Служебный подлог

    Максим уже дописывал протокол операции. Оставалось описать макропрепарат, указать, что он отправлен на гистологическое исследование, да поставить подпись. Все как обычно. Хотя сегодняшний аппендицит был не из легких. Мало того, что почти сутки прошли как разболелся, так еще и забрюшинный  оказался. Пришлось его из-за кишки да из-за брюшины под наркозом вытаскивать. Хорошо анестезиолог на месте оказался. А то бы ускакал куда-нибудь в гинекологию на аборты, и жди его. Или в стоматологию. Придумали тоже – зубы под наркозом лечить. И ведь деньги немаленькие платят,  а все равно просят – наркоз…, наркоз… Приходилась уже из-за этого раза два ждать, когда больной на столе лежал. Да вот, две недели назад. Больной с ущемленной грыжей на столе, а анестезиолог плазмофорез платно кому-то в терапии делает. И ведь не скажешь ничего. Главный за него горой. Как же – деньги для больницы зарабатывает…
    Максим еще переживал моменты проведенной операции, когда в кабинет заглянула дежурная сестра:
    - Максим Сергеич! Там к Вам из милиции. Двое. В гипсовой ждут, - и тут же исчезла.

    С милицией Максим по роду работы встречался часто. Он уже потерял счет, сколько раз его опрашивали по делам о телесных и тяжких телесных, о разбойных нападениях, о пострадавших в ДТП. Как, когда, где, что говорили, как выглядели, кто доставил и массу других подробностей следователи хотели узнать от человека, который должен был заниматься совершенно другими делами. Неважно от чего пострадал человек – от кулака, ножа, или бампера машины. Главное - вовремя остановить кровотечение, устранить боль, зашить рану, гипс наложить, а не думать – кто, где, когда…
    Но зная, что рано или поздно все равно придется отвечать на эти вопросы, Максим старался хоть какие-то подробности криминальных разборок или ДТП уточнять. Иногда это помогало.
    Несколько раз он выступал в суде как свидетель, отвечая примерно на те же вопросы, только не дознавателю или следователю, а судье, прокурору или адвокату. Хотя какой из него свидетель? Он же на месте преступления не был. Но вот адвокаты настаивали… и приходилось. Дело это было неблагодарное и отнимало массу времени. Поэтому выступать в суде, когда на тебя смотрят десятки людей – одни с надеждой, что ты скажешь что-то в их защиту, другие с осуждением, заранее зная, что не услышат от тебя ничего хорошего, Максим не любил.
    Рассчитывая, что и сейчас его будут расспрашивать о чем-то подобном он с досадой отправился в гипсовую. Так все истории сегодня хотел написать… Гипсовая, расположенная у самого входа в отделение, служила и гардеробной для поступающих, и смотровой, и комнатой для бесед с родственниками и с милицией.

    В гардеробной его ждали двое мужчин. Один постарше, около тридцати, высокий, коротко стриженный, одетый в светлую клетчатую рубашку с короткими рукавами и темные брюки, держал в руках черную кожаную папку. Его внимательный, но какой-то казенный взгляд Максиму не понравился. Второй, значительно моложе, уже сидящий на кушетке, одетый в темную футболку и джинсы на Максима глянул мимоходом и отвернулся. Поздоровались. Разговор начал высокий:
    - Максим Сергеевич, мы из транспортной милиции.
    Оба почти синхронно достали из карманов удостоверения с гербом на красной корочке и золотым тиснением «МВД СССР», на секунду раскрыли, показали Максу и тут же спрятали. Он успел рассмотреть только звание высокого – лейтенант, звание второго и фамилии обоих остались неизвестными. «Ну и ладно, не детей же с ними крестить» - уже спокойно подумал Макс, а старший продолжил:
    - Нам надо задать Вам несколько вопросов. Много времени это не займет.
    Вот тут второй, который сидел ближе к прикрытой в самом начале разговора двери, поерзал, опять глянул на Максима и как-то неопределенно произнес:
    - Тут два эпизода…

