Пламя. Повесть-размышление. Глава 4

ТАКОЕ НЕ ЗАБЫВАЕТСЯ

Возвращаясь к нашему прошлому, стоит рассказать, что новостройки и последующие события стали стирать из памяти то, о чём забывать нельзя!
По пути к нынешнему больничному комплексу, построенному вместо бывшей земской «лечебницы» на улице Монахова, теперь расположены жилые дома. В живых осталось немного свидетелей того, что было ранее на этом месте. А здесь среди пустырей и скромных домов частного сектора находилось еврейское кладбище. Рядом с кладбищем стояло наспех построенное большое деревянное здание барачного типа с хозяйственными постройками, такими же хилыми и мрачными, как и всё вокруг.
В этом хаотично застроенном убогом комплексе размещался детский дом, начавший функционировать во время оккупации немцами Белоруссии. В нём содержались советские дети и использовались в качестве доноров крови.
Мне удалось найти свидетеля и бывшего узника этого заведения – Ирину Михайловну Клейнверт, ныне проживающую в Минске. Она находилась в Слуцком детдоме вплоть до его расформирования в начале пятидесятых годов прошлого столетия. По её рассказу мы и восстановили некоторые события минувших лет.
Для обеспечения фашистских госпиталей свежей детской кровью её отбор проводили регулярно. К детдому подъезжала санитарная машина, из которой выходили немцы в тёмных мундирах с белыми повязками на рукаве с изображением красного креста, говорящим о причастности этих извергов к медицине. Немцы разгружали контейнеры для хранения крови, и после этого начиналось…
Чёрные слухи об издевательствах фашистов над малолетними детьми расползались среди местного населения, но передавались они шёпотом, по секрету из уст в уста, со слезами на глазах и болью в сердце. Передача такой информации была небезопасна, но утаить бесчеловечное преступное деяние гитлеровцы не могли.
В 1944 году после изгнания немцев в детский дом свозили детей-сирот, родители которых погибли. Там находились также дети, которые были разлучены или потерялись во время боевых действий в населённых пунктах, дети из лагерей и гетто, у которых могли сохраниться родные, однако их поиски при отсутствии информации затруднялись.
Время было голодное, тяжёлое, но государство находило возможности собрать под одной крышей бедных сирот и заботиться о них. Воспитанники были накормлены и обогреты, порой лучше тех детей, которые имели родителей. Но детский дом оставался детским домом. По ребячьим голосам его за версту было слышно. А располагался он на печальном месте…
Это было бывшее старое еврейское кладбище – разграбленное и осквернённое оккупантами. Оно давно не использовалось по назначению и его существование определялось по вросшим в землю останкам памятников.
Огромные полевые камни, обработанные кустарным способом, как сгорбленные старички, торчали с наклоном в сторону могилки, как будто кланяясь праху человека. На каждом памятнике одна сторона была плоской для надписей сведений о покойном. Тексты, нанесённые непонятным для прочтения шрифтом, не мог прочитать обычный человек, не причастный к еврейской письменности.
Мы с ребятами иногда посещали этот район и общались с детдомовскими. Они держались обособленно. Мы сочувствовали детям, у которых не было родителей. Горько было представить себя сиротой, хоть большинство наших сверстников – Лёня Соколов, Жора Делейко, Лёва и Алик Барташевичи, Миша Львович, практически каждый второй – росли без отцов. Война разрушила многие семьи…
Что-то нас привлекало в этом районе города. Мы шли по вытоптанной траве, где оставшиеся редкие надгробные камни, вросшие в землю, детдомовцы использовали для своих нужд. Ограждавшая кладбище каменная стена почти полностью разрушилась, и вдоль её останков мы играли в футбол самодельным мячом, скрученным, сшитым и связанным из всяческого тряпья. Две пары торчащих камней были воротами, а остальные надгробия – зрительскими местами. Дети не учитывали святости места упокоения людей, а в послевоенное время люди, насыщенные горем, к таким «мелочам» относились с безразличием.
Не знаю, почему нас тянуло в район со старинными памятниками. Может быть, рассказы очевидцев о том, что с ними произошло далее? Скорее всего – да!
На улице Володарского, от угла Комсомольской, во время оккупации города немецкими захватчиками были построены деревянные дома с необычайным архитектурным решением. На высоких фундаментах стояли четыре красивых особняка.
Дома были большие, с мансардными помещениями под крышами с крутыми скатами. В одном из них размещалась немецкая комендатура, а в остальных трёх – какие-то административные службы. Здания были примечательны ещё одним обстоятельством: для фундамента фашисты использовали гранитные плиты, которые служили надгробными памятниками на еврейском кладбище.
Очевидцы рассказывали, что немцы использовали на доставке и укладке гранита еврейскую часть населения из городского гетто. Разграбив кладбище и завершив работы, фашисты расстреляли работавших на стройке людей.
Неужели на этом памятном месте, где стоял детский дом, нельзя соорудить хоть скромную памятную доску, перед которой можно было преклонить головы людям, сочувствующим горю и страданиям жертвам фашизма? Сообщить кратким текстом, как появились кровавые постройки…
Вот такая печальная история связана с этими особняками. Впоследствии наши городские власти использовали эти здания для размещения народного суда, типографии, военного комиссариата, детского сада…
А завершим эту главу такими стихами:
Читая о прошлом строчки, в доброе, светлое – верь!
Жизнь расставляет точки, в Мир открывая дверь.
В детстве в каждом оконце он был надёжен и прост,
Дни наполнялись солнцем, ночь – обилием звёзд.

Путь открывал не глобус, вспомни, как было встарь:
Красным – окрашен автобус, жёлтым – светил фонарь.
Детство, оно простое – дню и улыбке рад.
Утром бежали в школу, праздник вёл на парад!

В радость была работа, призывом кипела жизнь!
Тогда ещё верили всё же в надежду на коммунизм…
Ныне душой мы беднее: вместо небес – потолок,
Вот и сидим, уткнувшись в безразличья мирок.

В лучшее нужно верить, не смотреть свысока,
Запирая стальные двери на три секретных замка.
Встань у окна, как в детстве. Слышишь? Поют соловьи...
С тёплой ладонью у сердца подвиг отцов повтори!

Такою была наша жизнь – с радостью и огорчениями, в согласии и противоречии, с восторгами и непониманием происходящего, с удовлетворённостью и раздражением, с любовью и ненавистью. Наша жизнь была разнообразна!