Валерка

    Валерка вообще плохо учился в школе. Ну как плохо, до шестого-седьмого класса еще как-то всё ничего шло, даже временами было интересно, а потом пошла полоса безразличия, отсутствия интереса к тому, что происходит в школьном классе, да и вообще в жизни. Он особо не выделялся из общей массы своих сверстников, был не лучше их и не хуже. Прогуливал уроки, опаздывал после перемен, грубил учителям. Не сильно стремился быть заметным в своем выпускном 11-Б классе.  Так, перебивался с двойки на тройку прикладывая ровно столько своих сил, сколько необходимо было для достижения минимального положительного результата. Того результата, который позволял, чтобы его не трогали. Учителя вздыхали, глядя на него. Трудный подросток. Что с него возьмешь? Как мало и как много в этой фразе…
   
   Валерка быстро очень повзрослел, можно сказать, за один день, в одночасье. Он отчетливо помнил этот день, даже час своего взросления. Тогда в пропахшем касторкой коридоре их подмосковной больницы, около больничного туалета им с отцом и сообщили, что мамы больше нет… Из туалета так сильно пахло хлоркой, что Валерка даже не совсем понял, от чего у него побежали по щекам слезы. То ли от нестерпимого едкого запаха хлора, то ли от этой режущей своей краткостью и безысходностью новости. Отец как-то сразу уменьшился в размерах, съежился и сгорбился, присев на краешек облезлой, железной, коридорной лавочки. Закачался не в такт, обхватив голову руками, и затрясся в немом плаче. Они так и замерли. Валерка, который пялился в тусклый свет больничного туалета, смаргивая катящиеся по щекам слезы, да отец, закрывавший руками лицо. Врач, сообщивший им эту страшную новость, еще постоял некоторое время рядом, помялся, потом вздохнул тяжело и положив руку на плечо отца Валерки сказал:
-Вы, Алексей Петрович, зайдите, пожалуйста, потом в ординаторскую. Вам документы надо забрать и вещи умершей.
Умершей…Это слово как огнем полоснуло Валерку, зажгло в его горле скопившуюся вату сдерживаемого крика, скрутило ему дыхание так, как будто ему дали в живот в драке, и он корчится на корточках в невозможности сделать глоток воздуха.  Сколько раз он потом будет слышать это слово рядом со словом мама. Умершая… Но тогда он отчетливо понял, что мамы больше нет, и по-другому больше не будет. Все стало мгновенно безразлично. И близость летних каникул, и поездка к бабушке в деревню, и новый велосипед, и обещанная отцом новая игровая приставка. Все стало ненужным и бессмысленным. Зачем все это? Если нет рядом мамы. Как все просто оказалось. Что самым главным и важным человеком в его жизни была не Светка из параллельного класса, не его дружки-приятели, с которыми он проводил все свое свободное и не свободное время, а этот такой не заметный, но как оказалось очень необходимый и ужасно близкий ему человек. Мама…

    Отец как-то быстро сдал. Не в силах перенести нежданную утрату, он, боевой офицер, терявший не раз своих товарищей и в Афгане, и в первую чеченскую, он не смог перенести уход этой маленькой хрупкой женщины. Как много, оказалось, держалось вокруг этого человека! Незаметная и тихая в жизни, она оказалась тем цементом и бетоном, который накрепко скреплял их семью, который и был тем самым домом, теплом, добротой, лаской и уютом.

    Она никогда не кричала. Самое страшное ругательство, которое от нее можно было услышать, заключалось в фразе: «Знаешь, что дружочек…». И ровно после этой фразы и Валерка и его отец Алексей Петрович, понимали, что всё… Что лимит отведенного терпения и доверия, который существовал у мамы, закончен. Дальше будет только хуже. Но как на самом деле, там дальше, никто из них не знал, потому как все делалось именно после этой фразы. Делалось так, как хотела она…

    Они по началу по инерции с отцом пытались сохранить привычный уклад и размеренность их прошлой жизни с мамой. Но в каждом действии, в каждом событии читалось её отсутствие и некоторая театральность происходящего. Чтобы они не делали - садились ли есть за обеденный стол, смотрели вечером телевизор, собирались ли в выходные на дачу, всегда был момент, когда, то один, то другой пытались обратиться к несуществующему человеку. Отец по первой так Валерке и говорил: «Ты у матери спроси…» Осекался, понимая, что глупость сказал. Они в этот момент замирали вдвоем, прокручивая в головах несуразность положения, в которое попали. Но оправданий не надо было ни одному, ни другому.  Валерка бубнил в ответ: «Я понял…», - не глядя на отца, пытался быстрее исчезнуть из общего пространства. Запереться в своей комнате или туалете. Что ближе было в этот момент и ещё раз проиграть в голове услышанное, успокаивая себя и накатывающие слезы.

    Валерка вообще редко плакал. Выросший на рабочей окраине подмосковного городка, он хорошо знал цену мальчишеским слезам. Это отсутствие уважения у дворовых товарищей. И как бы ни было больно или страшно, он никогда не распускал нюни. Редко, предательски слезы сами скатывались по щекам, выдавая скрываемые эмоции, и тогда он задирал высоко подбородок, глядя в небо, давил в себе слабость и ненавидел себя за проявление «женского» начала. За слезы дразнили - бабой. И это было самое страшное прозвище, которое могло быть присвоено в их дворовой компании.
-Слезливый. Весь в мать. - Сетовала в деревне его бабушка Прасковья Ивановна, когда Валерка то в крапиву по малолетству завалится, то от гусей с ревом пытается убежать. На похоронах он тыкала Валерку в бок своим маленьким, костлявым кулачком, шепча ему на ухо: «Ты поплачь, поплачь. Легче станет...». А   Валерка пялился в потолок храма, задирая высоко свою вихрастую подростковую голову, и по щекам его текли слезы, да с купола на него смотрел своими добрым и немигающим взглядом Бог.

    Маму похоронили быстро. Родни было мало, только самые близкие. Да и этих родственников Валерка видел в большинстве своём в первый раз. Все в черном, они для него были как на одно лицо. Мужчины трясли его руку говоря какие-то слова, женщины норовили прижать его к своим полнотелым грудям, целуя неукоснительно в вихрастую макушку. Валера терпеливо слушал, понурив взгляд, качал головой и вздыхал в желание, чтобы это все быстрее закончилось. Он до последнего не хотел смотреть на маму, лежащую в гробу. Изо всех сил пытался не задерживать на ней свой взгляд. Он помнил её совсем другой веселой, светлой и теплой…А эта женщина, которая лежала в платье в горошек с белой ленточкой старославянской вязи на лбу, ничего общего с его мамой не имела. Она была ему не знакома и совсем не похожа на ту, которую он помнил. Он мельком только раз взглянул на неё и как-то успокоился для себя, решив, что это не она. Ведь могли же в больнице что-нибудь напутать? Бывают же однофамильцы, или карту медицинскую не ту взяли. Он даже читал про такие случаи. И надеялся, что сейчас откроется дверь и войдет его настоящая и живая мама и скажет: «А вы что тут все делаете?». И он представил оторопь всех присутствующих, и как смешно это, наверное, должно выглядеть. Но никто не входил в прикрытую дверь храма, только полумрак да отблески ликов святых над дверным проемом…

    Он очнулся от того, что его тянула за рукав бабушка: «Пора, милок. Пора прощаться…Иди. Поцелуй усопшую.» Валерка было засопротивлялся, но, увидев угрюмые взгляды родственников, устремленные на него, понуро пошел за Прасковьей Ивановной к гробу. В изголовье на табуретке сидел отец. Лицо землистое и в темноте храма совсем высохшее с желтыми бликами свечей. По щекам две сверкающие дорожки. Такие же, как и у Валерки. Он так и не посмотрел на нее. Зажмурился в самый последний момент и быстро поцеловал её в холодный, восковый лоб. После этого пара рабочих, стоявших в сумраке церкви, засуетились, прилаживая крышку гроба. Батюшка забасил «вечную память», звеня кадилом и окатывая всех душистым дымом благовоний. Валерка, став уже никому не нужным, пошел к выходу. Туда, где сквозь щелку приоткрытой двери пробивался лучик майского солнца, где в его свете парили, переливаясь серебром, пылинки подмосковного храма, откуда так желанно тянуло теплом и звенело щебетом разгулявшихся птиц.