    Старший промолчал. Он присел на кушетку рядом со столом, на котором обычно раскатывали гипсовые бинты. От этого стол, обычно накрытый затрапезной клеенкой, когда гипсовых остатков скапливалось много, напоминал макет какого-то холмистого полигона. К счастью, остатки гипса со стола недавно отскоблили и накрыли новой зеленой клеенкой. Он был как новенький, чистый и ровный. Кожаная черная папка перекочевала на стол, но раскрывать ее милиционер не торопился.
    Максим уселся на старомодный стул с высокой спинкой, на которой обычно усаживали больных с вывихом плеча. Перекинул пострадавшую руку через спинку, дал так посидеть минут десять и тяни. Удобно… Он уже знал, что сейчас его будут расспрашивать о дне и месте рождения, кем, где и сколько работает, предупреждать о даче ложных показаний и внутренне приготовился к этому.
    Но милиционер с папкой почему-то опустил всю обычную вступительную часть и стал задавать совсем другие вопросы.
    - Максим Сергеевич, Вам знаком Булатов Сергей Николаевич?
    Фамилия была знакома, даже очень. Главный врач, при котором Максим начинал работать, носил именно такую. Но разговор-то предстоял явно не о нем. Он уже лет пятнадцать как уехал. В голове застучали тревожные молоточки, а Макс все не мог понять, о чем пойдет речь и от этого чувствовал себя не уютно.
    - Фамилия знакомая, - неопределенно протянул он. - Возможно кто-то из больных?..
    - Совершенно верно, - продолжил опер, и наконец-то раскрыл свою папку, достал из нее несколько листов, но Максиму показывать не спешил. – Он обращался к Вам в поликлинику в позапрошлом году.
    Макс позволил себе откинуться на стуле и нерешительно улыбнуться:
    - Надо амбулаторную карту посмотреть… Тогда…
    Вот тут лейтенант протянул ему приготовленные листы, словно знал, что Макс скажет именно так:
    - В этом нет необходимости. У нас есть ксерокопии Ваших записей в его карточке. Посмотрите, может вспомните? Август позапрошлого года…

    Здесь Макс моментально вспомнил все еще до того как рассмотрел листы с ксерокопиями своих неразборчивых записей, и чуть не застонал от досады.  «Черт, черт, черт… Ведь два года уже прошло…» - пронеслось в голове, а в животе стало как-то не хорошо и Макс понял, что побледнел. Он знал эту свою особенность - бледнеть в сложных ситуациях, но поделать с этим ничего не мог. Внешне спокойно взял листы и стал читать свои записи двухлетней давности, а сам лихорадочно решал – что делать. Ничего другого в голову не приходило, как потянуть время.
    - Да, был такой больной. Записи мои. Свой почерк я знаю.
    - Он был у Вас на приеме во все даты, что здесь отмечены?

    Максим прекрасно знал, что нет. Не только не во все даты, а вообще не был ни разу, и в глаза его Максим не видел. Валя, медсестра из гинекологии, попросила сделать дней на десять больничный сыну, которому очень хотелось слетать во Владивосток за машиной. Тогда основная масса легковушек шла именно из Японии. Считались они престижными, и хоть немного, но поднимали статус владельца, несмотря на то,  что были далеко не новыми. Конечно, «Тойота», хоть и подержанная, и праворукая, это вам не отечественные «Жигули». Многие и гоняли, кто для себя, кто на продажу. Валиному сынку захотелось именно «Тойоту». Макс даже знал, что пригнал он серебристую «Тойоту Марк II», которой очень гордился.

   - Н-у…, раз написано…
    Лейтенант не дал ему докончить.
    - А как Вы тогда объясните, что именно в эти дни Булатов был во Владивостоке? Вот ксерокопия билета. Вот дата вылета - в день выдачи больничного. Вылет из Новосибирска утром… Как он мог успеть?.. -подсовывая новые листы из кожаной папки Максу, но словно спрашивая самого себя, поинтересовался оперативник.
    Он сделал паузу, давая Максиму возможность осмыслить все озвученное. Когда пауза затянулась до неприличия, продолжил:
    - Через три дня у Вас отмечена повторная явка, больничный Булатову продляется. Он что, успел вернуться?
    Снова пауза.
    - Нигде по документам не проходит, что он из Владивостока вылетал. А вот подтверждение, что прилетел туда – есть, - и протянул еще одну бумагу.

