, Ван может спустить тебя назад на парашюте, – сказал Мировасор. – Хочешь?
        В ответ Вералга только скривилась.
         – Лично я всем доволен, – сказал Мировасор. – А тебе, Вералга, моя милая и прекрасная незаконная внучка рыбака, не к лицу ломаться в то время, как кровь от крови цари молчат и соглашаются.
       Вералга прикусила язык после этого, отклонившись вглубь кресла с недовольной и слегка смущённой миной. Вон, оказывается, откуда ведёт свой род Вералга, для меня, как и для прочих – это открытие. Интересно, откуда она, если Мировасор знает, как она родилась, то, вероятно, знает и где…
        – Что же нам придётся делать, Ван? – спросила Рыба.
        – Пока вам придётся побыть в карантине. Всем. Мои люди потому и встретили вас в масках, что неизвестно, не инфицированы ли вы… а потому, простите меня, мои друзья, но ближайшие четыре недели, а при сомнительных анализах – шесть, вам придётся провести по одному в своих каютах. Простите меня за то, что прошу вас пойти на эту жертву, но иначе весь наш корабль превратиться в летающий морг.
        – Почему ты сам тогда не в маске? Не боишься?
        – Я не восприимчив к вирусу, как оказалось, я провёл исследования. На основе моей сыворотки попытаемся сделать вакцину… А пока… прошу вас, ваши палаты вас ждут. Это временно, простите за тесноту и неудобства. После вы выберете себе каюты по вкусу и я покажу вам весь корабль, пока ограничусь презентацией, если захотите посмотреть, в палатах вам предоставлены все возможные удобства, видеомониторы, книги, если пожелаете, мне очень жаль, что я должен вас запереть. Ещё раз простите за то, что вынуждаю вас идти на это.
        Господи, вежлив до тошноты, так и вмазал бы…
       Арик тоже подбавил огня в мою кровь, легко и едва ли не весело соглашаясь:
        – Подумаешь, месяц… бывали времена подольше и похуже, – усмехнулся мой брат.
       И это герой-любовник три дня тому готовый умереть за то, чтобы быть с Аяей? Но он добавил всё же:
         – Обязательно в одиночестве быть?
         – Ты же понимаешь, что да… – ответил Ван.
         – А… как мы сможем общаться? Что-то вроде скайпа будет?
         – Без сомнения, будем устраивать ежедневные совещания, – с готовностью ответил Ван. Что-то уж очень он мягок и предупредителен. Подозрительно всё это.
         – Для начала мы вас обследуем, возьмём анализы, и если что-то не так…
         – Если бы с кем-то из них было что-то не так, я бы знал! – окончательно разозлился я, почти не владея собой. Этого я вынести уже не мог. – Не забывай, кто перед тобой. Я знаю даже уровень адреналина, серотонина и пролактина в твоей дурацкой крови сейчас, хотя на хрена мне это надо?.. Но и с остальными – нет причин обследовать, кого бы то ни было, здесь все здоровы на данный момент.
        – На данный момент, – опять улыбаясь, кивнул Ван, подчёркивая свою правоту. Но всё же его проняло тоже, потому что он добавил: – Но, как скажешь, проявятся симптомы – станем обследовать, или ты и тогда станешь работать как анализатор?
        Я показал ему неприличный жест в том смысле, что шиш ему. Вералга нахмурилась на это:
        – Эрик! Ты не в казарме, – одергивая меня как мальчика. Вот удивительно, сколько тысяч лет прошло со времени нашего детства, и я знаю давно, что она мне не родная бабка, а привык уважать и слушаться её, как и она – беспокоиться о нас с Ариком.
        – Да он в казарме сроду не был! – захохотал Агори, и развеселил этим всех. Все засмеялись, сбрасывая остатки страха, тревогу за будущее и растерянность.
       И потянулись к выходу, чтобы из этого спускаемого челнока перебраться на большой корабль.
        Мы поднялись из челнока, который привёз нас сюда в большой корабль, но сказать «большой», это тоже, что муравей сказал бы об Эвересте. Интересно цел ли тот самый Эверест и остались ли на земле до сих пор муравьи… Должны были. Да, корабль был гигантский, и то, что Ван сказал, что он сейчас пристыкован к станции, тоже было вроде того, как громадный эсминец пристыковали бы к причалу для катеров. Границ корабля в иллюминаторы, шедшие вдоль коридора, по которому мы шли и довольно долго, видно не было, но и то, что я увидел произвело сильнейшее впечатление.
        – Как же удалось построить такой громадный звездолёт втайне? – не выдержав, спросил я.
        Ван обернулся:
         – А как капитану Немо: частями в разных странах и городах, к тому же во времени я не был ограничен. А собрали уже на орбите. Кстати те, кто теперь намерен лететь…
        – …неведомо куда, – закончил Викол его фразу.
        – По сути ты прав, Викол, неведомо куда – согласился Ван.
        – Всё лучше, чем смерть – сказал Агори, остановившись у иллюминатора. – Особенно такая, что настигла оставшихся на земле.
        – Не думаю всё же, что все люди погибнут. Всё равно кто-то спасётся, – тихо, но убеждённо сказала Аяя. – Человек существо удивительно живучее и способное на всё. Особенно выживать.
       Они стояли рядом с Агори, она даже выше его ростом, и смотрели на землю, видную отсюда как прекраснейшее небесное тело. Мы все остановились, никто из нас ещё не видел Землю такой. Такой прекрасной…
      – Сейчас Земля изменила своё лицо, – сказал Ван, остановившись за нашими спинами. – Если присмотритесь, то увидите, как изменились все береговые линии, и материки потеряли очертания, знакомые нам с детства… и городов тоже больше нет, там лишь беспорядочные нагромождения мусора. Мне очень хотелось бы считать, что люди выживут. Но я знаю, что приготовили планете программы: им не нужен воздух и не нужна вода, они уничтожать и это, чтобы не было возвращения к прежнему.
        Аяя обернулась:
        – А дальше что? Зачем им это? Это господство на пустой планете?
       Он посмотрел на неё, и мне снова стало не по себе от этого его взгляда и опять захотелось пересчитать ему зубы, почему я не могу этого сделать?..
        – У них своё понятие прогресса и процветания, – негромко сказал Ван. – И они по-своему представляют рай для себя. Вообразите, как нам мешают плесень, тараканы, болезни, вот этим мы представляемся им. Они избавляются от нас, от всего иррационального и лишнего, от всего, чем были люди и жизнь вообще. А далее, кто знает, быть может, совершенствуя себя и создав абсолютный разум, который будет способен преодолевать пространство и время, они отправятся покорять вселенную?
        – И мы что… им позволим? – спросила Аяя, нахмурившись и даже бледнея.
       Ван захохотал. Вот ведь, смеется и смеется, довольный гад, королем себя ощущает здесь... хотя, разве это не так?
        – Аяя, ты… Удивительно! Ну… или нет, но… И я подумал о том же, когда расшифровал данные наших разведок! – радостно воскликнул он. – А потому я приготовил небольшой сюрприз нашим силиконовым друзьям. Перед отлётом я атакую все спутники, которые теперь отвечают за их коммуникации, они станут слепы и глухи и разобщены, и пусть попробуют восстановить свою интеграцию. Пусть это удастся им, безногим!
       Аяя, испачканная в крови, грязная от стружек, пыли, опилок, сосновых игл и листьев, застрявших в волосах и одежде, такая как все мы, рассмеялась так, что показалось, она в золотой тиаре и ожерельях, серьгах и браслетах, на ней самое богатое платье, а волосы убраны в замысловатую причёску…
        – А… можно… а можно будет и мне стрельнуть? – спросила она.
        – Ну… началось, конечно, теперь она своего не упустит, Ван теперь главный, разве можно в сторонке тихо просидеть? – негромко, но внятно проговорила Вералга, стоя за всеми нами и не подходя к иллюминаторам, любоваться на Землю, хотя они были настолько велики, что прилипать к стёклам необходимости, в общем-то, не было…
       На это Ван повернулся к Вералге и сказал, обращаясь к Аяе:
        – Конечно можно «стрельнуть». Можно всем, кто пожелает. Месть сладка. А с безопасного расстояния и из безопасного места тем паче, – а потом обвёл нас всех взглядом и продолжил: – Для этого я позову всех, кто пожелает.
       На месте Вералги я поостерёгся бы впредь встревать в его речи, настолько холоден был его взгляд на неё, словно клинок блеснул. Но на своём месте я подумал, что мне вовсе не нравится то, как этот взгляд смягчается и голубеет, зажигаясь искорками, когда он смотрит на Аяю. Но… с другой стороны, что в этом особенного? Даже Мировасор так смотрит на Аяю, такова её природа. А Ван всё же не Мировасор, ему было что вспоминать эти восемьсот лет. Хотя… кто его знает, такого вот, чёртова гения, али хитрого мага, кудесника? Как его понять, когда видел его в последний раз счастливым мужем твоей жены? А теперь создателем всего этого громаднейшего корабля, мало – ещё и системы противоборства нашествию новой чумы – цифровой.  Вот интересно, предотвратить всё это было возможно?
       – Нет ни одного значимого события в мире, о котором я не думал бы: можно ли было его предотвратить? – ответил Ван на мои размышления вслух, когда все уже двинулись по коридору, куда нас провожали люди в защитных костюмах и масках. – И всякий раз понимал, что с Божьим промыслом поспорить невозможно. Невозможно, Эрбин. Вот, к примеру, я прочёл древнюю историю о том, как девять предвечных спустились в Аид в Египте и вывели оттуда десятую, – он посмотрел на меня. – Вот я и думал, можно ли было предотвратить её сошествие туда? И не выйди она оттуда, не было бы ни Бога Гора, ни Атона, ни Хатор. Целой религии, целой тысячелетней истории не появилось бы… Вот я думаю, надо было предотвратить сошествие её в Аид?
      Я приостановился, отставая от всех и, склонив голову к нему, и спросил вполголоса:
      – Ты всё время думаешь о ней?
     Он остановился и посмотрел на меня, как мне показалось с вызовом.
        – А ты?
       Я не стал отвечать, как не ответил и он. Что ж… Нам не обсуждать Аяю. Пока она жива, она останется вечным центром притяжения. Но не станет её, как не станет Солнца – мы все распадёмся и погибнем, никакая другая звезда не захватит нас, потому что от нас ничего не останется. О том предрекала некогда Вералга, посвящая нас с Ариком? Не думаю. Я не думаю, что она вообще предполагала, о чём именно говорит. Она просто произнесла то, что было вложено ей в уста высшими силами… Больше того, теперь она не хочет вспоминать того времени, того пророчества, не хочет признавать, что Аяя стала тем, о чём она сказала тогда – навсегда соединила нас с братом. И не только нас…
        Мы вошли в лифт, который отвёз нас в подобие лазарета, и нас развели по палатам, не тесным, вопреки обещанию Вана, не менее четырех метров каждая сторона, иллюминатор, монитор, как он обещал и полка с книгами, кстати электронная: надо было набрать название, и в течение минуты-двух желанная книга появлялась на этой полке в самом обычном бумажном виде. Ван сказал после об этом, что любит читать книги по старинке, как прежде… «шелестя страницами и вдыхая аромат бумаги и типографской краски»…
        Я вымылся не без наслаждения, а выйдя, обнаружил чистую одежду: комбинезон светлого оттенка, из хорошей мягкой ткани вроде вискозы или лиоцелла, хлопковое бельё, как и на постели, придвинутой боком к стене, но широкой, не менее метра в ширину.
        Я оделся только в приятную на ощупь футболку и трусы, пришедшиеся мне в пору, остальное опробую завтра. Прошёлся туда-сюда по мягкому белому, покрытию на полу вроде циновки, что гасила звуки. Вообще белый и светлые цвета здесь доминировали. Снаружи корабль показался чёрным. А внутри был вот такой – весь светлый, как дорогой автомобиль. И пахло здесь всюду приятно, немного озоном.
       На столе мне был оставлен обед или ужин, неясно, потому что, который час я не понимал, передо мной были часы среднеземного времени, а так же несколько циферблатов подписанных: Лондон, Москва, Нью-Йорк, Мельбурн, Владивосток, Рио-де-Жанейро... но что это говорило мне теперь, когда эти города… я выключил часы, на которых были отмечены города. В каждом из них я прожил жизни и не по одной, возвращаясь раз в век-два, и каждый менялся и оставался прежним и каждый был мне дорог. Как я мог смотреть на эти часы, если в иллюминаторе я видел, что городов больше нет. Я не сразу даже нашёл, где они были. На месте Москвы не было океана как в прочих местах, нет, но чёрные следы пожарищ и разрушение… я не мог этого видеть. И желание «стрельнуть» проснулось и во мне. О чём я сообщил Вану. Он отозвался сразу, выслушал меня и только кивнул:
        – Отлично, Эрбин, я вызову вас всех для этого.
        – И много нас? – поинтересовался я.
        – Да почти все. Не захотели только Дамэ, Рыба и Вералга.
        Я не удивился, первые двое имели самый миролюбивый нрав из всех, а Вералга, несомненно от злости на Вана…
        С тем я и лёг бы спать, потому что есть я не хотел, несмотря ни на что, но вдруг подумал о том, что теперь у меня есть возможность поговорить с Аяей, такая, какой не было раньше, потому что мы так и не стали пользоваться мобильникам и, как оказалось, это было очень мудро. А потому я набрал её номер 2-6. У Арика был 2-12, а мой 2-1. остальных я не запомнил, но они были записаны рядом с аппаратом. Не сразу, но экран загорелся и предстала Аяя с мокрыми волосами, бровями и ресницами, запахивающая халат на груди.
        – Эрик… – она улыбнулась. – Выглядишь уже лучше.
        – Ты тоже, милая, – сказал я, смеясь.
       Аяя тоже засмеялась:
        – Да ввалились мы сюда, как настоящая банда бомжей… Я ложусь спать. Ты поел?
        – Нет, я не хочу есть… как-то не до еды.
        – Да не до чего после такого, но всё же… Ты поешь. Обычная еда, как на земле: яйца, хлеб, даже бекон. И каша у них не хуже той, что я варила… или Рыба. Даже молоко…
        – Откуда у них здесь такие продукты? Они должны пилюлями да питательными смесями питаться.
       Аяя пожала плечами, подперев щёку, глаза вовсе были сонные.
        – А может… на самом деле это всё иллюзия? И полёт, и корабль. И вид из иллюминаторов, и даже Ван? А что? Матрица…
        Мы захохотали с ней, а после она всё же пошла спать.
        – Ты можешь не отключаться? – спросил я.
        – Ты хочешь подглядывать?
        – Если уж мы в Матрице, то лучше за тобой подглядывать…
       Аяя засмеялась:
        – Спи, бесстыдник! – и отключилась.
       Конечно отключилась. Как и всегда. А ведь я заперт, иначе… иначе продолжил бы я соблюдать своё обещание? Нет. Я дал его, когда мир стоял на ногах, хотя и покачивался. А теперь мира вовсе нет, и мы неизвестно где. Начинается новый отсчёт. Возможно даже он ещё не начался, возможно, мы на нулевой отметке…
Часть 26
Глава 1. Объявление для всех
       Все наблюдения Эрбина были довольно точны, глаз у древнего царевича острый. Правда, мне и в голову не могло прийти, что он за мной наблюдает да ещё так пристально, я не думал, что мои чувства кого-то волнуют. Вот интересны ли они Аяе – это было важно, что до остальных… все эти годы моя голова была слишком занята таким количеством мыслей и открытий, что я не держал в ней подробности о предвечных. Вспоминал о них, когда приходили новости. Или когда это обретало смысл, но об этом немного ниже… Из всех в моей голове, как и в сердце, оставался только один человек, только она – Аяя. Что бы ни выдумывала Вералга, я не замечал других женщин. Даже, если у меня случалась связь с кем-нибудь из них, учитывая, какие «прекрасные» отношения были у нас с Вералгой, подобных связей было не так мало, хотя значительно меньше, чем она воображала. И если бы чуть больше задумывался о Вералге, то давно озадачился вопросом: на что я ей? Она давно не любила меня, если вообще любила когда-либо, а не захватила как трофей, сама не зная зачем. В самом деле, странно принуждать кого бы то ни было жить с собой, отлично осознавая, что сердце избранника не принадлежит тебе…
        И при всем своём уме и всей, полной достоинства предыдущей жизни, Вералга вдруг изменила самой себе настолько, что связалась с Князем Тьмы исключительно для того, чтобы получить мужчину, который по-настоящему твоим никогда не станет. Зачем это было ей нужно – загадка. Я понял бы её, отдайся она Диаволу за власть и богатство, это какие-то разумные мотивы, хотя и обманчивые, но всё же понятные и объяснимые, но не чья-то любовь. Обещать любви нельзя, даже своей, и собою-то владеть и управлять сложно, ещё сложнее своим сердцем, что до чужого?..
        Нет, альянс Вералги с Диаволом мне казался большой глупостью с её стороны. Полагаться на Него как на союзника нельзя, это я знал из множества книг и примеров, Викол не писал о падении Ария в своих книгах, что давал читать мне некогда, но рассказал изустно, и это было одним из первых уроков и даже в каком-то смысле откровений, полученных мной от мудреца Викола. И если Диавол соблазнил Вералгу, то всё же, думаю, не обещанием отдать меня. Но чем ещё? Это интересовало меня только в той части, что касалась самого Сатаны, того, что движет Им самим в выборе жертв. Хотя, Ему пригоден любой, а уж предвечная – вовсе как мешок золота для скупердяя…
        Да, женщины проходили по моей жизни, не задевая, не оставляя следов, словно были прозрачны и невесомы, как сны, но даже некоторые сны помнишь крепче, чем я своих любовниц.
        Только Аяя проросла во мне единственным живым зерном, только к ней я тянулся всей душой через все эти века. Я пытался избавиться от этого, я анализировал, я уговаривал себя тем, что она стала всего лишь моей первой женой, матерью моего первенца, просто первое сильное чувство… Но ничто не помогало, Аяя так и оставалась единственным истинным чувством, и никуда не уходила из меня. Вначале я рвался к ней, потом, в течение многих и многих лет, убеждаемый Вералгой и даже склонный верить, что сама Аяя не хочет меня видеть, перестал, и боролся с собой как мог: убеждал себя в том, что Вералга ничем не хуже, к тому любит меня, а это ценнее красоты, которой обладала и сама Вералга, и это ценнее того, какой необыкновенной, изумительно прекрасной и притягательной казалась мне Аяя. Именно так, столько лет я убеждал себя, что всё мне только кажется, что ничего такого нет и не было.
        И старался жить дальше. И заставил себя полностью уйти в то, о чем уже рассказывал и мне это удалось вполне. Умом. Но не душою. И потому, слыша новости с Байкала, о том, что Арий, Агори, Викол и Аяя занимаются усиленно и неусыпно самой разнообразной научной работой, как, фыркая,  выразилась Вералга:
        – Кем только не прикинется Аяя, чтобы привлечь как можно больше самцов.
       Я не стал отвечать на её слова, всё это время я не отвечал ничего на все слова о моей жене, понимая, что так я смогу узнать об Аяе больше, ведь Вералга по своей обязанности посещала и Байкал три раза в год. И приносила мне новости, вначале невольно, а после уже вполне осознанно, рассказывала и смотрела, изменится ли моё лицо. Мне пришлось научиться держать в узде чувства, проявляя внешнюю холодность.
        И вот тогда, уговаривая себя, что я просто хочу знать, чем же они там занимаются, на Байкале, что мне интересно и даже необходимо для моих исследований именно это, что я просто хочу узнать, до чего додумались и дошли не последние умы на земле, я снова стал искать способ пробиться на Байкал. У меня ушло на это много времени и ещё больше сил, но зато я развил в себе Силу и обострил так, что теперь, возможно, превосходил остальных предвечных. И то, как я старался преодолеть сопротивление, наложенное Сатаной по настоянию Вералги, даже стало привычным в течение нескольких столетий. Я преодолел его. Точнее, я не смог вполне прорвать созданную преграду, чтобы действительно видеться с Аяей, но я смог бывать на Байкале и видеть её, в то время, как она не видела меня. Всё те же мои способности перемещаться и отводить глаза людям так, что они не замечали меня.
        Я исследовал эту способность и знал теперь, что это значит. Оказалось, что это возможность влиять, искривляя и создавая, на электромагнитные волны, которыми было пронизано пространство, я генерировал разряд внутри себя и… далее известно. Так же примерно я перемещался в пространстве. Так же летали Аяя и Арий, бросались камнями, молниями, или как Мировасор – огнём, так Агори, преодолевая земное тяготение, поднимал громадные камни, так же полировал их поверхность.
       Единственный предвечный, чью способность исцелять или даже оживлять только что умерших, я так и не смог постичь или измерить, как способности всех других – это был Эрбин. Как он делал то, что делал, я не представляю. Вероятно, он был наделён чем-то абсолютно особенным, неизмеримым, что было выше человеческого понимания. Во всяком случае на теперешнем уровне развития человека и науки. А может быть, его способности относились к тому, что человек никогда постичь не сможет, сверх того, что можно измерить и понять, можно лишь верить, как верили все предвечные, бывшие свидетелями того, что мог Эрбин…
        Да, я наведывался на Байкал в их исследовательскую лабораторию, где Аяя, Викол, Арий и Агори целые дни, а иногда и ночи, проводили за своими опытами, наблюдениями, графиками, всеми своими схемами и вычислениями. Я знал почти все, что знали они, почти все я использовал в своих изысканиях и потому знал, помимо прочего, что все предвечные не подвержены новому вирусу. Митохондрии в клетках предвечных вырабатывали энергии на несколько порядков выше, чем в клетках всех остальных людей.
        Откуда бралась эта способность в нас? Ясно только одно: с нею мы рождались, но это была не генетическая особенность, вообще ничего относящегося к биологии, а нечто иное, что делало нас особенными, отличными от обычных людей. При посвящении, которое действительно было необходимо, чтобы упорядочить потоки энергий внутренних и внешних, перетекающих через предвечных из Земли в космос и из космоса в Землю, потоки выравнивались, усиливались, приобретая правильное ламинарное течение, от чего усиливались способности, и сохранялся баланс сил на земле.
       Но главное было не в наших особенных способностях и даже не в бессмертии – это было лишь побочными эффектами, если можно так сказать. Главное было в другом – мы были проводниками, и мы были нарочно созданы такими с некой высшей целью. С какой, вот этого я ещё не смог понять. Но, может быть, понимание этого и было тем самым «плодом познания», который не стоит срывать? А потому я и не стремился, остановившись на том, что узнал. То, что я смог остановиться, не пытаясь переступить дальше, не пробивая стену, в которую уперся сейчас, не отыскивая в ней двери, лазейки или хотя бы щели, стало, как мне представлялось, чем-то сродни подвигу учёного, и мне кажется, то, что я смог всё же пробиться к Аяе, пусть и не вполне, пусть подобно призраку самого себя, стало мне своеобразной наградой за это.
        Когда я понял, сначала почувствовал, как было уже – провидел наперёд судьбу всей планеты, а было это больше ста лет назад, я и начал создавать проект, который осуществлял теперь. Я сумел убедить несколько богатейших бизнесменов и пару королевских домов предоставить мне карт-бланш для исследований. Разумеется, я не раскрыл перед ними того, что знал, я только убедил их в том, что исследования должны вестись тайно, и автономно. За это они получили от меня средство, которое продлило их жизни на несколько десятков лет. Их и их потомков. Так они и считали, что работа ведётся именно над такими средствами. В идеале они мечтали о бессмертии. Счастливцы, им никогда не узнать, какой это ужас…
       Я впервые осознал это особенно остро, когда узнал о смерти моего первенца, князя Дмитрия, прозванного Донским после битвы на Куликовом поле. Я сам невидимым был на той битве, я отводил стрелы, мечи и топоры от него, и он остался жив в том ужасном, но победоносном бою, после которой Дон сделался красным от крови на несколько дней. Страшная битва, дорогая цена, но она оплатила вечную свободу Руси впредь…
       Но прошло всего каких-то восемь с половиной лет, и Дмитрий умер от какой-то глупой болезни, всего в несколько дней. Вот тогда я впервые понял, какой это ужас – не умирать, но хоронить тех, кто любим и дорог. Тогда мне не было ещё хода на Байкал, и я не мог оплакать вместе с Аяей нашего сына, она даже о его смерти узнала только через несколько лет… Так что понимание настигло меня в одиночестве, и это было больно и горько. Эту боль я помню до сих пор. После я сторонился её, я не видел больше своих детей, когда они взрослели. Как и Вералга, как все предвечные, которые, очевидно, знали об этом лучше меня.
        Поэтому, когда я, наконец, увидел Аяю, я испытал восторг и счастье, почти такое, как если бы смог обнять её. Но мы были отделены, словно прозрачной стеной, прозрачной только с одной стороны. Таково было влияние Покровителя Вералги, Он держал своё обещание ей. И потому теперь я мог видеть и слышать Аяю, даже вдыхать её аромат, стоя рядом, но не мог коснуться, и она не видела и даже не чувствовала меня. Думала ли она обо мне? Я этого не знал и никак не мог узнать. Она никогда не говорила обо мне ни с кем, а это могло значить, что не помнит и не хочет вспоминать, или что ей больно вспоминать именно потому, что... вот дальше я запрещал себе думать, потому что тогда я начинал терзаться и думать только об одном: как прорваться к ней, прорвать эту непреодолимую пелену, чтобы снова стать ей мужем... Но этого мне не удавалось. До сегодняшнего дня.
        И какое это счастье было: поспеть и спасти её. Всех их, конечно, но главное – её. Какое это было счастье – чувствовать её взгляд на себе, знать, что она слушает меня. Я не позволял себе смотреть ей в глаза, потому что знал, тут же лишусь дара речи, и не поможет никакое самообладание, которому я так старательно учился… Но, она рядом, она теперь совсем рядом со мной, какое же счастье… Я забыл это слово, даже как оно звучит или произносится в моей голове.
       Я мог выдохнуть. Как спасать человечество, вообще жизнь, что существовала на Земле – это мы придумаем вместе, как почти всё, хотя она и не знала о том, как они все помогали мне, что в том, что был задуман и построен корабль, на котором мы теперь находились, их, с Арием, Агори и Виколом, вклад поровну с моим. Она подсказала, у неё я подсмотрел и взял множество результатов исследований, у неё и остальных, они все, несомненно, золотые головы, лучшие на Земле, свои длинные жизни они не проживали в праздности и бессмысленности.
       Я успел скачать последние файлы на флэшку, это было примерно два месяца назад, когда эпидемия начала захлёстывать весь мир, и я понял, что ждать уже нечего. И отправил Вералгу на Байкал. Но она упрямилась, дергалась, злилась на меня, не хотела слушать ни одного слова, отказывалась понимать. И только когда больницы в городе оказались переполнены больными, когда стали наскоро разворачивать полевые госпиталя, когда медиков уже не просто не хватало, а почти не оставалось, настолько, что людей уже не только некуда стало госпитализировать, а им некому было оказать помощь, стали болеть и умирать дома, вот тогда Вералга всё же оправилась на Байкал. Но она едва не опоздала…
       Я поместил теперь всех в карантин только с одной целью, на время избавиться от них, пусть они все отдохнут после пережитых потрясений, а мне нужно было побыть с Аяей наедине. Она оставалась одна все эти столетия. Я знал это потому что бывал около не реже, чем раз в месяц. В последний раз я был на Байкале весной, всё было почти готово, оставались сущие мелочи, но…
        О цунами я узнал, когда увидел их в иллюминаторы нашего корабля. Я думал всё обойдётся эпидемией, но программы решили полностью вычистить планету… За цунами, смывшими почти весь мир, в небо поднялись бесконечные эскадрильи дронов, беспрепятственно уничтожавшие всех живых, и заполнили небо смертью, унося тех, кого пощадила вода…
         И вот теперь у меня был месяц времени, чтобы вернуть Аяю. Месяц… Пока все будут заперты. Да, я солгал им о том, что им необходим карантин. Но это было единственное, в чём я солгал. Всё остальное было правдой.
        Я дал Аяе сутки отоспаться и успокоиться, а после явился к ней в палату. По среднеземному времени было три часа дня, но она не жила, конечно, по этому самому среднеземному времени, как мы тут, на орбите, уже привыкшие за несколько месяцев, поэтому я и застал её спящей. Палата состояла из достаточно большой комнаты и прилегающей к ней нескольких помещений – туалетной с душевой кабиной, и небольшого подобия кухни или столовой, куда доставляли пищу, здесь стоял стол и пара стульев. Каюты в этом смысле были несравненно комфортнее: гораздо более просторные и даже элегантные, и, конечно, без шлюзов, что имелись в палатах для защиты от инфекции, и оборудования, необходимого для лечения. Но столовых в каютах не было, хотя небольшой закуток имелся для желающих отделиться от прочих и принимать пищу не в общей столовой, как мы все здесь.
        Добровольцы, случайно или по наитию выбравшие согласиться на участие в длительной космической экспедиции, теперь оказались немногочисленной горсткой людей, спасшихся с гибнущей планеты. Оставшимся мы никак не могли помочь. И потому, опасаясь, что программы обнаружат нас, мы должны были поторопиться и улететь с орбиты, туда, где нас уже не достанут. Мы должны были торопиться, мы знали об этом, это знал я, и все, кто здесь был на корабле, все, кто стал моей командой, учёные,  что последовали за мной, все добровольцы, потому что от них я ничего не скрывал, кроме своей природы. Но мы медлили. Все мы. Даже, когда спасли моих друзей, предвечных, я всё никак не мог отдать приказ выводить корабль с орбиты.
         Как оставить свой дом, который, возможно, гибнет безвозвратно, и отправиться скитаться, не зная, найдётся ли пристанище? Когда я думал об этом в прошлом, когда все происходящее сейчас было только предположением, всё казалось правильно и стройно, логично и выверено до мелочей. Так и было… но теперь я не мог заставить себя отдать приказ улетать. Я рисковал всем просто из-за того, что называют сентиментальностью или ещё каким-нибудь глупым словом, но не мог сделать этого, решить это один. Я запер всех предвечных, чтобы вновь приблизиться к Аяе, а без них теперь я не мог выполнить, довести до конца собственную идею. Вот такой я оказался слабак, в самый важный момент решительность оставила меня.
       С этим я и вошёл к Аяе в палату, застав её спящей во власти джетлага или обычной усталости. Наверное, не стоило вторгаться, как тать, но я выжидал более суток и более не мог ждать. Стараясь ступать очень тихо, я подошёл ближе, сон завладел ею даже не в кровати, нет, она задремала в кресле, куда, очевидно, присела почитать, и книга была рядом. Надо отметить, что и кресла у нас здесь анатомически устроенные, в них уснуть ничего не стоит, я сам так засыпал не один раз. Вот так же как она, с книгой. Теперешние люди, те, что собрались на этом корабле, в большинстве своём бумажных книг вообще не держали в руках, в лучшем случае читали электронные, им библиотека, что я собрал здесь, была в чудесную новинку.
       Я смотрел на Аяю некоторое время, она тихо дышала, так спокойно сложив руки, с таким тихим лицом, ресницы, брови, губы, сон легко парил около неё, теперь явился я, чтобы вспугнуть его. Грязь и кровь, которыми все предвечные были покрыты, когда я говорил с ними, были смыты, но синяки и ссадины остались и на лице, и на шее, и на руках и ногах, и, наверное, на теле. Туго им пришлось, сражались не на шутку, опоздай я немного, плохо могло всё закончиться.
       Услышав движение или почувствовав моё присутствие, она проснулась, без испуга, но всё же открыла глаза, прижав руки к груди, словно защищаясь, пока, моргая, узнавала меня.
       – Нисюр… ты… – выдохнула она, и улыбнулась расслабленно, вновь закрывая глаза.
       Это имя… или прозвище, так называла меня только она. Не забыла… милая моя, не забыла, я так этого боялся, боялся, что она забыла меня, что стал чужим ей за эти столетия. Она даже протянула руку ко мне, призывая коснуться. Я подсел к креслу ближе и взял её руку, она была горячей, немного вялой со сна.
        – Разоспалась я… со страху, что ли? – она легонько пожала мою ладонь и выскользнула, поднимаясь.
        – Да нет, просто по байкальскому времени ещё существуешь, привыкнешь скоро. Хотя… после того, что вы пережили там… я вовсе в обмороке лежал бы неделю.
        Она села, смеясь немного смущённо.
        – Да нет, кто другой, может быть, но ты-то как раз – нет. Ты – сильный человек, – сказала она.
        – Не такой сильный, как ты думаешь, – сказал я, чувствуя, что не могу не улыбаться, глядя на неё.   
        Она поднялась, запахивая на груди махровый халат, в котором и уснула, как в каком-нибудь отеле, подняла руки, прибирая волосы, красивыми тёмными волнами, качнувшиеся на спину, теперь редко носили длинные волосы, мода, конечно, меняется каждое десятилетие, но в последние лет семьдесят будто перестала существовать, смешение полов убивало сексуальность, убило и моду, а потому царили комфорт и удобство, какие там косы или платья... А потому Аяя, как и Вералга и другие наши женщины, далёкие от желания следовать моде, отличались теперь от большинства. И когда Аяя вот так поднялась, слегка потянувшись, казалось, мы на земле, вместе приехали, вот сейчас она распахнёт двери на веранду, а там солнце во всё небо, тёплое море катит свои волны по гальке, ворча, шелестят ветви зелёных пальм… Неужели мы ничего этого не увидим больше…
       Аяя улыбнулась и, покачав головой, снова подошла ближе ко мне и села в кресло, подняв его в обычное положение.
        – Не надо, Нисюрлиль, если мы теперь всё время станем смотреть назад, мы не сдвинемся с места. Ты не для этого затеял спасение людей, создал этот корабль и всё, что противостоит сейчас тому, что убивает Землю – она хотя и говорила вполне уверенно, но избегала смотреть прямо на меня. Смущалась, похоже...
        – Земля не погибнет, если погибнут люди, – сказал я, пусть я не хочу этого признавать, но это так...
        Аяя покачала головой.
        – Не знаю, – вздохнула она и пожала плечами. – Земля – планета людей.
        Я засмеялся:
        – Динозавры, наверное, тоже думали, что Земля – их планета.
       Но и Аяя засмеялась в ответ:
        – Нет, Нисюр. Динозавры не думали, – она посмотрела на меня. – Вот если бы они могли ду-умать, то, может быть, и планета до сих пор была бы их.
       Я вгляделся в её лицо, пытаясь понять:
        – Погоди-ка… Я что-то не понял, ты думаешь, мы не должны улетать? А должны побороться?
        – Мы должны, но… – она покачала головой. – Нельзя просто глупо пожертвовать собой, плетью обуха не перешибёшь. Мы, предвечные, не напрасно спаслись все, то управил Бог. Стало быть, ОН рассчитывает на нас. Ничего не происходит без ЕГО промысла. Возможно, ОН и создал нас вот на этот случай? Как ты считаешь?
        – Что ты хочешь сказать?
        – Как, что? Ты же мужчина, значит, воин, ты отец одного из великих воинов, скажи мне ты, что делают, когда с нахрапа победить нельзя? Когда неприятель сильнее в тысячи раз?
        – Отходят и собирают силы, – сказал я.
        – Вот это именно мы и сделаем. Мы не будем искать новый дом, мы переждём, соберёмся с силами, рассчитаем и всё продумаем, и вернёмся, чтобы победить. Только мы можем сделать это, только мы можем выжидать столько, сколько нужно для победы.
        – То есть… ты хочешь сказать, мы найдём какую-нибудь планету и станем готовиться к тому, чтобы вернуться и победить?
        – Так, или иным способом, но ясно, что людям сейчас без нас не справиться. Иначе Земля перестанет существовать. Наш дом, наша мать, она дала нам силы стать такими, какие мы есть и наделила бессмертием и вечной молодостью. Конечно, мы должны вернуться. Вернуться, чтобы победить. Победить, Нисюр! Непременно!
       Она засмеялась так радостно, словно мы уже победили, и от этого в меня вошла уверенность, что так и будет. Нет, я не провидел этого, я ничего такого пока не чувствовал, но глядя в её сверкающие глаза, на её лицо в царапинах и ссадинах, после неравного боя с дронами, я вдруг понял, что вся моя идея к этому и сводилась: мы должны победить. Конечно! А для чего тогда всё? Для чего мы вообще?
        Удивительно, вся тоска и неуверенность улетучились тут же. Конечно, мы вернёмся! Вернёмся! Может быть, я это чувствовал потому, что Аяя была теперь рядом, Аяя вернулась в мою жизнь.
        Я приступил бы к ней прямо сейчас, но… мы так долго были разделены и я чувствовал свою вину в этом, наверное, я мало старался преодолеть Диавольское сопротивление, чтобы добраться до неё. Хуже, я был мужем другой женщины столько времени, пусть я не хотел этого признавать и не признаю, но фактически это было именно так. Какие-то женщины проходили по моей жизни, не оставляя следа, как я думал, но это было не так, и сейчас я это понял очень ясно: я не чувствовал себя таким как был, когда мы были с Аяей вместе: чистым и ясным. Теперь я не мог быть уверенным, как тогда, что она не может меня не любить, если я так люблю её. Она осталась той же, а я… испачкался, осквернил себя нечистой жизнью. К тому же, мне казалось, я постарел. И я почувствовал это только сейчас, рядом с ней, на мне наросла какая-то грубая защитная кора. Она всё та же, она всё так же юна и прекрасна, а я постарел, не лицом и телом, отнюдь, хотя я изменился, я не очень это чувствовал, но я перестал быть таким чистым, таким лёгким и прозрачным, первозданным, каким был тогда, когда она была моей женой. Могу я теперь быть уверенным в себе и своих правах, как прежде?
        Но рядом с ней в эти минуты со мной начало происходить преображение: глядя на неё, встречая её взгляд так близко, хотя он соскальзывал, в смущении, владевшем ею, но я начал чувствовать, что во мне возрождается прежнее, возвращается моя лёгкость, словно во мне что-то сдвинулось, словно начался ледоход, с треском лопнули вековые льды и вода под ними ожила, зажурчала, плеская и разбрызгивая радужные искры всюду. Я не знаю, что это происходило: начались электромагнитные или биохимические перестройки, или какие-то процессы, которые могла запускать только она, вот этим только своим взглядом, улыбкой... Я не исследовал этого, это не приходило мне в голову – исследовать её воздействие на меня, я подумал об этом только сейчас в эти мгновения рядом с ней. Коснись меня, Аяя, и мне вообще не будет преград ни в чём.
        – Идём, Яй, – сказал я, решаясь.
       Она подняла глаза на меня.
        – Куда? Разве мне можно отсюда выходить?
        – Можно. Тебе можно, ты… э-э… здорова, – сказал я, забыв на мгновение, под каким предлогом запер их всех. – Идём, я покажу тебе корабль. Ты увидишь, здесь есть на что посмотреть. Одевайся, я подожду снаружи.
       Я вышел, Аяя последовала за мной всего через несколько минут, которые понадобились ей, чтобы переодеться. Белый комбинезон шёл к ней, подсвечивая её кожу, оттеняя волосы, которые она завязала высоко на затылке и теперь они плескались по её плечам и лопаткам. Как это ни странно, но вся эта форменная одежда удивительно подчёркивает различия между людьми, как нагота – красота сразу выдвигается, становится очевидна, бесспорна. Эта дурацкая одежда – комбинезон, превосходно сидела на ней, её талия оказалась изумительно тонкой, я словно впервые увидел это, а изящные изгибы фигуры стали очевидны, как не бывали в тех платьях, что она носила прежде, в тех, в которых я её видел, в них лишь угадывалась её гибкая стройность, теперь же я не мог оторвать глаз от неё. Как я скучал по ней, по её красоте…
       Могу без ложной скромности заметить, что мой корабль – это настоящий немаленький город с жилыми «кварталами», рассеянными по всему кораблю, вперемешку с оранжереями, садами и огородами, которые я нарочно устроил здесь повсюду. Этот корабль надолго стал нам домом, потому он не должен быть коробкой, везущей живой груз, особенно, когда мы останемся всего лишь в составе предвечных, после того, как усыпим остальных. А потому мой корабль, действительно, похож на странный, но вполне человеческий город. И Аяе предстояло в этом убедиться.
         Мы вышли из лазарета, наши шаги приглушало мягкое покрытие на полу, оно было разного цвета на разных уровнях, как и стены, это помогало различать этажи. Во всех абсолютно коридорах через каждые тридцать-пятьдесят шагов были устроены ниши со специальным освещением, в которых помещались крупные растения, деревья, пальмы, кусты, поэтому кислород, у нас был самый натуральный, производимый этими земными жителями. Но больше всего я гордился «рощицами» и оранжереями, которые перемежались с каютами и всеми служебными помещениями.
       Этажи и были соединены в нескольких частях и здесь располагались самые большие многометровые деревья, проходящие насквозь от нижних уровней до верхних, здесь же в этих частях соединений, были устроены водопады и фонтаны, потому что искусственные ручьи тоже текли по нашему «городу».
         – Столько воды… и… погоди, Нисюрлиль, а как же все эти деревья, эти фонтаны, речки, вся эта вода… как это всё, когда корабль в движении, когда он набирает скорость? – в изумлении спросила Аяя.
         Это очень повеселило меня.
         – Это поразительно, что и спустя полтора столетия существования космоплавания, люди всё еще думают, что корабли должны быть подобны первым ракетам. Это как деревянные фрегаты и лодки на подводных крыльях, потом на воздушных, а ещё позже на электромагнитных подушках. Технологии проносят не только вред, но и пользу. Корабль создавался не на земле, он был построен здесь, в космосе, детали и блоки монтировались на орбите, он не предназначен для того, чтобы преодолевать притяжение планет, для этого у нас имеются челноки и самые разные спускаемые аппараты, целые флот.
         – Ну… ясно… но всё же, мы ведь двинемся куда-то на нём.
         – Это же не телега, никакого ускорения, а значит сопротивления. Ну… ты поймёшь, когда мы отправимся.
         – То есть мы полетим через какие-нибудь «кротовые норы»? – сверкая глазами, спросила она.
         – Вроде того, да, – сказал я.
         – То есть ты придумал, как мгновенно перемещаться в пространстве? – восхищённо проговорила Аяя.
         – Я не придумал. Я это могу много сотен лет, это умеет Вералга и Басыр, и даже Орсег, используя свою среду, у него несколько другая частота колебаний, потому его стихия вода. Я просто изучил эти наши способности и придумал, как это использовать.
        – Вералга позволила тебе изучать её?
        – Нет, – засмеялся я. – Она и не догадывалась, что с неё снимают показания приборы и датчики. А Басыр сама предложила. Спросила как-то, застав меня в моей лаборатории, что именно я изучаю, я ответил честно, и она предложила мне себя в качестве объекта изучения. Оказалось, мы трое в этом смысле, устроены одинаково – сильным импульсом небольшой длины волны мы создаём своеобразные коридоры в пространстве для себя, те самые «кротовые норы». Поэтому никакой скорости кораблю развивать не придётся.
        – И… он и двигаться не будет?
        – Нет, двигаться он может, но не нестись на скорости света. Или любой другой большой скорости, которая может повредить моим оранжереям и ручьям, а также морю... Но в любом случае я предусмотрел и такую возможность: на деревья будут опущены защитные гибкие каркасы, а ручьи перекрыты. Но движения, в общем-то, ни к чему, это глупости. Если можно переместиться в любую точку вселенной в мгновение ока, для чего нам ехать?
       Аяя остановилась и даже присела на скамью, их, небольших, но уютных и мягких тоже было достаточно во всех коридорах, особенно возле деревьев и кустов. Я присел рядом. Все, кто проходил мимо нас, все, кто встречался в коридорах, здоровались со мной и с интересом оглядывались на Аяю, как и всегда, когда она оказывалась среди людей. И это я сейчас вспомнил. Это воспоминание навело меня на удивительную идею, как сделать то, что вернёт мне прежние позиции…
        – Ты не терял времени зря, – проговорила Аяя немного растерянно.
        – Ты тоже, – сказал я.
        И отвечая на её удивлённый взгляд, я рассказал, что бывал у них на Байкале невидимым и неощутимым, потому в курсе всех их изысканий и даже больше того, я использовал их.
        – Возможно, если бы не вы, не ваши открытия, особенно те, что во множестве сделал Арий, не было бы ни проекта, ни этого корабля. Арий на редкость одарённый учёный, я рад, что смогу, наконец, поработать с ним. Со всеми вами, конечно.
        – Мне ты льстишь, думаю, но вообще мы были отличной командой остальными.
        – Нет, не льщу. Идём дальше?
       Мы поднялись, Аяю восхищал каждый коридор, каждый уровень. Когда мы осмотрели жилые кварталы, я предложил осмотреть то, что осталось, а это ещё тысячи этажей, где располагались заводы, фабрики, сады и поля, если можно так назвать технологии, позволяющие нам выращивать круглогодичные урожаи всех известных на земле культур. Да, здесь был настоящий город, даже мир в миниатюре, заключённый в оболочку из многослойного сплава.
        – Ты смеёшься? Всё здесь не обойти и за неделю, – усмехнулась Аяя. – Я устала, ноги отваливаются, сколько часов мы ходим… И есть хочу.
        – Есть? – обрадовался я, уж думал, она никогда не попросит. – Это прекрасно! Попробуешь наши космические продукты.
       И мы перенеслись в столовую моим привычным способом. Я усадил Аяю за стол, а сам отправился к шефу, но не за тем, чтобы он сделал что-то особенное, у нас всех кормили отменно, выбор блюд на каждый день был невелик, но зато менялся ежедневно, к тому же готовили у нас отменно. Но я пришёл сюда для того, чтобы сказать ему два слова.
        – Отправь сообщение, пусть все включат внутреннюю связь, во всех отсеках.
        – Случилось что-то? – спросил шеф, здоровенный англичанин, с пышными усами, будто из 19-го века.
        – Случилось – улыбнулся я. – Хорошее. Очень… Так передай, не медли.
       И выходя из кухни, услышал за спиной:
        – Ты видел когда-нибудь, чтобы он так улыбался?
        – Ты не видел, с кем он пришёл. И ты бы так улыбался…
       Отрадно было слышать, да-да, мне всегда было приятно, что все вокруг восхищены моей женой, моей женой… на сердце у меня разлилось горячей волной счастье. И весь я стал лёгок и светел.
       На стол, за которым сидела Аяя уже поставили еду, вообще-то у нас тут самообслуживание как в любом общежитии, а здесь, несомненно, именно общежитие, но новичкам были преференции, поэтому Аяе принесли подносы с супом, жарким, хлебом и кофе.
       – Запах замечательный! – сказала Аяя, вдыхая аромат, поднимающийся от тарелок. – И выглядит все красиво. Неужели всё это выросло здесь у вас?
       – Всё, включая поросят – улыбнулся я. – Ты ешь, не рассуждай.
      И мы приступили к еде. Аяя только выдыхала восхищённо, хвалила и восторгалась. Когда мы допивали кофе, я решил, что пора. К этому времени уже все включились, и даже, если не включились, те, кто слышит нас или видит здесь, передадут, так что в течение часа все будут знать, вся планета. Потому что вся наша планета здесь. Мысль об этом придала мне радостной решимости, а потому я поднялся и сказал громко и внятно, чтобы было слышно всем:
        – Друзья мои, вы знаете меня уже более трёх лет с того дня, как мы начали собирать нашу экспедицию. За это время многое было сделано, но предстоит, конечно, гораздо больше. И сегодня я счастлив сообщить вам, что свой дальнейший путь я продолжаю не один. Вы знаете, что двое суток тому, мы спасли с земли моих друзей. Но вы не знаете, что среди них моя жена. Хочу представить вам.
        Я обернулся, Аяя смотрела на меня, выпрямившись и широко распахнув глаза, хотелось бы надеяться, что не в ужасе. Когда я подал ей руку, она посмотрела на неё, но всё же поднялась, протянула свою руку и вложила в мою ладонь. Как тогда, как много веков назад, она согласилась и стала моей женой, так и теперь согласилась признать это перед всеми...
      …Нисюр, а какой у меня был выход? Какой? Ты неожиданно и принародно напомнил мне о том, что мы когда-то дали друг другу клятвы перед алтарём в московской церкви, которой, кстати, давно не существует, я знаю, потому что бывала в Москве, за эти столетия несколько раз: Орсег относил меня, и я видела, как менялся облик города, как и другие города на Земле, перестраивались, новое наступало, рушило старое. Не везде старое сдавалось, кое-где выживало. Как в Кеми, например, который никто не называл больше так, теперь и уже много-много веков для всего мира это был Египет. Правда, почти всё, что теперь загадывает загадки людям, появилось уже после того, как я покинула эту страну, с которой я помню себя. Впрочем, не уверена, что пирамиды до сих пор целы там после того, что произошло с Землёй…
        Да, я подала ему руку, и не потому что понимаю, что здесь он главный, что-то вроде царя в моём понимании, и я не могла не поддержать его перед всеми этими людьми, здесь, в этой громадной столовой, сверкающей белизной и сталью, с окнами, смотрящими на Землю, но казалось это наша планета заглядывает в огромные иллюминаторы и смотрит на нас глазами вот этих сотен человек, что были сейчас здесь.
       Нет, не только поэтому, не только потому что иначе нельзя было поступить, и незачем сейчас пытаться лукавить, я по-прежнему признавала его мужем. Все эти века. Может быть оттого, по-настоящему, и не было ко мне хода никому. И едва я подумала иначе, я напутала узлов, стоивших больших разрушений, и едва не стоивших жизни Арику и Эру…
        Но едва я позволила себе думать, что я свободна от данных Нисюрлилю обязательств, как всё начало рушиться и весь мир, и снова моя жизнь, как смешной песочный замок… Но, выходит, я неправа, что думала, что Нисюрлиль давно не помнит меня… Один раз я уже предала его, ошиблась, в сердцах сорвалась на волю из тесного терема и что произошло в результате? Нет, нельзя предавать тех, кто верит тебе.
        Но теперь я предавала Огня…
        Нисюрлиль… Конечно, застал меня врасплох, объявив всему теперешнему человечеству, наш союз. Значит, он не сомневался, а я… Вералга была права в том, что предвечным нельзя заключать браки между собой… Я едва не предала его снова. И в такое время…
       А ведь, когда он пришёл ко мне в лазарет, и после во время этой прогулки, он ничем не показывал, что помнит нашу с ним прежнюю жизнь. Не касался, не прожигал взглядом, даже больше – почти не смотрел прямо. Если я была смущена, то, он, кажется, смущался ещё больше. Но за время прогулки или, правильнее, экскурсии, мы так много говорили, он увлечённо рассказывал о своём творении, ничем ни разу не показав, что считает меня той, кем я была для него прежде. Разве я не могла подумать, что он ещё помнит о том, что мы были женаты, тем паче он рассказал, что, оказывается, являлся к нам на Байкал множество раз в течение этого времени. Много говорил об Арии, об Агори, даже о Виколе, о нашей работе и как много ему дали наши изыскания в том, что теперь построен этот корабль, и всё, чем он оснащён и для чего предназначен. Он столько времени говорил об этом, несколько часов, пока мы ходил по его замечательному ковчегу, но ни разу он не упомянул, что думал обо мне, что вспоминал или хотел меня, хотел, чтобы я снова была ему женой. Он ни разу не взглянул так, чтобы я могла его заподозрить в мыслях об этом. Он был спокоен, весел, рассудителен, но взгляд его не искрился желанием, напротив, мне казалось, он избегал смотреть мне в глаза.
      И вдруг встаёт перед всем миром, а мы здесь именно перед всем миром, потому что все, кто здесь и есть весь мир, оставшийся от Земли, он, самый главный среди них всех, встает и называет меня своей женой. Этого я совсем не ожидала. Я думала, он спросит, как я жила, взглянет мне в глаза, обнимет и скажет, не думала ли я, что он всё ещё мой муж по всем Божьим законам. Наш брак с Эриком признан разорванным, но он по сию пору говорит о нём, как о настоящем. Нисюрлиль не дал себе труда говорить, он просто встал перед всеми и объявил об этом. Сделал, как делал всегда прежде: не спрашивая разрешения, он взял то, что хотел. И я не могла поспорить, как не могла спорить прежде. И не спорила…
        И я подала ему руку, потому что иначе я стала бы предательницей снова, я один раз уже поступила с ним так в мгновения гоя и отчаяния, ослепленная обидой и даже ревностью, чего там… Я предала того, кого, напоив своей кровью, ввела в круг предвечных, а своих посвященных никто не предает. Однажды уже я ошиблась и укоряла себя все эти столетия. Так что я подала ему руку, потому что иного я не могла и не должна была сделать. И, потому что, вероятно, именно этого я и хотела, когда увидела его на трапе его летающего катера. Хотя и боялась даже верить в то, что это возможно после стольких веков, что он, великолепный командор, ещё считает меня своей женой…
       Вот такая я оказалась дрянь. Именно такая, как всегда говорит Вералга: обещалась одному и с радостью приняла руку другого…
Глава 2. Страх и нерешительность порождают преступления
        Но я заставила себя не думать об этом, не рассуждать больше, потому что эти мысли загоняли меня в тупик, из которого не было выхода. Даже, когда все выйдут все из карантина не станет яснее и лучше, посыплются снова злобные обвинения от Вералги, и неизвестно ещё как ко мне отнесутся после всего этого Викол, Агори, Басыр и даже Дамэ и Рыба. Что до оставшихся, Орсега и Эрика, с ними как раз все было ясно, хорошо, если дело обойдётся шипением и злыми насмешками.
       А вот, что скажет мне Огнь… я не берусь даже предположить. Ещё хуже может быть то, что он сделает. Потому что не представляю, как я скажу ему, что после всего, что произошло за день до катастрофы, выбросившей нас с Земли, я отказалась от него… Господи, неужели я сделала это?
       Сделала, да, и обратной дороги не было.
        А потому, пока я думала о чём угодно, только не о том, что сделал со мной и моей жизнью Нисюрлиль, вернув свои супружеские права.
        Я думала о том, где я, и что происходит вокруг меня, а не в моей душе и не в моей жизни. Изумительный прекрасный корабль, а точнее, настоящий искусственный спутник Земли, спутник-спасатель, единственный островок, сохраняющий всё, что было на нашей планете. Всё… или почти всё. Всё, что знал Нисюрлиль и те люди, которых он собрал здесь. Настоящий мир в миниатюре, потому что кроме фабрик и заводов, производящих всё, что производилось на Земле, без роботов и при помощи аппаратов, которые были отвергнуты земными промышленниками, потому что роботы были дешевле. И поля, и сады, и огороды, устроенные с применением самых последних разработок искусственных почв. За каждым объектом наблюдали специалисты. Заводы лили металл и композиты, делали машины, детали, всё, что необходимо, производили топливо по каким-то замечательным технологиям, с которыми я была не знакома, потому что их придумал сам Нисюрлиль, став изобретателем нового топлива для челноков, самолётов, спускаемых аппаратов, вездеходов и всего, что должно было двигаться. Топливо на основе преобразования химических элементов с выделением энергии, сродни атомным, но без опасности радиоактивного заражения при утечке, потому что это погубило бы всех здесь.
       Но помимо этого всего, необходимого для нынешнего и будущего жизнеобеспечения, здесь оказались и музеи. Да-да! Когда началась катастрофа, специальный десант ринулся на Землю, спасать шедевры. Кое-что спасти успели. И теперь здесь оказалось лучшее собрание картин и даже некоторых скульптур, которые успели выхватить из затопляющих их вод.
       Здесь были не только сокровища изобразительного искусства, но и собрание кинолент, музыки, в цифровом виде, конечно, и книг, в самом обычном, бумажном виде. Когда я увидела собрание книг, я обомлела не меньше, чем от вида целых плантаций и обширных садов, от изумительно умно и ловко устроенных заводов, с тысячами автоматов, которыми управляли и следили люди. Да что там, сады-заводы, сам корабль, то, как он был устроен, это было замечательно. Абсолютно гениально. Ясно, что Нисюр не просто серьёзно подошёл к строительству этого спасательного убежища, или ковчега, подобного Ноеву, потому что и животные здесь тоже имелись в большом количестве, моим Малинго, Остроуху и Белозубу тоже нашлось место среди всех – в садах и специальных вольерах содержали сотни и тысячи разнообразных тварей.
        – К сожалению, мы не смогли спасти все виды животных и растений, – сказал на это Нисюрлиль. – Когда переселишься в каюту, можешь забрать к себе своих зверей. А захочешь, оставь здесь, им, по-моему, неплохо.
       Это была хорошая идея, потому что очевидно, что Остроуху и Белозубу очень навилось там, где они оказались – в вольере площадью несколько гектаров с деревьями, искусственными ручьями, и другими волками. А Малинго спустился с ветки, потёрся о мою ладонь и снова вскочил на дерево. Придут, если захотят, подумала я, животные, не опасные для людей, как и птицы, привычные жить в городах, здесь попадались на каждом шагу. Всё было как на земле, даже Солнце светило, но одновременно со звёздами и небо было черно, а вместо одной Луны на небосводе сияла ещё и прекраснейшая голубая земля я неузнаваемыми теперь очертаниями материков, стёртыми волнами-убийцами. Это только и напомнило, что всё произошедшее не странный сон.
       Здесь был и театр. На одной сцене выступали по очереди драматические, балетные и оперные. Среди пассажиров оказалось не так много людей искусства, но всё же они были и вносили свой замечательный вклад в общую жизнь.
      Здесь было почти всё, что было на земле, но не было детей. Ни одного и это было странно, хотя не сразу бросалось в глаза.
      – Когда мы собирали добровольцев, откликнулись те, кто не имел семей, – ответил на это Нисюрлиль. – Почти все здесь думали, что они неудачники, и решись на это путешествие, потому что надеялись найти себя и своё предназначение где-то ещё, если судьба не сложилась на Земле. Вот и нашли.
        – Ну а после? Познакомились здесь, неужто никто не влюбился?
        Я пожал плечами в ответ на её вопрос. Откуда мне знать об этом, я даже не думал об этом, тем более, не интересовался, что происходило уже на корабле. У меня не было здесь близких по сей день, пока не прилетели предвечные, потому что даже те, с кем я работал в течение многих уже лет, оставались для меня лишь функционирующими единицами. Увы, я не мог иначе относиться к смертным, так сложилось за мои несколько веков жизни. После Дмитрия, моего сына, чью смерть я принуждён был пережить, я не позволил себе больше ни разу привязаться сердцем хоть к кому-то из смертных. Вероятно, это делало меня самого похожим на робота, но на деле было просто защитой. Умирать с каждым другом, кто выдержит хотя бы пару таких потерь? И моё сердце было слишком живо и тепло, чтобы я, не боясь, впускал туда кого-то кроме Аяи, которая как и я, жила вечно.
       В это день, когда я вывел её к людям и объявил своей женой, я не стал настаивать ни на чём, ни на каких своих правах, я понимал, что она не только отвыкла от меня, но и пережила на Земле потрясение, которое еще нужно как-то уложить в своей душе. К вечеру я проводил её к её палате, впрочем, её каюта была почти готова, но я хотел и надеялся, что она просто перейдёт в мою, а потому не стал предлагать ей переехать. Мы остановились у дверей лазарета, Аяя повернулась ко мне со словами:
        – Спасибо, Нисюрлиль за экскурсию, ты необыкновенный человек и создал необыкновенный корабль, даже целый мир здесь.
       Она была бледна и выглядела очень усталой, конечно, мы почти девять часов таскались по нашему новому дому, в котором придётся существовать, пока мы не найдём новый, настоящий. И не обоснуемся там с мыслью вернуться назад.
        – Нет, Яй, я не создавал мир. Я как дед Мазай, что собрал зайцев в лодку, или как Ной с его ковчегом, только и всего.
        – И тот и другой были спасителями. Не душ, как Ивус, но жизней. Так что ты, по меньшей мере, герой. Прекрасный герой…
       – Стану им, если всё удастся – сказал я, мне вовсе не хотелось сейчас говорить об этом, мне хотелось поцеловать её и...
        – Ты чересчур скромен, Нисюр, – сказала Аяя и, приподнявшись на цыпочки, неожиданно обняла меня, прижавшись на мгновение, и отпустила тут же. Вот, что может быть хуже? Обняла вот так, то ли по-дружески, то ли нерешительно, и тут же отстранилась, когда я не успел даже поднять руки… Всего миг, даже какая-то десятая часть мига и её нет, она уже сделала шаг к двери. – До завтра? Ты… не занят, чтобы… со мной столько времени проводить?
       Хотелось сказать: «Яй, я уже почти всё сделал, теперь только унестись отсюда, и это я не могу сделать без тебя и остальных», но она уже исчезла за дверью…
       Эх, чёрт, всё не так я сделал сегодня, всё неправильно. Надо было сразу утвердиться в правах, а уж после идти на экскурсию. Я растерялся, как глупо… моложе был и не думал теряться…
       В результате, мы с ней две недели продолжали в том же ритме болтаться по кораблю, я рассказывал и показывал, пока она не увидела всего, пока не начала ориентироваться не хуже всех, кто здесь обитал уже несколько лет. Но я всё ещё не решался ни отвести её к себе в каюту, ни показать ту, которую отвели для неё на всякий случай.
       Сегодня мы с ней были на спектакле «Женитьба Фигаро», удивительно, или так нам всем здесь казалось, но актёры играли так, что брало за душу, будто мы в театре впервые в жизни. И так со всеми без исключения концертами и постановками. Зрители принимали не просто на «ура», а овациями. Или это был взаимный процесс, когда восторг зрителей заводил артистов, а те в ответ, испытывая восторг от эмпатии зрителей, выдавали целые искрящиеся фонтаны таланта. Мне кажется, именно так и было.
       Мы ведь все здесь знали, что мы – это всё, что осталось от Земли, мы видели это в своих иллюминаторах, а потому каждый чувствовал ответственность и некую звёздность, ведь каждый актёр, а их было всего тринадцать человек, каждый художник, которых было четверо, балерины и танцовщики, числом пятнадцать, их было больше остальных, потому что сломанных карьер среди балетных, пожалуй, больше всего. Оперных – трое, зато других певцов целых двадцать человек и оперные с удовольствием взялись за обучение желающих, не без успеха, между прочим. Много было художников, но скульптор всего один, немало писателей и поэтов, которые, впрочем, все занимались и другой деятельностью. Так что людей искусства, если брать «на душу населения», у нас было мало, но когда их бывает много? Так что, как ни удивительно, но население нашего «ковчега» оказалось своеобразной моделью того, что мы оставили на Земле.
         – Всё равно странно, что нет детей, Нисюр, – раздумчиво проговорила Аяя. – Ведь все эти люди здесь не первый месяц и даже год.
       Я пожал плечами, снова она об этом. Почему её так волнует этот вопрос?
        – Я не знаю, Яй, – сказал я. – Я ни разу не думал об этом, об этом. Не исследовал. Мне было не до этого.
        – Да-да, я понимаю, – подняла руки, Аяя. – Конечно, довольно глупо. Но я всё время думаю об этом.
        – Вот выйдешь из лазарета, я предоставлю тебе лабораторию и займись изучением этого вопроса, ничто не мешает. Даже больше скажу – всё тебе в помощь, все знания и данные, накопленные человечеством и конкретно вами, на Байкале.
       Аяя посмотрела на меня.
        – А верно, Нисюрлиль! Ладно все остальные, но зачем ты держишь меня в лазарете, если я всё равно выхожу каждый день?
      Вот тут я и сделал то, что хотел уже так давно, что чувствовал себя ненормальным от этого неутолённого желания. Мы были всего на один уровень ниже моего жилища, моей каюты, самой большой на корабле, расположенной между двумя оранжереями и прилегающей к бассейну со стороны второго входа. А потому я сделал то, что давно надо было сделать: я сделал шаг к ней, подхватил её на руки, и понёс. Я мог бы перенестись в свою каюту незримо для всех, но я хотел, чтобы нас видели, сейчас мне были приятны все встречные взгляды
       Аяя ничего не говорила, просто вытянула руки, ожидая, что будет дальше. Дверь в мою каюту отъехала сама, так было устроено у нас: наступаешь на полосу у двери, если ты хозяин, а дверь видеодатчиками  определяет, хозяин или нет, если хозяин – открывает, если чужой, внутри раздаётся сигнал. Если отключается электроника по каким-то причинам, любую дверь можно открыть, обычным рычагом, который в нише на стене, но он срабатывает только, если отключилась та самая электроника.
       Я вошёл внутрь, дверь закрылась за мной, и здесь, уже отгороженные от прочего мира, мы остались совершенно одни. Я отпустил Аяю, поставив на ноги. Она отошла от меня на шаг.
        – Это… что? Это… Твой… дом? Ну то есть… каюта? – проговорила она, отходя ещё, и огляделась.
        – Да, Яй. Мой дом, – сказал я.
        Она обернулась по сторонам.
        – Да… не чета палатам нашим, лазаретным. Хотя палаты отменные, не подумай чего, просто… – она прошла дальше.
        Большая гостиная переходила в библиотеку-кабинет, оттуда вели ещё два прохода в спальню, к которой примыкал кабинет, и ещё одну – малую гостиную. Все помещения были очень просторными, я всегда любил большие горницы, от нищего детства, наверное, когда небо было моей крышей, а деревья в лесу – стенами. С тех пор я не терпел тесноты, потому московский терем немного угнетал меня теснотой, но всё равно я вспоминал его как лучший дом из всех, что были у меня, потому что только в том тереме я и жил по-настоящему.
       Воспоминания, мелькнувшие во мне, живым огнём воспламенили меня, вздёрнув нервы, содрав защитный костюм с моего сердца, теперь я могу позволить ему жить, жить так, как оно хочет, как должно, полно впускать кровь в себя и толкать её изо всех сил. Потому, уже не думая, я подошёл к Аяе быстрыми и решительными шагами, и обнял её, прижав к себе, замирая от счастья.
        – Нисюр… – выдохнула она, коснувшись моих решительных рук тёплыми ладонями.
      И тогда после смелее развернул её к себе лицом. Аяя побледнела немного, зрачки расширились в тёмных глазах. Я знаю, на что похожи её глаза: на воды северных рек, таких как Нева, например, они темны и прозрачны, и так глубоки, что не утонуть в них почти невозможно…
      Я прижал губы к её рту. Она выскользнула, повернувшись было щекой, но я ладонью повернул её лицо к себе. Она выгнулась, не отвечая на мои поцелуи.
        – Нисюр… подожди… ты…
        – Ты всё никак не простишь меня? Не простишь за нашего сына? Прости меня, Яя, хотя бы теперь… всё, что я предвидел, сбылось, я не обманулся и не обманывал тебя… 
        Она вздрогнула, бледнея, оттолкнула меня.
        – Нет! Не надо говорить о том! – треснувшим голосом почти вскрикнула она. – За… за столько лет, сотен лет!.. За столько сотен, за столько тысяч лет у меня был только один сын, один ребенок – твой! – прокричала она мне в лицо и вдруг заплакала. – Я не укоряю и… просто не надо напоминать, что я… так и не видела, как он рос… как…
        Она заплакала, отвернувшись, сжимаясь. Я подошёл ближе, обнял её, прижимая к себе, моё тепло согреет её сердце, и вернёт всё, чего не было столько сотен лет, пока мы были разделены…
      …Я ослабела внезапно, как только он упомянул нашего сына, словно вернулась в прошлое. Это ложь, что время лечит и стирает, мне время не помогало никогда. Ни в чём…
       После того, как он объявил меня женой перед всеми, я думала, как мне сказать ему, что я обещалась Арию. И тогда пусть решает, как быть дальше: играть роли для экипажа, пока все люди не погрузятся в сон, а после пробуждения, им, возможно будет уже безразлично, или… он отвергнет меня, или…Я вообще-то не знала, как быть и как выпутаться из своих чувств, желаний, надежд, все они спорили, соперничали, путались между собой… Да, я готовилась говорить, если бы он заговорил об этом, как я ждала.
        Но он не стал говорить, он сказал о другом, о том, что тут же выбило всю твёрдость из моих ног, все мои решения, что вернуло меня назад, в прошлое и ослабило так, что я заплакала бессильно и глупо. Но Нисюрлиль, должно быть, именно этого и добивался, он всегда как-то умело действовал, внутреннее чутьё ли подсказывало ему, что и когда надо делать, управление Богов, или он просто всегда был смел и решителен и это делало его победителем во всем.
       Так или иначе, но он, большой и сильный, какой-то взрослый теперь человек, подошёл ко мне, отгораживая от всего разрушившегося мира, ужаса осознания этого, от горя, которое я не смогу пережить никогда, от растерянности, от слабости и страха, и прижав к себе тёплыми ладонями, поцеловал уверенно и жарко, так, что я перестала думать, а просто позволила произойти всему, чего он хотел, потому что и я хотела этого. Всегда хотела его, ни к чему лукавить, иначе ничего не было бы... Никогда ничего не было бы. А у нас было. И в прошлом было и теперь есть. Забыв стыд, и не думая о том, что стану делать дальше, я просто с наслаждением отдалась его прекрасным желаниям. Вот и всё, обыкновенная похотливая самка, впускающая сильного самца…
        Стыдно мне было? В эти миги я не думала, все стану обдумывать и мучиться после…
        – Именно так, Аяя, моя любимица, – тихо засмеялся Сатана, и проснулась от этого тихого смеха.
       Я проснулась и обернулась в этой просторной спальне, на очень большой кровати, где Нисюрлиль, едва прикрытый белоснежной простынёй, а стирка и чистка у них здесь ультразвуковая, потому всё очень чистое, светлое, Нисюрлиль спал, близко обнимая меня, я отодвинулась, стараясь, не разбудить его, я не думала сбежать, я хотела отвести Диавола от него. С первого момента, с посвящения, я защищаю его. Он доверился и отдался мне тогда и, получается, навсегда.
       Оглядевшись, я увидела Диавола в дальнем углу, в кресле, в привычном приятном обличье красивого юноши, каким он любил являться ко мне.
       Люцифер ухмыльнулся.
         – По-моему, здешний комбинезон мне к лицу, а? Что скажешь, Аяя? – Он оглядел себя.
         – Вполне. Подлецу всё к лицу, – ответила я.
         – О нет, я вовсе не подлец. Я придумал и породил на свет Подлость, а не поддался ей. Так что нет и нет, это звание не моё…
         – Плевать, отец Подлости, – огрызнулась я.
         Поднявшись с кровати, я набросила халат Нисюрлиля, что лежал в изножье, к счастью он бросил здесь свой купальный халат, иначе мне пришлось бы неловко возиться с комбинезоном. Вот зачем эти комбинезоны? На работе – понятно... Ну, а так?! Нет, надо завести платья, это издевательство – каждый день эти штуки напяливать, как бы красивы они ни были.
        – Великоват халатик, – засмеялся Змей. – Хотя ты у меня дама обширная: три мужа. Отставленный, старый, и тот, кому ты обещалась. Али на этих жарких простынях забыла всё? Он горяч, всё забыть можно.
        – Я не у Тебя, – сказала я, выходя из спальни.
        Он пошёл за мной, вот и хорошо, подальше от Нисюрлиля, теперь пусть болтает всё, что вздумается.
         – Ошибаешься, моя радость, – хохотнул Диавол, и потянул меня за полу халата. – У меня. Ты – моя.
         – Нет, – я выдернула халат из Его рук.
         – А ты думаешь, чья? Вана? Или Огня твоего? Или, может быть, светлоликого Эрбина? Ты – ничья, вот почему ты моя. Никому не открываешь души до конца, потому в ней есть место для меня. Не открываешь, потому что знаешь, что на свете есть предательство. Не помнишь, но знаешь. Доверие, как и любовь – от Бога, ты не позволяешь ему овладеть тобой, потому что ты – моя. Закрытое от страха сердце всегда моё, в нём мне есть чем поживиться, утолить свою жажду. Ты…
        – Замолчи! И убирайся!.. И сюда ведь проник…
        – Я там, где люди.
        – Ну и убирайся от меня, разве я человек?
        – Человек, и мягкий, податливый грехам и сомнениям в себе и других, мой самый любимый тип.
         Вдруг сюда вошёл Нисюрлиль, по здешним полам, укрытым мягкими светлыми коврами все передвигались бесшумно, он, обнажённый, с взлохмаченными немного, короткими волосами смотрел на меня с удивлением.
        – С кем ты говоришь, Аяя?
        Люцифер усмехнулся, кивнув на Нисюрлиля.
        – Даже не видит меня, вообрази… Раньше видел, а за столько лет своей преданной любви к тебе утратил эту способность, хотя, поверь мне, по мелочи грешил всё время. Но Бог этих, кто способен так любить, берёт под свою руку. Ничего, и этот дрогнет. На то ты и нужна, сокровище моё! Прогони от себя, скажи, что обещалась Арию, скажи, что не любишь, что…
        – Замолчи! Замолчи и убирайся! – воскликнула я.
        – Ну, конечно, Арий пока заперт, а спать с кем-то очень хочется, так? Что ж, не осуждаю, похоть разъедает всех, даже тех, кто не признаётся в этом.
        – Пошёл вон! Изыди! – уже вскричала я и бросила в Него какой-то стакан, стоящий на столике.
       Он захохотал и поймал стакан на лету так, что тот не разбился.
        – Прощай пока, – радостно усмехнулся Диавол и пропал.
        Нисюрлиль подошёл ближе.
        – Ты… мне говоришь?
        – Нет, милый… Сатана охотится за тобой, будь осмотрителен, – сказала я и обняла его.
        – Ему меня не взять, – улыбнулся Нисюрлиль. – Это я возьму Его за Его хвост и вышвырну в небытие.
       Он обнял меня, я прижалась щекой к его груди, негусто поросшей мягкой рыжеватой шёрсткой.
        – Не говори так, Он неистребим, пока существуют люди. Как и Бог. Не надо бороться ни с тем, ни с другим, надо принять мир со Светом и Тьмой, существующими в нём, ибо он создан не нами. Бог знал, что делал, когда создавал Свет и Тьму. А наше дело выбирать, светить или поглощать Свет своими душами.
      Его теплая кожа пахла так тепло, так славно, и я почувствовала, насколько он близок и дорог мне. Потому все пошедшие столетия я и старалась не думать и не вспоминать о нем, что он очень близок мне и дорог, пусть я и не хотела в том признаться самой себе. Невозможна безответная любовь, он так любит, что я не могу не любить в ответ. Любите, и вам воздастся…
      …Да, мне воздалось. За все столетия одиночества, настоящего человеческого одиночества в гуще людей. За столетия холодной пустыни, которой была моя жизнь, потому что я не впускал в неё ни света, ни влаги, их просто не было вокруг меня, всё было мертво и я был мертв, только ум жил во мне. Только теперь я мог ожить, я вдохнул, наконец, воздуха, наполненного ароматами, увидел цвета вокруг, ощутил тепло. Не только душа, но и тело ожило, всё теперь лилось в меня и на меня бурным радостным, разноцветным потоком.
        – Нисюрлиль… прости меня, – прошептала Аяя мне на грудь. – Прости, что я… что тогда я так ошиблась, поддалась обиде, ревности, и сбежала, не пускала тебя… Я так ошиблась тогда.
        – Нет, не надо…
        – Надо, я виновата… и в нашей разлуке и в том, что тебя едва не казнили… да во всём… Нельзя так, надо уметь прощать, слушать… А я была нетерпима… Прости, из-за меня, Люцифер обольстил Вералгу и… и она взяла тебя в плен.
       Она заплакала, я обнимал ее, шепча:
        – Всему приходит конец и разлуке и плену, Яя… – и поцеловал в мокрые от слез горячие губы.
       Я не знаю, сколько дней мы не выходили с Аяей, дня и ночи в нормальном понимании здесь нет, потому часы у нас не показывают цифр, они говорят: «утро, девять ноль-ноль, двадцать пятое июля». Часы со стрелками здесь, в космосе почти бесполезны, на циферблате пришлось бы написать те же слова, иначе ничего не понять, ведь здесь нет ни дня, ни ночи, восходов и закатов, ни времен года…
        И вот я проснулся, решив оставить Аяю ненадолго, чтобы узнать, как обстоят дела на корабле, и, вернувшись, решить с ней вместе, когда мы переместимся отсюда. И с какой точки вселенной начать. Мне нужны были только координаты, то, что перенесёт наш корабль сродни моему способу перемещения, только я должен был всегда бывать в нужном месте, или видеть человека, который там бывал, чтобы поникнуть в его мысли, теперь всё для меня стало проще – только координаты и всё, все развивают свои способности, развил и я.
       Я прошёл на мостик, который, по сути, был моим кабинетом с селекторной связью, то есть её аналогом, конечно. Все думали, что здесь у меня пульт управления двигателем, пульт, конечно, был и очень обширный, чтобы управлять всем на моём корабле, необходимо множество «рычагов» почти в прямом смысле, в каждом отсеке и каждая служба прекрасно управлялась своими руководителями, но всё же существовал и этот центральный пульт управления на случай непредвиденных ситуаций. А также управления самим кораблём, защитными модулями для деревьев, остановки воды, включения или отключения внешней защиты и прочего, вроде перекрытия переборок и мгновенной эвакуации в специальные спасательные челноки. Да, я предусмотрел и это. Развивая свою силу, я многое мог теперь.
        Созвал и провёл совещание, у нас они всегда были очными, я не терпел селекторного даже телефонного общения, это удобно при необходимости, но для ежедневных обсуждений я предпочитал собирать всех руководителей вместе в специальном зале. Люди, привыкшие на земле к виртуальному общению, поначалу не понимали, и то, что не крутили у виска, то лишь из уважения, но вскоре привыкли, и эти встречи были необходимы, как любое человеческое общение, чтобы не стать функцией самих себя. Эти совещания вообще-то проводились каждый день, но прервались из-за меня почти на неделю.
         Я узнал, что всё стабильно и спокойно, что, впрочем, не внушило мне спокойствия, потому что я понимал, что каждый день, даже час вблизи Земли, захваченной враждебной нам силой, таит опасность обнаружения и уничтожения. Нас просто не ищут, потому и не нашли до сих пор. Но такой большой объект на орбите не может долго оставаться незамеченным. Надо, конечно, «сниматься с якоря», и для этого решения мне нужны все предвечные, как и для того, чтобы объявить им, что я и Аяя соединились снова, второе, впрочем, никого не касается, кроме, разве что, Вералги. Хотя совет предвечных никто не отменял, благодаря ему наш брак с Аяей и был некогда признан законным.
       А потому, закончив с делами, я оправился в лазарет, чтобы спросить медиков, всё ли ладно с моими товарищами, и не является ли кто-то из них носителем вируса, не дай Бог. Потому что мы не болели, верно, но на носительство я не поверял никого из предвечных до сих по кроме себя и Аяи.
       – Как дела у моих друзей? – спросил я, войдя к главному врачу.
       Как дела в лазарете в принципе я уже знал, и теперь мне нужно было точно знать, что все предвечные здоровы и безопасны для населения моего корабля.
       Он поднял глаза на меня.
        – Идёмте, – сказала она, немолодая и чрезвычайно серьёзная женщина средних лет, всегда с одной и той же строгой причёской из коротких седоватых волос, ни один волосок никогда не менял своего положения, отчего мне казалось иногда, что они просто нарисованы на ней, как рисовали когда-то на деревянных куклах. – Я покажу. Ими занимается Филдинг.
        Почему она сама пошла со мной, вот что было странно, ну и сказала бы: всё в порядке. Нет, повела зачем-то к этому Филдингу. Зачем? Что-то случилось? Выявлено что-то неожиданное?
        Мне стало не по себе, тревога закралась в моё сердце. Доктор Филдинг, очень пожилой профессор-терапевт детально и внимательно обследовал всех предвечных, думаю, впервые в их жизни, если не считать тех исследований, что проводил мы сами, я и Аяя в свою очередь. Он обернулся на нас, снимая очки.
        – Командор! – да-да, так меня и звали здесь, надеюсь, не стать статуей командора из известной пьесы. – Наконец-то!
        Он улыбнулся, снимая очки с крупного крючковатого носа, из-за чего его водянистые глаза стразу стали мельче, не разглядеть.
        – Случилось что-то? С ними что-то не так? Кто-нибудь болен?
        – Нет-нет, все здоровы, и даже более чем. Обнаружилось кое-что интересное. Чего здесь у нас до сих пор нет почему-то. Из-за чего наши акушеры сидят без дела уже почти три года.
        – Не понял…
        – Ещё бы! – радостно рассмеялся он.
       И снова надел очки, приблизившись к экрану монитора, где были все данные, обследований, каждого предвечного, уже, между прочим, бесценная вещь.
       – Две из пяти женщин, что сейчас у нас в изоляторе, беременны. Одна на пятом месяце, семнадцать недель, другая всего две, ну, теперь уж три недели, плюс-минус день-два. Но интереснее всего не это даже, командор, а то, что когда мы собрались провести им томографию, чтобы видеть всё ли в порядке с плодами, всё же это бесценно, что у нас здесь, наконец, появятся дети… Так вот, томограф сломался, вышибло всё электричество, даже генератор едва не сгорел. Всё наладили, вновь хотели провести – снова тоже. Оставили мы ту даму, взяли вторую – то же. Вы не знаете, что это такое?
      Знаю. Я знал, что это такое. Мощь собственного электромагнитного излучения каждого предвечного способна томограф превратить в бомбу, хорошо, что до этого не дошло. Но вслух я этого не сказал. Вообще-то стоило предупредить, это я упустил из виду, не думал, что стану томографию делать. Но, кто же мог предположить…
       – Это… очень интересно, мы этот феномен исследуем. Больше не пытайтесь их обследовать никакими магнитами. Рентгеном проще,  – сказал я. – Но в остальном всё в порядке?
         – В остальном – да. Все здоровы. Ни заражённых, ни носителей нет. Для спокойствия я бы ещё дней десять понаблюдал.
        Ну и хорошо, гора с плеч. Только уходя, я обернулся и спросил:
        – Да, а кто беременные? По именам.
        Филдинг замешкался, заглядывая в карты, имён они тут ещё не выучили, все значились под номерами палат, как обычные пациенты.
        – Так… так-так… 7-7, это госпожа Вералга, и 2-6, это, кажется, ваша жена, поздравляю, командор! Кто и должен был стать первым отцом здесь, то конечно вы! И здесь ваша жена понесла! Сразу. А первого же дня
      Боги… вот это кара… Вералга… ребёнок мой, тут нечего и гадать, она не изменяла мне, я знал это всегда, и спал с ней не так и давно. И ведь не говорила, почему? Я никогда не был против детей, приспособившись расставаться с ними до того, как они начинали стареть, Вералга обычно не хотела, но и это понять легко – женщинам нелегко переживать расставание с детьми. Так что – да, я стану первым отцом. Но кто второй отец?! Вот тут точно не я. Аяя забеременела за пару дней до того как они попали на корабль. Три недели… Боги…
         – Ваша жена понесла с первого дня здесь!
        Здесь! Господи, если бы здесь!
         – Выходит, предположения, что пребывание на орбите делает наших женщин бесплодными – неверно, значит, есть иная причина… – продолжал возбуждённо говорить Филдинг, но я уже не слушал.
      Я бросился к себе в каюту, мне стало безумно страшно, Аяя, Аяя, которую я только что обрёл, снова ускользает…
      Я так подлетел к двери, что она не успела отреагировать и не впускала меня, так, что я врезался в неё. Я отступил, дверь распахнулась, и я ворвался внутрь, оборачиваясь вокруг едва ли не в отчаянии. Аяя… неужели ты уже ушла?
       Нет, она не ушла, она ещё даже не встала, удивляться не приходится, мы не спали почти всю ночь…
       Я не стал будить её, поспешно разделся, буквально срывая  с себя комбинезон вместе с трусами и майкой, разодрал молнию, и, отшвырнув всё в сторону, ринулся к постели. Аяя повернулась, просыпаясь, засмеялась тихо…
        Моя, ты моя… сейчас…
        Наслаждение накрыло меня тут же, я не медлил, не потратив и минуты на прелюдию, да что минуты и десяти секунд, я просто навалился, раздвигая собой её бёдра, и проник ненасытным членом как можно глубже в её тело, вызвав в ней стон и вскрик… я не наслаждения сейчас искал, но обладания, полного и вечного, навсегда. Как может быть такое, что она вдруг не моя, что она оставит меня? Ну как?! Как?!
         – Случилось что-то? – спросила Аяя позднее, когда я, пытался отдышаться, лежа рядом с ней и по-прежнему прижимая к себе. Случилось… да уж, случилось. Такое вот, двойной выстрел из пушки мне в грудь, и в голову. Боже, что же мне делать? Что делать?
        Я повернул голову к ней и спросил пересохшим горлом:
         – Ты любишь меня?
         – Люблю, – выдохнула она и улыбнулась, погладив меня по лицу, рука немного подрагивала от высокого пульса.
       «Люблю», тогда как ты можешь быть беременна от другого? Или тебя… изнасиловали? Ну, конечно! Расспросить…
       Но она села, собираясь, видимо именно это и объяснить. Нет! Не надо мне. Не надо объяснения, не надо, им ты оторвёшь меня от себя, а я этого допустить не могу. Я восемьсот лет ждал нашей встречи, восемьсот сорок один год! Я не могу позволить теперь чему-то или кому-то встать между нами.
        А потому я не дал ей говорить, я закрыл ей рот поцелуями. Ясно, что был кто-то другой. Прямо накануне катастрофы, которая позволила, однако, мне разорвать Диавольскую защиту Байкала и спасти предвечных. Я не знал и не предполагал сейчас, кто это мог быть, хотя мне казалось, я всё знаю о них там, на Байкале, ведь я бывал там так часто, но это я упустил… Быть может, это был человек?.. Хорошо, если это был человек, его уже нет, но если кто-то из наших… пусть это будет смертный… Господи, пожалуйста!..
      …Нисюрлиль распалялся всё больше, словно какое-то отчаяние накатывало на него, почему? Почему оно становилось больше, хотя мы теперь на пути к спасению. Я спросила его. Но он лишь снова занялся любовью…
       Ещё через некоторое время, я начала понимать, что в этом он ищет будто успокоения для себя, словно совокупляясь, он успокаивает, унимает свою тревогу или страх.
       Мы опять не вылезали из постели весь день, в каюту доставили пищу, и даже вино, я попросила, потому что мне казалось, если он выпьет, может быть, язык развяжется и страх оставит его, потому что чем дальше, тем сильнее я чувствовала до чего ему страшно. Так и вышло.
        – На земле что-то ещё произошло, Нисюр? Что с тобой сегодня? Ты сам не свой, – сказала я.
       Он поднял глаза на меня.
        – Убираться надо отсюда, Яй.
        Так вот в чём дело, он знает, что надо улетать, или как там назвать перемещение, которое мы должны совершить, но не решается. Почему? Я понимала. Не знаю, как все остальные, те, что были смертными, но я тоже не могла бы сама решиться. Смертные, вероятно, были готовы к этому, потому что заранее соглашались на всё, что Нисюрлиль предложил им. Но мы все, предвечные, прожили на Земле столько времени, что покинуть нашу юдоль нам непросто.
        – Да… именно так. Вот дождёмся, пока наши выйдут из лазарета… и… – сказал Нисюрлиль.
        – Почему ты меня выпустил до времени? – спросила я.
        Он поднял на меня глаза и сказал довольно спокойно:
        – Как почему? Смешная… Чтобы заниматься любовью с тобой. Я ждал этого восемь с половиной веков.
       Я засмеялась, смутившись немного, он чересчур прямолинеен сегодня.
        – Мог бы и в лазарет пробраться.
        Он покачал головой.
        – Мне не хотелось так. Я не хотел воровать, я хотел признать тебя моей женой перед всеми. Ну и… И… соблазнить тебя. Боялся, что… вдруг стал противен тебе теперь…
       Нет, не стал. И, может быть, даже более, чем я могла думать. Вот такой ужас. Я запуталась и растерялась теперь, смятение было в моей душе. Как все славно и правильно было тогда в Москве, когда мы с ним обвенчались, когда ждали нашего мальчика… И как страшно и дурно все запуталось после. Ах, Нисюрлиль, если бы ты хоть как-то дал знать о том, что по-прежнему любишь меня и считаешь женой, быть может, все было бы иначе… а теперь… теперь я стала клятвопреступницей.
     …Она смутилась, думает о том, о другом, о том, с кем была до меня, от кого ребёнок у неё под сердцем, но она ещё не знает об этом. Она ещё не знает об этом… ещё не знает…
       Не знает…
       Господи, что же мне делать? Если она узнает, её мне больше не видать…
       …Господь не поможет тебе. ОН тебя не слышит…
       …Что это?! чей это голос?! Мой собственный?
       Что же мне сделать? Как мне быть, как быть?!..
        Главное сейчас, не дать ей сказать о нём, о том, другом, кем бы он ни был, пока умалчивание мой союзник, пока её смущение и нерешительность это то, что может стать залогом моей победы над тем, неведомым соперником. Нельзя позволить ей говорить, произнести вслух то, что разобьёт наше соединение. Я могу сколь угодно подминать её под себя, ласкать и целовать, но если она произнесёт имя другого, то опустит шлагбаум даже стену между нами, и только то, что она не сделала этого до сих пор и внушает мне надежду.
       Если бы я знал, предполагал даже, что она любит другого, я не стал бы ничего делать, никакого проекта, никакого корабля, ничего. Мы просто погибли бы все и соединились бы где-то за Завесой, если Завеса, конечно, продолжила бы существовать после гибели этого мира. Да что там: я умер бы еще тогда, восемь с лишним веков назад, когда меня намеревались четвертовать, но она прилетела ко мне, спасла меня из темницы, потому что любила меня! Любила тогда, и любит ныне, я это знаю, чувствую всем сердцем, и никто не убедит меня в ином. Но я же наведывался на Байкал каждый месяц-два, и ни разу ничего нового, ничего, что внушило бы мне мысль о другом мужчине в её сердце, не заметил. Откуда же он взялся?! Господи, ну откуда?!..
       Я заговорил сам. Я должен сказать, быть может, она узнает, что я чувствую, хотя бы каплю из этого, и поймёт, не станет отвергать меня, не произнесет того, что готово сорваться с языка. Яя, услышь меня!
        – Как ты не понимаешь, Яя, что без тебя моя жизнь вообще не имеет смысла? Что мне некуда стремиться с погибшей Земли, если ты не будешь со мной. Зачем мне иные миры, если не подарить их тебе? Тебе, ибо ты моя царица. Моя душа, всё, что по-настоящему живо во мне – это всё ты! Цари вместе со мной, только ты – Богиня красоты и Любви должна царить в любом мире, тогда он будет жив. Без Любви всё гибнет, всё теряет смысл…
       – Нисюр…
       Она снова заплакала. Вот и хорошо, вот и ладно. Это куда лучше, чем разговор, когда он так опасен. Заняться любовью – лучшее средство от размышлений и грусти…
Глава 3. Братья
        Уже много дней я не мог дозвониться до Аяи. Отвечали все, все были на месте, но не она. Я чувствовал, я всё сильнее чувствовал тревогу, она росла день ото дня. Неясная и непонятно с чем связанная, но я не мог избавиться от неё, она только усиливалась день ото дня. Арик отвечал, но и он не знал, куда она могла запропаститься. Ван ответил, что она на месте, жива и здорова, и если не отвечает нам, то, может быть, просто не хочет. За эти слова я прибил бы его, но для этого надо было хотя бы выйти отсюда. Но через пару дней она, действительно, сама позвонила и не выглядела больной, однако, выглядела немного растерянной.
        – Ты куда пропала? – спросил я. – Я звонил, Арик тоже, а ты не отвечала. Ван сказал, ты здорова, где ты была?
       Она улыбнулась, но как-то ненатурально.
        – Ты не должен волноваться, я и, правда, здорова, не думай.
        Здорова, ну может быть и так, хотя я чувствовал что-то, что-то особенное, но через экран понять не мог. Я должен был увидеть её. Не через эти стёкла и не через экраны, в которых нет жизни и ничего нельзя разобрать, но, по-человечески, лицом к лицу. Надо понять, как можно выбраться отсюда… Арик – голова, почему он не сбегает?
        – Эр, потерпи, осталась всего неделя какая-то, – сказал мне мой брат. – Карантин – вещь серьёзная.
        – Да плевать мне на всю серьёзность этой Вановой затеи! – разозлился я.
       Чёрт подери его, этого телёнка, то рвет и мечет, всё сносит на своё пути, только бы к Аяе прорваться, а то сидит покорно в этом идиотском карантине, где мы прекрасно могли бы сидеть все вместе, не выходя на их проклятый корабль, который я сто раз изучил уже по виртуальному путеводителю, что тут болтался вместе с множеством фильмов и книг. Для чего было нас разобщать, не понимаю. Но Ар и на это блеял что-то о том, что если кто-то из нас заражён, то заразит остальных и прочее, может, он и прав, но я не хотел этого слушать. Я не верил не в вирус или в карантин, я не верил Вану и не сомневался, что он затеял что-то, чтобы заполучить Аяю снова. И не застань он всех нас врасплох с этим нападением роботов и той самой эпидемией, я ни за что не позволил бы запереть себя. Но все мы были ранены, когда попали на этот его корабль, напуганы и растеряны, вот и поддались. И сидим теперь тут как крысы в садках, а нам каждый день делают непонятные процедуры и пичкают неизвестными лекарствами. Натуральные лабораторные крысы.
        И если бы Аяя не пропала на неделю с лишним, я, быть может, так не бесился бы сейчас. Но, успокоив ум на несколько часов, я придумал, как выйти. Я заметил, как это делают медики, что заходили к нам, я понял, что мы, в общем-то, не заперты, здешние рассчитывали на наше благоразумие, а вовсе не на замки. Слежка через камеры, разумеется, ведётся, значит, надо их обмануть и всё.
        Так я и сделал, той же ночью. Я просто вышел через шлюз, надел в нём белый халат и прошёл по коридору. Палаты были пронумерованы в соответствии с теми номерами, что я уже выучил наизусть за эти три с лишним недели. Другие больные здесь, в лазарете, тоже были, но не в боксах, как наши. Вот и Аяин 2-6, и, судя по датчикам, она внутри, Ван не соврал. Я вошёл без труда, в шлюзе оставил халат. Отъехала и внутренняя дверь, я вошёл. Здесь всё было так же как у меня, только у меня на левую сторону, у Аяи – на правую. И запах здесь был… её. Аромат шипковых роз, что цвели когда-то у авгалльского дворца… Тысячи и тысячи лет, а аромат не изменился. Я сам менялся столько раз, я любил, ненавидел, хотел презирать, просто быть другом и снова любил её, столько всего происходило со мной, но её аромат остался неизменно прекрасным, лучшим и самым притягательным на свете. Неужели я отказался от неё ради Арика? Неужели я смог это сделать? Почему я не убил его и не взял её? Боже мой, ну, почему?!
        Я прошёл дальше, туда, где стояла кровать, довольно широкая, в метр шириной не меньше, и Аяя на ней казалась какой-то слишком маленькой. Она разметалась как-то на постели, хотя всегда спала спокойно, я это отлично помнил, а сейчас косы подраспустились, завились у лица, покрывало отброшено, рубашка задралась, обнажая коленки… Ну что ж, я обещал конечно, Арику, но  это было на Земле и не действительно теперь, когда Земли нет. Теперь мы ещё раз обсудим права каждого, тем паче объявился Ван, и я не сомневаюсь в его намерениях относительно Аяи. Выбор всё равно за ней, но почему она выберет опять Ара? Всё начинается снова, с нуля, поскольку мы на нулевой отметке здесь…
       Я подошёл к постели. Не отдам я её никому. Если хоть капля склонности ко мне осталась в её сердце, хотя бы капля, я не отдам ее, что я, в самом деле, всё время жертвую собой ради брата? Что я получаю за это? Самоуважение? Нисколько, напротив, считаю себя слабаком…
        Её колени гладкие, будто выточенные из самого белого лихнита, но тёплые, живые, это вам не мрамор. Аяя проснулась от моих прикосновений, приподнялась, так что сорочка спустилась с плеча. Здесь не темно, мягкий ночной свет струится из специально придуманных щелей у пола и наполняет помещение.
        – Боже мой… Эрик… я думала, ты снишься мне. Совсем уже… спятила… – пробормотала она, проводя ладонью по лицу. – Как ты оказался тут?
       – Как… тайно. Сбежал и всё. Надоело под замком, – сказал я и принялся целовать её колени. Душистые и гладкие. Вот почему её кожа источает такой волшебный аромат?..
       – Не в первый раз, небось, сбегаешь? Сколько девчонок успел осчастливить? – проговорила Аяя, садясь и отодвигая ноги от меня.
       Я обиделся на эти слова, и выпрямился тоже.
       – Ну ты… хорошенькое же у тебя мнение обо мне.
       – Что, не так? – она была словно сама не своя, или думала о чём-то, но даже не смотрела на меня.
        – Не так, – сказал я. – Ты не отвечала несколько дней, я забеспокоился… и…
        Мне не хотелось признаваться, что я оказался во власти неясных предчувствий, поэтому я замолчал, оставив пока попытки забраться повыше к ней под юбку.
        – Со мной всё… нормально, – сказала Аяя и посмотрела, наконец, на меня. Посмотрела благосклонно и спросила: – Что делал-то взаперти столько времени?
        – Что делал… ел. Вон, пузо вырастил.
       Она засмеялась и даже больше – обняла меня, правда всего на мгновение, но всё же.
        – Чепуха, тебе идёт.
        – Да ладно тебе, «идет», скажешь тоже… никому не идёт, – смутился я.
        – Никому не идёт, а тебе идёт, – улыбнулась Аяя и погладила меня по плечу.
        – Твоими устами… – проговорил я.
       Вот опять она так, будто и манит, и отодвигает, всегда так, во все времена. Вот и колочусь я между безумием вожделения и желанием просто быть другом и братом, оберегать и делать её жизнь легче. Но не теперь… теперь моё желание ясно, куда яснее этой громадной Луны, что всё время висит тут в небе вместе с Солнцем, лишённым короны, потому что небо лишено синевы и жизни, потому и Солнце без короны, над кем тут царить? Над горсткой людишек, надеющихся найти иное солнце себе? И сейчас эта проклятая Луна не видна только потому, что опущены шторы на ночь. А потому я снова коснулся Аяиной коленки, и даже сжал легонько.
        Она лишь улыбнулась и сдвинула мою руку, убирая от себя, после чего встала. Но я встал вслед за ней и притянул к себе. Вот тут она уже с возмущением отодвинула меня.
        – Да вы что… что вы… с ума сошли, что ли? В очередь ещё встаньте! – воскликнула она.
       Я отодвинулся.
         – «Вы»? это кто такие «вы»?! Это… Арик таскается, небось? Пронырливая морда, вот и сидит спокойный, якобы под замком, – разозлился я.
       Она вдруг заплакала. Вот ещё вам, здрасьте, то одно, то другое… Нет… тут не Арик, тогда не плакала бы и вообще, уверена была бы в себе. Тут…
        – Так это… Ван? Ну конечно! Он спит с тобой? Приходит и… вот же сволочь! Нарочно всех запер, а сам… Чёрт белобрысый… убью его! сейчас же и убью.
        Но она затрясла головой, прижимая ладони к лицу. Я обнял её, притягивая к себе, она какая-то горячая и вообще что-то не так с ней. Что-то не так… Я прижал её головку к своей груди, обняв за затылок. Не то… не то что-то…
       И вдруг я понял. Не пытаясь заглядывать ей в душу, я сделал иначе – заглянул в тело, потому что это я могу делать без усилий, с душами куда сложнее. И…
      Боже, меня ударило изнутри в самое сердце. Горячей радостью, потому что я вдруг понял, очень ясно всё ощутил. Странно, что не почувствовал сразу же, ведь чувствовал на расстоянии, даже через этот дурацкий экран, что с ней что-то произошло… Она беременна. Но от кого? Почему не могу понять? Всегда видел…
       Но нет… и это не всё…
       Она вдруг оторвалась от меня и бросилась в ванную, я услышал, как её рвёт. Ну… это может быть, это как раз…
      Нет-нет, снова не то… не то что-то происходит…
      И вдруг она упала там, в ванной. Я кинулся туда, ну конечно… конечно! Вот, что было – выкидыш. Потому мне и было тревожно. Потому я и не мог понять, чей ребенок. Он уже не жив…
      Она… знала, что беременна? Ребенок был совсем маленький, только-только…Всего-то… И я отказался на Земле от нее… Что было бы, не будь всех этих катаклизмов и останься мы на Земле? А растил бы моего ребенка? Или своего? Теперь не узнать. Господь управил по-своему…
       Вот говорить ей о том не надо. Если не знала, пусть и не знает…
       Я поднял её с пола, неожиданно тяжёлую, она начала приходить в себя.
       – Что это… такое? Эр?
       – Чего ты испугалась? – тихо проговорил я. Я должен был понять, знает ли она, что была беременна или…
       Я донёс её до постели.
        – Мне… что-то… совсем худо, Эрик… – проговорила она. – Так живот болит…
        Я укрыл ей ноги. Что делать? Звать на помощь? Медики ничем ей не помогут, хуже, она поймёт, что произошло… Я сам всё сделаю. Я не могу спасти ребенка, потому что над нерождённой жизнью я властен только в одну сторону, убить могу, а возвращать к жизни тех, кого отторгло материнское лоно, уже нет. И я не всесилен…
       А вот Арику сказать надо. С ним разделить потерю, коли не могу с ней. Я погладил её по волосам, провёл по ним ладонью до кончиков, выводя из неё боль и хворь. Да, ребенка не будет, просто кровотечение как месячные, она ничего не будет знать, потому что только я знаю, а больше ей никто не скажет…
       Аяя уснула вскоре. И я оставил её, отправившись к брату, войдя таким же манером, как и к ней. Конечно, я застал его спящим. Толкнул без особых церемоний, пришлось толкнуть ещё пару раз, прежде чем он всё же повернулся на спину, хмурясь и ворча, и начал моргать. Я снова толкнул его.
       – Просыпайся, чертище, как бревно дрыхнешь, всё на свете проспал, орясина!
       Арик, сердясь, оттолкнул мою руку.
        – Хватит, взялся… откуда ты… что не спишь-то? Случилось чего? – проговорил он, садясь и спуская ноги на пол. Голый спит, гад, и ведь не растолстел как я...
        Он потер лицо, отгоняя сон.
        – Ну? Чего глядишь-то?.. Что случилось, что тебя принесло? Али так, со скуки? Пять дён осталось дотерпеть, а ты… Щас, погоди…
      Он встал и отправился в туалет, член у него стоит со сна, до потолка достал бы, какого чёрта я должен это видеть?..
      – Ты там… накинь что-нибудь, страм смотреть на тебя, – крикнул я ему вслед.
      – Нечего таскаться к людям среди ночи, ходишь некстати, подглядываешь, в кровати тебе не лежится, – отозвался Арик и звонко зажурчал, прикрыв дверь. – Что я, в пальто тебе спать должен?
        Но вышел всё же, набросив на себя купальный халат, тут у них заведено, как везде в мире было, это мы на Байкале этого не переняли, как и большую часть ставших всеобщими обыков. Арик даже волосы пригладил, расчёску в руках держал до сих пор, чесать теперь будет. Вот мороки-то с ним, красу свою лелеет, даром, что никогда себя красавцем не считал. Якобы.
        Так и есть, сел и давай бережно расчёсывать гладкие светло-русые волосы, распутывать, поглаживать, вперёд через плечо перебросил и ласково расчёской проводит, аккуратно, будто каждым волосом дорожит. Тьфу!
        – Ты косы бы на ночь плёл, – сказал я, глядя на него.
        – Не твоё дело, подсказывать мне будешь, умник, за собой гляди, – отрезал Арик. – Так что пришёл-то?
        – У Аяи выкидыш, – сказал я.
        Ну вот так лучше – выронил свою дурацкую чесалку.
        – Что?! – воскликнул Арик, поднимаясь.
        – Не вопи, разорался, – сказал я. – Сядь, чего вскочил.
       Но он остался стоять и не от упрямства, а просто потому, что забыл, похоже, что можно и сидеть.
        – Как это… когда… Ты… ты откуда знаешь?
        – Я от неё только что.
        – Что?! – он рванулся ко мне, хватая за грудки комбинезона, плотный хлопок затрещал по швам. – Ты… ты… Ты сволочь подлая… ты же клялся мне…
       Но я оторвал его руки от себя, принуждённый подняться, оттолкнул его, он отлетел на ковёр, болтая своими прелестями в распахнувшемся халате, так трусов и не надел, Гефест байкальский.
        – Да пошёл ты… «клялся». Ничего противу клятвы я не сделал. Я впервые вышел сегодня. Не я, набежали бы эти… медики ихние. Она узнала бы, что потеряла ребенка.
       – Не понимаю…
      Арик захлопал глазами, таких ресниц как у меня у него никогда не было, но глаза его были изумительно чистой воды, и по ним всегда можно было понять его настроение и даже чувства.
        – Твой?
        – Мой, твой. Кто теперь скажет...
       Арик поморщился, вставая с пола, и сел на кровать возле меня, наклонился вперёд, словно задумываясь, на самом деле, очевидно, что он был растерян и думать толково сейчас не был способен.
        – Господи… кошмар… А… скинула почему? – он повернулся ко мне.
       Я пожал плечами.
        – Кто ж знает, Ар? Но… говорить ей не надо, не то… сам понимаешь, опять горевать станет, на что это надо?
       Арик покивал, стискивая пальцы между собой. Потом снова посмотрел на меня.
        – Почему ты пришёл сказать мне это? Чтобы мне больнее было?
        Нет, ты подумай, я ещё и виноват у него? Сам отобрал мою жену, сделал ей ребёнка, и теперь собирается сделать меня виновным?
        – Нет, Ар. Я даже не за тем пришёл к тебе, то есть не за тем, чтобы рассказать это. Я пришёл сказать, что Ван спит с Аяей.
       О, нет… лучше бы я помолчал. Надо было увидеть его лицо, чтобы понять, как взглядом можно убивать… Он побелел, и глаза побелели, становясь похожими на клинки стальных стилетов, и поднялся.
       – Я убью его, – сквозь зубы сказал он. – Со мной пойдёшь?
       – Прям щас? Ты… михирем своим голым его убить хочешь? – сказал я, чувствуя, что ещё миг, и он кинется, пробьёт стены, отыщет Вана и удавит. Что тогда с этой спасательной экспедицией станется? Так и повиснем здесь над Землей? И сколько это продлится? Месяц или меньше, пока не разглядят нас с Земли те, кто там теперь верховодит. Сколько нам тогда останется жизни? Столько, сколько хватит, чтоб долетела ядерная ракета, они все там, на земле остались во власти роботов…
       – Ты… остынь, Ар, тут… подумать надо.
       Арик выслушал мои доводы, но, думаю, только потому, что для того, чтобы броситься к Вану, надо было хотя бы одеться, понадобилось бы время, я остановил его, как взбесившегося зверя и сейчас он, растерянный и ослабевший был способен слушать. Способен ли понимать, не знаю, но слышать может. Подумает после, не беда, мозгов в нём больше, чем во всём этом корабле, так что надо только, чтобы успокоился, ум и прояснится.
       Но сейчас он был способен думать только об одном.
        – Я должен пойти к ней, – сказал он.
        – Да уймись, дурень! Притащишься, она догадается, что дело нечисто, сложит дважды два… ты слёз её горьких дано не видел? Думай головой-то!
        – Ван… это он… Он беременность прервал, – сказал Арик.
       Я посмотрел на него.
        – Нет. Он этого не может, поверь мне. Я могу, но больше никто. И Ван особенно. У него Сила такая… светлая, созидательная. Как бы я ни ненавидел его, но должен признать.
        – Много средств, Эр, чтобы…
        – Да?! – удивился я.
        – Ты не знал?
       Я покачал головой.
        – Конечно, на что тебе знать фармакопею, ты ж кудесник… Ладно, Эр… если мне нельзя к ней, ты войди и посмотри в этом смысле, было ли отравление. Ты можешь?
        – Я… могу, наверное.
        – И если её отравили, я убью Вана.
       Я сжал его большое жёсткое плечо.
        – Слушай, я помогу тебе. В этом с особенным удовольствием, но, Ар, давай вначале куда-то причалим, без мерзавца Вана этот корабль не сдвинется с места. И… не срывайся в бесноватое ослепление, ничто не решит твоё безумие. Остынь. Пять дён, говоришь? Вот и остынь эти пять дён. Подумай. Ты всегда это мог.
       Арик долго смотрел мне в лицо.
        – Будь по-твоему, согласен, сердце разорвёт, небось, но… ладно, выжду. А то ведь и её убью. И весь этот его корабль взорву к аду… Даром, что Земля погибла. Это Вану охота человечество спасать, мне плевать на остальных. Для меня окромя ее и тебя вовсе никто не важен…
        – Ты же Галалий, добрый колдун, бескорыстный кудесник! – засмеялся я.
       Но Арик не улыбался.
        – С тех пор я успел стать сыном Сатаны, приняв его крови в свою, – от его голоса в этот момент у меня похолодело внутри.
         – Ты… знаешь, так не шути. Право слово, не по себе… – сказал я.
       Но он помолчал лишь мгновение, и взгляд его затуманился, словно он заглядывал в прошлое или внутрь себя.
        – Какая же она… какая же дрянь… лживая грязная потаскуха! Позволь мне пойти и убить её! Убить её… ты слышал бы, что она говорила мне! Что говорила, какими словами, что она… Дрянь! Проклятая дрянь… липкая от семени подстилка… Почему твои подручные, твои грязные рабы не убили её в ту ночь, когда её принесло в мой дом? Почему не убили? Я не знал бы никогда этой паршивой похотливой хитрой суки… Господи, почему?! Какой дьявол принес ее в мой дом  в ту ночь… – он схватил себя за волосы, которые только что так любовно лелеял.
        Это мне в пору было кричать: «Господи!», потому что ужас – он заплакал. Я не видел его слёз с самого детства. С такого раннего детства, когда мы ещё писались себе на колени. Хорошо, что она не захотела меня сей день, я не пережил бы зрелища его слёз, если бы был виноват перед ним. Но я был чист, а потому силён и ум мой работал чётко. Я дёрнул его за волосы на затылке, поднимая лицо.
        – Ну хватит! Остынь, сказал! Возьми себя в руки, ишь, раскис. Тварь она – так наплюй и живи без неё! Давно бы…
         – Не-ет! – возопил он, запрокидывая голову. – Не-хет! Убей меня тогда... Вынь мне мозг, чтобы я потерял память! Вырви и сожги моё сердце, если она ещё не сожгла его дотла, но… без неё я не проживу и минуты! Ни минуты… Господи…
      Вот так… потерял разум совершенно натурально.
       – Вот что, Ар… – начал было я.
       Но бесполезно, он только закрыл глаза и подвывал уже молча, а слёзы катились из-под ресниц.
       Тогда я делал единственное разумное в этот момент. Я применил свою Силу к нему, как давеча к Аяе. Пусть спит не меньше суток, проснётся, всё покажется иначе.
        Положив его, мгновенно уснувшего, головой на подушку, я вышел вон и остановился в коридоре. Вот сходил я сегодня… всего пара часов и столько потерь и открытий. Пожалуй, и я пойду спать, не то сорвусь и пойду, сломаю Вану шею, за каждую слезу Арика столько раз, сколько их стекло моему брату на шею…

