Мир меняется

Душераздирающая трель звонка взбудоражила все живое в трёхкомнатной квартире. По давно несемейной и нелюдским комнатам и коридорам, украшенным китайскими занавесками, пластиковыми заставками и прочей мишурой, забегали босиком полуголые тела, молодые и старые. Они носились мимо лысого мужика. Он сидел на диване, хлопал испуганно ресницами , судорожно всовывая волосатые с проседью ноги в ланжетные брюки - то ли в свои, то ли в чужие. Рядом с ним грудастая женщина без бюстгальтера судорожно оборачивала голое тело в халат, приговаривая:

-Менты, менты… областные нагрянули…, а может московские… Ой, шо будить… Опять «кэпэзэ», допросы, штрафы… Говорила я мамке, платить надо областным… ежеквартально… и все мимо ушей…

-Открывайте, полиция! – Резко, как острой молнией пронзили закрытую наглухо дверь и ворвались в прихожку тяжелые для слуха слова. - Иначе взломаем!

За дверью послышалась возня, какой- то скрип и глухие удары о пол. Потом все стихло.

Через пятнадцать секунд из квартиры тонко, будто скулит собака, женский голосзапищал по-животному неистово и поддельно, дабы никто не узнал:

-Вы вторгаетесь в частную собственность. А у вас есть постановление суда?

-Какое постановление? Нам что взломать дверь ?! – Прилетело в ответку. – Так щас кувалдой по замку… не промахнусь.

-Не надо, командир, открываю…

За дверью снова послышалась приглушенная возня, стуки, бряки, скрежетания. Дверь распахнулась. С криками «всем на пол» по очереди гуськом ворвались в шлемах, пуклые солдатики с черными как смоль автоматами и с белой и жирной надписью на спине «СОБР». Возгласы ворвавшихся в квартиру дополнились визгами, криками, короткими всхлипами: «ой, мамочки, больно», «ох, еб-ти», «за что, начальник?».

Шум и гам стих быстро. Воцарилась тишина. Да такая, что было слышно как работает холодильник и шумит в трубах вода.

В квартиру вошел полуседой, сорокалетнего возраста человек, в потертой куртке и выцветшем, потерявшем все виды галстуке поверх белой рубашке, заправленной неаккуратно, по-холостяцки. С виду он напоминал бухгалтера мелкой коммерческой организации, но никак не полковника полиции.

Искоса вошедший стрельнул глазами в обширный зал, прошел на кухню, где стоял экипированный собровец с автоматом в руках. Черная маска на его лице вздувалась от дыхания, поверх которых на кухню глядели два черных неморгающих глаза. Рядом, на стульчике сидела толстая дама в коротком пеньюаре, ее голые толстые бугристые ляжки выглядели уродливо. Сложив ноги крест-накрест, она дико смотрела на рослого собровца и готова была кошкой наброситься на каждого, кто бы с ней заговорил о здоровье или погоде на улице. Толстое тело свисало на краях стула, который скрипел при каждом движении. На лице царил беспорядок: размазанная косметика и синяки под глазами. Видимо, она только что встала с постели, где спала вместе с группой пьяных мужиков и баб со вчерашнего дня.

- Ну что, гражданка Карпышева все никак не успокоитесь… - Начал полковник, похожий на бухгалтера.

- А на кой мне успокаиваться, начальник? Вы тут уже десятый раз меня ловите с этим сбродом и все время отпускаете из-за недоказанности вины… Я чиста перед законом… У меня семья, муж, дети, долги, неоплаченные кредиты… Другой честной работы нет. Как я еще заработаю? Заводы обрушаются, гниют железяками. В офисы не берут… Старая я уже… толстая стала… кому я нужна… ? Вот и перебиваюсь тут на криминальных харчах… толстых олигархов дою… фурсеткам не доплачиваю… Бииизнееессс…

- Ехе-хе… Говорил я тебе, брось эту кормушку…

- Эх, начальник, мне бы твои заботы… Будто не знаешь, муж принуждает, бьет смертным боем, говорит, работай, а то калекой сделаю… Сколько раз я об этом говорила на допросах…

- Ехе-хе…муж объелся груш…

- Вам то легко смеяться, гражданин начальник, над несчастной, а мне чуть что кулак в морду летит… Каждый день по 300 долларов требует, в кубышку складывает, говорит, на мерседес копит…

- Сам-то хоть работает где?

- Ему нельзя бочки катать, и мешками плечи полировать и вообще… Говорит изжога мучит, инвалид от недоедания…

- Ты ему скажу, что такие деньги счастья не принесут, мерсик свой разобьет где-нибудь на повороте и сам инвалидом станет повзаправдошнему. Все под Богом ходим… Он все видит…

Человек поежился, поправил воротник потертой кожаной куртки, оглядел маленькую кухню. Взгляд его остановился на верхнем углу, под которым стоял холодильник.

Смотрел долго, пристально. Прокашлявшись заговорил сухо и тяжело:

- Скажи, ты уже как пять лет в этом гадюшнике в мамках ходишь, несчастных девочек под богатеньких мужиков подкладываешь, притон развиваешь, а не знаешь, что в углу над всеми висит…?

- Не знаю… картинка какая-то… От прежних хозяев осталась… Висит и висит… водки не просит…

- Не какая-то… а редкая икона Богородицы Персольной, покровительницы все мучимых невинно женщин…

- Ну и что? Таких деревяшек я много видела и что толку? Денег это на Мерседес не добавляет…

- Ну да, конечно… Пока ты тут заработок крутишь, она стоит и смотрит на этот хлам, мусор, собираемых тут жирными, отупевших от денег. Смотрит и молчит. Наверно, ей жалко невинных девочек.

- Умный ты стал, начальник… А тебе, твоя Богородица помогла? – С издевкой переспросила толстая баба.

Он ничего не сказав, отвернулся. Еще раз оглядел икону в углу, вздохнул и пошел в зал, где вперемешку на полу лежали носами вниз молодые бабы и почти что пенсионного возраста лысые и седые мужики, кое-кто из них был в костюмах и при галстуках, многие без штанов.

На ходу обернулся. Мамка посмотрела ему в глаза. Теплом, благородством души и жалостью ко всему живому веяло от них.

Она отвернулась, ей стало жалко себя. Взглянула на икону и… увидела на лике Богородицы тот же взгляд, что и у полицейского полковника. Ей показалось, что они источают загадочную тревогу и какую-то непонятную искренность, благодушие ко всему этому сумасшедшему, слетевшему с катушек, чудовищному миру. Мамка всхлипнула, глаза увлажнились.

- Да жизнь меняется… - произнесла она вслух. – Только не пойму в какую сторону. В худшую или в белоснежную. Скорее всего в плохую. Завтра опять будет тоже самое: полная квартира сальных, дурно пахнущих мужиков и полуголых девочек – дочек спившихся родителей и заброшенных ими в это море ненависти и людского непокаяния. И все вокруг бегает крутится и чадит угаром.

Мамка, произнося последние слова, почувствовала, что говорила их не она, а кто-то другой. Падали они на нее откуда-то сверху. Будто россыпи бриллиантов и золота. Закрыв лицо руками, она склонилась к полу.

Полицейский уже не слышал, что сказала она. Но он точно знал, что жизнь не стоит на месте, она всегда меняется к лучшему.