    Максим понял, что влип конкретно. Менты подстраховались со всех сторон, ни убавить, ни прибавить. Юлить, изворачиваться – было не в его характере. Попал – надо отвечать. Он, если был виноват, никогда не спорил даже с гаишниками. На вопрос инспектора: - «Вам понятна причина остановки?» всегда, соглашаясь, кивал головой. Ему было проще заплатить штраф, чем врать и пытаться доказать свою неправоту. Но здесь-то были не гаишники, и простым штрафом, тут, похоже, не отделаться.
    Максим молчал, пытаясь сообразить – что же тут можно сказать, но не мог, и молчание это затягивалось. Опер, наверное, хороший психолог, не торопил его, давал время на раздумья, но инициативы не упускал. Он зашел с другой стороны:
    - Вы нам, собственно, и не нужны. У нас задача совсем другая…
    Максим удивленно поднял глаза и уставился на говорившего, совершенно не обращая внимания на сидящего рядом второго оперативника, который саркастически хмыкнул.
    - Мы работаем по заявлению ФСС. Ну, фонда социального страхования, соцстраха, - пояснил он. – Проводим доследственную проверку. Они Булатову по больничному листу выплатили двадцать четыре тысячи рублей…
    Максим еще шире раскрыл глаза и чуть ли не присвистнул – ну, ни фига себе… А лейтенант спокойно продолжил:
    - Ничего удивительного, он на «Белазе» работает. Заработки у белазистов хорошие. Вот и надо эти деньги, незаконно полученные, вернуть. У нас претензии больше к нему.
    Максим тяжело вздохнул.
    - Мать его попросила… Она у нас в гинекологии работает…, – помолчал…, и, понимая, что назад пути уже не будет, как с обрыва, - не был он у меня.

    Лейтенант, удовлетворенно собирая свои листы в аккуратную стопочку, коварно так продолжил:
    - Она Вас как-то отблагодарила? Ну, деньги Вы взяли с нее за это?

    Вот тут шалишь! Максим встрепенулся и мотнул головой. Он никогда не брал денег с больных. Ни за операции, ни за консультации, ни тем более за такие больничные. Больные это знали и пытались благодарить своеобразно: кто бутылкой коньяка, кто конфетами, кто кофе приносил, кто яблоки из собственного сада, но деньги… Дома в шкафу у него скопилось бутылок двадцать самого разного коньяка, которому была только одна дорога – на рыбалку. Дома Максим выпивал крайне редко. Его друзья, с кем Макс ездил уже лет десять то на Обь, то на Чаны, знали об этом, подшучивали, но от заветного напитка не отказывались. Опер понял:
    - Ну, нет – так нет.

    Молчавший до этого второй сотрудник, смотревший в окно во время разговора, как будто все здесь происходящее его не касалось, не поворачивая головы, каким-то бесцветным голосом, произнес:
    - Там еще один эпизод. С Курмазенком…
    Максим, который уже ждал окончания беседы, чтобы осмыслить все происходящее, снова чуть не заскрипел зубами. «Курмазенок… Это же Серегин сын, дружка его… И он тоже летал во Владик за машиной. Правда, пригнал «Хонду». Значит и здесь… Закон парных случаев…»
    Старший поудобнее устроился на жесткой больничной кушетке, прислонился спиной к стене, словно готовясь к долгому рассказу:
    - Ну, раз пошел такой откровенный разговор у нас, расскажите и об этом случае.
    Он уже понял, что Максим знает, о чем пойдет речь. Максим скрывать не стал. Чего уж теперь…
    - Его отец – мой приятель. На рыбалку вместе ездим. Попросил за сына… Сын тоже за машиной летал…, - замолчал, потом быстро добавил, - денег я не брал. Бутылку коньяка только… «Золотой резерв».
    Старший удовлетворенно сцепил пальцы рук перед собой, пощелкал ими:
    - Ну, вот и ладненько, теперь все это запишем.

    Когда бумажная волокита была окончена, где действительно уточнялись и день рождения, и должность, и стаж, и много что еще, когда Максим расписался в нескольких местах под протоколом, он несмело спросил:
    - А как все это выплыло-то?  Ведь два года почти прошло?
    Вот тут во всей красе, словно проснувшись, блеснул эрудицией младший. Поднявшись, он несколько лениво, словно говорил очевидные, всем известные вещи, изрек:
    - Программа такая компьютерная есть. Сейчас ведь на транспорте всех по документам регистрируют, не только тех, кто на самолетах летает, но и кто на поездах ездит. А соцстрах, когда деньги по больничным платит, с помощью этой программы смотрит, есть ли нестыковки. Человек вроде на больничном, а улетел или уехал куда. Такого быть не должно. Вот и результат. Деньги просто так отдавать никто не собирается, - и назидательно, менторским тоном добавил, - деньги счет любят.
    Максим этого не знал. Не то, что деньги счет любят, а о программе такой:
    - А почему так долго разбирались-то? – сокрушенно покачал он головой. - Два года прошло…
    - Ну, наверное, таких болеющих путешественников много… Пока очередь дойдет…, - словно жалея об этом, ответил сотрудник, звания которого Максим так и не узнал.
Сейчас его интересовало совсем другое.
    - А мне чего ждать? Чем это для меня обернуться может? – уже последним вопросом Макс задержал выходивших оперов.
    Младший хмыкнул:
    - Статья 292 УК – служебный подлог. До двух лет…, - и снова хмыкнув, вышел.
    Вот ведь гаденыш. Максиму он сразу не понравился. Старший был немного почеловечнее:
    - Это как повернется. Мы свою работу для соцстраха выполнили. Правда, в служебной записке мы Вашу роль отразить обязаны, а там как прокуратура решит…