    На кладбище он не поехал. Душный автобус медленно вырулил со двора храма на прилегающую рядом улицу, и Валерка, облегченно вздохнув, встал с корточек из-за куста крапивы. Он там сидел все время, пока его искали. Родственники бегали по дворовой территории, звали его. Мужчины ходили его искать в мужской туалет, кто-то из женщин указывал на дверь звонницы. Отец тоже искал его, ходил вместе со всеми по двору храма и по тропинкам прилегающей территории. В какой-то момент он вышел совсем рядом с тем местом, где прятался Валерка. Их глаза встретились. Некоторое время они так и смотрели друг на друга, глаза в глаза. Отец и сын. Потом отец отвернулся и зашагал к автобусу. Валерка слышал, что он крикнул, что не надо искать, и что он, Валера, ушёл домой…Валерка видел, как замахала руками его бабушка, закачала укоризненно головой, как родственники стали садиться в автобус. Потом оранжевый ПАЗик завелся и неспеша выехал.
 
    На поминках Валерка тоже не был. Он все это время просидел на крыше их панельного дома. Там у них с ребятами был сделан клуб по интересам. Старый диван, два полуразвалившихся кресла и пара поддонов, заменявшие стол, на который младшие ставили бутылки и банки с колой, а более старшие пиво. Сегодня на крыше никого не было, и Валерка наслаждался одиночеством и возможностью побыть с самим собой. Первым делом, когда он забрался на крышу, он остервенело содрал с себя черную футболку и начал втаптывать её в пыль панельной крыши. Он пинал её не в силах уже сдерживать слезы, как будто она была виновата в том, что произошло в его жизни. Напоследок он просто порвал её и выкинул с крыши. И глядел, как она грязной несуразной тряпкой летела вниз, пока не зацепилась за ветки яблони, растущей во дворе. Валерка лежал на краю крыши и смотрел вниз. На черное пятно футболки среди белых соцветий яблони. Воробьи, всполошившись от падения футболки, стаей взмыли ввысь, и сделав полукруг, уселись на крыше недалеко от Валерки, гомоня и возмущаясь. Валерка перевернулся на спину и стал смотреть на небо. На высокое, голубое небо, по которому плыли белые пушистые облака. И в этот миг ему стало так хорошо и спокойно, что захотелось остаться в этом чувстве навсегда. Он как-то осознанно и отчетливо понял, что мамы больше нет, а он есть. Лежит на крыше их дома, смотрит в небо, и тепло, которое дает ему солнце, так похоже на тепло его мамы. Это как школьный завтрак, подумал Валерка. Когда ты находишь его в своем рюкзаке, заботливо мамой туда убранный. Мамы нет, а завтрак есть…Так и сейчас: мамы нет, а тепло её есть. Пускай оно солнечными лучами, но какая разница, если зажмурить глаза…

    Отец пил на поминках до беспамятства. Когда вечером родственники разъехались, Валерка видел, как он вышел во двор и уселся на лавочке возле цветочной клумбы. Он всегда так ждал маму, которая возвращалась с работы. У них была такая традиция- встречаться во дворе дома. Он забирал у неё сумки, и они вместе на лифте поднимались на их седьмой этаж. Отец сидел долго, потом стал звать мать.
-Варя! Варя!..- эхом в колодце дворов разносились крики отца. Вечерело, и Валера видел, как стали открываться окна их дома. Жители, кто с интересом, кто с недоумением, смотрели на пьяного Валеркиного отца, зовущего жену.
-Из 39-ой Алексей жену сегодня схоронил…- до Валерки донеслась фраза из открытого окна 11-го этажа. - Ндааа…Еще относительно молодые. Сгорела, говорят, онкология. Поздно диагноз поставили. Парня жалко, малец совсем. - Валера поморщился, услышав, что говорят о нём. Солнце совсем скатилось за горизонт и уже не давало того тепла, которое так успокоило Валерку днём. Он еще раз взглянул на поникшую фигуру отца на лавочке возле клумб и пошел в сторону пожарного выхода с крыши.

    В квартире суетилась бабушка. Никого не было, только кот Рыжик опасливо выглядывал из-за угла дивана. В большой комнате расставленный стол с остатками еды, полупустыми тарелками, с опрокинутыми стаканами. Кутья с изюмом, рассыпанная по полу, холодная вареная картошка да бабушкины соленые огурцы с помидорами. На стене мамина фотография, покрытая сверху по рамке черным кружевным платком. Валерке это показалось так вычурно и неправильно. Красивая, улыбающаяся, живая мама и этот черный платок на рамке… Он поставил стул и стянул палантин, поправил чуть покосившуюся рамку и уселся за стол. Ел картошку с солеными огурцами и смотрел на маму. Как будто они вместе ужинают.
-Нашлась пропажа! Ты где, оглашенный, пропадал? – Бабушка в белом переднике, надетом на черное платье, появилась в дверном проеме комнаты. – Ты что грязный-то такой, где футболка? Валера? - Он продолжал молча кушать и смотреть на фотографию мамы.
- Иди отца с улицы приведи, весь дом сейчас на уши поставит. Уже час Варю зовёт, - немного мягче обратилась к Валере Прасковья Ивановна.
 
    Отец уходить с улицы не хотел и вообще плохо соображал, что происходит. Но увидев Валеру, обрадовался и попытался его обнять. Валера отстранился от отца, от которого пахло спиртным. Черная рубашка отца была распахнута, и на правой груди была видна наколка с двумя летящими самолетами и парашютом с надписью 56 ОДШБ. Отец стоял, державшись за детские качели, и пытался не то петь, не то плакать. Все это из него лилось одновременно, без какой-либо логики и смысла.
-Расплескалась синева, расплескалась. Варя! По тельняшкам разлилась! Варя! По беретам! Варя! Я здесь. Варя! - С третьей попытки Валерке удалось увести отца со двора, обхватив его и не давая падать. Дома он довел его до спальни, где отец рухнул как был в обуви поперек тахты. Так и остался лежать. Валерка постоял с ним рядом, потом стащил черные отцовские ботинки и пошел к себе в комнату.

    Бабушка уехала в деревню через день, сказав, что еле договорилась, чтобы за скотиной посмотрели. На прощание поцеловав сына и внука, сказала, чтобы они не засиживались и с первыми числами июня были у неё в деревне. Отец кивал головой, Валерка просто молчал. Тяжело было оставаться вот так одним. Но потихонечку жизнь потекла ручейком и в их осиротевшем семейном гнезде. Валера стал чаще пропадать на улице, отец на работе. С того времени Валера и стал безразличен к своей будущей жизни. Он как будто стал суровее и сдержаннее…
 
    - Как повзрослел…, - говорили взрослые, которые его знали и качали головой, понимая историю этого взросления. Друзей как-то сразу поубавилось. По первой не было желания ни с кем вообще общаться, а когда через год такое желание появилось, так друзей-приятелей и не осталось. Да Валера особенно по этому поводу и не горевал, все своё свободное время проводя на заднем дворе школы, где была сделана импровизированная «качалка» с турниками, брусьями и перекладиной. Валера до исступления подтягивался и отжимался, силовыми упражнениями пытаясь выгнать из головы всякие навязчивые мысли. И по началу это помогало, а потом Валерка втянулся и уже не мог остановиться ходить на задний двор школы. 
 
    Он всегда там держался особняком, даже если и была там какая дворовая компания. Ребята, знавшие его раньше, не лезли без надобности к нему с вопросами и предложениями. А если и случались какие-либо разговоры или общение с ребятами, то в них слышались плохо скрываемые сочувствие и жалость, которые Валерка с некоторого времени стал люто ненавидеть. Не любил он, когда его жалеют… Не за что было его жалеть! Он же не инвалид какой!? Ну нет матери…Но это не повод, чтобы перед ним лебезили и заискивали. Это Валерке казалось мерзким и противным. Мог резко ответить или послать куда подальше. Со временем из всех друзей у него осталось пара товарищей из класса да отец, с которым они виделись нечасто.
Отец работал в центре Москвы на заводе имени Владимира Ильича и уезжал на работу слишком рано, пока Валерка спал. А когда Валерка приходил домой вечером, то спал уже отец. Полноценно общались они на выходных, когда Алексей Петрович был весь день дома. Но и это общение было условным. После смерти матери отец начал пить и пил постоянно. Он не уходил в серьезные запои, но каждый день был немного навеселе. Это позволяло ему сохранять благостное и приятное расположение духа, что нельзя было сказать про окружающих его людей, которые считали его действия злоупотреблением. Первые свои сто граммов отец опрокидывал в раздевалке завода и уже на рабочем месте появлялся в приподнятом настроении.
 
