Радость...

Радость…
( В. Исаков)
Я шел счастливым  человеком по лесу...  Как может быть счастливым человек, идущий парящий легкой походкой по плутающей пьяной тропе?! Она бесстыдная, то тащилась среди  болотных кочек почти с человеческий рост и свисающими с макушек травой, больше напоминающих зеленые волосы кикимор. То неожиданно переваливалась за бугорок и прямиком  на прополую в бурелом, где мой рюкзак взвывал от острых сухих сучков мелких елей. Порой  вальяжно подводила к самому берегу реки с хрустальной водой: та чай путешествовала с самых ледников наших уральских. Я приехал в лес, а значит домой! Поэтому улыбка не сползала с моего лица…  А пауки в своей  безнаказанности нагло садились на плечо, страхуясь невидимой нитью. Садились и насвистывали мелодию, плетя белоснежную паутину… Правда, их  бесконечность простоты мелодии  в хрустальной тишине утомляла...  А я продолжал сиять от счастья, вдыхая вкус трав и листвы! Только вчера, как прилетел с волшебного Итальянского острова Капри. Ну, и цены там, скажу Вам!!! Голубое небо, яхты очень богатых людей и богатых, прозрачный воздух… одним словом: куда не кинь взгляд ….везде пейзажи….Небо голубое, теплое море. Всё вкусно: изысканная кухня. Но два дня назад вместо утренних круассанов захотелось простого обычного кандёра: картошка с мясом в кашеобразном состоянии. Походной алюминиевой прям из котелка с костра. И я сбежал. Почти ничего не объясняя другу французу, попросил отвезти меня в аэропорт и на «прямом» домой через столицу транзитом. Рауль огорчился, у него же  была  двухнедельная программа для меня. Но, увы! Ему трудно понять мерзкое  слово с раздвоенным языком  с неприятным названием « тоска»: тоска  по Родине… Меня переполняла радость встречи с моими давними друзьями. С поваленной березой, но всё ещё живой. Вот там с рыжим, садящимся за горизонт солнышком, с любимой круглой поляной на краю обрыва реки. И я расслабился! Это такая грубейшая ошибка в тайге, когда выключаешь инстинкты, которые тебя ведут по маршруту независимо от мыслей и дум. Это всё оно: хитрое светило! Поиграло тенями с лесным духом и я наивный от нахлынувших чувств, тень принял за тропу.
 Летел с обрыва, как мешок с картошкой, но хоть, слава Богу, ногами вперед. Локти моментально прижал к бокам. Камни  кувалдой били по телу, наждаком правили куртку на спине и со смаком рихтовали брюки. Сам – то сто с лишним чистого веса, да за плечами вместительный килограмм за тридцать и поэтому падал толстым бильярдным шаром. Приземлился, ума хватило сгруппироваться и, повезло, что на ноги: рельефные подошвы сапог вбили что – то живое в камни. Услышал хруст ломающихся костей под собой, и почувствовал мягкую поверхность под ногами, чего то живого. И тут в довесок ко всему по макушке подарком от хозяина прилетела елочная шишка, да так больно. Аж, взревел! Это хозяин порой так шутит, он такой, может… Поблагодарил БОГА, что не разбился! Тело противно ныло. Камнепад закончился вызванный таким событием, лишь осыпался маленький сланец в догон, но через несколько минут и он угомонился…. Замер! В наступившей тишине  пришел в себя. Приоткрыл глаза. Повертел кистями, работают. Ощупал руки, ноги,кажется цел! Попробовал пошевелиться и распрямиться, смог. И тут же осел от слепящей боли в глазах, охнул. Нащупал громадную шишку на бедре. Ничего, нога не глаз, проморгается… Пять минут сидел неподвижно, но надо выбираться. Встал через боль, чуть кряхтя. Глянул вверх!
- Ой, ёёй! ГОСПОДИ! Как я вообще жив- то остался?! Высота – то метров восемь, если не больше и всё по камешнику!