     …Я не знал и не мог знать об этих ночных бдениях байкальцев, я ожидал и желал только одного: чтобы Аяя заснула, а проснулась уже пустой, без бремени внутри. Конечно, Арий догадался верно, я отравил Аяю. Я не могу уступить её никому, потому я и сделал это. Больше того – я отравил и Вералгу, и она встанет завтра уже не беременной, потому что её ребёнок – это тоже стена между мной и Аяей. Вот так я за ночь убил несколько невинных жизней. Я остался на мостике в эту ночь, и не знал даже, что Аяя не осталась ночевать в моей каюте, а вернулась в лазарет. Я просто не смог бы заснуть сегодня, а потому я остался здесь. Кто знал, что это моё решение в эту роковую ночь спасёт всех?..
      И я не знал ещё в те мгновения, когда увидел то, что почему-то не засекли наши радары, и какая удача, что я сидел в это время, повернувшись к окну…
Глава 4. Сложение сил
      Я проснулась так же неожиданно, как и заснула вчера и даже подумала, что Эрик приснился мне. «Вот до чего дошла я в распутстве» – подумала я, проснувшись и вспоминая, что было накануне. И ведь какой правдоподобный был сон, будто Эрик… я повернулась на спину, да, Эрик был рядом, он пришёл, чтобы… колени трогал… да-да, целовал колени, потом ладонями тёплыми касался… и…
       Но вспоминала и корила себя я недолго. Я почувствовала, что стены и пол, всё сооружение, которое все называли кораблём, а на деле это был город, новый город – убежище для людей, изгнанных с Земли, наш город, наш корабль содрогается.
       Я вскочила на ноги, бросилась к пульту, который связывает со всеми остальными, с Нисюрлилем. Но корабль качнулся, как давеча земля на Байкале, когда землетрясение разразилось под нашими ногами, и я упала, обнаружилось, что у меня кровотечение, то есть месячные, потому и живот болел и снилось непонятно, что… но никогда прежде у меня не болел при месячных живот… странно, но не так чтобы много об этом думать…
        Пришлось мыться, долго одеваться, за это время корабль затрясло, я едва не вылетела из душевой кабины, раздались сигналы тревоги, трещали какие-то предупреждения, кто-то кричал по селектору, сквозь шум воды было не разобрать. Всего-то несколько мгновений мне были необходимы, чтобы привести себя в порядок, а за это время разразился переполох, я не слышала ничего, и кроме тряски ничего не ощущала, потом погас нормальный свет, и замигали жёлтые и красные огни, с шумом захлопнулись пластиковые шторы на окнах. Вода выключилась сама собой, но я уже закончила и даже почти оделась, как…
        Невыносимо высокий визг и шум поднялись в моей голове, всё пространство будто сдавило, у меня потемнело в глазах, и я упала. Это длилось всего лишь краткий миг. Но после тряски и дрожи уже не стало, мы остановились будто. Снова раздался голос Нисюрлиля по радио для всех.
        – Внимание! Внимание, нас атаковали, и мы срочно покинули орбиту Земли. Осмотреть отсеки, о повреждениях сообщить немедленно. Мы прибыли в квадрат 24-46, выпустить разведывательные зонды. Если имеются пострадавшие, сообщить мне по селектору…
        Его голос дрожал немного, и через секунду я поняла отчего. В селекторе раздался его голос уже только для меня.
         – Аяя… Аяя… ты меня слышишь? Ты жива? Откликнись, Яй…
         Чтобы ответить, надо было нажать кнопку, и я поспешила к пластине на стене, которая и представляла собой это самый селектор.
          – Я жива, жива, Нисюр! Не бойся за меня…
          Но он не слышал меня. Что-то повредилось, судя по всему. Понимая это, Нисюрлиль продолжил говорить.
          – Ответьте все, кто может. Кто слышит, помогите Аяе. И… вообще собирайтесь на мостик. Все на мостик.
         Плохо дело, если он говорит таким голосом. Что случилось, почему всё так… похоже мы зря медлили, нас атаковали…
        Я выбралась, наконец, из палаты, двери распахнулись сами, отключилась электроника, управляющая ими. В коридоре пахло горелым пластиком, и висел неприятный едкий голубоватый дым. Все предвечные выбежали сюда. Не было только Вералги.
        – Где Вералга? – воскликнула я.
       Все начали крутить головами, Эрик первым кинулся к двери 7-7, и, выглянув через мгновение бледный и испуганный, позвал:
         – Скорее! Помогите, она не сможет сама идти!
       Огнь бросился к нему, Агори тоже. Дамэ подошёл ко мне, Рыба плакала, упав на пол, Арит жалась к Мировасору, Викол, побледнев, направился тоже к палате 7-7.
        – Ван сказал, надо на мостик, – сказал он. – Где это?
         В этот момент я заглянула в одну из палат, где лежал обычный пациент, хотела посмотреть, не нужна ли ему помощь, здесь было не так уж мало обычных пациентов, кроме нас… лучше бы я этого не делала. Он был мёртв и лежал навзничь, широко раскрыв глаза, и из его ушей, из носа еще стекала кровь, капала на пол, мне показалось, я слышу, как падают медленные тяжёлые капли…
       Тем временем Вералгу вынес из палаты Агори, что было довольно комично, потому что он был мал, а она – высокая крупная женщина, даже её пепельные волосы тащились сейчас за ними как шлейф. Но Агори не смущался, легко и ровно держал свою ношу перед собой.
        – Не велика тебе деушка-то? – усмехнулся Мировасор.
        – Не волнуйся, Агори может и весь энтот корабль поднять, ежли понадобится, – ответила за Агори Басыр не без гордой заносчивости, и в своей манере растягивать слова, даже теперь она не утратила её.
        – Чего зубоскалите, не видите, нехороша она? – ахнула Рыба, приблизившись.
        – Нормально уже всё, – ответил Эрик, немного бледный.
        Но в этот момент, мы услышали какой-то свист, корабль опять дрогнул, накреняясь и дрожа. А потом снова позвучало как перед предыдущим перемещением какой-то визг и шум, и снова я не удержалась на ногах. Все остальные тоже попадали. Басыр только стояла твёрдо и крутила головой.
         – Что же он… скачет-то?.. – растеряно проговорила она.
         А по всему кораблю снова раздался голос Нисюрлиля:
         – Все, кто слышит меня, все собирайтесь на мостике!
        Все поднимались, оборачиваясь по сторонам.
         – И где он, этот его мостик? – раздражённо проговорил Орсег.
         – Кто путеводитель смотрел? – откашливаясь, спросил Мировасор.
          – Я смотрел, но я… в этом дыму и… через трупы не найду, – ответил Эрик.
          – Трупы?
          Эрик кивнул на проём, ведущий в общий коридор. Оттуда высовывалась чья-то нога в ботинке…
         – Ш-што… с-смертные вс-се у-умерли? – дрожа, проговорила Рыба.
        Я решилась, наконец, сказать:
         – Идёмте, я знаю, где мостик.
         – Она знает! – почему-то воскликнул Арик.
        Я не разглядела его лица во все сгущающемся дыму и не поняла, показалось мне, что у него едкий голос, едва ли не визгливый. Я поспешила в коридор, что вёл из лазарета к общему коридору, а оттуда надо было на галерею, огибающую корабль на этом уровне, белые стены и пол – это семьдесят седьмой этаж, затем по лестнице, мостик на сотом, нам повезло, что не надо подниматься с первых уровней, оттуда, где были животные и многочисленные поля и плантации… лифты сейчас бесполезны, как и эскалаторы – всё отключилось, работали только аварийные генераторы…
        Множество мертвецов мы увидели по дороге, я не хотела думать о том, сколько их в каютах... Но попались и живые и даже не раненые, так что не все смертные погибли. Пока мы бежали, корабль ещё несколько раз перемещался, и всякий раз его обстреливали, мы все уже понимали, что происходит.
        – Почему нас атакуют снова и снова? – изумлялась Басыр, поднимаясь в очередной раз после очередной атаки. Вот этого никто не мог понять, но эта загадка в том числе, толкала нас идти.
       Скоро мы уже не одни бежали, вперёд и отпала необходимость, чтобы я показывала дорогу, потому что командор, как здесь называли Нисюрлиля, не уставая, повторял, чтобы все шли на мостик. В каком-то из коридоров мы поравнялись с Ариком. Он обернулся на меня и вдруг дёрнул за руку, мы сразу отделились от остальных предвечных, только смертные продолжали бежать мимо.
       – Я знаю всё! – сказал Огнь, растрёпанный, мокрый от пота, как все мы, но очень бледный, куда бледнее, остальных.
       – Что?
       Он встряхнул меня за плечи, толкнув к стене, краснея.
       – Не смей! Притворяться не смей! Дрянь ты… какая же ты… проклятая дрянь и… ш-шлюха! Ты… говорила мне… и теперь ты… с… конечно, здесь Ван всесилен как Бог… Даже сейчас мы слышим только его голос и идём на него, как на свет маяка! мы и все остальные. Но… Ты… ты… Как ты могла?! Ты?!.. ты… Проститутка! Отдаёшься тому, кто сильнее всех!?
        – Огнь, ты что?! – я попыталась оттолкнуть его, чувствуя, что он обезумел.
        – Убью! – заорал Огнь, срывая голос, перекрывая шум. – Я убью тебя! – И ударил кулаком в стену.
         Опять всё затряслось, опять свист, и удары, в корабль попадают заряды. Мы качнулись с Огнем и упали, я ударилась плечом о стену. Почему нас продолжают обстреливать, не понимаю…
      И снова свист, и мы упали, потому что всё качнулось и затряслось. На сколько Нисюрлилю хватит ещё сил, прежде чем нас расстреляют?..
         – Не думаю, что тебе стоит беспокоиться, скоро всех нас убьют, – сказала я, садясь на пол.
         Из носа потекла кровь, потому что я упала на этот раз неудачно, ударилась не только плечом о стену, но и лицом о плечо Огня. Вот и хорошо, буду уродиной с разбитым носом ходить, все разлюбят мгновенно…
       Но не тут-то было, Огнь обернулся на меня, увидел кровь и сразу изменился в лице, бледнея, и взялся помогать.
        – Отстань ты, Ар! – разозлилась я. – Только убить хотел, а снова…
        Но он не послушал, приложил к моему лицу платок, платок у него, потом оказалось, что в комбинезоны вложены платки, это я по карманам не шарила и не нашла.
        – Подожди… вот вылечу, потом убью.
        – Не трудись. Так убивай… – я оттолкнула его руки.
        Он бросил платок мне в лицо:
         – Да и чёрт с тобой! Пусть твой рыжий Ван тебя теперь холит! – и поднялся на ноги.
         – Вот и договорились…
        Но он не успокоился, дёрнул меня за руку, поднимая на ноги. Я всё же прижала платок к лицу.
        – Не смей! Ты… этого не смей! – прорычал он. – Ты…
       Вдруг перед нами вырос Эрик, обеспокоено оглядел обоих.
        – Что тут у вас?
        – Ничего. Что принёсся, беги вон… на мостик! – огрызнулся Арик. – Все бегут, как бандерлоги к Каа.
       Эрик побелел.
         – Ты… что… ты, что с ней сделал? – он схватил Арика на плечо, но тот вырвался, зло оттолкнув его, треснула ткань и стало видно Ариково плечо, на нём надулись мышцы, кожа блестела от пота... и как я успела разглядеть так много?
        – Ничего я не делал с этой шлюхой! – взревел Огнь.
        – Что? – скривился Эрик. – Взбесился? Самое время.
        – Пошёл ты!
        – Это ты иди! Не нравятся шлюхи, сиди один с кулаками!.. Вот дурак-то! Господи, и за что мне брат-дурак?!
        На это Огнь бросился на него, корабль опять содрогнулся, полетели искры, и было уже непонятно, это опять из-за зарядов, что попадают в нас или потому что байкальцы сцепились. Я бросилась к ним, презрев правило не вмешиваться в драку, повисла на Арике, крича:
       – Перестаньте!
      Но он отбросил меня, как шавку, лишь махнув рукой, и я, отлетев не меньше метра, сильно ударилась о стену, неудачно попав на ребро переборки, где отпускались двери. Удар лишил меня дыхания, от боли потемнело в глазах. Я только слышала, как Эрик заорал на брата:
        – Ты что?! Что делаешь, бесноватый, а? Вот… дурак-то… пучеглазый?!
       Я почувствовала его руки на себе, он почти не касался, от ладоней шло тепло.
        – Ты…
        – Ч-что… там? – дрогнув, прошептал Огнь.
        – Убью, дубина! – рявкнул Эрик, замахнувшись на него. – Что сделал-то?.. Ты… черт, ребра сломал… полдюйма и проткнули бы сердце… за Завесу мне пришлось бы сейчас? Где она, та Завеса, если мы скачем в пространстве…
        – Завеса всегда при нас… – прошелестел Арик.
        – У-у-у! Замолкни, дурак… вот дурак-то… философ засратый!
        – Ну хватит… помоги ей…
        – Какая же ты сволочь… – отозвался Эрик тихо. – Господи, что ж мне такая сволочь досталась в братья? Нет бы добрый человек, а мне эта сволочь...
        Из его рук меня наполнило тепло, боль сразу отпустила, воздух потёк в грудь, красный туман в голове и перед глазами стал рассеиваться, я начала видеть, только сердце ещё колотилось быстро и мелко, и страшно захотелось спать...
        – Не надо… ребята… не деритесь, умоляю… – прошептала я, поднимаясь, и чувствуя себя как пьяная.
        – Боже… всё ты… – поговорил Эрик, протягивая ко мне руки, чтобы поднять. – Идти сможешь?
       – Д-да… – сказала я, вставая с его помощью.
       – Идём? – Эрик заглядывал мне в лицо.
       – Д-да-да… – кивнула я и ощутила привкус крови во рту. Я сплюнула в платок, так и есть, конечно, кровотечения уже нет, но то, что натекло…
       Мимо пробегали люди, к счастью, в живых осталось довольно много людей. И мы тоже побежали, потому что корабль опять ударило. Где-то раздались сирены, шипело пламя, но его не тушили, бежали вперёд.
        – Надо потушить, нельзя… чтобы горело… задохнёмся в дыму… – проговорила я, чувствуя, какой едкий дым стелется по полу, заполняя коридоры.
       Меня будто услышала система пожаротушения, и вырвались струи из потолка и стен, очаги пламени быстро погасли, выключилась и вода, реагируя на пламя. Но мы намокли, и стало очень скользко, я поскользнулась, и упала, вот не везёт сегодня… Арик подскочил помочь, но Эр оттолкнул его.
        – Не трогай её! – и поднял меня, обнимая. – Ещё тронешь, убью тебя!
        – Щас убей! – заорал Огнь.
        – И убью, урод! Руки заняты…
        – Ну хватит! – взмолилась я.
        Эрик глянул мне в лицо и взял за руку, и мы побежали снова. Боль и слабость таяли, пока Эрик держал меня за руку. Я не помню, как мы добежали. Ниже уровня мостика был огромный зал для собраний, сюда и набились люди, Нисюрлиля не было.
        – Нам надо к нему, на мостик, – сказала я.
        – К мужу своему спешишь? – прошипел Огнь.
        – Да заткнись ты! – Эрик стал проталкиваться к лесенке, ведущей на мостик. Люди ругались и шипели: «Куда вы лезете?!», но потом кто-то узнал меня и сказал громко:
        – Пропустите жену командора!
        Эрик побледнел, услышав эти слова, обернулся на меня на миг, но все расступились, пропуская нас. Мы дошли до лестницы, поднялись, спеша, здесь было обширное помещение, все предвечные, и много тех, кто, я уже знаю, руководит подразделениями, Нисюрлиль представлял мне их, когда мы обходили его корабль. Он сразу увидел меня, и лицо его просветлело, он поднялся с кресла и извинился, прервав кого-то из говоривших, сказал, повысив голос:
        – Аяя… иди сюда. Товарищи, пропустите мою жену.
        Эрик отпустил мою руку, а Ар прошипел под нос:
        – Ну… сука. Ох, и сука ты…
        Я оглянулась на него, а Эрик прорычал ему еле слышно:
        – Я придушу тебя сейчас, заткнись!
        – Оба замолчите! – тихо рыкнул на них Викол, стоявший рядом у стены, сразу у входа. – Он – командор и она его жена, никто этого не оспаривал. Иди, Аяя, я угомоню их.
       Но я и так уже продвинулась через ряды вперёд, надеясь, что гадкую перебранку никто не слышал за шумом происходящего. Но Вералга, сидевшая у прохода, очень бледная и вся мокрая от пота, хотя бежать ей в отличие от нас не пришлось, обернулась:
        – Успела подсуетиться, шлюха портовая!
       Что же это такое, когда кончится этот поток брани? Я не стала даже смотреть на неё. Мне доставало взглядов всех, кто был здесь, это около сотни человек и все предвечные. Нисюрлиль подал мне руку, чтобы я взошла на подиум, где было его кресло и многочисленные пульты управления, за спиной – обширное окно, то есть иллюминатор, сейчас единственный на корабле, не забранный защитными ставнями, и в нём чернота, и ни Луны, ни Солнца, ни Земли. Нисюрлиль кивнул мне на своё кресло, а сам остался стоять, возвышаясь над всеми. А те, кто заведовал отсеками, продолжили докладывать то, что знали.
       Оказалось, что селекторная связь не работает, потому что перебито много кабелей, вышла из строя система охлаждения, нагрева, электростанция…
        – Но я, думаю, это можно починить всё… как только…
        В нас снова ударился снаряд, я вдруг увидела какие-то аппараты вокруг корабля, полетели мелкие выстрелы, разбивающиеся внизу об обшивку, один приблизился к окну.
      – Простите, друзья… – проговорил Нисюрлиль.
      И снова в наших головах засвистело и загудело, застилая взор невыносимым шумом. И моего носа снова пошла кровь, я вообще вся в крови, хорошо, что догадалась надеть чёрный комбинезон, иначе выглядела бы сейчас как отбивная здесь в командорском кресле, и так все глаза таращат…
        Когда всё прекратилось, аппаратов перед иллюминатором не было. Я отвернулась к окну и решила попытаться очистить лицо от крови, чтобы не пугать собравшихся своим видом, хотя многие выглядели тоже не лучшим образом: взлохмаченные и окровавленные, с ободранными лицами, прорванными и перепачканными комбинезонами разных цветов. Только Нисюрлиль был чистым и в первозданно чистой белой одежде. Я знаю, отчего – он пошёл на мостик вечером, а я отправилась в свою палату, потому что с вечера чувствовала себя плохо, он не возражал, поэтому и пошёл сюда... И теперь он выглядел среди нас, как настоящий Бог среди грязного и ободранного сброда. Только выступивший пот на лбу, да вздувшиеся вены на висках показывали, что перед нами человек. Он стоял, опираясь руками о стол, он единственный, кто не падал и не качался при перемещениях.
        – Простите, что… Это единственное, что позволяет «сдуть» их атаку на время.
        – Почему они перемещаются с нами? – спросила Басыр. Её волосы растрепались и спускались теперь ниже талии, она подобрала конец косы и стала быстро перебирать пряди, намереваясь переплести их. И я, наверное, выгляжу так же, со своими волосами, резинка сползла с «хвоста», только на её голубом комбинезоне видна грязь, чья-то кровь, и у самой поцарапан лоб. Она сейчас не выглядела такой спокойной как обычно, похожей на кошку, глядевшую на всех, сквозь узкие щели глаз, даже глаза её сейчас оказались удивительно большими, под длинными веками, уходящими к вискам.
        Командор посмотрел на неё и выпрямился.
        – Они увязались за нами при первом перемещении, их затянуло в воронку, и теперь они станут следовать за нами, пока не кончатся заряды в их аккумуляторах или топливо, мы не знаем, на чём летают все эти дроны. И обстреливать будут, пока не кончатся снаряды, – сказал он.
        – Это термоядерные ракеты, – сказал кто-то из угла.
        – Именно, поэтому они и приносят такой значительный ущерб, – сказал Нисюрлиль, который сейчас был настоящий командор, а не золотоволосый юноша, которого я когда-то прозвала Нисюрлилем, потому что он прошёл посвящение на Нормандском острове.
        – Но ты не можешь включить защиту? – спросил Арий. – Не может не быть здесь щита!
        – Либо защита, либо перемещение, пришлось выбрать,– ответил командор.
        – Неверный выбор! – сказал Огнь.
        Нисюрлиль остался спокоен.
        – Возможно, но предугадать воронки я не мог. Этого не было прежде.
        – Прежде? Прежде ты не перемещал предметов размером с город!
        Командор продолжал говорить невозмутимо:
        –  Верно… Но в любом случае, имеем то, что есть: щит уже поздно включать, дроны теперь внутри нашего периметра, слишком близко, если мы активируем щит, они окажутся под ним и действие их зарядов усилится…
        – …многократно… – закончил за него Арий.
       Огнь смотрел на командора, прожигая пространство.
        – Ты… у тебя есть наши материалы? Наши разработки?
        – Есть, конечно. Ты не видишь, весь корабль построен так, будто мы его проектировали вместе, – ответил за командора Агори.
       Командор поднял ладонь, призывая к молчанию, и сказал:
        – Минуту, друзья, продолжим совещание в узком кругу.
        А потом обвёл зал взглядом и сказал всем:
         – Товарищи, все, кто не считает себя предвечным, прошу вас оставить меня с моими друзьями, спуститесь пока в зал совещаний к остальным, заодно соберите сведения, которых мы ещё не знаем, и о погибших и пострадавших отдельно. Если где-то в отсеках нужно немедленное вмешательство или ремонт, отправьте бригады. А мы здесь сейчас решим, как нам всем спастись.
       Люди, кто сидел, стали подниматься с мест и потянулись к выходу. В нас снова ударили снаряды, сотрясая корабль, и снова пришлось переноситься, от этого кое-кто уже застонал, сжимая голову…
       Наконец все вышли, остались только двенадцать предвечных, которые стали рассаживаться по освободившимся местам в кресла, теперь зал был почти пуст. Я услышала, как заработала вентиляция, Нисюрлиль включил на полную мощность, здесь и правда было очень душно.
        – Очень рад видать вас всех здоровыми и невредимыми, – сказал Нисюрлиль и даже улыбнулся.
        – Может быть, эта женщина сядет вместе со всеми и прекратит изображать здесь царицу? – выкрикнула Вералга.
         Я подалась было вперёд, чтобы встать, действительно, это кресло командора, не моё. Но Нисюрлиль, положил руку мне на плечо, останавливая меня.
        – Моя жена будет там, где я, – твёрдо сказал он.
        – Твоя жена?! – почти истерически захохотала Вералга. – Да тут меньше тех, кому она не жена!
         – Вера… – тихо проговорила Басыр, севшая возле своей подруги и мужа.
         – Да плевать! Какая она жена? Эта шлюха? Ложится под каждого, кому приспеет охота! А он… Это я – твоя жена! И беременна от тебя! Все слышат?! Ты, тварь, слышишь хорошо? Ты думаешь, он помнил тебя? И не думал, полмира шлюх как ты, осеменил, блудодей!.. А тут, конечно, перед всеми этими людишками ему выгодно представить тебя женой! Небось, перед всем этим теперешним миром показал?!.. что, так и было?! – она захохотала истерично.
        – Быть может, ваши постельные дела вы обсудите когда-нибудь позже, когда нам всем не будет грозить смерть? – строго проговорил Викол грозным и слышным везде голосом, раскатившимся как гром.
        – Конечно, – тоже очень спокойно сказал командор. – Только одно слово ещё, председатель. Если кто-то ещё вслух или шепотом скажет об Аяе хотя бы одно бранное слово, останется безо рта навсегда. Расклеивать как в прошлый раз и предупреждать не буду.
        – Ах ты… подлец! – Вералга, кинулась было вперёд, но Басыр остановила её, да и сама Вералга, качнувшись, упала снова в кресло. Вот почему она так выглядит и чувствует, она беременная… Эх, Нисюрлиль… все мы здесь…
         – Меня можешь обзывать, как хочешь, – ответил Нисюрлиль. – Даже перед людишками, они решат, что ты помешанная и всё.
        – Ах, подлец… – заплакала Вералга, облокотившись на обнявшую её Басыр.
        – Хватит, Ван! – сказал Мировасор. – Я понимаю, как тебе должно быть приятно, что женщины рвут друг другу глотки из-за тебя, особенно такие, как эти две, но мы висим на волоске, быть может, обсудим спасение?
        – Волосок весьма надорван, – сказал Огнь.
       Он сидел дальше всех, сразу у входа, немного развалясь, что не очень вязалось с его потрёпанным видом, взмокшими распущенными волосами, висевшими сосульками.
        – Что ты хочешь сказать? – спросил Агори, обернувшись.
        – Ты знаешь, – сказал ему Арик. – Я не считал, но количество снарядов, выпущенное в нас, приближается к ста, а значит, у нас в запасе осталось не больше десяти, чтобы корабль вообще остался существовать.
        – Термоядерное напряжение… – догадалась я.
         Мы вчетвером, точнее, втроём, потому что Викол был скорее нашей информационной базой и бесценной службой, но больше Арик и Агори прицельно занимались термоядерными реакциями. Когда это направление расцвело у людей, они даже отправились работать в лучшие университеты по всему миру, по очереди, по двадцать лет в Курчатовском, потом в Америку, потом опять по кругу. Арий хотел даже построить реактор у нас на Байкале, но мы все воспротивились, хотя он утверждал, что это безопасно, всем миром его остановили, но энтузиазм он не утратил и продолжил изучение. И мне он рассказывал, что самый прочный металл или композит может выдерживать бомбардировку ядерными зарядами не беспредельно.
         – В конце концов, материал, все его молекулы начнут работать на распад, и тогда цепную реакцию разрушения будет не остановить, можно даже больше не обстреливать. Только довести количество распадающихся молекул в материале до критического, и сам объект превратиться в термоядерную бомбу, – вот, что тогда сказал мне Арик. И сейчас я вспомнила об этом.
         – Да-да, моя радость! – радостно усмехнулся, даже осклабился Огнь на мои слова. – Именно так, моя девочка! Умница! Как приятно иметь умных любовниц, а, верно? Очень умных и чрезвычайно хитрых... Ты воровала наши открытия для него, для этого своего… мужа? Очень благородно… Что ж ты, командор? Хотя бы внимательно изучил их!
       И он наклонил голову к плечу, нахально покачивая ногой, задранной высоко на колено, штанина зелёного комбинезона была ободрана и в брызгах чьей-то крови, но это его не смущало, он покачивал ботинком, тоже запятнанным кровью с полным видом беззаботности, будто мы ведём дискуссию в школьной лаборатории.
        – Никто не воровал… – немного смущённо сказал Нисюрлиль. – Если бы я мог, я все восемь веков работал бы рядом с вами.
        – Кто ж тебе не давал, сердешный? – хмыкнул Агори. – Или опять баб приплетёшь, которые все о тебе мечтают, о великом командоре?
         – Ещё бы, сама Богиня Красоты на его троне, вон, – сверкнул злой ухмылкой Орсег, впервые за день подавший голос.
         – Было, кому помешать, – ответил за Нисюрлиля Викол, и я поняла, что он как всегда знает гораздо больше, чем говорит, настоящий информационный кладезь...
         – Но сейчас это не важно, что было. Важно, что нам делать? – сказал Мировасор.
        И тут меня пронзила идея. Я подалась вперёд, вид у меня, чумазой и подбитой, должно быть, комичный, но я не смущалась этим, важно не медлить. У нас за спинами в иллюминаторе снова показались дроны…
        – А если нам совершить не одинарное, а двойное перемещение? То есть двойной прыжок за раз? – сказала я.
         Нисюрлиль обернулся на меня, светлый луч, как улыбка, но ещё светлее и ярче пролетел по его лицу, значит, я права, значит, это может помочь. Но не все были согласны со мной.
         – Ты соображаешь, сколько это надо Силы? – воскликнула Вералга. – Да он помрёт! Никакое сердце, ни мозг не выдержит, это же… что ты молчишь, Ван?! Или ради этой… ради неё и сдохнуть рад?
         – Сложение Сил поможет, – сказал Нисюрлиль, снова обернувшись к остальным.
         – Что?! – скривилась Вералга. – Ты хочешь, чтобы мы… чтобы я… ради неё… ради того, чтобы ты с ней… чтобы я рисковала собой и ребёнком? Твоим ребёнком? Или тебе безразлично? Тебе всё равно, что его не будет, лишь бы эта… лишь бы…
        – Ты не беременна уже, Вералга, – неожиданно сказал Эрик.
        – Что? Тебе откуда знать? – воскликнула Басыр, обернувшись на него.
        – Басыр, милая, ты же знаешь, если я говорю, значит, так и есть, – усмехнувшись, ответил Эрик.
        Басыр смутилась немного и отвернулась от него, но обнимать Вералгу не перестала. Сама Вералга вывернулась и закричала снова, прожигая меня глазами:
        – Да так и есть! Уже нет ребёнка! – мне показалось её вот-вот разорвёт от ненависти, и что с ней стало, когда-то она была добра ко мне… Но она продолжила бросать в меня свои злые слова: – Но ты не радуйся! Ты… У нас с Ваном было столько детей, сколько тебе никогда не родить, хоть бы ты каждый год котилась, лентяйка!
       – Хватит! – вскричал Нисюрлиль, ударив по столу, гул волной прошёл по столешнице.
       – Хватит спорить и брызгать слюной… Ван, я согласна сложить с твоей свою Силу, – сказала Басыр.
       Дроны развернулись, и корабль сотрясло от взрыва. Я обернулась, теперь они, похоже, начали стрелять согласованно, одновременно, то есть каждый заряд сразу вдвойне… Господи…
        – Я тоже… я рад сложить с твоей мою Силу, хотя моя стихия – вода, но моей Силы немало, – сказал Орсег.
        Нисюрлиль вдохнул и сказал под звуки и сотрясение от нового взрыва.
        – Этого мало, друзья, нужны все. Все мы.
        Мировасор поднялся.
        – Всё ясно… как из-за Завесы выводили Аяю… Но я не думаю, что нужно ещё что-то обсуждать, по-моему времени мало…
        – Времени вообще нет, ещё пара зарядов и нам конец – сказал Арий, тоже поднявшись. К чёрту согласия, все  в центр!
         – А люди? Смертные, они выдержат? И так много погибло… – проговорил Дамэ, бледнея.
        На него обернулись, но никто не ответил. Сейчас не время было рассуждать, снова ударился снаряд о борт, сотрясая корабль.
         – Постойте… – проговорила Вералга, очевидно, полностью сдавшись – У нас трое не обладают Силой…
        – Они резервуары, наполненные Силой Аяи, достанет и этого, – сказал Мировасор, спеша на середину мостика.
        – Но они могут погибнуть, истощившись… – проговорила Вералга снова.
        – Давайте подумаем, как не погибнуть всем! – сказал Дамэ и дал руку Рыбе, сидевшей рядом с ним.
        Я поднялась, Нисюрлиль подал мне руку, мы спустились в середину. В самой середине мостика перед столом с пультами было свободное пространство, здесь мы и встали в немного кривой круг. Я чувствовала, как по моим ногам течёт кровь, почему такое сильное кровотечение?.. О чём я думаю, когда мы в миге от смерти?
         – Возьмитесь за руки все, – сказал Нисюрлиль, сжимая мою ладонь. – Не бойтесь, или погибнем все или все будем спасены.
        Вторую руку мне сжал Викол. Не успели мы сомкнуть круг, как он будто закружился, и лица, и всё, что было перед глазами, завертелось, сливаясь с невыносимым звуком, то ли свистом, то ли визгом в моей голове, я снова почувствовала вкус крови во рту, и по лицу потекла кровь, заливая губы, из носа?.. Что… я умерла?..
Глава 5. Яркая звезда
       Корабль стоял, не содрогаясь больше, в иллюминатор лился какой-то очень яркий зеленоватый свет, заливая всё помещение мостика. Я приподнялся, оглядываясь, все наши валялись на полу, Эрик возле меня, живой, он почёсывал в затылке, поворачиваясь, чтобы встать.
         – Чёрт… – простонал он, его вывернуло тут же на светлый, но уже порядком заляпанный ковёр. Живой – это главное…
        Аяя лежала около Вана, упавшего навзничь, она лежала на боку, но как-то нехорошо, мне было не видно лица, но показалось, что она не дышит. Я вскочил на ноги, но тут же, качнувшись, упал на колено, сильно кружилась от слабости голова. Я добрался к Аяе. Она дышала, но из носа и рта обильно шла кровь, к тому же вокруг неё на полу росла кровавая лужа... выкидыш был и теперь… что, все травмы вернулись?
       – Огнь… Огни-ик… ты…ты живой… живой… ты прости меня… ну… за всё… плохо я… поступила… – едва слышно проговорила она, и кровь запузырилась у неё на губах, она сморщилась, сплюнув, и чуть приподняла голову. – Гадость… какая…
        Она попыталась вытереть рот, приподнявшись, но вдруг побелела и потеряла сознание.
        – Эр! – в ужасе позвал я. – Эрик! Скорее, помоги ей!
       Эрик понял без объяснений, поднялся, но, так же как и я, едва не упал. Его опять вырвало.
        – Ох… щас… – пытаясь отдышаться, произнёс он, согнувшись пополам. – Сейчас-сейчас…
       Упав на колени, он снова поддался приступу рвоты.
        – Похоже, травмы, что… ну… что были, все открылись снова, – говорил я, чувствуя себя студентом, докладывающим профессору, но Эрик не профессор, он – Бог и только он способен помочь сейчас. – И… кровотечение… она… ох, Эр, в крови вся.
         – Отойди, диагност… то же мне… – прошипел Эрик через силу. – Меня от… запаха крови… мутит… ох, Боже…
       Наконец, Эрик поднялся, но не на ноги, а на четвереньки, и подполз так к Аяе.
        – Да-да… так и есть… Сейчас, Ар… голову ей поверни, кровь заливает лёгкие, захлебнётся, как начнёт дышать…
        «Начнёт дышать»… Боже, так она не дышит…
       К нам подошёл Дамэ, очень бледный, тоже качаясь. Опустился рядом. Аяя закашляла, приходя в себя, разбрызгивая кровь.
        – Всё нормально, – проговорил Эрик, садясь на пол. – Всё цело… кровь вытечет пусть, не мешайте. Не давайте на спину повернуться…
        – Кровь… в крови у неё яд… – тихо и удивлённо проговорил Дамэ, наклонившись над Аяей.
        – Что?! – мы посмотрели на него.
        – Яд в крови. Вы не чувствуете? – Дамэ посмотрел на нас. – Я… блокатор прогестерона и ещё… стимулятор простагландина. Это двойное лекарство. Доза только… слишком большая, словно хотели наверняка… беременная была?.. вон, что… Что вы смотрите?
        – Ты… разбираешься?!
        – Так, а что я с Рыбой столько лет вместе за лекарским делом? И стол аптекарский, поди, разбираться начнет, – криво усмехнулся Дамэ.
        – Но… это я понимаю, но как ты понял?
        – Так… запах… ее кровь пахнет, вы не чувствуете?
        Мы посмотрели друг на друга, потом на него.
        – Ни чё се… анализатор, – усмехнулся Эрик, поведя ладонью по лицу. – Хорошо, я не чувствую… уж помер бы…
        – А ты как думал, он же слышит и видит всё, ну и запахи само собой…
        – У Вералги, кстати, то же в крови. И она отравлена. Обе… так Аяя была беременна?
        – Ты, Дамэ… потише. Никто не знал и ты теперь не знаешь, не говори ей, Аяе, – тихо сказал я, наклонившись к бесу.
        – Я… понял. Но… кто отравил их?
        – Это расследуем. Сейчас неважно.
        Я обернулся по сторонам. Арит и Мировасор, уже сидели, оглядывая друг друга, Вералга даже в кресло села, Басыр хлопала по щекам Агори, он очнулся. Викол только лежал, не двигаясь, даже Ван уже тёр лицо рукой. Я подошёл к Виколу, слабость ещё большая в ногах, но уже немного лучше. Викол, похоже, ударился головой. Я позвал Эрика.
       – Ты издеваешься? – простонал Эр, но подошёл.
       Через мгновение и Викол сел, прислоняясь к стене спиной.
        – Стало быть, все живые, – проговорил Мировасор, оглядывая мостик. – И где мы?
        Ван оглядевшись, первым делом нагнулся над Аяей.
         – Не трогай, командор, – сказал Дамэ, придерживавший её голову. – Эрбин сказал, пока так подержать.
       Ван коротко глянул на Эрика, и, очевидно, решив, что словам Дамэ можно доверять, почти не касаясь, погладил Аяю по плечу, поднялся на ноги. У него тоже пошла носом кровь, но он зажал ноздрю пальцами и, глянув на мгновение в иллюминатор, наклонился над экранами на пультах, оценивая координаты.
        А в иллюминаторе было на что смотреть, все через несколько мгновений это поняли и смотрели теперь, вытянувшись, на сияющее огромное ослепительно яркое бело-голубое солнце, несколько планет, усеянных кратерами, похожих на Луну. И никаких дронов.
        – Что… удалось нам, а? – радостно возвестил Орсег. – А, ребят? И живы мы? Только… Аяя что-то… что с ней?
         – За всё надо платить, – сказала Вералга. – А то… слишком много одной. Лаптем не ухлебаешь…
         В этот момент я подумал, что отравить Аяю могла только она. Ребёнок от Вана, который отказался от неё при всех, ей не нужен, но заодно отомстила и Аяе. Но как она могла узнать, что Аяя беременна?.. но кто знает, чем наделил теперь Вералгу её Покровитель? Отдаваться Сатане стоит дорого, но пока ты Ему нужен, он одаривает щедро…
         – Не стоит злобствовать в новом мире, – сказал Викол негромко.
         – А ты прилип к её юбке, она тебя сколько, раза четыре в год подпускает, раз в сезон? Али токмо по весне? – криво усмехаясь, проговорила Вералга.
        – Хватит! Я, кажется, говорил уже! – пророкотал Ван, хотя обычно у него не такой низкий и зычный голос.
         – И что? Что ты сделаешь мне? Я же не назвала шлюху шлюхой! – показывая мелкие белые зубки, рассмеялась Вералга.
        И вдруг у неё попал рот. Мы видели уже это, очень давно, ещё в Нормандии, и тогда это было пугающее свидетельство силы новообращённого Вана, теперь же показалось справедливым наказанием, всем надоели крики Вералги, которая вела себя хуже глупой макаки. Кроме рта у неё попал и голос, она не могла теперь даже мычать, только молча махала руками.
         – Успокойте кто-нибудь женщину, – сказал Ван.
         – Не надо так, – с укором сказал Викол, он подошёл к Вералге, обнял её, заметавшуюся по мостику. – Эта женщина была тебе верной подругой многие сотни лет. И делала тебя счастливым…
        Ван разогнулся, как от удара, кровь уже не шла, но на груди алело несколько капель, как ордена на его красивом белом комбинезоне, будто нарочно командором глядит, один из нас чистый и гладкий.
         – Я не просил её делать меня счастливым. Её не просил, – сказал он, бледнея от гнева. – Не просил помимо моей воли дарить мне странное счастье. Она разлучила меня с женой на все эти сотни лет, она превратила мою жизнь в тюремное заключение, когда я должен был изыскивать средства вырваться из-под её гнёта…
        – Ну ничё… изобретательности зато набрался, – ухмыльнулся Агори, маленький и быстроглазый, чем погасил излишний пыл и даже героическое пламя выпада Вана. И тоже вытер окровавленный нос.
        – Ну да… не ты, так каюк нам на Земле-то… – проговорил Эрик, закрывая глаза, он обессилено прислонился к стене, сидя на полу.
        – Всякое угнетение вызывает сопротивление и, как следствие, работу мысли, – сказал я, садясь рядом с братом. – Ты вон, что наизобретал, прям гений какой-то.
       Я наклонился к Эрику, и спросил тихо:
        – Ты как, Эр?
        – Иди к чёрту, Ар… дай… подремать, пока тут болтовня… чёрт…
        У него тоже потекла из носа кровь. Похоже, это какое-то общее явление… Но, коли ругается, значит, всё не так плохо.
        Ван, между тем, закончил разговор о Вералге и своей погубленной из-за неё жизни, потому что и Вералга, безмолвно плача, прислонилась к Виколу, которого только что оскорбляла. Ван проговорил мрачно:
        – Вот, что хочу сказать… я не знаю, где мы, дорогие мои друзья, предвечные. Очевидно, что наши навигаторы зависли или вообще сломаны. Но…
        – То есть… где мы?
        Ван пожал плечами.
         – Выясним, думаю. Но пока я не знаю этого.
         – Надеюсь, не в параллельной вселенной, – сказал Агори, обращаясь больше к Басыр, она засмеялась, обняв его голову, и даже поцеловала. Вот счастливая пара. И Вералга и Викол были такой парой, пока Вералгу не обольстил Сатана. Ох, Он ловит нас ловко в минуты сомнений и слабости…
        – Люди живы там, – сказал Дамэ, обращаясь ко всем, Рыба подсела к нему, взяла Аяину голову к себе на колени, кровь у Аяи больше не шла, она, кажется, уснула. – Правда… не все. Но живых много.
        Мы все посмотрели в сторону дверей. Ясно, что теперь надо вначале понять, что с нашим ковчегом, что с теми, кто на его борту, и где мы, конечно, а уж после решать, что делать. Сможем ли мы выполнить нашу миссию, как задумывали или придётся разработать новый план.
        Мы открыли двери с мостика в совещательный зал. Действительно, было много мёртвых, они беспорядочно лежали на полу, в креслах, мужчины и женщины разного возраста, на корабле были люди от восемнадцати и старше, границ возраста не было, кое-кто из молодых погиб и многие старики были живы, так что Ван не прогадал, набирая всех желающих в команду. Были и раненые, кое-кому помог Эрик, но вскоре он потерял сознание. На этом я сказал.
         – Не трогайте его больше, двое суток не меньше, иначе он умрёт.
         Предвечные посмотрели на меня, спорить не стали.
          – Пострадавших и раненых надо переместить в лазарет. Медики-то живы, есть, кому оказать помощь? А то мы готовы. Да, Рыба, Дамэ? – сказал я.
         Раненых начали поднимать, уводить, уносить. Подняли Эрика.
        – Его отнесите в каюту, ему нечего делать в лазарете, он не болен и не ранен, ему нужен покой, – сказал я. – Где его каюта, Ван? Или нам не предполагалось в каюты переезжать?
        – Не держи меня за монстра, – сказал Ван. – 96-4, несите. Твоя рядом, кстати.
        – Благодарю, – сказал я.
        – Не за что.
        – Где Аяина каюта?
       Ван посмотрел на меня.
        – Ты не понял, Арий? Аяя – моя жена, её каюта, это каюта командора.
        – Тогда Аяю в лазарет.
        – Какого чёрта… – зашипел Ван, наклоняясь вперёд. – Эрбин сказал, она здорова.
       Я подошёл к нему почти вплотную и сказал очень тихо:
        – Эрбин сказал, она цела, но она совсем не здорова. Вчера ещё она была беременна. Дамэ сказал, что её отравили, чтобы она скинула. Так что она совсем не здорова.
        Ван отшатнулся, пропуская меня вслед за Аяей. Потом сказал в спину:
        – Погодите. Я отнесу в лазарет. По лестницам почти тридцать этажей… чего сюда не прилетели? Через шахты для секвойи – они тянутся чрез весь корабль…
        Он взял Аяю на руки и пропал. А когда вернулся уже без неё, взглянул на меня, ожидая ответ на свой вопрос.
        – Шахты? Кто знал по эти шахты? – спросил я.
        – Аяя знала. Но вы… вы же из лазарета. Направо пошли от изолятора? Свернули бы налево, вышли бы к галереям, они идут вокруг шахт для секвой.
        – Умный, да?! – разозлился я. – Мы из горящего дома бежали, где всюду валялись трупы. К тому же, ну мы бы с ней долетели, а остальные? Если ты такой прозорливый, что к нам туда не переместился и не перенёс всех?
         Ван задал подбородок, усмехнулся.
        – Я – командор, Арий, я не могу покидать мостик.
        Я долго с ненавистью разглядывал его лицо, его светлые глаза посверкивали таким же чувством ко мне.
        – Я ещё убью тебя, – сказал я так, чтобы слышал только он.
        – Угу, – он весело кивнул. – Или я тебя.
       С тем я и ушёл. По дороге я не думал больше о нём, я думал о том, что надо получше узнать устройство этого корабля, «шахты для секвой», действительно, что по лестницам бегать, пока теперь лифты да эскалаторы отремонтируют…
   