    Максим с трудом досидел до конца рабочего дня. Хорошо, что обход он сделал до операции – трудно было бы беседовать с больными в таком настроении. А настроение было совсем ни к черту. Это ж надо так вляпаться. И где? На ровном месте. Ладно бы действительно деньги брал, не так обидно. Он после ухода ментов сразу же посмотрел в Сети, что это за статья такая - 292, и чем, действительно, эти злосчастные японские машины, которых он и в глаза не видел, обойдутся лично для него. Прочитал и понял, что если дело дойдет до суда, посадить его вряд ли посадят. Скорее всего, или штраф большой, или условный срок. Но… самое главное - позору-то… Поселок маленький, его все знают… Вот это заставляло Максима просто замирать на месте. Стыд-то какой…

    Жена, как только Макс пришел домой, как-то подозрительно посмотрела на него, но сразу ничего не сказала. На ее вопросы Максим отвечал односложно, пытался шутить, улыбался, потом, после ужина, все же уселся у компьютера и замолчал. Делал вид, что увлеченно что-то читает, хотя все мысли крутились вокруг сегодняшнего разговора с милиционерами. На душе была такая тяжесть, что хотелось только одного – лечь и молчать, лечь и ни о чем не думать. Но мысли метались с головокружительной быстротой.
    - Макс, что случилось? – присела рядом жена. - Ты целый вечер сам не свой, и где-то далеко-далеко. Рассказывай…
    Максим знал свою жену, а она его. Как-никак вместе прожили уже больше двадцати лет. Вот кому надо было следователем идти работать – скрыть что-то от нее было невозможно. Макс попытался отшутиться, отделаться общими фразами, но не тут-то было. Уж если Лена зацепилась даже за самый кончик проблемы Макса, она его обязательно разговорит. Через пятнадцать минут Максим рассказывал все перипетии «автомобильного дела» - именно так он назвал для себя проблему сегодняшнего дня.


    Целый месяц Макса никто по «автомобильному делу» не беспокоил, и он начал подумывать, что все так и рассосется, забудется. Но тут же, когда такие  мысли брали верх над здравым рассудком, жестко одергивал себя: - «Дурак!. Там тоже два года… ни сном, ни духом… И ничего не забыли. Просто время еще не пришло…». Он ждал и продолжал надеяться, снова ждал, и снова надеялся.

    Время пришло еще через месяц. Начало повторилось чуть ли не дословно. В кабинет заглянула дежурная сестра:
    - Максим Сергеевич! Там из милиции к Вам пришли. В гардеробной ждут.
    Вот и вся разница – «гипсовая» в первый раз и «гардеробная» сейчас – а по сути… Максим обреченно вздохнул и направился на встречу со своими проблемами.