    Карьера военного у отца не задалась после первой чеченской, когда он в пылу после очередного выхода с боевого и имея половину из состава двухсотыми узнал, что огневой поддержки не было оказано по причине приезда высокопоставленной «шишки» из министерства обороны, и все резервы были отданы на обеспечение безопасного пребывания проверяющего. То, что за эту проверку заплатили жизнями молодых бойцов, никто, разумеется, руководству докладывать не стал. И карьера отца посыпалась вместе с зубами полковника, который это распоряжение давал. Полковника этого спасло лишь то, что в этот момент в штабе округа оказались бойцы спецназа ГРУ, которые отца хорошо знали по совместным боевым выходам. Именно они не дали ему разрядить весь рожок Калашникова в мечущееся по кабинетам подвывающее тело. Они и скрутили Петровича, правда только после того, как он основательно отутюжил полковника…  Отца тогда отдали под трибунал, разжаловали и даже лишили наград. Правда, потом вернули несколько, одной из которых он особенно дорожил - Орденом Красной звезды, полученным в Афганистане. Все, что смогли сделать для него его бывшие боевые товарищи, это устроить мастером смены на завод имени Владимира Ильича на Павелецкой. Там отец долго работал, усердно и качественно, отдаваясь полностью и с интересом производственному процессу. Даже имел почетные грамоты и благодарности, которые висели в его рабочем кабинете. Валерка до смерти матери часто приезжал к отцу на работу. Его завораживали огромные машиностроительные цеха со своим суровым укладом, с непередаваемыми запахами машинного масла и разогретого железа, со звуками ухающих прессов и чирканьем фрезерных головок. Отец водил его по вверенным ему линиям и не без гордости говорил своим подчинённым, что подрастает молодое поколение.  Валерка с удовольствием и благоговейным трепетом каждый раз, когда ехал на трамвае от завода до метро, ощупывал в кармане штанов подаренные ему очередной шестигранный болт, внушительных размеров, или подшипник, прекрасно шелестящий, если его с силой крутануть пальцами руки. 
Класса до 7-го Валерка точно знал, что пойдет учиться в Бауманку на инженера-конструктора-машиностроителя. Ну, в крайнем случае, в Станкин на Савеловском вокзале, на такое же отделение. А после 7-го класса не стало мамы, и как-то её уход затмил все желания и задачи, которые Валерка ставил перед собой. Они стали не так и важны и нужны. Отца постепенно стали понижать в должности после того, как его злоупотребления алкоголем стали сказываться не только на производительности, но и на моральном облике. А к концу 11-го класса, к выпуску Валерки из школы, завод имени Владимира Ильича вообще закрыли. Место, где находились цеха завода, было продано под строительство нового элитного жилого комплекса, все оборудование было порезано на части и реализовано по цене металлолома. Всех рабочих уволили, выплатив 6-месячное пособие. Отец Валерки тогда пил месяц. Да на самом деле пил весь завод. Пили даже те, которые никогда не пили. Смотреть, как вырезается завод, который имеет вековую историю, без алкоголя мог не каждый.
-Там Фани Каплан! В Ленина! Стреляла! А они?!- отец Валерки в пьяном угаре на кухне с двумя рабочими с завода пил вторую неделю. Кухня напоминала одновременно бакалейную лавку из-за объема ящиков с водкой и разграбленную мастерскую, потому что везде лежал мерительный инструмент, который по мнению присутствующих являлся основным оплотом и ценностью завода имени Владимира Ильича, а кумачевые знамена, которые были унесены из красного уголка, добавляли всему происходящему градус накала партийного собрания, подпольной ячейки социалистов первого созыва.
 
    Валерка сквозь дым сигарет пробирался к раковине кухни, пытаясь найти хоть одну не грязную тарелку. Кран раковины был оторван, а зияющая рана железной мойки была заткнута черным мужским носком, заботливо завернутым в полиэтиленовый пакет. Валерка, выругавшись, увидел это и, старательно перешагивая через ящики, двинулся в сторону ванной комнаты.
-Сын! Валера! Посиди с нами, – уже в коридоре до Валерки донесся окрик отца. — Это мой сын! Он на конструктора поступать будет! Наше продолжение! - в пьяном угаре декламировал отец. - Предлагаю выпить за будущего машиностроителя - Валерия Алексеевича Потапова! - Валера услышал шум поднимающихся из-за стола людей, звон упавшей бутылки на тарелку, звук опрокинутой табуретки. Он так и не дошёл до ванной комнаты, поставил тарелку в прихожей на комод и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Опять на задний двор школы. По дороге можно зайти в магазин и купить бутылку кефира и московскую сдобную булочку. Вот и весь ужин. Вкусно и калорийно, то, что нужно растущему организму. Валерка не держал зла на отца, он знал, что завтра утром отец будет перед ним извиняться, ища оправдания своим поступкам. Клясться, что это в последний раз. Но будет новый вечер, и новые знакомые отца будут слушать его нескончаемые рассказы про высоту 621 в Афгане и специфику плазменной резки.

    Но на утро отца хватил удар, его на скорой с упавшим давлением повезли в Первую Градскую. Там его еле откачали, приводя в порядок и вливая в него литрами физ.раствор. Пить отцу запретили навсегда. От слова – совсем. Валерка приходил к нему в палату со скудными передачками, и они подолгу сидели вместе, разговаривая на разные темы. Отец стал походить на того папу, которого Валерка уже успел забыть. Веселого, общительного, временами очень проницательного, но все равно чуть другого, не такого, каким он был до ухода мамы.

    Стояла июльская жара, все окна палаты были распахнуты настежь. Московский вечерний воздух был горячим и густым. Все больные обливались семью потами. Те, кто ходил, постоянно мигрировали между раковиной и лежачими, нося влажные, холодные полотенца. Валерка тоже носил отцу мокрые, холодные полотенца, которые тот клал одно себе на лоб, а второе на грудь. Отец прерывисто дышал, наколка с надписью 56 ОДШБ, то поднималась, то спадала в такт его дыханию, и казалось, что самолеты, которые были с этой наколкой рядом, машут крыльями, пытаясь улететь с груди отца. Отец рассказывал в сотый раз историю, которую Валерка знал наизусть, про 621 высоту в Кандагаре, сержанта Усунбекова и мушмулу…
-А он мне и говорит, «Товарищ лейтенант, я дерево заприметил- мушмула, на нейтральной территории, давайте я как стемнеет до него перебежками. Там наберу в рюкзак и обратно. Ребятам праздник устроим», я ему и отвечаю: «Низом! Какая мушмула? Караван должен пойти со дня на день, мы на прикрытии, ущелье растянуто, у меня каждый солдат на счету! Не дай Бог, что с тобой случится, кто будет станину станкового таскать? Нет! Приказы не обсуждаются! Приказываю место дисклокации не покидать!» А он привязался, как репей, и все ноет и ноет, рассказывает, какая эта мушмула вкусная, что с ней можно делать и как ее правильно есть можно. Ну совсем парень двинулся. Говорит, что самая вкусная мушмула - эта та, которая в холодном горном ручье охлаждена. Наберешь целую корзину и в ручей горный опускаешь. Придавишь, чуть корзину, чтобы не уплыла, и ждешь. Когда она совсем ледяной станет, тогда достаешь и кушаешь. Она холодная и очень сочная. Такой мушмулой одним плодом жажду утолить можно.
- Ну что с ним делать!? Хитрый гад! Знает, что сидим без воды в пределах видимости ручья, а все, что есть, экономим. Потому как нет понимания, когда караван пойдет. Информация секретная! Не разрешил я ему. Ну и ушел Низом ночью с рюкзаком десантным за этой мушмулой, сам покинул расположение роты прикрытия, без команды моей. Я, когда стрельба началась, сразу понял, что это Усунбеков. Вызвал командира отделения. Хорошо, что этот не знал, что Низом за мушмулой рванул, а то бы прям там в расход пустил бы. Злой я по началу был, думаю, ну упертый узбек! Хрен я на тебя патроны тратить буду, сам ввязался, сам и выпутывайся. В бинокль смотрю, хорошо его прижали на нейтральной, головы поднять не может, лежит, за камнем притаился. Ну мы тоже точки засекли, с которых по Низому лупят. Смотрю и думаю, ну хоть в этом от тебя прок, огневые цели отметили, при необходимости подавим. А какая у нашей роты, мать его, необходимость!? Это проход каравана! Нет каравана, ничего подавлять не будем. Нет у меня лишних патронов! Нету! Сидят командиры отделений, на меня смотрят, в каждом взгляде немой укор. Там нашего товарища утюжат, а мы свинец экономим. Ну что мне им сказать? Не по-советски это получается. Думаю, хрен с вами, сортир с конями! Командую, корректировщикам оказать минометную поддержку первому отделению. Первое отделение! Обеспечить отход бойца на вверенные нам позиции! Ну и закипела работа, заработали минометы по точкам, пошло первое отделение за Низомом. Подавили огнем пулеметы, смотрю тащат обратно Низома. И смотрю: не хорошо как-то тащат, ноги волочат. Думаю, спекся Усунбеков, побегал по грибы по ягоды. Притаскивают в расположение Низома и мешок этой мушмулы. Начали осматривать Низома, а у него позвоночник снайпером перебит. Видно, заметили его, да хотели живым взять на обратной дороге. Так он им живым не дался, вот и покалечили. Низом, пока его перевязывали да шины ставили, все передо мной извинялся. Говорит, хотел ребятам хорошо сделать. Угостить вкусной диковинкой. Вы, говорит, товарищ лейтенант её обязательно в ручье охлаждайте, тогда она самая вкусная будет. Ледяная мушмула. Так и кончился, все рассказывал. Потом кровь носом и горлом пошла. Ну и нет больше Усунбекова. Едрен-Батон!
 