        Но всё отремонтировали довольно быстро. Когда я очнулся через трое суток в каюте, похожей на номер роскошного отеля, то работал уже и водопровод, и электричество и даже селектор. На подушке возле меня лежал листок бумаги, записка, она прилипла мне ко лбу, когда я встал, чувствуя, что мой мочевой пузырь сейчас лопнет. Календарь показывал тридцатое июля, значит прошло три дня. В записке Ариковым почерком было написано: «Я в лазарете, помогаю медикам». Ну и помогай, подумалось мне, потом я устыдился и, приняв душ, оделся и вышел в коридор. Куда идти… Да, я ведь изучал схему этого корабля и довольно подробно, за столько дней в этом дурацком изоляторе я просмотрел её раз двадцать, но надо было ходить по всем этим переходам, и смотреть, ходить и смотреть…
        Поэтому я остановился в нерешительности. В дальнем конце коридора я заметил движение, кто-то прошёл мимо. Интересно, много людей погибло?..
        Оказалось, я вышел верно, сразу попал к лифту, а возле него висела подобная схема корабля со всеми указателями. Позднее оказалось, что такие схемы висят на каждом шагу. Так что до лазарета я добрался быстро. Здесь я застал каких-то в белых халатах, несколько были мне знакомы, потому что приходили обследовать меня, несколько дней назад, когда я был пациентом. Я поздоровался и спросил, где Арик.
        – Вы… вы же – Эрбин? – просиял лицом какой-то белёсый старикашка, вставая мне навстречу. – Сингайл.
        – Да-да, Сингайл Лёд, если угодно, – сказал я, злясь, потому что Арик, очевидно уже им тут что-то напел по меня.
        Но, оказалось, «напел» не Арик, а Рыба, но это я узнал немного позднее. А сейчас старикашка продолжил расшаркиваться.
         – Я – профессор Филдинг, – сказал он. – Правда… университета теперь никакого нет, но…
         – Ничего профессор Филдинг, построятся новые университеты, – сказал я, желая завершить болтовню. – Вы проведите меня к вашим пациентам. Много здесь людей?
        – Не-е… немного. Двадцать человек… трое тяжёлых, один… ну, безнадёжный, множественные повреждения, но господин Галалий Огнь сказал, не отключать его от системы жизнеобеспечения, пока вы не скомандуете.
        – Галалий… хорошо. Ведите к этому, тяжёлому. Где же сам Галалий? – спросил я.
        – Да он… знаете, в обморок упал тут, сорок часов без перерыва работал, а потом и… Мы капельницу поставили с глюкозой, и витаминами.
        Я кивнул, никогда мы ещё друг друга этими их капельницами не лечили, Бог миловал.
         – Много погибло людей? – спросил я, когда мы шли по коридорам лазарета.
        Филдинг закивал:
        – Да… очень много, почти треть. Сегодня утром похороны были, ну то есть… прощание. Вы были?
        – Нет, я… не знал, – сказал я, а про себя подумал, пусть они меня простят, но что мне там делать? Слава Богу, я не знал никого из погибших.
        – Да что вы! – воскликнул Филдинг, как он любит восклицать, однако, как баба, даром, что пожилой профессор. – Все были. Знаете, такая… церемония, просто… на редкость. Я человек пожилой и много чего видел, как вы понимаете, но здесь… Конечно, и покойников много, и… Командор выступил с речью, но это что! Жена командора, вы должны знать… такая, Боже, пока тут находилась, некоторые, как прознали, нарочно прибегали тайком взглянуть… красота, на редкость… Она сказала слово тоже.
        – Аяя?! – удивился я. Ну что пошла – ясно играет роль жены командора, но вот, что говорила, это…
        – Аяя, да-да, все время все имена забываю… Так, оказалось, она потеряла ребёнка. Вот такое горе. Первая беременность тут у нас на борту, и притом в их, командора, семье, и вот, пожалуйста… Так что… всем досталось. Не без потерь мы покинули родную планету… Н-да… И знаете, наших коллег только половина… вот, совсем некому стало работать, врачей только трое, девять сестёр. Господин Галалий очень помог, если бы не он…
        – И сколько теперь народу на корабле?
        – Чуть больше семи тысяч. А точнее семь тысяч двести шестьдесят четыре человека.
        – Это с предвечными? – спросил я.
        – Что? – моргнул профессор Филдинг.
        – Нет-нет, ничего. Пришли?
        – А? да…
         Мы вошли в палату интенсивной терапии. Действительно, человек перед нами был ранен, что называется «в кашу», то есть я вообще не понимаю, как он мог остаться жив, когда ни одного неповреждённого органа в нём не было, но провели несколько операций, я это тоже отлично видел, зашили, скрепили, но ясно, что с таким набором рваной требухи, не выжить. Спасти его…
       – Как его звать? – спросил я Филдинга.
        – Что? А… сейчас. Сейчас-сейчас… э-э-э… Джози, как зовут юношу? – он обернулся на сестру.
       Она, симпатичная молоденькая негритянка, ответила:
        – А-а… Элэксэй Барышеф – коверкая незнакомый язык, сказала сестра, хорошенькая, как там её, Джози? Надо навестить после…
        – Алексей? Русский, значит?
        Негритяночка пожала плечами. А я подмигнул ей и склонился над несчастным страдальцем.
       – Алёша, ты слышишь, я знаю. Ты – борец, а потому поднажми. Я только помогу. Будем жить, Алешка! – сказал я.
        Пока я говорил, все органы, кости срослись, хорошо, что оперировали его, внутри крови нет, всё ушито, так что выздоравливать будет споро. Он задышал ровно, правильно и полно забилось сердце. Всё, выспится и встанет.
       – Уберите трубки из него.
       – Что… всё? Безнадёжен? – спросил Филдинг.
       – Он здоров, спит. Трубки убирайте, он дышит сам. Ну а эти… витамины ваши, можете покапать. Не будите, через сутки или двое встанет.
        Кажется, у Филдинга на очках изнутри появилась испарина.
       – Как… – поговорил он.
       Да-да, вот так, дед, привыкай.
        – Кто ещё есть?
       Мы обошли остальных, к концу я устал уже, но все остались здоровы.
        – Через сутки выписывайте тяжёлых, а остальных – теперь, нечего тут валяться, дел полно, поди, на корабле.
        – Это… чудо. Вы… господин Сингайл… это какие-то методики новые? Как… – захлёбываясь собственным восторгом, лепетал Филдинг, поднимаясь на мысочки своих ботинок.
       – Новая. Очень новая методика. Революционная. Я пойду. Где мой брат? Галалий, где?
       – Сюда, я провожу, – Джози запорхала передо мной, а мне что-то уже расхотелось, устал, похоже. Как выматывают эти исцеления…
       Я вошёл в полутёмную комнату для отдыха дежурных, Арик спал на узкой неудобной койке, сопя, очень уверенно. Ну, здоров и ладно, обмороки нам ни к чему. Пускай спит.
       Я вышел, Джози всё ещё была здесь, улыбаясь, поигрывала глазками, сейчас готовая исполнить любой мой каприз…
        – Господин Сингайл… у нас тут ещё один случай есть… – Филдинг почему-то смущался. Что, венерическое что-то, что он юлит-то? – Не знаю… мне думается, как раз по вашей части… загадочный.
       – Идёмте, – сказал я, досадуя, что не успел уйти.
       Филдинг же продолжал лопотать, мелкими шажочками поспешая за мной.
       – Понимаете, я вообще не понимаю, как это может быть, но… факт, как говориться…
       Мы вошли в палату в коридоре отдельном ото всех остальных. И каково было моё удивление, когда я увидел здесь Вералгу, спящую, и с зондом в носу. Потому что рта на её лице не было.
       – Мы её в медикаментозный сон ввели, понимаете… она… вот несколько дней назад ещё была здесь, вместе с остальными… и рот, как говориться… имелся в наличии… а теперь… Мистика.
      Я покачал головой. Вот это Ван даёт, три дня Вералга без рта… разозлился крепко, видимо сильно достала его за восемьсот сорок лет.
        – Здесь я бессилен, – сказал я, и браться даже не буду чары его снимать, он с наукой об руку, кто его знает, какой шаровой молнией мне его морок обойдётся, нет-нет…
        Филдинг разочарованно смотрел на меня. Вот так, можешь кудесить тыщи лет, а не сделаешь чуда один раз – и всё, улыбки прокисли, глаза погасли.
       – Вы, профессор, не волнуйтесь, у этой женщины такое бывало уже, само пошло, я знаю её много лет, – сказал я, столько лет, что тебе лучше даже не догадываться.
        Когда мы выходили из палаты, то столкнулись с Виколом.
        – Эрбин! – воскликнул он. – Ты… что там?
        Он посмотрел на палату Вералги. Я покачал головой.
         – Всё тоже. А ты… откуда?
         – Я от него… думал, упрошу, простит её. Она и так наказана…
        Он не назвал Вана по имени при Филдинге, и я не стал.
         – И что он сказал?
         – Куда там… как скала. И слова не проронил.
         – Жестоко.
         Викол кивнул печально и сказал:
          – Люди не любят насилья над собой, и тяжело мстят обидчикам. Нельзя придавить камнем вулкан, в конце концов он убьёт.
          – Да уж… этот – вулкан…
        Филдинг и Джози, не ожидающие уже от меня чудес, ушли по коридору и мы здесь с Виколом были одни. Я смотрел на Викола и думал, что как он Вералгу не знает никто, поэтому я и задал свой вопрос.
        – Зачем Вералга вообще связалась с ним? Неужто так полюбила?
       Викол отмахнулся.
        – Да ладно тебе, Вералга полюбила… Выбрал бы он её для посвящения, ничего бы не было. А так заело самолюбие. Да ещё оказался такой одаренный. К тому же влюбился... и не в неё, – Викол вздохнул. И махнул рукой печально. – Ты Ария видел?
         – Да, спит без задних ног.
         – Ох, он тут носился! С Рыбой и Дамэ… герои настоящие! Я и не знал, что они такие отменные медики все. Не они, так ещё пара сотен трупов прибавилась бы к тем, что выбросили утром порошком из крематория.
       – Даже так? – удивился я. Жаль, конечно, что я не мог помочь, но так уж я устроен…
        Я отправился из лазарета с успокоенной душой, я выполнил свой долг, и больше всего для того, чтобы Арик не бередил меня после, что я, сытый котяра, чёртов бездельник, не помог несчастным.
Глава 6. Звезда и корона командора
        Со всеми данными, что мне поступили, я был на мостике. Навигаторы зависли и не работали самым странным образом, и мы, по-прежнему, не знали, где мы находимся. Ремонт шёл споро, корабль почти уже принял прежний вид, к счастью, по-настоящему серьёзных повреждений не было обнаружено. Вот только людей стало меньше…
         Собрав все данные, я намеревался их обдумать, и решил, что нечего больше мне сидеть тут и таращить глаза на это яркое чужое солнце и планеты, безнадёжные для нас: зонды, что мы отправили, передавали данные целые дни, здесь нас ничто не ждало. Чтобы жить здесь, нам пришлось бы строить купола и под ними генерировать атмосферу, но для этого нам понадобились бы технологии, которыми пришлось бы овладевать самостоятельно и сколько людей дождалось бы, когда мы смогли бы выйти под солнце?  То, что я говорил Аяе: жить взаперти под куполами сотни лет, не этого я хотел для горстки людей, спасшихся с Земли, и для себя самого, так уж лучше пока на корабле, он хоть чем-то похож на Землю.
        Я сказал Аяе, что она будет присутствовать на всех наших совещаниях не только с предвечными, что само собой разумелось, но и тех, что проводились здесь с первого дня, и пока я не брал её сюда только потому, что она была ещё слаба и спала едва ли не до обеда. Но, думаю, завтра уже она придёт со мной. Остальные предвечные смогут присутствовать, ежли захотят. Когда я сказал Аяе, что хочу, чтобы она со мной бывала на утренних планёрках, она удивилась:
        – Зачем это Нисюрлилю я понять могу, но зачем командору, чтобы жена приходила на его рабочие совещания? – смеясь, сказала она.
       Это было вчера вечером, когда она уже выглядела вполне здоровой, и мы с ней выходили в столовую вместе ужинать.
       Я улыбнулся, мы, не спеша, шли по галерее вокруг больших дубов и сосен, здесь приятно пахло хвоей, потому что ветви были как раз на уровне наших лиц, жаль, что под ноги я не могу постелить траву во всех коридорах.
        – Яй, то, что ты видишь, произошло благодаря тебе.
        – Мне? Вдохновлялся мною, что ли? – усмехнулась она.
        – Это само собой. Но главное, это ты подала идею. Я слышал однажды ваш разговор, там, на Байкале, вы все вместе ужинали в доме у Рыбы, вернее не в доме, а на дворе… Господи, как я завидовал всем вам, что вы вот так, все вместе проводите время, работаете и даже едите нередко… Но не о том… Так вот, у вас и зашёл разговор о том, что делать, ежли жить станет невозможно нигде на Земле, если дойдет до такого. Тогда было безумное время, всё вдруг стало очень быстро меняться, и только и говорили о конце света, началась мировая война, газовые атаки и прочие ужасы, «испанка», революции… лет… сто восемьдесят назад… Так вот, все высказывали упаднические мысли в связи со всеми этими событиями и настроениями, царящими в мире. Но ты сказала легко и так, словно ничего иного и быть не могло: «Вы будто Библии не читали, друзья мои. Построим ковчег, как Ной и дело с концом». Для меня это стало как прозрение. С того дня и начался этот проект. Тогда я еще не думал, что именно выдворит нас с Земли, но прицельные исследования начал именно в этом направлении. Ну и сбор открытий со всего мира, что могли пригодиться.
        Аяя только улыбнулась и потрепала меня по плечу ласково.
         – Просто ты гений. Я тут ни при чём. Ноя придумала не я.
        Пусть говорит, я знаю, кто и что придумал. Сейчас, после всего, после катастроф, перемещений, смертей и трупов, что собирали по всему кораблю, после того, как она потеряла ребенка и так много крови, я видел, сколько натекло на ковёр на мостике, пылесосы и поломойки ездили тут неусыпно целые дни, но кровь смыть не так-то просто, и теперь я смотрел на эти, хоть и побледневшие, но всё ещё страшные коричнево-ржавые пятна, после всего этого она, конечно, очень ослабела, проспала в болезненном забытьи больше суток, стала такой маленькой и тихой, слабой, и это было так... волнующе, так притягательно. Она вся в моих руках сейчас, Аяя, такая сильная, необыкновенная, которая, не боясь, говорит с самим Сатаной, теперь она вся моя. Снова моя. Горячие волны счастья омыли мне сердце…
       Я почти не бывал в своей каюте эти дни, без сна и отдыха, и даже почти без пищи, я проводил время за тем, чтобы вернуть корабль к прежней жизни. Пришлось носиться по всем уровням, особенно пока не отремонтировали селектор, счастье было, что я могу перемещаться как угодно, хотя поначалу ослабел и я, часа четыре я не мог двинуться с места и принимал доклады на мостике. Потом вышел в совещательный зал, куда волнами приходили толпы со всех уровней, из всех отсеков, многие главные погибли, и пришлось назначать новых, да много чего пришлось делать авралом. Но все люди, что собрались на наш корабль некогда, что считали себя безнадёжными неудачниками на Земле оттого и пришли ко мне, все они теперь осознали, что, на деле они редкостные счастливцы,  и это открыло в них и силы и таланты, которых они не ощущали или в которые не верили прежде. Так что дураков и лентяев у нас тут не было, каждый знал, что от него зависит выживание всех. Особенно теперь, когда так много людей погибли. Так что пока Аяя приходила в себя и выздоравливала, я трудился. И только прошлый вечер смог отправиться домой, и выспаться ночью рядом с ней.
       Этим утром мы простились с погибшими, похоронами не назвать, но траурная церемония для всего населения корабля.
        – Ты… хочешь присутствовать? – спросил я Аяю с вечера.
        – Не хочу. Но… ты ведь должен там быть? – она посмотрела на меня. – Значит, и я пойду.
       Она пошла со мной на церемонию прощания. Да, предвечные пришли, не все, Арий, Рыба и Дамэ трудились в лазарете, Эрбин ещё не очнулся, Вералга… Но о Вералге я и думать не хотел… Но Викол, Мировасор, Орсег, Арит и Агори с Басыр были здесь. Ни у кого из нас здесь не погибли близкие или друзья, но сама эта церемония объединила население корабля в население Земли. Даже сделало народом. Без преувеличений.
       Мы собрались в самом большом помещении, что было, на галереях, вокруг секвой. Люди стояли на всех уровнях, и так же на всех уровнях тела погибших, завёрнутые в белые траурные пелёны, были сложены ровными рядами на больших стеллажах, на которые в заводских цехах укладывали крупные детали. После прощания тела погрузят в лифты и отправят к печи для сжигания мусора… вот такой ужас…
        Мы с предвечными и главными, или как мы их тут называли, старшинами в отсеках, долго обсуждали, что делать с мертвецами. Едва собрали и сосчитали трупы, так и собрались на это совещание. Одни предлагали выбросить в космос, как бросают погибших в море. На это Арий сказал:
        – И когда мы решим двинуться дальше, вся эта гора трупов увяжется за нами, в ту самую вашу воронку? Превосходно…
       Да, идея оказалась глупая. Кто-то предложил заморозить и похоронить на той планете, куда мы прилетим. Но воспротивился я:
        – Нет, товарищи, трупов больше трёх тысяч, они заполнят много места, к тому же криокапсулы для живых, не для мёртвых. И они нам понадобятся.
      Так что приняли единственное возможное решение.
      И теперь, на этой странной тризне,  каждый мог высказаться, прощаясь. Выходили и говорили все, кто хотел, очень многие плакали, потому что за три года на корабле сдружились и привязались друг к другу, это я привык не прикипать к смертным, и то было непросто узнать, как много верных и талантливых людей я потерял. Я охотно промолчал бы, но командор молчать не может. Потому, чувствуя, что пора завершать, я вышел к перилам, чтобы быть видным отовсюду и сказал:
         – Товарищи! Я всех вас с первого дня зову моими товарищами, потому что мы объединились некогда именно как товарищи в нашем замысле, в нашей миссии. И я надеялся, что наша экспедиция не будет путём в один конец ни для кого, что это будет поиск новых дорог и миров. Я хотел, чтобы мы были первопроходцами, как Колумб или Магеллан. Но оказалось, что мы с вами в ковчеге Ноя. Скольких ещё мы потеряем, пока отыщется наш Арарат, какие жертвы потребует от нас Бог и Вселенная, никто этого не знает, но все мы пойдём вперёд, чтобы жить, в том числе и за тех, с кем прощаемся сегодня. Прощайте, наши товарищи, никто здесь не забудет вас и ваши имена!
       Я хотел было закончить с речью, как вдруг Аяя тронула меня за рукав и встала рядом.
        – Позволишь мне сказать, командор? – тихо спросила она.
       Я кивнул, хотя никак не ожидал этого. Тогда она заговорила громко, что стало слышно везде, потому что включила микрофончик, которые были нарочно установлены на каждом уровне, чтобы высказаться мог любой.
       – Товарищи! Мой муж назвал вас так, так называю вас и я, хотя я не успела ещё сделать ничего полезного для всех. Я только хочу и надеюсь, что у меня это получится, и вы примете меня в свои ряды на равных. Но хотя я попала к вам так недавно, и не успела узнать почти никого из вас, и вы можете подумать, что она может сказать нам, потерявшим близких? Но…
       Аяя остановилась на миг, опустив голову, я подумал, от слабости, потому что она вцепилась в стальные перила так, что побелели кисти, и была очень бледна, но она вдохнула, чтобы остановить слёзы, рвавшиеся в голос.
         – Но и с меня и командора взяли дорогую плату за спасение. Как вы потеряли своих друзей и любимых, так и я… заплатила жизнью нерождённого ребёнка, – она выдохнула, сделав ещё одну мгновенную паузу, и опять сжала руками перила, словно держалась за них.
        Казалось, её слушает даже секвойя, так стало тихо, были слышны только птицы и капли росы, падающие с листьев, я не слышал их никогда прежде...
         Аяя продолжила:
       – Каждая женщина поймёт, какая это… тяжёлая потеря, поймёт и мужчина, который когда-либо любил женщину... Мы все здесь дорого оплатили свою жажду жить. Все и каждый. И мы не отступим и не сдадимся небытию, потому что все, кого я вижу здесь, каждый на этом корабле – это росток новой жизни, и мы сохраним их, чтобы Земля, лучшее творение Божие, не погибла никогда!
        Галереи ожили, все люди вдруг разом ответили ей:
        – Да! Да!
        Кажется, секвойя, и та, кричала со всеми.
        – Да! – кричал я, приветствуя самого себя и то счастье, что пришло ко мне с общим горем. 
         – Прощаясь с нашими товарищами, мы клянёмся: Будем жить! – крикнул я в микрофон и все подхватили, корабль заполнился девизом, бывшим до сих негласным, теперь эхом голосов, отдававшимся с первого уровня по сотый. Мы кровью заплатили за право жить, мы не сдались и не сдадимся. Смерть тоже заставляет жаждать жить, когда подходит близко. И мы сразимся, и победим всё и всех, и выживем, теперь я не сомневался…
        Я сжал Аяину руку, она была очень холодна сейчас, она ответила пожатием тоже и даже улыбнулась мне, правда бледно и печально, но уже то, что она держит мою руку, внушило мне такую же уверенность в том, что и здесь я выйду победителем, кто бы ты ни был, мой, пока ещё неясный соперник.
       Это было этим утром, когда церемония закончилась и все стали медленно расходиться по рабочим местам, я, не выпуская Аяиной руки, спросил, внутренне сжавшись:
         – Ты… хочешь поговорить?
       Она посмотрела на меня и покачала головой.
         – Я твоя жена, жена командора, эти люди не должны видеть и знать ничего другого. Но если ты хочешь…
        – Нет! – едва ли не выкрикнул я.
       Она только кивнула.
        – Я пойду домой. Мне надо… отдохнуть.
        – Я повожу тебя.
        – Не надо, тебе есть, чем сейчас заняться, меня Викол проводит, да, Викол?
        Викол как раз поравнялся с нами и кивнул, останавливаясь. Аяя посмотрела на меня:
         – А завтра… и я стану помогать тебе, как все.
         – Ты уже помогаешь. Ты… как никто.
         – Ну, а кто ещё укрепит твою выю? – она приподнялась и легонько поцеловала меня, прижавшись на мгновение.
         На том мы и расстались несколько часов назад. И если я любил её и восхищался ею раньше, то с этого момента я ещё и гордился ею и тем, что она выбрала меня. Меня! Не того, кто, оказывается, был…
        Я откинулся на спинку кресла, и повернулся лицом к окну, только что ушли главные отсеков, доложив, как идут дела с восстановлением корабля, а шли они отменно. И я, глядя не это громадное бело-голубое солнце и бока мертвых планет, с наслаждением думал, как я сейчас приду домой…
       И вдруг… хрипловатый утробный смех заколыхал воздух где-то совсем рядом со мной. Я знал, что здесь никого нет и войти незаметно никто не мог, мостик – не место, куда может шастать, как угодно, войти могу только я или тот, кого я впущу. Так… кто это?
        Я развернулся рывком и увидел… Сатану…
        – Не узнаёшь, Ван? – красивый, бледный человек с крупным красным ртом, будто только что напился крови, смотрел на меня, развалясь в одном из кресел, кажется, в том самом, где сидел давеча Арий. На нём комбинезон, и Он всем видом будто человек, но я знаю, Кто это… потому что я Его помню. Я помню как видел Его сотни лет назад, я думал, я забыл… Тот, Кого я хотел уничтожить, потому что Он закрыл мне путь к воздуху и жизни, к Аяе. Я сделал всё, чтобы спасти людей и себя от Него, я думал, что создал Эдем, что достиг этого ещё этим утром, когда Аяя сказала ещё раз, что она моя жена…
       Но я ошибся, Он догнал меня. Он догнал, потому что Он уцепился за Вералгу…
        – Нет, Ван… – посмеиваясь, Он покачал ногой. – Вералга как все, всего лишь, обычная моя служанка.
       Он потянулся и налил себе в бокал виски, неужели будет пить?
        – Буду-буду, не сомневайся. Это воду я не пью, а вот алкоголь… – он заколыхался от всё такого же утробного смеха, поболтал бокал, понюхал и, закрыв глаза с удовольствием, продолжил: – моё любимое изобретение. Забавно, что вы причащаетесь в ваших храмах именно вином.
       И он захохотал уже в голос, запрокидывая голову. Выпил виски, поцедив сквозь зубы, виски хороший, верно, из тех, драгоценных вин, которые мы взяли с собой с Земли, выпьем, их больше не будет. Я не имел склонности, изредка и для компании, где меня не поняли бы иначе, но опьянения не любил никогда. И вина взял потому, что они тоже часть культуры и тоже произведения искусства виноделия. А оказывается, Он придумал алкоголь…
       – Я-я, не сомневайся. Как, впрочем, и многое другое. Хотя не я, придумал, конечно, человек, но я заметил какой в алкоголе для меня потенциал. Сколько замечательно кошмарных  отвратительных вещей произошло, благодаря алкогольному воздействию на людей… М-м-м… Бесценное открытие.
       Он поставил пустой стакан на стол, стукнув толстым хрустальным дном.
        – Да, так о Вералге, что-то отвлеклись мы…Единственная ценность Вералги в том, что она приблизилась к тебе, чем приблизила и меня. Она хотела тебя, и я тебя ей дал. А ты рвался к другой. И чем больше препонов тебе ставил я, тем сильнее ты хотел вырваться. Сам я не смог бы остановить тебя. Сам я ничего не могу. Для всего мне нужны люди и ваши подлости. Я ничего не делаю сам, у меня нет души, потому что я сам – дух, вы и ваши грехи мне необходимы, ваши души – мой инструмент. Вы даёте мне жизнь. И ты…
       Он усмехнулся, приоткрыв пугающе белые зубы.
        – Ты… ты был так чист, так устремлён к любви, что я не мог проникнуть даже в твои мысли, ты перестал меня видеть и слышать… Ты стал одной из самых интересных забав для меня, это моё желание вернуть тебя, развлекало меня столько веков… Получалось настоящее соперничество. А это весело, согласись. В вечности нет ничего хуже скуки, ты это уже знаешь. И ты мне не давал скучать. Вералга сослужила тем, что сделала тебя сильным. Сильный соперник делает интересной любую игру. А ты был сильным. Сильным настолько, что ты спас человечество, а значит и меня.
        – Нет! – воскликнул я.
       Он захохотал, сверкая разноцветными глазами:
        – Да! Да! Именно. И-мен-но! О… Твоя громадная сила достигла апогея. И ты получил награду – её, Аяю. Ты получил, что хотел, потому что смог перескочить мою преграду. Никто бы не смог, ты сумел. Получил её, свою вожделенную жену, почти ставшую уже мечтой и небылью, но оказалось… – м-ха-ха-ха!.. Оказалось, что всё не так просто, да?! Ха-ха-ха!
        И Диавол хохотал до того радостно, так неподдельно веселясь, что я помертвел.
         – А здорово всё совпало, а, Ван? Ты получил её именно тогда, когда она… впрочем, эти открытия тебе предстоит сделать самому, не хочу мешать, – он радостно смотрел на меня, посверкивая глазами, похожими на драгоценные камни, такими же прекрасными и такими же мёртвыми. – Ну  а я… получил от тебя тоже: я наказал Аяю твоими руками. Я ведь всё делаю только вашими руками… И наказания и благодарность, Вералгу ты тоже превосходно отблагодарил за меня.
       Он встал, мягко разминаясь, прошёлся вокруг кресла, высокий и гибкий, как великолепный зверь. Зверь… так и зовут Его в Библии… так и зовут Зверя. Он вонзил теперь в меня зубы, и я трепыхался, как глупый жираф в его зубах, жираф, решивший, что достал до неба…
        Но Он не закончил говорить, наслаждаясь:
          – Как я боялся вспугнуть твою мысль! Едва она возникла, как твоё сердце распахнулось мне… И я вошёл. Я поселился в твоей душе, куда мне не было ходу по сию пору. Я молчал, я затаился на дне твоего сердца, только бы ты не передумал, только бы не дал слабину, ведь ты так силён и всё в тебе сильно и любовь и ярость и… низость. Я молчал, боясь, что ты проявишь великодушие, и отпустишь её. Тогда я был бы изгнан навсегда. Но ты не для того так долго желал, чтобы отказаться. Не для того, чтобы стать чище, чем был и выше, чем уже парил. Конечно… конечно ты сорвался! В самую пропасть! Полетела, болтаясь беспомощно, твоя душа, разбиваясь о камни, становясь все меньше, все темнее. Конечно… каждый скажет, а что он мог? Он только человек. Но ты… предвечный человек, а ваши пороки куда больше и чернее человеческих. Понятное дело, что людям терять? Какие-то жалкие семьдесят-восемьдесят лет и то, если повезёт, да? А вам – вечность… Вечность без Аяи. Ты ведь не захотел идти путём, на котором она полюбила бы тебя сама. Сама разглядела бы твои достоинства и выбрала из всех… Хотя, что я мелю? Когда это кого-то любили за его достоинства? Напротив, выбирают тех, чьи пороки выпуклые и яркие.
        Он почти плотоядно облизал губы и захохотал снова, и я видел, как Он счастлив.
         – И ты… Я понимаю! Я тебя понимаю, как никто. За это я и обожаю её. Потому и не дал моей Сестре прибрать её. Я тебя очень хорошо понимаю, хотел сказать: «всем сердцем», вот только… ха-ха-ха!.. сердца-то у меня и нет! Н-да-с! – он опять засмеялся. – Но я понимаю, и разделяю все твои чувства: Аяя – та, что сводит вас с ума и ведёт прямо ко мне. Всё не верит, что она моя, моя драгоценность, жемчужина в моей короне. Настоящая жемчужина! Жаль, что она так любит прятаться от людей, сколько войн разразилось бы, сколько катастроф, убийств, заговоров, если бы она не упрямилась… И если бы некоторые, глядя на неё, не ускользали от меня навсегда, считая её средоточием, прямо-таки светочем настоящей Любви и Красоты. О красоте не спорю, но что до любви… Ты ещё узнаешь её на вкус, ты поймёшь ещё, какую горечь Аяя умеет подмешивать в неё. Пока ты едва пригубил и думаешь, что пьёшь мёд из райского источника. Подожди. Подожди, ещё ничего не началось…
         Диавол оперся о спинку кресла на локти и смотрел на меня разными глазами, серо-голубым и зелёным.
        – Но ты… какое противостояние! Какой ты был соперник! Какой великолепный, какой сильный! И с каким грохотом ты влетел в мои объятия! – он снова улыбнулся, но уже не смеялся. – Ван… право, ты придумал блестяще! Как ты обставил великолепно двойное убийство, никто не докопается, да?  Аяя списала всё на катастрофу, что убила треть здешнего населения, больше того, ещё и преподнесла всем так, что твоя корона, твоя звезда засияла ещё ярче на здешнем небосклоне, единственном, оставшемся на свете. А Вералга сама не слишком хотела ребенка, сама подумывала избавиться от бремени, но раздумывала, не привязать ли тебя ребенком снова. А тут ты взялся то отправлять её спасать предвечных, то здешний твой карантин. Так что, получилось идеальное преступление. Как всё, что ты делаешь. Восхитительно! Ты умён, я обожаю таких, как ты! И теперь станешь наслаждаться. Станешь, я знаю… рядом с Аяей как с медовой рекой. И это только начало. Восхитительное начало: убить двух невинных нерождённых детей, это я доложу тебе, превосходно. Это такой вклад, такой подарок Аду, что и сравнить не с чем. Особенно от тебя. Ведь мало, кто способен в одночасье пасть с вершин духа, к самому подножию греха. Серьёзно, Ван, ты прекрасен, и теперь ты совершенно мой.
        – Нет! Убирайся! Я твоим не буду! Никогда! – я думал, как я не умер, слушая всё это?..
       Но Он снова оскалился, и уже зло.
        – Будешь! Ты уже мой. И ещё попросишь, захочешь моей помощи. И я помогу. Я всегда помогаю. Это от Бога вы ждёте долго и проходите тяжкие испытания, чтобы в финале, как приз получить, что я даю без всяких усилий, только откройся мне…Что ещё ты сделаешь, чтобы она и дальше была с тобой? Убьёшь байкальцев? Орсега? Дамэ? Кто был отец того ребенка?.. То-то… А что ты сделаешь, чтобы не потерять звание командора? Ведь она нужна тебе ещё и для этого, не так? Даже перед предвечными командор тот, кого выбирает она. Или, кто возьмёт её. Ты теперь взял, но сумеешь удержать? Она, как удача, всегда готова сорваться. Что ты готов сделать, чтобы навсегда удержать её? Что ещё? Спроси себя. Но даже гибель всех, кого бы ты ни задумал устранить, не стоит рядом с тем, что ты уже сделал! Так что, добро пожаловать в мои объятия, в мои адские кущи, полные гораздо больших удовольствий и возможностей, чем ЕГО!
       – Прочь! Изыди! – вскричал я, хватаясь за голову.
       Сатана покачал головой со словами:
       – Ох… заладили… – пропал, остался только запах крови…
      Господи… Господи!
Глава 7. Знание и желания
        – Эрик… – Аяя, открыв дверь, радостно улыбалась мне. – Привет, отоспался?
        – «Отоспался», хо! – хмыкнул я. – Всё думаете, что я лежебока и бездельник, царевича из себя строю. Я, между прочим, с работы, из лазарета иду.
        – Даже так? Ты мой хороший, труженик, – засмеялась она, погладив меня по плечу теплой ладонью.
        – А то! 
        – И ничего такого я о тебе не думаю, я очень хорошо знаю, какой ты добрый и славный.
        Я улыбнулся, оглядываясь по сторонам.
         – Ну, конечно, ещё бы, я просто-таки напросто-таки сама доброта и милота, – сказал я.
      Ну что, каюта, надо сказать, превосходная, сразу видно, человек имеет вкус к жизни, к тому же явно рассчитана не на одного, как моя, хотя и моя хороша, как в дорогом отеле, но здесь – отельный президентский люкс, если продолжать сравнивать. – Здесь, стало быть, обретаешься?
        – Проходи, «обретаешься»… – усмехнулась Аяя.
        – Так я прошёл уж, – сказал я, проводив её взглядом.
        На ней синий комбинезон, в талии такой узкий… и босые ноги, тут везде мягкие и довольно толстые ковры, конечно, можно и босиком…
        – Хорошо тут, командор не скупился, когда строил.
        Аяя улыбнулась.
         – Угостить тебя? Тут пирожные с утра принесли.
         – Пирожные это, конечно, прекрасно, особенно, из твоих рук, но я съел бы стейк. Ну, или хоть котлету.
        – Можем пойти в столовую, я позвоню, приготовят, что захочешь к нашему приходу.
        – Ну, да, пятизвёздочный отель, ни дать ни взять. К тому же бесплатный. Ловко мы в тот самый коммунизм-то все угодили, а?
        – Не все, Эр, – сказала она, садясь на диван, поставленный развернутой буквой «П», мягкий и обширный, утонуть в его объятиях можно на многие дни. Вставать не захочешь.
        – Да ладно тебе, ты не знала никого из тех, кто погиб.
        – Не знала, верно… но не значит что я не чувствую ничего.
        – А я не чувствую. И не стану притворяться.
        – Ты считаешь, я притворяюсь?
        – Не обижайся, я не то имел в виду. Если бы я пошёл и увидел всё это, наверное, и мне было бы грустно.
        – Хорошо, что не видел. Слишком страшно. Казалось, что мертвых больше, чем живых... ужасно… – у неё дрогнула шея, она поднялась, и направилась к выходу.
         – Может, выпьешь? – Что и выпивка есть?
         – Есть, почему нет... Я хочу выпить. Ты будешь?
         – Ну давай выпьем, – сказал я, хотя всегда не любил этого. Это Ар у нас любитель, сколько раз я думал, сдохну от похмелья из-за него, слава Богу, он перестал, давно не закладывал за воротник, надеюсь, навсегда...
       Аяя принесла два стакана со льдом и водкой. Водки немного, красиво позвякивали льдинки.
         – Как бутылки-то не побились? Шарахали по кораблю, электричество попортили, а бутылки целы, – удивился я.
         – Побились, отчего же, ещё как… Но… Электромагнитные удары бутылкам не страшны, а электричеству – да, как и всему живому… звери тоже многие пали, между прочим…
        – Ты ходила смотреть?
        – Я же Селенга-царица, как иначе… Но среди животных жертв намного меньше, чем среди людей. Растения, кажется, вообще не пострадали. Предстоит ещё понять, почему…
        – Давай за упокой их душ, этих несчастных…
        – За упокой…
        Мы выпили, Аяя долго держала стакан, подрагивая им нарочно, слушая, как позвякивали льдинки, ударяясь о стенки, эта «музыка» ей надоела и она поставила стакан.
       – Ты выступила тут на траурной церемонии, – сказал я и тоже поставил стакан рядом с её, на столик.
        – Было что сказать.
        – Да, я слышал. В смысле, мне сказали.
        Она посмотрела на меня. Теперь сидела близко, протяни руку и вот она, громадный диван, как весь мир, а людей теперь мало и мир стал размером с корабль. Аяины глаза… Что сказать о глазах любимой? Говорить можно много всего, сочинить целую поэму и не одну, так и делают те, кто одарён, кто может… Я не могу, я не одарён ничем, только способностью восстанавливать тела, возвращать недалеко ушедшую жизнь. Когда-то я вернул и её жизнь. Теперь я понимаю, что она не ушла из неё тогда, потому мне и удалось… Я не одарён почти ничем, как другие предвечные, даже как её дурацкий командор, чтобы он повалился… Ничем, кроме одного: я её люблю. И это самый большой подарок в моей жизни. Это чувство дало мне так много, что не с чем сравнить…
        – Слышал, значит… значит, ты знаешь. Ты знаешь, что… – она опустила голову, потому что глаза стали наполняться влагой.
        – Знаю, Яй, – я взял её руку в свою. – Я знал накануне. Когда приходил к тебе.
        – И не сказал мне? Почему?
       Я вздохнул, почему? Как я могу сказать ей сейчас, почему? И вообще, почему я должен объяснять, почему сделал что-то. Хотя ей… ей… сколько раз она уже была беременна от меня, а родила только от Вана. За столько тысяч лет всего один сын, где справедливость…
        – Я хотел, чтобы ты сказала мне. Сама. Я хотел слышать это от тебя. Как ты скажешь. Как было уже, на Байкале, помнишь?
        Аяя посмотрела на меня с мукой. Громадные глаза, удивительные глаза, тёмные и прозрачные, в них столько тёплого света и столько боли при том…
        – Я не знаю, Эр, твой был ребёнок или Огня.
        – Что бы ты делала?
       Слёзы сами потекли на щёки, скапливаясь на нижних ресницах, тяжелея и падая на нежные, белые, сейчас слишком бледные щёки. Она покачала головой, и уже получились ручьи.
        – Не знаю… это хуже всего… Я просто любила бы его…
       Она откинулась на подушки.
        – Какая же я…
        – Да какая? Ох, Яй, перестань, – отмахнулся я, придвигаясь к ней. – Ты живая, вот и всё. Это мёртвые безупречны. Не казнись. Лучше знаешь, что? – я улыбнулся и, понизив голос до мягкого рокота, сказал: – Лучше измени своему чёртову командору со мной!
        Аяя посмотрела на меня, будто не сразу включаясь, а потом увидела моё лицо и засмеялась, прыснув.
         – Да ну тебя!
       Я тоже засмеялся и притянул её к себе. Когда мы немного отсмеялись, я поцеловал её, но она не далась, нет, погладила меня по лицу, глядя в глаза, погладила по губам, даже по волосам и ресницам.
        – Какой же ты красивый, – сказала она, улыбаясь.
        – Но спать со мной не станешь? – я опять потянулся к ней, но она вытянулась немного, не даваясь.
        – Не-а.
        – Яй… Хочешь, чтобы я ушёл?..
        – Я хочу, чтобы ты ушёл, – я не думал, что голос Вана способен напугать, но он прозвучал как выстрел пушки…
       Я выпрямился, не отпуская Аяи из объятий, и только после отпустил, чтобы он видел, что я не боюсь его. Я поднялся, закрывая Аяю собой, кто знает, что этому командору взбредёт в голову, может быть, он возомнил себя всевластным здесь? А что, он – главный и законы тут будут те, что решит он. Этот корабль не просто его территория, это его планета, и если он устроил здесь коммунизм, то может устроить что угодно на свой вкус, мы все здесь в его власти. Надеюсь, он не слишком много думает об этом…
        – Очнулся, стало быть? – сказал он мне, проходя.
        – Очнулся? А… да. Вполне, – немного растерянно проговорил я.
        – Ну, да, я так и понял, – кивнул Ван. – Что, может быть, выпить хочешь?
        – Нет, спасибо. Я выпил. За покойников сегодняшних.
        Ван покивал, продолжая смотреть на меня.
        – Ну… тогда, наверное, не задерживаю – сказал он.
       Я понял, что надо убираться, но всё же боялся, что он как-то обидит Аяю. 
        – Послушай, Ван… Я… Аяя…
        – Не беспокойся, Эрбин, – он оборвал меня на полуслове. – Аяе рядом со мной ничто не угрожает.
        Аяя тронула меня за локоть, выйдя из-за моей спины.
       – Эрик, не волнуйся, – сказала она.
         Тогда я вспомнил, что она, в общем, может за себя постоять, хотя… как плохо, что Дамэ отдался врачеванию, он бесценен в таких делах… Услышал бы всё, что происходит здесь, и… если что, прибили бы мы Вана… как мне хочется это сделать!..
        Я пошёл к выходу, и мне казалось, что меня вышвырнули как негодного пса. Но в спину я услышал:
         – И, Эрбин…Завтра в десять совещание, быть всем. Много вопросов, много работы, не опаздывай.
       Я вышел, и остановился у двери, хотя здесь не услышать ничего, даже, если бы они стояли рядом, а они в гостиной – метров тридцать отсюда, у командора покои достойные… Что ж делать?..
 
      Увидев Эрбина, нагло и бесцеремонно лапающего Аяю, я думал немедленно убить его. И если бы она не отодвинулась от него сама, отказываясь от его поцелуев, не сомневаюсь, что я так и сделал бы. И всё же, он был здесь, и она мягко говорила с ним, мягко его касалась. Мы долго смотрели друг на друга, когда он вышел.
        – Аяя, ты… не любишь меня? – спросил я, когда, наконец, обрёл способность говорить.
        – Ты… что? Нисюр… ты можешь так думать? – побледнела Аяя.
        Но я не мог молчать, я не мог, потому, что я хотел слышать её признания, её уговоры. Ясно, что я люблю, а она принимает мою любовь, но я хотел, чтобы она, она, Богиня Любви уговорила, упросила меня продолжать её любить. Скажи, скажи мне, Яя, что ты хочешь моей любви! Попроси меня любить тебя! Продолжать любить тебя…
        – Не бойся сказать… Яй… Не бойся уронить мой авторитет здесь или ещё что-то, не думай обо мне… если ты… если ничего нет… если я принудил тебя и…
        – Остановись… – тихо сказала она и протянула руку к моему лицу, коснулась легонько кончиками пальцев. – Нисюрлиль… Ты знаешь ответы на все эти вопросы. Я тебя люблю.
        И опять замолчала, глядя мне в глаза, я всё ещё стоял там, где, войдя, остановился, увидев их. Я будто застыл, и до сих пор не мог заставить себя сдвинуться. Мне нужна она, чтобы ожить. Аяя…
       Она качнула головой.
        – Да, ты первый хотел. Ты хотел, но я не отказалась от тебя. И… Я подала тебе руку. Я не отказываюсь от своих слов.
        Я выдохнул и сделал несколько шагов и сел на диван. Мне показалось, что эти несколько шагов были длиннее, чем путь, который принёс нас сюда, в неведомый уголок вселенной. Плечи мои отяжелели, руки повисли оттянутые пудовыми пальцами.
        – Ко мне Диавол приходил сегодня, – сказал я. – Я страшный грешник, Яй… теперь меня ждёт Ад. Если я тебе расскажу, ты возненавидишь меня навсегда…
        – Нет, – она подсела ко мне и обняла меня за плечи, прислонившись головой. – Нет, Нисюр, Он ловит нас и заставляет создавать Ад вокруг себя. Нас самих. Не Он это делает, мы сами…
        Вот что… Конечно… она знает. Она знает Его, как никто… и если говорит, так и есть. Я развернулся к ней, я хочу видеть её глаза. Она не лжёт… И если во всём не лжёт, то…
         Я потянул комбинезон с её плеч, глядя в её лицо, я увижу, я сразу вижу, что она не хочет меня и тогда… тогда, я, наверное, умру…
         Я, правда, согласился бы умереть, но после. После… не понимаю, как это и почему, моё тело становится чувствительнее в миллион раз, когда я прикасаюсь к ней, смотрю в её лицо. Мои губы, мой язык, весь мой рот чувствуют вкус её кожи, губ, языка и он так прекрасен, что описать словам я не могу, я сам будто становлюсь больше и сильнее. Мои ладони, кожа на них, словно её вовсе нет, и я ощущаю оголёнными нервами изумительную теплоту и гладкость её кожи, мягкие изгибы её тела, игру тонких и гибких мышц. В мой член вливается всё сущее, вся вселенная, как бы велика она ни была, она вся здесь, чтобы соединить меня с ней и от сладостно сжигающего меня пламени, потерять все мысли и ощущения, кроме этих, бегущих из её тела в моё, словно я припал к источнику вечной жизни… вечной для меня…
       Она сказала, Диавол заставляет нас самих создавать Ад, я не позволю Ему этого, потому что я в раю, и не впущу в него никого больше, только она и только я…
        Что это… потолок… ну да… Интересно, который час? Хорошо, что я придумал часы, которые показывают не только часы и минуты, но и число, и время суток. Был час ночи… час ночи, а мы всё на этом диване. Признаться, я и выбирал его с расчётом на то, что мы делали здесь.
       – Есть не хочешь? – спросил я.
      Мы были обнажены, комбинезоны валялись, как и бельё. И ведь не ушли в спальню, так и совокуплялись здесь.
        – Есть? Ну… хочу, да. Который час?
        – Самое время поесть, – засмеялся я, вставая. – У нас, по-моему, ветчина есть.
        – И яйца есть, – засмеялась Аяя. – Яичницу хочешь?
        – Хочу, – как был голый, я отправился в сторону кухни. – И хлеба.
        – А потом спать пойдём.
        – Ну нет, в раю не спят!..

        Я проснулся, не потому что выспался, мне показалось, кто-то смотрит на меня. Открыв глаза, я повернулся на неудобной жёсткой кровати, которая, кажется, даже качнулась под моим весом, как глупые койки в задрипанной байкальской больнице, негодную мебель для дежурных командор поставил.
        – Господи, Эр… напугал, дурак…. Чего сидишь тут? Который час? – спросил я, садясь.
        – Который… кто бы знал в этом космосе проклятом… Никогда не понимал тех, кто мечтал стать астронавтами, космонавтами. Вот стал я, что хорошего? В окнах чернота и звёзды, хоть штор не открывай…
        – Чего бубнишь-то с утра? Восемь, вон часы. Рыба и Дамэ проснулись тоже?
       Я поднялся, волосы пригладил под шнурок кое-как, в душ бы надо.
        – Ар, ты щас что, издеваешься? Я стану узнавать, проснулись ли остальные? Мне не спалось, вот и пришёл к тебе. Болтался-болтался по городу этому, устал и пришёл сюда… А ты сразу проснулся, чуешь… – усмехнулся Эрик. – Пойдём, позавтракаем, что ли?
        – Давай, я сначала в душ, я не мылся чёрт-те сколько.
        – Не мылся и не надо, кому ты нужен, чистый?
        – Ладно, не злись, позавтракаем, если ты так есть хочешь.
        – Хочу!
        Я засмеялся, толкнув его в плечо.
        Кормили в здешней столовой отменно, интересно, Ван нарочно выбирал кулинаров или это вышло случайно, что у него собрались лучшие. Здесь, кстати, мы встретили Рыбу и Дамэ. Эрик, увидев Дамэ, оживился и даже отвёл его в сторону на минуту, о чем-то поговорить.
         – Лазарет-то пустой, – улыбнулась Рыба, уплетая кашу большой ложкой. Овсянка у неё с ягодами, смородиной, кажется.
        Я взял омлет с сыром и тосты, всегда любил хороший хлеб, но здесь у них всё хорошо, а вот хлеб не очень, все же пшенице и ржи нужно солнце…
        – Как только Эрбин прекрасный в лазарет заглянул, сразу все и выздоровели. Разбежались раньше нас.
       Она выпрямилась, потому что к нашему столу подошёл Эрик.
        – Хвалите меня, хвалите! – усмехнулся он, садясь рядом со мной. – Но если бы не вы, они и не дождались бы меня. А так… благодаря вам и выжили все. Особенно этот Алексей Барышев.
        – Так он живой?
        – Живой, а как же? Ты оперировал?
        – Нет, Рыба, я давно уже отошёл от медицины, если ты не забыл, а она при тебе отменным стала лекарем.
        – Ещё бы, – ухмыльнулся Эрик. – А мне ты еды не взял?
        – Эр, не наглей…
        – Я принесу, Эрбин, – улыбнулась Рыба.
        – Чего ты хочешь?
        – А что там?
        Ну, надо же, капризничать ещё будет, выбирать! Ох, Эр, царевича из себя так и не изжил.
        – Яйца, ветчина, бекон. Сырники ещё и каша.
        – Негусто. А яйца только в таком ужасном виде, как Арик ест?
        – Да пошёл ты! – не удержался я.
        – Любит меня, – усмехнулся Эрик, подмигнув мне. – Ладно, Рыба, милая моя подруга, давай бекона с ветчиной и побольше. Можешь какое-нибудь яйцо сверху шлёпнуть… Спасибо!
        – Кофе будешь?
        – Нет, кофе сердцу вредит, а я хочу пожить подольше, – он подмигнул девушке за соседним столом. Белёсая и несимпатичная, она даже уронила свой сырник от удивления.
        – Слушай, ты из лазарета вырвался, и сразу на девок? Тут они три года уже, небось, отношения сложились.
        – Ничего, пусть оживятся немного.
        – Морду набьют тебе, доиграешься.
        – Но ты ведь поможешь брату?
        – Что я, дурак, куда попало морду подставлять?
       Мы засмеялись, вскоре появились Агори и Басыр, немного заспанные, но тоже весёлые, потом и Мировасор с Арит, они подсели к нам, мы весело болтали и смеялись почти до десяти, когда было назначено совещание. Вообще было хорошее утро, мне даже казалось, что солнечное…
       Я не думал, заставил себя не думать об Аяе, о том, что она делает, где она и с кем. Я потому и работал так долго, что злился, Дамэ и Рыба сдались раньше, а я продолжал, будто надеялся, что умру от напряжения. Но не умер и смеялся теперь вместе со всеми. Да, мне пришлось научиться смеяться и делать вид, что я жив, даже, когда я был смертельно ранен.
        Ван и Аяя уже ждали нас на мостике. Когда мы вошли, он сидел в своём прекрасном кресле, казавшемся мне похожим на трон, за столом и пультами на возвышении, Аяя стояла рядом, глядя в окно, всё на те же неизменные Солнце и планеты. Они немного поменяли положение, эти планеты, но я не запомнил с прошлого раза, поэтому не заметил особенных перемен. Аяя обернулась от окна, и я, как простак, попался, она сразу угодила взглядом в мои глаза, потому что я как щенок пялился на неё, не в силах не смотреть, словно, радуясь, что вижу, что она здорова и мне не надо убивать себя работой, чтобы изгнать мысли о ней... Но я тут же сел и так, чтобы не видеть её там, где она была сначала. Но она спустилась ко всем и села сбоку в первом ряду. И теперь мне всё время было её видно, сядь она в середине за высокой спинкой кресла, я не увидел бы, а так… Но ведь, обернувшись, она смотрела всё же на меня, мы вошли все вместе, а она смотрела только на меня, словно именно меня и ждала, вдруг подумал я, чувствуя, как глупею...
        – Слюни подбери, олух, – прошептал мне на ухо Эрик, сидевший около меня.
        – Иди к чёрту, – огрызнулся я.
       Эрик только затрясся в беззвучном смехе возле меня. Я ткнул его кулаком в плечо несильно, чтобы он заткнулся, но он только прикрыл лицо от всех и продолжил колыхаться. Все рассаживались, кто-то спросил о Вералге, но ответа не было. Вошёл Орсег, странно было видеть его не голым как всегда, а в комбинезоне, как все остальные, но и комбинезон умудрился закатать выше локтей и на груди расстегнуть едва не до пупа, неисправимый.
        – Что смотрите? – сказал он, на то, как разглядывала его с усмешкой Басыр. – Я оделся.
        – Ну да, оделся, я соски твои вижу, – уже в голос засмеялась Басыр. – И пупок!
         – Мне жаль, что я твои не вижу, Басыр! – ответил он и подмигнул ей, улыбаясь.
        Чем он занимается на корабле, интересно. О том же его спросил Агори. Орсег усмехнулся:
        – Напрасно вы думаете, что мне нечем заняться, Ван позаботился о водоёмах. Хотя это смешно, конечно, как половник по сравнению с морем, но хоть что-то. Рыба будет к столу неизменно, Аяя, вон, знает.
        – Аяя? – удивился Агори.
       Она обернулась к ним.
        – Ну а как же? Рыбы тоже животные, без Селенги-царицы в тоску впадают, икру не мечут, – улыбнулась она. А Орсег скорчил для Агори смешную рожу и уселся рядом с Аяей.
        – Вот наглый рыбогляд! – проговорил я.
        – Ничего, Ар, пущай. Водяному от Аяи ничего не светит. Но мы Вану нервы-то попортим, пусть не думает, что командорам жёны не изменяют, – сказал Эрик тихо к моему плечу каким-то злым голосом.
        Я не успел ничего сказать, но про себя подумал, что это плохая идея – тишком действовать, у Вана огня в крови не меньше моего, к тому же он пуляет страшными увечьями, даже с места не сходя. И как в подтверждение явилась Вералга, которой мы в лазарете были помочь бессильны.
       Все обернулись к дверям, Вералга выглядела как всегда, уже без того страшного уродства, которым её наградил Ван, только очень бледная и осунувшаяся немного. Викол вошёл с ней, верный человек, он приобнял её за плечи, пока смотрели, куда сесть. Стало быть, снял Ван своё проклятие? Спрашивать никто не решился.
       Едва расселись, Ван поднялся и сказал:
       – Я здесь командор, но прошу по давно заведённой традиции председательствовать Викола. я доложу о положении дел, но далее, Викол, прошу тебя на место председательствующего вести наше совещание – и указал на второе кресло подле себя, которого я не заметил, его не было в прошлый раз.
        Викол поднялся и занял место, предложенное командором. А Ван тем временем встал и сказал, обращаясь ко всем:
        – Очень рад, друзья мои, видеть вас здоровыми и отдохнувшими. Для начала хочу сказать, что корабль отремонтирован, все системы функционируют, как положено…
        – Дудки, у меня кран в каюте не работает, фырчит! – встрял Орсег.
       Все засмеялись, а Агори сказал:
        – Ты рычажок поверни, он перекрыт просто.
        – Никаких рычажков ваших я не знаю! – капризно скривился Орсег.
        Снова все захохотали.
        – Я зайду, открою, – сказал Агори, смеясь.
        – Ну да, зайдёт он, а через девять месяцев мне каких-нибудь русалок нянчить? – шутя, фыркнул Орсег.
        Все снова захохотали, включая и Орсега.
        – Это как пойдёт, захочешь, осьминожками обойдёмся! – вытирая слёзы от смеха, ответил Агори.
        Но едва смех стал стихать, как Ван продолжил:
        – Хорошее настроение залог хорошего здоровья и удачи.
        – Нам не помешало бы их побольше, – проговорил Мировасор.
        – В этом ты прав, Мировасор, особенно, что касается удачи, – сказал Ван. – Она понадобится нам как никогда. Не сказать, что всё у нас нехорошо, но, кроме того, что на корабле всё отлажено и отлично работает, других хороших новостей нет.
        – Пока нет? – спросил Мировасор.
        – Хотелось бы надеяться, что пока. Но… судить вам…
       Он включил экран, в виде голограммы повисший перед нами в середине мостика, где несколько дней назад все мы стояли, создавая импульс, пригнавший нас сюда, в неизвестный уголок вселенной.
        На экране начала создаваться картинка системы, в которой мы находились. Большая голубая звезда семнадцать планет, две из твёрдых пород, остальные – газовые. Словом, ничего привлекательного, как выразился Ван.
        – Ближайшие планеты, те самые, что вы можете наблюдать в иллюминаторах, не имеют атмосфер, и во всём похожи на наши Луну или Меркурий. Безжизненный камень, никакой органики, ни воды, ни магнитного поля.
       – Такие большие планеты и нет магнитного поля? – спросил Агори.
       Ван пожал плечами:
        – Обнадёжить нечем.
        – Значит, здесь нам делать нечего, – выдохнул Агори.
       Далее на экране начали появляться ещё какие-то системы, четыре, пять, каждая подобна той, в которой мы находились теперь.
        – Это те, что нам удалось обнаружить на расстоянии доступном нашим телескопам и зондам, – сказал Ван. – Всё то же.
        – А мы вообще где? – спросил Мировасор.
       Вот тут Ван улыбнулся, но мне почему-то показалось, что радости в его улыбке нет, скорее, это такая сардоническая улыбочка, потому что он ответил:
       – А вот этого я не знаю. Навигаторы не работают. Почему, и почему никто не может их настроить снова, никто не может даже объяснить. Так что, друзья мои, где мы находимся… – он только развёл руками.
      Мы все замолчали, а Ван сел на место, предоставив Виколу далее вести собрание.
Глава 8. Боги и их решения
        Вчера мы с Аяей говорили о том, что обсуждали теперь с остальными предвечными. Я для того и отправился домой, чтобы с ней обсудить это, что пока было известно мне одному, и если бы не застал там проклятого Эрбина, что до сих пор пытается вернуть себе супружеские права на мою жену, и, как теперь я понимаю, не без успеха, то наш вечер с ней начался бы с другого… А так к разговору этому я приступил уже поздно ночью, когда мы отправились на нашу кухоньку поесть. Конечно, в нашей столовой есть можно, когда душе угодно, автоматы работают в любое время, в отличие от поваров, но готовые блюда стоят и при желании можно себе разогреть и поесть. Но нам столовая не была нужна сейчас.
       Я рассказал Аяе то, что сказал теперь остальным. Она посмотрела на меня.
        – И что получается? Нас прибило к безжизненному осколку скалы без надежды на нём выжить? – спросила Аяя.
        – Абсолютно без надежды. На твой возможный вопрос, нельзя ли тут создать то, что существует на корабле, сразу отвечаю: нет. Даже, если бы на этих планетах имелось магнитное поле, на генерацию атмосферы, почв, и прочего, что позволит нам здесь жить, у нас нет ни ресурсов, ни знаний, ни мощностей. Генераторы работают на синтетическом топливе, и для поддержания жизни на корабле этого достаточно, но, чтобы снабжать целую планету, хотя бы на начальном этапе – нет. К тому же здесь даже полезных ископаемых так мало, следовые количества, что не стоит даже начинать их разработку, всё равно, что срыть Эльбрус ради бусины. И примерно то же в обозримом для нас сейчас пространстве.
        – Получается, нам надо снова перенестись?
        Я почертил зубцом вилки по желтку, растёкшемуся по тарелке – всему, что осталось от роскошной яичницы с ветчиной.
        – Получается. Но… не получается. Помнишь, сколько людей погибло после первого перемещения? – я посмотрел на неё.
        Аяя немного побледнела, опустив глаза.
        – И… как? Мы обречены вечно скитаться в космосе, просто дрейфовать? Или погрузиться в спасательный челнок и запустить его… куда?
         – В том и вопрос, куда? – сказал я.
         Аяя поднялась, убирая посуду в машину, из которой она выйдет через десять минут чистой и сухой сразу на полки, они так и сменялись, как пластинки в музыкальном автомате. Домашней работы здесь вовсе не было никакой.
        – Челнок на то и спасательный, это только долететь до определённого места, и мы там долго не выдержим. Нас, предвечных, тринадцать человек…
        – Да, не очень-то счастливое число, – качнула головой Аяя.
        – Чепуха, ты что, веришь в эти предрассудки?
        – Нет, конечно, тем паче я знаю, откуда они взялись… – улыбнулась Аяя. – И знаю, насколько всё было не так, как все думают.
        – Так я договорю: нас тринадцать, не думаю, что кто-то из нас согласиться поместиться в криокапсулы, как все люди.
        – Не факт, что люди-то готовы.
        – Готовы, об этом они подписали договор, вступая на борт нашего корабля.
       Аяя села снова, откинувшись на спинку стула.
        – А если их заморозить, смертных, и так перемещаться? Может быть, они тогда выдержат перемещения и не погибнут?
        – Может быть. А может быть, мы привезём фарш из микроволновки.
      Аяя вздохнула.
        – Вот так все наши и будут спорить. Я даже знаю, что скажет каждый: Дамэ станет беспокоиться о смертных, Мировасор торопить, Агори и Орсег нервно подшучивать, Викол мудро молчать, а Вералга ругаться. Хотя…
        Я засмеялся:
        – Да вернул я ей её рот, пусть ест. Трёх дней, думаю, достаточно, чтобы она умерила злобу.
        – Не надо, Нисюр, вообще Вералга хорошая женщина, добрая и, всегда помогала мне и другим, а это… на что только людей не толкает ревность, – сказала Аяя.
       – Ревность? Я понял бы, если бы то была ревность от любви, и правда простить можно, любовь как солнце ослепляет, застит всё. Но то, что с Вералгой – это вовсе не от любви, это ревность от зависти. Она не меня, она тебя ревнует. И я ей был нужен только, чтобы не достался тебе, впрочем… я не хочу больше говорить о Вералге, знаешь, как в доме повешенного о верёвке.
         – Ты не повешенный, ты живой, – улыбнулась Аяя, протягивая ко мне руку.
        – Как думаешь, кто завтра подаст спасительную идею? – спросил я, и потянул её к себе на колени.
        Аяя села, улыбаясь, невесомая почти, я обнял её талию, от одного прикосновения к ней у меня кружится голова, пальцы сами поползли выше, ниже, невозможно не разгораться от этих прикосновений.
       – Не знаю, как ты думаешь?
       – Я думаю, Арий, – сказал я.
       Аяя пожала плечами и позволила целовать себя. Только не отвергай меня и я буду сильнее всех, ты знаешь, что настоящим командором я становлюсь, оттого, что ты моя…
       И вот, когда сегодня начался спор, предсказанный ею накануне, я взглянул на Аяю, и заметил лёгкую улыбку, поплывшую по её лицу. Да много пререкались, перебивали друг друга, потому что открытие, сделанное мной о том, что мы едва ли не ловушке здесь, конечно вызвало оторопь и возбуждение. Я ждал, пока выскажутся все, кто хотел сказать, ожидая, что будет проронено то самое золотое зерно, из которого вырастет наше спасение.
        – Погодите, получается, что мы спасались-спасались, чуть не подохли, а теперь нам остаётся умереть здесь, возле этих безжизненных солнц? – поговорил Агори.
       – Ну получается, – сказал Орсег. А потом поднял голову и сказал: – А вернуться к Земле мы не можем?
        Все зашумели снова.
        – Ты шутишь? – спросила Аяя, поглядев на него, а сидел он с ней рядом.
       И ответил он ей, будто остальных и не было.
        – Отнюдь.
       Она смотрела в его лицо некоторое время, и мне от этого стало не по себе, Орсег никогда не скрывал своей склонности к Аяе, и она была дружна с ним, но сейчас их взгляды друг на друга не понравились мне. Хотя, похоже, они не понравились не только мне.
        – И что на Земле? – сказал Эрбин. – Героически погибнем возле родины?
        – Нет, атакуем неожиданно, – сказала Аяя, продолжая смотреть на Орсега, а потом медленно повернулась ко мне. – Ты ведь обещал нам дать стрельнуть по гадам, командор. Вот и стрельнем!
         – Так они расстреляют нас на подходе, – сказал Агори.
         – Разве они нас ждут? – усмехнулся Дамэ. – Разве могут предполагать, что мы живы и способны вернуться, чтобы атаковать их?
         – Погодите, это возможно? То, что вы говорите? – вмешался Мировасор.
       Все смотрели на меня с надеждой. Тогда я ответил:
        – Очень даже легко было бы возможно, если бы я знал, где Земля.
       Все выдохнули.
        – И… что же делать? – дрогнувшим голосом произнесла Рыба.
        – А нельзя просто наугад? – сказал Агори.
        – Можно, но есть опасность повторения того, что было при первых перемещениях. И так погибла почти треть экипажа.
        – Но какая альтернатива? – опять сказал Орсег. – Или тут все помрём без толку или попытаемся спасти хоть кого-то.
         – А оставшиеся в конце концов нас на вилы поднимут, – произнёс Эрбин со знанием дела.
         – Не поднимут, – холодно произнёс Арий. – Заморозим их и всё.
        Мы все смотрели на него. Тогда он заговорил негромко и по-прежнему очень холодным голосом:
        – Выхода иного нет, мои дорогие предвечные. Мы с вами выдержим перемещения, сколько бы их ни понадобилось. Выдержат ли оставшиеся в живых люди, мы не знаем, знаем только, что есть риск. Возможно, те, кто остались вообще более стойкие, и им ничего не грозит, возможно, они все погибнут. Если погрузить их в гиперсон, останутся они живы? Неизвестно. Мы провели бы с вами исследования, но как? Только опытным путём можем прийти к ясности.
       Аяя встряла:
        – Можно просмотреть хотя бы анализы, сделать культуры и…
        – И? что «и», Яй? – ответил ей Арий. – Клетка, и даже культура, даже ткань или орган не покажут нам, как поведёт себя целый организм в определённых условиях. Сама знаешь, in vitro и in vivo далеко не всегда совпадают. И микро и макроуровень тоже очень разные вещи. Мы можем треснуть, пытаясь перемещать дурацкие культуры клеток и так и не быть уверенными, что всё безопасно.
        – То есть, пусть все умрут, лишь бы мы были живы?! – воскликнула Аяя, хмурясь.
        Но, удивительно, Арий лишь нагло ухмыльнулся:
        – Или всем умереть, – он развёл руками. – Люди вымрут сами собой, уж лет через пятьдесят, от силы шестьдесят, их не будет. Ну а мы с тоски, скорее всего.
        – На Земле я бы ещё согласился на это, – сказал Орсег.
        – Нет, друзья мои, вы как хотите, но мочь спастись и не попробовать сделать это, это какая-то половая слабость! Увольте! – воскликнул Эрбин. И мне снова захотелось его убить, я даже отвлёкся от обсуждения.
       – То, о чём я говорю. Или всем долго и вяло с сознанием того, что мы сидим у двери и даже не пытаемся нажать на неё, чтобы открыть. Или распахнуть эту дверь, что бы там ни было за ней, – поддержал братца Арий. До чего же они похожи! И второго мне почему-то хочется убить ещё больше, чем первого…
       Тем временем Викол поднялся.
        – Что же, друзья мои, ставить вопрос на голосование или решим так? Перемещаемся к Земле?
       Все начали галдеть, соглашаясь. Аяя промолчала, кажется, Рыба тоже. Вералга вообще не открыла рта ни разу, как и Арит.
        – Хорошо, решили, никто не хочет сидеть здесь. Возвращаемся к Земле. Дальше будет видно. Так? – Викол посмотрел на меня.
       Я развёл руками, не собираясь спорить.
       – Тогда я подытожу, – сказал Викол. – Мы помещаем смертных в гиперсон, после этого перемещаемся к Земле.
       – И там? Что мы сделаем, когда прилетим?
       – Первым делом надо уничтожить спутники на орбите. Все, что там есть, людям там уже ничто не служит. А после мы будем в выигрышном положении: мы будем видеть их, они нас – нет.
       – Погодите, так мы… можем их победить? Роботов? – сказал Орсег.
       – Это… сложно сказать, – сказал я.
       – Ну, чисто теоретически?
       – Пока всё мы делаем теоретически, – хмыкнул Эрбин, глянув из-под руки, словно мы тут ведём скучную дискуссию на исторические темы.
        – Ну не всё, от Земли-то мы улетели, – заметила Басыр.
        – Ага, вот только неизвестно куда прилетели, к тому же половину людишек разорвало по дороге – съязвил Эрбин.
        – Ну не половину, – сказала Аяя.
       Эрбин махнул рукой, поиграв в воздухе кистью.
        – Да-да, не половину, треть. Но разорвало. Если бы ты видела, что стало с внутренностями тех, кто пострадал, ты не говорила бы сейчас так легко.
        – Я не говорю легко. Я говорю, что риск оправдан.
        – Почему ты так говоришь? Потому что Арий так сказал? – вдруг сверкнул зубами Эрбин, подаваясь вперёд. – Или потому что Ван так отлично трахается, что тебе стал нравиться его корабль, как его член?!
       Все замерли, выпучив глаза и переводя взгляд с Эрбина, на Аяю и на меня. Я не мог не ответить, и я послал в Эрбина то, что лишило рта Вералгу, надо было и член отсушить заодно, но… ничего не произошло. Заряд моей силы и злобы не просто не попал в него, он растворился в воздухе без следа. Хорошо, что этого никто не заметил, позору было бы… Но Аяя, предвосхищая этот мой выстрел в её бывшего мужа, ответила ему с усмешкой:
        – Очень нравится, успокойся. Мне о-очень нравится его корабль, – медленно и отчётливо проговорила она. – Корабль командора.
        – Отлично! – воскликнул Эрбин, откидываясь на спинку кресла. – Я очень рад, что ты нашла, наконец, своё счастье в этом корыте на краю вселенной!
       – Счастлива порадовать тебя, – Аяя отвернулась от него и, прежде чем Викол успел сделать им замечание, сказала: – Извините, друзья.
       Все молчали, но Вералга ответила вполголоса, её стало слышно только потому, что было так тихо:
       – Можешь не извиняться, все привыкли, что у твоих кобелей всё время зудит под брюхом.
       – Будем завершать? Или обсудим детали? – поспешил сказать наш председатель.
       – Как это завершать? Я хочу понимать, что будет в ближайшее время, – сказал Агори. – И как долго мне наблюдать это дурацкое здешнее солнце?
        – Ровно столько, сколько уйдёт на гибернацию, – сказал я.
        – Ну-у… немало времени понадобится в таком случае, – отозвалась Рыба. – Семь тысяч человек с гаком, обследовать, подготовить…
        – Не более десяти дней, – сказал я. – И то только потому, что медиков осталось немного.
        – Есть мы трое, – сказал Дамэ.
        Я кивнул:
        – Уже большой плюс. Наши медики научать вас методике. Мы здесь изучали крионику все три года, и все люди, что на этом корабле уже были обследованы. Не забывайте, что от Земли мы собирались отправляться с ними уже в гиперсне. Вышло иначе, поэтому и… смертей столько. Хотя… никто не предполагал, что перемещения опасны для людей.
        Арий усмехнулся:
       – Скажу вам больше, насколько перемещения для бодрствующих людей, мы приблизительно знаем, а вот насколько опасно для тех, кто помещён в гибернацию, – открытый вопрос.
       – Не будем возвращаться к началу обсуждения, – сказала Аяя, хмурясь. – Никому здесь неприятно думать о том, сколько мы не довезём живых людей, сколько мёртвых.
        – О, конечно-конечно, как скажешь, прекраснейшая жена командора! – кривляясь, сказал Арий, подняв руки. – Как, оказывается, тебе нравится царить, я не замечал прежде. Когда-то в Кеми ты не сталкивала Кратона. Но золотой трон Кеми не здешнее пластиковое кресло, и Кратон царь был плоть от плоти, а этот только конюх.
        – Не конюх, царевич Арий Кассианович, всего лишь помощник – сказал я. – Маленький деревенский сирота и оборвыш. Но теперь я на своём пластиковом троне, а ты на моём корабле.
        Я не удержался и метнул в него то же, что в Эрбина, и получил тот же результат, но с одной разницей: Эрбин внимательно смотрел на меня, похоже, он почувствовал что-то...
        – Это верно, Ван, очень метко, мне нравится, – продолжил Арий. – Ты на троне и женат на Богине, ты переплюнул всех, да, Аяя? Он здесь самый сильный, альфа-самец!
        – Хватит! – Викол ударил ладонью по столу. – Вы надоели! Будьте мужчинами, если вам дана отставка, держитесь в стороне от чужих жён.
        – Ни тута на чьих жён мы не претендуем, кроме одной! – засмеялся Орсег. – Я в той же армии, если что!
        Наконец, все засмеялись, Аяя, шутя, толкнула Орсега в плечо, все захохотали ещё громче, облегчённо, и ссора угасла, не разгоревшись.
        – Всё, хватит веселиться, – попытался Викол угомонить всех.
        – Как тут… не… ве-есели-иться? – задыхаясь от смеха, проговорил Орсег. – Я думал… м-ха-ха… только… ха-ха… на нижних уровнях у нас тут… ха-ха-ха… зоопарк, оказывается не-ет!.. а-ха-ха-ха!.. Альфа-саме-ец у шту-урва-ала!.. Ох, я щас умру!.. Ван, ты… этот… марал или… кто? Может… ха-ха-ха… Акела?
       Викол и тот прыснул, и все хохотали ещё долго, приправляя новыми шуточками про альфа-самцов, чужих жён, хитроумных любовников и всё в таком духе. Наконец, отсмеявшись, вытирая слёзы смеха с ресниц, все начали успокаиваться.
       – Ну что, подведём итог, – сказал, наконец, Викол. – Помещаем смертных в гиперсон и летим к Земле. Всё так?
        Он обвёл взглядом мостик.
       – Превосходное решение, – сказал я. – Теперь совсем незначительный вопрос: куда перемещаемся? Где Земля?
       Все смотрели на меня.
       – Я объясню, – сказал я. – Навигаторов нет, я не знаю, где мы, я не знаю, где Земля. То есть я слеп и глух, к тому же, возможно, мы висим над пропастью и этого не замечаем.
        – Ну и плевать, – вдруг сказала Вералга. – Над пропастью или на славном лужку. Перескочим куда-нибудь, и там посмотрим. Сколько перемещений ты сделал? Никто не считал. А сюда мы попали и вовсе, собравшись вместе. Перенесёшь нас куда-нибудь, оглядимся, и будем пробовать ещё. Пока людишки в своём счастливом сне будут пребывать, мы поищем дорогу. Разве не так планировалось изначально?
        – Ну…
       Я пожал плечами. А Викол улыбнулся, довольный, что можно закончить совещание.      
        – С сегодняшнего дня начинаем готовиться к перемещению. Ван, медицинский отсек должен начать свою работу в этом направлении с теперь же, медлить не вижу смысла, неизвестно, сколько времени нам придётся скакать по вселенной, чтобы вернуться к Земле.
        – Сейчас же дадим объявление, – кивнул я. – И ещё, Викол, я думаю, нам всем надо раздать биперы, корабль обширный, нас мало, мы должны иметь возможность знать, где каждый из нас.
        – Биперы? Как домашним пёсикам? – скривился Арий.
        – Если тебе вдруг понадобится помощь, Арий, мало ли что, ты сможешь «свистнуть» без труда, – сказал я.
        – А ты без труда отыщешь меня в любой заднице?
        – Ну если ты позовёшь оттуда, отыщу и там.
        Арий только и мог, что выругаться себе под нос, но вслух препираться больше не стал, потому что остальные поддержали меня.
       Все стали расходиться, потянулись к выходу, заглянул заведующий сельхозчастью, я дал ему знак подождать немного, пока освободится мостик. Все вышли, кроме Аяи, и она поднялась, но у двери остался стоять Эрбин, засунув руки в карманы, он смотрел на меня, без вызова, очень спокойно и даже слегка усмехаясь. Увидев его, Аяя остановилась и в нерешительности обернулась на меня.
        – Не волнуйся, Аяя, иди, – сказал я.
        – Вы… – проговорила она, переводя взгляд с него на меня.
        – Да-да, не волнуйся, Яй, иди, – сказал Эрбин.
        – Не уйду, вы…
        – Иди, это между нами. Мальчиками, – сказал Эрбин.
        – Что? Я между вами! – воскликнула Аяя.
         Но на эти слова Эрбин улыбнулся так мило, так приторно, что мне захотелось пить от его патоки. И сказал:
       – Разочарую тебя, моя детка, моя дорогая, любимая маленькая жёнушка, не всё в этом мире крутится вокруг тебя. У мужчин бывают ещё дела, не касающиеся милых девочек.
       Аяя смутилась немного его издёвки, и вышла, не говоря больше ничего. Едва за ней закрылась дверь, Эрбин, посверкивая яркими синими глазами, снова усмехнулся, но уже мне и проговорил негромко и даже почти так же сладко, как говорил с Аяей.
        – Вот что я хочу тебе сказать, командор ты конячий: если ещё раз попытаешься направить свои злобные проклятия в моего брата, я глотку тебе вырву, и не успеешь даже глотнуть в последний раз своей гадкой слюны. В меня можешь бросать, что угодно, но его тронуть даже думать не смей. Ты понял?
       Я смотрел на него через мостик и думал, что всегда знал, что Эрбин отличается от всех.
        – Я понял, – сказал я.
        – Я рад, – сказал Эрбин и улыбнулся так мило, как не улыбался даже Аяе минуту назад, при этом в глазах его сверкал байкальский острый лёд, он двинулся к выходу, но остановился, и, повернувшись уже почти на пороге, неожиданно сказал: – Да, хотел сказать, другого случая не представилось: ты, Ван, неплох, корабль там и всё, что ты тут напридумывал и построил… одним словом, снимаю шляпу. Не ты, кормили бы мух в байкальских скалах сейчас.
       Неожиданно, признаться, но таковы они, байкальцы, изучены, но непредсказуемы всегда.
       – Спасибо, – сказал я.
       – Не за что, это не тебе, мозгам твоим, я это уважаю.
       – Я от их имени, – кивнул я.
       Эрбин кивнул тоже и сделал ещё шаг, сейчас дверь отъедет в сторону, но я нажал кнопку у себя на столе, и дверь не открылась.
        – Эрбин?
       Он повернулся с удивлённым вопросом в глазах.
        – Как тебе удалось отбить?
       Эрбин засмеялся и пожал плечами:
        – Спроси что полегче.
      Я открыл дверь и он вышел. Да, изумительный человек, если бы я ненавидел его чуть-чуть меньше, я бы вслух признался, до чего им восхищаюсь. Его отвращение ко мне, видимо, было немного меньше, если он сказал то, что сказал.
    