Обрыв был крут. Как ещё корни сосны меня не поломали?! Хотя возможно они меня и спасли….Надо всегда вставать, даже когда совсем невмоготу. Никогда, никогда нельзя  себя жалеть, расслабляет. Обомлел! Стоял на площадке почти перед самым срезом берега на мертвой росомахе,она скалилась на меня своими белоснежными. Повернул направо голову с трудом, увидел громадную сухую брошенную берлогу. Перед входом  стояла в ступоре рыжая, как солнце на закате лисица. Лис лежал брошенным обрывком туалетной бумаги на камне с перебитыми лапами и растерянно смотрел на меня, как мы на БОГА. Из зева берлоги выглядывали любопытные испуганные глазки малышей. Картина была ясна. Росомаха она еще та сука, хитрая умная и еще и челюсти, как у медведя. Если косолапый найдет рыбацкий схрон, нажрётся и бросит. То эта красавица, набив халявной рыбой желудок, раздерет оставшуюся железными когтями лап и с калом перемешает весь улов: ни себе не людям. А тут подарок судьбы: целая сухая берлога, с живыми консервами в ней.
  Лисы стояли на смерть, защищая выводок и логово. Бой должен быть скоротечен. Что для зубов росомахи лисьи клыки!? Смешно! Она здоровых оленей валит на раз, даже волки ее избегают. Лис дёрнулся, и заскулил маленьким щенком от боли, приведя меня в чувства. Встал окончательно и с трудом наклонившись, спина не гнулась, взяв убиенную за шиворот со всего маху бросил её в реку, чтобы духу не было… Из бокового кармана брюк выудил плоскую фляжку с водкой, побрызгал место побоища. Из чрева  рюкзака  килограммовый пакет махры ещё девяностых, за ненадобностью нёс на избу, а вдруг кому пригодится, и чуть перца. Жменю табачку перемешал с перцем, и посыпал ристалище боевых действий. Теперь не следа ни запаха… Знал не понаслышке, придут и отомстят братья с сестренками убиенной. Негнущимися пальцами достал бинт, наложил шину на лапы лиса, тот даже не сопротивлялся, лишь чуток подвывал от боли, боец! Из пакета с рыбой два хариуса и кинул перед самой мордой защитника. А лиса все продолжала стоять с поднятым загривком. Блин! В сердцах всё ей высказал в глаза, подправляя слегка монолог матом. От такого напора она юркнула в берлогу, в след бросил несколько хвостов вовнутрь, пусть заедят стресс… Так я и остался на две недели рядом с логовом. Через час, очухавшись окончательно, выудил из лисьего жилья за шиворот красавицу, успела же укусить, да ещё так сильно, и выявил у неё несколько ран на плече и шее, глубокие. Обработал. Так я стал добытчиком рыжей меховой семьи. Сам не поверил! Через неделю, когда обрабатывал раны лису, хозяйка берлоги осторожно подошла ко мне и ткнула свою черную мордочку в ладонь, замерла. Я даже осел от такого избытка чувств и столько в этом прикосновении было женской нежности, любви и ласки. Все свободное время занимала забота о подрастающем, ну у них и зубки острые! Ставил силки на куропаток, ловил рыбу. Лисята ходили за мной хвостиком, признав за вожака. Та ещё была странная картинка. Идет человек, а за ним десять рыжих хвостов. А, как я мог поступить?! Бросить на произвол семейство, раненных родителей и голодных малышей?!  Покажите пальцем мне на того, кто бы ушел от них?!
  С той поры прошло лето и осень, и еще два лета. Каждый июль брал машину и ездил на юг или в сентябре наведывался к Раулю во Францию. Но после двух недель отдыха меня будто звали домой в лес на избу. Умные старики - коми говорили, что я приглянулся духу Яг- Мор. Ему нравилась моя игра на варгане, как он называл его «свистулькой»! Избу поставил рядом с логовом. Лапы у лиса срослись, правда, одна был кривовата, но он этого не замечал. Как только появлялся на избе, то седой лис приносил в качестве сувенира пару куропаток. Положит перед дверью, подтявкнет, будто собака и ждет. Выходил, забирал подарок, а сам выносил ответный гостинец: игрушки для малышни очередного выводка, да ещё вдобавок, всякую импортную вкуснятинку!