    Отец выругался, вспоминая этот бой. – Лежит, такой маленький, он до того, как к нам в роту попал, механиком-водителем на Т72 ездил, два раза горел и без танка оставался, и вот к нам в усиление попал…Так вот. Маленький такой, а в руке мушмула. Все тыкал мне её, пока живой был. Разжал я ему кулак. Фрукт такой оранжевого цвета, помятый да кровью перепачканный. Ели мы потом эту мушмулу да Низома вспоминали. Поминали его этой ягодой… Так вот, Валерка… Дождались мы каравана, через день пошёл. Жарко было, но хорошие позиции у нас были, долбили духов по-черному! За Низома и мушмулу. Два раза ходили в рукопашную. Звезду вот тогда дали …
Отец замолчал, вспоминая события дней давно ушедших. - Ты хоть пробовал-то когда мушмулу? А? Валер? - Валерка замотал головой. Не пробовал он мушмулы, рассказами этими отца был сыт по горло.
- Понимаешь, сын. У каждого человека в жизни есть, была или будет это нейтральная полоса. И на ней, на этой полосе, сразу видно, кто ты есть на самом деле. Чего ты стоишь. Это как чистилище. Зайти каждый может, не каждый возвращается с этой полосы. Два мира с двух сторон, наш и чужой, а ты посередине. Так вот. Усунбеков вон не вернулся, да сколько моих товарищей и друзей на ней, на этой полосе, осталось. Я сам сколько раз ходил, но вот возвращался. Отпускала, значит, все правильно я делал и делаю в этой жизни, раз отпускала меня полоса эта. Низома не отпустила, Витьку с Кургана забрала, Сашку, Томку с Приднестровья, Николая и Петра с Северодвинска, да многих, многих…

    Отца долго не выписывали из больницы, опасаясь осложнений. К нему приезжали его боевые товарищи и по Афгану, и по первой Чеченской, даже с бывшего завода рабочие приходили да не солоно хлебавши ушли. Отец больше не пил.

    Отец появился дома в конце июля. Валерка к этому времени привел в порядок уже достаточно убитую их квартиру. Даже сделал собственными силами небольшой ремонт. Обновил обои на кухне да побелил потолок в большой комнате. Отец удовлетворительно покачал головой. Сын совсем стал взрослым.
 
    Август провели в деревне у бабушки. Валерка с удовольствием погрузился в эту беззаботность и размеренность сельского быта. С засыпанием после захода солнца и пробуждениями с его первыми лучами. Рыбалка с отцом, походы за грибами и ягодами в лес сделали свое дело, и потихонечку Валерка стал оттаивать. За последние несколько лет он впервые наслаждался возможностью находиться рядом с отцом и не тяготиться его присутствием. Они, как и прежде, помогали бабушке Прасковье. Копали огород, чинили деревенскую утварь, таскали воду, пили парное молоко и купались в ледяной речке. Отец учил Валерку ловить руками пескарей, выуживая этих губастых усачей из песчаных нор под берегом. Валерка боялся засовывать руку в неизвестно кем вырытую нору, боясь схватить за хвост змею или почувствовать острую клешню рака. Отец подтрунивал над ним, но делал это не зло, а так, как только ему это удавалось, аккуратно и с любовью. И ещё. Валерка совсем перестал вспоминать отсутствие мамы. Если раньше и дня не было, чтобы он не вспомнил и мысленно не обратился к ней, то сейчас он отпустил эти державшие его воспоминания, оставив себе лишь её тепло и ощущение света. И сейчас, если даже и вспоминал о маме, то делал это не с сожалением и грустью, а с лаской и нежностью, ощущая её незримое присутствие в каждый момент своей жизни.

    Остатки лета пролетали быстро, и, вернувшись в свою квартиру на улице Пороховщикова, отец и сын в почтовом ящике нашли повестку в армию, выписанную на Валерия Алексеевича Потапова. То, что витало в воздухе, свершилось. Валера закончил школу достаточно плохо, чтобы претендовать на возможность поступления в один из столичных ВУЗов по тем специальностям, по которым он хотел дальше трудиться. И повестка была делом времени. Сам Валерка и Алексей Петрович понимали, что рано или поздно это произойдет. Они не обсуждали, но каждый знал, что армия — это не наказание, тем более в семье боевого офицера, пускай даже и разжалованного.
-Просись в десант, - однозначно рекомендовал отец. Алексей Петрович других родов войск не признавал, считая десант самым правильным и нужным боевым соединением.                – Глядишь, потом на срочную останешься или сверхсрочную. А потом учебка, и можешь в академию потом попробовать. Чем черт не шутит! У нас в роду не военных не было! Все долг Родине отдавали! И не солдатами, а офицерами! Так что не тушуйся! -
А Валерка и не тушевался. Достаточно крепкий и сильный к своим 18 годам, он с удовольствием тренировался, ежедневно изнуряя себя или кроссом или силовыми упражнениями на перекладине и брусьях. И когда его распределили в горнострелковую дивизию Закавказского округа, отец только поцокал языком. - Элита! Горные стрелки. Егеря! С царских времен на Кавказе воюем. Твой прапрадед воевал уланом на Тереке, прадед твой с предгорий Эльбруса немцев выбивал, дед северокавказскую дорогу охранял, я в Хасавюрте был, так что и твое время пришло, сынок!

    Проводы были номинальные. Провожал Валерку отец, пара друзей да бабушка Прасковья, которая по этому делу привезла жирного гуся из деревни, которого полдня запекала в лопухах в деревенской печи. Так запекать гуся умела только Прасковья Ивановна, и секрет этого блюда ей достался по наследству от её бабки. Она грозилась унести этот секрет в могилу, если сын её Алексей Петрович не сподобится ей внучку произвести. Но внучка как-то у родителей Валерки не получалась. Вон Валерка получился, а внучка не выходила. Валерка на самом деле хотел не сестру, а брата. Но не вышло ни того, ни другого. Мать ушла, а отец был однолюбом, больше в сторону женского пола вообще не смотрел. Посидели на кухне. Молодые попили красного вина, отец, ухмыляясь в усы, потягивал квас. — Вот когда меня провожали в 85-м, так деревня неделю гудела! Выпили все спиртное, которое было в продмаге!
-Ага, и силос сожгли! - подначила Прасковья Ивановна. – Так гуляли, что Кольку потом неделю искали, дружка воного. - Бабушка кивала в сторону отца. Этот оглашенный зачем-то забрался на плотине спьяну в шлюзовой узел и там неделю куковал! Вылезти не мог!
-Да. Его после этого Робинзоном прозвали. - усмехнулся отец, и морщинки лучиками разбежались от его глаз. Мы уже неделю как тряслись на перекладных к воинским частям, а Кольку только отыскали. Думали, утонул. Пока сторож не услышал, как тот воет. Да. Хорошо погуляли. Не то что сейчас.
-Сиди уже, не смущай мальчишек. Отпил своё! - замахала на него бабушка. Парни пили вино, заедали вкусным, жирным гусем, и вкуснее этого на ближайший год у Валерки ничего не было.