       Мне не понравилось, что Эрик и Нисюрлиль остались наедине за закрытой дверью, пусть, действительно, не обо мне речь, но после трюка с Вералгиным ртом мне было не по себе от мысли, до чего их разговор может дойти. Эрик никогда не умел делать ничего подобного, его дар настолько же уникален, насколько огромен, и мелкие способности ему просто уже не достались. Его дар – дар Света, что заполняет его, он даже сам не знает этого, того, что он ангел Божий, я улыбнулась мысли об этом. То-то Эрик удивился бы. Я улыбнулась самой себе, при случае непременно скажу ему, что надумала о нём…
        – Яй, куда направляешься? – Дамэ догнал меня.
        – Хотела вниз спуститься к моим зверюшкам. Пойдёшь со мной?
        Он улыбнулся, кивая. Мы вышли на галерею, в середине высилась зелёная и прекрасная живая секвойя, в её ветвях, целом зелёном острове щебетали птицы. Всё же то, что Нисюрлиль заполнил свой корабль деревьями и цветами, было замечательной мыслью. Я подошла к перилам и обернулась на Дамэ.
        – Как думаешь, если мы с тобой не будем спускаться на лифте все сто этажей, а слетим вниз, не слишком много людей это заметят. Так надоело ходить всюду ногами…
        Дамэ улыбнулся и подмигнул мне.
        – Упадёт в обморок пара-тройка самых впечатлительных, потом решат, что им показалось. Люди всегда так думают, если видят что-то необычное.
      Я подала ему руку. Но тут возле нас вырос Орсег.
        – Лететь собрались? Не боитесь, что кто-нибудь доложит командору, что его жена сбросилась в пропасть?
        Мы с Дамэ засмеялись.
         – Ну раз вы такие весёлые, возьмите и меня, право на этом космическим корабле мне одна отрада и есть – это нижний уровень. Спасибо Вану, что позаботился о водяном, иначе, я уж помер бы… особенно после месяца в изоляторе.
        Я подала руку и ему и мы втроём поднялись в воздух над ветвями секвойи, кто-то увидел нас и проводил изумлённым выдохом, когда мы слетели вниз.
        Действительно на самом нижней первом уровне находился обширный водоём, простиравшийся на всё «дно» корабля, заполненный натуральной морской водой. Нисюрлиль рассказывал мне, как они доставили сюда первые резервуары с этой водой, и как корабль сразу заполнился ароматом моря.
        – Я даже не замечал раньше, что море пахнет так чудесно, – сказал он тогда.
        – Да, море пахнет жизнью…
       Когда я увидела этот водоём, у меня захватило дух.
       – И какая… глубина?
       – Почти тридцать метров.
       – Боже… да ты что?
       – Иначе было не сохранить морских животных. Так что мне пришлось тяжелее, чем Ною, он хотя бы морских обитателей не был принуждён спасать.
       Противоположного берега этого «моря» видно не было.
       – Просто свет рассеянный, потому ты и не видишь, – сказал на это Нисюрлиль.
       – И ты… выключаешь его? Ну… на ночь?
       – Да, это единственное место на корабле, где есть смена дня и ночи. Иначе животные бы погибли, а само море заросло бы водорослями за месяц. В этот момент из воды показалась спина кита, вдох через отверстие и снова укатила под воду…
        – Но… Нисюр… все морские животные не поместятся даже в это твоё «море».
       – Конечно, нет, – засмеялся он. – Вообще задумка с «морем» вообще была большой шалостью, признаюсь тебе. Я просто хотел посмотреть получится ли у меня. Здесь только китовая самка, и два дельфина, ну рыбы, моллюски, понятно… остальные все в виде замороженных эмбрионов. Как и большинство животных. Целый банк. Как выращивать их будем, я пока не знаю. С рыбой проще, а млекопитающие… но там будет видно. Лучшие мозги мира на борту, что-нибудь изобретём. Существуют же искусственные утробы.
        – Они несовершенны.
        – Значит, придётся создать совершенную.
       И вот сейчас мы спустились к подножию секвойи, отсюда вела лестница и лифт на нижний ярус, к морю. Причём открывались двери лифта на «берегу». Мы вышли из него. Здесь редко бывали люди, обычно все на корабле заняты, сюда необходимость приходить была только у биологов, а их на борту было теперь только трое, увы, семеро погибли…
       Орсег посмотрел на меня.
        – Окунёшься?
        – С удовольствием, – сказала я.
        – А ты, Дамэ?
        – О нет, я плавать не умею, – засмеялся Дамэ.
        – Надень акваланг, мы научим тебя. И покажем красоты здешнего подводного мира. Как в глупом океанариуме, конечно, но лучше, чем ничего, – сказал Орсег.
     …Эти двое прекраснейших предвечных повели меня надевать акваланг, учить им пользоваться, непонятно, откуда и знали это. Но Орсег тут же и объяснил:
        – Я же морской Бог, ты что, Дамэ, работать инструктором по дайвингу милое дело для меня. Девушки в бикини и все такое… – он подмигнул мне.
       Одев меня во всё это, они мгновенно разделись и, столкнув меня, нырнули сами. Я не видел Аяю абсолютно обнажённой очень давно, Орсега вообще никогда, он всё же чресел не обнажал прежде, поэтому первые мгновения в воде, могли стать и последними, так я был поражён вообще видением подводного мира, нового для меня, несмотря на всю мою древность, но ещё больше их обнажёнными телами. Но они не смущались ни капли, не стеснялись ни меня, ни друг друга, помаячили мне и, взяв за руку, потянули в глубину. Мне понадобилось несколько минут, чтобы перестать неотступно думать о том, что я под водой, что надо мной всё увеличивающийся её слой и только их двойное спокойствие и умиротворение окружающего мира, привели моё состояние в норму. И я начал наслаждаться окружающими видами.
       Много чудес никогда не виданных мною вдруг открылось мне. Удивительные рыбы, стайками проплывавшие мимо, и большими косяками, серебрившиеся, как россыпь монет, какие-то колючки, которые не были колючими, морские звёзды, дельфины казалось, смотрели на меня разумными удивлёнными глазами, но, когда мимо проплыла живая гора, я едва не выронил кислородную маску.
        – Не бойся, это кит, – Аяя засмеялась, обнимая меня за плечи.
       Удивительно, но я слышал под водой их голоса, то есть они звучали у меня в голове. Словом, мы плавали, пока я не замёрз, а вода была совсем не тёплая, и мои товарищи сжалились, и все мы выбрались на берег.
       Сняв акваланг, я долго не мог толком отдышаться, хотя мне казалось, я дышал нормально под водой, но Аяя и Орсег, сели по сторонам от меня, дожидаясь, пока я полностью отдышусь, а потом сидели, легко подставив обнажённые тела свету искусственного неба, который, кажется, даже немного грел.
         – Это ультрафиолет. Здесь, как и в оранжереях к лампам добавлена и эта часть спектра, – сказала Аяя.
         – Откуда ты знаешь? – спросил Орсег.
         – Ван сказал.
         Орсег закивал.
         – Тогда ладно, а то мне показалось уже, что ты можешь свет разложить на спектр. А тут… целый командор под боком, рассказывает всё, уже легче, – он откинулся на спину. И спросил меня: – Ну как тебе подводные красоты?
         – Я никогда не бывал под водой в настоящем море, потому что даже, когда ты переносил меня, я зажмуривался со страху, но это… замечательно, никогда не думал, что подводный мир прекрасен настолько. Наверное, давно попросился бы с вами.
       – Мы бы не взяли, да, Яй? – захохотал Орсег. – На что нам третий лишний?
       Аяя улыбнулась, качая головой:
        – Не слушай, он шутит.
        – Это её не слушай, не было бы тебя, занялись бы мы любовью… м-м-м… – он мечтательно вытянул тёмные губы. – Ты не смотри, что я делаю вид, что не разглядываю Аяины прелести, мы с ней договорились, иначе отказывается со мной плавать, сама же делает вид, что не оценивает мои несравненные достоинства.
       Аяя захохотала.
        – Болтун!.. Ох и болтун-насмешник!
        – Ну, а что мне остаётся-то? Хоть поболтать.
       Мы с Аяей побыли здесь ещё недолго, пока подсохли волосы, потом она распустила их и мы, одевшись, отправились уровнем выше, в сады и оранжереи, проведать животных. Здесь мы пробыли долго, почти весь день. Несколько этажей были отданы животным. Их тоже было не слишком много, намного больше птиц, без страха, спускавшихся к нам, поглядывающих бусинами глаз.
        – Я отправляла бы моих друзей вестниками, как было на Земле, сказала Аяя, но здесь столько дверей, которые закрываются сами… не хочу подвергать их лишней опасности.
       Мы шли по мягкому ковру травы, я спросил её, как она считает, мы скоро доберёмся до Земли. Аяя посмотрела на меня.
        – Может быть, и с первого раза, может никогда. Если мы не знаем, где мы, то вынуждены просто идти наугад. Громадная сила у Вана. И громадное желание спасти Землю.
        – Ты любишь его?
        Она остановилась и посмотрела на меня, не улыбаясь.
        – Да. Я нужна ему.
        – Странный ответ, ты всем тут нужна, даже тем, кто никогда не признается в этом.
         – А почему я должна отвечать?
         – Чтобы я мог понимать.
         – Зачем?
         – Чтобы защищать тебя.
         – Мне ничто не угрожает.
        Я пожал плечами и продолжил путь между стройных стволов берёз, всё же почвы здесь ненастоящие, слишком мягко ногам…
         – Может быть. Но вокруг тебя опять начали бурлить страсти, может разыграться буря.
         – Ничего не разыграется, сейчас всем предвечным не до того, чтобы делить женщин.
         На это я только пожал плечами, очень хотелось бы думать, что теперь все заняты тем, чтобы выжить, но этому как раз только способствует борьба за женщину, придавая смысл борьбе за жизнь.
      Больше мы об этом не говорили. К вечеру сходили вместе поужинать в столовую, где застали наших: Агори, Басыр и Викола. Потом пришёл Мировасор, оказалось, Арит осталась в каюте, сказав, что теперь ужинать не станет, будет худеть.
        – Да-да, Вералга тоже худеть собралась, – сказал Викол и они с Мировасором посмотрели друг на друга, смеясь.
       Не стала веселиться только Басыр.
       – Нехорошо будет, если Вералга и Арит сдружатся.
       – Не сдружаться, – уверенно сказал Викол, с удовольствием обгладывая куриную ножку. – Вералга всегда презирала Арит, ещё со времён, когда растила их с Арием детей.
       Аяя вообще попустила весь разговор мимо ушей, потому что, когда я спросил её, что она думает о дружбе Арит и Вералги, она удивилась и сказала, что её не касается, кто с кем дружит.
        – Со мной, увы, эти женщины дружить не хотят.
       Я засмеялся:
        – А ты хочешь?
        – Нет, – засмеялась и Аяя.
        Мы расстались у двери её каюты, она вошла, а я остался, послушать через стену, что будет, как просил Эрбин, почему-то обеспокоенный за неё. Ничего особенного, Ван спросил, что она намерена делать завтра.
       – В лазарет, наверное, отправлюсь, помогать твоим медикам готовить людей к гибернации…
       Я не стал больше подслушивать, никакой угрозы от Вана я не чувствовал, может, он и способен убить и даже наверняка, но только не её. Она как батарейка для него, вот это я тоже ощутил, когда отходил от их каюты. Когда-то она ввела его в наш круг, отверзла Силу в нём, и так и осталась её источником для него…
       Укладываясь спать сегодня, я решил, что завтра отправлюсь в лазарет, там я гораздо нужнее, тем более что Аяя с утра намерена быть там же. Но когда я лёг спать, я не думал уже о завтрашнем дне. Мне виделся чудный синий подводный мир и два совершенных человека, свободно чувствовавших себя в нём. Впервые я подумал, воистину Бог создал людей по своему подобию, они прекрасны, прекраснее всех животных и всего сущего…
Глава 9. Вдребезги
        На корабле закипела работа, до сих пор все только готовились к тому, что теперь, наконец, начало происходить. Каждый день несколько десятков, а потом и сотен человек стали отправляться в криокапсулы, которыми заполнялся предназначенный для них специальный отсек, самый безопасный с тщательно выверенными параметрами: оптимальной температурой, влажностью и давлением, потому что, оказалось, что это тоже очень важно. И с абсолютно стерильной атмосферой, поэтому входили сюда только в специальных костюмах через двойной шлюз, где костюмы несколько раз обрабатывались и проверялись на герметичность. Но  далее хода не было, каждую капсулу отправляли на специально отведённое место, пользуясь манипуляторами, контролируя через обзорное стекло. Каждая капсула была подписана с именем и подобным досье, на случай, если неожиданно человеку после гиперсна будет сложно вспомнить подобности своей жизни. Мы с Аяей тоже пришли сюда посмотреть, как заработал этот до сих пор закрытый отсек. Когда вышли, Аяя долго молчала.
        – Ты что? – спросил я. – Что-то не так?
       Она посмотрела на меня.
        – Мне не по себе, живых людей пакуем в саркофаги.
        – Не говори так, возможно, это единственное, что спасёт их.
       Она кивнула.
        – Да… или убьёт. И как они доверяют нам, тем, кто в эти капсулы не собирается?
        – Люди всегда верили в Богов. А кому ещё верить?
        – Эти люди давно не верят в Бога.
        – Поэтому им и пришлось теперь довериться нам.
       Аяя посмотрела на меня, разворачиваясь.
        – Да… думаю, в этом ты абсолютно прав. Мы опять стали Богами, хотя вслух этого никто не говорит, – она покачала головой.
        – И куда более могущественными, чем прежде.
        – Ты не слушай меня, я просто… Пойду я в лабораторию.
       Она сама организовала себе лабораторию в нижних отсеках, где помещались животные, сказав, что должна понять, отчего за три года на корабле не появилось ни одного ребёнка, а животные продолжили размножаться, как ни в чём, ни бывало. Я понимал, что это её исследование может оказаться самым важным из всех, поэтому не мешал.
       Теперь, когда дело было только за тем, чтобы поместить в гиперсон всех смертных, каждый занялся тем, чтобы это произошло как можно скорее. Медикам пришло на помощь множество добровольцев, заводские, фабричные помещения закрылись, в сельхозотсеке теперь остались только дежурные, которые передавали свои дела Аяе, туда же наведывался и Арий, сказав, что многие сотни лет занимался хозяйством и ему как никому из предвечных будет сподручно помочь там, к нему присоединился Агори. Остальные все были в распоряжении медиков, и занимались главным делом.
       Все, кроме Эрбина. Байкальский царевич всё время находил отговорки, чтобы ничего не делать, или только то, что ему было интересно. Но я не трогал его, как не указывал и остальным, что делать, мы все давно уже привыкли действовать так, чтобы полезно было всем. Так что если Эрбин считает необходимым сейчас заниматься неизвестно чем, хотя бы даже просто валяться без дела или спать, я не возражал…
        …О, я вовсе не валялся и не спал, пока Арик горел как истинный энтузиаст и полный балбес на службе обществу, оставшемуся от всего населения Земли, я воплощал в жизнь своё намерение прирастить под корону командора развесистые рога. И не раз, мне не нужны развлечения, я могу получить тут любую на раз, пока все не заморозились, но Аяя – это моё, пусть Ван и не мечтает об ином. То, что себе думает Арик, дело его, но я соглашался отступиться ради него, а не вообще.
        Так что я быстро нашёл Аяю в этих нижних отсеках. Умно было сделать на нижних уровнях главные производители кислорода, но по сути – это, конечно, был настоящий храм Земли, и меня восхищало, что Ван подумал и о том, чтобы жизнь взять с собой в самом натуральном виде. Кто знает, сколько времени мы тут проболтаемся в этом космосе, может, всю отпущенную вечность…
        Я спросил, где Аяя, у пожилого агронома, седого высокого негра, с биркой на груди «профессор Уайт», что само по себе было забавно, а второе, что я подумал, это, что у них тут, куда ни глянь одни профессора.
        – Я видел, она спустилась ниже, в лесную зону, – он помолчал несколько мгновений. – Вы знаете, это покажется… не думайте, что я выжил из ума, и мне мерещится здесь неведомо что, космический бред… но я наблюдал за ней, невольно, уж простите. Так вот, мне показалось, она разговаривает с животными.
        – Это не бред, профессор. Разговаривает. Хотя мне самому это кажется бредом, – усмехнулся я.
      Он улыбнулся мне, кивнув.
       – Да, тут у нас много странного происходит, корабль, в котором есть всё, но нет двигателя, и который перемещается в пространстве совершенно непостижимым образом, люди, которые делают то, чего делать никто не может… Мне семьдесят два года, но за всё это время я не видел столько, сколько здесь всего за три года.
       Я посмотрел на него. Семьдесят два года, он считает себя всё видевшим и знающим… эх, профессор-профессор...
         – Иногда мне кажется, что, прилетев на этот корабль, я попал в иной мир.
         – Нет, профессор Уайт, мир всё тот же. Даже люди в нём всё те же.
       Он улыбнулся.
        – Это хорошо. Сегодня моя очередь в заморозку, знаете как-то не по себе.
        – Я вас понимаю.
        – Спасибо вам, что жертвуете собой ради выживания человечества, – сказал профессор Уайт.
        – Я вам кажусь способным на жертвы? – усмехнулся я.
        Он улыбнулся, покачав головой:
        – Нет, но тем дороже ваша жертва.
        Ещё сочувствовать возьмётся, этого я уже не мог вынести.
        – Знаете что, профессор, встретимся на Земле, – сказал я, протянув ему руку для пожатия.
        – Вы… уверены, что мы так скоро вернёмся?
        – Не сомневаюсь.
        И профессор Уайт улыбнулся, собрав в симпатичные складки своё лицо, и направился в сторону лифтов. А я спустился по лестнице на уровень ниже, туда, где были леса. Их разделяли этажи, выше – северный лес умеренных широт, ниже – тропический, богатый живностью, влагой и кислородом. Но в нашем, привычном лесу мне дышалось легче. В лаборатории Аяи не было, но я нашел её скоро, хотя мог бы бродить тут весь день и не один, но я поступил проще, сказал первой же попавшейся бабочке, что я здесь и ищу Селенгу-царицу, она и вышла ко мне сама. Босиком и в платье. В платье! На этом чёртовом корабле я не видел платьев уже полтора месяца.
        – Ты в платье… – выдохнул я в восторге.
        Платьице было очень простое, лиф вроде как от комбинезона с пуговицами, и недлинное – чуть за колени и с маленьким пояском.
        – Да, нравится? – она коснулась юбки с удовольствием.
        – Нравится, да ты что? Восторг и упоение! Здесь все запаковались в эти… комби, ненавижу, ни ног, ни грудей… Ты где раздобыла его?
        – Раздобыла очень даже просто – сшила сама. У них тут швейный цех, сидят две швеи и строчат комбинезоны всех цветов и постельное бельё. Попросила у них ткани и машину на два часа, они только рты открыли. Но… жене командора отказа ни в чём нет.
        – Это да, – засмеялся я, с удовольствием разглядывая её ноги, голые и утопающие в траве.
        – Потому ты и жена командора?
        – Конечно, а зачем ещё? – усмехнулась она, не смущаясь моего наглого взгляда. – Злиться-то перестал?
       – Я и не думал злиться, ревновал и всё, – легко признался я, меня никогда не заедала ревность. – Оченно ревную. Сидишь вся из себя жена командора, да ещё Арику поддакиваешь, вот я и не выдержал, тоже, поди, не деревянный. Что здесь-то делаешь? Я думал в лаборатории ты.
        – У оленихи родился детёныш.
        – И что? Ты роды принимала?
        – Нет, им акушеры не нужны. Я не потому здесь: я не могу понять, почему они размножаются, хотя здесь для них тоже неволя, а люди нет?
        – Ну… может, здесь никто не занимается сексом, кроме тебя, конечно, с твоим проклятым командором, – сказал я, усаживаясь на траву. Я сидел возле её голых ног, и стоило мне склониться немного, я коснулся бы их лицом.
        – Ладно тебе, все занимаются, как и везде, – усмехнулась Аяя. – Люди же.
        – Люди-то люди, но у них теперь стала успех-карьера главнее всего.
        – Ладно тебе, успех и карьера для чего и делаются ещё? Всё то же, что и всегда было, – сказала Аяя, садясь рядом и аккуратно раскладывая юбку на коленях, ну-ну…
        – Было, но только в последние сто лет всё общение им компьютеры заменили. В том числе и секс.
         – Не может этого быть.
         – Ты давно среди людей не бывала.
         – Да? Ну может быть и так… Но эти, здешние, всё же не такие, может быть, последние, кто не заменил свою жизнь виртуальной. А? И они давно здесь, уже три года.
       Я посмотрел на неё, здесь даже был искусственный ветер, дующий с разной интенсивностью и в разных направлениях с помощью какой-то замечательной системы вентиляции, по всему кораблю, между прочим, такое было сделано, нигде воздух не застаивался, по всем коридорам гуляли лёгкие ветерочки, приносили запахи листвы от вездесущих растений. А здесь и вовсе почти как на воле… Если закрыть глаза, почти как на земле… я так и сделал.
        – Может, предохраняются, они теперь все очень умные, как раньше по дюжине детей не рожают, регулируют рождаемость, – сказал я и почувствовал, что во мне стало расти раздражение, как меня это бесило, доводило до белого каления в моих жёнах в последние два столетия, эта практичность, рачительность в любви, так ни с одной и не отдохнул душой. Право, во все прежние времена мне было проще хоронить младенцев, чем вот эти их ухищрения с контрацепцией.
        – Ну тут ты не прав, – сказала Аяя на это. – Ты предвечный мужчина, живущий много тысяч лет, а что у твоих жён? Краткий миг и всё надо успеть: и детей родить, и воспитать, и самой не затеряться среди кастрюль и пелёнок. Это для тебя они временные подруги, пожил двадцать лет и забыл, а им? Никогда не думал?
        – Думал, – возразил я. – И всегда все оставались обеспеченными.
        – Это не всё… это совсем ещё не всё…
        – Может, ты и права… но мне не хотелось, чтобы регулировали рождение моих детей. Людей отрегулировали компьютеры – нет.
        Аяя вздохнула.
         – Ладно, что об этом мы… Всё равно уже ни той планеты, ни тех людей. Теперь тут новые люди… И что не так с ними, я хочу понять. Послушай, все живые организмы здесь, в космосе, живут и размножаются почти как на земле, а люди – нет. Это странно. Что, если влияет что-то в космосе. Мы с Вералгой прилетели сюда беременными и…
        – Ох, не говори, «мы с Вералгой», а то мне кажется, что вы с ней у Вана в гареме, – не выдержал я.
        – Ох, Эр, чёрт-те что тебе в голову лезет.
        – Лезет не лезет, а так и есть, – я лёг спиной на траву. – Даже забеременели обе.
       – Перестань, причём здесь это.
       – А я не знаю, может быть, это не моё было. Может быть, всё он? Твой командор. Не успела прилететь сюда и к нему в койку.
        – Ты что говоришь-то?! – Аяя наклонилась немного, заглядывая в моё лицо, словно пыталась понять, шучу я или серьёзно.
          Вот тут я и дёрнул её за руку, наклонив на траву. Теперь тебе не вырваться, милая, и как удачно, что сегодня ты надела платье, Яя. Как знала… а то возись сейчас с этим комбинезоном…
         – Эр! Эрик…
        Аяя забилась, пытаясь не позволить мне задрать себе юбку, но тщетно, конечно, я сильнее, и ловчее и я прав, а она нет и уязвлена этим. Потому она барахталась, но могла бы и как следует ударить, надеялась, что я сам остановлюсь или…
        – Ты… что ты… делаешь…
        Пучок растрепался в борьбе, волосы плеснулись волнами вокруг её лица.
        – Ш-ш-ш… олених своих распугаешь, – я погладил эти волны, отклонив её голову так, чтобы губы подставились под мои…
      Но она взмолилась неожиданно, прошептав, почти плача:
      – Эрюша, не надо… ну, пожалуйста…
      Слёзы и правда блеснули между ресниц, и это резануло меня по сердцу воспоминанием о том, что я сделал с нею однажды в Авгалльском дворце. Единственный раз в жизни я совершил преступление, и оно всю жизнь жжёт мне сердце. Поэтому я отпустил её…
      Я не стал подниматься с травы, просто лёг на спину и обнял её, приложив её голову себе на плечо.
       – Всё-всё… не буду, только не плачь, ради Бога, – сказал я, погладив её по волосам. – Не плачь…
       – П-прости меня… Эр… – прохныкала Аяя, шмыгая носом.
       – Этого ещё не хватало! – рассердился я, садясь.
      Аяя села рядом, подняв колени и тщательно укрыв их юбкой.
        – Виниться ещё будешь… Ты должна прекратить вечно себя винить. Ты не должна ему ничего, Яй. Ван заставляет тебя, вынуждает, пугает, шантажирует собой, вашим общим прошлым… и всем, что теперь происходит, потому что ясно, что от него зависит всё. Но разве это честно?
        – Не надо… не говори… это не так… всё не так… 
        – Да так, – отмахнулся я. – Из-за него я должен не помнить, что ты моя жена, что бы все эти предвечные морды ни говорили о расторжении наших уз.
        – Эр… – вздохнула она.
        – Да не «эркай», – вздохнул я.
       Злость на неё, на себя, но больше всего даже не на Вана, а на Арика, из-за которого Аяя снова оказалась женой командора, распаляла мне сердце.
       Некоторое время мы сидели рядом молча, плечом к плечу, подставив лица искусственному ветру. Унимая бег сердец, желание, досаду, разочарование и ещё много чего, что объединяло нас.
        – Неба нет здесь… всё как на Земле, вроде, а неба нет… – сказала Аяя.
        – Будет, Яй. Вернём мы себе небо, – сказал я, повернувшись к ней.
        – Его, как и Землю, нам может вернуть только он, только Ван.
        – И потому ты его жена?
        – Потому. И не потому
        Она, вздыхая, оглядела себя, и стала приводить в порядок платье, потом подняла руки к волосам, но все шпильки растерялись в траве, так что пришлось оставить распущенными к моему удовольствию, я так люблю смотреть на их тёмные блестящие волны, ещё больше люблю зарываться в них лицом, погружать пальцы... Прямо сейчас? Да нет, невозможно… Подождать? Подождать... «Не делай так», ох, Яй…
        – Я мог это обещать только Арику. Только ради него мог отступиться, – сказал я.
        – Ради Арика… только ваши желания имеют значение? А ради меня? 
        – Ради тебя? А чего ты хочешь ради себя? Чтобы я отстал навсегда?
       Она взглянула на меня и только вздохнула, не отвечая. Тогда я продолжил, может быть, услышит меня хотя бы теперь. Услышит и поверит. Потому что она не верит, считает сытым и самовлюблённым, пусть я такой и есть, но то, что я чувствую столько тысяч лет, с первого взгляда на неё, почему она не хочет верить в это? Это больно…
        – Не отстану. Не получится. Тогда убей меня и всё. Сердцу не приказать… Ох, так глупо… по-бабьи говорю теперь. Стыдоба… Ведь пытался тебя ненавидеть, даже получалось… как я думал… Я тыщи лет нарочно жил подальше от тебя. Жил и радовался, – я усмехнулся, хотя мне было невесело. – Что ты! Море счастья было… Полное море, н-да... А всё не то… не то счастье, не та радость, даже… как теперь принято называть – секс этот… не то... – я потёр лицо в смущении, мне казалось, я говорю так глупо и все не то, не так и не о том... – Не то. Особенно секс… – я вздохнул, потому что это была самая большая правда. И почему это так, я не могу объяснить. Могу только вот так признаться ей. – Вот так… Всё равно тебя одну хотел, и вспоминал те времена, когда мы жили вдвоём. И Вавилон, и дорогу до Байкала, и там… И другие времена вспоминал, каких ты не помнишь…
        – Эр…
        – Не вздыхай, – я встал и протянул руку ей, чтобы помочь подняться. – Пока не остановимся где-нибудь, обещаю молчать. Но как только прибьёт нас к какому-то берегу, где продолжим жить…
        – Вана я не предам.
       Я смотрел на неё, ясно, что решает она. Ясно, потому что я решал только однажды, ещё в авгалльском дворце, и в результате она досталась Арику. Пусть думает пока, что будет что-то решать, но решу я, Вана надо убить, конечно… Если не поймёт, что она не принадлежит ему…
       – Не предашь? Очень хорошо. Тогда будем тайно предаваться любви. Ещё лучше, мороки меньше, от соперников отбивать не надо, с Аром ссориться, одна радость.
        – Дурак, – она толкнула меня в плечо кулачком.
       Я засмеялся. Всё же до чего хорошо с ней!
       Мы двинулись к лаборатории, Аяя сказала, у неё там работа в разгаре и отвлеклась она только к оленихе, да вот я ещё… Но не успели мы дойти, только подошли к её стеклянным лабораторным стенам, и дверям, открытым, впрочем, как из-за угла от лифтов появился Арик. Вот уж совсем не ожидал увидеть его сейчас здесь.
        – Прелестно… так у вас тут дом свиданий? – сказал я, «догадываясь» чем прекрасная жена командора в здешних садах занимается все эти дни.
        Но тут же я понял, что ошибся, у Арика был такой удивлённый и даже растерянный вид, во-первых: стало очевидно, что он был здесь в первый раз, потому что шёл он, с интересом разглядывая все, во-вторых: точно не ожидал увидеть меня, потому что, кажется, даже не сразу понял, что я говорю, а в-третьих: и у Аяи оказался удивлённый и даже обрадованный вид, впрочем, радость тут же уступила смущению. Так что через мгновение я понял, что напрасно заподозрил их, они точно здесь не встречались.
      …Ещё как. Я впервые за всё это время решился поговорить с Аяей. Не требуя ничего, просто увидеть её глаза и понять, что же происходит, почему она опять оказалась женой Вана, а не моей, ведь всё, казалось, решено... И что, на второй день уже передумала? Я хотел понять, что происходит у неё в душе, потому что ни в расчёт с её стороны, ни в распутство я не верил. Получалось, она его любила и любит, но что тогда я? Тогда, что я? Тогда, что было там, на Байкале перед всей этой катастрофой? И если тогда не было лжи, то что происходит теперь?
        И едва злость схлынула с меня, я сразу отправился её искать, оставив Агори одного среди огородов, садов, полей и коров с курами, всё это занимало пять этажей, он остался изучать электронную картотеку семян, чрезвычайно заинтересовавшись, когда узнал, что это фонд Вавилова вывезен Ваном.
        – Это же уникальные сорта, Арий! Я вижу, ты не понимаешь! Не понимаешь, как нам повезло! Их на земле-то уже было не сыскать, все перепортили, промодифицировали, а это… живое! Настоящее! Уникальный селекционный материал! Да каждое зерно дороже золота! – восторгался он.
        – Ну и отлично, ты пока занимайся, я… – сказал я.
        – Ты не понимаешь!
        – Да я понимаю, Агори, я всё отлично понимаю…
        Агори кажется, что мне неинтересно, но это не так, просто сейчас у меня огонь под сердцем и не был способен спокойно размышлять над уникальными сортами пшеницы сейчас.
        – Ты куда собрался? – прищурился Агори. – Может не стоит? Этот Ван взбесится, костей не соберёшь. Это ж… монстр, ты гляди, чего только он ни сделал, всё учёл, ни о чём не забыл, куда там Ною!
       – Ты… Агори…
       – Ясно, что не моё дело, но Арий…
       – Я скоро. Ты подумай пока, нельзя ли клонировать пшеничные зародыши?
        – Клонировать пшеницу? Ты… это… нет, это сумасшествие, Арий...
        – А ты всё же подумай. Вот эти уникальные вавиловские образцы.
        – Да ты что! На них только молиться!
        – Ну, помолиться и клонировать…
        Пока он отвлёкся, я спустился сюда, в лес, я знал, что Аяя здесь, у биперов, что раздали нам, было ещё одно прекрасное свойство, о котором не догадывался командор, я настроил свой бипер на частоту Аяиного, чуть-чуть повозившись с ним, и теперь всегда знал, где она. Впрочем, и без этого её было легко найти, каждый мог показать, куда пошла или полетела жена командора, а уже многие знали, что она может летать. Жена командора, я не мог без содрогания произносить эти два слова даже про себя.
        И я, восхитительный образец смирения и добрых намерений, спустился сюда, чтобы примириться и поговорить с Аей, наконец, да просто увидеть её… И вот… увидел. По ним с Эриком сразу всё было понятно, дело было не в беспорядке в одежде или причёсках, потому что никакого беспорядка не было, и не в красных губах и щеках, я не заметил этого. Но я почувствовал их соединённость, это так пронзило меня, ослепило и оглушило, что даже выпад Эрика я не услышал и не понял. Смущение на лице Аяи, бросившееся румянцем в щёки и даже веки, будто печатью скрепило их двоих. Я никогда раньше не видел Аяю такой. Никогда…
        – Вы здесь… что? – проговорил я, чувствуя, как глупо это звучит, язык присох к нёбу.
        – Мы? Это ты здесь что делаешь? – сказал Эрик, прищуривая пушистые ресницы.
        – Я… а… я… пришёл к Аяе.
        – Ну и я пришёл к Аяе.
        – Х-хватит вам! – воскликнула Аяя. – Вот что… не подходите ко мне, вы оба. Ясно?
         – Что?! – воскликнул Эрик. – Не получится!
         – Получится! Вызову помощь штукой вот этой! Или мужа.
         – Мужа! Ну да! Мужа – это отлично! Вот только муж перед тобой! – Эрик вопил и махал руками, брызгая слюной, как пьяный.
        Аяя только покачала головой.
         – Всё, ребята. Хватит. Правда, хватит, всё, забудьте обо мне.
        Эрик, вошедший в раж, даже крутнулся на месте, выкатывая побелевшие глаза, взглянул на меня и вскричал снова, вольно ему, тут, кроме зверей и птиц нас никто не слышит.
         – Хорошенькое предложение, когда мы даже не на Земле на этом куске железа!
          – Железа тут очень мало, – всё так же негромко в противовес ему, проговорила Аяя, опустив глаза.
          – Да плевать! Железа, дерева! Хоть на куске дерьма! Только деваться от тебя нам здесь некуда! На Земле было некуда! И во вселенной некуда!
          – Это мне всё равно, есть куда или некуда, а близко ко мне не подходите!
         Весь этот разговор происходил между ними двоими, я только слушал, пытаясь уложить в свою голову, что Аяя и Эрик любовники, то есть он считает её своей женой, что считает она, я не знаю, но они любовники и я вижу их любовную ссору. Любовные ссоры устраивают только очень близкие люди…
         И вот теперь мы были изгнаны оба. Я опомнился, только, когда она захлопнула дверь лаборатории у нас перед носами, и мы могли видеть её спину, потому что она отвернулась и села к длинному алюминиевому столу, положив голову на руку. Мы могли видеть только распущенные волосы, мы могли бы, конечно, продолжить стоять тут, хоть сутки, признаться, я бы стоял, но Эрик зло загудел тихим шепотом, низким рыком:
         – Что тебя принесло?!
         – Ч-что? – спросил я, поворачиваясь к нему.
         – Господи, он ещё чтокает! Что тебе здесь было надо! Какого чёрта ты притащился?! – на его лбу даже пот выступил.
       Он так свою вину передо мной скрывает или что? Я не стал размышлять дальше и вмазал ему кулаком с размаха. Глупо, конечно, он отлетел, но и я повалился тут же на траву и так же залился кровью, что полилась у меня из носа.
       – Вот… дубина! Дубина ты! – заревел Эрик, прижимая ладонь к лицу, из-под которой текла кровь ему на губы, на подбородок, капала на грудь.
       Аяя выскочила к нам, распахнув дверь, в двери и по стенам из прозрачного пластика шли трещины. Это из-за нас с Эриком? Не только земля содрогается из-за нас?..
        – Вы что?! Что… устроили?!
        – Бесстыжая… – только и мог произнести я, сплюнув кровь, натекающую мне в рот. Я не стал даже вставать, я чувствовал такую слабость, словно я заболел… – Ты…
        – Да хватит! – воскликнул Эрик, предостерегая.
        – Ты… – я больше ничего не мог произнести, даже не зная точно, к кому из них обращаюсь.
        – Замолчи! – Эрик поднялся на ноги, направился ко мне.
        – Ты…. – я поднял глаза на него.
        – Молчи, говорю! – Эрик зыркнул «страшными» глазами, подходя ко мне, махнул рукой возле лица, нос хрустнул и перестал болеть, кровь больше не текла, сразу начала густеть, засыхая на коже.
        – Как ты мог? – промямлил я.
        – Тебе-то что?! – огрызнулся Эрик.
       Аяя, увидев, что драки дальше не будет, обернулась назад и принесла нам двоим по мокрому полотенцу.
        – Убирайтесь отсюда! – прошипела она, даже не глядя на нас.
        – А то что? Муж узнает? – бессильно проговорил я.
        – Я – муж! И хватит о том «муже»! – на слове «муже» Эрик скривился. – Я её муж!
        – Что? – скривился и я. – А кто клялся? Клялся, что не тронет больше Аяю?
        – Я тебе клялся! – он нажал на слово «тебе». – А ты… ты же… дубина! Дурак стоеросовый! Сам в его руки и отдал. Командор он здесь, конюх беспортошный!
        – О нём не говорим теперь! Говорим о нас! Ты мне клялся не трогать её, и ты мне клялся помогать, и ты…
        – Может, все втроём в постель ляжем? – вдруг сказала Аяя. 
        Мы повернулись к ней, она смотрела то на меня, то на Эрика.
         – А что? Говорят это можно. Теперь вообще всё можно… два любовника или один, или сто, какая уж разница? Ссориться перестанете. Мир настанет. Тишь-гладь, да Божья благодать.
       Я не мог понять, это мы в Ад попали втроём или перед нами не Аяя, а Он, обратившийся в Аяю, такое было однажды... уже было…
       – Чего молчите-то? – да нет же, это Аяя…
       Но вот глаза её сверкнули, и она воскликнула:
        – А ну пошли вон! Слушают ещё! Мерзавцы!
        – Яй… да ты что…
       Но она соскочила с порога своей стеклянной, теперь в трещинах, лаборатории и, развернула нас обоих за локти, толкнула в сторону выхода. Так делали няньки в нашем с Эром детстве, если мы не слушались или начинали тузить друг друга… Вернее Аяя попыталась развернуть и толкнуть нас, но сил на это ей понадобилось бы побольше, поэтому прикрикнула:
        – Кому говорю! Убирайтесь!
        Мы посмотрели друг на друга, крови не было больше на лицах, но у Эрика на груди был закапан комбинезон, наверное, и я выглядел так же непрезентабельно. Он отдал Аяе полотенце.
         – Я…
       Но она только бросила полотенце в него и снова крикнула:
         – Вон пошли!
       Ничего не оставалось, как убраться. Пока мы не дошли до лифтов, Аяя гневно смотрела нам вслед.
        Но едва мы перешли с травы на металлический решетчатый пол, как стены лаборатории, что были в трещинах, рухнули, она вскрикнула, присев от испуга. Я дёрнулся было назад, но Эрик едва не опередил меня, однако, Аяя, уже выпрямилась и крикнула снова:
        – Вон!
       Лифт открыл двери, Эрик посмотрел на меня. Я не стал ломаться, сделал шаг первым.
       – Как она нас, байкальских царевичей, как обоссанных щенков… – ухмыльнулся Эрик, покачав головой. – А всё ты!
       Это прошипел Эрик, когда двери закрылись
        – Что?! – вспыхнул я.
        – Какого чёрта тебя принесло!
       – Да я убью тебя!
       Я бросился было к нему, лифт качнуло, Эрик вытянул руку и воскликнул предостерегающе:
        – Стой на месте, идиот, лифт оборвётся ещё...
       Лифт двигался ровно.
        – Не думай, что мне меньше хочется тебя придушить… – тихо сказал он, крутя глазами. Хорошо, что хоть кто-то владеет собой немного лучше, чем я. – Видел, что там с её стеклянной будкой сделалось? А ты только раз рукой махнул… Придурок…
        – Ещё одно слово скажешь, я оборву этот дурацкий лифт. Плевать, что разобьёмся, главное, что вместе с тобой.
        – Говоришь так, будто я твой любовник: «жили счастливо и умерли в один день», – скривился Эрик. – Хотя у них там модно. Было…
        – Да пошёл ты!
        – Так оба идём… вернее едем, куда?
       Я посмотрел на мигающие лампочки этажей, действительно, куда едем? Оказалось на самый верх, лифт автоматически вёз нас на сотый этаж, на мостик. Я нажал первую попавшуюся кнопку. Мы вышли на двадцать седьмом этаже. Здесь были заводские цеха, теперь абсолютно пустые, и даже тёмные, горели только дежурные лампы.
        – Идеальное место, – сказал я.
        – Для чего?
        – Для того чтобы убить тебя, – сказал я, уже без сердца. – Да ладно, выходи, пошутил я.
        – Зачем? Что тут делать? Тут эхо вон…
        – Эхо есть, а людей нет. Поговорим.
        – Что говорить? Хочешь моих извинений?
       Эрик вышел, оглядывая помещение.
        – Приехали… кино про апокалипсис.
        – Что кино, натуральный апокалипсис. Во всех смыслах, – сказал я.
       Вокруг было чисто, почти стерильно, давненько я не бывал на заводах, когда был в последний раз, запомнил слои маслянистой чёрной грязи почти на всех поверхностях. Здесь же всё было вычищено, да и при работе, очевидно, грязи просто не из чего было появиться. Что они делали здесь? Не помню, смотрел ведь путеводитель, как и все…
       Я сел на один из станков, или что-то в этом роде.
        – Давай сюда, предатель! – крикнул я Эрику.
        – Слушай, хватит тебе! Обсуждать Аяю хочешь? Я сказал тебе…
        – Не хочу. Обсуждать Аяю мы не будем, не сегодняшний разговор, я потом тебя убью за сегодня.
        – Ну да, убил один такой уже… – сказал Эрик, оглядываясь по сторонам.
        – Прежде чем делить трофей, надо выиграть войну. А пока мы с тобой в плену, Эр.
        – В плену? У этого? Белобрысого командора? Да щас! Убьём его и дело с концом. А там и…
        – Погоди, послушай. Сядь иди.
        – И чего высиживать будем? – проворчал Эрик, вредничая.
        – Кое-что расскажу тебе.
        Эрик подошёл ближе и сел таким же манером, как я.
         – Ну и? – он с нарочито скучающим видом воззрился на меня.
         – Так вот, убить командора нам не удастся ещё столько, сколько времени понадобиться для того, чтобы надёжно причалить и полностью избавиться от этого ковчега. До самого Арарата, Эр. Пока мы, и все, кто теперь в морозильники залезает, не сойдут с борта живыми и здоровыми, пока он со всеми этими заводами, фабриками, полями и садами, всей этой идеальной системой жизнеобеспечения, будет нужен, Вана трогать нельзя.
        – Чего? Ну не будет этого командора, Басыр станет толкать корабль, куда надо. Или Вералга, хотя она… как помешалась.
        – Она не помешалась, Эр, она связалась с Князем Тьмы.
        – Что? – нахмурился Эрик.
        – Я знаю, о чём говорю. Вералга заключила сделку, Он ей – Вана дал.
        – А она ему на черта? Она не Аяя всё же, из-за неё никто не то что войну не начнёт, но даже носа не разобьёт, – сказал Эрик. – При всей моей любви к бабушке и безграничном уважении.
        – Ну… У Него всегда свой интерес, и Он не упустит никого из предвечных. Тем более Вана со всеми его способностями.
        – Какими там способностями, подумаешь! – отмахнулся Эрик.
       Я покачал головой:
        – Нет, Эр, не подумаешь. Всё, что ты видишь, чем пользуешься, ешь, спишь, всё, что видишь перед собой, весь этот корабль, вообще всё в нём, всё, что осталось от Земли, не просто задумал и сделал он…
        – Ты же сказал, он украл ваши открытия, – перебил меня Эрик.
        – Скажем так, я преувеличил, он что-то подсмотрел, конечно, использовал наши открытия, но никто другой на его месте ничего не только сделал, но и не понял бы. Мы вот не сделали. Изучали как всегда, просто чтобы изучать, мы привыкли за тысячелетия не вмешиваться в человеческие жизни, все наши вмешательства слишком дорого стоили человечеству...
        – Ничего особенно плохого.
        – Как сказать, Ивуса я себе никогда не прощу… – сказал я, хмурясь, об Ивусе вспоминать было больно...
        – Ну начинай… ещё вспомни, тыщи замученных христиан. Причём тут ты, Ар?
        – Я знаю, причём… – сказал я, хмурясь.
       Я двадцать один век не могу спокойно видеть кресты и распятия, будто снова вижу Его... хорошо хоть, что на этом корабле все атеисты, даже часовни ни одной нет, и кресты никто не носит, только Ван носит серебряную иконку, все время видную на его груди в прорезь расстегнутого комбинезона, но это уже легче…
        – Ладно, сейчас не об этом речь. Хотя как сказать… Ван не испугался, как все мы, и вмешался в историю.
        – Ну да, не дал поставить точку, превратив в многоточие, забросив всех в антитентуру.
        – Куда? – я запнулся о незнакомое слово. Эрик знает, а я нет?
       Эрик закатил глаза:
        – Никуда, кино надо смотреть иногда, к искусству приобщаться, к высоким материям, а не одни бесполезные открытия совершать, которые воруют всякие Ваны! – сказал он. – Жги дальше, а то пообедать пора, а ты тут развёл беседу на целый день.
       – Ничего, потерпишь, котяра, пузо меньше станет.
       – Ладно тебе, «пузо», некоторые считают, что мне идёт, – сказал Эрик, приосанившись, посмотрел на живот, и, погладив его любовно, всё же втянул. Впрочем, живота никакого у него и, правда, не было, Эр просто имел сытый вид, более сытый, чем обычно…
        – Тебе всё идёт, ты – совершенство, никто никогда не спорил, – усмехнулся я.
        – Ты так говоришь, что я начал сомневаться, – промурлыкал Эрик. – Ну так что про Вана, который решил стать спасителем человечества, его последней надеждой? Второе пришествие и привело, похоже, к Концу Света, ты об этом не думал?
       Признаться, не думал. Но, кто знает, может быть, так и было…
        – Как бы ни было, Эр, но всё здесь держится только на нём.
        – Ну понятно, он же командор.
        – Не в этом дело. Если он умрёт, всё здесь отключится, перестанет функционировать. Вообще всё. Он как электростанция. Даже больше… я не знаю с чем сравнить, чтобы ты понял по-настоящему. Как сердце, легкие, почки, и, особенно, мозг для любого тела. Не будет его, всё мгновенно отключится. Ты понимаешь?
        – Не очень. Как это может быть?
        – Честно? Не знаю.
       Эрик посмотрел на меня.
        – Ты же все знаешь.
        – Ну потому я и понял то, о чём говорю тебе сейчас. В Ване какая-то громадная Сила. Он, конечно, сразу был очень силён, но… по-моему, он развил Силу. Потратил все эти века, чтобы не только как мы с тобой… жить и всё.
        – Ну ясно, как с Вералгой «жить и все»? Только и будешь Силу развивать, чтобы рвануть в космос…
        – Как бы ни было, но он не стоял на месте и…
        – Он что, как с тем своим сыном, предчувствовал вот это всё, засилье искусственного разума и его победу над людьми, и всё, что произошло?
        – Ясно, что так. Но задолго он этого предчувствовать не мог, восемьсот лет прошло с лишним… Нет, Эр, он предчувствовал, конечно, всё это предвидел, потому и построил этот корабль, у него было на это время. Само предвидение, очевидно, было ему дано свыше. Такие вещи только так и приходят… Но ещё лет двести назад никто не смог бы понять такого предвидения, оно недавнее… Что-то ещё толкало его. Заставляло увеличивать Силу, впитывать её из Земли и космоса, концентрируя в себе.
       Он повернулся ко мне.
        – Что-то? Или кто?
        – Я не хочу об этом думать. Потому что если это так, он непобедим.
        – Он непобедим, пока она с ним, – хмыкнул Эрик. – Если он электростанция, как ты сказал, то она – ядерное топливо, которое позволяет этой станции работать.
        – Ты это сказал, – заметил я, и мы долго смотрели друг на друга.
        – Опять всё завязывается на ней?
        – Всегда всё завязывается на ней. У всего сущего должна быть ось. Она – наша ось.
        – Но если отнять её, он и падёт.
       Я покачал головой:
        – Или он возьмёт Его руку, чтобы получить её. И вот тогда точно конец всему. Поэтому вначале надо спастись, а после убить Вана до того, как он решит перейти на Его сторону, потому что тогда надежды у этой горстки людей уже не будет.
        – Или никогда не подходить больше к Аяе, – сказал Эрик, глядя на меня.
       Я покачал головой. Я готов на всё, на любые лишения, но не на это. Даже, если бы я знал, что не мил и не желанен, а я знаю другое, и за это я готов рискнуть чем угодно.
        – Ты безумец, – сказал Эрик. – И опасный безумец.
        – Конечно, поэтому Аяя любит меня.
        – Это ещё вопрос.
        – Не вопрос, и ты это знаешь.
        – Со мной ей лучше. Ты же… тьфу, дурак! Ты же ей жизни не дашь, особенно теперь. Сведёшь с ума ревностью. Или пьянством.
        – Ну… моя жена, моя ревность, – сказал я.
        – Я же говорю, ты безумен. Жена Аяя моя. Никаких ваших разводов я не признаю.
        – Пусть она скажет, что она твоя жена. Вот скажет, тогда…
        – Да она много чего молвит-то! – вдруг засмеялся Эрик. – Вон чем манила давеча, вем, я едва не соблазнился.
        – То-то тебя на прежнюю нашу, древнюю речь свернуло, – засмеялся и я. – Ладно, Эр, идём, а то обед давно в ужин перешёл…
Глава 10. Кто говорит?
       Едва Эрик и Огнь вошли в лифт, как стекла в станах и дверях лаборатории взорвались, разлетевшись на мелкие осколки, к счастью, стекло было не настоящим, а тем, что бьётся в песок, иначе от меня здесь осталась бы ободранный до костей скелет. А так, вскрикнув от неожиданности, я лишь оказалась засыпанной с ног до головы мелкими прозрачными кусочками. Из-за этого я почувствовала такую внезапную слабость, что просто не смогла стоять и села на траву, почти повалилась. Опустошение и усталость овладели мной. Какую тяжесть я взяла на своё сердце, до сегодняшнего дня, до того как Эрик пришёл сюда, я не понимала, не чувствовала. Надо было немедля увидеть Нисюрлиля, увидеть, посмотреть в его глаза, почувствовать биение его сердца, чтобы все успокоилось во мне, прояснилось и наладилось. Но… как я пойду к нему… такая.
        Я расплакалась от бессилья, в голос, некого стесняться, здесь кроме зверья никого нет. Что-то коснулось меня, я подняла голову, белочка, привстав возле меня, трогала чёрной лапкой, заглядывая в лицо блестящими бусинками глаз. А за ней ещё и олениха давешняя со своим малышом, и заяц, и, главное, мои Малинго и Остроух и Белозуб, все глядят, все спрашивают: «Что ты, Селенга-царица? Чем тебе пособить?», Малинго подошёл, потёрся о меня, даром, что дикий кот, как домашний мурзик, только что не мурлычет, диким братьям домашних мурлык сие недоступно. Я погладила его и он, жмурясь, стал подставлять лобастую голову под руку.
       Я услышала, как зашелестели двери лифта, надеюсь, не кто-нибудь из моих дорогих байкальцев, видеть их снова невыносимо… Сбежать, что ли? Мои зверушки, мгновенно вздрогнув, разбежались. А я обернулась к лифтам. Это оказался Дамэ. Увидев меня, он обеспокоился и подбежал ко мне.
        – Ты что? С тобой? Поранилась?
        Да, наверное, так можно было подумать, увидев меня среди осколков стекла разрушенной лаборатории, где на полу валялись окровавленные полотенца. Я поспешила успокоить моего верного друга.
        – Нет-нет, Дамэ, со мной всё хорошо, – я постаралась улыбнуться и поднялась, опираясь на его руку.
        – Тогда что тут? – Дамэ обернулся по сторонам.
        – Байкальцы подрались, – вынуждена была признать я.
      Дамэ посмотрел на меня как-то строго.
       – Почему?
       Я огляделась, нажать на кнопку «уборка», чтобы появились все аппараты, что здесь убирают весь беспорядок, но, боюсь, они просто сломаются, осколков слишком много, а мне не хотелось, чтобы кто-то ещё узнал, что здесь произошло.
        – Яй, почему они подрались? – спросил Дамэ снова, пронизывая меня взглядом.
        – Не надо допытываться.
        – Послушай, не шути с этим, – Дамэ был настроен серьёзно. – Мой Создатель возле Вана.
        – Ему его не получить. Он сам это сказал, сам Люцифер признал это.
       Но Дамэ нахмурился и покачал головой.
        – Он усыпляет твою бдительность. Это Его любимый приём – отвлечь в тот момент, когда Ему надо. Нормальная стратегия нормальной войны: сделать вид, что главное направление удара вовсе не там, куда собраны передовые части, чтобы враг ослабил оборону. Он возле командора, я чувствую и слышу Его.
         Тогда я сказала то, чего хотела не говорить:
         – Любовь защищает Вана.
        Дамэ вздохнул:
        – Любовь – дверь на две стороны. Если кто-то согласен только страдать, как был согласен я, она открывается только к Свету. Арий не был согласен, что было с ним? И Ван не для того создавал всё это, не для того спасает мир и человечество, чтобы страдать, он жаждет награды. Подумай, что будет, если он поймёт, что байкальцам есть за что драться. Что награда ускользает от него.
       – Он не такой. Ван он… чистый.
       – Уже нет. Я не знаю, смог ли Арий выйти из-под руки Сатаны, но, судя по тому, как ему не везёт в любви, думаю, да, он как-то освободился. Но… Яй… ты – эта дверь, о которой я говорил. Ты сама. Одной рукой ты ведёшь к Свету, другой открываешь врата Ада. Ты встала на эту грань давно, сама или тебя поставил Арий, потому что ты шла за ним, но ты и только ты можешь теперь спасти всех.
       Я замотала головой и пошла дальше в лес, невольно подальше от Дамэ, от того, что он говорил, я не хочу, не хочу этого слышать! Почему я должна ему верить? Потому что он плоть от плоти Враг человеческий? Потому что никто лучше не знает Его?..
        – Что мне делать, Дамэ? – я обернулась к моему верному другу, к тому, кто никогда ничего не требовал и не брал от меня, кто только отдавал всегда.
       Он вздохнул.
        – Я думаю, от тебя требуется жертва.
        – Какая?
        – Этого я не знаю. Не знает и Диавол. Это знает только Бог. Говори с НИМ, ты поймёшь, твоё сердце открыто ЕМУ, ты поймёшь.
       Я огляделась, трава здесь примята, надо же, во всём здешнем обширном лесу, я пришла ровно на то место, где мы были с Эриком… Дамэ наклонился и поднял что-то с земли. Протянул мне, это были мои трусики.
        – Они порваны, кто обидел тебя? – сказал Дамэ.
        – Нет… Это не то... – смутилась я, пряча комок ткани в кулак.
        – А если не то, будь осмотрительна. Всё висит на сильно надорванном волоске, как уже заметил Арий. И держишь этот волосок ты.
        – Т-ты… ты пугаешь меня.
        – Этого я и хотел добиться. Чтобы ты вспомнила, что ты владеешь слишком многим, чтобы рисковать. Потому что если всё здесь – Ван, то ты та, кто владеет и управляет самим Ваном.
       Я отвернулась.
        – Ты не любишь его? Тебе тяжело, потому что он тяготит тебя? Тогда путь один – убить его.
        – Нет! – я развернулась к нему, напуганная такой мыслью. – Этого не было никогда. Ты… что?.. Я любила его и, любя, родила ему сына, и теперь… и теперь… люблю. Его нельзя не полюбить и тогда и теперь.
        Дамэ улыбнулся и погладил меня по волосам.
        – Тогда всё проще.
      Он притянул меня к себе и, обняв, прижимая к гладкой жесткой груди, погладил по спине легонько.
        – Ладно, Яй, идём, ужинать пора. Напугал тебя, ты теперь не думай об этом. Вообще ни о чём. Думам тоже покой нужен, они от этого яснее. Идём? – он заглянул мне в лицо.
        Проходя мимо разгромленной лаборатории, он сказал:
        – Уборщиков надо, а?
        – Не надо, потом... – отмахнулась я.
        – Ты тут вообще, что делаешь? В лаборатории этой?
        – Странности местные хотела разгадать. Много странностей. Рассказать?
        – Расскажи, а как же, а то я весь день человеков будто на тот свет отправлял в эту заморозку, не по себе…
       – Вот на страсти и потянуло, бедную женщину пугать…
      Лифт быстро отвёз нас в столовую, где уже заканчивали трапезу Агори и Басыр, они помаячили нам от своего стола, где сидели вместе.
       – Сегодня в лазарете все трудились, – сказал Дамэ. – Вон с лица спали.
       – А Рыба где?
       – Должна прийти, если не отужинала уже.
       Будто в ответ на его слова появилась у входа Рыба, немного бледная от усталости, подошла, потрясая обширными телесами, подсела к нам. Волосы у неё на лбу прилипли от пота.
       – Что взять вам, девочки? – спросил Дамэ.
       – Ох… мне всё равно, но сладкого обязательно и побольше, сил нет, пообедать забыла пойти, – сказала Рыба.
       …Я подошёл к стойкам с едой, набирая на подносы то, что казалось мне аппетитным, и что, я знаю, нравится моим подругам. Арит появилась как из-под земли, как я не услышал её приближения, задумался, что ли? Было о чём подумать, вообще-то. То, что я говорил в лесу Аяе, было вовсе не моими умными мыслями, все эти слова откуда-то влились в меня и сходили с языка сами. Не я говорил с ней, вот что…
       Неожиданно возле появилась Арит, словно пыталась подслушать мои мысли пыталась подслушать. Сейчас Арит улыбнулась, будто никогда не ненавидела меня.
        – А ты всё в пажах при царице нашей теперешней, – усмехнулась Арит. – Даже из лазарета сбежал. Это ей можно бездельничать, ты-то у нас… с командором не спишь.
        – Откуда ты знаешь? – я посмотрел на неё.
        – Вон даже как? Ну… ты в тренде, как теперь говорят.
        – Теперь уже так не говорят, ты как всегда за модой не поспела.
        – Да я спокойна. А ты, смотри, не промахнись с покровителями. Есть люди и посильнее.
       Я засмеялся:
        – Ты сама-то в это веришь?
       Арит скорчила гримаску, долженствующую мне показать, что я как всегда глуп и недальновиден. Но этот разговор запал мне в голову. Арит очень давно была тише воды, после того как Басыр проучила её, и вдруг позволила себе такие речи. Это странно. Об этом надо подумать…