    Вызвавший его милиционер был Максу знаком. С капитаном поселкового отделения, немного полноватым, ходившим в отличие от транспортников не в гражданке, а в форме, Максим встречался по нескольку раз в месяц. Именно ему чаще других приходилось рассказывать о пострадавших и писать справки – диагнозы. Он, как и транспортный лейтенант, держал в руках черную кожаную папку. На работе им одинаковые выдают что ли?
    Капитан приветливо поздоровался, присел на кушетку у стола. Максим тяжело опустился на стул. Каждый на свое место… Бред какой-то… Дежавю…
    - Максим Сергеевич, - так же доставая бумаги из папки, - начал капитан. - Тут к нам из транспортной прокуратуры бумага пришла. Проверку провести просят. Понимаете о чем я?
    Макс устало кивнул. Ну, вот и все… Вторая часть Марлезонского балета… Сколько там актов у Людовика XIII было? Шестнадцать, кажется… Здесь, пожалуй, столько не потребуется.
    Капитан постучал согнутыми пальцами по разложенным бумагам:
    - Зачем? – твердо и внятно спросил он, помолчал, потом раздельно повторил, - з-а-ч-е-м?
    Наверное, он ждал такого же внятного ответа, но Максим стал бормотать такое, что самому стало противно.
    - Да-а…, - обреченно махнул рукой, - бес попутал… Серега – дружок вроде… А Валентина, мать Булатова, у нас работает… Попросили… Неудобно отказать было…
    Больше он не знал что говорить. Все ведь и так понятно. Нет, вот еще:
    - Денег я не брал, ни там, ни там, - уже твердо закончил Макс.
    - Я не об этом, - почти прервал его капитан. Взял листы в руку, потряс ими. – Зачем, вообще надо было все это рассказывать, и тем более писать? – снова бросил листы на стол и уставился на Максима в ожидании ответа.
    Тот опешил. Он ждал совсем не этого.
    - Ну-у… У них все бумаги были… И ксерокопии карточки… с датами, и копия билета… И подтверждение из Владивостока. Даты совпадают. Тут уж… - Максим развел руками, как бы признавая свою беспомощность.

    - Ну и что? – ожил и словно обрадовался капитан. - Пришел на прием парень с карточкой Булатова. Жаловался на боли в груди. Говорит – упал. Я его посмотрел, лечение назначил. На повторный прием тоже он приходил, лечение продлили. Знать Булатова я не знаю, в лицо никогда не видел, а документы не проверял, не обязан. Кто это был? Булатов конечно! Как не он? Обманул!? Вот сволочь! - так убедительно, красочно, а главное – правдоподобно, представил капитан, что Максим в отчаянии, сжав край стола руками, откинулся на спинку стула.
    Ну, дурак! Ну надо же! Так лопухнуться…
    - Да они сказали, что я им не интересен. Им надо было деньги за больничные вернуть. А я… так, сбоку припеку…
    Капитан невесело рассмеялся:
    - Это они мастера разводить, - как будто сам не относился к этой системе. – Иначе бы запроса из прокуратуры не было.
    Максим поднял глаза и впервые встретился взглядом с капитаном. Там действительно было участие, и в душе Максима шевельнулась надежда, но…
    - Теперь уж что говорить… Поздно. С моих слов записано верно, мною прочитано, - монотонно, словно читая протокол, забубнил Макс, - и мною подписано, -  немного помолчал, - но, все равно, спасибо.
    - Рано спасибо говорить, Максим Сергеевич. Надо из ситуации выкручиваться.

    Это было уж совсем не понятно для Максима. Один милиционер пытается защитить его от других милиционеров, хотя точно знает, что Макс не прав и, как ни крути, а служебный подлог все же совершил. Появившийся крохотный огонек надежды он тут же попытался загасить. Но тот теплился и разгорался. Максим заерзал на стуле, а капитан продолжал:
    - Не удивляйтесь. Если б я Вас не знал, как поступил бы – не знаю. Но я-то Вас знаю… И как Вы к больным относитесь – знаю. А ошибки?.. - помолчал, словно грустно вспоминая что-то, - они у всех бывают, - уже твердо закончил он.
    Потом достал из папки чистые бланки протоколов.
    - Попробуем, - решительно заявил капитан. – Я напишу, что нужно, слушайте, поправляйте, если что-то не так.
    И начал быстро заполнять пустые строки: фамилия, имя, отчество, где родился, где работает и все остальное, что положено. Основную часть биографии Максима капитан знал наизусть.

   - Пришли двое, представились сотрудниками транспортной милиции… Задавали вопросы по поводу Булатова и Курмазенка… На приеме у меня те были, о чем я и заявил… Сказали, я должен помочь изобличить… вернуть деньги за больничные… Протокол сами написали, я подписал… Был напуган..., - быстро строча, бормотал капитан.
    - Может, про «напуган» не надо? – пытался вклиниться Максим.
    - Надо, Максим Сергеевич, надо, - буквально как в фильме, но  ожесточенно продолжил капитан, - уж поверьте мне.
    Потом остановился, посмотрел на Максима, словно поражаясь его непонятливости.
    - Вы обычный гражданин… Ничего, на Ваш взгляд, противозаконного не совершали. Вдруг приходят сотрудники и втягивают Вас явно в противоправное дело. Но они ведь из милиции!.. Как тут не напугаться…

    Через десять минут все было закончено. Максим читал написанные капитаном слова и огонек надежды в душе разгорался все сильнее. Тревога, которая в последний месяц словно прописалась у него и, похоже, не собиралась покидать такого теплого местечка, вдруг зашевелилась, словно впервые почувствовала себя неуютно. Своей рукой Максим написал только «с моих слов написано верно, мною прочитано», и расписался.
    Капитан аккуратно сложил исписанные листы в папку, коротко попрощался и вышел. Руки друг другу они так и не пожали. Не те у них были отношения.