    Добрался Валерка до части достаточно быстро. Военным бортом их за два часа перебросили в Минеральные Воды, откуда уже транспортом в расположение воинской части, стоящей в Баксанском ущелье. Обжился, подружился с ребятами по призыву, и закипела его служба. Учебные выходы в горы, марш.броски , работы на скалах в полной выкладке на альпинистском снаряжении, ночные стрельбы. Дня не было, чтобы их отдельную горноспасательную роту, собранную из спортсменов, не гнали на какие-нибудь очередные показательные учения или маневры. А Валерке это даже нравилось. И еще он влюбился в горы. Прямо до беспамятства. То ли кровь предков в нем взыграла, то ли действительно он душой был из этих мест, но чувствовал Валерка себя в горах, как у себя в деревне. Ему казалось, что все, что он видит, ему знакомо и давно известно. И бастионы каменных глыб, нависающих огромными утесами над узкими тропами, и шум горной воды несущегося внизу Баксана, и такие прекрасные и гордые эдельвейсы, растущие на самых неприступных и высоких скалах ущелья. Полюбил Валерка эти места всей душой и всем сердцем. И когда пришло время возвращаться домой, то даже загрустил поначалу, что так быстро пролетело время. Да командир его роты подбодрил: « Не горюй Валерка! Заканчивай училище и просись к нам, я дам характеристику на тебя хорошую. Нам такие, как ты, нужны. Настоящие русские солдаты!»

    Встречал на перроне вокзала Валерку только отец. Алексей Петрович стал гораздо лучше выглядеть. Отказ от спиртного пошел ему на пользу. Обнялись они крепко. Отец даже слезу пустил! Смахнул её, незваную да нежданную, глядя на сына. Возмужал-то как! Окреп! Настоящим мужиком стал!  Рукава камуфляжной куртки закатаны, руки загорелые, сильные! И глаза. Материнские глаза. Варины… Как полынь полевая -серо-зелёные. Когда ветер по полю, рябью по траве. Волной такой - изумрудно-серебристой с переливом. Такие и у Валерки глаза. Проницательные, глубокие и красивые. Плечами и статью в породу отцовскую пошел, в дедов и прадедов, а глазами да характером в мать. Вот и не удержался Алексей Петрович, с похорон жены слезы не проронил, а тут что-то накатило…Вышел Валерка с поезда, а отцу Варя в каждом движении сына чудится. Вон улыбнулся, увидев отца. Широко улыбнулся, открыто, а Алексей Петрович улыбку Вари видит. Вот так и она улыбалась. Точь-в-точь. Улыбнется широко и открыто, глаза смеются. Искорки да изумруды. Как им всё-таки её не хватает. Как бы Варя сейчас Валеркой гордилась! Любовалась…

    Из всех вещей у Валерки только армейский рюкзак с приделанным сбоку ледорубом да несколькими карабинами в обвязке. На груди знак гвардии, а в петлицах эдельвейсы. Привез Валерка в подарок отцу вулканический туф с седла Эльбруса. Отколол кусочек на очередном восхождении, потом в армейской мастерской, где снаряжение альпинистское чинят, обтесал на наждачном круге и в шар красивый превратил. Валеркины сослуживцы все больше из этого туфа бусы да серьги делали на возвращение для матерей и любимых девушек. Красивые они получаются. Каждая бусина, как антрацит, черного цвета и с множеством отверстий-дырочек, смотрится красиво да и память из самого сердца Приэльбрусья. А Валерка отцу подарок привез... С девушками как-то до романтических отношений не доходило. То ли требователен Валерка был очень, то ли искал все похожую на маму. Встречался он со Светланой из параллельного класса, но это больше дружба была, чем любовная привязанность. Она даже пару писем Валерке в часть написала. Да не получилось у них нормального диалога, и время все по своим местам расставило. Кому год не срок, а кому и минута – вечность. Так что был Валерка, отслуживший и счастливый готов ко всему новому!
 
    Отец, выросший на идеалах социалистического государства, так и не смог принять текущую действительность. Как ни склоняли его товарищи по оружию идти в различные охранные компании и предприятия, он наотрез каждый раз отказывался от их заманчивых предложений. Считая ниже своего достоинства применять свои боевые навыки за деньги и в угоду различным бизнесменам и банкирам. Не для того его Родина воспитывала и кормила, чтобы холуем ходить у различного сброда! Он, боевой офицер, считал, что только служба Родине, ну, на крайний случай, работа в машиностроении — вот удел настоящего мужчины! За такую работу не стыдно, когда ты пользу приносишь обществу, защищая его или обеспечивая материальными ценностями.

    В бытность работы на заводе имени Владимира Ильича ещё до момента его закрытия любил он рассказывать Валерке, где и как применяются электродвигатели, которые на этом предприятии производились. Едут они, бывало, по эскалатору в Московском метро, и Алексей Петрович не без гордости тычет своим указательным пальцем в движущуюся основу транспортера, говорит Валере: - Слышишь, движок гудит? Это наш! ЗВИшный двигатель! Для привода эскалаторов. А вон шахта метро стоит, - уже показывал он Валерке на улице бетонную коробку с жалюзями.  - Там наш вытяжной двигатель стоит! Воздух подаёт в метрополитен. И этим самым воздухом Валерка пока мы с тобой едем в метро – дышим! Представляешь, на сколько важная у нас продукция и нужная для нашей Родины! Наш завод эти двигатели раньше по всему союзу отправлял, в разные республики, для нужд нашего социалистического государства. А сейчас что!? Вон, на немецкие переходят. Сименсы-шнименсы… А они поработают ли с наше? По 50 лет без перемотки? А?! Вот и я говорю…- Отец вздыхал, понимая неизбежность закрытия их производства, и они ехали дальше с Валеркой по своим делам.

    После ухода Валерки в армию и не имея возможности работать на заводе, Алексей Петрович принял решение организовать небольшую слесарно-механическую мастерскую в гаражном кооперативе «Патриот» рядом с их домом. Пустой гараж нашелся довольно быстро. Потратив на него накопленные еще с Варей деньги со сберкнижки, он в скором времени не без гордости повесил над въездом в боксы вывеску «Починка различной механической техники и электрических аппаратов. Потапов и Ко». После этого взял себе в напарники двух рукастых рабочих с завода Ильича и занялся ремонтом бытовой и садовой техники. Кто мотоблок на переборку привезет ему, кто бензопилу «Дружба» притащит, а кто и машину, старенький жигуль, в бокс к Алексею Петровичу на починку вкатит...Больших денег не зарабатывали, но на свет, инструменты да на покушать – хватало. А больше и не надо! Не рвач по жизни отец у Валерки был. И по большинству своему, в гараж к Алексею Петровичу больше свои друзья-знакомые и приходили. А какие деньги со своих? Так…На запасные части только и возьмешь. А вот спиртным Алексей Петрович отказывался брать категорически. Сам не брал и своим подмастерьям запретил! Сухой закон – навсегда! Такой девиз был в его мастерской. Уважали Петровича за его рукастость и принципиальность. Никому спуску не давал да и себя не щадил. Что тут скажешь? Старая закалка! Еще советских времен!

    Приехали домой. В Валеркиной комнате все, как и было до его ухода. Книжки на полке, компьютера монитор пылью подёрнутый и мамина фотография на стене в ореховой рамке, которую Валерка еще сам делал... Вроде как и года не было. Пролетело время незаметно. Только возмужал и окреп Валерка. Да и цель у него появилась: в училище десантное поступить, продолжить службу уже в звании более серьезном. Нравилась Валерке армия со своими устоями и порядками, логичными и понятными ему. А еще нравилось ему быть причастным к большой задаче, которую он выполняет, находясь на службе. Может, это и звучит пафосно, но лежала у него душа к этому. Наверное, это наследственное, от отца да деда досталось…Не самые плохие начинания и качества.

    Навел справки Валерка по поступлению в Рязанское Гвардейское высшее воздушно-десантное командное училище имени генерала армии В.Ф.Маргелова. Оказалось, что в этом году он уже опоздал для подачи документов. А в следующем есть возможность попробовать себя на специальности: «Применение подразделений Воздушно-десантных войск (горных)». Как оказалось, что даже с его невысокими баллами по ЕГЭ туда пройти можно. Ну а про физическую подготовку и так все понятно. Да и рекомендации и характеристики Валерка привез от заместителя ком.полка – майора Василевского Ивана Денисовича. Хорошие, надо сказать, рекомендации! Что отличник он боевой и политической подготовки. Про политическую, это, конечно, больше для антуража и дани временам минувшим написали, а вот то, что Валерка был один из лучших по горному делу, это правда. В совершенстве овладел он всеми навыками сложной горной науки. Как страховку сделать, как по отвесной стене маршрут проложить быстро да безопасно, как забраться на эту стену без потерь и увечий для личного состава, как не потерять на маршруте ни грамма личного снаряжения да ни унции солдатского здоровья! Все это Валерка мог и умел. Ценило его командование, виды на него в дальнейшем имело. Поэтому и благословляли его на поступление в училище.