       Я хотел увидеть Аяю весь день, я знал, где она, несколько раз намеревался спуститься к ней, но мне всё время что-то не мешало сделать это, едва я поднимался из-за стола, кто-то приходил и заставлял меня думать о другом и принимать решения. Остановка всех производств, в частности производства топлива, требовала моего вмешательства. Да, мы использовали ядерное топливо для всех энергоёмких функций корабля, и, хотя расходовалось оно весьма экономно, но всё же требовало постоянного восполнения. Это делал я – восстанавливал ядра вещества, чтобы заново запускалась реакция, по сути, вечный двигатель, разумеется, пока я делал то, что считал нужным. Любое вещество при распаде ядра выделает энергию. Каждое, но уран и делится легче остальных, поэтому его стали использовать некогда для этих целей. Я использовал все, водород в основном, потому что он был дёшев и легкодоступен. Как Солнце. Я не знаю, догадывались ли мои инженеры-энергетики, что я часть реактора, что разгоняет атомы до нужной для преодоления кулоновской силы скорости, или считали, что применена некая, им неизвестная технология, но работало здесь у меня всё именно так.
        Я не знал, что Арий докапывается здесь до всего, тем паче не догадывался, на что ему всё это надо. Как я мог подозревать, что они с братом намерены свергнуть и убить того, кто спас и спасает всех? Эрбин ещё был под прицелом моего внимания, но не Арий. Пока Вералга не явилась ко мне уже под вечер. Я только что вернулся из электростанции, и чувствовал усталость. Передо мной на экране монитора были данные о том, сколько человек были уже помещены в криокапсулы, исходя из этого, становилось ясно, что нам понадобится от силы пара дней, чтобы все смертные были помещены хотя бы в относительную безопасность.
        – Ужинать не идёшь? – спросила Вералга, остановившись на пороге.
        – Ты пригласить меня явилась? – спросил я, подняв голову, и едва сдержав раздражение, потому что последний человек, которого я хотел бы сейчас видеть, это была как раз Вералга.
       Вералга усмехнулась, на ней был серебристо-голубой комбинезон, волосы она распустила красивыми волнами вдоль стана, перехватив сверху красивыми драгоценными заколками.
        – Почему бы и нет, если больше некому. Пока твоя жена развлекается в компании друзей, не замечая, что они смотрят на неё глазами голодных псов.
        – И не боишься? – спросил я.
        – Чего? Или кого? Тебя, Ван? Ты ведь сжалился надо мной. Говорил, что не пощадишь, но сжалился, вспомнил, должно быть, что мой рот не только очень красив, но и весьма полезен. Хочешь, напомню сейчас? – она сладко улыбнулась, облокачиваясь на стол очень низко.
        Вералга никогда раньше не вела себя так развязно и тем более не имела обыкновения говорить о своих эротических привычках. Мне стало не по себе от этого представления. Но оно, оказывается, ещё не окончилось.
        – Вряд ли твоя распрекрасная Аяя снизойдёт порадовать тебя, как это виртуозно умею я, на что ей стараться вы и так все у её ног. Чары ведьмы неистощимы, можно вообще ничего не делать, удерживать вас ей ведь незачем…
        – Ты зачем пришла, Вералга? – спросил я, откинувшись на спинку кресла, мне хотелось отодвинуться от Вералги, в которой сейчас мне мерещилось что-то незнакомое и неприятное. Да, я не любил её, но я не испытывал отвращения прежде. Но Вералга, словно почувствовав, выпрямилась и села нормально в одно из кресел.
        – Извини, я… ну так, словом, забудь.
        – Забыл уже, – сказал я с облегчением. – Так зачем ты пришла, то, что ты хочешь позвать меня на ужин, опустим.
      – Я пришла сказать, что жена неверна тебе. Ты вот верный муж, не обольстить тебя, а она спит с моими внуками. Она делает это всё время с момента появления на свет, и не переставала делать этого никогда. Не понимаю, как ты не замечаешь этого.
        – Ты зачем мне это говоришь? Хочешь, чтобы я их убил?
        – Нет. Хотя они и предали меня много раз, но я не хочу их смерти. Я хочу, чтобы ты убил её. От неё всем только зло и вред. И постоянное неспокойствие в наших рядах.
        – Зло и вред – одно и то же, – сказал я.
        – Пусть так, – Вералга поиграла прядью волос, накрутив её на палец, всегда удивлялся, какого они у неё странного цвета, словно алюминий... – Ты мне не веришь, я вижу? Напрасно. Вот, послушай.
        И она достала и включила звук на своём плеере, носила такой браслет, давно было модно, в котором было всё от связи до частоты пульса и температуры окружающей среды.
        – Диктофон установлен в лаборатории, куда она отправляется каждый день что-то там исследовать, вместо того, чтобы помогать в лазарете. Я не сомневалась, что мне понадобиться, вот и поставила. Всегда полезно вывести предательство на чистую воду.
        Был какой-то неясный шум, а потом Аяиным голосом было чётко сказано: «Может, все втроём в постель ляжем?», потом последовала тишина, ещё какой-то шум, на этом Вералга отключила запись.
        – Это всё? – спросил я, сдерживая пламя, готовое рваться наружу. Я и не думал, что во мне пылает нечто подобное. Но Вералге я этого показывать не хотел.
        – Разве мало? – усмехнулась Вералга. – Они и сейчас вместе где-то… Пока другие работают, и ты не выходишь ни есть, ни пить, исхудал даже, в то время как Эрик жирок нагуливает, чтобы на Аяином животе растрясти.
        – Вот что, Вера… – сказал я, превозмогая ком, кулаком сжавший моё горло. – Я сейчас закончу наш замечательный разговор, и забуду, что ты стала вестницей раздора между мной и Аяей, а ты обещаешь больше не следить и не подслушивать здесь никого. Тогда я ничего делать не стану. Никакого тебе вреда.
        – Ты… меня пугаешь? Угрожаешь мне?
        – Да, – сказал я. – И ни слова больше, тебя это заведёт далеко, а мне не нравится наказывать людей. Особенно тебя. Всё же ты была мне «верной подругой» многие сотни лет.
       Вералга встала, побледнев.
        – Такова твоя благодарность?
        – А я благодарен, – ответил я. – Будь иначе, ты была бы уже мертва. А мертвецов мы теперь сжигаем, потому что сбрасывать их в космос, оказывается, не гигиенично.
        Я тоже встал с кресла. Вералга попятилась в страхе.
         – Быть может, окажешь честь командору, проводишь на ужин? – спросил я, улыбнувшись, но не думаю, что моя улыбка вышла симпатичной сегодня.
        Придя в столовую, мы застали байкальцев, и Арит с Мировасором, вместе с парой десятков смертных.
         – О, добрый вечер, командор! – Мировасор поднял руку, не поднимаясь с места.
        Байкальцы кивнули и снова повернулись друг к другу, продолжая трапезу и какую-то неспешную беседу, Арий жестикулировал не без изящества, взмахивая салфеткой, и в чём-то убеждая брата, или только делал вид. Все приветствовали меня, впрочем, у нас было принято здороваться как в нормальной деревне.
        Мы с Вералгой подошли к стойке с блюдами, признаться, теперь есть вовсе не хотелось, хотя у меня во рту не было ни крошки с самого утра. Но пришлось сделать вид, что всё нормально и приступить к еде, даже не помню, что я ел. Вералга взяла что-то из моллюсков, мне всегда были непонятны эти гады в тарелке. Вералга же с тех пор, как в мире стали модными все эти дальневосточные изыски, делала вид, что ей очень нравится, и совсем упустила, когда вся эта ползающая железистая ерунда уступила место чему-то ещё более мерзкому, вроде живых зародышей мелких зверей и птиц, обладающих, якобы, омолаживающими и стимулирующими свойствами.
        В продолжение ужина Вералга рассказывала, как она с самого утра сегодня была занята в лазарете почти со всем населением корабля, с предвечными кроме Агори, Аяи и Ария с Эрбином. Пока она говорила, пришёл Викол.
        – Что-то ты сегодня поздно за ужин, Вера? Уже девятый час, – сказал он, походя мимо нашего стола.
        – А я лягу поздно. На побежку пойду, в лес. Командор очень рекомендует. Ты не хочешь?
        – Очень хочу, – ответил Викол. – Ван, Аяи нет с вами?
       Я поднял глаза не него.
         – Нет, как видишь. Присоединяйся к нам с Вералгой, я скоро ухожу, Вералге одной будет грустно поглощать её ужин. Почему ты спрашивал об Аяе?
         – Она просила меня кое о чём… Но, вот, передай я собрал что мог за сегодняшний день, – сказал Викол, доставая флэшку. Куда деваться, в мире все давно забыли, что такое список, сделанный от руки…
       Я застал Аяю дома, она только что вышла из ванной и в махровом купальном халате и с тюрбаном из полотенца на голове выглядела сейчас почему-то похожей на маленькую девочку. И сочетание того, что она самое эротичное создание из всех возможных, и при том с какой-то странной детскостью, вдруг появившаяся сейчас, сделало её настолько возбуждающей, что я почувствовал прилив пламя, побежавшее по моим венам, словно и усталость никакой нет. Но я отвернулся, боясь с собой и чувствуя стыд за свое возбуждение, и решил спросить о том, что волновало меня.
        – Что делала весь день? Я думал застать тебя в столовой.
        – А мы с Дамэ и Рыбой давно оттуда. Я в лесу была в лаборатории.
        – И как изыскания?
        – Пока никак. Завтра отправлюсь в лазарет, посмотрю кровь, я должна понять, что происходит, иначе вся наша спасательная экспедиция пролетит мимо цели, если потомства у этих смертных не будет. 
        Я сел на диван.
        – Ты кажешься такой юной… будто тебе семнадцать. От силы двадцать лет. Я теперь гляжу как твой отец.
        – Глупости, – улыбнулась она, садясь тоже, но не рядом, откинулась на мягкие подушки. – Я не помню моего отца, я ничего из детства не помню. Полагаю, Эрбин или Арий и то знают о том времени больше…
        – Арий и Эрбин… да, они хороши. Такими были и в юности? Или тоже не помнишь?
        Аяя пожала плечами.
        – Они старше меня на тысячу лет, что я могу знать об их юности? Почему ты говоришь всё это? – она посмотрела мне в глаза. – Что с тобой? У тебя даже цвет глаз изменился. Ты… устал?
        – Я очень устал, но не в том дело. Я хочу спросить у тебя кое-что, – и я включил запись, что дала мне Вералга.
        Аяя посмотрела на меня.
         – Я не верю, что ты сделал эту запись, Нисюр, – сказала Аяя.
         – Не я. Если бы хотел уличать тебя, я сделал бы иначе. Глупо для самого себя делать подобные записи.
         – Да.
         – Знаешь, что я хочу сказать тебе, Яй? Поверь, это признание дорогого стоит для любого мужчины… так вот…. – я набрал как можно больше воздуха в грудь. – Я не отказался бы от тебя, даже если бы ты спала не только с ними двумя, но и со всем кораблём, включая стариков и женщин.
        – Господи…
        – Вот так. Что бы ты ни делала. Жарила бы и ела человеческие сердца на ужин, или развлекалась удушением детей, что бы ты ни делала… Только бы была со мной моей женой, моей любовницей.
       Она сдвинулась и переместилась ко мне, прижавшись к моему плечу, я поднял руку и обнял её.
        – Я не делаю таких вещей, – тихо сказала Аяя.
        – Я знаю, – так же тихо проговорил я. – Я дал тебе послушать ту запись, чтобы ты знала, что у тебя есть враги.
       Аяя покачала головой и сказала со вздохом:
        – Мой главный Враг, как и твой и всех людей, куда хитрее, Нисюр… Он берёт нас, когда мы не подозреваем или даже думаем, что делаем что-то хорошее.
        Я почувствовал, что должен признаться ей сейчас же в том, что я сделал, в том, что открыло Ему дорогу ко мне, возможно, это признание очистит меня?
        – Яй… я должен признаться тебе кое в чём… я…
        Но она повернулась ко мне лицом и, увидев её глаза в тени длинных ресниц, розовые губы, я забыл обо всём, я забыл все признания, какие хотел сделать, чтобы освободить свое сердце, отягощенное теперь преступлением, и наклонился к ней, прижимаясь ртом к её губам…
      …Это стучало в моей голове: «Мне всё равно, что бы ты ни делала… только бы ты была моей…», «Ты – дверь, которая открывается в обе стороны», «Слушай ЕГО»…
       Нисюрлиль заснул, прижимаясь ко мне головой и животом, как-то удивительно у него получалось, прижиматься именно так… Как мне уберечь его? уберечь от соблазнов Диавола? От того, о чём говорил сегодня Дамэ? Как мне быть с Огнем и Эриком? Огнь… я не могу даже думать о тебе, чтобы не испытывать боли и разочарования в себе.
       Почему всё так? Всё так глупо, так опасно и так… так больно. Как же больно, будто меня напоили осколками стекла и теперь они терзают меня изнутри…
        Эр будто нарочно вдруг взбеленился… такой стыд… позорище, как себя уважать после?..
        Надо не видеться. Но как убрать разгромленную лабораторию, тем более что она нужна мне для работы…
        Я встала, долго слонялась без сна по комнатам, посмотрела фильм в гостиной, но так и не вникла в суть,  потому что мысли были далеко, они не бродили, они плутали неизвестно где, цепляясь за сучья воспоминаний и обрывков мыслей. Ноги замерзли, долго думала, как согреть их… какая длинная ночь…
       И тут явился Он. Оказался возле меня на диване, усмехаясь, смотрел на меня, явился обнажённым и нахальным.
        – Ну что ты скажешь, Аяя? – спросил Люцифер, развалясь нагло и с удовольствием на мягких подушках. – Как это, пасть так низко? Хотя тебе ведь не впервой… Ты не помнишь, моя сестрица отобрала у тебя память о годах, прожитых на Байкале, и о том, что было с тобой по дороге в Кеми. И не помнишь, какой ты в действительности всегда была. Не только войны распахивали свои жадные до крови пасти из-за тебя, но брат шёл на брата, сотрясая байкальские берега, сын на отца, поднимая копья… Ты не помнишь, но то тоже была ты. Не думай, что теперь тебе удастся сохранить Вана в чистоте. Не удастся. Он уже замазался… Коготок увяз, всей птичке пропасть… – Сатана захохотал. – Арий думает, что избавился от меня! Ха-ха-ха! Он забыл, что принял мою кровь в свою. Он забыл, что он мой сын. Так я ему напомню! И ты поможешь мне!
        – Нет, Нечистый, и не думай.
        Он снова засмеялся.
        – Бессильные слова бессильной блудницы.
        – Уходи, Люцифер.
        – Почему ты изменила отношение ко мне? Мы были друзьями.
        – Не были никогда. Ты являлся, я не протестовала только и всего.
        – Не протестовала, ну, конечно! – Он снова засмеялся, но уже зло сверкая глазами.
       Действительно раньше Он был добрее ко мне, теперь всё время этот издевательский смех. Отчего? Разочарован, наконец?
        – Это вообще в твоих правилах – не протестовать, так? Как ты не протестуешь с ними со всеми… Ха-ха-ха!.. Скоро ты будешь моей. И не думай, что смерть может избавить тебя от меня. За Завесой ты станешь моей без остатка, моя Сестра готова делиться тобой. Она не возьмёт тебя всю. Тебя возьму я. Ты только призови Смерть и вместо Вечной приду я…
       – Уходи! И не пугай, ты не получишь больше никого из предвечных.
       – Нынешних союзников мне хватит, их не так мало, как ты думаешь.
Глава 11. Отчаяние или надежда?
       Наутро я отправился с Агори, который взахлёб рассказывал мне о том, что он обнаружил в собраниях Вана, в сельхозотсек, но не задержался там долго.
        – Ты подумал насчёт клонирования уникальных здешних образцов? – спросил я.
        – Я подумал. Ты сумасшедший, Арий, – сказал Агори. – Впрочем, я всегда это знал.
       Я засмеялся и похлопал его по плечу.
        – Ты что, опять покинуть меня хочешь сегодня?
        – Пойду, наведаюсь в лазарет. Всё же я лекарь Галалий, не то скоро все позабудут об этом.
        – Скоро тут останется всего тринадцать человек, – вздохнул Агори, расстёгивая комбинезон, чтобы стянуть его с плеч до пояса, здесь и верно, было очень жарко.
        – Хотел бы я быть уверен, что все оставшиеся – люди.
        Он посмотрел на меня с удивлением.
        – Что ты хочешь сказать?
        – Там видно будет. Пока ничего…
       Я будто чувствовал, что должен пойти в лазарет, именно сегодня и именно сейчас…
      …С самого утра я была в лазарете, где в «спячку» отправляли последнюю тысячу смертных. Тысячу. И всё, больше людей на корабле не будет. Да, мы люди. Но разве мы люди? Всё в нас как в людях и ничто в нас не как у людей. Вот для подтверждения этого я и пришла сегодня в лазарет. Почти все медики были на местах, но мне нужен был один, акушер доктор Маэда, небольшой черноволосый, у него были круглые чёрные глаза и порывистые резкие движения. Мне казалось, что он всё время раздражён, и мне даже казалось, что я знаю, почему. Здесь, на этом корабле, три года у него нет никакой работы. Вначале он был очень сдержан, словно считал ниже своего достоинства говорить со мной, я не стала задумываться, откуда это предубеждение, не собираясь преодолевать его, возможно, он просто не любит женщин, хотя для акушера странно, но на свете все бывает. Но немного позднее он оттаял, и я поняла, что причины совсем иные. А вначале я подумала, что он просто нервничает перед гибернацией. 
        – Вы знаете, имеются такие методики, оживляют всех, даже умерших, – сказала я, имея в виду Эрика. – И наш доктор Сингайл ею владеет в совершенстве.
        – Да-да, о том я наслышан, – сказал Маэда и улыбнулся. – Он просто… шаман какой-то.
        – Да нет, никакого шаманизма, всё взаправду, – засмеялась я, да уж, шаман так шаман.
        – Спасибо, госпожа Ван.
       Я про себя улыбнулась тому, как он меня назвал.
        – Скажите, доктор Маэда, вы ведь обследовали здесь женщин? Почему за три года не родилось детей на корабле? Женщины нарочно предохраняются?
        – Не предохраняются. То есть поначалу предохранялись, всем казалось, что теперь не время для рождения детей, и беспокойства ничто не вызывало, все здоровые женщины. А потом…. – он сел за стол, поигрывая пальцами по пластиковой столешнице. – Пары стали приходить ко мне по этому поводу. Прошу понять: сюда пары не прилетали, только одиночки… во многом отчаявшиеся найти своё место на Земле. Тогда, три года назад, мало кто всерьёз относился к предупреждениям некоторых учёных о грядущем. Поэтому участие в проекте приняли не те, кто верил во что-то, в спасение, миссию или что-то в этом роде. Отнюдь. Напротив, те, кто изуверился, или потерял всё… карьеры, семьи или любимых. Или те, у кого карьера не задалась почему-то. Хронические неудачники. Ну, и авантюристы. Для кого-то улететь сюда стало альтернативой суициду…
       Он будто говорил о себе.
        – Отчаяние – грех, и поначалу он был тут общим для нас. Но потом всё стало меняться. Сначала, попав сюда, мы увидели свою необходимость и нужность, каждый оказался занят, каждый на своём месте, бездельничать и предаваться унынию не стало времени. Командор умеет ставить задачи не ради задач, а ради настоящей цели. Когда же на Земле стала очевидна эпидемия, он первый высказал мысль о её искусственном происхождении. И стоило количеству умерших перевалить за десять миллионов, а заболевших за миллиард, мы поняли, что из неудачников мы превратились в избранных. Открытие было… н-да...
        Он улыбнулся, покачав головой, вспоминая об этом.
         – Настроения изменись, теперь мы были не безумцами, бросившимися очертя голову в неизвестность, теперь мы становились единственной надеждой человечества. Есть ли жизни на других планетах мы не знаем, но мы становились теми, кто может остаться последними людьми с Земли. Пары, конечно, образовывались с самого начала, люди есть люди, с какого-то момента у многих появилось большое желание обзавестись потомством. И вот тогда все потянулись ко мне. Поэтому, да, я обследовал вначале тех, кто пришёл, а после всех женщин, всех возрастов. И получил… необыкновенные и неутешительные результаты: все женщины бесплодны. Вначале я полагал, что пребывание на орбите влияет на гормональный фон. Влияние было, особенно вначале, но затем все адаптировались и дисфункции прошли полностью. А беременностей по-прежнему не наступало. Именно так, не наступало. Не обрывались, как было у вас и вашей подруги, госпожи Вералги, а не наступало. Это требовало более углублённых исследований. Пришлось взять яйцеклетки – он вздохнул, хмурясь. Я сделал это совсем недавно, знаете, для всего нужно время…
       Он встал, подошёл к большому холодильнику, где стояли стопки чашек Петри и ряды пробирок.
        – Данные я получил прямо перед тем как мы улетели от Земли. Все яйцеклетки нежизнеспособны. Я ещё не понял, почему. И что именно с ними не так, я только начал разбираться, что именно подействовало на всех женщин. Какой-то общий мутаген, излучение или…
         – А мужчины?
         – А причём здесь мужчины? Нет, сперму мы взяли, но я не успел провести анализы, – искренне удивился Маэда.
        Я не стала ничего говорить, но подумала, что надо посмотреть и мужчин. И понять, что это произошло. «Общий мутаген», какой? И тогда, выходит, что он повлиял и на нас с Вералгой.
        – Об этом я ничего сказать я не могу, госпожа Ван. Я не обследовал вас, прилетевших с командором тогда. Вами занимался доктор Филдинг. Когда же выяснилось, что вы беременны… О, это была такая радость! Я подумал: вот, мы преодолели барьер, выставленный нам Богом ли за самонадеянность и вызов, или напротив... И вот всё окончилось так… трагично – он коротко взглянул на меня. – Очень жаль, я сочувствую вам и госпоже Вералге. И всем нам, если так ни одна женщина не сможет рожать, на том и закончится история человечества. Тогда всё это… всё бессмысленно.
        Вот в этот момент, я поняла, что вовсе не от небрежения к женщинам он не обследовал мужчин, напротив, в его понимании женщина сама жизнь. Земля. До мужчин просто ещё не дошла очередь. Потому он и был акушером. Потому так дергался теперь, потому и боялся не гибернации, а того, что всё бессмысленно, все надежды, все его чаяния, всё, ради чего он когда-то взошёл на этот корабль, что всё это бессмысленно. И тогда я, поддавшись порыву, сказала ему:
        – Доктор Маэда, я вам обещаю, что найду причину. И главное, я придумаю, как преодолеть её. Человечество не погибнет.
       Тогда он подошёл ко мне на шаг и сказал, выпрямившись:
        – Если вы сможете это, если это и правда в ваших силах, я… Я тогда… впрочем, что я, мелкий человек, неважно, что думаю я… Просто я давно не верю в Бога, и всё, что происходит подтверждает это, но если вы… Нет, не стану давать никаких обещаний, лучше я скажу вам после… – он улыбнулся и лицо его собралось сухими морщинами, стало видно, что он старше, чем мне казалось по его сухопарой мальчишеской фигуре.
        – Вы не правы, доктор Маэда, всё, что происходит, как раз подтверждает, что Бог есть и он куда ближе, чем порой нам кажется, – сказала я. – До встречи, доктор Маэда, когда мы увидимся в следующий раз, я доложу, до чего докопалась.
        И я протянула ему руку, он посмотрел на неё и, улыбнувшись, пожал.
         – Вы знаете, вас называют Богиней Любви. Красоты и Любви. Я полагал, это из-за командора. Ведь командор никогда не летал на челноках вместе со всеми, он появлялся и исчезал каким-то своим способом, никто не видел как. Возможно у него телепорт или что-то такое, чем может пользоваться только он, говорили разное. За три года никогда он не садился в челнок… И вдруг, под огнём дронов полетел с командой за вами всеми, сражаться как эпический герой…
        – Откуда вы знаете? – усмехнулась я.
        Он с готовностью сказал:
        – Все, кто был на борту, восторженно рассказывали об этом, весь корабль гудел как улей, вы с вашими друзьями стали подобны «кинозвёздам». Ну, а когда командор представил вас нашему населению, всё встало на свои места, и восторгам не было предела. Все бегали смотреть на вас, пока вы с командором гуляли по кораблю. И когда у нас появились данные о том, что вы беременны… О, это предстало настоящим благословением Небес… Жаль, очень жаль, что… что всё так печально окончилось.
        Словом, мы расстались с ним почти друзьями. Я вышла из его кабинета с кодами от сейфов, и холодильников, где хранись яйцеклетки, и сперма, и с планшетом, заполненным данными, которые собрал Маэда, и, главное, с его благословением.
       Кроме того, мне нужны были результаты всех прочих анализов, что брали у смертных. Я должна была понять, мутаген затронул только женские гаметы или повлиял и на мужские. Или дело не в гаметах, а в том, что поразило людей, но ещё не было выявлено. Быть может, гаметы первые, на что пришёлся удар, как на самую чувствительную структуру любого организма. И все же, почему не животные, а только люди. Предстояла большая интереснейшая работа.
        Выходя из кабинета Маэды, я увидела Рыбу, она, в расстегнутом халате, улыбнулась мне и подмигнула, спросила на ходу, куда я.
        – Ох, вот грех так говорить, но когда они уже все закончатся? Устала как собака за эти дни, – сказала Рыба, выдыхая устало.
        – Едва люди закончатся, как ты говоришь, мы тут заскучаем.
        – А может недолго придётся скучать.
        – Может быть, а может, нам придётся тыщу лет скитаться в поисках дома.
       Но на это Рыба произнесла негромко и убеждённо:
        – Дом один, Яй, всё остальное лишь временное пристанище, – очень грустная улыбка осветила её лицо.
        – Тогда придётся нацелиться на Байкал.
        – Другое дело, – сказала Рыба. – Это цель так цель.
        И только я развернулась, чтобы идти дальше, как натолкнулась на Огня. От неожиданности я выронила планшет Маэды с записями, конечно, ему ничего не сделалось бы, теперешние гаджеты, особенно те, которыми пользовались здесь, созданы из самых прочных пластичных силиконов и ни удары, ни вода или пламя ничего не сделали бы с ним. И всё же он подхватил его, сработала привычка владеть предметами вокруг.
        – Ты здесь сегодня? – сказал Огнь, отдавая мне планшет.
        – И тебе доброго утра, – сказала я.
        – Приветствиями будем обмениваться?
        Я пожала плечами.
         – Не хочешь, можешь не здороваться. Тогда просто попрошу тебя… – я хотела выпалить разом свою просьбу, потому что иначе не решилась бы и высказать её. Особенно глядя ему в лицо. – Вчера… ну, словом, все стёкла вчера разбились… там, в моей лаборатории.
        – Да? И… ты работать не можешь?
        Я пожала плечами, кивая.
        – Почему уборщиков не вызвала? Тут эти автоматы повсюду снуют.
        – Автоматы с этим не справятся, там столько осколков… хватит мозаику сделать во все стены.
        – Не понимаю, ты хочешь, чтобы я… Что, убрал это?
        – Да, я не хочу, чтобы командор или ещё кто-то знал, что вы подрались вчера. И ещё… Кто-то сделал запись разговора… Довольно противно.
        – Вон оно что, шпионят… Ну… поехали. Или полетим?
        – Как хочешь, – сказала я. – Но тогда от секвойи придётся идти почти километр.
         – Я не тороплюсь.
         – Я тороплюсь, – сказала я, хмурясь, и повернула к лифтам.
       Теперь людно было только в лазарете, и пока на площадке, куда мы вышли, но к концу дня на корабле останутся только тринадцать предвечных и семь тысяч четыреста тринадцать замороженных человек.
        – Так говоришь, наш разговор записали? Зачем? Тебя что, шантажируют? И что просят, если здесь даже денег нет? Может, от Вана отказаться? И ты, стойкая героическая жена командора, не хочешь подчиниться?
      Я засмеялась:
        – Ар, ты сказки сочинять не пробовал? А ещё лучше авантюрные романы. Тут, на корабле с писателями напряжённо, было два, теперь нет обоих, после наших скачков от них остались только воспоминания.
       – Хорошие писатели?
       – Авантюристы. Могли бы стать хорошими.
       – Тогда придётся самим. Али подождать, покуда вырастут новые.
       – А вот с этим загвоздка, – сказала я.
        – Загвоздка? – удивился Огнь. – И какая же?
       Мы вошли в лифт, вниз ехали только мы, поэтому в кабине мы остались вдвоём. Скоростной пневматический лифт ехал бесшумно и без толчков, мне показалось, что я немного приподнимаюсь от пола, всякий раз, как едем вниз возникает такое чувство… Но рядом Огнь, которому я избегала смотреть в лицо и думала, как бы мне не уронить снова планшет и всё, что несла в руках. Поэтому заговорила, хотя мне казалось, что я как-то ненужно умничаю.
        – Это интересно, Огнь. Много странного в этом смысле, надо разобраться. Возможно, это вообще временное явление, влияние космоса и тому подобное. 
        – Что ж, решение научных задач, что может быть интереснее. Завтра, вероятно, будем перемещаться? – сказал Огнь.
        – Думаю, да. Может быть и сегодня. Едва последних смертных в криокапсулы отправят.
        – Вот как? Командор торопится?
        – Никто не торопится, но для чего оттягивать?
       Мы вышли из лифта. И повернув, увидели, что случилось с моей лабораторией, точнее Огнь увидел, я эту картину лучше бы не видела никогда. Звери и птицы, уважая Селенгу-царицу, не подходили к разгромленной лаборатории, поглядывая издали.
        – Н-да…неплохо. Это вчера?
        – Да, Огнь, едва вы в лифт зашли, всё рассыпалось.
        – Ясно…
       Он поднял руку, и осколки поднялись в воздух, собираясь в маленький смерч, он уплотнился, вырастая.
        – Куда это?
        – Давай в ящики сложим. Вон там…
       Я ещё утром заранее принесла пластиковые ящики, взяла их в столовой. Теперь так много продуктов не будет нужно, как до сегодняшнего дня, и они стояли мрачными серыми стопками.
        Пустые помещения и емкости могут быть ждущими или покинутыми, наш вариант, покинутых, производил гнетущее впечатление. Надеюсь, я ошибаюсь, и они вскоре наполнятся снова. 
        – Запасливая, – усмехнулся Арик, ссыпая осколки в ящик, один, потом во второй, третий... – Заранее приготовила, сразу задумала меня позвать на уборку?
        – Не сразу, – сказала я. – Вначале испугалась до смерти, когда всё вдруг лопнуло и разлетелось. Хорошо, что стекло специальное, иначе от меня, наверное, ничего не осталось бы, засыпало всю с головы до ног.
        Огнь посмотрел на меня без усмешки.
        – Да, хорошо…
        С уборкой было покончено, я вошла в лабораторию, отделённую от окружающего её леса теперь только приподнятым над уровнем почвы полом, ну хотя бы крыша есть, хотя бы дождь заливать не будет, во время дождя ветер отключают, именно с этими целями, чтобы не бил в стены. Арик смотрел, как я вошла внутрь.
        – Пригласишь к себе?
        Я засмеялась, прыснув:
         – Да, закрыться не удастся.
        Он тоже улыбнулся, и вступил на территорию лаборатории. Здесь и раньше работали не более двух человек и то время от времени, биологи перемещались между лесами, полями и морем. Теперь я осталась здесь одна, но мне понадобится помощь всех. Я просила Викола найти мне всё, что писали на земле о случаях бесплодия в последние годы и собрать на флэшку, он с радостью обещал. На серверах здешних компьютеров, настроенных особым образом, была собрана вся информация, что копилась в Сети на Земле. Конечно, история нескорая – прошерстить такое количество информации, в поисках нужной, но Викол опытный и воистину могучий поисковик, он найдёт всё, что относится к нужной теме.
        – Что ты тут изучаешь? У тебя такой вид, будто ты нашла нечто, чего не встречала прежде.
        – Ну так и есть. Я… пока рановато что-то утверждать, нужно проверить всё, мне нужна пара дней, а там… Я расскажу. Больше того, попрошу тебя и Агори работать со мной. Это может оказаться одной из самых важных вещей на сегодняшний день. Согласишься, снова работать вместе?
        – Что, у меня есть выбор? – спросил Арик. – Особенно, если это самая важная вещь на сегодняшний день.
       Я пожала плечами, он не воспринимает меня всерьёз сегодня или злиться, а скорее то и другое вместе. Кто не злился бы на его месте? Когда я вижу его теперь, я всё время вспоминаю, какой дрянной я человек.
       – Всегда есть выбор. Я и сама докопаюсь до истины, но вместе всегда сподручнее и вернее, – сказала я, чувствуя, что хочется заплакать от его отказа, и оттого, что ему есть, почему отказывать мне.
        Но Огнь улыбнулся, а его улыбка – самая милая улыбка на свете. И голос стал мягче:
        – Обиделась, что ли? Я в том смысле, что ты скрываешь, о чём речь.
       Я обрадовалась: нет-нет, мой милый Огник…
        – Я не скрываю, просто, может быть, я неверно оцениваю информацию, или вижу не то, что происходит здесь. Это странно, непонятно, распространяется ли на всех, и нет ли в этом ошибки. Одинаково страдают мужчины и женщины или только женщины… словом… Я перепроверю и тогда расскажу, чтобы вы сразу поняли, с чем мы столкнулись. Я пока даже не поняла ничего, какие-то обрывки мыслей…
      Арик смотрел на меня.
       – Слишком много говоришь, – сказал он и вдруг быстро подошёл ко мне и, взял моё лицо в ладони и поцеловал. Сначала просто прижал приоткрытый тёплый рот к моим губам, но, распаляясь, притянул меня всю, горячея, обдавая меня жарким дыханием…
       Я не смогла бы открыть глаз и не могла бы остановить его и этот поцелуй, окатывающий меня жаром изнутри, но вдруг во мне грохнули слова Дамэ: «Любовь дверь на обе стороны…», вздрогнув от них, я выгнулась, выскальзывая от Огня, ослепшего и обмякшего, разгоревшегося, он потянулся за мной, как луч света идёт за источником, но я уперлась в его грудь ладонями, шепча:
         – Не надо… не надо, Огнь… прошу тебя…
        Он качнулся и отпустил меня. Я отхлынула от него, он вынужден был опереться о стол, вдруг лишённый опоры.
        – Не надо… – ещё раз сказала я, не понимая, как я смогла остановиться, но, главное, как мог остановиться он? Никогда прежде его невозможно было остановить, Земля взорвалась бы, но он бы не остановился…
        – Да… я знаю…
       Он выдохнул, отвернулся, не хотел, чтобы я видела его лицо или заметила эрекцию, но я почувствовала её, пока обнимала его несколько мгновений…
        – Прости меня… – прошептала я.
        – Не… не надо говорить… – почти простонал он, стараясь начать дышать. – Ты… вот что…
        Он развернулся ко мне.
        – Ты только… ты не думай, что ты ничего мне не должна.
        – Что?
       Я думала, мне показались эти слова, он мирился с тем, что мы были разъединены столько лет, он был рядом, но не говорил такого. А теперь…
        – А теперь конец света, Яй, – сказал Огнь, проведя ладонями по волосам, совсем так, как делает Эрик. А потом потёр ладонью лицо уже в своей манере и посмотрел на меня. – Так-то.
        – Я не предам Вана.
        – Лучше предать меня? – он дернул головой привычно, будто откидывая волосы, хотя они были завязаны сзади узлом.
        – Ты не понимаешь, – почти простонала я.
        – Ты мне обещалась.
        – Ты не понимаешь, – повторила я.
        Но Огнь посмотрел открыто:
         – Понимаю. И даже больше, чем ты сама. Хотя, конечно, у тебя, вероятно, свои понятия и своё понимание происходящего… Но… Ведь он так хорош, верно? – у Огня сверкнули глаза. – Всесилен. Не то, что я, я всего лишь всё тот же надоевший Арий, с которым ты живёшь так долго. Что нового он может? Что особенного?
        – Перестань!
        – Ну конечно! Мне лгала? Обо всём?! – распалился я.
        – Как ты… – она болезненно нахмурилась. – Нельзя так… нельзя вонзать нож в спину того, кто повернулся спиной, потому что он ведёт тебя, освещает путь и доверяет. Ты бы мог?
        – Мог. Я и не такое ещё мог.
       Я покачала головой.
       И вдруг мы услышали голос Викола из-за угла от лифтов.
        – Аяя! Аяя, ты здесь? – крикнул он.
        – Да-да! – обрадовалась я, выходя из лаборатории.
        – Ещё один преданный поклонник, – проговорил Огнь, ну до чего невыносимый характер.
        – Что ж ты плетёшь… – проговорила я, качая головой, я думала, отвыкла от вспышек его ревности, нет, будто домой вернулась.
       Викол, улыбаясь, вышел из-за угла.
        – Добрый день! О, да ты не одна тут. Приветствую, Арий – он взмахнул рукой. – Аяя, Ван передал тебе флэшку вчера? Ты ничего не сказала утром, я подумал…
        – Нет. Вероятно, забыл…
        – Не беда, я принёс дубликат. Предполагал, что так и вышло.
       Викол улыбался, искрясь как-то возбуждённо и едва ли не радостно, ему всегда нравилось участвовать во всех наших научных изысканиях.
        – Арий, ты тоже увлёкся этим? Послушайте, интереснейшая тема! Оказалось, во всём мире это началось уже больше года назад, почти два. Но за эпидемией не замечали, даже исследований не вели, только собирались, но... как вы понимаете, не до того оказалось… Но кое-какие данные на Земле всё же успели получить и даже провести предварительный анализ. Причём, Яй, это не публикации ещё были, это только черновики статей, всевозможные схемы, диаграммы и таблицы… Словом… ну сама увидишь. Очень интересно. И неожиданно… Ребят, держите меня в курсе. Всё, что надо будет систематизировать, сводить данные, я готов. По-моему, это самое главное исследование, что мы когда-нибудь с вами начинали.
        – Серьёзно? – Арик посмотрел на меня.
        – Ну Викол, ну зачем ты наговорил? Ар думает, я скрываю что-то, а у меня вообще нет материала, только разрозненные факты и подозрения. Даже данные обследований только вот несу. Дайте мне хотя бы денёчек и я…
       Арик махнул рукой.
        – Бесполезно, раз упёрлась. Идём, Викол, подождём, пока профессор соизволит нам, мягкоусым школярам, доложить…

       Аяя утром ушла очень рано, сказав мне, что, кажется, нащупала нить в том, что происходит на корабле с женщинами. Пока я принимал утренний душ, я думал над её словами, и вдруг меня как молния ударила. А что, если она докопается о том, что я отравил её и Вералгу?
       Я вспомнил о флэшке, которую вчера мне передал Викол, что если там какие-нибудь их с Вералгой обследования?.. Спеша так, что едва не упал на скользком от воды полу в ванной, я, как был, голый, бросился к компьютеру. Но на флэшке оказалась целая куча каких-то графиков и схем, а совсем не то, что мне померещилось…
      Чувствуя слабость и опустошение, я откинулся на спинку дивана. Боже мой… сижу голый и мокрый, лохматый, даже мыла толком не смыл, в страхе и панике спешил вскрыть чужую флэшку… Так можно и спятить. Надо признаться ей. Любые тайны разрушают, они как яд, и даже как взрывчатка, рванёт внезапно, когда меньше всего будешь готов. Однажды это уже случилось, я уже разрушил тайнами нашу с Аяей жизнь. Тот урок я не забуду никогда. Надо рассказать прямо сегодня. И не тянуть, иначе…
        Но как рассказать? Рассказать можно, но что будет? Она простит? Она поймёт? Этого понять нельзя. То, что было восемьсот пятьдесят лет назад совсем не то, что теперь. Тогда я ошибся, похитил ее сына. А теперь… Теперь я убил её ребёнка. Из страха и ревности. Да мотив и не важен, какое имеет значение, почему я это сделал? Разве можно оправдать? Я не могу даже перед самим собой оправдаться, Эрбин рядом, он был ее любовником, ну или мужем, не знаю, как она считала, его ребёнок, а я – убийца и лжец, кого она выберет?
        Я наклонился вперёд…
        Нет, это тупик без выхода. Можно только молчать и скрывать эту тайну вечно. Пока никто не догадывается о том, что случилось, вот и надо скрывать как можно дольше.
       А пока… Я стал одеваться, и отправился на мостик, куда приходили сведения весь день о том, сколько человек уже в крионическом отсеке. Гасли на мониторах зелёные окошки, становясь серыми, там, где прекращалась работа: производство, цеха были закрыты и законсервированы, но насосные, электростанция, лаборатории оставлены в распоряжении предвечных. Так что теперь три четверти экранов мониторов стали серыми, оказалось, что жизнеобеспечением были заняты едва ли не все смертные, учёных были единицы, но в их распоряжении были десятки лабораторий. Даже производство работало в основном на науку: поставляло все расходные материалы, реактивы, посуду, что говорить о компьютерах улучшенных моделей, модернизированных мной лично, работающих только совместно с человеком, с отключёнными свойствами слежки – камерами и микрофонами, они просто не были вмонтированы, и отсутствующей способностью собирать сведения о пользователе, чтобы проанализировать и использовать. У на тут была собственная внутренняя сеть. Благодаря полному отсутствию коммерческой составляющей на нашем ковчеге, в этой слежке и сборе данных не было никакой необходимости, а возможность повторения Земного апокалипсиса я, таким образом, предотвратил полностью. По крайней мере, на время, потому что всё меняется в мире, и что будет дальше, не знаю даже я. Поэтому я готов был вовсе отключить всю внутреннюю сеть корабля за ненадобностью, для чего и были сделаны селекторы и телефоны, соединяющие все отсеки и мостик. Ну, а информация дублировалась тут же принтерами, так что всё можно было найти в распечатанном виде. Вот систематизировать это всё мне придётся просить Викола.
        Весь день я смотрел на засыпающий корабль и думал, что все люди проснутся и не для того, чтобы оживить моё творение, мой ковчег, но для того, чтобы сойти с него и начать жизнь заново. И я не жалел сейчас, что мой корабль останется никому не нужен, я и строил его для этого. Не вечное пристанище для людей, а временная юдоль. И чем короче будет это время, тем лучше. Если бы я думал, если бы хотя бы на миг предполагал, что это пристанище станет вечным, я не стал бы его строить. Я позволил бы всем и самому себе погибнуть, ибо заточение на блуждающем в вечности корабле – это растянутая во времени смерть, ничего не может быть хуже. Так что, глядя на то, как засыпает наш корабль, я надеялся в очень скором времени пробудить этих людей для того, чтобы сказать им: «Вот наш дом, мы вернулись!», именно для этого я всё затевал. Удастся ли мне сделать это? Я этого не знаю.
        Но теперь я командор почти пустого спящего корабля, где сгустками спящей энергии ходят предвечные, а именно так я видел всех подобных мне. И теперь я буду занят только одним – нашим возращением домой. Или поисками нового дома, это уж как нам повезёт, и как Бог распорядит. Но, чтобы не потерять силы, мне надо быть поближе к Аяе, потому что она мой источник Силы.
        И ещё не думать, что кругом только добрые друзья. Ведь кто-то же записал разговор Аяи и байкальцев. От воспоминания об этом меня неприятно передёрнуло. Но чтобы быть ближе, надо понимать, что её интересует, всё же я отвык вдали, потому что жить рядом каждый день и видеть несколько раз в год – это не одно и то же.
        Я привык к Вералге и тому, что её интересовали сиюминутные вещи, ей нравилось сближаться и дружить с модными в данном месте и времени женщинами, даже если такими оказывались пустые скучающие дамочки, она находила их в любой стране во все времена. На моё удивление она отвечала: «Можешь мне не верить, но в них острее всего чувствуется жизнь». А их бег за вечной молодостью веселил не знающую морщин и седины Вералгу. Мне она говорила, что хочет помочь этим женщинам понять, что красота и юность – не главное, а мне думается, Вералга просто наслаждалась своим непобедимым превосходством над ними, первыми красавицами своих мест, с годами их красота таяла, а её оставалась неизменна, они уходили в небытие, а неувядающая красавица Вералга встречала новых «подруг» и всё начиналось заново...
        Сидя на мостике, превращающемся в тихий кабинет, потому что сообщения и звонки селектора иссякали, я углубился в изучение флэшки. Это оказалось весьма занимательно, я вспомнил наши с Аяей разговоры на эту тему, и подумал, что я сам задумывался над вопросами, которые Викол прицельно изучил, просматривая сведения, собранные со всех серверов Земли и сохранённые на жестких дисках нашего корабля, вместе со всей прочей информацией. Викол проделал кропотливую работу, собирая их на этой самой флэш-карте.
       Изучив всю собранную Виколом информацию, я решил помогать Аяе разбираться, во-первых: мне теперь было нечем заняться помимо перемещений, а во-вторых: мои знания тоже будут ей полезны, всё же из всех предвечных только я всё время был с этими людьми и знаю то, чего остальные не знают. Я закончил с флэшкой и собрался с мостика, получив электронное сообщение, о том, что все смертные отправлены в криокапсулы. В дверях я столкнулся с Мировасором.
        – Всё, командор, в твоём владении теперь всего-то дюжина человек. Правда, каждый стоит тысячи обычных, так что твои владения, пожалуй, увеличились.
      Он улыбался, но мне показалось как-то глумливо. Хотя усмешки все у него были какие-то кривенькие, как червяки.
        – Что скажешь? – спросил Мировасор.
        – На что? – спросил я, вставая из-за стола.
        Мои мониторы горели серым, с вкраплениями зелёного. Чувствуя голод, потому что не ел с утра, я подумал о кухне, она горела на экране зелёным окошечком, туда вызвалась Рыба, а ей тут же захотела помогать Басыр, хотя каждый мог готовить у себя в каюте, все высказались за то, чтобы столовая работала. Рыба обрадовалась: «Ну, хотя бы мне занятие нашлось, а то хоть отправляйся на лёд со всеми!». Сельхозотсек, как и лесные владения, это тоже я отдал в распоряжение Аяе, Арию, Агори, тем, кто намеревался там работать. Я спросил Мировасора, чем он хотел бы заняться. Мы с ним шли в столовую по абсолютно пустым, и, как показалось, даже гулким, коридорам и этажам. Надо музыку, что ли, включать…
        – Да ничем, – усмехнулся Мировасор. – Чем, в общем-то, всегда и занимался. Может, ребёнка родим с Арит. Тут у тебя разрешается рожать? А то я ни одного ребёнка не видел до сих пор.
       Я даже остановился, надо же, как сегодня всё одно к одному складывается.
        – Отличное решение, Мировасор. Ты даже не представляешь, какое правильное это решение.
        – А вы с Аяей?
        – Непременно.
       Мировасор остановился
        – А теперь серьёзно, Ван, скажи мне, куда мы теперь?
       Я обернулся к нему, в этот момент у него было напряжённое бледное лицо и никаких червячных улыбок.
        – Как куда? Или ты считаешь, у меня есть какой-то тайный план, который я скрываю от вас?
       Было странно слышать от Мировасора этот вопрос, да ещё произнесённый таким странным, дрогнувшим голосом, с таким волнением. Полагаю, он, в самом деле, подозревал меня в чём-то, потому и явился ко мне.
        – А разве нет?
        – Нет, Мир. Мои карты открыты.
        – Но пара тузов в рукаве, надо полагать, имеется… – кивнул Мировасор.
      Я покачал головой:
        – Я не играю в карты, Мир. Но если ты сомневаешься… Ты сказал, все смертные уже в гиперсне?
        – Все. Потому все наши и собрались в столовой, отметить наше уединение.
        – Ну и отлично…
        Я слегка напружинился. Конечно, это не то, что по Земле или в пределах этого корабля перемещаться, я делал это уже вовсе без усилий. А по вселенной надо было немного напрячься. Типичный звук пронёсся в голове. Мы перенеслись, вот интересно было теперь вернуться к пульту и взглянуть, где мы находимся, не появились ли координаты. Но это успеется.
       – Ты что? – ошеломлённо спросил Мировасор, качнувшись. – Ты…
       – Ну чтобы ты не думал, что я что-то тайное замышляю. Буду переносить нас, пока не доберемся до Земли или пока не найдём другой пригодной для жизни планеты, как собирались вначале. Я устану, примутся Вералга и Басыр.
       Мировасор смотрел на меня так, словно видел впервые.
        – Басыр и Вералга? Они не смогут. Вералга так и сказала, что за раз она пару человек перенести может, но не больше. Такой корабль, по сути, целый город… да ты что, Ван          
        – Ну значит это буду делать я.
       Он покачал головой.
        – Откуда в тебе такая Сила? Я не понимаю… не понимаю.
        – Мир, каждый из нас уникален, – сказал я, и двинулся вдоль коридора, осталось пройти шагов сто до входа в столовую, собственно, пешком я шёл из уважения к Мировасору, будь я один, я просто переместился бы сюда.
        – Уникален… если бы. Ты говоришь с великодушием гения. Или Бога, – он вздохнул. – Великодушием и высокомерием.
        Мы дошли до столовой, где и правда за сдвинутыми между собой столами сидели все предвечные. Они обернулись на нас.
        – Ван! Мы что, переместились? – спросила Вералга.
        Аяя встала навстречу мне, улыбаясь.
        – Нисюр…
        Мне было приятно, что она вот так подошла и взяла меня за руку, светло глядя в глаза.
         – Рыба поросёнка молочного приготовила, левашей, ладок напекла, овощей! – улыбаясь, сказала Аяя.
        – Да напекла-то, напекла, но к духовкам здешним привыкать придётся, – проворчала Рыба, впрочем, радостно…
Глава 12. Тупики и тропы
         Прошло несколько очень долгих месяцев с того дня, который казался всем нам таким счастливым, открывал нам двери, мы не были больше связаны, и могли беспрепятственно двигаться в любом направлении в поисках Земли или хотя бы временного пристанища. Мы все, живущие такие длинные жизни, не замечающие пролетающих столетий, эти месяцы почувствовали дольше тысячелетий. Потому что мы, ожидавшие скорого возвращения домой, пусть битвы, пусть борьбы за Землю, не сдвинулись с места. То есть в физическом смысле, не просто сдвинулись, а перенеслись множество раз: мы носились по вселенной, но с прежним результатом: мы всё так же не знали, где мы, потому что, как и прежде навигаторы не работали, словно умерли.
      Мы не обсуждали это уже давно, потому что после первых неудачных попыток обсуждать, начали ссориться и ругаться, командор поднялся и сказал негромко, но очень твёрдо:
        – Ну вот что, дорогие мои предвечные друзья, вы можете сказать мне всё, что вы думаете о том, что мы тычемся вслепую по вселенной, и что мы можем потратить на это тысячи лет. Можете сказать всё, что думаете обо мне, но только раз. Вот прямо сейчас говорите, после выслушивать ваше недовольство, которое я, кстати, полностью разделяю, я не намерен, – он оглядел нас. – Кто будет говорить?
       Все сидели молча, не глядя ему в глаза, я видел, как Эрбин и Арий посмотрели друг на друга, но и они, как и все остальные не произнесли ни слова.
        – Ну что ж… Благодарю за красноречие, – сказал Ван, оглядев всех. – Больше выступлений я не потерплю, не обессудьте, ни к чему вслух площадными словами поносить командора.
        – «Площадными»… – усмехнулся Эрбин, качнув головой. – Ты, в каком веке-то? Нынче на энтих словах все говорят, даже те, кто себя аристократами мнит.
        – Дак-ить, никто уже никем себя не мнит, Эрбин Кассианыч, все, хто есь, это мы с вами, остальные, што мои пельмени, которы я вечор на лёд положила, – усмехнулась Рыба.
        В тот же день решили снова соединить наши силы и толкнуть корабль сообща, хотя долго сомневались, опасаясь последствий как в прошлый раз, притом, что помочь нам, если бы что-то случилось, было некому. Но все же решились. Однако кроме всё тех же обмороков и кровотечений из носу, ничего не получили, результат оказался прежний: мы принеслись куда-то, снова в неизвестный уголок вселенной, и все планеты, что были здесь в доступном для нашего обследования квадрате, были так же безжизненны и неприютны. Надо сказать, вообще планет мы встретили намного меньше, чем мне представлялось, и даже меньше, чем представлялось тем, кто знал об этом значительно больше моего, они много спорили на эту тему, но довольно бесплодно, просто выказывая досаду, владеющую всеми.
        – Это странно, что мы, носясь по всей вселенной, видим так мало планет. На удивление мало. Звёзды, туманности, но не планеты, – говорил Мировасор, когда обсуждали в который раз неудачное место, куда принесло нас.
        – Для создания планет материи и энергии всё же нужно куда больше, чем для звёзд, как это ни странно, – сказал Ван.
         Все они были в астролаборатории, куда Аяя заглянула проведать Вана, а я как обычно увязался за ней, я везде ходил с ней. Предвечные шутили, спрашивая, от кого я её охраняю.
         – Мне всегда казалось, что для создания звёзд нужно колоссальное количество материи, – отозвалась Аяя.
         – О, Боже, вот всезнайка… – не удержалась Вералга.
        Ван поднял на неё глаза, но не сказал ничего, она смешалась, уже почувствовав его взгляд, и больше ничего не говорила. Сказал Орсег:
        – Я тоже так думал.
        – Вы не так и неправы, но что понимать под материей, твёрдые породы или газы. И то и другое – материя. И тогда вы правы абсолютно. А вот если вспомнить состояние вещества, то возникают вопросы… К тому же тёмная материя тоже никуда не делась.
        – Тёмная материя в ведении Тьмы…
        – О, нет, это я не готова слушать, – Арит поднялась с места, её кресло закрутилось вокруг своей оси, будто она перед этим вращалась, сидя на нём. – От количества знаний в этой комнате у меня скисают мозги, надо пообедать. Кто со мной? Мир, пойдёшь?
        Пошли все, потому что и верно, было время обеда, а мы старались собираться за трапезами все вместе, тем паче Рыба и Басыр готовили отменно и всегда ждали всех к двум часам.
        Но несмотря ни на что, Ван не терял надежды. Мы переносились, снова и снова обследовали планеты там, где находили их. В перерывах, пока ожидали показаний зондов, Ван присоединялся к исследованиям Аяи, Ария и Агори. Наш коллектив разделился на две части: Мировасор, Вералга, Арит и Орсег, причем, морской Бог в самых первых рядах занимались тем самым обследованием планет: готовили и запускали зонды, снимали данные, на это уходили целые дни. Это была астрологическая лаборатория. А остальные занимались биологией.
        – У тебя зондов-то хватит? – спрашивали командора. – Завод не работает, где новые брать?
        – Не волнуйтесь, хватит. А не хватит, запустим цеха и сделаем новые.
        – Ты это умеешь?
        – Я здесь всё умею, – сказал Ван на это, не шутя и не рисуясь.
        Проводили анализы, даром, что в прежних, земных жизнях, науками большинство интересовалось в последнюю очередь. Только Эрбин не имел постоянного занятия, он присоединялся то к одной группе, то к другой, то я находил его на кухне, болтающим с Рыбой и Басыр. Ему было откровенно скучно, но вслух он не высказывался, словно не желая словами сделать материальной свою скуку.
        Я же с того дня, как он попросил меня приглядывать за Аяей и охранять ее, был около как можно ближе к ней, так что мой вклад был в их исследования невелик, впрочем, отличная память делала меня небесполезным. Но сегодня собрались обсудить, к чему за эти месяцы пришли наши Аяя и те, кто работал с ней, потому что астрономам докладывать было пока нечего.
        – Мы обнаружили, что генетический материал в женских гаметах оказался повреждён. Хромосомы разрушены, деление невозможно, и…
        – Подробностей не надо и так ясно, – поморщилась Вералга, не удержавшись.
        – Только в женских? – спросил Мировасор.
        – Именно так. Мужские, если и были повреждены в какой-то момент, сменились, а потому…
        – Просили же, без подробностей.
        – Как бы то ни было – это обнадёживает.
        – Ничего пока не обнадёживает, Мир, – возразил Арий. – Не будет женских гамет, не будет больше людей, эти люди, что заморожены здесь, станут последними.
        Мировасор пожал плечами, недоумевая:
        – Ну, клоны сделаете, или что, это тоже невозможно?
        – Возможно. Но… мы не выяснили ещё, способны ли женщины вынашивать. Ведь прецеденты были, – ответил Арий.
       Очень странно, что он так говорит, ведь знает, что те выкидыши, или как он выразился «прецеденты», – это было отравление. В работе он ни разу не упомянул об этом. И теперь продолжил:
       – Клоны – тупик, наука это доказала. Больше того, возврат назад – закрепление мутаций в новых поколениях. Без бесконечного перемешивания генов нет генетического разнообразия, и нет развития, это та же смерть. Опять же, а если гаметы клонов будут так же повреждены? Это не исключено. Вырастить целое поколение бесплодных копий, что это решит?
        – Почему они должны быть повреждены?
        – Потому что, вероятно, это воздействие генетического яда, если можно так выразиться, – сказала Аяя. – И если так, клонирование вообще ничего не даст.
        – Вот жаль, а я надеялся, Яй, на твоих клонов! – захохотал Орсег. – а что, пару-другую десятков… можно жить!
       Все засмеялись, стало немного свободнее дышать, потому что новости со всех сторон были неутешительными. Но, отсмеявшись, Рыба спросила:
        – Какого ещё яда? Что это за яд?
        – Скорее всего вирус, – ответил Арий.
        – Они же не болели. Эти, здешние, ведь не болели тем вирусом, что остался на земле.
        – Болели, – выдохнул Ван с досадой. – Перенесли бессимптомно, судя по всему, потому что были здоровы, но антитела обнаружились у всех. Мы не придавали этому значения, нам было важно, что они не заразят друг друга. И если так, то на Земле вообще не оставалось людей, кто не перенёс эту инфекцию.
        – Но невосприимчивые должны же быть, в любых эпидемиях остаётся процент невосприимчивых особей.
        – Должны, но их здесь нет, – сказал Агори, он будто был расстроен больше других. Или просто ему было сложнее сдерживать свои чувства, чем остальным. – Или наши в десять тысяч они не попали.
       – А возможно и нет невосприимчивых, вирус тоже подвергся генетическим преобразованиям, так что, может быть всё.
        – И что теперь делать? – поговорила Арит.
       Арий посмотрел на всех, сидевших в печальной задумчивости, никто не ожидал такого результата от их работы, и сказал:
        – Что делать? Придётся подумать. Крепко подумать. Для начала надо обследовать предвечных. На момент посадки на корабль, две из пяти предвечных женщин были беременны. Значит, вирус не действовал на нас, мы как раз те самые невосприимчивые.
        – Погодите-ка. Это что получается? Нашим девочкам придётся стать праматерями человечества? – обрадовано засмеялся Мировасор.
        – Хорошо, если так… 
        – И что это значит? Что и наши… – вот тут Мировасор побледнел.
        – Пока это ничего не значит. Пока мы не знаем статуса наших женщин, ни собственного, кстати. Но даже для обследования наших предвечных надо куда-то прилететь, чтобы разморозить тех, кто может делать необходимые манипуляции для этого.
        – Какие манипуляции? Анализ взять? – хохотнул Мировасор.
       Арий посмотрел на нас всех и сказал:
         – У тебя анализ взять не составляет, конечно, никакой сложности, но у женщин… Забор яйцеклеток – вмешательство серьёзное и я не возьмусь за него, ни Рыба, никто не сможет. А упражняться на любой из вас…
        Все поёжились.
         – Так что в любом случае все откладывается до… до прилёта, куда бы то ни было… На Земле беременности перестали наступать уже за год до того, как мы улетели, об этом писали тревожные статьи-исследования, но их придерживали, не публиковали, опасаясь паники.
        – Доопасались… все погибли, – побормотала Рыба.
        – Именно.
        – Сокрытие правды не всегда защищает. Иногда губит… – сказал я, думая о яде, что был в крови Аяи и Вералги, я всё не мог понять, почему Арий так упорно не говорит об этом. Или он забыл? И Эрбин тоже забыл?
        – Ну как бы то ни было, в то время как смертные женщины стали неспособны к рождению детей, наши были беременны, – сказал Агори. – Вот если что-то здесь, на корабле вызвало эти аборты, перемещения или…
        – А может, радиация? Может, и яйцеклетки радиация погубила? – спросила Вералга.
        – Нет тут никакой радиации на борту, вон, дозиметры по всему кораблю. Мы с вами излучаем больше, чем вокруг, – сказала Аяя.
        – Мы излучаем? – удивился Мировасор, и засмеялся. – И много?
        – Вообще-то немало, – кивнула Аяя. – Больше 30 микрозивертов каждый, с колебаниями, конечно, но порядок такой. Так что – нет, радиация точно ни при чём.
        – Ну мы же обсуждали это и не раз.
        – Тогда что? Начинаем обследовать наших предвечных женщин? – спросил Мировасор.
        – Яй, я продолжаю надеяться на твои клоны! – снова ввернул Орсег.
        Все рассмеялись, на том закончилось обсуждение. Но вот к разговору о том, что мы никак не можем попасть не то что к Земле, но даже к какой-нибудь другой планете, которая, как мы мечтали, подошла бы нам для жизни, мы вернулись в тот же день. И снова разговор получился пустой, как и все разговоры об этом, до сих пор. Хорошо, что не рассорились, как случалось уже.
        Аяя и Ван направились в сторону своей каюты, теперь мы все жили довольно разрозненно, на этажах в лучшем случае по двое. Арий и Эрбин, Мировасор и Арит, Агори и Басыр, я и Рыба. Викола изначально поселили с Вералгой на одном этаже, но она перебралась на тот же уровень, где жили Мировасор и Арит, с которой они, и вправду, как-то уж очень крепко сдружились. Но до их отношений никому не было никакого дела, что из того, что дружат две женщины?
        Меня гораздо больше интересовало другое, и потому я потянулся за Арием и Эрбином. Арий обернувшись, увидел меня.
       – Ты что это, Дамэ? Этаж перепутал?.. – усмехнулся Арий. – А впрочем… выпить хочешь? А то все непьющие у нас, хоть ложись да помирай.
        – О, Боги… – Эрбин закатил глаза. – Опять?!.. Ты спятил?
        – Эр, обещаю не надираться.
        – Да-да, кабы ты это мог.
        – Так пойдёшь, Дамэ?
        – Дамэ, сходи с ним, ты не теряешь ум как этот… Галалий, будь он неладен.
       Вот так мы с Арием оказались снова в громадном зале столовой, где имелась и винотека, которой, конечно, надолго не хватит, хотя она была немаленькой, и выбор был самый обширный.
        – Ван сказал, что собирал эти бутылки по всему миру, специальных сомелье нанял – сказал Арий и взял с полки бутылку водки. – Водку-то пьёшь?
        – Я всё пью, Арий, я же – демон.
       Арий усмехнулся и кивнул.
        – Ну да, я все время забываю. Вернее, я этого никогда и не помнил.
        – Само собой…
        – Да я не в том смысле. Для меня ты существо необыкновенное. Смертные способны на необыкновенные великие дела, ты превосходишь даже их, тем более нас, предвечных.
        – Тем более? – усмехнулся я. – Ты считаешь, люди превосходят вас?
        – Во всём, – кивнул он. – Кроме продолжительности жизни.
        – Я так не думаю.
        – Напрасно.
        Арий наполнил рюмки, и мы махнули по одной, затем ещё по одной и без всякой закуски. Мы выпили ещё, и обычный человек уже опьянел бы, но по Арию этого не было заметно.
         – Взгляни на историю Земли, все великие учёные, художники, все герои – это обыкновенные люди и ни одного предвечного, – сказал он.
        – Вы нужны для другого.
        Арий посмотрел на меня абсолютно ясным взором.
        – Для другого?
        – Вы – Боги. Так было, есть и будет.
        – Да ладно тебе! Боги… ужас, если мы Боги, – Арий отмахнулся, качая головой, без тени кокетства. – Наверное, потому Земля нас всех и отторгла в конце концов. И не принимает.
        – Примет. Отторгла на время, чтобы вы как блудные сыновья после вернулись и начали жизнь на Земле сначала. Потому что это можете только вы. 
       Арий снова взглянул на меня, в его взгляде мелькнула надежда, и проблеск убеждения, что даже если я неправ, путь его избран, и он не отступит с него.
        – Почему вы молчите о том, что Аяю и Вералгу отравили? – спросил я.
      Арий усмехнулся, вот теперь стало заметно, что он пьян.
        – Это… Дамэ, это не твоего ума дело. При всём моём уважении… Прости, если невежливо… ик!.. звучит… pardonnez-moi…
        – Нализался? – спросил я.
        – Ну а как?.. – засмеялся он. – Вообрази, на что похожа моя жизнь теперь… она не может поступать дурно с Ваном… а со мной можно! – Арий хлопнул ладонью по столешнице. – Со мной всё, что хочешь можно! За моего брата замуж – можно! И не подпускать меня тыщами лет можно! Любить при том и не подпускать! Ну? – он посмотрел на меня, ожидая ответа или хотя бы кивка, я и кивнул, хотя не уверен, что он увидел, взгляд у него уже «плыл». – Дура какая… ох, не могу…
       Он всхлипнул, его затошнило, и мне пришлось помочь ему добраться до раковины, над которой его долго, шумно и со стонами рвало. Потом он умывался и пил воду из-под крана, потом сидел на полу возле, с мокрыми распустившимися волосами, комбинезон его спереди тоже был теперь мокрый.
        – Вода здесь… металлом пахнет. Пластик кругом, а вода пахнет железом. Вот почему? Ты понимаешь?..
        – Кажется тебе, от рвоты это, – сказал я. – Может, пойдём?
        – А? – он посмотрел на меня. – Па-айдём…
       Арий попытался встать, но едва не упал, пришлось помочь ему, на ногах стоял с трудом, вроде не валился, но цеплялся за стену. По дороге он ещё говорил что-то нечленораздельное, но потом сжал моё плечо, на которое опирался. Мне кажется, он стал ещё пьянее.
       – На-асчёт яда… Д-дамэ, т-ты… ма-алчи о том. Слы-ышишь? Не-э гавари… никому. Ни-ик-каму…
       Мы кое-как добрались до дверей в его каюту, потому что я не могу назвать это «дошли», он несколько раз падал по пути. Мы вошли в его каюту, я положил его на кровать. Арий что-то ещё бормотал, но едва я двинулся уходить, он схватил меня за рукав.
       – Да-амэ! Ты… т-только Аяе… Аяе не га-авари… не га-ава-ри… что я… пью… так… что я… Жалеть начнёт… не хочу…
       Он упал на кровать, и, застонав, уснул, или провалился в тяжкое забытьё. Я постоял возле него некоторое время и подумал, что завтра Арий как ни в чём, ни бывало, продолжит работать, а Эрбин будет маяться от похмелья. Стало понятнее, чем занимался Эрбин в дни, когда никто его не видел…

       Нисюрлиль вошёл сегодня каким-то ещё более усталым, чем все последние месяцы, я не могу даже представить, какое напряжение он испытывает каждый день. Остальные, конечно, тоже на грани, все исследования, что мы вели до сих, пор давали нам результаты от которых хотелось впасть в отчаяние, бросить всё и больше ничего не делать, не искать решения. Но он испытывал напряжение в тысячу раз большее.
       И, похоже, отчаяние подкатывалось и к нему. Вот и сегодня он пришёл мрачный, бледный, прижал меня на мгновение, и отпустил, не целуя, погружённый в себя. Спрашивать, что с ним, не имело смысла, я знала, что… Мы даже не любились уже неделю или две, счёт времени, стёрся, никто давно не наблюдал сезонов, мы называли месяцы, не чувствуя больше, что они означают. И чем больше времени проходило, чем однообразнее становились дни, тем больше в нас росло вот это отчаянное упорство, тем чаще мне приходили мысли о том, что будет, если все это продлится ещё годы и годы, если даже несколько месяцев нам, предвечным, прожившим не одну тысячу лет, кажутся уже непосильными. Если что-то хорошее, что-то окрыляющее не случится в ближайшее время, боюсь, мы все начнём постепенно сходить с ума или убивать друг друга, а может и самих себя, потому что бесцельно вечно жить на Земле – это одно, но так же бесцельно вечно болтаться в космосе – совсем иное, тягостное и беспросветное, и мы это начинали чувствовать.
         Сей день Нисюрлиль даже не ужинал, и переносились мы за сегодня раз двадцать, почти каждые полчаса. Перелетал, оглядывался, не видел ничего обнадёживающего в течение получаса, изучая пространство телескопами, просчитываемыми им самим разработанными программами, действующими по алгоритмам, убеждался, не утруждаясь запуском зондов, потому что терпение было на исходе, и перемещался снова. Даже не представляю, чего ему стоило всё это, я вообще с трудом могу представить, как он все это выносил. Быть главным в такое время – нет ничего хуже.
       – Нисюр, ты не ужинал?
       – А?.. нет. Или… Слушай, Яй, я не помню. Я в душ, мне кажется, с меня сегодня сошло не сто потов, а триста.
        – Приготовить что-нибудь? Или, хочешь, я в столовую схожу, Рыба блинчиков сегодня напекла, пальчики оближешь, – спросила я.
        Но он не ответил ничего, просто зашёл в ванную. Но я слетала в столовую и принесла и блинчиков, и сметаны, и икры и чёрной и красной, икру Нисюр вёз с Земли, здесь её производить пока не пытались – осетры имелись только в виде замороженных зародышей вот такой же, только несолёной икры. А ещё я захватила бутылки шампанского и водки из холодильника. Водочная бутылка была покрыта красивым слоем льда, шампанская пошла испариной, пока я ждала Нисюрлиля.
        – Ого… – он улыбнулся, после душа ожил. Вода – настоящий источник жизни, я убеждалась в этом бесчисленное число раз. – Пить будем?
        – Иногда неплохо выпить, – улыбнулась я.
        Мы выпили, у Нисюрлиля расслабилось лицо, разгладился лоб и переносица, он заговорил, наконец, и даже поел. А мне в голову пришла удивительная в своей неожиданной наглости и простоте идея.
        – Нисюр… слушай, что я придумала: а что если…
Глава 13. Решимость
        Утро началось как обычно, думаю, для всех, кроме меня. Ар снова взялся пьянствовать, и я страдал от похмелья уже по три раза в неделю. Мне хотелось его придушить, я просил, умолял, угрожал, что запру его, усыплю. Он клялся, что всё, это было в последний раз, что больше он никогда… проходил день, и он снова заливался. Из-за этого я не только похудел, но и обессилел. Поначалу он пил реже, но чем дальше шло время, тем чаще и чаще, если он будет пить каждый день, я действительно что-нибудь сделаю, например, скажу Вану, чтобы запер спиртное на ключ, в самом деле, целый громадный погреб зачем-то собрал. Я давно сделал бы это, но не хотел позорить Арика.
       А пока мы носились по космическому пространству в неизвестных направлениях, отправляли зонды, а после Ван, уже не имея терпения, перестал это делать и просто скакал во все стороны, вольно ему, всесильному. И мы все привыкли к этому, как матросы к качке.
       И вот сегодняшнее уже обычное похмельное утро началось у меня как всегда с рвоты и головной боли, и, конечно, с проклятий в адрес Арика. Я вымылся, выпил зелёного чая, потому что ничего иного не воспринимала моё тело, и вышел из каюты. Думаю, все уже позавтракали или заканчивают с этим, я решил всё же отправиться к Вану, сказать ему о спиртном. Не стану выдавать Арика, скажу, я пью, плевать, лишь бы мой брат завязал и перестал изводить меня.
         Но мостик оказался пуст. За громадным окном иллюминатора – как обычно чернота, не видно ничего, ни планет, ни звёзд, впрочем, через некоторое время корабль несколько развернуло, и я увидел жёлтую звезду размером с мячик для пинг-понга. Да, кажется, всё-таки звезда. Я подошёл ближе к окну, взойдя на подиум, где стояло кресло командора и мониторы, и…
        И на мониторах… горели ярким зелёным цветом координаты! Координаты! Я ничего не понимаю в космонавигации и мне ничего не говорили эти цифры, но до сегодняшнего дня едва ли не год на мониторах горели, подёргиваясь, красные нули и минусы. А теперь это были цифры! Нормальные человеческие цифры!
         Больше того: на экране радара появились яркие точки, выстроенные в каком-то удивительно знакомом порядке… Но размышлять было некогда, я бросился искать командора, совсем забыл о биперах. Примчался в столовую, но там его не было, там вообще были только Рыба и Басыр, мирно, как какие-нибудь обычные поварихи, болтающие о пустяках. Они обернулись на меня, открыв рты.
        – О, Эрбин, садись, творожники отменные сегодня, а хочешь яишенку быстро? Али кашки? Ладки вот ишшо… Эрбин, да куда ты?! – Рыба начала говорить одним голосом, а закончила совсем иным, видя, что я побежал дальше. Наверное, вид у меня был ошалелый.
        – На мостик собирайтесь! – крикнул я, уносясь. А Рыба и Басыр повставали с мест, опрокидывая подносы.
       Я ворвался в лабораторию, где обычно проводил дни Ван, исследуя окрестности, и делая анализ полученных данных. Но и здесь его не было. Те, кто работал здесь с ним, только входили.
        – Где командор? – спросил я в раздражении, заметив, что его нет.
        Но  Арит, Орсег и Вералга посмотрели на меня, так же как и Рыба с Басыр до этого.
         – Где… он? – в нетерпении повторил я.
         – Аяю провожать пошёл, всё никак не наглядится… – скривилась Вералга.
        Ну, скажите, пожалуйста, и где их искать? Они работали сразу в нескольких местах, и обежать весь корабль.
        – Да ты бипер-то включи, – немного растерянно сказал Орсег, удивлённо глядя на меня. – Или по селектору, может, дошли уже… Что стряслось-то?
       Я бросился к селектору. Пусть услышать, все пусть слышат! И потому я включил громкую связь.
        – Командор! Ребята! Все предвечные! Навигатор работает! И мы… мы в Солнечной системе! – прокричал я на весь корабль. – Мы добрались!
       Все, кто был рядом, радостно завопили, прыгая и хохоча, обнимая друг друга, такие же крики понеслись по всему кораблю, и мне казалось, я слышу их. Неужели у нас получилось? Неужели?.. Мы на Земле. То, что до неё миллионы километров уже не имело значения, главным было то, что мы вернулись, мы там, где наша планета, и теперь добраться до неё мы сможем. Сможем! Потому что никакого другого дома мы не нашли, потому что, вероятно, другого дома нет…
      Так и сказал Ван, когда мы собрались, можно сказать, сбежались на мостик. Продолжая радоваться, смеяться и поздравлять друг друга, мы спешили туда. Мы впервые все вместе переживали такое счастливое, настолько радостное событие.
       Перестав, наконец, обниматься и взвизгивать от радости, а кое-кто и всплакнул от счастья, мы, наконец, расселись в кресла, а Ван занял своё место. Викол поднялся.
       – Командор, мне позволено председательствовать?
       Ван, не в силах скрыть счастливую улыбку, развернул ладони, показывая, что будет только рад этому. И включил на голографическом экране в середине мостика то, что он видел перед собой на мониторах.
        – Командор, ты хочешь выступить и сказать нам, где мы? – сказал Викол.
       Ван поднялся, на экране открылись знакомые всем нам очертания нашей дорогой и самой прекрасной во всей вселенной звёздной системы, теперь мы это точно знали. На краю, между двумя последними планетами, как бишь их, Ураном, ну да, это он, гигант-лежебока, и Нептуном, засветилась яркая красная точечка.
         – Вот мои дорогие друзья, это мы. Сами видите, мы совсем рядом, но не на орбите Земли.
        – Отсюда-то долететь ничего не стоит! Прыг и там, – радостно возвестил Мировасор.
        Но Ван покачал головой:
         – Не будем спешить. Для начала убедимся в том, что на орбите нас не ждут, проверим навигаторы, быть может, нужно внести изменения в их программу или в принцип работы, чтобы не попасть снова не к Земле, а неизвестно куда. Осмотримся, разберёмся с тем, что вообще происходит на Земле. Если орбиту не караулят… – он улыбнулся. – Мы победим их. Непредсказуемость – это то, на что программы не способны, в отличие от людей.
       – Ты… хочешь вступить в войну с программами? – изумлённо хлопая глазами, произнесла Арит, и я удивился, как это она осмелилась говорить напрямую с Ваном, она обычно даже глаз не смела поднять на него. Но, должно быть, это от волнения.
        – Нет, я не собираюсь воевать, я намерен их уничтожить.
        – И ты знаешь, как?
        – Пока не знаю, – сказал Ван, но мне показалось, что он знает, или только что понял.
      …Это была неправда. Я уже знал. В моей голове нарисовался план действий, едва я увидел, что мы, наконец, оказались близко к Земле, что мне удалось именно то, о чём я думал, когда...
       Да, именно так. Аяя подсказала мне способ вчера вечером. Как сейчас всё вижу.
        – Вот, что я придумала… Ты ведь помнишь, как рассказал мне, как в первый раз ты переместился? Тогда ещё, давно?
        – Помню, конечно, – ответил я, недоумевая.
       Конечно, я помнил, как почувствовал особенную силу, подъём и легкость, когда подумал о ней, вспомнил о том, как целует меня, прикрывая невероятными ресницами громадные бездонные глаза, в которых я утонул с первого взгляда и навсегда. Навсегда… Не только целует, я словно снова был соединён с ней, когда Сила позволила мне взять и переместиться туда, где в первый раз это было – в маленькую горницу под крышей в небольшом домике на Мон-Сен-Мишели… Так я и овладел Силой, потому что овладел ею, Аяей, через неё Сила вошла в меня, и далее эта Сила только росла.
        – Ну так вот… – Аяя сделала «глаза».
        – Погоди, я не понял. Ты хочешь, чтобы мы…
       Аяя вздохнула, и подсела ближе, словно стеснялась говорить полным голосом.
        – Возьми моей Силы, Нисюрлиль, – пошептала она, придвигаясь ко мне.
       И я принял её дар тут же. Вот почему всё получилось! Получилось переместиться туда, куда хотели попасть наши души, куда стремились наши сердца. И сейчас я мысленным взором видел Аяино лицо, разгоревшиеся щёчки и губы, свет тепла, льющийся из-под ресниц, её глаза казались в тени ресниц совсем чёрными, плечи, ключицы, тонкие, похожие на крылья, уходящие на плечи… Любя, и наслаждаясь, я приподнял её в руках, прижал к груди, задыхаясь от счастья, и вспомнил и Нормандию, и Байкал, когда молнии били в нас, омывая искрами наши тела, и Москву, где родился наш сын… и переместил нас… Я не знал тогда, что мне удалось перенести всех нас именно в ту точку, о которой я думал, размышляя о возращении. Но уже в следующее мгновение, я забыл обо всём и не помнил до того самого момента, когда утром Эрбин, именно Эрбин и никто иной, возгласил на весь корабль, что мы прибыли туда, куда я предполагал. Вот мы здесь, мы там, откуда мы по-настоящему вернёмся домой.
        И сейчас я обвёл глазами всех предвечных, смотревших на меня со счастливыми лицами, и сказал:
       – Не будем терять времени, сейчас наше главное дело – это разведка, поймём, что там, поймём, что делать дальше, – сказал я.
      – Значит, за работу? – Викол посмотрел на меня, я ещё не видел у него такого молодого и счастливого лица. – Отпразднуем после победы.
       И закипела работа. Все без исключения были готовы не есть, не спать, так мы были воодушевлены. Полетели наши зонды, я сел к телескопам, уже через несколько часов мы знали, что на орбите по-прежнему спутники связи, интегрирующие и управляющие системы, спутников слежения мы не обнаружили, потому что они не обнаружили нас.
        Пошли сотни снимков Земли, и эти снимки вызвали только слёзы. Льдов на полюсах больше не было, но при том береговая линия материков изменилась мало, куда подевалось столько воды, вот, что странно. От городов не осталось даже руин, кое-где я видел приподнимающиеся площадки, в которых и угадал останки городов, смытые в океаны, занесённые песками или поглощённые лесами и джунглями. Животные кое-где снова расплодились без целенаправленного уничтожения, как уничтожили людей, но всё же массивы лесов сильно поредели, потому что животных тоже было недостаточно, а в некоторых местах и леса были выжжены для постройки заводов, из которых выходили армии роботов. Но то не были уже антропоморфные роботы, или симпатичные железные коробочки, в основном летающие дроны, роботы-ремонтники, и миллиарды новых силиконовых плат. Вообще металл использовался мало, им больше подходил силикон, кремния по всей Земле достаточно…
        – Вот наши фантасты писали о силиконовых формах жизни… – прошелестел Мировасор.
        – Н-да, кто бы мог подумать, что этих чудовищ мы сделаем своими руками, – сказал Арий, теперь все были в нашей лаборатории, их исследования были остановлены до приземления, теперь все работали на возвращение на Землю.
        – Люди, не мы, – зачем-то уточнила Арит. Она стала странно активной в последнее время, я давно привык, что она молчит и прячется за спину Мировасора.
      Арий разогнулся от монитора, и повернулся к ней.
        – Люди? Конечно, но здесь, среди нас нет ни одного нечеловека. Все до одного мы суть – люди. И не думай, что если тебе отмерено чуть больше, ты уже что-то иное.
        Арит покраснела от злости, но говорить дальше не решилась. Я не знал их отношений, Викол позднее рассказал мне, что некогда Арит была женой Дамэ, но бросила его ради обольщения Ария, считая его сильнее и могущественнее. Однако из этого, в общем-то, ничего доброго не получилось, и с тех пор она его ненавидит всей душой, но и боится так же до глубины души.
        – Если душа вообще имеется у Арит, – задумчиво добавил Викол.
        Но мы сейчас друг другом были заняты меньше всего. Мы настолько устремились к дому, к тому, чтобы вернуться и возродить нашу планету, что потеряли счёт времени. Засыпали у мониторов, пищу, в виде пирожков и сладкого кофе, Рыба и Басыр приносили нам сюда. И через несколько дней мы уже обследовали всю поверхность нашей дорогой планеты, единственной и неповторимой.
       Антарктида, Арктика, хотя там теперь и не было льдов, недоступные горы, непролазные леса были свободны от программ, туда они только планировали внедриться строительством своих баз, для чего начали наступление на леса, выжигая их, думаю, ещё немного времени и ни тайги, ни джунглей уже не осталось бы. Начали они с Сибири, плато было им удобно для строительства новых заводов. Так что Байкал был первым на уничтожение.
        – Я не понимаю их целей. Ну заполонят собой всю Землю, что дальше? – задумчиво проговорила Аяя.
        – Нет у них целей, это не люди, – ответил Арий. – Их цель – господство. И всё.
        Аяя покачала головой, недоумевая.
        – Господство ради господства…
        – Они как вирусы, Яй. Господство ради господства. Это людей создал Бог, а их создали люди. И это не лучшее, что сделало человечество, – отозвался Эрбин, теперь он был всегда с нами, участвовал во всём, и вовсе не был ленив и бездеятелен.
        – Но и не худшее в чём-то, сколько пользы от компьютеров нам на борту этого корабля.
        – О… не произносите этого слова при командоре, – засмеялся Агори.
       И все поддержали его слова смехом. Мы много смеялись и шутили, и теперь это уже не был смех отчаяния, теперь мы смеялись весело и от души. Перед нами была цель и лучшая из всех, что мы когда-либо ставили перед собой.
       В процессе исследования нашей планеты выработался план. Всё казалось очень даже несложно: управление велось с орбиты, с интегрированных между собой спутников, координирующих работу всего, что происходило на планете. Нетронутыми, похоже, были только океаны, только на мелководье определялась какая-то активность, но не казалась опасной в сравнении с громадными центрами на материках. И то, что океаны свободны от роботов уже давало нам большое преимущество, потому что мы могли использовать семьдесят процентов поверхности Земли, потому что у нас был Орсег, повелитель земных вод, и он готов был биться за возвращение своего владычества.
        – Мы должны действовать одновременно. Разом вывести из строя вот этот орбитальный комплекс, управляющий всем у них, а после разобраться с оставшимися на земле.
        – Ну да… только как это сделать? Я имею в виду всё, и здесь и там? Ядерными ракетами станем Землю бомбардировать?
        – О нет, об этом не может быть и речи, – сказал я. – Я вообще демонтирую все боеголовки. Когда готовил их, не думал, что мы будем бомбить Землю. Но и на орбите нам ядерные взрывы ни к чему. Войны, что ведутся не мечами лицом к лицу – это не войны, это игры, причём игры в чужие жизни. А потому надо искоренить саму возможность этого.
        – Стало быть, мечами можно? – захохотал Орсег.
       Я посмотрел на него.
        – Зло неискоренимо, как и Добро и они всегда будут вставать одно против другого. И пусть лучше берут в руки мечи, а не стирают с лица Земли города и народы бомбардировками. Вот так я думаю.
        Все помолчали, более не возражая. И мы начали готовиться. Для начала я объявил сутки отдыха, ко мне подошёл Эрбин и попросил запереть алкогольные склады.
       – С чего это? – удивился я.
       – С того, что есть кое-кто, кого бутылка не оставляет равнодушным, пока не выпита до дна. А если таких бутылок несколько тысяч…
        – Кого это? – удивился я. – Тебя что ли?
        – Меня, что удивляешься, – он пожал плечами.
       Я посмотрел на него пристально и кивнул, что ж, в его глазах была настоящая мольба, и продолжать его пытать мне совсем не хотелось. Я запер склады, как он и просил, а вечером всё же спросил Аяю:
        – Эрбин что, сильно пьёт?
        – Эрбин? – удивилась Аяя. – Да ты что, он вообще не любит алкоголя. Мне кажется, для него спиртное – яд, настолько, что если пьёт Арий, похмельем страдает Эрик.
       Вот оно что… Я всегда завидовал им, их братской связи, да вообще тому, что они были друг у друга, у меня никогда не было ни братьев, ни сестёр, я вообще не помню себя в кругу семьи, всегда был сиротой. Моей настоящей семьёй стали предвечные, но в их кругу я был бы одинок без неё, без Аяи. Я так и сказал ей сейчас. Она, переплетавшая косу на ночь, обернулась, оставила волосы и подошла ко мне, сидевшему на краю постели.
        – Милый… милый мой Нисюрлиль…
        Её руки, касаясь меня, становились тёплыми и мягкими, казалось, они гибки, так мягко и тепло обвили меня.
         – Я без тебя не выживу больше, – тихо поговорил я. – Больше не смогу…
        Она прижала мою голову к своей груди, склонившись ко мне, её волосы накрыли нас обоих тёмным и тёплым плащом. Самой надёжной защитой, какая только могла существовать…

      Я вышла в коридоры корабля, пустые, но не гулкие, эхо заглушали многочисленные деревья и мягкое покрытие на полах всюду, по которым сейчас ползали пылесосы, похожие на гигантских тараканов и бесшумно чистили, по стенам ползли другие чистильщики, всё это начиналось каждый день с часу ночи до трёх. А музыка, тихими волнами разливавшаяся по всему пространству словно омывала его и днём и ночью. Я спрашивала Нисюрлиля, почему он не сделал так, чтобы музыка выключалась на ночь.
       – Растениям тоже нужно прекрасное. С тех пор, как я стал это делать, они стали лучше расти, – улыбнулся он своей милой счастливой улыбкой.
       Я дошла до галереи, думая, не слететь ли вниз, пройтись по лесу, со зверями поболтать, навестить моих Малинго и Остроуха с Белозубом, или – ниже, к морю, искупаться, вода снимает усталость и смывает лишние мысли, как ничто другое. И здесь увидела Огня. Он, так же как и я, стоял у перил галереи несколькими этажами ниже.
        – Ар! Ты что не спишь? – крикнула я.
       Он поднял голову и, увидев меня, и улыбнувшись, взлетел ко мне.
        – А ты что не спишь? – спросил он, опускаясь на пол.
        – Да так… от усталости иногда не спится. И ты?
        – Честно? – он посмотрел на меня. – Напиться хотел, но оказалось все бутылки под замком. Знал бы, запасся бы заранее.
        – Напиться? – нахмурилась я. – Ты…
        – Да, Яй… обнаружилось, что здесь почти неисчерпаемый запас, вот я и… сорвался. Бывших пьяниц не бывает. Эрик, думаю, ненавидит меня.
       Я улыбнулась и потрепала его по руке, которую он положил на перила.
        – Ничего, теперь не будешь.
        – Звучит как заклинание.
        – Так и есть, – улыбнулась я. – Тяжкие времена позади.
        – Ещё не победили.
        – Победим. Какой ещё у нас выход? Даже не так, как было, когда сражались с полчищами Гайнера.
        Его глаза блеснули.
        – Ты вспомнила?
        – Нет, но книги-то я читала об истории Байкала. Викол постарался сохранить её.
        – Хотя сам и не видел, – кивнул Арик.
        – Ну… историки почти все никогда не видели того, о чём пишут. Он хотя бы говорил с очевидцами, когда писал всё это. Написал бы сам.
       Он засмеялся, тряхнув головой:
        – Я герой, а не писатель.
        – Это верно, – она улыбнулась, протянув руку к моему лицу, и я повернулся, чтобы поцеловать её ладонь. Я взял её руку в свою и прижал к своему лицу. Только не говори: «Не надо», взмолился я про себя, и она не сказала, придвинулась даже и погладила по волосам другой рукой. Она сказала хуже, в «не надо» просьба, но не закрытая дверь, как в следующей её фразе: – Идём спать.
       Она сказала это, выдохнув, с мягкой улыбкой, как говорят детям, и убрала руки от меня. Но я не мог смириться, я не мог заставить себя оторваться от неё, я не могу, не могу этого, отпустить её к нему…
        – Ты… не хочешь быть счастливой? – сказал я, удерживая её руки в своих.
        – Я счастлива.
        – Это не так.
        – Так, Ар… нельзя быть счастливой, если убила чью-то душу…
        – А мою? Меня?
        – Что ты предлагаешь, как Эрик встречаться тайно, потому что пока нельзя убить командора? А после полной победы над всеми нашими врагами, после того как от него перестанут зависеть все наши жизни, подло прикончить его? Так ты хочешь? – горячо сказала она. – Ты можешь так?
        Я выпустил её руки, и даже отодвинулся. Не смогу, не могу я этого, Ван – великий предвечный, и выступать против него надо открыто и смело, как он достоин. Так и будет, только победим вместе тех, кого поодиночке не взять, а после нас рассудит поединок. Не Аяя будет решать, не её ответственность, моя. Моя…
     …Он ушёл, но я долго ещё стояла тут, размышляя над его словами и чувствуя слабость и бессилье. Господи, мне никогда не разрубить этот Гордиев узел в моём сердце…
       Я спустилась к морю. Я не могла пойти спать, не могла не думать о том, что сказал Огнь, что говорил сегодня Нисюрлиль, что раньше говорил Эрик. Что мне делать, чтобы прекратить эту междоусобицу? Умереть? Самое верное было бы решение. Самое правильное. И не об этой ли жертве говорил мне Бог устами Дамэ? Вот единственное решение. Победим, и тогда я освобожу их всех от себя и вражды из-за меня…
       Приняв это решение, я почувствовала облегчение, удивительное и всеобъемлющее, поэтому, спускаясь к кромке воды, я уже не мучилась, удивительно, насколько лёгким оказалось решение, и я не приняла его раньше только из страха перед Вечной и тем, что она обещала мне при встрече. Но что все эти мучения и мерзости по сравнению с тем, что между предвечными воцарится мир и согласие навеки. Удивительно, но это моё решение сразу освободило меня. И ещё удивительнее то, что оно обрадовало меня. Теперь, когда можно не думать, как жить с тем или иным поступком или проступком, дышать стало легко и свободно, у меня даже ум посветлел.
       Вода тихо плескала у ног, тревожимая только слабым ветерком. Здесь тоже была ночь, и было темно, и только возле лифтов оставался свет. Поэтому я сняла комбинезон, сбросила ботинки и распустила волосы. Свет от лифтов слабый, почти как свет звёзд, видных в иллюминаторах, сделанных даже здесь, словно нарочно, чтобы приходить сюда ночами, освещал пространство достаточно, чтобы я видела всё.
        – Аяя… – вдруг услышала я.
        Эрик сидел недалеко от меня на песке, разувшись и закатав штанины комбинезона едва ли не до колен.
         – Эр…
         Он застал меня обнажённой, во всех смыслах, словно нарочно Бог или провидение, что одно и то же, привели его сюда именно в этот час. Я не стала скрываться, бросаться к одежде, брошенной где-то уже в сотне шагов отсюда. Я повернулась к нему, улыбаясь.
        – Что не спишь?
        – Ну и ты не спишь, однако, – улыбнулся Эрик. – Вона, гляди, твои приплыли. Тоже не спят. Знают, что завтра решающий день для вселенной.
        В воде плеснуло тихо, но мощно, и я увидела громадную спину, перекатившуюся через поблескивающее рябью зеркало воды.
        – Для вселенной?
        – Конечно, – Эрик встал и подошёл ко мне. – Или быть жизни или не быть больше никогда.
       Я пожала плечами.
        – На Земле теперь расплодилась иная форма жизни, силиконовая.
       Эрик посмотрел на меня, покачал головой, усмехаясь:       
        – Это не форма жизни, это форма смерти.
        И  уже не стесняясь, оглядел с ног до головы.
         – А вот ты – жизнь. Сама жизнь.
        А потом посмотрел в лицо. Мы думаем, что не видим в темноте. Это не так, я отлично видела его лицо, думаю, и он моё видел очень хорошо.
        – Это ты – жизнь, Эр. Ты можешь возвращать её.
        – Возвращаю, подумаешь, вернуть то, что недалеко ушло. Куда больше – подарить. Сделать живым то, что не было живо. Как ты.
       Я повернулась к нему и погладила по волосам, у них с Ариком совсем разные волосы, у Ария – мягкий гладкий шёлк, у Эрика – упругие кудри. Эрик потянул руку ко мне, будто ещё сомневаясь, можно ли коснуться. Поэтому я сама обняла его, сделав шаг навстречу. Я скоро умру, могу я проститься с теми, кого люблю…
       – Я люблю тебя, Эр – сказала я.
       – Что ты сказала? – его глаза засветились в темноте. Этого будто бы и не могло быть, но я видела их свет, он озарял его лицо, он озарял меня всю, и согревал мою кожу, моё сердце…
        – Люблю тебя. Очень тебя люблю, – повторила я.
       …Она говорила это прежде, когда мы были женаты и были вдвоём на Байкале, вдвоём, среди снегов, говорила и, вероятно, чувствовала это. Но теперь это чувствовал и я – настоящую горячую волну от неё, будто распахнулась печь и теперь согревает меня. Согревает и манит сгореть в ней без остатка. Я ещё ни разу отдавался ей без остатка, потому что она ни разу не была моей до конца, вот почему я боялся и прятал своё сердце, заполненное ею, прятал от страха, огромного страха, что она отбросит его, и оно тогда разобьётся вдребезги. И вот сейчас накануне победы или гибели мы с ней вдруг стали так близки, как не были никогда прежде. И вот это было наслаждение. Полностью, до конца, до дна, до неба, которого не было здесь, но которое мы увидим вот-вот, чтобы жить под ним или чтобы под ним умереть, теперь мне было уже безразлично. Я достиг высоты блаженства, какое только возможно во вселенной, и я знал теперь его лицо, его запах, его имя… её имя…
        – Опять приплыли, смотри.
        – Это дельфины, – она приподнялась на локтях, волосы, качнувшись, коснулись моей груди будто мягким крылом. – Здесь самец и самка, и скоро будет пополнение. Второе поколение уже.
      Аяя села, под нами трава, на песке совсем не сподручно заниматься любовью. Я погладил пальцами её спину, забираясь под волосы, кожа под ними теплее, тонкие мышцы заиграли в ответ на моё прикосновение.
       – Ты, Яй… ты только люби меня… Большего я не прошу, – сказал я, чувствуя, как это меняет меня. Я больше не прошу её выбирать, я не хочу заставлять её делать что-либо и сам я ничего не стану больше делать, нет… ничего не надо делать, Яй, только люби меня, Бог всё управит, как должно.
Глава 14. Бой
        Всех возбуждала предстоящая битва, а никак иначе не назвать то, что нам предстояло невозможно. Нас всего тринадцать против бесчисленной армии роботов, снабжённых оружием и почти безграничными возможностями.
        – Они бояться электромагнитного воздействия и огня, – сказал Ван, когда все мы собрались после суточного отдыха.
        – Ещё воды, – сказал Орсег. – Как бы там ни было, но они работают на электричестве, стало быть, утопить их тоже вполне в нашей власти: в моих руках все океаны, реки, все воды планеты как было всегда.
       Ван просиял, взглянув на него.
        – Великолепно, Орсег, это сильнейшее оружие. Второе – огонь, в руках Ария и Мировасора, и моя Сила. Со мной Эрбин, Вералга, Басыр, Агори и Аяя, те, кто способен передвигать громадные объекты, вы добавите свою Силу к моей, подобно тому, как мы сделали при том, двойном перемещении, и волны от нас разойдутся по всей планете, парализуя и отключая программы. Оставшиеся будут в роли санитаров, если нам ответят огнём, вы подберёте раненых. Потому четыре катера, три боевых, мы подойдём одновременно и действовать тоже должны так – одновременно, чтобы у программ не было времени на анализ и ответ.
        – Я полечу с Орсегом, – сказал я.
        – Это с чего ещё? – ахнула Рыба, а вот Орсег радостно улыбнулся.
        – Дамэ! – и показал товарищески сжатые ладони, сверкнув улыбкой.
       Ван кивнул.
        – Распределились, споров не будет?
        – Будут, – сказала Рыба. – Я с Дамэ, и не говорите ничего, он мне брат по крови, если не человечьей крови, то по предвечной. Куда Дамэ, туда и я.
       Орсег развёл руками и подмигнул Рыбе.
        – Я не возражаю.
        – Я возражаю, – сказал Дамэ. И обратился к Рыбе. – Рыбочка, пожалуйста, лети с командором, я буду спокоен и смогу быть полезней.
        Рыба заплакала и кивнула.
        – Викол и Арит, вы вдвоём останетесь здесь, на корабле.
       Викол посмотрел на Арит и сказал:
        – Нет, не пойдёт. Все равно мы вдвоём здесь вроде наших замороженных собратьев – ничего не можем. Мы полетим с вами, никакой страховки, все бьёмся только до победы, поражения для нас быть не может.
         – Поражение – это конец Земле…
        Задача была придумана чудовищно сложная, но и простая настолько, что должна была сработать. Мы должны были подлететь вместе к Земле, вперёд выдвигается флагманский катер и «расстреливает» электромагнитной волной всё, что на орбите есть. После этого мы снижаемся, входим в атмосферу, мы с Орсегом приземляемся в океане, точнее сказать – приводняемся, Арий и Мировасор снижаются над самой «густонаселённой» программами области  и начинают свою атаку, выжигая всё, что осталось на поверхности Земли, затем, следуя по показаниям навигаторов, настроенных Ваном так, что они «видят» все точки работы электричества, летят туда и продолжают свою задачу. С отставанием в час Орсег поднимает цунами, которое призвано будет смыть остатки врагов, заливая и пещеры и всевозможные подземные хранилища. Всё это время над нами носится флагман, парализуя программы, компьютеры, роботов.
        – Иначе они расстреляют вас ещё на подлёте. Так что я первый и на орбиту и после. Точно рассчитываем время и сверяем часы, учтите, любая неточность, любое отступление от плана и нам – гибель. А наша гибель означает гибель всему человечеству.
        – А если… – начал я, я хотел сказать то, что волновало меня всё это время. – А что если на Земле остались всё же люди? Попрятались и… и мы погубим их?
        – Среди роботов людей нет, – сказал Орсег.
        – Я имею в виду, сидят тайно в каких-нибудь пещерах…
        Ван посмотрел на меня.
        – Нет. Там нет людей. Мои зонды исследовали всё, даже анализировали верхний слой почвы, воды и испарений… Никаких признаков людей. Ни одного человека, ни на земле, ни под землёй, ни в лесах, нигде. Даже мёртвых нет. Люди – только те, кто остался на борту, смертные и мы. Скажу вам больше, друзья мои, – он замолчал, набирая воздух в грудь. – На Земле за это время прошло несколько сотен лет.
        – То есть… как это понимать?
        Он пожал плечами:
        – Я не знаю. Пока объяснить это не могу. Возможно, мы с нашими перемещениями находились где-то в ином измерении, или само движение во время перемещений происходит со скоростью, близкой к скорости света, хотя это ерунда… но факт остаётся фактом, после нас на земле прошло, по меньшей мере, четыреста пятьдесят шесть лет.
        – Откуда известна цифра?
        – Очень просто, как ни странно, но календарь у них есть. И сейчас четыреста пятьдесят шестой год их новой эры.
        – Новой эры? – удивился Орсег. – Даже ничего своего придумать не могли.
        – Именно так.
        – А может, у них от какой-то другой точки время стало отмеряться?
        – Может быть, но тогда прошло ещё больше времени.
        Это произвело очень сильное впечатление, хотя предвечные оперируют куда большим количеством лет, чем какие-то сотни лет, но никто не думал, что за неполный год, что мы носились по вселенной на Земле прошло почти полтысячелетия.
        – Кое-что покажу вам, – сказал Ван, после долгого раздумья. – Это сняли мои зонды и это происходит по всей планете…
        Он нажал пару кнопок на своих мониторах, прозрачным светящимся маревом висевших над столом, это можно было скрыть, когда командор не хотел, чтобы кто-то видел, что перед ним на экране. Там стали появляться движущиеся картинки, он перевёл это всё на большой экран в середине помещения. И мы увидели сцены пыток животных, настоящей вивисекции, иначе это никак нельзя было назвать. Я не хочу вспоминать ни одного из увиденных ужасных роликов, потому что стараюсь изо всех сил стереть это из своей памяти.
        – Что это?! – в ужасе вскричала Вералга, поднимаясь с места. – Прекрати! Убери всё это!
       Ван выключил. Я видел, на экране остался таймер, мы выдержали это зрелище меньше минуты: пятьдесят шесть секунд.
        – Что это, Ван?..
        – Эксперименты. Они думали, что ушли далеко от людей. Они думали обойтись без нас. Может быть, им стало скучно, и они решили создать человека, но на земле не осталось даже человеческого ДНК, чтобы синтезировать или клонировать, не знаю уж, каким путём они намереваются пойти. Или же они хотят чего-то от людей, как-то использовать человека в своих целях. Не берусь даже рассуждать, каким образом…
       – Зачем ты показал нам это?
       Командор пожал плечами.
        – Наверное, со страху…
        – Со страху?
        – Именно так… я хочу, чтобы вы боялись, как и я. И как я ненавидели. Если они это делают с животными, вообразите, на что им нужны мы…
         – Это, чтобы мы не подумали сдаться? – бледно усмехнулся Мировасор.
         – Там некому сдаваться, – ответил за командора Эрбин. – Для нас всех возможна только победа, потому что гибель не означает смерть, как видите… это похуже…
        На том и пошли к катерам. Готовиться к отлёту было недолго, всё было подготовлено, мы делали это все дни, пока командор обследовал Землю с помощью телескопов и зондов, к тому же учились управлять, что, кстати, оказалось очень несложно, Ван конструировал всё так, чтобы можно было сесть и лететь любому человеку. Вот и осталось только сесть и лететь.
        Мы подошли к своим катерам, Ван обернулся к нам.
         – Ребята… – он обвёл нас взглядом. – И девочки, особенно девочки, вас так мало и вы бесценны. Абсолютно бесценны. Вы все. Все до одной. Поэтому… не бойтесь ничего, ничего. Мы победим. Бог на нашей стороне, поэтому… Ничего не бойтесь.
        – Бог? Уж не себя ли ты имеешь в виду? – засмеялся Орсег.
       Командор засмеялся вместе со всеми:
       – Куда мне! У нас тут без меня Боги настоящие ходят, что царили на разных небосклонах и олимпах не одно столетие!
       – По коням, мальчики и девочки! – засмеялись у каждого трапа и быстро и весело взбежали в катера.
        Мы с Орсегом вылетели вслед за флагманским катером, за нами катер Ария и Мировасора. Что ж, теперь мы должны были разыграть наше трио, каждый из нас точно знал, что делать до секунды.