    Две недели Максим боролся с самим собой. То его захлестывало отчаянье, когда он представлял, что из затеи капитана ничего не выйдет, а кроме Макса пострадает и сам капитан. Ему-то за что это? Ведь виновником проблем капитана для Макса все равно будет он, Максим. То вдруг вновь оживала надежда, а с ней и сам Максим. Тогда он становился если не веселым, то уж и не угрюмым, каким в последние недели видели его больные. Работоспособность его возрастала на порядок, он словно не знал усталости – отделение было переполнено, и на приеме Макс принимал всех до последнего человека.

    Вечером после работы Максима встретила радостная жена. Лена не светилась от счастья, не прыгала как ребенок, но было сразу понято, что ее переполняет что-то хорошее и она готова сию минуту поделиться этим хорошим с Максимом. Она совсем не легко переживала его проблемы, но вида не подавала, пыталась как-то его поддержать, ободрить, и Макс был благодарен жене за это. Разговоров о том, что он сам во всем виноват, что не стоило так подставляться из-за бутылки конька, он никогда не слышал и с теплотой и нежностью думал, что ему повезло с женой. Не только с любимой женщиной, но и другом. Ведь друзья познаются в беде. А разве что случилось с ним не беда? Другая бы заела…
    - Макс, тебе письмо, - помахивая конвертом и весело улыбаясь, сказала Лена, многозначительно помолчала и добавила, - из прокуратуры…
    Сердце Макса бухнуло, застучало чаще, но он тут же сообразил, что просто так Лена бы не стала улыбаться. Значит…
    - Извини, я его прочитала, - протянула Максу распечатанный конверт. - Все хорошо…,  - и провела ладошкой по щеке Максима.

    Максим выдохнул, стараясь успокоиться,  разделся, прошел в комнату и только тогда стал читать. На фирменном бланке с исходящим номером вверху и печатью внизу листа, на которой отчетливо читались буквы «Для справок» было написано:
«Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела
Начальник ОП  … Установил:
    В ходе проведенной проверки… На основании изложенного и руководствуясь п.1, ч.1 ст….   Постановил: 1.  В возбуждении уголовного дела по ст. 292 УК РФ… отказать по основаниям… (отсутствие события преступления). 2. В возбуждении уголовного дела в отношении … М. С. отказать. 3. Копию настоящего постановления направить…»
    Куда направить копию настоящего постановления Максим уже не смог прочитать. Он отвернулся от жены и подошел к окну, стесняясь навернувшихся слез. Стоял, смотрел на свое отражение в стекле и молчал. Лена тоже молчала. Когда понял, что слезы исчезли, повернулся, обнял застывшую жену и одними губами прошептал ей в ухо:
    - Ну вот и все…

    Ночью Максим не мог уснуть.  И совсем не от распирающей радости,  что все наконец-то закончилось. Он думал о капитане и никак не мог понять, почему капитан, так здорово рискуя, все же пошел, причем – осознанно, на преступление, чтобы скрыть другое преступление. Преступление, совершенное человеком, никакого отношения я капитану не имеющего. «Оборотень в погонах наоборот», - невесело подумал Максим. Никакой выгоды от совершенного милиционер не имел и даже в перспективе иметь не мог. Что мог дать ему Макс? Принять без очереди? Положить в маленькую палату при случае? Или предложить лидокаин вместо новокаина?
    По логике, тот должен был поступить как раз наоборот. Преступление по сути уже раскрыто. Остались формальности, передать дело по подчиненности из транспортной милиции в муниципальную, и все. И как там, у них?..  Галочка за раскрытие… Премия...
    Пожалел? Может быть. Как он сказал? «…как Вы к больным относитесь – знаю». Как? Обыкновенно, как должен. Я же врач? А он милиционер… Он должен преступления предупреждать или раскрывать. А он скрыл уже раскрытое. Д-а… Что-то про ошибки говорил… «…они у всех бывают»... Может сам в такой ситуации побывал? Может быть…

    Так и не придя ни к какому выводу, уже засыпая, Максим подумал: «Он просто хороший человек…». И уснул.