    Только год Валерке надо было где-нибудь поработать, да так, чтобы навыков своих не растерять перед будущей учебой в училище. Не успел он озадачиться основательным поиском работы, как позвонил Леха Иванов, его товарищ по службе в Закавказском округе. Предлагал вместе с ним, как с напарником, пойти работать в компанию по работе в Москва-Сити. Оказалось, что для обслуживания башен Москва-Сити создали подразделение альпинистов-высотников, в которое набирали проверенных и соответствующе подготовленных парней, с опытом работы в горах или аналогичных компаниях. И Валерка с Алексеем, как никто лучше, подходили им для усиления существующего штата. Только отслужили, полны сил и энергии, имеют достаточный опыт работы на высоте и в команде, тут и прекрасные рекомендации от командования части пригодились. Последнее являлось чуть ли не самым главным аргументом для принятия решения в руководстве альп-компании, которое в свою очередь состояло из одних бывших офицеров Вооруженных сил России и СССР.

    Ну и закипела работа у Валеры. Утром общий сбор всей бригады-альпинистов и раздача заданий на весь день. Кому окна мыть кабинетов на 56 этаже, кому с системой кондиционирования на 73 разбираться, а кому достать плюшевого мишку, выпавшего из форточки башни «Империя» на 45 и зацепившегося за воздушную заслонку на 34. Да! Бывали и такие задания! Окна во всех башнях не открываются, но для проветривания автоматизированные форточки предусмотрены. В такую форточку рука взрослого человека не пролезет. Угол открытия маленький да и высоко она. А вот дети умудрялись игрушки выкидывать, неспециально, конечно. Ради интереса! Интересно же, как она вниз с 45-го этажа полетит!  А потом родителей мучать на предмет возврата потерянного друга.
Нравилось Валерке его новая работа! Висишь на стене на веревке. Посмотришь вверх – уходит стеклянный бастион до самого неба, вниз посмотришь - пропасть метров двести! Красота! Ветер дует, да Москва-красавица шумит проспектами, набережными и не спящим третьим кольцом. А когда за такую прекрасную работу Валерке еще стали платить не совсем маленькие деньги! Так он вообще себя самым счастливым человеком считать стал.

    А ещё Валерка иногда принимал участие в совещаниях. Ну как принимал, он подозревал, что имеет в определенные моменты своего нахождения на стене вовлечение в диалоги, которые происходили по ту сторону стекла. Так, на одном совещании руководитель отдела продаж одной крупной компании по продаже септиков распекал подчиненных за невыполнение поставленного плана продаж. Ну и в рамках кар, которые должны были пасть на головы нерадивым сотрудникам компании, было увольнение с понижением своего статуса до амплуа дворника или…: - Вон! – руководитель отдела продаж ткнул пальцем в висящего за стеклом Валерку со шваброй и усиленно оттирающего стекло, — вот будете как он! Всю жизнь подтирать за другими! - И все двадцать пар глаз уставились на занятого работой Валерку, сочувственно на него глядя и с ужасом понимая глубину его падения
- Я не понимаю?! - продолжал руководитель, - у нас, что срать люди меньше стали? Или, может быть, есть? Почему у него работа есть подтирать чужое говно? А вы не можете найти возможности впарить двухсоткубовые горшки нашим согражданам? Может, мне лучше его на работу взять вместо кого-нибудь из вас? – Двадцать продавцов в едином порыве отрицательно замотали головами, показывая однозначный отказ от желания руководителя произвести смену их профиля деятельности.
Валерка только улыбался, глядя на такие совещания, которые для него оставались немыми и неозвученными. Но не надо было слышать того, что происходило по ту сторону стекла, в другом от Валерки мире. Достаточно просто было его видеть. И Валерка видел. Он не стеснялся того, чем он занимается, более того, он честно любил свою профессию и с удовольствием ей отдавался.
 
    А ещё у него завязались романтические отношения. Ну не совсем, конечно, обоюдные… Но для Валерки все было однозначно! Валерка влюбился. Причем серьезно и, наверное, с первого взгляда. В тот день, когда он впервые увидел её, ему дали задание по работе на башне «Империя» между 55 и 58 этажами. Это практически самый верх башни, её макушка. Если можно так, конечно, назвать закругляющуюся параболу из стекла и бетона. Вот там, на 56 этаже, он увидел её…Она работала секретарем в какой-то компании, какой именно Валерка не знал. Много этих компаний промелькнет за окнами, пока спускаешься с 60-го до первого этажа, да и не надо ему это было знать. 

    Она была хрупкая, маленькая, очень изящная и вся такая воздушная. Как будто сделанная из белого костяного фарфора и гипюрового кружева. И еще, она была очень красивая. Настолько красивая, что Валерка вообще решил, что она ангел и лишь по совместительству работает в секретариате компании. Разносит кофе, раскладывает корреспонденцию по лоточкам, принимает звонки и встречает важных посетителей… С того дня, как Валерка в первый раз её увидел, он стал чаще пытаться получить наряды по работе на стене башни «Империя». И если другие старались отказаться или как-нибудь увильнуть от грязной работы на стене, то Валера с удовольствием забирал эти заказы, в надежде в очередной раз увидеть её прекрасное личико и точеную фигурку. Она неукоснительно всегда была на рабочем месте в черной юбочке и белой блузке. По началу она даже не обращала на Валеру внимание. Но со временем, то ли Валера излучал слишком сильные потоки флюидов любви, то ли так часто появлялся по ту сторону стекла, что все это в конечном итоге привлекло внимание этой миловидной особы. И в очередной раз, когда Валерка медленно проплывал в моросящем московском дожде, их глаза встретились, и она улыбнулась ему… Сказать, что Валерка был счастлив, это не сказать ничего. У него было чувство, не счастья, нет! У него было чувство непередаваемого восторга! Было ощущение, что он стал невесом и может парить против законов физики и ему не нужны больше страховки, жумары и «восьмерки». Валерке хотелось одновременно и петь, и танцевать на стеклянной поверхности её замка!

    -Какой смешной и занятный, - думала она, глядя в какой раз на проплывающего мимо альпиниста-высотника. И если раньше ребята, работавшие за окном и занимающиеся техническими и уборочными работами имели тенденцию каждый раз меняться, то последний месяц она наблюдала исключительно одного персонажа… И этот персонаж постоянно смотрел именно на неё. Её подружки секретари уже стали подтрунивать над ней: Смотри твой скалолаз опять лезет! Как мёдом ему тут намазано… Какая беспардонность так есть глазами девушку! Какая наглость! Надо написать письмо в дирекцию, чтобы они приструнили этого «ловелаза»! Но она отмалчивалась и не поднимала головы, когда кроме неё в кабинете были другие секретари. А вот когда никого не было… Тогда она смотрела на него и улыбалась. У них даже появилась своя небольшая тайная традиция. Валерка, когда спускался после работы вниз, на миг останавливался около её окна и прижимал свою широкую, грубую мужскую ладонь к стеклу, а она в ответ прижимала свою маленькую, практически детскую, хрупкую и изящную ладошку с другой стороны…Мгновение они улыбались друг другу, а потом Валерка исчезал за видимым краем её этажа.

    В тот день Валерка решил подарить ей цветы. Нарвал их на клумбе около башни «Империя» пока Леха веревки раскатывал да страховку вязал, а охранник за угол ушёл. Правда, сначала долго около них ошивался, вздыхал и сосредоточенно гирлянды из карабинов и страховок рассматривал. Потом закурил и за угол пошёл. Запрещено было около главного входа курить администрацией, вот народ за фасад к зеленой лужайке с лавочками и ходил смолить да общаться.   А Валерка нарвал охапку бархатцев с незабудками и за пазуху рабочего комбинезона пихает. Землю лишь успел стрясти, чтобы охранник не заметил. Леха аж прыснул. Увидав манипуляции с рассадой своего товарища, замотал головой стараясь не выдать колкость, которая уже практически с языка сорвалась. Ну что тут делать?! Если у друга любовь случилась?! Только сочувствовать да поддерживать его в амурных посылах! Взглянул понимающе на Валерку, - не дрейфь! – говорит - доставим подарочек твоей Рапунцель! Как звать-то её? – Валерка лишь плечами нервно повел. Он, действительно, так до сих пор и не узнал, как звать девушку. Пару раз видел её выходящей из здания, но не решался подойти. Да и не одна она всегда. С подругами да кавалерами, франтово одетыми, из главного входа выходила. А Валерка вон, в комбинезоне потертом да футболке армейской. Не сильно вид его для знакомства-то и подходит. Другое дело, когда на стене Валерка! Тут он царь и бог! Как птица в воздухе, так и Валерка себя на отвесной стене чувствует. Все там понятно и по правилам, а эти правила, как ни странно, свободу и дают. Все четко и красиво. Нет лишних движений и не обдуманных действий. Каждый узелок, каждый карабинчик, каждая оттяжка. Все со смыслом, с логикой. Все с понятием! Вот красота и получается. Из закономерностей и правил! Поэтому и нельзя оторваться от альпиниста, который по стене вверх лезет. На столько завораживает этот простой, но в то же время очень слаженный алгоритм движений и действий… — Вот там бы с ней поговорить! - где хорошо одетые коллеги его зазнобы ничего не стоят. На 56 этаже, но только не с офисной стороны, а с Валеркиной. Со стороны бетона и стекла, со стороны неба и солнца.