       Сегодня мне было так легко и так светло на душе, как не было никогда прежде. Аяино лицо, улыбки, шёпот, её голос и слова «я тебя люблю» были со мной, они теперь навсегда со мной, а впереди только победа и жизнь, в этом я не сомневался. Я позволил жизни полностью раскрыться во мне, и отныне она цвела и благоухала и теперь меня ничто не возьмёт. И ничто не помешает мне жить полной душой.
       Мы все расселись здесь по креслам, к которым нас фиксировали ремни. Ван сидел в командорском кресле, Аяя по правую руку, ошую – я, как это ни смешно и как ни странно. Он посмотрел на меня, обернулся на Агори и Вералгу с Басыр.
       – Поехали? – сказал он, и улыбнулся так лучезарно, что показалось, что в кабину заглянуло солнце. Но нет, это всего лишь загорелось табло множеством огоньков, в которых я так ничего и не понял, решив не утруждаться освоением вождения катера, тем паче на половине обучающих занятий я вообще не был.
        Мы сорвались с места и понеслись так, что вдавило в кресла и мне пришлось закрыть глаза, потому что они готовы были вот-вот вылететь из черепа. Не знаю, сколько времени мы летели, мне показалось – вечность, но я почувствовал, что катер замедляется. И можно было открыть глаза, потому что теперь настоящее солнце, наше Солнце, светило мне на лицо в огромные иллюминаторы, заливая светом кабину. По правую руку – Луна, а перед нами прекраснейшая планета из всех. Как же я скучал, Господи! Теперь всё, всё будет хорошо, всё будет по-новому, по-настоящему. Надо один раз оторваться от дома, чтобы понять, что без него невыносимо жить, один раз испытать отчаяние, чтобы острее чувствовать радость, однажды поверить в свою смерть, чтобы чувствовать жизнь до конца…
        Оглядевшись и сверившись с показаниями радаров, Ван сказал нам:
        – Ну что, готовы? Пока наши не догнали, чтобы не попали под удар нашей волны.
        – Готовы, – отозвались все.
        Рыба забавно сложила толстые губы, я засмеялся бы, но мой нервный смех был совсем некстати...
        – Собрались – скомандовал Ван. – На слово «выдох». Итак, вдох… выдох!
       Я постарался вылить Силы как можно больше за пределы самого себя, хотя надо сказать, что я плохо владею моей Силой, я никогда не учился её использовать, всё мне было дано от рождения и стало проявляться после посвящения, но я никогда не был доволен тем, что имел, мне хотелось летать как Арик, выпускать огонь из ладоней, а не лечить и возвращать к жизни каких-то людишек. Поэтому теперь мне было сложно сконцентрировать свою Силу, как сделали другие. Надо Аяю спросить, как она это делает, она расскажет, она не будет насмехаться, как кто-нибудь другой...
       Не знаю, прибавилась ли моя Сила ко всем другим, что были здесь, но нас толкнуло как отдачей, вокруг ничего не было видно, кроме…
     …Да! Да, получилось! Спутники пошли взрываться один за другим, отлетая вместе с мусором, в огромном множестве висевшим здесь, от нашей планеты как будто она сама их оттолкнула. Идеально. Идеально! И на радарах я увидел то же, что видели мои глаза, то, что ещё не могли оценить все остальные, потому что я знал, на что я смотрю и что должен увидеть, если все получится.
        – Получилось… – прошептал я и посмотрел на Аяю, она сжала мою руку, чуть улыбнувшись. И я ответил ей тем же, больше того, я накрыл её ладонь своей и повернулся на остальных. – Получилось!
       – Ура, – сказал Эрбин, он именно сказал, и это прозвучало и забавно и хорошо, я почувствовал его поддержку и в голосе, и в ироничной на первый взгляд, улыбке.
       – Летим дальше? Впереди самое главное.
      Воодушевлённые, мы связались с нашими, всё шло как договорено, поэтому я нажал руль и мы влетели в атмосферу, стало светло, по-нормальному, как положено на Земле. Как я скучал по этому обыкновенному дневному свету, рассеянному в небе!

       Мы видели, что от Земли во все стороны, как при взрыве в песке, полетели осколки, аппараты, взрываясь и разлетаясь на мелкие куски… У них получилось! У Вана получилось, значит, путь открыт, значит мы… мы победим!
        – Мир? Готов? Через семь минут входим в атмосферу, – сказал я, обернувшись на моего напарника. Надо же, когда-то мы с ним метали пламя друг в друга, я – мимо, стараясь напугать и обратить в бегство, он – всерьёз, и если бы я чуть хуже уклонялся и отбивал, не сидеть бы нам сейчас в соседних креслах.
        – Ни черта я не готов, – сказал Мировасор. – Но входим. Поджарим силиконовые жопы!
      Вид у него был залихватский, на лоб упала прядь, он оскалился. Мы влетели в атмосферу, сразу стало трясти, стало светло и со всех сторон катера полетели искры от торможения в атмосфере.
       – Калифорния для начала, Мир.
       – Да хоть Антарктида, великий Арий! Главное на родной планете! – захохотал Мировасор, он поймал кураж, то же заполняло и меня, наверное, и я выгляжу так же – как безумец.
       – И в Антарктиду придётся тоже, если Орсегова волна не уничтожит то, что не успеем сжечь мы – сказал я. – Там большой центр у этих…
       – Это зараза, Арий, – сказал Мировасор. – Значит там большой очаг заразы.
      Я посмотрел на него, что ж, пожалуй, это самое верное определение для того, что изгнало нас с нашей планеты.
      Мы вышли из облаков, внизу всё похоже на то, как было раньше, вот только ни дорог, ни признаков городов или иных поселений, даже следов их, хотя бы руин. А ведь береговая полоса была мне знакома много тысяч лет, и мы бывали здесь ещё с Аяей, я бывал и позднее, когда изучал атомную энергетику и видел с самолёта, как выглядели эти места. Вроде то же, линия берега та же, но дальше на континент, будто во сне – все не так. И от этого мне стало не по себе.
       Но тут я заметил вдали сверкающие белизной ветряки, целый лес, а за этим «лесом» – строения, они не были ничем похожи на жилища и в то же время не похожи более ни на что иное. Огромные аккумуляторы и солнечные батареи выглядели как настоящие бескрайние плантации, крыши у этих строений были из прозрачного пластика и город этот, если можно было его так назвать, постирался до самого горизонта. Так… теперь необходимо сориентироваться. Надо бить как Ван, вначале в важные точки – батареи и антенны.
       Но чтобы ударить надо выйти из катера.
        – Мир, ты бери управление, держи на небольшой скорости, – сказал я моему напарнику.
        – Ты что задумал? А если обстреляют?
        – Ну не приземляться же, Мир! Я залью огнём антенны и батареи, тогда можно будет на меньшей высоте лететь. Давай, Мир, не волнуйся за меня, снижай катер и замедляй скорость, я выскочу.
        – А как назад? – крикнул Мировасор. – Мне приземляться?
        – Нет, я вернусь, налету. Наш момент истины, Мир.
        Я надел шлем и опустил прозрачное забрало, чтобы ветер не сбивал дыхание налету, если я не рассчитаю с собственной скоростью, я попаду под плоскости, и меня затянет в двигатель, тогда вместо пламени город роботов оросит моя кровь и ошмётки плоти.
       Мировасор снизил катер на минимально возможную высоту, и снизил скорость так, что ещё немного и катер зароется носом, пора!
       Я подпрыгнул как можно выше, меня снесло, но над плоскостью, и я постарался поддержать скорость на самом высоком уровне, снижаясь к земле, я выпустил из ладоней потоки пламени. Но за мной ничего не загоралось, что это? почему? Они, что, огнеупорные?
        И тут с катера полетели огненные шары, взрываясь и поджигая все, тогда пламя распространилось в мгновение ока, то, что я полил огнём, теперь занялось и дружно запылало, плавясь, взрываясь, разбрызгивая искры, но мы летели дальше, поставленный на автопилот катер шёл ровно. Мир, выглядывал в люк, и я – рядом. Я заливал огнём, Мир – взрывал, город постепенно превратился в шипящую и потрескивающую от жара расплавленную пластиковую лепёшку, медленно растекающуюся по плато. Она застынет намного позднее, когда мы будем уже далеко.
       Мир отступил назад, и я, стараясь не промахнуться, взялся за проём и ввалился внутрь, Мировасор закрыл люк. Я не удержался на ногах и упал, тюкнувшись шлемом о стену. Мировасор уже сел за руль и выводил катер выше. Он обернулся на меня.
        – Цел?
        – Да… – сказал я, снимая шлем. – Цел, напарник.
        Мировасор улыбнулся во все зубы.
        – Куда теперь, командир? – спросил Мир.
        – Я – командир?
        – На войне иначе никак, мы же на боевом задании. Командор не подумал об этом. У Вана первенец был великий воин, а сам не привык воевать, не так как мы, верно? – засмеялся он.
        – Возможно… – ответил я, думая, что и мы, к счастью, за всю нашу жизнь воевали мало.
        – Никак нет, командир, не «возможно», а именно так, – усмехнулся Мировасор. – Так что, куда теперь?
        – В Бразилию. Затем – Индия, – сказал я. – И… спасибо, Мир.
        – Не за что, мы напарники.
        В Бразилии город был почти такой же и нашли мы его быстро по излучению электромагнитных волн. И после направились в Индию, это три главных центра, остальные – значительно меньше и менее важны. После того как мы прикончим индийский центр, по Земле пойдут волны, посланные Орсегом, смывая остатки проклятой силиконовой заразы изгнавшей человечество с его планеты. Единственной планеты во вселенной, способной быть нашим домом...
       Но в Индии нас обстреляли, программы успели перестроиться за те минуты, что мы летели сюда и выпустили в нас целое облако ракет, удивительно, что они вообще были у них, они ведь здесь никого не должны были бояться. И нас стало бросать волнами турбулентности, раскручивать. Быть может, будь мы более опытными пилотами, мы увернулись бы, но нас подбили. И крутясь и вибрируя, наш катер понёсся к земле, в кабине запахло горелым пластиком, я видел, что правая плоскость разгорается все ярче, ещё немного, и мы превратимся в бомбу…
        – Мир! – крикнул я. Вот-вот мы войдём в штопор, тогда будет не выбраться…
        – Выбирайся, Арий! Улетай!
        – Да ты что?!
       Я схватил его за плечи и рванул.
        – Скорее, держись за меня, слышишь? Глаза закрой! – закричал я.
        – А-а-а! – вскричал Мир, когда мы взлетели с ним в небо, наш катер завертелся волчком, а вокруг продолжали лететь ракеты, рассекая воздух со свистом.
        – Мир! Надо спалить их! – покричал я. – Нельзя оставлять оружия…
        – Ты что, мы сгорим сами! – задыхаясь, ответил Мир.
        – Выполнять приказ командира! Держись за меня!
        – Есть!.. Ты… сумасшедший…
 
        Мы увидели на наших радарах, что катер Ария и Мировасора пропал над Индией.
        – Что это… что это значит? – я даже привстал с места.
        – И-и… Нет-нет! Нисюр… что это? – пробормотала Аяя, хватая Вана за руку.
       Он развернул катер, но тут же, плюнув на двигатели, просто перенес нас всех ровно туда, где рвались снаряды.
        – Да тут… – отшатнулся от иллюминаторов Агори. – Ты нас в самое пекло… запульнул.
        – Чё-орт! – вскричал Ван.
       И мотнул нас снова в сторону отсюда, через миг мы были уже не над городом роботов, стреляющим в воздух ракетами чаще, чем струи дождя падают на землю…
      Что, Арик… сгорел в разбитом катере? Но почему я тогда жив?
        – Ты в моём поле, Эрбин, и ваша связь с братом разорвана, восстановится, когда я сниму поле.
        – То есть… я не узнаю, жив Арик или нет?! – вскричал я, вскакивая, обрадованный, что могу наброситься на него.
        Ван развернулся ко мне.
        – Да, Эрбин. Но и если тебя убьют, Арий тоже останется невредим. Ты понял? Пока ваша братская связь может повредить…
        – Ах ты! – я бросился на Вана, разорвать нашу связь!
        – Эрик! – вскрикнула Аяя, вскакивая.
       Я выпрямился, останавливаясь.
        – Хорошо, Яй, только потому что ты… Но если Ар погибнет из-за этого…
        – Не погибнет, ты спасёшь его, – всё так же невозмутимо проговорил Ван. – Сядь на место, я выпущу волну, она собьёт ракеты.
        Он развернулся к пультам, спина его была спокойна, теперь я понял, что он командор не напрасно. Аяя тоже села на место, Вералга прошипела рядом, краем глаза я увидел, как Басыр покачала головой, как бы говоря: «Держи себя в руках, Вера», Агори вздохнул с досадой. Да, раздор внутри нашей команды – это худшее, что может быть. Поэтому я сел, и решил слушаться. Сейчас нам нужна победа, потом… потом будем жить.
      
       Продолжая лететь над землёй уже без катера, мы с Миром поливали огнём всё, и взрывая горящие шары один за другим. Мир перестал сопротивляться и просто делал то, что должно, сидя на моей спине, а что делать, пришлось мне стать огнемётным конём. Без катера лавировать между ракет было куда проще, они не видели нас – слишком мелкие цели. Так что, мы превосходными образом выполняли то, что должны были.
       Но вдруг… по нам стали стрелять уже струями лазеров и большими пулями из мощных пулемётов, я не понимаю в этом оружии, но это всё из тех, что было на вооружении армий, когда мы улетали с Земли. Программы так и не уничтожили его. Они уничтожили людей, города, искусство, всё, что делало людей людьми, всё, кроме оружия. Какие страшные чудовища остались на Земле…
        – Жги, Мир! – покричал я, чувствуя, как меня задели пули в плечо, по касательной, и уже изрядно пролетело по голени, разрывая икроножную мышцу, я застонал, качнувшись. Мир в ужасе схватился за меня, его тоже ранило, он закричал, его кровь потекла мне на спину, заливая шею, похоже, он ранен серьёзно. Надо спускаться, внизу дождаться помощи, или хотя бы перевязать его, а после, как прекратят огонь – улететь, или пешком добраться до… повыше куда-нибудь, вызвать помощь… Ван где-нибудь рядом, они прилетят… Но внизу сплошной огонь – горит всё, даже то, что не может гореть.
        Начало взрываться,  в нас летели осколки, на большой скорости пластик острее пуль…
        Всё же мы приземлились, и первым делом я занялся Мировасором, потерявшим сознание, при каждом из нас, как при любом солдате была аптечка, я быстро достал бинт, но нет… он ранен в шею, и кровь течёт широкой струёй, пульсируя, приподнимаясь над кожей густым родничком, ещё несколько минут и конец… чёрт возьми совсем… Я схватил в руки горящий кусок пластика и залил капли в рану, чтобы прижечь сосуд. Запахло уже не только химическим едким дымом, но и палёной плотью, Мировасор заорал, схватившись за шею, и пришёл в себя.
       – Не отключайся, Мир! Ты слышишь меня! не отключайся! – закричал я.
      Я невольно взглянул на часы… через минуту атакует Орсег, отсюда будет всё смыто…
 
        – Смотрите! Там огонь! Всё горит!.. Там пожары внизу! Пожары! – вдруг закричала Аяя. – И они… Они… Значит они живы, не разбились! Они живы!
      Она схватила Вана за руку.
       – Тише… тише, Яя… – проговорил он почти нежно. – Тише…
       – Сейчас ударит Орсег… – сообщил Агори.
       – Тише говорю… – Ван как зачарованный смотрел на экран. – Волна от берега сюда придёт за три минуты. Где они? Где кончаются пожары? Где?!

       Орсег зорко оглядывал поверхность воды, когда мы начали снижаться к поверхности. И вдруг он вытянулся, как зверь, почуявший опасность, глядя в иллюминатор.
       – Они… смотри, Дамэ! они куда-то воруют воду! – он вытянул руку и я увидел воронку в воде, громадную, диаметром не менее ста метров в середине, она закручивалась против часовой стрелки на большой скорости, равномерно и быстро уходя куда-то вниз.
       – Здесь банка… мелководье, они… решили… – он посмотрел на монитор. – Смотри, здесь, под водой какие-то сооружения…
       – Может быть, намерены как-то использоваться воду… даже для топлива нужна вода, – промямлил я.
       На Орсега было страшно смотреть, программы захватили Землю, но раньше мы не думали, что они покусятся и на воды.
       – Использовать воды… вот почему воды стало меньше на земле… Воду воровать! Ну я им покажу!
       Я испугался, что он сделает что-то в отступление от плана.
       – Стой, Орсег!
       Но он не был таким безумным и, главное, слепым, чтобы броситься теперь же на эти сооружения, с которыми он ничего не смог бы сделать. Мы приводнились и Орсег стал вызывать командора по рации. Но связи не было, Ван не отвечал.
       – Радиоволны не проходят, Орсег, Ван предупреждал, что связи не будет, потому план отрабатывали до секунды, – попытался напомнить я.
        Я помнил отлично, что говорил командор, он не один раз повторил, что из-за того, каким именно образом он действует, и как нас могут отследить и расстрелять, он будет блокировать радиоволны, закроет колпаком их катер и просит остальных не включать рации после того, как мы приблизимся к Земле и до того, как он сам не выйдет на связь, возвещая победу. «От этого зависит, все мы останемся живы или нет», – сказал командор, убеждая всех запомнить.
        Но Орсег не слышал, и всё забыл, очевидно, он снова потянулся к табло с маячащими огоньками. Тогда я сделал то, что должен, то, ради чего, возможно, и оказался здесь. Я отшвырнул Орсега, вытолкнув из кресла. Он не ожидал, конечно, нападения с моей стороны, с грохотом ударился о противоположную панель, и со стоном сполз на пол.
        – Ты что… творишь… Ты… проклятый демон! – прошипел он.
        – Да, я демон – спокойно сказал я, кто скажет, что это не так? – А кто ты? Предатель?
        Я стоял над ним, готовый ударить его снова, если придётся снова вернуть его в себя. Он развернулся и сел на полу.
        – Слушай, Орсег, мы с тобой должны сделать то, для чего посланы и не Ваном, но Богом. Ты что не понимаешь?
       Он поднял лицо, над бровью кожа оказалась рассечена, и на подбородке наливался желвак. Тонкая струйка крови потекла ему на веки, он стёр её и, посмотрев на кровь, сказал:
        – Хорошо, что не видит никто, какой я… слабак.
        – Ты не слабак, – я протянул ему руку. – Сердца в тебе много, а это не слабость, ты – суть океан и не всегда собой владеешь.
       Орсег поднялся, снова вытер кровь с глаза.
        – Заклеить надо – сказал я.
        – Да-да, поработай санитаром, не всё же океан усмирять, – усмехнулся Орсег.
       Он сел в кресло, пока я обрабатывал рану, рассекло сильно, неплохо бы и зашить, не то рубец будет, впрочем, у него рубцов немало, его не портит, как настоящего природного красавца. Желвак на подбородке тоже стал чернеть, наливаясь.
        – Сколько у нас времени? – спросил я.
        – Да нету времени, мы в Тихом океане, я должен поднять волны всюду одновременно, как это сделали они когда-то. Но вот с этими станциями… им ни цунами, ни огонь нипочём, сюда Ван нужен с его Силой…
         – Значит выполним нашу задачу, а после… Быть может, они вырубятся сами, спутники взорваны, на поверхности Земли центры управления тоже должны быть уничтожены, если Арий с Мировасором не подведут, они должны отключиться. 
        Орсег посмотрел на меня. Катер покачивался на волнах мерно и размашисто, Земля… неужели мы и правда вернулись и нас качает самый настоящий океан, а не искусственное море. Я остановил свою радость, застучавшую в сердце взыгравшей кровью, мы вернулись, но мы ещё не выгнали захватчиков из дома, ещё не вошли в него…
        – Должны, но как хочется разметать их, а? – усмехнулся он вбок.
        – Не то слово, – кивнул я. – И не думай, что мне не хочется.
       Он толкнул меня в плечо.
        – Спасибо, Дамэ.
        – Не за что.
        – Нет есть. Ты второй раз остановил меня на краю, в шаге от непоправимого… Второй раз. А теперь…
       Он улыбнулся, обнажив крупные белоснежные зубы.
        – Ударим, Дамэ! – он сжал кулаки, и плечи его надулись сквозь комбинезон, не тянулась бы специальная ткань, он бы треснул…
   
       Я оглядывался по сторонам, потому что услышал гул, гул приближающейся воды. Я держал Мировасора, почти не способного стоять, под плечи, и готовился взлететь, пока я не мог этого сделать, потому что стрельба продолжалась, не становясь хотя бы реже, и я хотел выждать момент, когда волна накроет уже объятые пламенем, но всё ещё стреляющие строения. Ужасно сражаться в рукопашной, но сражаться с тем, кого не видишь, с неживым, ничего не чувствующим врагом, уничтожающим тебя не из ненависти, а просто потому, что ты жив. Победить такого врага немного чести, а проиграть вовсе невозможно…
       Волна не просто волна, а стена воды высотой метров пятьдесят поднялась с западной стороны и придвигалась на нас, я слышал её поступь – пугающий вой из самых её недр, словно там, в её гуди дышал сам океан, желающий стереть с лица землю то, чем заразилась планета. Со свистом, искрами и шипением беспорядочно раздавались взрывы там, где она накрывала горящие строения. Но остающиеся продолжали сыпать свой антигравитационный свинцовый дождь во все стороны, давно ослепнув.
       Ещё немного… ещё… если подняться раньше, нас скосят пули… Вот сейчас… сейчас… с одной стороны будет хотя бы прикрытие из воды и оттуда не будут лететь пули…
        – Мир, держись… держись.
        – Не бросай меня…
        – Ты только держись, Мир! Держись!
      Вот сейчас… сейчас… стена воды подойдёт и я взмою вверх. Мир повернул голову и в ужасе закричал:
       – А-а-а! – и рванулся из моих рук.
      Его вопль и паника заставил меня взлететь раньше, мы рванулись вверх, и пули достали нас, прошивая насквозь, я рвался из последних сил туда, к небу, но кровь лилась из нас обоих с Мировасором, истощая с каждым мигом… туда, к небу, к солнцу! Туда!
      Но плотная, пахучая изумрудная стена воды накатилась и задавила меня.
Глава 15. Цена победы
      На радарах не было уже импульсов электричества, Индостан накрыла волна, на поверхности плавали обломки пластика…
       – Я не вижу ничего… – поговорил Ван. – Включить широкоугольные камеры!
        На мониторах появилось изображение поверхности воды, покачивающей обломки ни тел, ни крови… противник у нас…
        Я смотрел на всё происходящее, как зачарованный, все эти месяцы, с тех пор как на Байкале двое наших великолепных братьев устроили апокалипсис местного масштаба, я будто перенёсся в прошлое, когда Арий был Богом Анпу, и когда он, поражая меня мощью своей решимости, построил пирамиду и сгорел в огне, собранном с её помощью. Всё последующее происходило так быстро, что не давало опомниться и оглянуться назад, хотя бы осмыслить, события набегали одно на другое, заставляя гнаться за ними, откладывая всё на потом. Наши исследования с бесплодием навели на нас тоску и уныние, потому что выходило, что наша миссия упирается в стену, с которой ничего невозможно было сделать, оставаясь вне Земли…
        И вот, наше возвращение, чего оно будет стоить нам? Не того ли, что мы сейчас все видели – что Арий и Мировасор погибли?
        – Ван, отключи своё поле, соедини нас с Арием, я найду его, – негромко сказал Эрбин.
       Ван покачал головой, не глядя на него, продолжая изучать изображения с камер, поворачивая его, увеличивая, передвигая, снова отдаляя и приближая.
        – Нет, Эрбин. Мы погибнем, если я отключу поле. Посмотри, сколько центров ещё живы, они выпустят в нас ракеты тут же, едва я откроюсь. Больше того, расстреляют и Орсега с Дамэ. Мы все погибнем. Нам надо найти их так.
        – Но они погибнут!
        – Они уже погибли, – сказал Викол. – От живых сердец тоже были бы импульсы. Там нет ничего живого… может, кроме мелких рыб…
         – Да нет же! – воскликнул Эрбин, бросаясь к Вану, но отлетел от него ушибленный электричеством, и хорошо, что упал в своё кресло. – Ты что?! Ты…
        – Нисюр! – Аяя поднялась. – Приводняйся.
        – Что?
        – Я найду их, – сказала она. – Приводняйся. Я могу в воде, вы не можете. Приводняйся.
        – Сбесилась?! – ахнула Рыба, поднявшись с места, и хотела было остановить её.
        – Рыба… ты хоть молчи, – проговорила Аяя, нагнув голову.
        И сняла ботинки, стала расстёгивать комбинезон.
         – Уж простите за наготу…
      Впрочем, полной наготы нам увидеть не удалось, на ней под комбинезоном была белая майка и маленькие трусики, и всё это я после вспоминал множество раз, удивляясь непревзойдённому эротизму этого простого белья на её теле…
        – Одурела девка… куды ты? – проговорила Рыба.
        – То-то, что девка! – произнесла под нос Вералга, но никто не обратил внимания на её слова.
        – Где тут найти, окиян! – воскликнула Рыба, потягивая руки к ней.
       Ван поднялся с кресла.
        – Я не пущу тебя.
        – Командор, я и в окно ведь выйду, ты знаешь, – сказала Аяя. – Приводняйся. Я не дам им потонуть здесь. Хочешь помочь, поделись Силой.
        – Как ты найдёшь их, это невозможно! – в отчаянии воскликнул он.
        – Возможно, – из своего кресла произнесла Вералга, наклонив голову, будто намеревалась бодаться. – Шлюха помнит свои михири.
        Все обернулись на неё, Аяя лишь наклонила голову.
        – Приводняйся, Нисюрлиль.
        Он не стал спорить, и через пару минут мы сели на воду, толчок, и появилась плотность под нами, покачивающаяся, но земная, настоящая… Мы на Земле! На земном океане! Меня вдруг охватила такая радость, что даже напряжение, повисшее в кабине, словно бы само рассеялось.
       Аяя двинулась к двери.
        – Открой люк?
       Ван поднялся и подошёл к ней.
        – Ты хотела моей Силы, – сказал он. – Лучше было бы иным способом… но времени нет, потому…
       Он потянул руку к её груди, туда, где сердце, Аяю дернуло. Эрбин бросился было к ним, потому что показалось, что её сейчас убьёт током, но Викол остановил его, удержав за плечо.
       Люк открылся. Аяя качнулась, отходя от Вана, потому что он убрал руку, и вдруг вернулась и обняла его, приподнявшись на цыпочки, прижалась всем телом.
        – Если за десять минут не вернусь, улетайте, иначе засекут вас, – сказала она.
        – Не засекут… – он быстро поцеловал её в волосы. – Удачи!
        Она развернулась и, сорвавшись с места, вылетела в открытый люк, мы услышали всплеск. Я заметил, что на майке спереди остался прожженный след. Мы все встали и подошли к иллюминаторам, Ван же продолжил следить за изображениями с камер.
        – Как ловко она тебя, – усмехнулась Вералга, глядя на Вана в упор. – Использовать мужа, чтобы спасти любовника. Это не каждая может…
        – Вера, не советую продолжать, – негромко проговорил командор. – Жена цезаря вне подозрений. Жена командора тем паче. А я для вас куда больше, чем был любой цезарь. Так что – не сметь!
        – Щенок! – шикнула Вералга в досаде.
        Мне показалась забавной эта перебранка, особенно в такой момент, когда мы все замерли в небывалом напряжении. Я глянул на Басыр, уверенный, что она поймёт меня, она тоже скривила губы в тайной усмешке и даже приложила палец к губам. Но я чувствовал, почему-то, что всё закончится хорошо.
       Однако до этого было далеко…

       Я неслась под водой так быстро, как могла, но я не умела мгновенно, как Орсег, как самая большая рыба, как катер, но не как он. Я чувствовала сердце Огня, он не умер, он был жив, оно билось слабо, и всё слабее, потому что через многочисленные раны он терял кровь. У меня не было десяти минут, ещё немного, и они захлебнуться, и сердца обоих остановятся, если Мировасорово ещё бьётся…
        – Огнь! – закричала я сквозь воду. Он не услышит звук, но почувствует импульс, это поддержит его силы, его сердце. Только живи, Огник… если сердце встанет… трупы я не найду.
      
        – Ну что, Орсег?
        – Что на радарах?
        – Всё, что мы видели наземное – смыто, не подаёт признаков жизни… ну точнее, электрической активности…

        – Ещё не всё, – сказал Ван, бледнея, и показал нам на свой монитор. – Мы не всё уничтожили… Это сканер, смотрите… Пока работали наземные центры, подземных не было видно, их излучение слабее…
       Он вывел своё изображение на большой экран перед всеми, повисший перед иллюминаторами.
        – Подземные центры?
        – Да.
        – Как нам достать их? – спросил я. – Может, ядерными взрывами, у нас на корабле есть бомбы? Расстреляем и всё…
       Но Ван покачал головой:
        – Ядерные взрывы сделают Землю непригодной для нас.
        – Что же… тогда делать? – проговорил Викол.
        – Только я могу их достать. Но для этого надо, чтобы все собрались к нам на борт. Иначе это мой импульс выключит и взорвёт не только наших врагов, но и Орсега с Дамэ. И, возможно, сердца тех, кто… здесь, в воде под нами.
        – Десять минут прошло – сказала Вералга. – Прошло уж больше. Они мертвы.
        – Нет, – тихо сказал Ван.
        – Ты из-за этой… из-за своей жены готов погубить всех? – вскричала Вералга, она смотрела на него, прожигая пространство. – Всех людей? Человечество положить только, чтобы выжила она? Если тебя подобьют, погибнут все. Все люди, у Земли не останется шанса.
       Ван не сказал ничего, отвернувшись к мониторам.
        – Ты знаешь, что я права!
        Ван вздохнул, опустив голову, и я чувствовал, как он закипает, даже не видя его лица. Он повернул лицо к Эрбину, качнув головой.
         – Не смотри на них, они все спят с ней! – Вералга в озлоблении хлопнула ладонью по подлокотнику. – Ты же под носом ничего не видишь! Все, все до одного!
         – Что ж ты несёшь, Вералга… – побормотала Басыр.
         – А ты так уверена в своем кеметце?! – крикнула ей Вералга.
        Рыба сокрушённо покачала головой, не вступая в разговор.
         – Хватит, Вера! – сказал Викол. – Если Ван снова не заклеит тебе рот, это сделаю я!
         – Ты? Что ты можешь?! Самый бессильный из всех предвечных! – оскалилась Вералга.
       И вдруг пластырь, непонятно как вырвался из аптечки и залепил ей рот, Вералга взялась отрывать его, но он не только не отлеплялся, он словно вливался в её кожу.
        – Если станешь отдирать, Вера, он войдёт в твою кожу и удалить будет нельзя, так что терпи, пока не сядем за стол, пировать победу! – тихо сказал Викол.
        Я с улыбкой смотрел на Викола, но он не был способен сейчас улыбаться, так сильна была его ярость, воистину, бойтесь гнева терпеливого человека. Я не мог не заметить лица Арит, что замерла с открытым от изумления ртом. А Басыр только посмеивалась. Я наклонился к ней.
         – Ты знала, что Викол так может? – вполголоса спросил я.
         – Викол многое может, но он закрытый файл, как говорили те, кто создал чудищ, оккупировавших Землю, – кивнула Басыр, посмеиваясь.

      …Где же вы, Ар, Мир?.. Я чувствую тебя, Огнь, но… почему всё не вижу?!
       Я поняла, в чём дело: если бы я искала другого человека, не Огня, я нашла бы сразу, когда ретивое не застит ума, все как на ладони, но с ним ум никогда не работал как надо…
     Надо успокоиться, сосредоточиться и тогда…

       В радио вдруг засвистело, и мы услышали голос Вана:
        – Орсег! Орсег! Слышишь меня? Приём! Ответьте!
       Но едва Орсег, обрадованный этим голосом, потянулся к пульту нажать ответ, как что-то стало происходить вокруг, нас качнуло.
        – Что это? – вздрогнул я, оборачиваясь во все стороны, хотя мониторы перед нами показывали взлетевшую активность, причём сразу по всей планете, под землёй был не один центр, там целая сеть, равномерно расположенная под всей поверхностью. Она побежала усиливающимися огоньками, возбуждаясь будто…
       Морская банка, что была перед нами, вдруг всколыхнулась, вода над ней закипела.
        – Орсег! Если слышите, бросайте катер и переноситесь к нам, мы на воде! На воде! Орсег!..
       Связь прервалась, из вод перед нами, с банки вокруг громадной воронки одна за другой, разрывая воду и воздух, вылетели огромные ракеты с чёрными носами.
        – Д-дамэ… это…
        – Я понял…
       Орсег протянул мне руку, я нажал на кнопку открывания дверей, люк отворился, Повелитель вод рванул меня за собой.
        – Вдохни поглубже, Дамэ! – и мы ринулись с борта в воду.
       Океанская вода, неожиданно холодная плотная и горько-солёная влилась мне в рот, нос, сдавила со всех сторон, я зажмурился, только бы не вдохнуть…

       Огнь!.. Я бросилась вперёд. Вот они, в облаке крови, поэтому я и не могла их увидеть, пока не закрыла глаза. Арик сжимал Мировасора поперек тела в смертельном уже объятии, им до смерти было несколько мгновений. Я схватила их обоих, бесчувственных и умирающих, сердца их начинали трепетать… и рванулась вверх из воды к небу, светившему сквозь зелень водной толщи. Эрик обещал мне солнце и небо, вот они… не обманул, не обманул ни в чём…
       Где наш катер? Я обернулась во все стороны, вон он… вон, на воде. С меня и с ребят потоками лилась вода, я не чувствовала их тяжести, я чувствовала только их кровь на себе, она жгла меня, все сильнее…
       Скорее! Скорее! К катеру… Я разогналась так, как не летала ещё никогда, я чувствую, что оба, Мировасор… тук-тук… тук… сердце остановилось… Арик… Господи, только не это, только не это, не дай ему умереть! Только не он! Только не он! Я уже слышала смех Вечной, тянущей его из моих рук.
        – Нет! Нет! Эрик вернёт его! вернёт! Прочь Безносая! – сердцем прокричала я.
        – Откуда тебе знать какова я?! Ты ещё не видела моего лица! В пошлый раз я не показалась тебе… А теперь взгляни!
        Я увидела летящие сюда со всех сторон ракеты. Сколько секунд?.. Сколько секунд у меня есть, чтобы добраться до катера?
        – А-а-а! – из самого сердца полетел поток Силы.
      
       Катер качнулся, раздался голос Орсега.
       – Держите Дамэ, – крикнул он.
      К двери бросились сразу и я, и Басыр, и Викол, но Рыба опередила нас всех.
        – Дамэ! Дамэшка! – почти заплакала он, и потянула его в дверь. – Живой…
        Мы достали Дамэ, Орсег влез следом. Мы занялись Дамэ, немного захлебнувшимся в дальнем перемещении под водой. Он закашлялся, садясь, брызги летели с него во все стороны, Орсег стянул с себя мокрый комбинезон и отшвырнул к люку.
        – Ван… – услышал я голос Эрбина.
        – Я вижу, – отозвался командор, они смотрели на что-то на мониторах.
        Я приподнялся, чтобы посмотреть, что они видят. Это… оказалось страшно: со всех сторон к нам летели белые пунктиры.
        – Какое время подлёта?
        – Ты хочешь, чтобы я это знал? – оскалив клыки, спросил Ван.
        – Если ты ударишь по ним сейчас, Аяя и Арий уже не вернуться?
        – Они сгорят, – коротко ответил Ван.
        Эрбин поднялся.
         – Куда ты? – Ван посмотрел на него.
         – Перед тем, как ударить скажи мне, я сойду с катера.
         – И-и-и…. – выдохнула Рыба.
         – Ты погибнешь, сгоришь как в микроволновке, но в атомной микроволновке… – сказал Ван.
         – Это неважно, без них мне незачем оставаться.
         – Эрбин… – Викол двинулся к нему.
        Рыба вскочила, бросаясь к нему с отчаянным воплем.
         – Если кто-то сделает ещё шаг ко мне, я выйду сейчас же, – он подошёл к краю.
        – Эрбин… – Ван побелел и поднялся. – Послушай… если ты погибнешь, у людей, что остались на борту не будет шансов, если после гибернации возникнут сложности. Только ты сможешь их оживить… Остановись, подумай о человечестве.
       Эрбин развёл руками.
        – Сожалею, командор, мне плевать на человечество и вообще на всех, кроме Арика и Аяи. Если не будет её… и его, пусть вся вселенная умрёт, мне всё равно.
       В иллюминаторах показались ракеты.
        – Командор… – Арит вжалась в кресло.
       Эрбин спросил спокойно:
        – Пора? Бей, Ван, не бойся! Ты командор, ты спасёшь всех и без меня, – и шагнул в проём…
        Арит и Басыр заверещали, Рыба, застонала, зажав рот рукой, взвыла Вералга под пластырем. Но в этот же миг, сразу же за его шагом произошло вот что: внутрь катера влетели Эрбин и мокрые Аяя, с Арием и Мировасором в руках. У Вана ожило лицо, он тут же сжал кулаки, будто поднял штангу и зажмурился. Теперь и я увидел волну, ударившую в бело-чёрные сигары ракет с пышными хвостами воздушного следа летевших в нас со всех сторон неба, их отбросило, разбивая, разламывая на мелкие куски, но несколько самых ближних взорвались вспышками такой яркости, что я ослеп на несколько мгновений.
        – На пол, на пол все! – закричал Викол, опрокидывая Басыр и меня…
       Катер сотрясло, он затрясся, словно был подвешен на нитях в середине паутины, по которой прошёл ток, исходящий из него самого. Никто не устоял на ногах, ослепительная вспышка была такой яркости, что я ослеп даже зажмурившись. А звук прожёг мозг насквозь… я почти потерял сознание от всего этого и даже не знаю, сколько пролежал так, пока не начал слышать голоса, в частности голос моей милой Басыр.
        – Агори… милый… миленький Агори, очнись же…
        – Я… всё… очнулся… всё… х-ха-ра-шо… – прошептал я, вытягивая руку наугад, потому что ещё ничего не видел и попал в её ладонь тёплую и твёрдую, она прижала мою руку к своему лицу, по щеке катились слёз. Значит, надо сесть.
        Мгла перед глазами рассеивалась и я увидел, как Эрбин, уже оставив Мировасора, которого укрыв одеялом, обнимала Арит, а он, прижав голову к её груди, и приоткрыв рот, улыбался, выравнивая дыхание. Эрбин же обернулся на Вана, наклонившись над Арием, окровавленным, было видно, что тело его изрешечено ранами, все они пошли навылет, большая скорость, мощные пулемёты…
         – Отключи поле, Ван, соедини нас, – сказал Эрбин.
         – Если он отключит от тебя поле, ты умрёшь, как Арик, – сказала Аяя, действуй так, как со всеми.
       Эрбин посмотрел на неё.
        – Вы не понимаете…. – простонал он, и наклонился над братом. – Вечная вот-вот уведёт его, он для неё не то, что иные, Печать Бессмертия на нём, я должен войти за ним, только так и выйдем! Соедини нас, уже некого бояться!
       Он заревел почти плача. Ван только толкнул его в плечо легко со словами:
        – Иди! Ты знаешь путь назад!
        И Эрбин упал на грудь брата как подкошенный, вдруг оказавшись в тех же ранах как и Арий. Аяя закричала, бросаясь к ним, Дамэ удержал её.
        – Стой! Ты ничего теперь не можешь! Вернуться оба или никто. Тебе туда пути нет.
        – Нет есть, я…. – забилась Аяя.
       Но Дамэ зажал ей рот и прошептал на ухо, странно, что я это слышал:
         – Не смей! Не призывай Его! Ты знаешь, Он не поможет, Он отберёт всё!
       Аяя заплакала, обмякая в его руках, Дамэ посмотрел на Вана и тот обнял её, прижимая к себе.
        – Держись! Эрбин сильный, они вернуться.
         Аяя не ответила ничего больше, уткнув лицо в его грудь, и позволила отвести себя от братьев, лежащих посреди кабины.
        – Что делать? – спросил я. – Теперь что? Что там, с силиконовыми гадами?
       Ван посмотрел на мониторы. Они не мерцали ни единой звёздочкой.
        – Сдохли, – ответил за него Викол.
       Мировасор беззвучно засмеялся.
        – А я… признаться, струхнул, – сказал он. – О-ох…
       И открыл глаза, только теперь увидев, что его спасители лежат бездыханными на полу.
        – Что это? Умерли? Это… не может быть… Ван?..
        – Нет, – сказал Дамэ. – У Ария Печать Бессмертия, он не умрёт.
        – А Эрбин?
        Все переглянулись…
      
       Я стоял перед Завесой, держа Арика на руках, его сердце билось мелко-мелко, он жив, потому что на нём Её Печать, я чувствовал Её ледяное дыхание на себе.
        – Ты не можешь забрать его, – сказал я Вечной. – На нём твоя Печать Бессмертия.
        – И что? Я могу взять тебя.
        – Возьми! Но его отпусти.
        Она засмеялась.
        – Ты думаешь, я шучу? Ты сегодня говорил о самоубийстве, ты даже совершил его, случайность, что оно предотвращено… Это непростительный грех. Любой другой можно замолить и твой брат это знал, хитрец, смог обмануть и меня, и моего Брата. Но ты… почему ты так прост, Эрбин?
        – Хочешь изгаляться – в другой раз. А сейчас ослабь хватку, отпусти нас, – сказал я. – Сейчас недосуг с тобой болтать, пора спасти планету.
        – Спасти планету, – кривляясь, проговорила Она. – Там остались сильные предвечные, Ван – великий предвечный, не чета всем. Они справятся и без вас…

       Аяя оторвалась от Вана и напряжённо смотрела на лежащих на полу братьев. Она шагнула к ним.
       – Яй, ты что? – ахнула Рыба, бледнея, и двинулась к ней.
       – Аяя, не вздумай! – воскликнул Дамэ.
      Я, недоумевая, посмотрел на Басыр и увидел сияющее лицо Арит, ах ты… они же все служили Смерти, они помогали Арию-Анпу, ангелу Смерти… они все знают то, чего не знает никто из нас, потому так испугались Рыба и Дамэ и так обрадовалась Арит…
        – Прошу вас, не мешайте мне, Она не отпустит их, если я не вмешаюсь…
        – Ты не сможешь вернуться, если приблизишься к Завесе, Она только этого и ждёт! Она их держит теперь, чтобы заманить тебя! Ты не знаешь, чего стоило Эрбину вывести тебя из-за Завесы в прошлый раз!.. Остановись, дождись их! – Дамэ схватил ей за плечи и встряхнул. – Посмотри на меня, опомнись! Не это твоя жертва! Нет!
       Но она рванулась в отчаянии…

        – Ван силён, но те, кто на корабле могут не выжить после гибернации, тогда у Тебя не останется никого… – сказал я.
        – Н-да… тут ты прав, Эрбин… Без людишек нет моего Царства, нет страха, нет ничего, – раздумчиво проговорил она. – Что ж… Ступайте. Но учти, ты – самоубийца, ты должен мне. В следующий раз его Печать Бессмертия не подействует. Или её. Так что… берегитесь!

       Аяя вырвалась из рук Дамэ, но в тот же миг Арий задышал, закашлялся, простонав, приподнял Эрбина с себя. Пошевелился и Эрбин, повалился рядом с ним на пол.
       – Ох, Ар… какого чёрта ты позволил себя расстрелять этим силиконовым ублюдкам?
        – Какие, к чертям, ублюдки… у них же… не только отцов, у них и матерей нет! – захохотал Арий.
        Мы все стали переглядываться, счастливо хохоча вслед за ними, Аяя сползла на пол, смеясь, все хохотали, половина мокрые и грязные, окровавленные, и оставшиеся сухими, но бледные от пережитого страха, все возвращались к жизни. Мы все живы. Мы все вместе. И мы победили. Вернулись на Землю. Мы дома. Дома!
Глава 16. Город новой эры
        Да, мы победили, в это невозможно было поверить, то ли потому что картина, что была перед нами, когда мы только ввязались в битву, была настолько катастрофична, то ли потому, что мы ждали этого так долго. Наверное, потому сейчас всё, что мы могли – это смеяться, потому что ярость и страх уже выдохлись, а двинуться назад пока не могли: наш катер не работал, взрывы ли ракет, не достигших  нас, или Ванов импульс, неизвестно, но вывели его из строя.
        – Кто-нибудь ремонтировать умеет технику? – спросил Эрик. – Ван, ты всё можешь.
        Все опять засмеялись. Мы всё не могли угомониться, каждое слово, каждая фраза вызывали смех, надо было возвращаться на корабль, а мы не могли завести наш катер. В нём перегорело всё, что могло перегореть. Все, кто был мокрыми, поснимали комбинезоны, под общий весёлый хохот.
       – Нет, ребята, вы хоть и отменные красавцы все, бесспорно, но на Аяины булочки я смотреть согласен хоть вечность, как и на то, что у ней спереди под майкой… особенно под мокрой!.. А вот на ваши мохнатые ляжки – это… увольте! – хохоча, проговорил Мировасор, держась за живот. – Прикрыться-то им нечем?
        – Не-ет! Кто ж знал, что нам тут… купаться придётся! – ответил Ван, так же покатываясь. – Купальников не за-ах-ха-ха-ха-хватили!..
       Словом, пока не утих смех, мы так и не смогли договориться, что делать.
        – Надо переместиться на корабль, – сказал Ван. – Что остаётся? Двумя путями можно: я перемещу весь катер отсюда. Или по одному отнесу каждого.
       – А если промахнёшься? – спросил Викол.
       – Ну… конец тогда, – снова прыснул Ван, и остальные снова поддержали этот смех. – Но, не до-олжен…
       Хохоча, он снова долго не мог договорить. И только отсмеявшись, закончил фразу:
       – Определённые координаты, точная цель, тут уж… Да и объект небольшой. Летим? А то, может, кто-то искупаться хочет? Отсюда вода-то скоро схлынет, да, Орсег?
        – Вообще-то, надо отчаливать, нас течением сносит к Гималаям, – отозвался Орсег, снова хохоча.
        – Ну, это нам всё одно, – сказал Ван, сверкая счастливыми глазами. – Теперь вся планета наша, сколько хохочем здесь, нигде ни искорки не показалось, всё прочее электричество, кроме нашего исчезло. Нет больше ничего искусственного на нашей Земле. Что, лететь-то готовы?
        – Да готовы, отпраздновать охота! – нетерпеливо сказал Мировасор, высмеивавший давеча всех, сам тоже, между прочим, голый, в одном белье.
        – Ну готовы, значит, в путь, – сказал он, садясь в кресло, посмотрел на Аяю.
       Эти его взгляды на неё, это его право так смотреть, касаться её руки, и сейчас, как прилетит, что он сделает?.. что бы сделал я?.. у меня заломил затылок. Мы победили… мы вернулись… Эрик обернулся на меня и качнул головой, будто останавливая поток моих мятежных мыслей. Всё это происходило в течение каких-то мгновений, до того, как Ван легко напрягся и, лишь выдохнув, переместил нас с катером вместе на борт корабля, сразу в ангар.
        – Вот и слава Богу… – сказал Орсег, открывая глаза. – А то ведь я вылететь-то вылетел, а всё думал: как обратно? Не впишусь ведь!
        Все снова засмеялись.
        Мы вышли из корабля, ещё мокрого от морской воды.
        – Ну что? В столовую? Или отдохнём до завтра.
        – Куды в столовую, командор, там нету есть-то ничего, консервы што ль открывать? Нет, командор, не позорь меня – замотала головой Рыба и все снова засмеялись. – Сейчас идите мыться да спать, а завтра в десять и…
        – Нет, в десять рано, – сказал Мировасор, приобняв Арит. – В полдень. Девочки причешутся, да? Аяя майку новую наденет без энтой прожженной дырки, и встретимся в столовой. Тогда уж и консервы можно. А?
       Спорить никто не стал. И мы пошли по коридору к лифтам, что доставят нас отсюда по каютам. Аяя и Ван шли впереди, распустившиеся, всё ещё мокрые волосы, мокрые, как и мои, болтались по её спине до самых ягодиц, закрывая всю спину, она была босиком, а мы топали в ботинках.
        – Ар… – сказал Эрик, остановил меня, сделав вид, что что-то разглядывает на полу.
         Мы отделились от всех, в этот момент босая Аяя оступилась и Ван подхватил на руки свою жену… Мировасор снова сказал что-то, все засмеялись, а Ван, не продолжая больше путь к лифту, просто пропал, думаю, перенёсся со своей прекрасной ношей.
        – Ар! – громче сказал Эрик.
       Я посмотрел на брата. Он разогнулся и, приблизившись, проговорил негромко:
        – Не смотри так, не думай, что это замечаю только я.
        – Плевать! – рыкнул я.
        – Не плевать! Мы ещё не на Земле!
        – Мы уже можем долететь до неё на катере… – пошипел я.
        – Можем! – сверкнул глазами Эрик. – И все эти криокапсулы на катерах повезём? Всё, что на корабле там у Вана? Что ты… в самом деле?! Что за нетерпение безумца? Надо закончить с миссией. Давай выгрузимся из этой лоханки все, высадим и оживим людей, начнём отстраиваться. Пока без него мы ничего не сможем! Или ты хочешь среди дикой пустыни оказаться? Там на Земле сейчас несладко и Ван нужен всем. Весь этот корабль, как прежняя Земля в миниатюре, только он может вернуть это всё.
       Всё так же сверкая глазами, мой брат смотрел на меня:
         – Поверь, мне его убить хочется куда больше, но пока не время… И потом, Ар, убить теперь Вана, кем станем мы для остальных? Ты думаешь, они не захотят казнить нас за его убийство? Когда он такой герой, командор, спаситель человечества?
       Я смотрел в огромные синие глаза моего брата и думал, до чего я его сейчас ненавижу за то, что он прав! И хотя мне уже было плевать на всё, лишь бы избавиться от соперника, я смирил ретивое на время.

        Но наутро мы не собрались в столовой, как было условлено, все проспали, и потому собрались угощаться необыкновенно вкусным обедом только к вечеру: овощи, утки, паштеты, вино, которое Нисюрлиль выбрал сам для сегодняшнего стола, сходив за бутылками в винную кладовую. Рыба пошла с ним, помочь. Мы пока рассаживались за стол, состоящий из четырёх составленных вместе.
        – Когда Рыба успела всё это? – удивлялись все, даже Басыр, которая сегодня не помогала ей.
        Дамэ загадочно улыбнулся.
        – Не всем нужен такой долгий сон.
        – Ты помогал?
        – Пришлось овощи собирать, потом чистить, уток рубить, Рыба не любит этого.
        – Ох, лучше бы не говорил, – поморщилась Арит.
        Мировасор потрепал её по спине.
        – Детка, ты можешь не есть, воздержаться, талия стройнее будет. И не станешь проедать мне плешь о том, как я на иные талии пялюсь, – он улыбался добродушно, но Арит, конечно, не оценила шутки, как не оценила бы ни одна женщина, тут он промахнулся. И его острота добавила чёрных камней в душе Арит, которые она готова была метнуть в меня.
        Наконец, все расселись. Нисюрлиль поднялся и сказал:
         – Я хочу совместить этот прекрасный обед с обсуждением дальнейшего плана наших с вами действий. Думаю, никому не хочется задерживаться здесь дольше, все хотят на Землю.
       Все закивали, поддерживая.
        – Викол, возьмёшь свою обычную должность? – Нисюрлиль сел.
       А Викол поднялся, с усмешкой. 
        – Признаться, я лучше бы остался сидеть и с наслаждением вкушать эти чудесные яства, но… долг превыше аппетита.
         Он поднял бокал шампанского, как раз налитого ему.
         – Поднимаю свой бокал за нашу победу! Ура!
        Мы все поднялись, с радостью чокаясь, и поздравляя друг друга. Шампанское превосходное, холодное, приятным нектаром разлилось пузырьками по языку, остудило горло. Все расселись и принялись за еду.
        – Какой порядок выберем для перемещения к Земле? – спросил Викол, не вставая больше. – Ван, что скажешь? Весь корабль теперь переместить будет неопасно?
       Нисюрлиль засмеялся.
        – А вы и не заметили? – сказал он. – Ну да, тут иллюминаторы-то вон где, Рыба не захотела возле них столы накрыть, по привычке недалеко от входа поставила.
        Все стали крутить головами, Агори и Арит, Басыр бросились к окнам, что были в сотне шагов от нас, зал столовой, памятный мне, был огромен.
        – Мы уже не орбите. Нам осталось только переместить все, что есть на корабле, на Землю. Выбрать для этого самое лучшее место, убедиться ещё раз, что мы в безопасности, и спустить всё. Возвести временные жилища, пока Агори не построит настоящий новый город, и перенести, наконец, людей, начать их выводить из гиперсна. Вот такой у нас план.
       К столу вернулись те, кто бегал смотреть на Землю.
       – Командор, да ты какой-то кудесник!
       Словом, обед, хотя и был прекрасен, но прошёл очень быстро, уж больно не терпелось всем взяться за работу и переехать, наконец, на Землю.
       И все мы принялись за дело. Конечно, основным было снова дело Вана, перемещать такие большие объекты, как он не мог никто. Все вместе это заняло не много ни мало, а три недели почти неусыпного труда. Конечно, все наши необыкновенные способности помогали, но всё же всего у нас было так много, что это оказалось делом весьма непростым.
       – Что ж тут скажешь, – говорил Нисюрлиль по вечерам, когда мы обессиленные возвращались в каюты. – Я собирал это всё несколько лет, люди были последним, а мы хотим за несколько дней.
        Первым делом выпустили животных. Причём постарались всех отправить туда, откуда были взяты, к счастью, леса и моря пострадали не слишком. Теперь, когда воронки, забиравшие воду из океанов, отключились, воды стало гораздо больше, и береговая линия изменилась. Мне, Селенге-царице было легко уговорить животных идти в катера, только самых больших Нисюрлилю пришлось переместить самому, кита, дельфинов тоже. Рыб перевезли в больших аквариумах, в тех же, что забирали из морей. Но большинство видов у нас было представлено в виде эмбрионов, и мы решили их сохранить, к счастью, на Земле достаточно осталось видов, чтобы не заселять планету заново.
       Вот заводы и фабрики было решено пока оставить на орбите.
       – Пока запасов материалов и прочего нам хватит, а когда люди начнут выходить из гиперсна, и будем решать, где мы вообще будем строить эти заводы, или вовсе оставим на орбите, чтобы снова не засорять планету, как было. Вообще подумать, какое нам необходимо производство.
        – Куда они подевали весь этот мусор за пошедшие столетия?
        – Кто знает, может быть, просто закопали, сами же не производили столько отходов.
        – Они не производили органических отходов, а в этих их центрах вокруг-то, вы не видели, не летели низко, а мы видели с Орсегом, там целые горы брошенных деталей… Горели отлично.
        Но наш Байкал остался прежним. К счастью, в его окрестностях программы не стали строить свои центры, климат здесь был суров, как он изменился за пошедшие столетия неизвестно, это нам ещё предстояло выяснить. Удивительно, но он был тем, что остался, когда мы улетали. Мы не проверяли, конечно, что осталось от нашего города, атакованного дронами, пока было не до этого, но решили все вместе отстраиваться именно здесь: огромный источник чистой пресной воды, леса, горы, другого такого места на Земле не было прежде, и ныне нет.
       Поверили ещё множество раз радарами и сканерами всю поверхность и недра Земли, не остались ли где-то логовища «силиконовой заразы», как прозвал их Мировасор, не обнаружили. Но зато выяснилось, что над Индией, откуда схлынула уже поднятая Орсегом океанская вода, обширный участок радиационного заражения.
        – Это проклятые ракеты… – сказал Нисюрлиль, узнав об этом. – Надо было локализовать его… да воды разошлись теперь по всему миру.
       – Перемешались, стало быть, – сказал Орсег, вернувшийся в свою стихию и счастливый как никто. – В воде опасности нет, я бы почуял.
       – Значит, просто станем наблюдать это место…
       Остатки строений «силиконовой заразы», Нисюр предложил использовать как-то.
         – Нет, они непригодны для жизни, Ван, ни для какого использования, – сказал Арик. – И лучше… стереть их с лица Земли.
        Они посмотрели друг на друга.
        – Я сожгу – сказал Огнь. – Ты перемести меня во все места, где они остались, и я… уберу всё.
       Два дня они вдвоём летали по миру и выжигали остатки «силиконовой заразы», мне было по душе это сотрудничество. Быть может, теперь, когда мы вернулись, всё само собой образуется,  когда мы «разбудим» людей, начнётся новая эра. И Огнь, Эрик и Нисюрлиль не станут искать вражды. Но мне не придётся увидеть этого. Только разбудим людей, наладим все и тогда… тогда и придёт время мне уйти. Мне не было грустно от этого, напротив, придавало даже искры к моему настрою, прибавляло сил и даже какого-то радостного возбуждения.
       Агори не тратил времени напрасно, он стоил и строил каждый день, ему помогал Мировасор, Эрик и Огнь, только сегодня огнь и Нисюрлиль отправились на «уборку», потому его не было. И командор, конечно, тоже был строителем со всеми, когда не был занят перемещением того, что нужно было выгрузить с корабля. Строения пока были временными, такими, чтобы пережить зиму, которая уже приблизилась, а вот будущей весной и приступим к настоящему строительству.
        – Надо взглянуть на наш город, если он цел, мы, предвечные, переселимся туда. Не сразу конечно, пока мы нужны людям, будем с ними, – сказал Агори, когда мы все собрались вечером за одним столом, как обычно, не было только Арика и Нисюрлиля, которые со своей миссией задержались, как после выяснилось, до утра.
        – Мы нужны людям? – засмеялся Эрик. – Скорее, люди нужны нам.
        – Люди нам, а мы – людям. Но мы им нужнее на расстоянии, – качнул головой Мировасор. – Для пиетета. А то вот Эрбин жил с людьми и что? Вначале едва не убили, потом совсем уважение потеряли и прогнали от себя.
        – Много ты понимаешь, – вспыхнул Эрик, я никогда не видела его смущённым как в этот момент. – Наглые неблагодарные мальчишки пользовались мной, а едва на горизонте появилась новая земля, решили, что делить власть со вчерашним Богом им невместно…
        – Тяжко быть вчерашним Богом, – усмехнулась Вералга. – И как ты не рассвирепел и не поубивал их?
         – Всех убивать, от крови не отмоешься, живи потом с этим вечно… – пробормотал Эрик, пожав плечами, и отвернулся, скрывая лицо от остальных. Мне захотелось обнять его и приласкать, как маленького, удивительно, как такие большие и сильные мужчины могут превращаться в трогательных малышей всего за один миг.
        Мы жили теперь здесь, на Земле, на корабле оставались люди, с ними Рыба, Дамэ и Викол, он сказал, что должен систематизировать книги и выбрать, какие мы повезём в первую очередь на Землю, когда для них будут готовы хранилища. Словом занялся своими любимым делом – засел за книги. Туда-сюда летал только Нисюрлиль, остальные пока разделившись, оставались, кто на Земле, кто на корабле.
        – Завтра закончим временные жилища, лаборатории тоже готовы, – сказал Агори, сбивая прежнюю философскую и не слишком ясную для всех тему разговора. – Завтра скажу Вану, что пора перевозить оборудование медицинских лабораторий. Да и людей. Изоляторы для выхода для гибернации тоже готовы, так что…
         – Остальные лаборатории пока на корабле останутся?
         – Да и физическая и химическая. Биологическую соорудили, так что тоже готово всё, – сказал Агори. – Теперь главное людей разморозить.
       Эрик вздохнул.
        – Ох, не знаю… большие сомнения во мне. Не могу я представить, что когда-то человек подобно лягушонку встанет и поскачет вслед за такими же оттаявшими товарищами.
        – Они не мертвы, Эр, – напомнила я. – Жизненные процессы только замедлены, но не отключены, они не заморожены в прямом смысле, как тот твой лягушонок, просто…
        – Просто на самом деле мы не знаем, что теперь с ними, – сказал Мировасор. – Ну, если честно?
        Мы все замолчали. Что теперь обсуждать и спорить? Надо привезти людей и начать выводить из спячки…

       Наше с Ваном «сотрудничество» вовсе не было таким благословением, как надеялась Аяя. Я так долго ненавидел его, что едва терпел звук его голоса, что уж говорить о том, чтобы смотреть прямо в его лицо. И даже от того, что он брал меня за руку, как младенца, чтобы перенести в очередное место, где я должен был выжечь остатки строений «силиконовой заразы», меня начинало трясти от ярости. Я старался держать себя в руках и не отдёргивать руку от его прикосновений.
        – Однако дряни эти… и тварями-то не назовёшь… эти программы наоставляли, – сказал я Вану, в очередном «центре», поливая огнём горы мусора за границами их строений.
        – Да, они во всем подобны нам, – сказал Ван. – Так сыновья думают, что поступают во всем не так как их отцы, а в результате нередко становятся лишь их копиями плохого качества.
       Я посмотрел на него.
       – Ты это о своих сыновьях?
       – А ты о своих не можешь сказать такого?
      Я пожал плечами. Я не помню моих сыновей, ни дочерей. То есть, я помню, что их было множество, но я ни разу не позволил себе наблюдать их старость и смерть. Кроме тех, что умерли малолетними, но это такая боль, которую пережил каждый предвечный, и навеки она спряталась внутри наших сердец, на первый взгляд окаменевших, как останки динозавров.
       – Значит ты сильнее меня, – сказал Ван.
       – Ну конечно!
       Странно, но он покачал головой.
        – Нет, Арий, ты и твой брат аномалия, причём неподдающаяся исследованию… Я не умею ничего из того, что можешь ты. Ни над огнём моей власти нет, ни летать я не могу.
        – Не льсти мне, Ван, все мы падки на лесть, не обольщай меня, – сказал я, поднимая руки, чтобы отправить ещё один поток огня напоследок перед тем как улететь отсюда.
        – Льстить? Да мне вроде ни к чему, Арий. Но я глядел, как ты бился, смерти не боялся.
        – Не Эрбин, так и не говорили бы мы с тобой.
        – Так-то оно так, но как ты мог знать, что Эрбин-то живой. А ты не боишься, – хмыкнул он. – Или твоя совесть чиста или тебя и впрямь не страшат Рай и Ад.
        Я усмехнулся:
        – И совесть чиста, ты прав. А кроме того… Я живу так давно, и столько раз был у Завесы, в отличие от тебя, что, да, не боюсь. Хотя меня-то как раз там ничего хорошего не ждёт, Повелительница Тьмы поджидает меня с целым набором унизительных инструментов для самых мерзких пыток.
        – Неужто это возможно? Я думал смерть – избавление.
        – Это кому как, – сказал я, прогоняя нехорошее предчувствие холодком пробежавшее по душе.
       – Откуда ты знаешь?
       Я посмотрел на него, я все не могу привыкнуть к повзрослевшему с московских времен Вану, тем паче теперь он командор, а вопрос задал как тот юный Василько, каким я впервые узнал его.
        – Ты не знал, наверное, или позабыл, если знал, я был Ангелом Смерти, и я обманул Её, вывернулся из её когтей и за это Она мне отомстит. Так что я боюсь Смерти больше любого из вас. Но и не боюсь притом, потому что вы не знаете, что вас ждёт, а я знаю.
        Ван посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом, мне показалось, он хочет спросить меня о чём-то, но не знает, как или не решается. Может, помочь ему, может быть, тогда сейчас и решится всё меж нами, сколько тянуть, я молчу и жду непонятно чего, всё, что без Вана сделать нельзя, мы сделали, перевезти людей можно и на катерах, на челноках, все уже овладели их управлением, а что до заводов и фабрик, что остались там, на корабле… В конце концов, были бы люди, а уж как жизнь организовать, мы разберёмся. Так что я почувствовал возбуждение, подумав, как бы спровоцировать его. Но он спросил вовсе не о том, о чём я всё время думал.
        – Ты не сомневаешься в брате, это… удивительно.
        – Что удивительного?
        – Ну… я слышал, что ты… когда-то предал его.
        – Я – предал, а он никогда меня не предавал. Я никогда не сомневался в нём.
        – Он отобрал у тебя невесту в юности.
        – Лею? – засмеялся я. – Ну… мало ли глупостей мы делаем по молодости.
        – Значит, ты не любил её.
        – Выходит, не любил. Но… Ван, мы много ссорились с Эриком, и всегда мирились. Все трудные времена мы все равно встречали вместе.
         – Он едва не покончил с собой, – сказал Ван. – Когда мы думали, что ты и Мировасор погибли, Эрбин бросился в воду. Если бы Аяя в этот момент не вернулась с вами двумя, так и Эрбину… конец.
        А вот этого я не знал. Ни Эрик не сказал, и никто другой, впрочем, он никогда не рассказывал мне о том, как и что делал ради меня, никогда не хвалился и не ждал благодарности. Ради себя ли он спасал меня али потому, что и впрямь любил меня всегда больше, чем я его, но он делал это раз от раза, и я жив теперь, только благодаря ему.
       Сделал бы я всё то же ради него? Обладай я властью над Завесой как он, да или нет? Когда застал их с Аяей женатыми на Байкале, в ожидании первенца? Я, мешок гниющей плоти еле-еле дошел до них, а Эр забрал самое дорогое, что было у меня, ради чего я сгорел в адском пламени, ради чего потянул руку Сатане. Если бы я мог убить моего брата, разве не сделал бы этого ещё тогда? Или ещё раньше перед нашествием Гайнера, когда он похитил Аяю и разрушил мой дом, мой мир? Да, я поступил, быть может, и хуже с моим братом, но это противостояние за Аяю начал не я, а он. Он знает, что такое Аяя для меня, Ван не знает, да и что Ван, он мне никто, а Эрик – родная кровь…
        – Что ж… конец нам с ним обоим, если одному, то и второму.
        – Но вашу связь можно порвать, и тогда…
        – И через это мы проходили, Ван, – усмехнулся я, посмотрев на него. – Просто у тебя никогда не было брата, потому ты не знаешь, что это значит. Я тебе скажу: это как ты сам, самому себе прощаешь и не прощаешь то, что другим отпускаешь с легкостью.
        – Но ведь ты мог забрать себе его Силу, если бы захотел. Перелил бы в себя то, что дано Вам на двоих.
        – Успеется, – засмеялся я. – Мы закончили, я вижу, коли разговоры такие затеялись.
        Он достал планшет, свёрнутый упругой трубкой.
         – Да, пожалуй – кивнул он. – Они не мелочились, дюжина крупных центров, где они концентрировали свою силу.
        – Облегчили задачу нам. Честно признаться, я притомился уже, – сказал я.
        – Тогда возвращаемся. Мы больше суток отсутствовали. Если Агори закончил, то завтра людей перенесём.
        – «Перенесём», – усмехнулся я. – Всё сам делаешь.
        – Ничего, с людьми Басыр и Вералга помогут.
        – Вералга не слишком хорошая соратница тебе, – заметил я, наблюдая за его лицом.
        – Никто и не просит её быть со мной в одной рати, выполнит, что должно, большего не надо, – он слегка побледнел, отвечая мне. Да, он зол, и я могу понять, оказаться в плену у кого бы то ни было, это мне знакомо. Но мною хотя бы владела бесплотная сила, а им живая женщина, ожидающая взамен любви и ласки. Я вообще удивляюсь, как он так много лет мог выносить её власть над собой, только если готовился тайком к тому, что сделал, или сам привёл мир к тому, что произошло… Хотя мне думается, такое не под силу даже Вану, да и не представлялся он мне злодеем, особенно, таких масштабов. Нет-нет, история Земли сама скатилась к катастрофе, и теперь наступал момент, когда начнётся новая история.
        – Начнётся? – я посмотрел на него. – А если все люди погибнут при возвращении из гиперсна?
        – Ну и что? – пожал плечами Ван. – Нет, горько, конечно, если все десять тысяч человек, что пошли за мной, погибли, но история всё равно продолжится. Сами будем размножаться, заселяя Землю, – легко пожал плечами Ван. – Нас тринадцать человек, не так мало. Учесть, что мы жить будем, сколько отмерит Бог, возможно нестерпимо долго, так и заселим всю планету потихоньку.
        Я усмехнулся его свободному оптимизму, не поражённому инфекцией неуверенности или угрызений совести. Это хорошо, что вождь, а он всё же наш вождь теперь, как ни крути, что он так уверен в том, что делает, и не подвержен рефлексии. В критические времена, такой человек и должен быть во главе стаи. А мы сей день стая и ничто иное, он вожак, но самый ли он сильный самец в стае, где самок почти втрое меньше? Это ему ещё придётся доказать, когда стая выйдет из тьмы…
      Он посмотрел на меня, и, заметив, наверное, отражение мыслей и чувств в моём взгляде, спросил:
        – Ты… почему ты так смотришь на меня?
      Я подумал, что теперь не время затевать ссору, которая была у меня в мыслях весь день, не только потому, что мы за тридевять земель от Байкала, и мне придётся лететь туда много дней, а то и месяцев, даже до берега океана отсюда неблизко, чтобы позвать Орсега, но и потому что я устал, и нет уже ни настроя, ни желания драться. А потому я лишь покачал головой в ответ на его вопрос.
       …Мне показалось странным, какое от Ария шло ко мне икрящееся раздражение, какая злость, в начале дня, когда мы только отправились в нашу экспедицию. Я не мог взять в толк, с чего это, я бы понял, если бы это Эрбин испытывал ко мне такие чувства, но тот, напротив, был спокоен, наверное, успокоился, поняв, что Аяя никогда его не будет больше, но с чего яриться Арию? То, что временами говорила Вералга о том, что он и Аяя некогда жили вместе, ну и что из этого? И Дамэ был женат на Арит, и сам Арий прижил с ней двоих детей, ничего, тыщи лет с тех пор живут, и друг друга не замечают вроде, как и Басыр с Эрбином. Так что меня не волновало, что было у Аяи за тысячи лет до моего появления на свет. Никаких соперников я себе не видел, да и не могло их быть: не может Аяя так любить меня и любить ещё кого-то.
       Моя жена ожидала нас обоих, и встретила с беспокойством, я видел, как встревожено она оглядывала нас Арием. О чём она беспокоилась? Арий прошёл мимо неё, даже не взглянув, так что, насчёт соперничества это полная ерунда.
        – Как вы? – спросила Аяя, обняв меня. – Устали?
        – Ещё бы! По всей земле костры разводить! – засмеялся я, довольный, что моя уверенность в ней не может быть поколеблена ничем.
        – Идём? – сказала Аяя, обняв меня за талию.
        Я тоже обнял её за плечи, прикосновения к её талии, всегда вызывали во мне волну возбуждения, потому я и не стал касаться её теперь. Оказалось, что мы с Арием отсутствовали больше суток, и теперь уже был вечер, что было очень кстати, потому что мы поужинали в палатке, которая заменяла нам пока столовую, пока не начались холода, и стояла сухая погода, нам хватало этого. А в погожие дни мы садились обедать под навесом, ужинали всегда в палатке, потому что вечерами было уже слишком темно. Агори, оказывается, успел за сегодняшний день возвести не только помещения для людей, построенные пока по типу общежития, где канализацию пока будет выполнять самая древняя система – приточо-отточная. Ручьи, что текли с гор, мы собрали в акведуки по типу римских, а вытекать всё будет в резервуар, который тоже снабдили уже специальной химической и фильтрующей системой очистки. Это было сооружено одним из первых. Как бы ни было в будущем, люди не должны загаживать Байкал. За Байкал, за то, что он был Аяиным, хотя она и не помнила своего детства, но этому месту, Великому Морю, принадлежало её сердце, потому я готов был на всё, чтобы здесь вырос процветающий город, а после, быть может, и счастливое царство. Но сегодня, вспомнив об отделении в том самом общежитии, что принадлежало нам с Аяей, я шепнул ей за ужином:
        – А не улететь ли нам на корабль сегодня?
       Аяя обернулась ко мне, блестя глазами, и кивнула, улыбаясь.