 Зима! Солнце бриллиантовой крошкой переливалось всеми цветами радуги на снегу. Шел под хруст снега своих шагов. Голубое небо висело надо мной глубокой тарелкой. Шел на зимнюю рыбалку, вот обожаю, даже больше, чем летнюю. А сейчас перемещался на избу. Наст был плотен. Рюкзак на удивление был прилипчивым к спине, и ничтожно не сомневаясь в своей значимости, спал кулем. Шел на стареньких охотничьих синего цвета, подарок Михайлыча. Вот, как бывает! Лыжи до сих пор есть, а соседа по гаражу Михалыча уже нет. Позёмка подгоняла. Это все старая моя подруга Вьюга. Сколько раз уходил от неё умный карасём. Выскальзывал из её серых ледяных лап. А тут все таки поймала злодейка… Пошёл быстрее. Футболка прилипла к спине. А Вьюга с размаху уже дегустировала меня: била пощечины мгновенными серыми колкими зарядами снега. До избы осталось часа полтора хода, недалеко. Ох, надо было! Надо было сразу же выкопать, где нибудь в укромной лощинке яму  с мой рост в снегу, накрыть ее молоденькой сосенкой комельком вверх, а ветки переплести и успокоить снегом сверху. Залезть в пещерку, вход закрыть кирпичами из снега и  верхний кусочек занавесить мешковиной для рыбы, зажечь свечку для души и спать. Сам чёрт бы был мне не сват!  Утром бы откопался! Но уже поздно! Лучше все- таки на избе ночевать! Снег запорошил всё! Спустился с горки вниз к ручью, и тут же на лыжах ушел под воду с головой. Съехал прямо в незамерзающую полынью. Это всё она – Вьюга, запорошила белым всюю землю, оставив свой капкан - полынью для меня. Получилось, стерва! В воде успел с скинуть лыжи, сбросить рюкзак. Мелкий лёд до крови резал пальцы, а течение затаскивало под лёд ноги в намокших пимах. Со всего маха, тюленем налег грудью на льдину. Повезло! Пальцами правой руки еле успел зацепиться за корягу, вросшую в лёд. Подтянулся из последних сил. Удалось! Минуты две лежал выброшенным сомом на льду. Будем жить! Отдышавшись, ползком к берегу. А седой в красных варежках добрый дедушка кинул столбик термометра резко вниз, уподобился дедуля. Стащил с себя мокрое, выжал, как мог и дал немного её на растерзание морозу, трясясь от холода, давненько так не купался, всё натянул на себя. Из пим вылил воду. Почти бегом пошел к избе, слегка проваливаясь по колено. Согрелся! А мороз крепчал. Одежда на мне стала подмерзать. Мне было ужасно жаль подарок Михалыча, память же…
   Доплелся до избы, но вместо гостеприимной красавицы с маленьким оконцем увидел обгоревший остов, занесенный снегом.  Дверь болталась на петлях в такт ветру. Вот, что было надо здесь убогим москвичам?! Они же пылесосом выгребают все съестное из закромов, не думая, что кто – то придёт, не жив и, не мертв, как я сейчас. Даже не оставят после себя пачки несчастного «до ширак», она бы на первое время дала мне силы сирому. И самое главное, они не пошевелятся положить несколько полешек вместе с берестой в печку, чтобы человек пришел с мороза и только чиркнул спичкой. Про запас на два дня уже и не вспоминаю... Вдобавок все заготовленные на неделю дрова кинут в расход, к чему им запас?! Вот и мою избу сожгли, спалили уроды али по своему скудоумию иль по пьяному куражу. Ночь  уже вступила в свои права, но вьюга не унималась. Мне надо было, надо было двигаться, не останавливаясь и не отдыхать, иначе заснешь навсегда. Сдюжим где наша не пропадала! До избы друга необходимо было протопать  километров пять, а значит в моем положении часа два. Мороз, красный нос в издевательство или по просьбе свое подружайки Вьюги, подул на термометр, и свинцовый столбик рухнул ещё градусов на десять. За бортом было все тридцать пять, если не больше… Я шел, проваливаясь, но очень по моим меркам медленно, одежда превращалась постепенно в панцирь. Знобило! Видел серые злые губы Вьюги, она уже не била по щекам, а будто на ринге загнала в угол, и расстреливала серией ударов в корпус, сбивая дыхание, а значит темп. Да уж! Женская месть страшнее гнева БОГА! Несгибаемыми пальцами показал ей дулю! Руки закоченели…  Но надо было идти… Круговерть снега и ветра превратилась в сплошное месиво. Вьюга голосом мамы шепотом на ухо уговаривала остановиться, присесть хоть на секунду, закрыть глаза и отдохнуть. Вокруг не зги… А серая тётя не получив желаемого, мерзким голосом из преисподней завывала на всю округу. Продолжал двигаться. А лучше сказать тащиться так же проваливаясь, порой уже утопая в снегу ниже колена. Мокрые пимы волокли на себе приставучий снег, килограмм по пять весу каждый и не оботрешь. И тут пришел дядя Паша и с места в карьер: « Володя, тебя наши уже все знают! Здравствуй! Мы тебя ждем...». Всё бы хорошо, вот только он умер почти десять лет назад. До его могилы не было нужды никому: ни зятю, не двум внукам, а особенно жене и его дочери. А идти становилось всё тяжелее. Я порой приходил к нему на кладбище, посидеть вместе, посоветоваться, хороший был мужик...