    Дораскатывали они веревки с Лехой, страховые растяжки ввинтили в плиты около подножия башни и на лифте на последний этаж поехали. Есть всё-таки свои прелести в промышленном альпинизме! Когда есть возможность до намеченной цели не с земли лезть, долго и упорно жумаря, выстёгиваясь на промежуточных точках и организуя постоянно страховку, а красиво сдюльфирить с самой макушки башни до нужного этажа. И уже там спокойно работать, экономя силы и нервы.

    А на пятом этаже двери лифта распахнулись, и в кабину запорхнула группа девушек, возвращавшихся с обеда к себе на этаж. Девчонки что-то громко обсуждали и спорили, как вдруг затихли. В кабине лифта наступила тягостное молчание. Валерка сначала, не обратил внимание на зашедших. А через некоторое время почувствовал на себе внимательные взгляды и услышал перешептывания за спиной. Поднял свой взгляд от снаряги, которая под ногами лежала на зеркальную стену лифта, и глазами встретился с ней…Она, оказывается, вместе с этой компанией зашла и сейчас была за его спиной, да подруга её что-то на ухо ей нашёптывала, улыбаясь, косилась в его сторону. Почувствовал Валерка, как уши краснеть у него стали да по спине ручейки пота потекли…Леха увидел напряжение товарища, сразу сообразил в чем дело. Коренаст Леха да не высок в плечах, широк, да в талии тонок. За словами в карман не лезет. Они смоленские все такие. – Ну-ка, барышни, потише своими ножками, поотбиваете их об нашу амуницию, синяки да ссадины будут, кавалеры вопросы всякие задавать будут, - Леха с распевом да с широкой улыбкой оттер стоящих за спиной Валерки девушек в дальний угол и как мог закрыл товарища от навязчивых взглядов. Девчонки фыркнули и демонстративно отвернулись от парней. Так и ехали до 56-го под мерное гудение вентиляции. Потом двери открылись, и девушки, цокая каблучками, вышли. Валерка не удержался, посмотрел вслед в надежде увидеть в ответ её взгляд. Но быстро двери закрылись. – Вот осёл! -ругал себя Валерка, - такая возможность подарить цветы была! Хотя, наверное, это очень нелепо выглядело бы. Если бы он достал из-за пазухи эти цветы. Валерка посмотрел на свою оттопыренную на груди альпинистскую куртку, через отворот которой вылезла одна непослушная головка бархатца. Он щелкнул по нему пальцем. — Вот так вот, брат…Нарвать, нарвал, а подарить не смог. Валерка тяжело вздохнул, сетуя на столь неожиданную ситуацию. – Ну что ты скис? – Леха хлопнул напарника по плечу. - Смотри, что у меня есть! – и с этими словами Леха вытащил из альпинистского рюкзака рулончик малярного скотча. - К окну её кабинета приладим! Представляешь, она в окно смотреть будет, а там букетик цветов! - Валерка сразу заулыбался. Вот Леха романтик! Настоящий товарищ! В беде точно унывать не даст!

    Доехали они до последнего этажа, собрали весь свой скарб и на технический потащили уже на себе. С шутками да прибаутками. Леха вообще по жизни веселый, в любой ситуации улыбается. Вовремя свой службы в Закавказье пошли они как-то в увольнительную в местный кафе-клуб. Хотя командование, чтобы не создавать проблемы с местным населением, даже приказы соответствующие на этот счет выпускало. Но молодых-то бойцов что удержит?! Больше Леха хотел пойти, а Валерка вроде как за компанию, чтобы его одного не отпускать. Ну и по классике жанра на выходе из клуба их, разумеется, встретили горячие местные парни. Девушек в клубе-то совсем практически не было, поэтому особо докопаться не до чего было. Но слово за слово. И один из кавказцев попытался Лёху схватить и на прогиб кинуть. Откуда ему было знать, что Леха мастера спорта по боксу уже в 16 лет в своей весовой категории получил? Убегать по итогу, конечно, Лёхе и Валерке пришлось. А потом еще писать объяснительную за сломанную челюсть горца. Но то, как Лёха стоял и улыбался перед галдящей толпой разгоряченных кавказских парней, это Валерка никогда не забудет. Тот ему в лицо кричит, что-то тычет, на горы, на него, Леху, показывает. А Лёха стоит да мороженное купленное в кафе, эскимо на палочке, доедает. Спокойно так стоит, ест и улыбается. Доел. Палочку в бумажку аккуратно так завернул и таким красивым баскетбольным броском в урну около двери клуба отправил. Замолкли на секунду оппоненты Лехи и Валерки, обалдев от такой наглости. Ну а потом все и началось…Такой вот Лёха.

    Затащили они амуницию на крышу. Закрепили страховки, в обвязки альпинистские залезли, оттяжки гроздьями повесили. По рации у метеопункта Москва Сити погоду запросили и разрешение на допуск на стену. Метеопункт ответил, что погода нормальная со средними порывами ветра, но возможно изменение, так как фронт грозовой к Москве идёт с юга, может зацепить своим краем, а может и полностью накрыть. Тогда уже мало не покажется. Но допуск дали на работу, и парни задюльферили на 50 этаж. Там система вентиляции, и одна из заслонок, перекрывающая доступ воздуха, барахлила. Неполное закрытие, датчики показывали. А для башни не закрытие в случае необходимости вентиляционной шахты это беда. Особенно когда ураганный ветер дует. Тогда башня, как огромная доменная труба, работает, ветер с такой силой по шахте несется, что лифты автоматика останавливает. Вот и сидит офисный планктон в лифте, висит на этаже эдак пятидесятом, и вздрагивает эта коробочка, вися на тросиках, когда потоки воздуха её валтузить начинают. И каждый в тот момент думает только об одном. Уж поверьте…

    Ну на 56 сделали остановку. Валерка букетик достал. Лепестки с обмякшими головками бархатцев расправил. Поуныл, конечно, букет-то у Валерки за пазухой и подвял. Но посыл-то понятен! Глянул Валерка в кабинет, где его любовь сидит. Нет никого! Ну и к лучшему! Прикрепил он посередине стекла малярным скотчем букет. Чуть поправил его для лучшего восприятия, Леха рядом висит, лыбится. С пониманием на товарища смотрит, но шуточки свои не отпускает, важность момента чувствует. Не признание, конечно, в любви, но первый букет подарить - тоже шаг на самом деле. -Ладно, не тяни, - толкает Леха Валерку в плечо, - рада твоя принцесса будет. Ну и задюльфирили ниже, к заслонкам воздуховодов. Спустились, начали осмотр делать. Действительно, одна жалюзи не закрыта полностью, мешает что-то. Передал Леха по рации, что предмет какой-то в заслонке, закрываться ей не дает, да подлезть к нему возможности нет, даже разглядеть, что это, и то не удается. Выслушал центр их, замолчала рация, видимо, с инженерами советуются, что делать. Потом рекомендация пришла. Фронт грозовой в сторону Москва-Сити развернулся, надо заслонку в порядок приводить. По-хорошему, платформу спускать надо, и специалистов на ней организовывать с инструментом, а времени на это нет. Ну центр дал указания имеющимися силами постараться вытащить предмет и освободить заслонку для закрытия. Переглянулись Леха с Валеркой, на тучи глянули с Воробьёвых идущие. Не хорошие такие тучи, цвета стального, да с проседью такой белесой. И ветер стал уже задувать по-другому. Гонит потоки воздуха грозовой фронт, с порывами и с первыми пощечинами дождя. Центр прохрипел в рацию, что рекомендует действовать по погоде, если есть сомнения, то лучше переждать. Да парни и без центра это понимают, а еще понимают, что незакрытая заслонка парализует работу лифтов. Опять будут нарекания на инженерные службы, к которым их альп-отряд непосредственное отношение и имеет, как следствие без премии отряд останется.
 