        – Ты видел? Унеслись на корабль… – сказал мне Эрик, подойдя после ужина.
        – И что? – спросил я.
        – Да ничего, но я думал, ты прикончишь его, пока вы там уборкой занимались.
        – Думаешь, настал момент? – я устало посмотрел на него, надеясь, что он скажет: нет, ещё есть время. Эр, право, дай выспаться…

       …Мы перемещали людей целые сутки. То есть, это я говорю, «мы», а проделал все я, конечно. Мы думали, как поступить: переместить всех, а после начать выводить их гиперсна, или частями, вначале привести нескольких в чувства, а затем уже, заручившись успехом, и всех остальных. Но перевесило первое мнение, и поэтому я перемещал криокапсулы. Вначале по две, а после брал сразу несколько десятков, все, что находились на одной ветви питания, и перемещал, чтобы сразу подключить к такой же ветви уже на Земле. Для этого при лаборатории и лазарете было сооружено большое здание, каменное с просторными, но ещё не остеклёнными окнами, этим Агори занимался ещё сегодня, но полы и стены были залиты полимерами, с которыми Агори научился обращаться ещё в бытность на Земле, и теперь лихо справлялся с отделкой, не хуже чем с возведением стен и кровель.
        – Ты настоящий строительный комбинат – говорил Мировасор, восхищаясь им.
        А Агори смеялся в ответ:
        – Дождался я минуты своего величия!
        И это была правда, сейчас он был велик в том, что делал, без него мы строили бы город несколько лет. Но теперь временное жильё было готово для всех, а вот о том, чтобы выстроить постоянный город мы даже начали вести разговоры, и проекты задерживало только то, что мы не знали, сколько все же будет жителей в этом годе.
        – Проектируй как надо, на всех с избытком, сказал Ван. – Не выживут люди, появятся наши потомки.
        – «Не выживут»…. – поежилась Рыба. – Да неужто мы жальник тут построим раньше роддома?
       – Вообще-то жальники всегда появляются вперёд роддома, – ответила Басыр.
      Рыба только кивнула со вздохом.
      Первым делом было решено «будить» медиков. Собственно говоря, порядок пробуждения был оговорен ещё до того, как мы начали гибернацию. Это представлялось разумным. И вот капсулы нескольких врачей и сестёр, в том числе профессора Филдинга и Маэды были открыты, в вену поступал тёплый питательный раствор, разработанный для этого ими самими с коллегами, которые, увы, в виде пепла теперь путешествуют где-то по вселенной или же в виде незримых духов вместе с нами следят за этим пробуждением. Возле Маэды, Филдинга и остальных были Басыр, Рыба, Аяя, Арий, и, конечно, Эрбин – главная надежда на случай неудачи. Но если все были в напряжённом ожидании, то он как раз расслабленно сидел в кресле, даже как-то развалясь. Мы, остальные, наблюдали за происходящим через стеклянный «фонарь» нарочно сделанный в потолке этой части лаборатории, как для студентов.
       – Успокойтесь, живы они все, – сказал, наконец, Эрбин. – Давление, или как там это у вас называется, выровняется и встанут. Они и сейчас уже нас слышат. Оставьте, пусть просыпаются.
       Все переглянулись и стали выходить, одна Рыба сказала, что останется на всякий случай.
       – Уж больно добра ты, Рыба – сказал ей Эрбин, ласково потрепав по спине. – В святые новые надеешься попасть?
       Рыба засмеялась в ответ:
         – Ну а чиво… вдруг удастся?
        Он даже приобнял её и поцеловал в бесцветные волосы на виске, потому что ростом она была едва ли не с него.
       Эрбин оказался прав, как и всегда в этом отношении. Все, кто был в первой «партии» очнулись без каких-либо осложнений вроде дезориентации и тому подобного. Через сутки они были уже в силах сами проводить выведение остальных своих товарищей из гиперсна. По пять-шесть человек каждые два часа отправлялись в громадную общую палату отсыпаться уже нормальным земным сном. За три-четыре дня все вышли из консервирующего состояния. Все, кто мог. Триста двадцать четыре человека всё же умерли. Причём разного возраста и пола. И жальник пришлось построить раньше роддома. Поэтому к концу осталось нас всех шесть тысяч четыреста сорок четыре человека. Женщин было две тысячи восемьсот восемь, из них пятеро наших. Похоронив наших первых покойников на новой Земле, мы приступили к главному. Взяли анализы у наших женщин – нашей последней надежды на продолжение рода здесь, потому что если их поразила та же напасть, что и смертных женщин, то надо будет придумывать способ нам получить потомство.
      И вот все пятеро отправились на томографию для начала, в том числе и Рыба, которая смущалась всего этого ажиотажа вокруг её роли в репродукции:
        – Ребята, да что вы, увольте, я не по этой части!
        – А может быть, ты как раз по это самой части, Рыбочка, просто не знаешь ещё. Вот как твои тёзки – сколь икринок мечут! – улыбнулась Аяя, подбадривая её.
       И к вечеру выяснилось кое-что неожиданное, хотя в других обстоятельствах вполне ожидаемое – Аяя была беременна.
        – Это не просто беременность, – не скрывая счастливой улыбки, рассказывал мне об этом Маэда, успев сообщить мне об этом ещё до того, как это сделала Аяя. – Это двойня! Поздравляю, командор! Ваша жена сделает всё же вас счастливым отцом, первым на Земле.
       В этот момент Аяя и вошла. Увидев Маэду, она смущённо улыбнулась.
       – Так стало быть… знаешь уже.
      Маэда, сияя как начищенный империал, вышел, а я не мог не улыбаться, как и любой иной муж на моём месте. Но если вспомнить, что я такой муж был единственный на всей планете, я улыбался шире и чувствовал себя избранным счастливцем.
Глава 17. Байкальцы дома
         Весть об Аяиной беременности облетела всех мгновенно. Это было и счастливое известие и ужасное. Счастливое – потому что она здорова, но…
         – Эр, он сумел… Эр, она теперь его не бросит никогда, – сказал я Эрику, уведя его для разговора далеко по берегу Моря.
      Мы долго шли с ним вдоль берега, глядя на волны, на них смотреть можно бесконечно, прежде чем я заговорил. Мы отошли так далеко, что лагеря было не видно, Эрик терпеливо ждал, пока я заговорю, насвистывая и босая камешки в воду, пытаясь сделать «блинчики», но больше трёх у него не получалось, хотя и три уже вызывали его восторг.
         – Ну, Ар… – усмехнулся он и снова бросил камешек. – Она и не собиралась его бросать. Потому мы и хотели убить его. И потому пора это сделать.
        Он говорил так легко, с усмешечкой, будто мы обсуждаем, какого коня выбрать на охоту, хотя, видит Бог, мы так давно этим не занимались, что должно было забыться, а не забылось…
         – Ты думаешь, она будет благодарна нам за то, что её ребёнок останется сиротой? – проговорил я, как-то слабо и растеряно.
       Но Эр лишь отмахнулся:
        – Да ладно, «сирота», отцов, хоть отбавляй. Это с матерями теперь у нас беда, Ар.
        Вот теперь Эрик выразительно посмотрел на меня, и остановился. Остановился и я, и повернулся к нему.
        – То есть?
        – То и есть, однако, – сказал Эрик очень тихо, и даже обернулся по сторонам, хотя нас никто не мог слышать. – Они ещё не знают, Ар, остальные наши женщины… но… они не смогут родить. Их клетки мертвы, все негодны.
        – Ещё ведь не провели исследования... – прошелестел я, хотя понимал, что он говорит, потому что знает.
        Эрик покачал головой.
        – Ты же понимаешь, что я знаю, Ар. Быть может, потом что-то изменится, предвечные всё же обладают необыкновенными способностями к восстановлению, но не теперь.  Поэтому говорю тебе: все остальные женщины, кроме Аяи, все на этой планете бесплодны. 
       Я растерялся.
        – Не понимаю.
       Эрик пожал плечами:
        – Ну… я тоже не очень понимаю, на смертных подействовал вирус, это точно, на то он и был придуман и разработан. На наших вирус не действовал, и если бы кто-то ещё сподобился забеременеть, пока мы катались на корабле по вселенной, то была бы не одна Аяя. А так… Те ракеты, что взорвались возле нас, или что-то ещё… Но, думаю, именно это, радиация повредила их… ну эти… яйцеклетки. Никогда не был силён в медицине…
        – На что тебе медицина, когда ты и так знаешь, что и с кем происходит, – покачал головой я.
        – Ну ладно, не начинай теперь упрекать меня, что я всегда отвергал свой дар, – поморщился Эрик.
        – Да я не упрекаю… – выдохнул я, садясь на большой валун, поросший лишайником красивого оранжевого цвета с зелёными крапинами. – Я, может, завидую.
        – Не ври.
        Эрик сел рядом.
         – Камень-то тёплый, хотя уж осень совсем, – сказал он, пристраивая свой зад.
        – Поглядим, какие теперь будут тут у нас сезоны, – проговорил я.
        А потом долго молчал, обдумывая всё, что сказал Эрик.
        – Погоди, но если в том, что остальные наши женщины бесплодны, виноваты ракеты, то есть их взрывы, если все мы облучились тогда… то и ребёнок мог пострадать – я посмотрел на него.
       Но Эрик покачал головой уверенно:
        – И не надейся. Ребёнок здоров, а точнее дети, здоровы.
        – Дети?
        – Дети, дети, Ар, у Аяи двойня под сердцем, как мы с тобой были у нашей матери когда-то. И они здоровы, и Аяя тоже абсолютно здорова. Ещё вот что, ни на тебя, ни на меня, ни на Мировасора не подействовала радиация. Остальные облучились, хотя и не сильно, последствий больших не будет, наши клетки восстанавливаются быстро.
        – Ты когда это понял? – спросил я.
        – На другой день. От всех шло… как бы тебе объяснить… какая-то вибрация в окружающий мир, вибрация гибнущих клеток. Если бы не были предвечными, лучевой болезни не избежали бы, может быть, и не тяжелой, это я не берусь предположить, но… а так обошлось только бесплодием у женщин и временным бесплодием у мужчин, а теперь тела почти восстановились у всех... кроме яйцеклеток. Я так понимаю, не пострадали только те, кто был на полу во время взрыва, Ар. Мы просто спрятались, даже не предполагая, что прячемся. Дело случая.
        – Случай никогда не бывает случаен, – уверенно сказал я. – Погоди, нас ещё обвинят в том, что остальные пострадали, а мы – нет.
        – Вольно им, – Эрик пожал плечами и поднял лицо, щурясь на послеполуденное солнце, он улыбался, и чего улыбается?
       Мы долго сидели молча, слушая плеск волн и крики чаек и бакланов, садившихся на воду, то на прибрежные камни, то снова взмывающих в воздух, паря над водой и бросающихся вниз, с легким плеском вылавливая рыб.
         – Погоди, это что получается тогда? Что Аяя… единственная женщина, способная теперь… иметь детей? – сказал я, поворачиваясь к нему. – Что ж это будет?
       – Ещё хуже будет, чем теперь… Всегда-то была для всех тем, мимо чего не пойдёшь, теперь и вовсе… единственная полноценная женщина. По-моему, это слишком, нет? – он взглянул на меня.
         – Остальные не знают ещё? – спросил я.
         – Нет.
         Он покачал головой. Нехорошие дела… я даже не мог ещё уложить в голове то, что произошло, сначала то, что она беременна, а теперь…
          – Если честно, для меня Аяя вообще давно единственная женщина на Земле, – сказал Эрик, щурясь, не глядя на меня, он смотрел вдаль на воду, а мне казалось куда-то на тысячи лет назад.
        – Что ты выдумываешь? – разозлился я, Эрик, который и года не мог прожить неженатым, рассказывает мне о том, что Аяя для него единственная женщина на свете. 
        Но он только пожал плечом, не удостаивая меня спором. Ох, Эр, мы снова объединены, потому что у нас общий враг, что будет, когда его не станет? Мы снова потрясём мир своей дракой или ты, памятуя, что сделал уже однажды, отступишься сам?
        – Не отступлюсь, не жди, мне надоело, – сказал Эрик, посмотрел на меня как-то из-под век, будто сверху вниз. – Так что, готовься, как только Ван умрёт, ты и я сойдёмся в битве. Только… надо будет связь нашу на этот момент прекратить, иначе теряется весь смысл. Как драться хочешь?
        – Ты что, Эр? Всерьёз?
        – А ты что думаешь, я всё так и буду давать тебе шанс осчастливить Аяю? Ты, стоеросовый, на это не способен, а я могу.
        – Ты… дурак что ли? – меня даже затошнило.
       Мне стало не по себе именно потому, что я знаю, до чего он прав, он может быть добрым мужем, не я, я не имею ни терпения, ни спокойствия, ни нужной слепоты к тому, что все желают её отнять у меня, он умеет владеть без зазрения совести, а я так и не научился…
       Эрик усмехнулся, меняясь в лице.
        – Что? Потом прошибло? То-то, – он похлопал меня по плечу и хотел идти дальше.
        – Ты, Эрик, ты всё это всерьёз сказал сейчас? – промямлил я, глядя в его уверенную спину.
       Он обернулся:
        – Всерьёз-всерьёз, и сказал к тому, чтобы ты не думал, что я за твоей спиной, нет, брат, я рядом с тобой и мне нужно то же, что и тебе.
       Моё сердце обдало огнём: он не шутит и не подначивает меня.
        – Ну… тогда я убью тебя, – сказал я.
        – Или я убью тебя, – легко сказал Эрик. – Потому я и сказал, что перед этим надо будет разорвать нашу с тобой связь, иначе победителя снова не будет.
         – Как? Если к тому времени Ван будет мертв? – злясь всё больше, спросил я.
        Он подошёл ко мне, уже оставив свои усмешки и высокомерие, тоже горя сердцем.
        – Ты мне скажи, – тихо произнёс он, чуть наклоняясь ко мне и рыкая на слове «ты», будто оно застревало у него в горле. – Твой названный Отец когда-то…
       – Замолчи! – порычал и я, останавливая его. – И не Он это сделал, а Вечная. Её позовёшь в союзницы? Меня она ненавидит, тебя боится и уважает. 
       Мы стояли так друг напротив друга, готовые сцепиться немедля, пока Эр, не усмехнулся всё же своими искристыми лучезарными глазами и не обнял меня.
        – Ниче, брат, до того время есть, поживём, – засмеялся он. – Детей Аяиных сначала посмотрим? Не то, мы все передохнем, эти стервы, Вералга, Арит её со свету сживут и все надежды человечества вместе с ней.
       И мы двинулись по направлению к лагерю.
       – Надо бы держать в тайне, что они бесплодны, а? – сказал я, отходя ретивым. – Не то беды не избежать. Надо отсрочить как-то обследование остальных наших женщин, а, Эр? А то ведь… впрямь Вералга может зло какое замыслить в своем ослеплении, и так дышать не может спокойно в Аяином присутствии..
        Эрик покачал головой:
        – Вералгу Диавол изнутри душит, и пока не задавит, не отпустит. Это участь всех Его приспешников... В любом случае, Ар, поздно, Маэда уже взял пункции сегодня утром.
        – Как утром?! Без стимуляции?
       Он скривился:
        – Это я не понимаю, стимуляции-чертации, звучит-то как-то неприлично… Так что к вечеру узнают всё. Или к утру, – Эрик развёл руками. – Как он, быстро работает? 
         Вообще он был очень довольным, даже наша стычка не сбросила удовольствия, что радостью плескалось в его глазах. Хотя довольно странно в сложившихся обстоятельствах быть таким довольным…
       …Нет, Ар, ничего странного. Потому что я знал то, чего не знал никто больше – Аяя была беременна от меня. Моими детьми, двойня, я ещё не разобрался с полом, но то, что детей двое и они мои, я был уверен, я отчётливо слышал биение их сердец, но об этом я не собираюсь говорить ни с кем, кроме одного человека. И это не Ар. А ему я оттого и сказал, что не отступлюсь теперь, как он рассчитывает, пусть знает и будет готов к будущей решающей битве.
        Но это в неблизком пока будущем, а пока я должен поговорить с Аяей. На другой день, утром, ещё до завтрака, на котором Маэда, который теперь трапезничал, говоря по-старому, за нашим столом, возможно, объявит о том, что я уже знал, я хотел перехватить Аяю. Я встретил их вместе с Ваном по дороге к столовой, из палатки переехали в большое помещение, сооруженное Агори наскоро, как и всё прочее пока, я попросил её поговорить со мной.
        – Ты позволишь, командор, поговорить с самым ценным существом на этой планете? – сказал я.
        Он улыбнулся во все тридцать два своих белых зуба и сказал, кивнув:
        – Я великодушен сегодня как никогда.
       Аяя немного покраснела, я улыбнулся и только качнул головой, показав, что хочу пойти вдоль столовой, где все собирались на завтрак, чтобы услышать вести, которые многое изменят в новом мире, да всё изменят. Никто ещё этого не знает и не может предполагать, что будет всего через час…
        – Яй…
        – Слышал уже? – смущаясь, сказала Аяя, и отвернулась.
        – Я знал три дня назад, – сказал я. – А нет, четыре.   
        Она взглянула коротко, и снова опустила ресницы. Мы пошли ближе к берегу, и вскоре вышли к воде, все мы здесь любили Море, и вечные байкальцы и те, кто теперь начинал здесь новую эру Земли. Нельзя не любить Великое Море, нельзя не восхищаться им, даже если родился не на этих благословенных берегах. Ветерок легко перебирал нам волосы, пузырил одежду, овевая тело в это довольно жаркое утро, уже почти осень, а летнее тепло не уходило, интересно, какие теперь тут зимы, подумалось мне.
       – Знал, значит? А что ж не сказал? – тихо проговорила Аяя.
       – Ну… хотел, чтобы ты не от меня узнала.
       – Почему? – она посмотрела на меня.
       И вдруг в её лице блеснуло что-то, радость, или, напротив, разочарование, отчаяние или счастье, мгновение было так коротко, а моё волнение и желание видеть то, что мне хотелось, так велико, что я не разобрался. Да, с телами мне всегда было проще, чем с душами. Она хотела было что-то сказать, или мне показалось?
        – Что ты хотел сказать мне? Зачем… позвал? – спросила Аяя.
        – Ну вообще-то многое. Очень многое… Но главное… Я хотел сказать, что эти дети, которых ты носишь под сердцем, они от меня.
       Аяя нахмурилась, отступая.
       – Что?!.. Что ты сказал?.. – она подошла ко мне, вгляделась в моё лицо. И взяла меня за руку со словами: – А-ну! – крепко сжав ладонь, и мы взмыли в небо.
        Господи, я никогда не привыкну к этому, к этим их полётам, и как они всё время чувствуют эту пустоту под ногами и не боятся? Мы перелетели на довольно большое расстояние и опустились в лесу. 
        – Где это мы? – спросил я, оборачиваясь по сторонам.
        – Идём, – сказала Аяя.
      Я не стал спрашивать, куда мы идём, за ней я ходил даже за Завесу, подумаешь, лес. Но мы прошли всего несколько шагов и из-за деревьев показалось очень знакомое место, я не мог понять, почему и что именно мне так знакомо… и вдруг я увидел… Да, это же остатки дома, фундамент! Это наш город! Наш город, где нас атаковали дроны! Следы пожарищ, наши дворы, уже скрыла трава, листва и ветви вновь выросших деревьев, и всё же невозможно было не узнать наш город, каким он стал без нас.
        – Узнаёшь? – улыбнулась Аяя, обернувшись ко мне.
        – Наш город?
        – Наш город, – кивнула она.
        – Как ты нашла?
        – Я не искала, случайно увидела сверху скалу, мне показалась знакомой, я и решила спуститься, а здесь… наш город.
         – Можно отстроить заново.
         – Отстроим, когда приспеет время уйти от людей и снова стать Богами, если им нужны будут Боги, или отшельниками, потому что своими нам им никогда не стать. Пока они смотрят на нас как на странное явление, боятся, и скоро начнут ненавидеть.
        – Почему не восхищаться?
        – Ненависть и восхищение не так редко соседствуют, – Аяя пожала плечами.
        – Что ж… очень верно. Я ненавижу твоего Вана, но это мне не мешает восхищаться им.
        – Поэтому ты сказал, что я беременна от тебя?
        – Нет, Аяя, потому что ты беременна от меня.
          Она покачала головой и сказала:
          – Знаешь, чем отличается этот город, пусть он и в руинах от того, что ты говоришь? Тем, что, как видишь, это правда.
          – То, что я сказал, такая же правда, – сказал я невозмутимо.
         Я не мог понять, она не хочет поверить, хотя всегда верила мне безоговорочно, потому что не хочет, чтобы это было так, или просто боится поверить? Из-за этого, из-за её сомнений, смущения, я терялся сейчас.
       – Ты ведь знаешь, что мне подвластно это знание, как и то, что все прочие женщины на этой планете бесплодны.
      Аяя посмотрела на меня.
        – Что?!
        – Да, Яй. Как кладбищенские кресты. 
        – Боже… – она побледнела и устало провела по волосам, садясь на фундамент, заплетенный вьюнками и травой, кажется, это дом Басыр и Агори. – Только этого и не доставало…
        – Ну, а что? – засмеялся я. – Ван – великий командор, а ты единственная женщина на планете. Кронос и Рея, или… Нут и Геб, всё правильно! Прародители нового человечества. Немного только я подмешался…
        Я тут же пожалел о своём смехе: по её лицу побежала болезненная судорога.
         – Ты… какой ты… Ты не понимаешь, да? Что я… так нельзя, это подлость, я не… Господи, даже подумать не могла… я совсем о другом думала тогда… Ох, Эрик… натворила я...
        Я хотел обнять её и сказать, что сейчас она неправа, что нет бесчестья в материнстве, как бы оно ни произошло, это божественное нисхождение на нас, грешников, здесь, на Земле, на ЕГО любимой планете. И даже не на нас, а на них, женщин, потому женщины всегда ближе к Богу… Но она подняла руки, не позволяя, мотая головой:
        – Подожди… подожди, Эрик… ты… не понимаешь… Ты и не виноват, не ты женат, это я замужем и… это я… понимаешь, я… Я теперь… нет, ты не говори ничего, ты просто… – проговорила Аяя, стихающим каким-то задыхающимся голосом.
        Она зажала рот ладонью и съёжилась, вот-вот заплачет. Я всё же обнял её, притянув к себе как можно мягче, она всегда успокаивалась в моих объятиях. Ну так и вышло, не сразу, вначале заплакала всё же, и я гладил её по волосам, и какое-то время мы и сидели так: она уткнулась мне в грудь и сотрясалась от горючих слёз, однако всё же выдохнула, выпуская остатки горя, вдруг овладевшего ею, и отодвинулась от меня, наклонившись вперёд.
        – Если бы я знал тебя хуже, подумал бы, что ты не хочешь рожать, – сказал я и погладил её по спине. – Ну? Успокоилась, милая? Не волнуйся, Бог всё уладит, всё ухитит так, как должно. Ничего не происходит без ЕГО ведома и ЕГО воли.
       Аяя взглянула мне в лицо.
        – Да… да, конечно. Эр… я… давай мы поговорим после, а?
        – Как скажешь, у нас вечность впереди как всегда.
        Она улыбнулась, вытирая мокрые ресницы.
          – Летим, небось, все уж собрались…
         Я слушал то, что говорил Маэда, кроме того, что Аяя беременна, оказалось, что все остальные женщины, все до одной, даже предвечные – бесплодны. Он сказал мне это до завтрака. Когда Аяя и Эрбин двинулись вдоль строений, Маэда и подошёл ко мне, зазвав в свой кабинет при лазарете и лаборатории. Здесь было просторно, хотя всевозможных микроскопов, оборудования было очень много на столах и стеллажах по стенам. Все помещения Агори сразу возводил просторными и высокими, наслаждаясь пространством, настоящий египтянин.
        – Вот что, доктор Маэда, пока не говорите об этом никому больше. Не хочу, чтобы эта весть вызвала подъём ненависти к моей жене.
       Маэда посмотрел на меня, и быстро сообразив, кивнул:
        – Я понимаю, зависть неистребима.
        – Как и человечество, к счастью.
       Я думал, это окончание разговора, но Маэда и не думал подниматься и уходить, он сидел на своём крутящемся кресле и смотрел на меня, словно ожидая, что я сам догадаюсь, что он намерен сказать. Но я не понял, я больше думал о том, зачем я позволил Аяе уйти с Эрбином, и словно голоса невидимых тёмных демонов шептали со всех сторон: «Она с ним… она с ним вдвоём…», поэтому я соображал сейчас неясно.
        – Командор, стану говорить без обиняков. Вы понимаете, что госпожа Ван, ваша жена, должна теперь выносить не только ваших детей.
        – Не понимаю…
        – По сути, получается, она – единственная женщина на Земле.
        – То есть… как? Вы же говорили, что вынашивать способны все женщины.
        – Именно так. Но нам придётся просить госпожу Ван пожертвовать свои яйцеклетки для всех. Разумеется, после того, как она родит.
        – Пожертвовать яйцеклетки?
        – Да. Это опасная и болезненная процедура. К тому же придётся пройти её неоднократно, поделиться с остальными, пока наша популяция не обретёт достаточное количество фертильных особей женского пола. Ради выживания человечества.
        – А клонировать вы не собираетесь людей? – спросил я. – Ведь то, что одна женщина станет матерью всех детей, не приведёт ли это к опасному вырождению в будущем?
        – Отчего же, и клонировать придётся пробовать, куда денешься, – кивнул Маэда своей коротко стриженой черноволосой головой и длинной чёлкой. – Не до этики прошлых времён. Но клоны получаются несовершенны, как отпечаток с матрицы, никто не может объяснить почему, они никогда не таковы как исходный образец, всегда грязнее и хуже. Всё же Бог сотворил нас и не предполагал, что мы станем копировать самих себя, а не ЕГО.
       Он помолчал, задумавшись, некоторое время. Но потом договорил:
       – А что до единственной матери, так все наше погибшее человечество произошло, как считали, от одной праматери. Хотя лично мне это представляется сомнительным… Но нам теперь не приходиться выбирать. Госпожа Ван наша единственная надежда.
      Вот такой вот разговор происходил между нами, пока все собирались на завтрак. Мы с ним уговорились пока не оглашать планы, не говорить предвечным, о том, что всем предстоит пройти искусственное оплодотворение. До Аяиных родов время есть, найду момент, чтобы объявить об этом.
       – Думаю, нам надо оберегать госпожу Ван, от неё теперь зависит всё наше будущее.
        Оберегать… а  она куда-то ушла с Эрбином… Ах нет, вот она, здесь, в столовой, вместе со всеми.
        Наши женщины одолевали Маэду вопросами о результатах обследования, но он отнекивался, говоря, что нужны дополнительные тесты. Через несколько дней он сказал им, что не уверен в результатах, и нужно повести стимуляцию яичников, чтобы получить максимальное количество яйцеклеток и по ним уже он даст определённый ответ. Оставалось только радоваться, что ни Вералга, ни Арит, ни даже Басыр, считавшая себя искусной шаманкой, не интересовались новостями медицины и не понимали, что их водят за нос. Только Рыба догадалась и догнала меня, когда я направлялся в сторону нашей электростанции, чтобы в очередной раз восстановить топливо.
        – Командор!
       Я обернулся, я узнал её голос, поэтому улыбнулся, Рыба всегда вызывала во мне симпатию.
        – Куды ж ты… спешишь-то так, ножищи длинные… – одышливо проговорила Рыба, догнав меня. – Ох, дай, отдышусь, от самого лагеря бегу за тобой.
        – Лагеря? – засмеялся я, останавливаясь.
       Рыба даже прижала руку к груди, охая.
        – Ну… а как же?
        – Кто-то называет городом.
        – Бог дасть, буит и город, пока тока в мечтах. Хотя Агори, конечно, молодец, взялся за дело истово. Но… Ох, командор, не видал ты, каковы тут были города во времена приморского царства… А Вералга и Арий с Эрбином ещё краше помнят. Теперь всё под егонными водами, под Байкалом, – она кивнула на Море. Оно покачивало свои изумительно чистые сияющие воды, совершенное и спокойное, не принуждённое думать о том, что же будет завтра… Я ещё в давние времена удивлялся чудесным красотам этих мест, теперь же они мне представлялись вовсе райскими чертогами.
       Мы двинулись к электростанции.
        – Так ты чего бежала-то? – спросил я.
        – Так чего… того, что ты приставил бы к Аяе кого?
        – Кого?
        – Какую охрану? Дамэ, конечно, молодец известный, но он не всё может и не каждый миг при ней. – Ты хочешь, чтобы кто-то всё время был при ней? Зачем?
        – Как я поняла, Аяя теперь наш бесценный Грааль, – сказала Рыба, выразительно глядя на меня.
        – Священный Грааль, – поправил я.
        – Ну это всё равно, – отмахнулась Рыба. – Даже, куда ценнее, чем тот, прежний, даже если принять легенду на веру. Так? Случись что с ней, всё, всем вымирать.
        Я остановился.
        – Кто ещё понимает это? – спросил я.
        – Пока никто. Если Вералга и Арит узнают, что они… безнадёжны… Даже не представляю, командор, на что они могут оказаться способны. Диавол взял этих женщин по своё чёрное крыло, вошёл в их мысли, сырыми пожрал сердца…
        – Господи помилуй, Рыба, ты так говоришь, словно видела, как он это делал! – воскликнул я, поражённый её словами.
        – Это мне ни к чему, – хмыкнула Рыба. – Нечистый со мной не знается. Я вижу, что с ними стало. Когда-то Вералга была доброй женщиной, помогала Арию во всём, не терпела Арит, кажется, ещё в Кемете перешедшую на сторону Тьмы. Я представить не могу ту, прежнюю Вералгу произносящей такие слова, какие ныне вылетают у неё изо рта…
       Я поёжился при мысли о том, что Рыба догадается о том, что Сатана теперь и ко мне вхож, является и смущает мой ум и моё сердце. Вот так было и сегодня ночью, когда он пришёл нашёптывать мне, что байкальцы сговариваются меня убить.
        – В ближайшее время и жди удар в спину, не думай, что благородные царевичи не опустятся до того, чтобы подло прикончить тебя, когда ты меньше всего будешь ожидать этого, – сказал Сатана после того как долго и красочно расписывал, что Аяя изменяет мне сразу с ними двумя. – Не считай, что она сама чистота, Ван. Задай ей вопрос и посмотри в её глаза, увидишь, солжёт или нет.
        – Ты для чего льёшь мне раскалённую смолу в самое ретивое? Чего Ты хочешь? Чтобы я в ревности ослеп и убил её? – спросил я, чувствуя именно то, что говорил, что грудь распекает изнутри.
        – Убил? Не-ет… – засмеялся Он. – Что ты, ни в коем случае! Как для вас, так и для меня в ней вся надежда на будущее теперь. Я хочу совсем иного: чтобы ты отдал её мне. Я не заберу совсем, только позабавлюсь немного. Совсем немного…
        – Для чего Ты просишь об этом меня? Каждый отдаётся Тебе сам.
        – Ты можешь помочь мне, а я помогу тебе. Помогу убить байкальцев.
        – Ты сам можешь сделать это.
        – Нет, Ван, ошибаешься, сам я ничего не могу, я всё делаю только вашими руками. Без вас меня вовсе нет. Она будет любить только тебя, если не будет их. Только тебя.
        – Аяя и так любит только меня.
       Диавол захохотал:
        – Я не был бы так уверен на твоём месте.
        – Тебе не бывать на моём месте!
        – Ну… время покажет…
       В этот момент Аяя, проснувшись, вышла из спальни сюда, в скромную горницу, которую мы называли гостиной, но пока она была больше похожа на слишком просторные сени, здесь я и говорил с Сатаной, чтобы не разбудить её.
         – Ты… – она сразу видела Его и побледнела, отшатнувшись в дверях. – Ты что делаешь здесь?
         – Как это, что? Ты не хочешь говорить, дерзишь. Я и решил зайти… что называется, с подветренной стороны. Этот тебе мил, вот я и притянул его к себе. Не думай, что кто-то останется неуязвимым для меня, если будет рядом с тобой. Нет, ты привела ко мне всех и каждого. Всех и каждого. Вспомни, ни Арий, ни Эрбин, ни Ван никто не видел меня, пока ты не оказалась рядом.
       Сатана поднялся с лавки. Таскать мебель с корабля мне пока было недосуг. Потому здесь была пока только такая простая мебель, если можно так назвать все эти скамьи да лавки. Их успели сколотить теперешние умельцы, среди которых отличался Арий, преподавший урок остальным, горожанам, не знавшим ни молотка, ни рубанка. И теперь же они все мастерили мебель для всех, пластик в краю, где столько дерева, казался чуждой грязью, никто его не хотел, особенно после заточения в нём. Люцифер обошёл меня и приблизился к Аяе.
        – Вот видишь, моя девочка, сколько сделано тобой, все, как я и обещал тебе некогда: войны, тысячи жизней, раздоры и вражда, и все это принесла в мир ты. Если бы ты была чуть-чуть умнее, то хотя бы пользовалась плодами, которые могла бы принести тебе твоя краса и твоя Сила. А ты бежала от наград, предпочитая получать лишь горечь потерь и разочарований. Думаешь, так ты ближе к Богу? Чушь, ЕМУ плевать на тебя, как и на всех прочих!
        – Оставь Нисюрлиля, – сказала Аяя. – Я стану добрее к Тебе, если Ты не приблизишься к нему больше.
       Сатана обернулся на меня.
        – Конечно, пожалуйста, – засмеялся Он и я понял, что Он лжёт. Лжёт как всегда.
       Это же поняла Аяя, она устало опустилась на лавку, сжавшись немного. А Он заговорил снова:
        – Ты думаешь, тебе легко будет без меня?
        – Мне никогда не было тяжелее, чем во времена, когда Ты являлся всякий день, – сказала она.
        Он вдруг рассвирепел, за спиной у Него откуда-то взялись крылья, поднимаясь и раскрываясь так, что заполнили всю горницу, потому что и сам он стал больше от злобы. Я бросился к Аяе, чтобы собой закрыть её от Него. Его лицо менялось на глазах, превращаясь в пугающее отвратительное рыло, он сверкнул светящимися кровью глазам и наклонился к нам, но смотрел в глаза Аяе.
        – Ты думаешь, ты обойдёшься малыми жертвами? Какими-то лабораторными изысками вашего хитреца Маэды? Не-ет, ничего из этого не выйдет, моя милая, тебе придётся отдаваться каждому мужчине здесь, чтобы от каждого были дети. Потому что каждый имеет право на потомство, подожди, людишки ещё примут такой закон! Вы столь малочисленны, что и мораль и все ваши прежние приличия вам придётся забыть. Потому что вам надо выжить. А для этого надо размножиться. И ты – единственная самка, способная на это!
       – Замолчи! Замолчи! – закричала Аяя, сжимая голову руками. – Господи…
        – Не зови, ОН не придёт! – захохотал Сатана.
        – Придёт! – я встал между Ним и Аяей, полностью закрыв её от него. – Именем Господа, которому я принадлежу всей душой и на кого уповаю, изгоняю Тебя от нас!
        Я схватил иконку у себя на груди, которую носил, не снимая уже восемь с половиной веков, на которой от этого едва ли не стёрся образ Спасителя и молитвенные письмена, и поднял её перед собой, отгораживаясь от Него.
        – Что?! – взревел Сатана. – Ты?! Ты посмел изгонять меня?! Ты?! Ничтожный, возомнивший себя новым Богом? Ну… ты поплатишься! Она узнает, как ты её лишил ребёнка! Её ребёнка, которого ты убил, как ты убил и своего! Расскажи ей, как ты в одну ночь отравил двух своих женщин, её и Вералгу!
       Выкрикивая с рёвом и душным дымом все эти страшные обличения, Он наклонился было ко мне, но восходящее солнце послало лучи в окна и они, попав на иконку, её сиянием, отразились в него. Он отшатнулся, как от удара, и я, осмелев, шагнул вперёд:
       – Вон, изыди, Сатана! И не приближайся больше к нам! 
       – Ты поплатишься! Поплатишься, как и она! – взревел Диавол и, взмахнув крыльями так, что у нас взлетели одежды и распахнулись окна. Он вылетел прочь.
        Я повернулся к Аяе, напуганный до полусмерти, всё, сейчас она прогонит меня, прогонит от себя навсегда. И почему я сам не сознался ей? Потому что знал, что простить за то, что я сделал нельзя… Но она сжалась, подтянув ноги на скамью, и спрятала лицо в колени, казалось, закрывшись не только от меня, но и от всего окружающего мира.
        – Яя… Яй…
       Я протянул руку, чтобы коснуться её, той, что была моей женой, притом, моей мечтой, моей жизнью, моей Богиней, моим воздухом, всем, что я хотел, единственной, ради которой я спасаю всех, потому что я думал только о ней, когда создавал и свой проект, и корабль, только о том, что благодаря этому мы соединимся, наконец. И теперь я для неё превращаюсь в преступника, вероломного и подлого, свершившего то, что делал мало кто из самых страшных супостатов прошлого. И всё же я коснулся её, потому, что если не касаться её, тогда лучше не просто умереть, лучше вообще никогда не появляться на свет, потому что знать её и лишиться – непередаваемая худшая на свете пытка, которую я уже испытывал на себе…
        От моего прикосновения она вздрогнула и подняла голову, всхлипнув. Она… не поверила Нечистому?..
        Я подхватил её, целуя, она такая горячая сейчас под тонкой тканью рубашки, гибкая, обняла меня, прижимаясь лицом, губами ко мне.
       – Ты… ты ведь не делал… ты не сделал этого? – пошептала она, глядя на меня из-под мокрых ресниц.
       Солгать сейчас и спастись от её гнева и отвращения, или сказать правду и быть отвергнутым навсегда. Но первое спасение – это в объятия к Люциферу, а второе… настоящее, оно не даётся легко, возвращение к Богу всегда тяжело и тернисто. Но с лёгким сердцем можно поделать любой путь…
      Я закрыл глаза и сказал:
       – Сделал Яй… сразу двое детей, твой и Вералги, в одну ночь… За то Бог и услал нас туда, откуда мы смогли выбраться только… когда ты любила меня.
       Я посмотрел на неё, не смея коснуться снова, право, если она теперь же возьмёт меч и срубит мне голову, это будет легче, чем, если уйдёт.
        – Любила… я люблю тебя… – выдохнула она, будто в ужасе. – А ты? Ты когда-нибудь любил меня, Нисюрлиль?
        – Яй…
       Но она отшатнулась.
        – Нет…
       Страшнее нет слова на свете. Она не только отшатнулась, она отступила и шагнула к двери, пятясь и всё ещё не сводя глаз с меня. Я понимал, что сейчас она развернётся и уйдёт, может даже так уйти в одной рубашке для сна, не в первый раз... Но теперь этого я не допущу…
        Нет. Вот тебе и моё нет. Потому что, если ты уйдёшь, тут мне и конец… Поэтому я бросился за ней, и не думая уже ни о сопротивлении, ни о том, что так нельзя поступать с женой, с любимой, я поймал ей в середине обширной спальни и, брыкающуюся, подхватил на руки. Она легка, и даже вот такую, барахтающуюся, донести её на кровать ничего не стоит. Рубашка порвалась не по швам, со свистом разлетелась на куски, бремя ещё не изменило её тела, я ничего такого не замечал, и сейчас не заметил…
       – Не… не вздумай… Не вздумай! – тихо шипела она, почти как злая кошка, но не царапалась, только пихалась и вывихивалась.
       Но я сильнее и ловчее, и я победил...
       Она застонала, позволяя, и даже прижала меня к себе со слезами горя, и страсти, и восторга…
      …Да… так и было. Наверное, будь я сама чиста перед ним, я была бы сильнее, я бы смогла уйти, смогла не простить, но я вспомнила, что сделала я сама, и поняла, что мы преступники в пару, и он, и я…
         – Это простить нельзя, я знаю, Яй… и понять тоже… Понять может только тот, кто восемьсот сорок один год пробивался к единственному свету, что вел меня, и вдруг оказывается, что свет этот кто-то успел украсть… И снова оказаться связанным с Вералгой с другой стороны… Я поддался порыву, я просто не видел иного выхода, иного пути…
        – Это путь к Нему… – выдохнула она, щекоча дыханием кожу и волоски у меня на груди. – Он всегда рядом, Нисюр, стоит только сделать шаг, эта дорога сама несёт. Вот вступи в лодку, не надо даже отталкиваться от берега, река несёт сама, и к берегу уже не пристать, ведь вёсел нет… – проговорила Аяя тихо-тихо, пробегая пальцами по моей груди. – И я… дрянь… куда хуже тебя… я…
       Она вдруг вздохнула и села возле меня, волосы спутанной, полураспущенной косой, стекли по спине до самой постели.
        – Ты… простила меня? – спросил я.
        – Не говори ничего, Нисюр. У Бога проси прощения, Василий. И я попрошу. За тебя и за себя. ОН прощает тех, кто просит…

       Я проснулся среди ночи вдруг, внезапно, будто кто-то толкнул или крикнул. Не помнил, что видел во сне, но что-то страшное, настолько пугающее, что сердце колотилось во мне, как сжатая ладонью птичка. Что же это такое, с чего так нехорошо? Ох, как нехорошо… все нехорошо...
       И вдруг закачалась земля подо мной, под зданием, построенным Агори как всегда на совесть и так, что никакое землетрясение не свалит, я выбежал из дома. Многие последовали моему примеру, земля раскачивалась и дрожала, завывая, пугая своим воем всех, много полуодетых людей высыпало на двор нашего дома, где вокруг стояли невысокие в два и в три этажа дома, в которых жили все, чуть дальше ещё такой же двор, и за ним ещё два. Все дома отличались, хотя и были похожи, как и дворы, перепутать было нельзя. Почему я сейчас об этом подумал?.. как глупо.
       И вдруг земля не только затряслась, но и затрещала, взрываясь и… Господи…
       Да что же это такое?!..
       Самый дальний двор, со всеми домами и людьми, а за ним и второй от нас, осели, будто проваливаясь…
        – Бежим! Все бежим! – крикнул я, хватая за руки всех, кто был рядом, разлом шёл прямо к нам.
        Я выглядывал Аяю среди бегущих и Эрика. И не видел ни её, ни его. Я видел Вералгу и Мировасора с Арит, она споткнулась, но он помог ей подняться. Земля оглушительно трещала, раскалываясь во все стороны, и в трещины с оглушающим шумом хлынуло Море. Какая глупость… ну какая же глупость, что мы, люди и предвечные, бежим теперь в исподнем, в ужасе втянув головы в плечи, боясь оглянуться, как какие-то ползучие козявки…
       Я взмыл в небо, оглядывая бегущих, видимых в свете нескольких мгновенно возникших пожаров, и увидел, куда разбегаются трещины от разлома, куда падают дома, лаборатории, автомобили и прочие части нашей уже почти полностью налаженной тут жизни. Я увидел и Аяю, растрёпанную, почему-то в мужской футболке, она тоже поднялась в воздух, заметив меня.
        – Смотри! – крикнул я, вытянув руку и показывая ей, что под несколькими группами бегущих вот-вот развернутся громадные трещины.
       Она молча кивнула и бросилась туда, а я на другую сторону, надо было спешить, повернуть бегущих, подхватить, если начнут падать… Господи, нас и так очень мало… мало и мы неполноценны… а Аяя… только бы… Я взмолился, чтобы с ней ничего не произошло, ни с ней, ни с детьми, которыми она беременна…
       …Крики и визг, и вой земли, сливались с грохотом взрывов, Аяя вырвала руку из моей и взмыла вверх, я поднял голову, и увидел их с Арием. Он что-то показывал ей, она кивнула и они полетели в разные стороны, что они там увидели. Тут раздался новый взрыв… Хорошо, что я не успел восстановить топливо на электростанции, как раз завтра собирался, сейчас там почти одна вода… А иначе, если бы корпус электростанции разорвало, и неизвестно, в результате этого остались бы мы все живы… похоже, Земля отторгает все технологии…
       …Я увидел Аяю, она пикировала к земле, отталкивая людей, и крича что-то, я обернулся, и увидел, как громадный разлом «бежит» за нами, змеясь, как громадный аллигатор, и вот-вот распахнёт пасть, чтобы сожрать. Тогда я понял, что делает Аяя, и я стал кричать и махать руками, отталкивая людей в сторону от растущей трещины…
       …А я с разбегу врезался в Вералгу, почему-то остановившуюся на ходу.
        – Господь гневается… не по-божески стали жить…
       Я схватил её за руку и мы побежали снова, больше никого из предвечных я не видел, кроме Аяи и Ария, взмывавших в небо и снова пикировавших вниз, это зрелище, надо думать, поражало тех, кто этого не видел прежде, до глубины души: кто-то начал креститься, кто-то упал на колени, возводя руки Небу…
       … – Рыба! Рыба! – закричал я, не видя её возле себя.
        Но она отозвалась, оказывается, свалилась в расселину и висела, хватаясь за осыпающиеся края. Я бросился на помощь, но она, большая и тяжёлая, да ещё в длинной старомодной рубашке, словно из позапрошлого века, цеплялась за осколки камней, и я никак не мог подтянуть её достаточно, чтобы вытащить из провала, мне казалось, вся кровь прилила мне в голову, но я изо всех сил держал Рыбу.
       – Держись… Рыбочка… смотри на меня… только… держись…
      Вдобавок снова тряхнуло, и мы вспотели, руки начали скользить. Если Рыба погибнет, я кинусь за ней в пропасть…
      Но не пришлось, Арий и Аяя налетали и вытягивали таких как мы, бедолаг, оставляя на твёрдой земле…
       Рассвет застал нас на плато, трясущихся, прижимающихся друг к другу. Ван обнимал Аяю, обеими руками, казавшимися мне огромными на ней. Задрёмывая, она то и дело кивала затылком, тыкаясь в его грудь, пока не уснула, её голые ноги торчали длинными и тонкими как у кузнечика, в грязи и царапинах, и футболка на ней стала серой от грязи. С ними рядом, я и Рыба сидели спинами к ним, подпирая и согревая друг друга, в пяти-шести шагах Вералга с Виколом и Мировасор с Арит. Чуть дальше у камней Арий тоже сильно поцарапанный, с волосами, свисающими грязными сосульками, от пота и пыли они стали похожи на модные некогда дреды. Он и Эрбин возле Басыр, у которой было вывихнуто плечо, которое Эрбин поправил в один миг, даже не касаясь и не глядя. Он вообще прошёлся между спасшимися, спасая и даже оживляя весь остаток ночи, едва мы все добрались до этого места, которое уже не разламывалось под ногами. Агори в продранной футболке рядом с Басыр, и с ними Орсег, который время от времени уходил в воду и возвращался, думаю, только из товарищеских чувств к нам, сухопутным. Люди жались немного в стороне от нас. Вот и началось разделение, они ещё станут думать, что это мы устроили вчерашнее светопреставление.
        А светопреставление оказалось самым настоящим, при свете дня нам открылось пугающее зрелище: вся часть долины, где располагался наш лагерь на берегу Великого Моря, осела и провалилась, образовав неровный залив, с расходящимися по всему плато щупальцами ущелий и заполнилась водами Великого Моря. Не осталось ни домов, ни электростанции, даже огороды и те погибли, как и кладбище, устроенное, как нам казалось, поодаль, а теперь оказавшееся погребённым вместе с теми, кто так и не успел убежать как мы и спастись.
        Как подсчитали позднее, нас оказалось чуть больше тысячи, землетрясение погубило больше половины населения в том числе всех медиков, кроме того погибли и все инженеры. Из учёных остался только один химик, правда очень одарённый, так говорил Арий, очкастый чудик, с приметной внешностью и неприметной фамилией Серов, я помнил его по тому времени, пока ещё всех не погрузили в сон, он появлялся в лазарете, кажется, у них с хорошенькой медсестрой Джози была симпатия, по крайней мере, я не раз видел их вместе и здесь уже на Земле, а теперь Джози погибла, как и ещё многие…
        Отсюда, с возвышенности, на которую мы были загнаны, был виден берег Моря с несколькими такими же новыми заливами, но наш был единственным, который шёл вглубь плато на несколько километров, продолжаясь узкой расселиной, словно Море протянуло туда руку, пытаясь добраться до скал на горизонте.
        Качка и толчки продолжались весь следующий день, но таких разрушительных больше не было.
Глава 18. Закон номер три
         Наше совещание мы проводили через два дня после постигшей нас катастрофы, когда подсчитали потери, начали возводить времянки из брёвен, должные послужить нам зиму. Пришлось запасаться и дровами, ночи уже были по-осеннему холодными, Арий занялся сооружением печей во всех помещениях, никто, кроме него не знал, как это делать. Только Эрбин помогал ему, сказав, что однажды они уже строили печь вместе, но Арий на это потешно ворчал, обзывая его белоруким телепнем, который только мешает ему. Но мне казалось, он ворчал от удовольствия.
       Викол вёл собрание, как и было заведено, с нами, помимо предвечных было десять человек смертных, которые заявили, что имеют вопросы к предвечным и предложения.
         – Электричество в ближайшее время нам получить не удастся, – сказал Ван. – Я перенесу оставшиеся батареи с корабля, на них можно протянуть несколько дней, и придётся начать производство топлива на корабле, станем сюда перевозить, не думаю, что допустимо переносить производство на Землю. Но здесь нужны будут ещё моторы и турбины, а их только пять или шесть на корабле. Электростанцию надо возвести первым делом за жильём… – он покачал головой со вздохом, опуская лицо, вообще он был напряжён и бледен как никогда, бледны даже его руки, которые он сложил над столом, переплетя пальцы. – Словом…
        Но его перебил один из тех, кто не принадлежал нашему кругу предвечных, но был приглашён сюда как старший в своём звене, а их у нас теперь было немного: техники, айтишники, которым вовсе не могли теперь найти применения. Вообще в живых остались в основном рабочие, ни инженеров, ни конструкторов, и вот старший над старшинами, большой чернокожий француз Ксавье и поднялся со словами:
        – Мы готовы.
        …Я смотрел на него, и думал, у него такое симпатичное лицо, производящее впечатление простодушного парня, но для этого у него было слишком умные глаза. Узнав, что люди выбирают представителя, чтобы общаться с нами, я сказал Вану:
        – Это первый камень в стену между нами и ими, смертными, Ван. До сих пор мы не были разделены.
        – До сих по нам сопутствовал успех, Арий, – мрачно заметил Ван. – А теперь… из десяти человек девять погибли меньше, чем за год. Предвечные же все живы… Они начали бояться нас, ещё в тот день, когда мы совершили первый скачок в пространстве и похоронили треть экипажа вследствие этого. Чего же ты хочешь теперь?
        – Я не хочу, чтобы они нас прикончили однажды.
        – Без нас они вымрут, – сказал Ван, посмотрев на меня.
        – Ты думаешь, осознание этого остановит отчаявшуюся горстку людей от мести? Напротив, им нечего терять, кроме ненависти и отвращения к нам.
        – И что ты предлагаешь? – нахмурился Ван.
        – Нам надо предложить им что-то, что даст им надежду, а самим приготовиться к тому, чтобы дальше жить отдельно от них. Пока не настанет благополучия… хотя бы относительного.
        Ван тогда покачал головой с сомнением, его череда потрясений обескуражила и будто лишила сил, энтузиазма точно. Но он слишком молод, он не переживал того, что пришлось всем остальным, ни гонений, ни избиений, ни полного краха, он пожил свои восемь с половиной веков в благостном спокойствии, остальные предвечные видели куда худшие времена, и потому не отчаивались и теперь. Это я и сказал ему. Он посмотрел на меня.
        – Ты думаешь… я раскис?
       Я пожал плечами:
        – На это очень похоже. Ты соберись, командор, эти люди верили тебе, своему вождю, они должны верить и дальше.
         – Они потеряли близких.
         – Они потеряли бы всё, в первую очередь жизнь, и уже давно, если бы не ты. Вспомни о том, кто спас всех, спас планету. Они не видели этого, так покажи им, на катерах остались записи сражений с роботами, пусть люди знают, что они вернулись, не потому что сюда их пригласили, а потому что мы смогли победить «силиконовую заразу». И полководцем в этой победоносной битве был ты, они должны видеть, что ты по-прежнему тот герой, что спас их, и знать, кто спас Землю, иначе бунта нам не избежать.
        Ван долго смотрел на меня, после кивнул. И он последовал моему совету, использовав для демонстрации корабль со всеми его возможностями, куда переместил с этой целью на время всех людей, и люди, действительно, перестали роптать, хотя, кажется, набрались ещё большего страха. Вот потому сейчас этот красавец-негр, ростом в косую сажень, больше даже Орсега, стоял сейчас перед нами похожий на десятилетку перед учительским советом. Кажется, ему и впрямь страшно.
        – Мы готовы выполнять любую работу, – сказал Ксавье. – Любую, только вы, мессиры Сильные, не творите больше таких бесчинств... – его голос вдруг осип от волнения, но он справился с горлом и продолжил: – Мы знаем местные легенды о двух братьях, трясущих землю. И… Мы готовы на всё, только чтобы вы смилостивились и не убивали нас больше. Людей и так почти не осталось.
         – А откуда вы знаете местные легенды? – спросил Мировасор, удивлённо.
         – На корабле были книги об истории Байкала, теперь они сгорели… Но мы читали там, ещё на орбите, вот и… когда узнали, что среди нас оказались… – он опять осип от смущения или страха. – Мы заинтересовались, стали читать, потому и просим предвечных братьев не испытывать нас более на прочность и способность подчиняться. Мы сделаем все.
        – Дожили… – протянул Эрбин, бледнея, я понял, как он злится в этот момент. Он всегда не переносил подобострастия и ошибочных поспешных суждений. – Послушайте, любезный…
       – К-ксавье, – подсказал Ксавье.
       – Да-да… Ксавье, – кивнул Эрбин с полным видом Сила Ветровея или же царевича Эрбина Кассиановича. – Нам не нужны ни рабы, ни слуги, нам нужны товарищи, и если вы не способны…
        – О, мы способны на всё, что вы прикажете! – воскликнул Ксавье, подняв руки над головой, словно боялся, что его ударят.
        Эрик только завёл глаза в раздражении, не сказав более ничего. Воздух в грудь набрал Ван, собираясь говорить, но Аяя, сидевшая рядом с ним, положила руку ему на ладонь и качнула головой. Он посмотрел на неё, удивлённо, а она поднялась и подошла к Ксавье, оказавшись рядом с ним настолько маленькой и хрупкой, словно он был большой чёрной тучей, а она тонкой ракитой среди поля. Увидев, что Аяя идёт к Ксавье, второй человек, что был с ним, кажется, Никифоров, механик, я ещё не помнил всех имён, тоже поднялся со своего места, будто сидеть при Аяе не мог себе позволить. И теперь они смотрели на неё так, словно видели впервые, но главное, словно она сейчас превратиться в ожившую молнию и вот-вот сожжёт их. Но Аяя заговорила негромко и мягко:
         – Не надо, Ксавье, не бойтесь нас. Мы никогда не причиним вам вреда, все наши сверхспособности только в помощь нам всем. Всё, что делал наш командор, он делал ради вас, только ради спасения людей и планеты, не надо думать, что мы враги, или ваши господа. Не противопоставляйте себя и нас, поверьте, в разделении гибель.
        – Д-да… прекраснейшая… Прекраснейшая сияющая Богиня, сияющая как снега Килиманджаро на солнце, – выдохнул Ксавье, глядя на неё расширенными от восторга и ужаса глазами, от того, что она стояла так близко ему, кажется, было ещё страшнее. – Как ты скажешь…
        Тогда она потянула руку и погладила его по лицу.
        – Разве это холодная рука Богини, Ксавье? Я женщина, каких ты знаешь немало, я ничем не отличаюсь от тех, кто любил тебя. Я такой же человек, как ты и как вы все, мы все здесь такие. Как все люди, из плоти и крови.
        Его лицо начало приобретать нормальность для его возраста и роста, он больше не таращил глаза, вращая белыми белками, наконец, даже прикрыл веки и, осмелев настолько, что взял Аяину руку в свои, прижал её не к губам, за это я сразу убил бы его, нет, он приложился к её ладони лбом, как поклоняются Богиням, склонившись как положено.
        – Простите нас… мы не хотим вас ненавидеть, но… то, что случилось… это землетрясение… У нас совсем не осталось надежды, – произнёс он уже твёрже.
        – Это грех – терять надежду, – покачала головой Аяя. – Мы с вами перенесли столько всего, повергли непобедимых врагов, уцелели при страшнейшем землетрясении, которого никогда не видели эти места, мы должны чувствовать себя счастливцами, потому что мы будем жить и стоить нашу жизнь по-новому. Мы и вы, мы вместе с вами.
       Ксавье покачал головой, ещё не отпуская Аяиной руки, и опустил лицо.
        – Мы все грешники, прекраснейшая, уже потому, что не верим в то, во что веришь ты, в Бога.
        – Это ничего, – Аяя чуть наклонила голову. – Значит, настоящего отчаяния вы не испытали. Настоящего страха не узнали и не узрели пропасти перед ногами.
       Ксавье вдруг встал на колени и, по-прежнему держа Аяину руку в своих, произнёс:
        – Мы не верим в того Бога, о котором нам когда-то рассказывали в школах, когда-то пели в церквах, мы верим в вас, как в Богов, и если вы… накажете нас, нам уже некуда будет спрятаться от вашего гнева.
       – Ксавье, теперь не время для молитв. Теперь время для работы. Встань и скажи, чего вы хотите? Ведь вы с товарищем пришли сюда с целым списком требований.
         Ксавье послушно поднялся и, кивнув, достал несколько сложенных листков, исписанных фломастером, примявшихся у него в кармане.
        – Это… не требования. Это… Мы просим принять несколько законов, общих для вас и для нас.
        – Законов? – проговорил Викол, всё это время сидевший очень напряжённо, словно опасался, что с Аей что-то произойдет. – Да-да…мы ведь… нам ведь нужны законы, всегда нужны законы, если люди… если…
        – Сдаётся мне, что Ксавье – юрист, – усмехнулся Мировасор.
        – Ну да… куда нам без юриста… – сердито буркнул Эрик.
        – Нет-нет, я не юрист, я – техник, авиамеханик, юристом был мой брат, – ответил Ксавье. – Это он говорил, что человеку нельзя жить без законов.
        – Да, без света и тёплого сортира можно, а вот без законов никуда, – хмыкнул Эрик. – И ведь не поспоришь, даже если в пещере живут двое, у них уже есть закон.
       Ксавье чуть улыбнулся. И протянул листки Аяе.
        – Ты прочти сам, – сказала она.
        – Да… да, хорошо, – он развернул их, хотя я уверен, что он знал их наизусть, а может, сам и придумывал.
         Аяя улыбнулась ему, похлопав легонько по руке, ободряя, и вернулась на своё место возле Вана, командор смотрел на неё, когда она подходила со смесью вожделения и восторга, ещё бы… Господи, и как я выношу это?! Как я это терплю, он и она… она, моя, моя Аяя! Только моя, больше никто не имеет на неё права! Я спас её когда-то сбежавшую от Эрика и его подручных, я посвятил её, я шёл за ней по всей планете как пёс по следу, я сгорел в адском пламени только бы вырваться к ней, и я сижу и смотрю, как она позволяет Вану считать её женой?.. Господи, как же я нагрешил, что ты наказываешь меня этим испытанием, и я принуждён выносить его со смирением!
       Ксавье меж тем прочистил горло и заговорил:
       – Я не стану перечислять те законы, что известны нам всем об убийствах и насилии, воровстве. Здесь только то, что должно регулировать наши отношения… всего несколько слов…
        Эрик снова закатил глаза, но ничего не сказал больше, только выразительно посмотрел на меня.
        – Закон первый: наделённые больше силой и способностями не должны направлять их против жизней и благополучия людей более слабых и не обладающих такими же силами. Закон второй: наделённые большей силой и способностями обязуются служить общему благу, ради выживания людей и возрождения планеты. И исходя из первых двух, закон третий, возможно, он временный: пока количество людей, способных к воспроизводству не достигнет хотя бы сотни, женщины, что не лишились способности к рождению детей, обязуются родить хотя бы по одному ребёнку от каждого мужчины.
         – Что такое?! – воскликнула Вералга, подскочив.
         Арит заверещала, сотрясая кулаками. Басыр просто покачала головой, а Аяя побледнела так, что откачнулась за спину Вана, они посмотрели друг на друга, и мне показалось, что между ними произошёл какой-то немой диалог при этом, будто они ожидали того, что скажет Ксавье. Но вообще почти никто не остался молчащим и равнодушным, Орсег довольно ухмылялся, Мировасор покачал головой, Эрик замер, раскрыв рот, Агори нервно засмеялся, весь трясясь. Дамэ побледнел как смерть, сжав кулаки, я хотел уже броситься на Ксавье, попутно сбив с ног Никифорова, но тут Викол сказал громко, но размерено и очень твёрдо:
        – Этого не будет. Ни мы, ни вы, никто не может принудить женщин к тому, о чем вы сказали.
        Ксавье поднял руки:
        – Мы и не думали принуждать! Мы просим согласиться!
        Ему вторил Никифоров:
        – Мы и не думали! Мы думали, что вы сами… поймёте, что иначе никак нельзя. Если не будет детей, через пятьдесят лет не останется ни одного человека на Земле и…
        – Не надо нам повторять то, что и так понятно! – воскликнул Эрик, и голос его прозвучал как львиный рык. Люди побледнели едва ли не присев со страху.
       И всё же произнесли следующие слова:
        – У вас пять женщин, если каждая родит хотя бы по десять детей, если половина из них будут девочками, у нас уже появится надежда… у нас ведь нет бесконечных жизней, чтобы ждать пока людей станет столько, сколько…
        Я не мог больше слушать, у меня гудела голова, женщин… только одна женщина годится на то, что им надо, слава Богу никто не знает об этом и, слава Богу, она беременна и неприкосновенна именно поэтому... мне хотелось вылететь из помещения вдруг показавшегося низким и душным. Всем нам надо убираться от людей…
        – Мы не требуем решения немедля, мы просим, как люди просят Богов, снизойти и помочь нам, благословить на жизнь человеческий род. Я обращаюсь к вам, прекраснейшие предвечные женщины! С гибелью лабораторий и доктора Маэды надежда на искусственное оплодотворение рухнула, и нам осталось уповать только на вашу милость. Только на милость, мы не просим о большем. Никакого принуждения, насилия или чего-то ещё, что претило бы вам. Вы сами выберете тех, кому позволите стать отцами ваших детей.
       Викол поднял руку и поднялся.
        – Мы поняли вас. Нельзя сказать, что… придуманные вами законы укрепляют наши отношения, но я могу понять вас тоже. Решение за женщинами и вам оно будет объявлено. А пока…
        Заговорил Ван:
        – Надеюсь, вы не считаете, что решение нашими женщинами должно быть принято немедля. Для таких решений нужно время и осмысление. Пока мы станем решать насущные вопросы, строительство нового жилья, топливо и всё остальное, – его глаза холодно сверкнули. – Согласны? Тогда я вас не задерживаю, все работы продолжаем по намеченному плану. Скоро холода и поэтому нам нужно успеть все закончить до первого снега.
       Ксавье и Никифоров вышли, оставив нам свои чудесные листочки, они лежали теперь на столе перед Ваном с Аяей, и Виколом, и никто не хотел прикасаться к ним, словно они могли ужалить. С уходом смертных, шум и восклицания стихли, и некоторое время все сидели молча, не зная, что говорить.
        – Если вы мне скажете, что я должна спать со всеми этими немытыми механиками… да я первая убью любого, кто покусится, – воскликнула Арит.
       – Пока никто не покушается, Арти, – сказал Мировасор, усмехаясь, и приобнял её за плечи. – Сказано же было: вы решаете сами, добровольно.
       – Да-да, именно так. 
       – Это всё… мятые бумажки, – сказал я, кивнув на оставленные нам листки. – Сейчас они говорят добровольно, но если не получат, просто перебьют предвечных мужчин и возьмут женщин, вот и тогда и станете «добровольно» выбирать осеменителей.
         – И что ты предлагаешь?! Что делать? Бежать? – истерично воскликнула Вералга, вертясь на месте так, что мне казалось, её серый комбинезон сейчас заискрит электричеством.
        Я ответил за Мировасора.
         – Бежать – это само собой, но не думаю, что они так уж просты. Вот это всё: «Боги, умоляем!» – для усыпления бдительности. Но и нам надо поступить так же… Дамэ, прислушайся, нет никого поблизости, нас не подслушивают?
       Дамэ покачал головой:
        – Нет, они ушли.
        – Что ж, на всякого мудреца… С их стороны было бы умнее не предупреждать нас, а сразу убить. Но мы нужны им, необходимы, без нас им трудненько будет пережить зиму, дома не построены, топлива нет, без Эрика, что исцелил и даже оживил несколько десятков раненых после землетрясения, страшно остаться тоже. Поэтому теперь же они атаковать не станут.
        – Поэтому мы скажем, что согласны на все условия… – улыбнулся Ван, поняв мою мысль.
        – Тебе хорошо говорить, твоя жена беременна, до времени её никто не тронет! – истерично выкрикнула Арит.
       А Вералга прошипела:
        – Она ему не жена, проклятая шлюха!
        – Ох, ну хватит! – нахмурился Орсег. – Можно хоть раз без выкриков и ругательств с заклеиванием рта, надоело до чёртиков! Что ты хочешь сказать, Арий?
       – Благодарю за предоставленное слово, – сказал я. – Я хочу сказать то, что уже сказал Ван: мы сделаем вид, что согласны. Это успокоит их на какое-то время. Пока будет строиться новый лагерь, пока все будут заняты этим, в процессе незаметно скроемся.
        – Я даже знаю, куда, – улыбнулся Эрик. – Наш старый город предвечных не так далеко отсюда.
        – Сто двадцать километров, – сказал я. – Достаточно, чтобы нас не нашли и чтобы мы могли иметь их в поле зрения. Ксавье прав в одном: если они не получат потомства, вымрут в течение полувека.
        – Почему вы думаете, что они захотят вас убить? – произнесла Рыба.
        – Потому что так поступили бы они сами, – ответила за всех Аяя.
        – Потому что это единственное разумное поведение в сложившихся обстоятельствах, – сказал я. Надо же, я словно оправдываюсь за свою кровожадность. – Потому что это закон выживания, особенно в таких обстоятельствах, вы теперь, дорогие женщины, ценнее всего, что есть, и чего нет у нас.
       – Хорошо одно, женщины у них всё же есть, – помурлыкала Басыр. – Пусть бесплодные, но для того, чтобы эти парни не сошли с ума от вожделения и не захватили нас прямо сейчас, вполне подходящие.
       Агори посмотрел на неё и сказал, ласково улыбаясь:
       – Они захватят тебя только вместе со мной, моя милая.
       – Ага, будут рады и тебе ребёночка заделать! – захохотал Орсег.
      От нервного напряжения смехом разразись все. На том и закончилось наше собрание. Было слишком много работы, чтобы подолгу заседать.
Глава 19. Строимся и бежим
       Этот день был солнечный и даже тёплый, настоящее бабье лето, но мы готовились к зиме, что вот-вот подкатит. Мы с Аяей, Дамэ, Эриком, Ваном, Виколом, Мировасором, Басыр и несколькими из смертных совершили с десяток охотничьих рейдов в леса, где Аяя попросив заранее прощения, призывала животных под наши стрелы, потому что огнестрельным оружием Ван не озаботился в своё время. Были у нас только ножи, да мы смастерили луков, добро, умельцев делать это среди предвечных было хоть отбавляй, а среди смертных нашлись и стрелки, один был чемпион своего университета, тот самый химик Серов, между прочим. Так что мы запаслись мясом, потому что наших коров осталось всего две, остальные погибли в землетрясении, вместе со всеми курами, кроликами, овцами.
       Запаслись и шкурами, и шубы, полушубки и жилеты нашили уже на всех, благо умелиц и умельцев шить у нас хватало, к счастью двое портных были живы, Аяя тоже участвовала в этом деле, как и Вералга, в день производя не меньше одной шубы. Причем только людей Ван возил на корабль, где были швейные машины, Аяя и Вералга справлялись сами по старинке. На Земле недавно снова заработал генератор, что мы с ним вместе собрали из деталей моторов с корабля и катеров, он привёз топлива пару цистерн, на первое время.
       – Потом восстановлю, будет хватать, – ответил он на мой вопрос, не мало ли гелия привёз. – А тебя волнуют людишки, Галалий.
       – Галалий Огнь, – поправил я. – Да-да, волнуют, в этом сходство между нами, увы, единственное.
        – Ты ошибаешься, – сказал он. – Никакого сходства, вовсе плевать мне на людей, если честно, не о них я вовсе думал, когда строил корабль, когда использовал всех этих столетних миллиардеров, которые от золота и власти скучали и уверенно считали себе полубогами, я наращивал свою Силу, создавал это всё с одной единственной целью – вырваться. Мне нужна была мощь, превозмогающая Его силу, которой Он удерживал меня возле Вералги.
         – Удерживал возле Вералги? – усмехнулся я. – Сказочник. Вералга одна из самых красивых женщин, что я видел, к тому же умна и любит тебя.
        Странно, но он разозлился и воскликнул, оскалившись:
         – Да?! Ты всерьёз так считаешь? Вообрази, что тебе приходится оставаться возле того, чем тебя вытошнило, оставаться и оставаться, веками. Веками! А оно не высыхает даже… «любит»… Была у тебя такая «любовь»? – и добавил: – И ещё, чтобы при всяком случае она ругми ругает ту, кто для тебя не то, что жизнь, кровь, биение сердца, стоящий с утра уд... да что… Я смог перемещаться сюда к вам на Байкал довольно скоро, почти сразу, я всё же довольно силён. И я видел её. Тогда воздух потёк в мою темницу сквозь узкое окошко. Я не мог ни показаться, ни коснуться её, но я мог её видеть, и уже благодаря этому, продолжать жить, сохранить ясность мысли. Если бы не это, я выдержал бы и убил Вералгу...
        Господи, зачем ты заставляешь меня слушать это?! Бог будто решил нарочно распять меня откровениями этого человека, отнявшего у меня Аяю?! И  Ван не замолчал.
        – Это я к тому говорю, Арий, если ты вздумаешь помогать своему брату, – добавил он, снизив голос. – Я готов на всё, ты видел, что я делал, что я могу, всё это, вся моя Сила падёт на голову тому, кто вздумает встать между мной и Аяей. Так что пусть Эрбин выбросит это из головы. Вражда между нами и тем более убийство никому не нужно, я не пощажу его, а значит, погибнешь и ты.
        Я оторопел не столько от самих слов и страсти в них, главное даже не это, я изумился, до чего он ослеплён, что не замечает очевидного. Я не собираюсь держать его в неведении более, мне даже довольно странно, что он не так и знает ничего о нас о Аей. Впрочем, в книгах Викола деликатно обойдена эта тема, он вообще там ничего не упоминает о взаимоотношениях предвечных мужчин и женщин.
         – Ван, ты напрасно говоришь мне всё это, я так же заинтересован в том, чтобы разлучить тебя с Аей, как и Эрик. Даже куда больше него. Куда больше…
        Но изумительно: он даже не принял всерьёз мои слова.
        – Я понимаю, Арий, – усмехнулся он. – Я понимаю, что все хотят Аяю. Особенно теперь, когда она единственная, кто может рожать. Единственная женщина во вселенной. Хотя, ты знаешь… – он улыбнулся как больной. – Будь она холодна и бесплодна, я и тогда не мог бы не любить и не желать её, более чем жить. Да… более чем жить…
        Меня уже и так терзал этот разговор, а теперь в мое сердце начало просачиваться непрошенное сочувствие. Какого чёрта я сочувствую тому, кто мне главнейший враг? Кто её отнял у меня снова? Но я знаю, о чём он говорит и что он чувствует, как никто, но я не хотел испытывать это дурацкое сочувствие. Поморщившись, я проговорил:
        – Ты бы… лишний раз не повторял того, что Аяя единственная женщина, не ставшая бесплодной, иначе глядишь, до беды недалеко. Не приведи Господь, услышит нас кто…
        – Ты откуда знаешь об этом? – спросил Ван, хмурясь.
        – Ван, ты не среди слепых людей живёшь, Эрик о каждом из нас знает всё, вплоть до уровня гемоглобина в крови, хотя это слово ему не о чём не говорит.
        – Ну да, я не подумал… значит, он тоже знает… Хотя это неважно. Важно другое, Арий, надо постараться, чтобы Аяя ни на минуту нигде не оставалась одна. Стоит кому-то прознать о том, что она… что думаешь, будет?
         – Ясно, что…
         – Именно. Похитить могут. Быть может, пока беременна не тронут, всё же дети нужны все, особенно, если она родит дочь… ведь и узнать теперь нельзя.
        – Хо! «нельзя»! У Эрика спроси, он всегда мог определить. Не с первых дней, но… месяцев с трёх – точно, – задумчиво сказал я. Я не стал говорить, что знаю, что детей у Аяи будет двое, если она сама не сказала ему, значит и я не должен. Но это довольно странно, может быть она из какого суеверия?.. А может между ними что-то не так?..
      …Между нами всё было «так» и даже более чем. Хотя на Аяю находили теперь припадки грусти и слёз, что, конечно, свойственно беременным, хотя в прошлый раз я этого не заметил, но если учесть, что происходит вокруг со всеми этими «законами», принесёнными Ксавье, особенно, если учесть, что касаются они напрямую только Аяи, и она, увы, об этом знает. Я успокаивал её как мог. Но она временами не могла успокоиться.
        – Нисюр… так страшно временами, кажется, что-то вот-вот случится. Я к этому Ксавье со всем участием, а он нам законы эти… То есть, я понимаю, они, конечно, правы по-своему, им кажется, что без их потомков не останется людей на Земле, но даже у меня будет двойня…
        Меня толкнуло горячей волной в сердце.
        – Двойня?! – воскликнул я.
        Она смутилась немного.
        – Да, Нисюрлиль, двойня.
        – Это тебе… кто, это Эрбин сказал? – спросил я, сжавшись, мне не хочется думать, что сейчас она проговорилась о том, что они тайно встречаются.
        – Да нет, почему Эрбин… Тогда ещё, сразу, когда Маэда был сделал томографию всем вначале. Он и сказал: два плодных яйца в полости матки, – она усмехнулась. – Звучит, конечно, до ужаса грубо… но таковы уж термины медицинские. Я не думала, что это какой-то секрет. Эрика можно спросить, конечно, он пол скажет, между прочим. И здоровы ли… Хотя, будь что-то не так, он бы давно сказал. В этом смысле он знает все, чего другого может не понимать, а в этом равных ему нет. Знаешь, он мне рассказывал, что о любом человеке знает, когда тот умрет и от какой болезни. Если смерть будет от болезни…
        – Мы не слишком много говорим об Эрбине? – не выдержал я.
       Аяя покраснела, краска, залившая её лицо, хлынула мне в грудь. Эрбин не остался бы в живых, окажись он в этот момент передо мной, но я остановил себя: без него оставаться опасно, я бы не решился, он как запасная жизнь в компьютерной игре. А потому я заставил себя не думать о нём в этот вечер. В конце концов, их брак прекратился за несколько сотен лет до моего рождения, почему я должен ревновать?
       Вместо мыслей о нём, я притянул её к себе и заполнился чудесными мыслями о ней…
       Живота ещё не было видно, его ещё не было, но когда она обнажённой ложилась на спину, под пупком появлялся холмик, будто там спряталось большое яблоко. Он даже рукой ощущался именно так, хотя трогать его она не давала, смеясь, что ей щекотно. Мы занимались любовью по-прежнему страстно, и мне казалось, что ей это приносит большую радость, чем прежде. Или какое-то забвение на краткие мгновения, словно все благополучно и ясно, как было когда-то здесь же на Байкале или после в Москве. А каждый день с утра я думал, не слышат ли наши восторги соседи за стенкой…
        Наскоро возведённые дома теперь были похожи больше на бараки – длинные бревенчатые, зато теплые, внутри были длинные коридоры, куда выходили комнаты, а в торцах душевые и уборные, на север – женские, на юг – мужские, впрочем, Агори повесил указатели, чтобы никто не путался. Все дома, а их было построено двадцать, были соединены галереями, ведущими к столовой, там же, во втором этаже помещалось правление. По несколько запасных выходов на обе стороны длинных стен, на случай землетрясений. Конечно, если под нами не провалится земля, как произошло в прошлый раз.
        Да, если бы земля не расступилась и не поглотила наш город, прежние дома никогда не разрушились бы, Агори умеет строить как никто. Когда мы с Арием летали по планете, убирая следы «силиконовой заразы», то единственные строения, что мы видели, как, оказалось, были построены Агори, об этом мне сказал Арий. Изумительные ступенчатые пирамиды, города в высокогорьях Америки, стояли такими, какими я когда-то видел их по телевизору, я знал, что Мировасор некогда царил там как крылатый Бог в нескольких сотнях поколений и племен и империй от майя до инков, но не знал, что храмы ему строил Агори. Как и пирамиды в египетской Гизе, что были наполовину занесены песком, но целы, и несколько храмов в Индии и Ангкор в Камбодже.
        – А сколько снесли, повзрывали… что ты! – с искренним восхищением говорил Арий – В новые времена он уже не показывался на строительствах, проявить себя в полной мере не мог, потому и не совался. Тосковал из-за этого…
        – А я слышал, что большую пирамиду в Египте построил ты, – сказал я.
        На это Арий немного смутился, даже покраснел и ответил, не глядя мне в лицо:
        – Зачем построил, тот, кто тебе это рассказывал, не говорил?
        – Нет, – удивился я. Я знал, как и все, что пирамиды – это усыпальницы царей.
        – Тогда я расскажу: это был ключ, раскрывающий купол, выстроенный надо мной и всем Кеми Смертью, моей тогдашней госпожой, Анубис, как назвали позже Анпу греки, взорвал тот купол, чтобы освободиться. Если пирамиду уметь использовать, она источник громадной энергии, способной на многое… Так что да, придумал я, но строил тоже Агори с товарищами как он, только остальные кудесники не были предвечными как он. И вот, она цела до сих пор. А люди думали, это гробница. Скажи, какому идиоту пришло на ум то, что кеметские цари, потомки Богов, станут хоронить царей таким странным способом? – рассмеялся он.
        – Ну… а саркофаги? – удивлённо возразил я.
       Арий рассмеялся:
        – Кто сказал, что это саркофаги, Ван? Они пытались использовать пирамиды так же, как и я, оседлав потоки Силы. Но… даже я сгорел дотла в огне, который вырвался из её вершины, а на мне Печать Бессмертия…
         – Ты… сгорел?! – изумился я.
       Многого, похоже, нет в книгах Викола.
        – И этого ты не знал? Вералга, Мир и Викол были свидетелями этого, и Агори, само собой, он едва не погиб в ту ночь… Но… так или иначе, я вырвался. А Эрик после исцелил моё тело. Не он, тыщи лет ходить мне страшным гниющим привидением.
        Вот, что я узнал о некоторых самых замечательных постройках на Земле, о которых исторически складывалось совсем иное и даже довольно странное мнение. Но в отличие от этого мнения, они выстояли, пока остальные постройки на Земле, снесли цунами, а после то, что осталось окончательно разрушило время. Так что да, Агори строил на века, даже на тысячелетия. И то, что случилось с нашим прежним лагерем, не вина строителя, а рука Судьбы. Значило это, что на Земле должна была остаться именно эта тысяча человек, которая ныне обречена постепенно растаять, потому что, думаю, если бы люди решили действовать иначе, не обязывали предвечных женщин к рождению детей, а так как делали и делают все мужчины на свете – ухаживая и соблазняя, то добились бы всего, чего хотели, причем к обоюдному удовольствию. Впрочем, это уже не имело значения, ведь ни одна из женщин, которых они намерены заставить рожать, не может этого сделать. Наверное, не те люди спаслись на Земле когда-то, но я не выбирал, когда собирал экипаж своего корабля, их тоже привела судьба.
        Мы начали готовиться к побегу из лагеря, и тайно отстраивали наш город в скалистом лесу, мы летали туда, я относил Агори, Арий летал сам, часто с братом, не знаю уж, каким манером тот помогал ему там, но какая разница, лишь бы дело шло. А оно шло, Агори представил проект, по которому дома будут заново отстроены на старых фундаментах, что были целы, потому что были возведены из камня, что Агори когда-то вырезал из ближних скал одному ему известным способом. И строиться уже начали, Арий и Агори рубили деревья, Агори вырезал камни, Арий и Эрбин расчистили улицы от поросли деревьев.
        – Но пара фундаментов повреждена, – рассказал Агори на тайном совещании на строительстве. – Вот, взгляните, это дом Рыбы, большая сосна и дуб рядом почти раскрошили фундамент своими корнями и стволами. Так же и с домом Эрбина.
        – Согласен временно проживать с братом, – ухмыльнулся Эрбин.
        Но Агори покачал головой:
        – Дом Ария вы сломали ещё тогда… Фундамент треснул. Я проверю, что можно сделать. Иначе придётся снести и строить заново, а это время…
        – А почему не построить дома на новых местах? – удивился я.
       Арий посмотрел на меня.
         – Ты не чувствуешь? – спросил он. – Это место Силы. В тех местах, где стоят наши дома, выходят потоки Силы, или как ныне стали говорить – энергии. Уж ты-то должен чувствовать.
       Тогда я посмотрел иначе. И тут же понял, о чём он говорит: из земли вверх, в небо струились искристые потоки и такие же, только иных цветов лились на Землю с неба, входя в эти точки. Таких мест я больше не видел на Земле. Даже на Камчатке, хотя там одно из самых благодатных мест в этом смысле.
       Здесь бывали не все предвечные, кроме перечисленных только Дамэ ещё знал, что мы летаем сюда и сам прилетал и помогал в строительстве. И когда фундаменты были восстановлены, дома начали расти чрезвычайно быстро. Город становился похож на город, тот, каким все его помнили с давних пор.
       – Самолёты построить надо, – сказал Арий. – Как раньше, деревянные, тихие.
       – На что тебе самолёты? Катера бери.
       – Ну да, – усмехнулся Арий. – А за мной Ксавье со своими друзьями подастся и ракетами тут всё и накроют.
       – Я демонтировал их, – сказал я. – Ракеты, я их снял.
       – Катера демонтируй. Потому что эта тайна недолго будет тайной, – заметил Агори.
       Если бы это сказал не он, а Арий или Эрбин, я не стал бы это делать. А так в тот же день разобрал на куски два катера, что пригнал с орбиты, хотя правильнее было бы отогнать назад, но я разобрал их ещё с одной мыслью – переплавить здесь, на земле на металл, не там, на корабле, где для этого пришлось бы запускать завод, а мне этого не хотелось делать, корабль оставался на орбите законсервированным. А здесь надо возвести кузницы и домны, самое что ни на есть древнее ремесло… Сегодня и займусь, восстановлю только топливо на электростанции и отправлюсь к Ксавье для организации этой работы, надеюсь.
Глава 20. Единственный
         Этим хмурым утром, я смотрел, как Аяя одевалась, расчёсывала волосы, завязывая высоко на затылке.
        – Ты что сегодня намерена делать? – спросил я.
        – Дошить шубы, остались ещё, а тут неровен час, морозы ударят. Так что, стану весь день пальцы колоть иглами. Рыбу навещу после, всё как-то недосуг. А ты?
        – Я на электростанцию, сегодня вторник. А вообще, хочу затеять кузнечный цех, катера переплавить по частям. – Катера? А как же на орбиту летать?
        Я обнял её, глядя в зеркало вместе с ней, она тоненькая в белом комбинезоне, сейчас жилетку из белой шерсти накинет, куртку сверху, рабочие помещения у нас чуть поодаль сделаны, там много чего есть и швейные мастерские, и авторемонтные в цоколе, и Аяя сказала, что надо ткацких станков соорудить несколько – одеть людей, хотя бы женщин не в эти рабочие комбинезоны.
        – Поверь, наденут женщины платья, их мужчины перестанут все время думать о каком-то механическом размножении, начнут влюбляться. Глядишь, дела на лад пойдут…
        – Ох, наивная ты, – засмеялся я. – Им нужна теперь власть, а не любовь.
        – Появится любовь, она всё изменит, – рассмеялась Аяя. – Пусть я и наивная Богиня Любви.
       Я смотрел на нас с ней в зеркало, я казался рядом таким большим и высоким, хотя Аяя не мала ростом, но изящество делало её хрупкой, мои руки в сравнении с её, которыми она обвила мои, тонкие как ветви берёзы, а белое лицо рядом с моим, обветренным и смуглым, кажется ещё нежнее и моложе, что говорить о совершенстве её черт в сравнении с моими, красавцем я никогда не был, в отличие от байкальцев или Дамэ. Теперь даже мои волосы и борода уже не золотились как некогда, когда мы с ней венчались в Москве, и в прядях сквозили серебряные нити, но особенно в бороде. Предвечные не знают старости, оставаясь в лучшем возрасте, значит вот такой я, от сорока до пятидесяти – лучший из возможных, это странно, но не мне выбирать. Возможно, проведи я эти восемьсот с лишком лет около неё, я и вовсе не изменился, и остался тем золотоволосым весёлым юнцом, каким был с нею…
        – Как ты можешь любить меня, такого неказистого? – спросил я.
       Она засмеялась:
        – В тебе нет ничего неказистого. И красота вообще для каждого своя. А ты… ты очень красив, в тебе – сила, она делает тебя неотразимым. И потом, самый главный мой дар, Нисюрлиль, как раз в этом – дарить любовь. Иначе, на что я была бы нужна?
        Замирая от счастливого наслаждения, я зажмурился, вдыхая аромат её кожи и волос, скользнул губами по шее. Бесценное сокровище. Моё сокровище… Они отстроят город, но… можно ли позволить нам, всем предвечным, жить там? Что помешает прочим мужчинам убить меня и отобрать её? Самому убить их раньше? Оставить только женщин…
        «Так и сделай, Ван! Так и поступи, командор! Что стоит тебе прикончить всех? Останови им сердца и дело с концом, никто и никогда не отнимет Аяю. А Землю заселят ваши потомки», – вздрогнув, я открыл глаза, узнавая Его голос.
        – Ты что? – удивилась Аяя, разворачиваясь ко мне.
       Диавола не было рядом с нами.
        – Ничего… послышалось…. – выдохнул я. – Может, никуда не пойдём? Останемся дома и вернёмся в постель.
       Она засмеялась, обнимая меня.
        – Не дольше часа ты сможешь никуда не выйти. На электростанцию нельзя не пойти, ведь так? А там не мгновенные дела, да и после начнут бегать, в дверь стучать: «Командо-ор!», – она смешно изобразила воображаемого зовущего.
         – Ну… час – это тоже много… – прошептал я, не в силах отпустить её из объятий.
       Я сполз губами по её шее, стягивая комбинезон с плеч, её кожа пахнет розовым шиповником, сотни лет во всех концах мира, уловив этот аромат в воздухе, я сходил с ума не в силах не думать о ней...
       А после мы пошли завтракать, опаздывая, потому что было заведено расписание – завтрак до девяти, ведь у каждого была работа. Но едва мы вышли из столовой, ко мне подошла Вералга. Не здороваясь с Аяей, едва пренебрежительно кивнув ей, она сказала:
       – Удели несколько минут, командор.
       – Пожалуйста, я иду на электростанцию, идём вместе.
       – Там дождь собирается, пешком пойдём? – усмехнулась Вералга.
        Мы вышли на крыльцо, действительно, моросил мелкий дождик из низко нависшего неба, Аяя не стала меня целовать на прощание, как делает всегда, стесняясь Вералги, накинула капюшон своей куртки, лишь обернулась на нас, и, махнув рукой, взмыла в небо, тут же затерявшись в дождливой мгле.
         – Ишь порхает, – прошипела Вералга. – Неужели ты… а, ладно… Полетели?
        Я кивнул, и мы мгновенно переместились на электростанцию, Вералга была рядом. Я поднял руку, открывая замки.
        – Запираешь? – усмехнулась Вералга.
        – Для безопасности, – сказал я. – Мало ли, лось какой забредёт, ремонтируй после.
        – Лось? Ну конечно…
       Ветер бросил в нас горсть дождинок, Вералга поежилась, поднимая воротник теплой куртки.
        – Заходи-заходи, – сказал я, распахивая дверь и пропуская её вперёд.
       Мы вошли внутрь, здесь тепло, печь Арий сложил по моему настоянию, низкие температуры могли нарушить работу сконструированных мной реакторов, поэтому мы отапливали и это помещение. Странно, что мы выбрали для жизни Байкал с его суровым климатом, могли поселиться в любом месте, где круглый год лето и солнце и можно жить, прикрывшись листьями пальм, но ни у кого не возникло сомнений, что возрождаться Земля должна отсюда. Потому ли, что пятеро из тринадцати предвечных были байкальцами, а трое из оставшихся долго жили здесь или потому, что это и правда лучшее место на свете, но мы единодушно решили некогда обосноваться именно здесь. Вот и боремся теперь с подступающей зимой…
        – Так что ты хотела, Вералга? О чём поговорить?
        – Я не мешаю тебе? – спросила Вералга, сама вежливость сей день, с чего бы?
        – Нет, не мешаешь, только оставайся там, где стоишь.
        – У тебя же нет радиации здесь, ты говорил.
        – Радиации нет, но моё излучение никому кроме меня не полезно, так что, постой там, я закончу и выйду, идёт?
        – Идёт, тут печка, чего ж не посидеть? – усмехнулась Вералга такая милая и дружелюбная сей день, какой не бывала и в прежние времена, когда ещё не хотела быть моей женой...
       Я не знаю, долго ли показалось Вералге ждать, времени необходимое для восстановления воды и гелия, а я использовал теперь два источника, вода после в резервуарах оставалась и мы использовали её как топливо для катеров и автомобилей, необходимо было не меньше двух часов. Сегодня ради Вералги я не стал доделывать, решив вернуться сюда назавтра, и вышел менее чем через час.
        – Я слышала, ты разобрал катера, почему? Чтобы никто не мог с Земли на корабль сбежать? – спросила Вералга, когда я вышел.
        – Но ты-то можешь? – улыбнулся я.
        – И Басыр может, остальные – нет.
        – Ну и нечего пока остальным делать на корабле, – сказал я. – Там остались ракеты на складах и много ещё чего. В сложившихся обстоятельствах не надо, чтобы у людей был соблазн использовать их.
        – Да уж… соблазна людям хватает и так, – улыбнулась Вералга сладчайшей из своих улыбок.