Больше ничего не помнил!

 Через сон казалось, что меня куда – то тащат. Сил сопротивляться не было, они исчезли, будто кто – то злой проткнул шарик и, и мои шансы вместе с силами медленно незаметно уходили вместе с воздухом…  Что – то очень нежно мокрое и теплое по матерински прикасалось к лицу. Было ужасно тепло и не хотелось открывать глаза, я спал…  А, где – то там в ярости слышал, как в истерике билась моя любимая женщина Вьюга. Чувствовал её бешенство, в очередной раз, ускользнув...
Надсадный кашель разорвал лёгкие.Открыл глаза. Темнота сковывала чернильное пространство. Вдалеке увидел еле различимый свет. Это ж куда меня занесло?! Сразу мысль, замело, запорошив в скальной трещине! Пошевелился. И тут влажный язык лизнул лицо. Вот приходилось бывать в передрягах, но первый раз так испугался. Развернулся, пополз к выходу. Одежда к моему удивлению была сухой, надрывный кашель преследовал тишину. И тут все встало на свои места. Только сделал движение вперед, как с меня гроздями винограда нехотя спрыгнули живые рыжие одеяла. Ими было наполнено всё пространство. Похоже, мама всех лис позвала свой рыжий табор из родных со своей округи. Вылез на белоснежный снег. Яркое солнце высоко в голубом небе заставило зажмуриться. Будто и не было ночной круговерти. Всеми лёгкими вдохнул кристального чистого. И всё сразу же встало на свои места. Оказывается, я спал в берлоге! Стал читать вчерашние почти занесенные следы на снегу. Судя по ним, мой, путь на избу друга проходил мимо дома лисицы. Чуть расслабился, вот видно, как я присел  «вот совсем на секундочку  отдохнуть» и завалился на бок. Дрожал, как кленовый лист осенний на ветру. Вот несколько одиночных следов от руки, видимо искал опору, чтобы встать, но похоже сил не хватило… Упал на спину! А вот множество следов лис вокруг упавшего, сначала одна пара, а затем  появилось множество: все истоптано. Обнаружил к своему удивлению следы волочения. Как они меня такого борова в ледяной одежде тащили до сих пор ума не приложу… Это же надо силу иметь, замерзшего, а значит тяжелого. Тут заметил впадину от левого каблука пимы, углубление в снегу, похоже на инстинкте помогал, отталкиваясь ногой. Но сумели- таки дотащить и замечу почти аж до середины их дома. Затем всей стаей укутали: легли кто сверху, кто по бокам, а кто и на ноги, в изголовье. Я был ошарашен сообразительностью рыжей женщины! Они спасли мне жизнь, как когда – то я им. Квиты! И тут обитатели берлоги стали выходить наружу. Выходили и, выходили из своей просторной норы, насчитал штук сорок с лишним, если не больше. Аж целый рыжий ковер шуб стоял перед ногами, почему то не гурьбой,а по возрасту и смотрел мне в глаза. В поклоне громко на всю околицу, несмотря на горящее горло,попросил прощения за неудобства. Но меня распирала радость, я жив и, что каждый рыжий из стаи норовил лизнуть руку. До меня дошло! Это же выводки тех лисят, которых спас от росомахи и играл с ними, подкармливая. Да уж! Долг - то, оказывается, платежом красен! Я был теперь в этом мире не один, у меня была дружная громадная семья. Как говорил Киплинг: « Мы все одной крови!».