    Организовали страховку, и Леха, как самый маленький, полез за предметом в незакрытую заслонку. Чертыхается, фонарем себе подсвечивает. Валерка снаружи висит, одним глазом Леху страхует, другим на фронт, идущий на Москва-Сити, смотрит. Качает уже посерьезному, пытается от стены оттянуть, да оттяжки не дают, парусит Валерка на стене, Леху в щели разглядеть пытается. А тот нащупал шток сломанный, который закрываться жалюзи не дает, и вытащить его пытается. Только на земле-то его не вытащить без инструмента! А тут в воздухе, болтающимся на веревке на уровне 50-го этажа это делать надо. Рация ожила на груди у Валерки, центр сказал, чтобы они заканчивали работу и сворачивали веревки. Точно уже гроза мимо Сити не пройдет! А Валерка это и без центра видит. Тучи вон, совсем рядом! Руку протяни, и можно за седые космы потрепать. Клубятся первые облачка, обнимают башни своими боками, изморосью по бетону секут, и как большие серые псы лижут стекла своими влажными языками.

    Вытащил Леха шток! Руки в кровь изодрал, но вытащил его из щели заслонки. Обломался гидравлический палец, и в щель заслонки угодил да расклинил еще и саму заслонку. Вот Леха там и убивался. Но освободил шток. Вылазит из заслонки, как шахтер из забоя, лицо черное от пыли, на лбу фонарик, зубы белые. Как всегда, улыбается. Шток к груди прижимает, как артиллерист снаряд бронебойный. Весит шток килограммов двадцать. Надо вязать да вверх на крышу поднимать, вниз спустить уже не успеют…Двумя узлами-констрикторами по двум краям прихватили шток так, чтобы точно не отвязался, ну и небольшое совещание устроили, как поднимать его будут. Рация уже надрывается, матом практически рекомендует быстро со стены уходить, только совещанию мешает. Решили Леху первого запускать, он легче, быстрее отжумарит до верха, а там уже на веревке шток вытянет, ну а Валерка страховать будет. По рукам ударили, и рванул Леха вверх, ну а Валерка висит, шток прижимает, не дает ветру раскачать его, и от стены оторвать. Даже представить страшно, что будет если этот шток ветром оттянет, да в стену впечатает с размаху. Вот и вжимается Валерка в стену, слился с ней в единое целое. Дождь уже во всю хлещет, тучи совсем башню окутали, так что земли не видно. Куда ни глянь, клубится везде шлейф облачный, ветром шумит да дождем поливает, раскатами грома ругается.
 
    Два раза веревка Лехина дернулась. Долез, значит! В ответ дернул один раз Валерка, мол, принял. По рации уже некогда обсуждать, да и не надо это им, в связке сколько раз ходили, знают все до мельчайших нюансов, как напарник поступать будет. Полез вверх и Валерка. Жумарит потихонечку, рядом шток на веревках ползет, Леха веревку выбирает, не спешит, знает темп напарника. Валерка не дает штоку раскачаться, от стены отойти. А сверху уже просто Ниагара! Рекой такой поток по стеклу несется, что ощущает себя Валерка не на стене башни, а на дне речки, уже и дышать-то трудно, от объема воды сверху льющейся.  Этаж 56 быстро он пролез, только мельком глянул на букетик под ливнем. Висит! Хорошо приклеил его Валерка! Пришла его любовь, только не за столом сидит. Пока Валерка мимо лез, к окну подошла. Близко-близко. Так, что Валерка отчётливо увидел её красивые глаза. Большие и тревожные. А что ему остается? Улыбается да хорохорится. Как бы извиняется за такое появление. Работа вот такая. Напоследок только шлепнул по мокрому стеклу ладонью, на удачу. Да она свою маленькую ручку прижала. На удачу…

    Добрался, наконец, до карниза верхнего этажа, шток проводил аккуратно за козырек и выдохнул уже облегченно. Расслабился. А это делать-то совсем нельзя, пока ты на стене находишься. Решил, что все самое сложное уже позади. Козырек на самом верху довольно большой, и перестегнуться бы ему надо для страховки да сбоку этот козырек пройти, да времени нет у него, уж совсем залютовал ураган. И решил Валерка в лоб его сразу взять, не перестегнулся , и на самой верхотуре сорвало его… И понесся Валерка  вниз , аккурат до 56-го этажа и долетел до последней страховки, в которую встегнулся. Пока летел, ветром от башни оттянуло и со всего размаха, маятником, аккурат в её окна впечатало прямо около букетика. Хрустнуло, что-то у Валерки в ключице да носом кровь пошла, каплями красными вместе с потоками воды по стеклам этажей побежала. Висит Валерка в позе древнего летающего динозавра археоптерикса, и смешно ему одновременно, больно и страшно. Страшно, что рука не работает правая, повисла плетью безвольной, и что свою любовь напугал. А она вздрогнула, когда Валерку-то впечатало со всей дури в стену. В ужасе рот руками зажала, глаза огромные. Не верит тому, что видит. Быстро, правда, в себя пришла. Бросилась набирать в техническую службу башни. Ну тут суматоха началась по всем подразделениям. Полетели звонки в альп-отряд, что их человек на стене в грозу делает?! Те в свою очередь матом объясняют, что по вине инженерной службы такое представление на 56 этаже и происходит! Короче, суета, неразбериха!

    А Валерка висит на стене, дождем поливаемый, ветром его раскачивает, пытается он в стену вжаться, меньше парусить. Да с одной рукой сложно это. Зашевелился офисный планктон, повылазили из своих теплых кабинетов. Достали свои 12-ые айфоны, Валерку снимают, как его тряпкой по фасаду таскает. Переговариваются, и лица такие спокойные. Как будто они не на Валеркины мучения смотрят, а на бариста, который им кофе в кафе, которое внизу башни, готовит. Некоторые даже селфи пытаются с Валеркой делать. И глаза такие пустые у них…И вдруг понял Валерка, вот его нейтральная полоса. Вот его мир, в котором его дождем поливает, ветром лупит, рука перебитая висит да кровь по стеклам вниз ручейком убегает, а вот там, за перегородкой стекла и бетона, их мир. Уставших и привыкших к теплой жизни, у которых проблемой считается отсутствие воды в кулере, и закончившаяся бумага в принтере. Но не на них смотрел Валерка, а на неё. А она сняла свои туфельки, забралась на стол и руку через форточку просунула. Гладит она Валерку по его вихрастой голове, приглаживает и так залитые дождем волосы и по губам видит он, что говорит она ему что-то, а что говорит, понять он не может… И так Валерке хорошо стало, от того, что она рядом да по голове его гладит, что даже мурашки по коже побежали. Оказывается, даже на нейтральной полосе может быть кто-то, кто будет с тобой до конца и хорошо если это друг твой или вообще человек любимый... Не так страшно тогда на этой полосе-то даже пропадать…

    А Валерка хорохорится, улыбаться ей пытается. Да и дождь пошел на убыль, ветер совсем утих. Так, последние силы на Валерке пробует. То водой в него плеснет, то порывом ветра пытается стащить. И слышно стало Валерке голос её. «Ты потерпи, потерпи родимый. Уже лезут к тебе. Сейчас вытащат». И до чего у неё голос-то хороший! Приятный и такой родной! Вон уже веревка рядом заколыхалась, сброшенная его напарником, поднял голову Валерка. Лезет Леха! Видит по губам, материт его на чем свет стоит! Материт и лезет. Спустился. Стал его перестегивать да в беседку сажать, к блоку на крыше прилаженную. Улыбнулся Валерка напоследок ей: «Как звать-то тебя красавица?», - только и успел спросить, так быстро Леха его перестегнул и вверх потащил.
-Варя…- по губам лишь разобрал Валерка, и приложила свою маленькую ладошку к окну. -Варя..., какое хорошее имя, заулыбавшись протянул Валерка. Так и исчез за краешком окна.
Плыл Валерка вверх по этажам и щурился да подставлял щеки первым лучикам появляющегося теплого солнца. А они его нежно щекотали в нос, прям немножечко до слёз, и он по старой привычке задирал голову к небу, не давая слезам катится по щекам, а ветер трепал его вихрастую макушку, совсем как мама в детстве…