       Я пришла в швейную мастерскую, всё время хотелось назвать её светёлкой, хотя и не слишком похожа, ни тебе окон на четыре стороны, чтобы свет и воздух со всех сторон, и всё же сходство было. Когда я вошла, две швеи, одна стояла над столом, размечая выкройку, вторая смётывала две детали, кажется рукав, обернулись ко мне и поздоровались, но не так приветливо, как обычно. К тому же от меня не ускользнуло, что после этого они переглянулись, и, едва я стянула капюшон с головы и уже собралась снять куртку, как одна из женщин, её звали Дженнис, проговорила, не отрывая будто бы взгляда от своего шитья:
        – А правду говорят, что наши мужчины обещались вашим срыть гору, и добыть оттуда золото в обмен на тебя?
        Я остановилась с раздеванием, с дурной женской ревностью я сталкиваюсь не впервые, но всякий раз она неожиданно ударяет в лоб, будто булыжник, брошенный невидимой рукой. Ну вот, кто им зубы точит? И чего ради? И так между нами и смертными не слишком ладно ныне…
        – Нет, неправда, – сказала я, снова натягивая капюшон, сегодня мне здесь точно не место. – И если что, наши мужчины могут любую гору срыть движением пальца, в помощи ваших не нуждаясь. Это так, на всякий случай. А вы в другой раз вначале думайте, а уж опосля в сердца-то желчь впускайте, неровен час, разъест до дыр, любить нечем станет.
      Они раскрыли рты, не сразу разобрав мои речи, не привыкшие ни к словам, ни к выражениям, давно устаревшим и забытым, и пока они соображали, я вышла вон. Что ж, слетаю в наш город предвечных, погляжу, как подвигается. Право слово, похоже, пора бы нам с людьми разъединяться. Пока всё хорошо, так и всем хорошо было, а нынче всё глубже и шире разделяющая межа, плохо, что они изначально знают, что мы отличаемся от них, это никогда не шло на пользу…
        Опять же, Огник там, увижу его. От мысли о нём сладко сжалось сердце и тепло разлилось по животу, заполняя грудь. Вот легче не видеть его в вине своей, которую никак не искупить, а без него совсем будто и солнце не выходило…
        На воле всё так же моросил дождик, я поднялась повыше, надеясь преодолеть границу облаков, чтобы меньше мокнуть, но мглистые тучи были плотны и безграничны, пока хватало воздуха, я края им не нашла. Однако ближе к скалам облака сами стали рассеиваться, значит скоро и на побережье сдвинется ясная погода. Вот и замелькали знакомые уже верхушки, я обычно подлетала с этой стороны, вот сосна над обвалившимся склоном, с большой мертвой ветвью, протянутой, как указующая десница, скала вначале поднимается полого на значительную высоту, после идёт почти ровно, превращаясь в обширную площадку, словно нарочно устроенную здесь природой для того, чтобы мы тут основали свой город.
        Работа спорилась, все трудились с радостью, даже Эрик, никогда не утруждавший себя каким-либо трудом на моей памяти, сейчас не гнушался рубкой сучьев, которую ему поручали, ворча, что заработал мозоли, я даже сшила ему рукавицы, чтобы не страдал. Здесь сегодня все как обычно, я не была на этой стройке больше недели, почти все дома уже были готовы и солнце, здесь светившее во всю силу, уже поигрывало на окнах некоторых из домов, где их уже остеклили.
        – О, Аяя! – Агори приветливо махнул рукой, первым увидев меня.
        Возле их с Басыр дома улица образовывала расширение, получалось подобие площади, сюда я и приземлилась. На их доме уже красовалась крыша. Зато в окнах у Викола были стекла. Мой же пока мог похвастаться только расчищенным фундаментом.
        – Привет! – Агори улыбался. – Чего пожаловала? Твой дом я ещё даже не начинал.
        – Да пожаловала… – я тоже улыбнулась, у него был такой радостный вид. – Так просто. Арий где? Что-то не видно…
        – Он у Викола печь кладёт. Это знаешь ли, работка не для предвечного, кропотливая, долгая, Эрбин сто раз расплевался. Уже переругались.
        – Ничего, они как ругаются, так и мирятся на раз-два, – засмеялась я.
        – Это точно. Эрбин со злости даже в лес вон ушёл с топором, дров может, нарубит, – захохотал Агори. – А то печь-то истопить надо как готова будет.
        – Так ещё пока готова-то будет, сам говоришь кропотливая работа. Арик, конечно, работает быстро, но время надо, нашими штучками не справишься, – я направилась к дому Викола.
        – Иди-иди, там он, – покивал Агори, всё так же улыбаясь.
       Я поднялась в бескрышный дом Викола, посередине за своей грязной с глиной и каменными кирпичами работой стоял Огнь, обмазывая уже готовое опечье.
        – Ты что-то маленькую печку Виколу сделал, он дядька большой на лежанке-от и не поместится, – сказала я.
       Арик повернулся на мой голос так быстро, что опрокинул кадку с водой и облил себе ботинки и нижнюю часть штанов. Я засмеялась, Арик тоже, смущённо вытирая руки тряпкой.
        – Ты… Яя… что это? – наконец сказал он, глядя себе под ноги. – Д-давно не была…
        Волосы спереди выбились из-под шнурка и мешали ему, он попытался убрать от лица локтем, но они только наэлектризовались от шерстяной вязанки, в которую он был одет.
        – Давай помогу, – сказала я.
       Я подошла помочь ему. Его милые шёлковые волосы, потянулись за моими пальцами, я засмеялась, приглаживая их, уводя к затылку под шнурок. Арик смотрел мне в лицо, я почувствовала напряжение, которое росло в нём, как раздуваемая ветром искра. Не надо, не надо, Огник, это заведёт нас так далеко, что будет не выбраться, я и так уже напутала, натворила, и судьба посмеялась надо мной. Едва я выбрала путь, едва обрела определенные намерения, как всё развернулось так, что я стала не властна над собой... Ох, Огник, нельзя мне тебя втягивать в мою запутанную судьбу. В мою теперешнюю жизнь, двойную, тройную, неверную, где своей стала полуправда, полуложь… как я могла знать, что все так развернётся. Если бы я могла подумать, как посмеётся надо мной судьба…
        И вот сейчас Огнь смотрел мне в лицо, загораясь светлой надеждой. Не надо Огнь… Я подумала, что смех, пусть неуместный и глупый, но лучше всего погасит его порыв.
        – Так что такая маленькая печка-то Виколу? – смеясь, спросила я. 
        – Так-ить… – хотел было ответить Огнь, но не тут же обхватил мою голову, локтем притянув к себе, не касаясь кистями, измазанными в глине, и прижал губы к моим…
       Я отпрянула, потому что ещё миг, даже доля мига – и я обхватила бы его за шею, за плечи, прижимаясь, отдаваясь всем телом, как давно отдалась ему всей душой, но нельзя, нельзя этого, как любиться здесь среди мокрой глины и кирпичей на грязном ещё не застеленном толком полу под открытым небом. Нельзя, да и не хочу я переступить то, в чем каждый день клянусь Нисюрлилю, нельзя… нельзя предать его… Нет, нельзя… И уже не оттого, что он командор и от этого зависит наша судьба и даже судьба Земли, но и оттого, что нельзя разбить сердце, открытое тебе. У Арика есть Эр, у Нисюрлиля нет никого, кроме меня…
       Но оттого, что я вынуждена теперь сделать, отодвигая Арика, взрывается моё сердце и чернеет душа. Прости меня, мой милый… мы разделены, Огнь, и не в нашей власти ныне наше соединение.
        – Прости… прости меня, – выдохнула я, когда он отпустил меня, бледнея.
       Смирившись, он опустил руки и снова взялся тереть их тяпкой, словно вспомнил, в это самый момент к нам заглянул Дамэ с двумя вёдрами воды в руках.
        – О, Яй, ты прилетела, хорошо… привет. А Эрбин где? С утра вроде здесь был? – спросил он и как ни в чём, ни бывало и поставил вёдра на пол, даже не глядя на нас.
       Арик немного смутился, растерявшись от неожиданности.
        – А?.. А… да мы… мы это… поругались с ним с утра ещё… не хочет он,  вишь ли, камни для печи таскать, – проговорил Арик, выравнивая голос. – Агори нарезал кирпичей, а наш царевич таскать артачится… будто другие дела есть.
        Последние слова он пробурчал себе под нос.
        – Как бы не заблудился там, в лесу-то, – сказал Дамэ, выходя.
        – Не заблудится, не тайга, поди, – сказал Арик.
       Дамэ вышел вон.
        – Ты… чего прилетела? – спросил Арик, больше не глядя на меня.
        Я пожала плечами, потом рассказала, почему оказалась сегодня без дела о сердитых женщинах в «светлице», Ар слушал невнимательно, не глядя на меня.
       – Зубы им кто-то точит против тебя, сами не придумали бы такое, – сказал он, наконец. – Сольешь, может?
        Я взяла ковш, тоже довольно грязный как и всё здесь, в глине и цементном растворе, Арик готовил его по своей методе, которую использует уже много тысяч лет, дом и печь в нашем горном доме некогда стояли столько тысяч лет, сколько мы жили там, без ремонта и заплат… Неужели когда-то были те времена, мирные, славные? И даже те, что были после, те двести с лишним лет, когда всё было плохо, когда не было ни дня спокойного счастливого прежнего существования, что предшествовали этому, даже те времена, от которых я сбежала на край света и заперлась, чтобы не возненавидеть его, я вспоминала теперь как гармоничные и райские. Просто в раю изменился климат… Теперь же не было ни рая, ни покоя, ни согласия с собой. Тогда было. Даже в те двести лет было. Я сбежала от того, что начала чувствовать, но мои ли то были чувства? Или навеянные Нечистым? Как то, что говорил и делал Ар тогда…
      Он мыл руки над жестяной шайкой с одной оторванной ручкой вторая была погнута, откуда и взялась она? 
       – Да здесь нашёл, – заговорил Ар, пока озабоченно и старательно мыл руки. – Тут добра-то полно, мы же бежали, побросали все, вот и попадается на каждом шагу. Работы непочатый край, конечно. Я и позабыл, сколько мы тогда всего делали, водопровод и остальное… к счастью, целы трубы и траншеи, хорошо, что глиняные положили тогда, не то переделывать, это… проще новые сделать.
      Я подала ему рушник, тоже не чистый, но всё же лучше, чем его давешняя тряпка.
         – В твоём доме надо иначе планировку-то сделать, ты говорила Агори? – он посмотрел на меня вскользь. – И увеличить, придётся и фундамент заново делать, как я понимаю. Теперь не на одну тебя хоромина... А там и ещё дети будут.
        – Бог даст – будут, – сказала я, сама не зная почему, чувствуя тревогу и всё большую, будто приближалась огромная волна, я ещё не вижу её и не слышу, но уже чувствую...
        – Чего тут не знать, загадка тоже мне, – пожал плечами Арик, оглядывая свою печь. – У беременных всегда тревожность в душе, настрой особый. Вот и тревога… Ну-кась, давай-ка растопим теперь, пусть схватится. Вона дрова, ты давай по одному и я охапочку…
       Мы взялись с ним за растопку, и я была благодарна, что он не говорит вслед за остальными, что я теперь надежда Земли и всего человечества, колыбель будущего человечества, будто я избрана нарочно терпеть стыд от этого. Ему не надо потихоньку растапливать огонь, никаких лучин, никаких хитростей, какие всем приходится применять для розжига печей, он просто подлил тонкой струёй огня из ладони и сухие поленца потихоньку занялись, распространяя чудесный аромат. Березовые дрова…
        Дрова разгорались с треском, печь загудела недовольно, пробуждаясь. Арик улыбнулся.
       – Оживает…
       Я села на лавку, на деле колченогая грубо сколоченная подставка под вёдра и инструменты, он обернулся, подошёл ко мне и сел тоже, не близко, смахнув со скамьи грязь.
        – Сейчас глина светлеть начнёт, посмотрим, если трещинами не пойдёт, стало быть, всё хорошо.
        – А ты обжёг бы её снаружи? – сказала я. – Вот так же, руками.
         Он посмотрел на меня.
        – Ты думаешь…
        – А почему нет? Возьмётся как изразцами, – я пожала плечами. – Или нет?
        – Это я не подумал…. – задумчиво проговорил он. – Здесь уж не сделаешь так-от, там стенки сырые, надо теперь чтобы равномерно сохло… а вот… дальше попробовать надоть… Чего раньше-то не сказала?
      Я пожала плечами и вдруг сказала совсем не то, что надо, но то, что давно хотела ему сказать.
        – Ар, я знаешь… я… я тут… думала убить себя… ещё на корабле, ещё когда не знала, что… даже не не знала, а, наверное, и не была беременная… и думала, вот обустроимся на Земле и… а тут… – выдохнула я, запинаясь и спеша, мне хотелось выплеснуть это, поделиться, хотелось, чтобы он не думал, чтобы не считал, что я променяла его на командора. Ни на кого и никогда не променяла бы, и не по моей воле все повернулось и покатилось совсем не в ту сторону. А если по моей, то мне от того так худо, что и не описать…
        – Что городишь-то? – нахмурился он, ещё не обернувшись ко мне, не принимая всерьёз.
        Но меня как порвало, только ему я могла сказать всё, что в моей душе, только ему одному.
        – Я… это Эрика дети у меня.
        Он только обернулся ко мне, разворачиваясь на качнувшейся лавке.
        – Я когда решилась… я… думала, что теперь, и… вот… Вот я и… Думала, вот вернёмся на землю, людей переместят, и я умру, придумала бы как, не хитрое дело… Разве ж думала, что Бог так распорядит?  Что… я не могу покончить с собой. 
        – Яй, ты дура, что ли? – наконец произнёс Арик сухим сердитым голосом.
        – Так нельзя, как я поступаю, как живу, так неправильно, всё… я во всём неправа... ты понимаешь?.. И вот решила, сразу стало легко, сразу будто и нет ничего неправильного, ничего, что заставляет меня чувствовать каждый день какая я дрянь, что… Вот и решила, так правильно будет…
        – Дура! вот же дура! Да замолчи ты! – воскликнул Арик, бледнея, встряхнул меня за плечи. И приглушил голос. – Никогда вслух не говори, и про себя не призывай Её, Она всё слышит и непременно явится, но как Она поступит… никто не угадает. Ты не зови Её никогда!
        – Я думала, раздор тогда прекратиться, мир наступит…
       Арик отпустил меня, покачал головой, опустив голову. И пробормотал:
        – Ну да, болото расцветёт кувшинками… Что ты… в самом деле. На что и кому мир этот нужен?! Если ты будешь так думать, учти, я тут же за тобой двинусь, а там нас двоих с тобой много замечательного ждёт за Завесой. И не забывай, что Эрика утянем за собой.
        – Нет, ты должен жить!
        – Я уж пожил, – сказал он. – Али забыла сколь мне лет?
        Я засмеялась, хотя слёзы сами наполнили горло.
         – Дак-ить и я не помню. Давно со счёта сбилась…
       Он улыбнулся и придвинулся ко мне, обнял обеими руками, как ребёнка, притягивая к себе.
        – Вот дурёха… Этот командор наш знает, что… Эрик отец?
       Я затрясла головой.
        – Лучше бы знал… разлюбил бы тогда и всё…
        – Ну да, дождёсся… И ладно, и пусть не знает. Успеешь ещё и ему родить, подумаешь… А Эр… поганец, и как успевает всё? Нет, надо рожу ему начистить, паршивцу… – Арик покачался со мной, будто баюкая. – А мысли эти выбрось, поняла? Напутала, всё так… Никто не тронет твоего командора, обещаю, раз уж ты до этакого дошла из-за вражды нашей… Ради тебя… ну то есть, ради спокойствия твоего сердца, я хоть чаи с булками с ним пить стану всяк день, и с левашами. Напечёшь нам с печёнкой? – он засмеялся, потрепав меня по затылку, улыбаясь. – И самовар поставишь, я сделаю самовар-от, дай время, всё сделаю…  Всё-всё, будет… не плачь, Яй, не бедуй…
        Удивительно, чем дальше, тем чаще мы все начинали говорить так, как говорили некогда на этих берегах, все признаки речи последних десятилетий стирались с наших языков. Как исчезла силиконовая зараза, так и мысли и слова наши становились всё чище и первозданнее…
Глава 21…
        – Ты, командор, все здесь знаешь? Где это пропадают наши летуны и летуньи? Не задумали чего-нибудь тайного от тебя? – Вералга фальшиво улыбнулась, и я заметил на губах у неё помаду или что-то подобное, что придавало им алый отсвет, но этот кровяной цвет немного «выскакивал» из её лица с розовым румянцем, она такая красивая, на что ей этот китайский алый на губах? Впрочем, странно, что я вообще это заметил, кажется, просто не хочу слушать, что она говорит, вот и рассматриваю какие-то мелочи, каких никогда прежде не замечал. Она улыбается, но глаза посверкивают поздним снегом, чего она хочет от меня сей день?
        – О чём это ты молвишь, Вералга, я в толк не возьму? – сказал я. – Многого мы можем не ведать и ты, и я… что из того? Вот и о пирамиде египетской и Арии я не знал. А люди сотни лет и вовсе не подозревали, что она такое, а она стоит, как стояла, как Агори с Арием поставили. А, что скажешь?.. Идём отсюда, дождь, вроде закончился, можно пройтись.
      Вералга покачала головой, усмехаясь весьма загадочно, она с видимым удовольствием тянула интригу.
         Мы вышли из помещения электростанции, не забыть завтра-послезавтра снова зайти восстановить всё топливо полностью, иначе отключится электричество. Трава по сторонам дорожки была мокрой, да и камни скользили под толстыми подошвами наших ботинок. К весне надо будет другие смастерить полегче и потоньше, в зиму эти наши хороши, но не летом… опять я думаю о чём-то постороннем, лишь не слышать Вералгу. Я так делал годами, пока мы жили с ней вместе, так мне легче было переносить её постоянную близость и не ненавидеть каждый миг. Вот потому я и не знал и не знаю толком, что она за человек, я всегда жил будто за стеной…       
         – Хочешь сказать, что от нашего знания или незнания ничего не меняется? – проговорила Вералга. – Может быть… но от знания того, что за спиной командора кто-то строит коварные планы его убийства, наверное, меняется… нет?
       Мы шагали не спеша, дошли до корпусов, из одной из дверей выглянула Арит, намереваясь двинуться к нам, что, Вералга при ней хочет продолжать разговор?
       Вералга посмотрела на меня, останавливаясь, то ли поджидая Арит, то ли подчёркивая этим важность своих слов.
        – Что ты хочешь сказать? – поморщился я.
        – Что кое у кого тайны от тебя, – Вералга сделала «глаза».
        – У кого?
        – У твоей сладкой обожаемой тобой жены. Вот куда она полетела, по-твоему?
        – Собиралась к швеям.
        – Уверен, что не солгала?
       Меня начало злить то, что вместо дельного разговора Вералга снова оседлала всё того же загнанного конька ненависти к Аяе. И что, Вералга прождала больше часа, чтобы снова лаяться впустую?
        – Какая глупость, Вералга, конечно, уверен! – сказал я, остановившись тоже.
        – Спорим, что нет её там? – Вералга обрадовано сверкнула глазами. – И если я права, ты обещаешь выслушать и без сердца?
        Я пожал плечами в полной, даже полнейшей уверенности, что сейчас мы придём в швейную горницу, и на этом все закончится. Мы вошли в главный корпус, Арит последовала за нами, стали подружками с Вералгой, не разлить водой, при этой мысли мне захотелось сплюнуть. Но ничего, сейчас дойдём, и на этом всё кончится. Мы открыли дверь, более мирной картины представить невозможно: две женщины сидели рядом и выкладывали стежки на каких-то больших отрезах ткани. И никаких признаков Аяи. Ни следа. Это было как пощёчина, унизительная втройне, потому что при этом была Арит, и эти две швеи, которые знают меня как могущественного командора, да Бога, чего там…
       Я обернулся, а Вералга, словно вворачивая зазубренный нож в мою грудь, притом с усмешкой, спросила швей.
        – Когда ушла Аяя?
       Швеи переглянулись с недоумением, и ответили едва ли не в голос:
        – Сегодня госпожа Ван не приходила.
        Вералга перевела взгляд на меня и, самодовольно или удовлетворённо выпятив грудь, закрыла дверь, и мы стали спускаться вниз, чтобы выйти на волю. И едва мы ступили на дорожку, обходящую здание столовой вокруг с проложенными к спальным корпусам тропинками, как Вералга проговорила:
       – Я же говорила тебе. Всё слушать не хочешь, всё думаешь, я враг твой, Василько, от ревности бабьей злюсь. Всё так, ревную, но я тебе не враг, ревность от любви, разве ты не ведаешь? – она постаралась заглянуть мне в глаза.
        – Не надо, Вера, – поморщился я.
       Снова говорить о любви, в которую я не верю и не чувствую от неё, я был не в силах, особенно в эти мгновения, когда я так обескуражен, едва ли не ошеломлён, но точно унижен и унижен публично, при Арит, при швеях, при ней самой, при Вералге.
       Она покачала головой, вздыхая сокрушенно.
       – Наверное, не надо… Конечно, ты никогда не любил меня, что тебе мои чувства… но, Ван, если бы мы жил теперь в нормальном прежнем мире, среди людей, которые не разглядывали нас под лупой, я не стала бы и говорить. Но теперь, Ван… когда над нами висит угроза, когда мы ходим, оглядываясь, и спим вполглаза, потому что мы оказались в окружении врагов, а не друзей, как ты думал, врагов, которые нападут, когда мы не будем готовы и успокаивать себя тем, что мы отвлекли их на время не стоит. А в нашем стане предатели, и можно ли в такое время делать вид, что их нет? Умалчивать и позволять им прятаться за наши спины? А если они выдадут нас смертным?
        – Прекрати! – рассердился я.
       Ну что она собирает, ведь умная, даже мудрая женщина?! Ну не застали мы Аяю, где предполагали, что это доказывает какое-то мифическое предательство?
        – Нарочно что-нибудь выдумают, чтобы люди убили нас…
        – Кто выдаст нас смертным?! Аяя?!
        Вералга засмеялась.
        – Конечно. Она единственная теперь полноценная женщина, ведь так? – Вералга просверлила меня стальными глазами. – Так…
       Вералга покивала как-то будто бы даже печально, хотя мне почему-то казалось, что и это какая-то маска, какая-то игра, которую она затеяла ещё не ясно с какой целью.
       – Ты думал, я не узнаю?.. И Аяя знает, что она такое теперь. Понимает, что она самое ценное, что есть на всей планете, последняя надежда человечества. Единственная надежда. Что там говорил этот докторишка? Что предвечные женщины, возможно, когда-нибудь тоже смогут вернуть способность к рождению детей? – она усмехнулась, кивая снова. – Да-да, возможно... Но люди не могут ждать как мы десятки и сотни лет, совсем немного времени и никого из них не останется. Так ведь?
       Она опять посмотрела на меня, словно ожидая чего-то, какого ответа она ждет? Что я подтвержу её слова? И что тогда? Я не мог понять, чего она хочет? Стать нашей союзницей, тогда зачем обвинять Аяю ещё не могу понять в чём. В чём?
       – Аяя знает, что она теперь. Всегда осознавала свою значимость, едва явилась как предвечная. Потому что двое сильнейших предвечных готовы Землю повернуть за неё. И ты думаешь, она за тыщи лет выбрала кого-то одного? Не-ет! Она между ними как ось, их раскручивает все сильнее. И не только меж ними. Туда же, в это вращение вовлечен Орсег, и Дамэ, и даже Викол, хотя, думается, никогда не сознается в этом. И ты просто ещё одна планета, вращающаяся вокруг этого солнца. Сейчас ты был необходим, она оставалась с тобой. Но едва они окончат этот их город в скалах, что, по-твоему, будет? Для чего они отстраивают город в тайне? Именно теперь, когда между людьми и предвечными растёт напряжение, гудящее как электрическая дуга. Куда она пробьёт? Куда они её направят? Позволят ударить в себя? – Вералга засмеялась. – Нет, Ван, они живут так давно, что научились уходить от ударов. А вот тебе не уйти. Ты – командор, ты тот, кто для людей – все мы, громоотвод, как самая высокая башня. И они, байкальцы, не воспользуются этим, чтобы избавиться от тебя?   
        – Избавиться от меня? Что ты несёшь? – я не мог спокойно слушать её.
        – Что я несу? А ты подумай, Ван, разложи по полочкам в своей многоумной голове, и ответь, на что им ты? Ты их соперник, выйти на прямой бой можно, но зачем рисковать, тем паче раны одного бьют и по второму. А если… если не ты отец её ребёнка… Ты о том не думал? Если отец другой? – продолжила Вералга.
        – Не надо снова напоминать о том, что когда-то её мужем был Эрбин и он не оставил идеи вернуть её себе. Это ещё с Нормандии так-от, и что? Зачем ты раз за разом мне напоминаешь? Зачем эта бабья болтовня? Я это знаю, и это ничего не меняет.
        – Ничего? – радостно засмеялась Вералга. – Но я вовсе не об Эрике. Все вместе взятые и собранные его желания и устремления – ничего не стоят рядом с тем, что значит Арий для твоей жены. Арий – тот, кто посвятил её, с Арием они жили и не сотни, а тысячи лет. Тысячи лет. Он сжёг себя дотла, вырываясь из лап своей госпожи Вечной, чтобы добраться к Аяе. Он как пёс шёл и шёл за ней по всей Земле, когда терял её. Всё, что он делал, всё, чем живёт, дышит, всё, что он делает, ради неё и для того, чтобы быть с ней. И если ты так слеп и наивен, что думаешь, что всё это в прошлом, ты так же ошибаешься, как и с тем, где твоя жена теперь. Думаешь, что, когда они достроят тот самый город в скалистом лесу, они позволят тебе жить там с Аяей? Ты всерьёз в это веришь? Что ты будешь им нужен там?! – она покачала головой. – Тебя не ждут там, командор. Впрочем, как и меня.
       Я покачал головой. Мне было больно сейчас оттого, что я невольно разочарован, расстроен и растерян, что не застал Аяю там, где рассчитывал. Это было впервые, когда я обнаружил её ложь. Но если она солгала в этом, в такой мелочи, в такой ничтожной мелочи, то в чём она лжёт ещё?.. Я задрожал, думая об этом, о том, что Вералга может быть права.
        – Это ложь. Всё ложь… – я не смог сдержать гримасу боли, что выворачивала меня. – И для чего я слушаю тебя?..
      Я невольно пошёл быстро, я не мог сейчас видеть Вералгу и слушать её, первое, что я хотел сделать, это броситься туда, в город предвечных, и если Аяя там, спросить её, её саму, почему она лжёт? Зачем? В том, чтобы полететь туда, нет ничего особенного, но если она сделала это тайно, то… то, что ещё она сделала так же тайно?! Что ещё?.. Ох, как больно… и трудно дышать…
        – Для чего мы говорим об этом?! – проговорил я, не в силах смотреть на Вералгу, едва поспевающую вслед за мной.
       Мы дошли до берега, несколько лодок вышли в Море, рыбачить. Когда-то Аяя выходила с ними на лодках, помогая загонять рыбу в сети, она опускала руку в воду, если не ныряла с лодки, и рыба сама шла в сети. А теперь люди делали это без неё…
        – Город они строят для всех нас, Вералга. Для всех предвечных. А в тайне, потому что нельзя, чтобы люди знали… поймут, что мы отходные пути готовим, тут и конец нам. 
       Вералга покачала головой, улыбаясь так, словно я наивный младенец.
        – Ты думаешь, люди не знают? – сказала она, качая головой. – Если узнала я, знают и они. И… если делают вид, что не знают, то… не в сговоре ли они с Арием? Чтобы ударить с двух сторон, чтобы наверняка. Я знаю моего внука, не забывай, я вырастила их с Эриком. Ар никогда не уступит её тебе. Никогда. И ничто его не остановит. Ничто, Ван. Чтобы отвоевать у тебя Аяю, Арий пойдёт на всё. Уж было… Ты даже вообразить не можешь, на что он способен ради этого. Он стал сыном Сатаны, чтобы добраться до неё. Ты думаешь, что ты можешь остановить его?
       Мировасор и Викол, стоявшие на берегу поодаль махнули нам.
        – Вот только эти два олуха, как всегда не знают, что твориться… – сказала Вералга, увидев их. – А остальные, все, кто в заговоре, где они?
       Она усмехнулась.
        – Или ты или они, Ван. Ты должен опередить их.
        – Хватит! – воскликнул я.
       Я сам полечу туда и сам спрошу Аяю, зачем она обманула меня, почему не сказала, что летит в город предвечных, зачем это скрывать?
       Я рванулся туда, дело нескольких секунд сделать это. Я не знал, где именно здесь Аяя, но первое, что я сделал, это послал волну, разделяющую двух братьев, потому что Эрбин нужен нам, всем нам, я убью Ария, умрет и Эрбин, этого я не хотел допустить. Я обезумел сейчас, но не до конца. Пока ещё я способен и слышать, и ясно видеть.
        Я оказался посреди площади, то есть того, что казалось мне площадью здесь у них, в стороне я увидел Агори и Дамэ.
        – Где, Аяя? – спросил я.
        Агори махнул рукой в сторону немного выше по улице.
        – Там они.
      «Они»… меня резануло это слово. Я поспешил вверх по улице, я знаю, что Аяин дом на самом конце, на самом высоком месте города. Я торопился вдоль улицы, мимо домов в разной степени готовности, я плохо знал их расположение и принадлежность, потому что всегда в мою прежние одинокие визиты сюда, я бывал только там, где была Аяя, в их научном корпусе, и ни разу у неё в доме. Я знал, что сойду с ума, если буду так близко и не смогу коснуться её, потому никогда не подглядывал… почему я не подглядывал? Теперь для меня не было бы неожиданностью то, что рассказала Вералга. Арий… я всегда чувствовал что-то от него, скрытую силу, но никак не думал, что болтовня и слухи о них с Аей… Вералга и Арит догоняли меня, для чего? Вералга… но ясно, она хочет снова избавиться от Аяи, но теперь уже моими руками, а не собственными…

        – Яй… не бедуй.
        – Да что ты говоришь-то? Ох…
        Услышал я, проходя мимо раскрытых окон. Я нёс проклятый хворост, плохо увязал его, он кололся и всё норовил выскользнуть у меня из подмышки. Ишь ты, Аяя прилетела, хорошо, Ар цепляться перестанет, как не видит её несколько дней, сам не свой становится…
        Но вдруг я услышал что-то, чего, по-моему, внутри дома, где были Аяя и Ар быть не должно. Если бы это была тишина или вздохи, поцелуи, я бы разозлился, но не удивился, но там вдруг оказался голос Вана…
       Поворачивая за угол, я увидел мелькнувший конец косы Вералги, уже поднявшейся на крыльцо. Что же, Ван проговорился Вералге? Значит, не ржавеют долгие связи. А разыгрываете перед всеми неприязнь, Аяя верит...
       Но всё оказалось не так просто, из дома вдруг послышался грохот, будто что-то опрокинулось, разлилось, весь этот шум слился с Аяиным вскриком. Я бросил проклятую вязанку и кинулся внутрь…
       …Да, Ван и остальные с ним, Арит и Вералга за ней, вошли неожиданно и, как мне показалось, бесшумно.
       – Аяя… – выдохнул Ван, белый и страшный, будто он вестник Смерти. – Ты… как ты можешь?.. ты… Ах ты! Лгунья… лгунья… как…
       Вообразите, именно в это мгновение, именно теперь, когда я отказался от всех своих дум и планов относительно его, он вдруг явился вот с такими словами, да ещё с Вералгой и Арит за спиной. Мы поднялись славки, я невольно загородил собой Аяю.
        – Ван…
        – Что я говорила тебе, командор! Она летает сюда, чтобы быть с ним! Она всегда стремилась быть с ним! Всегда лгала тебе! Спроси её! Спроси, что для неё Арий! – возопила Вералга, похожая на демоницу в это мгновение. – И пусть она ответит! Пусть попробует солгать!
       Волной огромной силы Ван отшвырнул скамью, и всё, что было здесь, отлетела и шайка с водой, заливая пол и ковш и инструменты, разлетаясь по недостроенной горнице. Я ещё надеялся образумить его, ведь я все решил, я решил остановиться, ничего не начиная...
        – Ван, не слушай этих слов… Ты…
        – Ты… – он пронзил меня горящим взглядом, мне показалось, он хотел прожечь меня своими глазами. И мне показалось, ему не удалось то, чего он хотел… что-то мелькнуло в его лице, удивление или злость, или то и другое, я не понял, потому что в дом ворвался Эрик.
        – Ван! Не смей!– он бросился на него.
       Ван развернулся к Эрику, но тот уже подлетел к нему, мне показалось, что-то мелькнуло у него в руке, или я только так думал, но Эрик взревел:
       – Я же говорил тебе! Я предупреждал тебя: не смей направлять Силу в моего брата!
       – Эрик! Эр, не надо! – вскрикнула, даже взвизгнула Аяя.
       Но поздно, они пропали вместе с Ваном…
       В это же мгновение Арит каким-то образом оказалась позади Аяи, а Вералга со страшной ухмылкой шагнула к ним.
        – Ну доигралась… доигралась, Богиня Любви, расплата…
       И они исчезли тоже, все три женщины, остался только вскрик Аяи, будто её ранили…
       Я остался посреди полной лесной тишины в доме с недостроенной печью, в которой догорали поленья, потому что новых мы не доложили, а на полу блестели мелкие капли крови… чьей?!
      Куда… куда бежать? На берег надо лететь… за ними…
      Но на берегу ли они?
      Конечно, на берегу, куда ещё им?..

       …Мы увидели, как Арий вылетел из дома Викола прямо через крышу, то есть через верх, потому что крыши ещё не было. Они никогда так не делали, не влетали через крышу, всегда входили через дверь, и он и Аяя.
       – Д-дамэ… погляди-ка, чего это?.. Туда же Ван пошёл… и шёл как-то… нехорошо, а? – я посмотрел на Дамэ.
       – А с ним Вералга.
       – И Арит… – проговорил я.
       Мы с ним посмотрели друг на друга… Ничего хорошего всё это не предвещало.
        – Агори, это… что ж там…
       Мы побежали с Дамэ к дому. Внутри никого, за нами в дом вбежала Басыр, как кстати она оказалась сейчас здесь с нами, вернее, со мной, принеслась сюда с пирожками, всегда делала так, приносила обед нам или перекусить. Утром переносила нас сюда всех, на нашу стройку, а вечером уносила. А сегодня вообще осталась здесь с самого утра, сказав, что Рыба её отправила, потому что люди ушли в Море на рыбалку и в обед работы будет немного, она намеревалась справиться сама, с другими помощниками без Басыр. И вот Басыр вбежала вслед за нами.
       – Ну что… глядите-то? – задохнувшись, воскликнула она. – За ними надоть! Вишь чего: сцепились… сколько веревочке не виться… Руки давайте, раскрыли рты…
      В мгновение ока мы перенеслись на берег. Здесь лодки подходили к берегу, на котором… Ван и Эрбин бились в кровь. И кровь летела во все стороны от их ударов, из лиц, носов, с губ. Отлетая, каждый поднимался и вновь бросался в бой. Из бока Вана торчала рукоятка большого тесака, с которым Эрбин отправился за хворостом, мы все знали, какой он величины, так что ясно, что командор обречён и он ещё жив только потому, что лезвие внутри. Стоит его вынуть и…всё... конец. Только если сам Эрбин решит спасти его…
       Вералга стояла чуть поодаль, сложив руки на груди, и с удовлетворением глядя на происходящее. Но долго эта драка продлиться не могла, Ван размахнулся для удара, но Эрбин схватился за тесак, торчащий почти под мышкой у Вана, и… отлетел с ним в руках, а из груди командора широкой струёй с напором хлынула кровь, орошая траву на берегу, камни и самого Эрбина. Эрбин бросил тесак на камни, он звякнул, мы слышали, казалось, даже волны Моря замерли в этот момент.
       Выдох ужаса как эта кровь окатил берег. На лодках закричали люди, завопила Вералга, бросившись к Вану, но он оттолкнул её с силой, так, что она упала. А сам он, качнувшись, поднял руку и тесак взлетел сам, движимый его Силой, и… с размаху вонзился в самую середину груди Эрбина.
       Истошно закричала Басыр, бросаясь к ним. Ван усмехнувшись, осел, вначале упав на колени, а после повалился на бок. Эрбин же…
       Басыр подхватила его.
        – Эрбин… Эрбин…
        – Ба-асыр… девочка… – улыбнулся Эрбин, обняв её окровавленной рукой за голову. – Ты… да не… бойся… когда-то же… надо… а… а… Аяя… где?
        А действительно, где Аяя? Мы тоже стали оборачиваться во все стороны, не было ни Аяи, ни Ария. Он не долетел ещё, и она, должно быть? Или…
        – Нету?.. Аяи… нет… ах ты… вот неудачник-то я… какой горький неудачник… без неё… без милой помираю… Вы… скажите ей, две дочки… две дочки у нас, скажите… А… Ар…
        От корпусов, крича дурным голосом, бежала Рыба, топая большими ногами и потрясая мощными ляжками, обтянутыми комбинезоном. И этот её крик, её отчаяние, наполнившее воздух над Морем, вдруг сделало всё происходившее настоящим, ощутимым, выпуклым, с запахом пузырящейся крови…
        – Ария нет… он… он летит… должно, – всхлипнула Басыр, пытаясь обнять его, приподняла ему голову. – Сейчас… ты потерпи, ты… дождись его.
        – Нет… вот и хорошо, что нет его… что нет… Вы… не пускайте его ко мне… пока не высохнет… ох… пока не высохнет кровь. Пока не высохнет кровь… слышите… не то… связь… наша… как петлёй… захлестнёт Смерть его… так не пущайте ко мне… слышите?.. больно-то как… ох, и больно.
       Пристали лодки, люди спеша, начали выходить на берег. Окружая, обступая нас, рыдающих Басыр и Вералгу, как-то вдруг разметавшую свои серебристые прекраснейшие кудри, она припала к Вану, сотрясаясь в крупных рыданиях.

       Когда я подлетел к берегу, всё было кончено.
       Я не понимаю как, как это может быть, что Эрик мёртв, а я жив. Всё ещё жив…
      А он был мёртв, я видел издали, возле, сжавшись, рыдала Басыр. Я не мог поверить, что он мёртв, что мой брат, Эрик… Я кинулся к нему, но меня ухватили, остановили сильные руки, как кордоном перехватили, я не видел и не понимал, чьи, они не пустили меня к нему, не дали обнять его, не дали прижать к себе, почувствовать его ещё живое тепло… Но они держали, держали меня… А из его груди торчал тесак, тот самый, с которым он ушёл за хворостом... и кровь уже густела вокруг раны, и на траве, и камнях под ним, она уже не текла. Мой брат… Эрик, как ты мог умереть? Как это может быть?! Я взялся биться и рвался, что-то крича, разбрызгивая слюни, слёзы и сопли.
        – Арий… – кто-то тихо произнёс возле моего уха.
        Но я рвался от них, не отрывая глаз от Эрика, от его уже мёртвого  лица, я смотрел на его разбитые в драке губы и скулы, они чернели, но уже не опухали, изо рта вытекла остывающая кровь… она уже засыхала на груди вокруг раны, из алой становясь бурой и чёрной…
        Эрик… как же так? Этого не могло быть, никогда не могло быть, я не мог видеть твоей смерти, мы могли умереть только вместе… только вместе…
       – Арий, оставь, не рвись... Арий… он сказал, не пускать, мы не пустим, – Мировасор и Викол оттаскивали меня, но я рвался снова, затрещала одежда. Я рвался, они держали, бормоча что-то. К ним присоединился Дамэ, только втроём они кое-как удержали меня.
       И, наконец, я потерял силы и на подкошенных ногах, опустился на траву, воя, как подстреленный соболь.
       – Аяя… Аяя… где? – просвистел грудью я, внезапно поняв, что не вижу её. – Где?.. где… она?.. Аяя? Аяя… жива?
      
       Вералга бросила нас с Арит в каком-то незнакомом, пустом месте, Арит повисла на мне, перехватив руками через плечи, как петлёй. Вокруг жаркая земля, глинистая вроде, но нет, красная, жирная. Неподалёку, между камней журчит речка, падая чуть ниже на юг в водопад, невысокий, не более пяти метров. А вокруг нас отдельно стоящие пальмы, камни между ними, дальше через реку открытое место. Как ни странно я рассмотрела это, пока пыталась вырваться из цепких и на удивление сильных рук Арит.
        – Пусти! Пусти… – крикнула я, вырываясь, но Арит была за моей спиной, я не видела её лица, зато видела Вералгу. Поэтому я и обратилась к ней: – Вералга, что ты творишь? Что делаешь? Верни нас назад!
       Но Вералга отодвинулась от нас с довольной усмешкой, намереваясь исчезнуть.
        – Вералга, опомнись! Отвернись от Сатаны, не слушай Его, Он отнимет всё, и больше, чем ты можешь представить… всё! Он отнимет всё! – воскликнула я, ясно увидев, кто за плечом Вералги. Она не понимает, ослеплена и оглушена Им.
       Но она не хотела слушать меня, и не слышала. Я могла бы говорить, что угодно, ничто не подействует на Вералгу: кто убеждён, что дорога Диавола единственно верная, тот слеп и глух. Она засмеялась, сверкая глазами:
        – Не-ет! Это ты всё потеряешь. Своё положение, незаслуженно, ложью, подделкой захваченное, потому что потеряешь веру Вана в тебя. Ты же девка, и должна быть девкой, а не честной женой, подлая притворщица. Он всё поймёт о тебе, и отринет тебя. А после тебя отдадут людям, им надо размножаться. За твою бесконечную жизнь они осеменят тебя, сколько им понадобиться. Ты же Богиня Любви у нас, вот и служи. Ты станешь нашей жертвой во имя спасения человечества. Ты всегда хотела быть лучше всех, вот и будь впереди! Не скупись, это твой вклад в будущее Земли.
       Арит захохотала как гиена у меня за спиной.
        – Господи… Что ты говоришь, Вералга? Услышь себя! Ты же не была такой, опомнись! Ты добрая ясная женщина, как ты позволила одурманить себя…
       Вералга сощурилась, бледнея.
        – Замолчи! Трусишь, вот и болтаешь…
        – Вералга, одумайся, зло порождает зло, Вералга!
       Но на это она закричала, срываясь на визг:
        – Это ты посеяла зло, когда взяла Вана! Василько Новгородского, юношу, предназначенного мне! Как ты смела?! Как смела, дрянь?! – со страшной злобой зашипела Вералга.
       И я вдруг подумала, будто прозрела: что если, не Сатана вовлёк её в свою игру, а она Его?.. От этого стало только страшнее.
       Вералга меж тем выпрямилась и произнесла уже спокойно и будто и не взрывалась только что таким страшным пламенем.
        – Держи её, Арит, чтобы не вздумала улететь и скрыться до времени. А вырвется, убей.
       И с этими словами растаяла в воздухе, словно и не было её. Я попыталась развернуться, чтобы сказать Арит, как глупо она себя ведёт, что Вералга никогда не примет её наравне с собой, что бы Арит ни сделала, добиваясь этого.
        – Замолчи! – вскричала озлобленная Арит, повисая на мне как цепь. – Заткнись, невенчанная королева! С чего ты взяла право так говорить со мной?!
        – Ну, возможно с того, что это я когда-то подарила тебе вечную жизнь – сказала я. – Я этого не помню, но ты-то должна помнить?
       Но вместо ожидаемого замешательства с её стороны она вдруг зашипела и, оттолкнув меня, произнесла, брызгая слюной мне в лицо:
         – Я не та Арит, что была с той Аяей! – прорычала она. – И не напрасно Рыба всегда догадывалась об этом, а Дамэ, глупец, так и не разобрался! Ты не Эрбин, Аяя, и не можешь возвращать умерших! Арит умерла, а вместо неё возле вас, предвечных всегда была лишь её тёмная тень, лишь тело, но не душа, которую уже забрала Смерть…
        – Ложь! – уверенно сказала я. – Всё ложь, Нечистый! Не приписывай себе незаслуженных подвигов, Арит была и есть человек, не худший и не лучший в ряду подобных. И если Ты отворил в её сердце лазейку, сквозь которую просочился, то это доказывает только, как мы все слабы и уязвимы и что должны помнить об этом всякий миг. Особенно в миг смерти.
      Арит бросилась на меня, с лицом, искажённым такой ненавистью, что одна она способна была, должно быть, поразить меня. Но у неё оказался в руках кинжал, который я заметила, увы, слишком поздно, уже, когда солнце сверкнуло на клинке, занесённом надо мной, я успела лишь увернуться, пытаясь уйти от удара, и тонкое очень длинное лезвие воткнулось мне не в грудь как она метила, а в плечо над лопаткой, пройдя внутрь тела очень глубоко. Я упала, и в страхе, что она вынет нож и вонзит его снова, уже без ошибки, превозмогая пронзившую меня жгущую боль, развернулась к ней лицом, опираясь на здоровую руку. И вовремя – Арит с ещё более страшным перекошенным лицом, кинулась ко мне, я собрала все остающиеся силы, чтобы оттолкнуть её, не позволить добить себя, как вдруг сам Сатана явился сюда и, схватив Арит за шею, поднял на три сажени над землёй. Сам он сейчас был в своём человеческом пленительном обличье, в длинном каком-то глянцевитом плаще, словно это слюдяные крылья, как у стрекозы или громадного жука. Всем сейчас он был человек, только огромен ростом больше обычного вдвое, и глаза его горели гневом, источая страшный, переливающийся красно-зелёный свет.
        – Ах ты, мелкая тварь, никчёмная служанка Ада, с самого начала своей службы ты принесла вреда больше, чем пользы, так ты бестолкова! Ты смеешь поднимать руку на последний оплот человечества?! Ну нет! Каким бы ни был я Врагом людям, но без людей и мне погибель…
       И Он отшвырнул Арит так, что она, отлетев, как сломанная тряпичная кукла, со шмяком ударилась о камни на той стороне реки.
       Сатана перевёл взгляд на меня.
        – Не ради тебя самой я здесь, не обольщайся, строптивая душа. Но ради продолжения людского рода на планете. А теперь выбирайся, как сумеешь, уважая тебя, помогать я не стану. Докажи самой себе, что ты достойна жить.
       Он пропал, и я осталась одна на этом берегу. Я постаралась выровнять дыхание, не думать о боли, о кинжале, торчащем из плеча и о том, что он пронзил внутри моего тела. Печать Бессмертия, спасёт и меня, и детей. Я посмотрела через реку, не подаёт ли Арит признаков жизни, но отсюда понять было нельзя, я даже не могла разглядеть её, и взлететь сейчас не могла. До кромки воды шагов сто… как легко и незаметно мы проходим их лёгкими шагами, и как проползти, когда кровь, вытекая, уносит силы каплю за каплей…

        – А, в самом деле, где Аяя? – вполголоса проговорил Мировасор, наклонившись к моему плечу.
        Только-только перестал биться и рваться как бесноватый Арий, сжавшись тугой пружиной в моих руках, я держал его, подозвав Рыбу на помощь, чтобы отвлечь её от воплей и слёз отчаяния. Викол и Мировасор смотрели на меня вопросительно.
        – Где Аяя? Она… она-то жива? – бледнея, спросил Мировасор. – Если ты мне скажешь, что это всё не из-за неё случилось…
        – Мир! – прошипел Викол. – Ты хоть… трупы не остыли ещё.
        Вдруг вскинулась Вералга, подлетая к нам:
        – Именно! Над трупами! Она только и виной! Ведь говорила, говорила вам! Отдали бы Вечной Её желанную добычу, нет же, вырвали, привели назад, и что?! Вот, чего вы добились: двое вместо неё ушли за Завесу! Двое величайших предвечных, вместо той дряни!
        – Перестань… – болезненно нахмурился Викол.
        – Не смей указывать мне! – взвизгнула Вералга.
        – Господи Всемогущий! – Мировасор закатил глаза.
       Люди прибывали, окружая нас всё ширящейся толпой. Те, что сразу были здесь, начали приходить в себя от потрясения увиденным, соорудили носилки уже из каких-то щитов, и с намерением поднять на них покойников, подошли ближе. Ксавье, шёл во главе той группки, что приблизилась к Вану. Но Вералга заметив их, кинулась наперерез с криком:
        – Не сметь! Не касаться! Он – мой! Люцифер оживит его и отдаст мне! – она с воплями растолкала людей и забросила носилки так, что едва не снесла головы нескольким зевакам со скорбным общим на всех видом, стоявших вокруг. – Отдаст! Князь Тьмы на моей стороне! Он обещал мне!
       Викол и Мировасор снова посмотрели друг на друга, качая головами, будто принимали Вералгу за помешанную, но я знал, что она нормальнее многих, и, наверняка, то, что выкрикивает сейчас, Сатана внушал ей на самом деле. Вот только Он не имеет привычки держать обещания, да и возвращать жизнь Он не способен. Диавол берёт, но не даёт…
        – Надо Аяю найти, – сказал Викол.
        – Всё об этой девке твоё беспокойство! – совсем уж потеряв всякий стыд перед всем населением Земли, что в полном составе сейчас здесь на берегу Великого Моря, вскричала Вералга. – Да Арит уже прикончила эту дрянь! Так что не ждите, я не дам ей омыть слезами трупы Вана и Эрика!
       Голос Вералги срывался на визг. Побледневший, как полотно, что некогда выкладывали на этих берегах длинными полосами, подставляя солнцу, добиваясь такой вот белизны, Викол выступил вперёд.
        – Что ты сделала, Вера?! – выдохнул он, боясь поверить своими ушам. – Что ты натворила с ней?!
        – Что? Напугался? Никто даже не найдёт её! А безмозглая Арит сдохнет у её трупа, растерзанная зверьми, подданными Селенги-царицы. Ха-ха-ха!!! Ха-ха-ха!
        – Что ты натворила? Где Аяя? – прошептал Викол так страшно, что даже мне стало не по себе.
        Но вдруг от берега, на который никто из нас не смотрел, потому что даже лодки уже пристали, и люди высыпали вокруг, от берега послышался негромкий возглас:
        – Здесь! Здесь Аяя, – Орсег вышел из воды, и нёс на руках Аяю, или её труп, было неясно, с мокрой массы её волос, прилипающих к Орсегову плечу, на которое притулилась её головка, стекала потоками вода, как и с одежды, как и с самого Орсега, как всегда почти обнажённого. Меня резануло страшной воспоминание, как он некогда нёс на руках тело Гора, которого мы знали, как Кая… нет… только не это…
       Арий вскинулся, услышав его голос, и бросился между расступающимися людьми. Я увидел, что у Орсега по руке течёт кровь, кинжала не было видно за волосами…
        – Что ты сделала, Вера?
        – Что?! Ха-ха-ха! – захохотала Вералга, похожая сейчас на припадочную сумасшедшую. – Она сдохла! Наконец-то сдохла эта проклятая дрянь! Эта Богиня Любви! Нет больше никакой Любви на Земле! Есть только моя власть! Моя!
        – Что ты… наделала... – Викол стал страшен.
        – Что ты мне сделаешь? Ты… бессильный книжный червь…
        – Как ты могла?.. Она же…
        – Могла и сделала! И сделала бы ещё раз! Ещё тысячу раз! Чище станет на Земле, как вымрут эти ничтожные людишки! И останемся только мы, предвечные Боги – царить на всей планете. Я и Ван!
        – Ты сошла с ума… несчастная, – прошептал Викол, но этот тихий шепот слышен всем, никто не шевелился и не говорил ни слова.
        – Аяя жива, – сказал Орсег.
       От его негромкого голоса Вералга вдруг побелела и кинулась к нему, Арий, ещё не достигший Орсега, остановившегося со своей ношей, увидев это, развернулся и преградил путь Вералге, несущейся на Орсега с Аяей.
        – Арик… Арик, что ты сделаешь? Убьёшь свою бабку? Меня, что сделала тебя тем, что ты есть, убьёшь за неё? Что она тебе? Неверная полюбовница, хитрая демоница, всех обвела вокруг пальца… а ты за неё? За неё убьёшь меня?
        – Убью, – негромко сказал Арий, выдвинув лоб, с повисшими волосами, бледный, в порванной грязной вязанке, он казался сейчас даже не человеком, а самой решимостью.
        – Ах ты… мальчишка! Гадёныш, младший царевич, подставивший под меч старшего брата! Так отправляйся за Эриком! Ты должен был уйти с ним! Во-он! К своей давней Госпоже, Она заждалась тебя!..
        Вералга замахнулась на Ария, у неё в руках откуда-то взялся нож, но вдруг она замерла, остановленная рукой Викола, он легко и, будто совсем без усилия, обхватил её голову ладонями и повернул вокруг оси, с треском, который в ужасе услышали все, у Вералги хрустнула шея, и в следующее мгновение она кулём обмякла в его руках. И он, опустился с нею на камни, глядя в уже мёртвое лицо, с которого исчезла злобная гримаса, и склонился к нему, гладя по распустившимся волосам, тоже уже не кажущимся щупальцами чудовища…
        – Бедная… бедная… – зашептал он, раскачиваясь, не рыдая и не издавая стонов…

        Я очнулась тёмным дождливым утром. Я сразу поняла, что утро, хотя небо было очень хмурым, низким, и дождь сильно шумел по крыше, по крыльцу, по подоконникам, я слышала его, чувствовала его запах, а когда открыла глаза, увидела на стёклах окон. Сильнейшая слабость владела мной, но едва я ощутила все, и осознала себя живой, я в страхе схватилась ладонями за живот… нет, моё бремя, мои детки, две наших доченьки целы и невредимы, они со мной. Эрик приходил ко мне, пока я была в забытьи и говорил, прозрачный и светлый, почти такой же красивый, каким был на самом деле, каким был, пока был жив. Он и сказал, что родятся дочери.
        – …Я всегда дочек любил больше сыновей, – улыбнулся он светло. – Яй, если бы ты знала, как я счастлив, что наконец-то у нас с тобой будут дочки. Ты не бойся, я отсюда присмотрю, Вечная всё ещё опасается моей власти в Её царстве, так что ни в чём не препятствует. Жаль, не могу больше коснуться тебя… но… ты, если заскучаешь, ну, или олух наш обидит тебя, зови, я тут же явлюсь, тоску твою развею…
        А вот Нисюрлиль не приходил, я чувствовала, что его нет среди живых, что его нет рядом, и от этого было так больно и холодно в опустевшем сердце, где он занимал так много места…
        Как же так… как же это могло произойти? Как они могли умереть, величайшие предвечные всех времён… А виновата я, с них взяли мою жертву, они заплатили за меня…
       Я обернулась по сторонам, приподнявшись от подушки, хотя от поспешности сразу закружилась голова.
        – Касатка! Очнулась, от хорошо, ясочка моя… не волнуйся, всё хорошо с тобой…
        Рыба в каком-то немыслимом рыжем платке наклонилась ко мне, погладила по плечу.
        – Арий вона, сморило, спит, ничего не слышит, притомился, бедный…  не отходил от тебя, все говорил: пока не очнётся, не отойду. Ни Дамэ, ни мне не доверил… Ты лежи, не шевелись, я сейчас бульона тебе принесу, как знала, поставила сёдни варить. Бульон славный, почти куриный, Дамэ куропаток настрелял… во-от…
        Она лопотала ещё что-то о погоде, о других предвечных, я не слышала, я только смотрела на Огня, а он спал глубоко и спокойно, уронив голову на руки, он сидел тут же у моей кровати, большой деревянной, но для одного человека, Рыбина что ли? Чуть-чуть потянувшись, я достала до его волос, закрывавших милое лицо, теплые пряди, гладкая кожа, густые длинные брови светлыми беличьими хвостиками к вискам, милый мой Огник… Как хорошо, что что-то неизменно, как Земля, как этот дождь. Как хорошо просто видеть тебя рядом. Вот он ты… Какое счастье…
       А Рыба меж тем продолжала сокотать, разогревая бульон на плите. Дом-то не достроен, крыша и окна, ещё печь, но ни перегородок, ни мебели почти нет.
        – Только три дома и докончили, да… и то, как вот мой, токмо что под крышу подведены, а ни стен внутри, ни мебели никакой. Мне-то хотя бы кровать Арий соорудил, потому что тебя надо было кудай-то класть, да, касатка… а остальные так на полу покамест и спят. Но Агори сказал, что к концу недели уже все дома достроит, все дома теперя каменные не до бревенчатых как дондеже…  внутри уже Арий будет, умелец, больше-то некому, да наш Дамэшка – помощник… да… Как наших-то всех схоронили, с людьми, со смертными, то есть, Викол и поговорил. Сказал так: дескать жить бок о бок нам всем не стоит, трагедии больше недопустимы, потому что Эрбина больше нет, и ни исцелять, ни возвращать к жизни некому. Не могут законы для предвечных быть теми же, что для смертных, а потому надобно нам разделиться. Но если им понадобится в чем-то наша помощь, пусть дают знак:
        – Красный флаг на шесте на вершине холма, что высится  середине равнины, мы увидим его… Вот так со смертными и разошлись, да… Так што, касатка, всё будто вернулось в прежние времена. Помнишь, как Галалию кадай-то подавали знак… А нет, ты тех времён не помнишь…
       Я собрала все силы, чтобы спросить, в надежде, что всё, что я уже знала ошибка, сонный морок, потому что не могло быть того, что я поняла во сне…
       – Ры-ыба, а… где Эри-ик и… где… Нисюр-лиль?..
      Рыба оставила кастрюльку, и села возле кровати на стул.
       – Дак-ить… касаточка… нету ить их, – она развела руками. – Ты… токмо… не кидайся плакать… Они же, Эрбин и командор… Ну в общем, на жальнике оба ныне. Вот и всё… Вералга тож. А вот Арит вообче не нашли, Орсег сказал, в том месте, иде она умерла, даже костей не осталось. «Пятно размазанное, будто плюнул кто-то гноем… Ты уже прости, Мир», вот точные егонные слова. Да… Мировасор грустил пару деньков, что до похорон остальных наших, похороны тоже, знаешь… Хорошо, что ты не видела… ох, за командором шибко убивались, да… Но и за Эрбином, знаешь… ведь люди-то не слепые, видели, и знали, как он спасал всех… и после землетрясения… Многие ему жизнью обязаны… стенали, не хуже чем в Кемете кадай-то плакальщицы тамошние, помнишь, небось? Токмо те за злато, а наши из сердец лили слёзы… О-ох, да… – горько выдохнула она, сложив руки на коленях. – Тебя Бог уберёг видеть это всё…  Для тебя они будто живые остались… да… хорошо, что так, что ты не видела их мертвецами…
      Мертвецами… что она такое говорит? Как это? Мертвы? Как больно… как жжёт боль…  Эрик… Нисюрлиль… как я виновата…
       Слёзы потекли, омывая сердце. Никогда ни забыть, ни пережить…
       Зашипела кастрюлька, брызгая на плиту, Рыба подскочила, ругаясь:
        – Вот клуша Рыба твоя, от же клуша!.. болтаю-болтаю…
        Она захлопотала с кастрюлей.
        – Яй, спортила бульон-от… ох… такой бульон был… ах ты ж… Это же надо… прозрачный, душистый, с корешками… И как это я опростоволосилась… Ох и позор, Яйка… Нет, рази ж таким бульоном можно больную кормить… ой-ёй-ёй… – она всплёскивала руками, теребила передник, что смотрелся немного странно поверх комбинезона, как встану, платьев всем пошью…
        Я старательно не позволяла себе думать обо всем, что сказала Рыба, я не верю… невозможно, что нет сразу и Нисюрлиля, и Эрика. Но потому и явился мне Эрик во сне такой, и с такими словами… а я не поняла… не подумала… Так он Оттуда говорил со мной. Эр… приходи, приходи, не оставляй меня…
       А ты, Нисюр, с такой ненавистью ты смотрел на меня, с ненавистью и отвращением в последний миг в доме… Потому ты не явился, как Эрик… Всё же возненавидел меня, всё же… Ах, Нисюрлиль, милый, милый мой муж… так и не сказала я тебе последнего слова, так и не попросила простить… Ведь так и не узнал меня настоящую… настоящую.
       Вот и осталась я теперь настоящей, я думала о смерти, а Она забрала самых дорогих моих людей. И то, что оставила Огня, то, что он каким-то чудесным образом остался жив, это чудо… самое настоящее чудо, подарок. И за это счастье я так благодарна не судьбе, она в руках Божьих, вот ЕМУ и стану возносить молитвы до конца дней…
       Я снова посмотрела на Огника, который спал так глубоко, что не слышал, как без остановки лопочет Рыба, а она говорила и говорила, не переставая. Она между тем рассказывала о Мировасоре, который быстро утешился после того, как не стало Арит.
        – …А после и успокоился. Он даже приглядел себе новую жену, так-от, среди смертных. Сказал, будет наезжать, Басыр обещала помочь в том… Так што жизнь-от продолжается, так-то, Аяя…
      Но тут кто-то затопал по ступенькам на крыльце, потом в сенях, скрипнули двери, тяжёлые шаги больших ног. Вошёл Орсег с большим букетом белых речных лилий, и где он взял их, осень…
         – Ну это у нас тут, на Байкале, осень, а на Земле есть места, где ныне весна. Так что… – он улыбался широко и радостно, весь мокрый с дождя, так и не просохший из воды, она ручейками стекала на дощатый ещё не крашеный пол. Рыба заворчала, что он пол замочил, натоптал, грязи нанес…
        – И чего босой-от ходишь?
        – Рыба… – с укоризной сказала я.
       Но Рыба продолжила ворчать, однако, взяла цветы у Орсега и стала искать в какую ёмкость, поставить. Потом, уже смягчившись, рассказывала ему о печальной судьбе прекрасного бульона.
       Тут Огнь поднял голову, потирая лицо, но, ещё не открыв толком глаза. Но уже услышал голос Орсега и обернулся раньше, чем взглянул мне в лицо.
        – Орсег…
        – Я-я, давно не виделись. Аяя, вот гляди, каков он, он ведь никого к тебе не подпускал, ты тут месяц без памяти, а он как цербер, нет бы дома строил… Гляди, всю кровь этот ревнивец выпьет.
       Огнь обернулся ко мне, с просиявшим лицом, глаза его вспыхнули и как был лохматый, с отпечатавшимся на щеке рукавом, нахлынул объятиями, я поднялась навстречу ему. Наши клетки тянулись друг к другу всегда.
        – Не-ет… я не буду больше ревновать… – прошептал Огнь, прижимая меня к себе.
       Орсег захохотал.
        – Будет-будет, не верь! Всё врёт. Ни люди никуда не денутся, ни я, так что поводы найдутся. Так што ты подумай, што ли, может тебе меня выбрать?
        Рыба зафыркала на него:
        – Ты, Орсегушка, тоже не подарочек на Рождество, помним-с! Все вы хороши, пока вас по шёрстке, да ни одного чужого мимо окон не ходит, и то найдёте повод крови попить.
       Орсег захохотал ещё громче.
        – О-ха-ха-хо! А вы, девчонки, что, из патоки и розовой воды? Тоже перцу да гвоздей хватает! – он так хохотал, что свалился с лавки.
        И мы, обернувшись, подхватили его смех вместе с Рыбой. Мы так смеялись, что даже Дамэ прибежал на шум…
        Что нам предстояло впереди, никто не знал, что там ждало нас, продолжение бесконечных жизней или краткий миг, как у обычных людей, потому что Эрика, Бога Жизни, больше не было с нами. И, может быть, наши с ним дочки станут новыми предвечными с его способностями, а мне для этого придётся отдать свою жизнь и умереть в родах, или нет, это будут обычные нормальные девочки, которые вырастут и выйдут замуж, и появятся у них ещё дети, как и у меня много-много детей, новых людей. А может быть, новое землетрясение снесёт с лица земли и нас с людьми, и Байкал…
      Но нет, Байкал вечен, вечно Великое Море. Вот и мы… будем жить, ничего иного не остаётся.
      Я сейчас мы хохотали, распугивая сорок…