Тайна Сталины

В субботний летний день, проходя мимо изб, расположенных на главной улице деревни, полноватая старушонка, махая руками, торопливо свернула в проулок и направилась к большой и аккуратной избе с палисадником, в котором, зеленея и шелестя крупными листьями на ветру, рос тополь. Отворив калитку, она с трудом протиснулась в нее, подошла к ближайшему окну, постучала.
– Сергевна, слышь, Сергевна! – крикнула она. В окне колыхнулась занавеска, показалась худое темное лицо, испещрённое мелкими морщинами, а темные, как смоль, глаза сверкнули, на солнце.
– Иди к складам, там опять ваша Валька! – продолжала полная старуха.
Лицо скрылось в темноте оконного проема. Старушка, протиснувшись боком через калитку палисадника, вышла из него и с силой захлопнула калитку, отправилась восвояси, по пути продолжая махать руками.
Вскоре, брякнув задвижкой в воротах, вышла высокая, худощавая, уже немолодая женщина с батогом в руках, прихрамывая на правую ногу. Темная кожа на ее лице казалась черной из-за надвинутого почти на глаза белого платка. Спина ее была прямая, а голова чуть приподнята. Весь ее стан напоминал натянутую струну. Черная телогрейка и темно-синяя длинная юбка еще больше вытягивали фигуру старухи. Она спешно шла по проулку, перебирая ногами, обутыми в глянцевые галоши.
На другом конце деревни стоял большой бревенчатый колхозный амбар. Перед ним собралась толпа баб и мужиков, окружив босую молодую женщину. Молодая баба, в испачканном в грязи ситцевом сарафане, с распущенными белокурыми волосами, стоя по колено в луже, выплясывала. К груди она прижимала балалайку, неумело брякала на ней незамысловатую мелодию и, раскрыв широко рот с большими крепкими зубами, напевала частушки.
– Платье синее надену в жёлтую горошину, отвяжись ты жизнь худая, привяжись хорошая – старалась она, дрыгая ногами в грязи, поднимая вокруг себя огромные волны брызг.
Некоторые бабы кричали на нее, призывая к порядку: «Валентина, это что ты делаешь-то, постыдись». Другие недовольно плевались в ее сторону: «Тьфу, срамота!». Третьи, одергивали своих мужиков, подталкивая в сторону дома: «Чаво вылупился, старый дурак, иди домой». Молодые мужики смотрели, громко хохоча, подзадоривали: «Давай Валька, еще спой!».
– Мы не будем водку пить, будем денежки копить. А накопим рублей пять, выпьем водочки опять.
Заметив приближающуюся к толпе черную длинную фигуру, старухи начали шушукать: «Сергевна идет, ой чаво сичас будет». Кто-то из толпы предупредительно крикнул: «Валька, Сталина идет, сейчас тебе задаст!».
Валентина остановилась в своей пляске и начала всматриваться в приближающуюся фигуру. Валька была женщиной выше среднего роста. Но сейчас, стоя по колено в луже она казалась маленькой девочкой-подростком. Увидев приближающуюся Сталину Сергеевну, она еще больше съежилась и стала совсем миниатюрной.
– Ну вот и эсэс идет по мою душеньку! – с какой-то ненавистью и безысходностью в голосе негромко произнесла Валька.
Толпа примолкла и расступилась перед Сталиной Сергеевной. Валька, выдохнув и открыв в широкой улыбке рот, громко поприветствовала её: «Здравия желаю, Сталина Сергеевна!».
Подойдя к краю лужи Сталина Сергеевна, сверкнув своими черными глазами, глухо произнесла лишь одно слово: «Домой». После чего она развернулась и направилась в обратную сторону.
Зеваки ждали, что между Валькой и Сталиной Сергеевной начнется сцена. Но этого не произошло. Валька, опустив голову, с досады швырнула балалайку в лужу, с хлюпаньем вытянула ноги из засосавшей её грязи, медленно выбралась на сухую дорогу и направилась в сторону дома.
Кто-то из мужиков крикнул Вальке в спину: «Валька, спой нам еще!». Валька обернулась, с полминуты злобно смотрела на кричавшего ей мужика, потом с такой же злобой осмотрела всех односельчан: «Посмотрели! Позубоскалили! Потешились! Ненавижу всех!».
– Что-ты, Валька – начала совестить её старуха из толпы. – Сама напакостила и всех поносишь. Иди домой, проспись!
– Да провалитесь вы все! – плюнула Валька в сторону толпы и пошла прочь.
Толпа не сразу разошлась. Все смотрели вслед уходящим фигурам Сталины Сергеевны и Вали.
– Ох, жалко Вальку-то, тако горе с ней приключилось, – сокрушалась одна из старух. – Совсем спилась девка, и Сталину позорит по всему селу.
– А Сергевне каково? – отвечала вторая. – Вместо матери Володе-то была.
– Жалко их, одну беду на двоих делят.
– Сколько горя Сталина перенесла за свою жизнь, а тут еще и это случилось с ними.
Старухи еще немного постояли, поохали и разошлись по своим избам.
На следующее утро Сталина Сергеевна вошла в комнату где спала Валька. Над кроватью висел фотопортрет, на котором изображены улыбающиеся Валька, её муж и мальчик лет пяти. Это были младший брат Сталины Сергеевны Владимир и их с Валентиной сын Сережа. Это всегда была комната Владимира. После свадьбы он привел в дом Валентину, они с ней тут и поселились. С ними жил и их сын. Сейчас здесь живет одна Валентина.
Молодая баба тихо свистела носом. Сталина Сергеевна облокотилась на спинку кровати и стала пристально смотреть своими черными глазами на висящий над кроватью фотопортрет, а опустив глаза наблюдала как медленно поднимается и опускается одеяло, под которым спала её невестка.
– Валя, вставай! – негромко скомандовала Сталина Сергеевна. – Слышишь, что говорю!
Старуха подошла к изголовью кровати и, взявшись за край одеяла, откинула его.
– Вставай, пора! – повторила она. – Приведи себя в порядок.
Валя открыла глаза, оглядела комнату.
– Да встаю я, встаю, – простонала Валька.
– Одевайся, на столе еда. Скоро нужно будет выдвигаться!
– Ой, голова! – спустив на пол ноги, и усевшись на край кровати прошептала Валька, обхватив ладонями голову.
– Пить надо было меньше! – резко крикнула Сталина Сергеевна. – А за вчерашний концерт тебя убить мало!
– Начались нравоучения! – огрызнулась Валька. – Ну, убей меня, Сталина Сергеевна, возьми и сейчас же придуши меня, ты же можешь!
– Дура ты! – прошипела Сталина. – Собирайся, автобус тебя ждать не будет!
Через пару часов они уже были в районном центре. Выйдя из салона автобуса на автостанции, направились в сторону городского кладбища.
Та же изгородь, тот же сектор, та же могила, тот же памятник с фотоовалами и надписью на них: «Седых Владимир Сергеевич 27.03.1941 – 05.05.1986. Седых Сергей Владимирович 29.11.1982 – 05.05.1986». Сюда они приезжают каждый месяц на протяжении более года.
– Здравствуй Володенька, Сереженька! – завыла Валентина, подойдя к не сильно заросшей травой могиле.
– Здравствуйте, родные мой! – тихо сказала Сталина Сергеевна, погладив ладонью правой руки овалы на памятнике. Валентина уселась на скамейку, стоящую рядом с могилой. Сталина стала вынимать из сумки съестное и раскладывать его на рядом стоящий со скамейкой столик. Выложив на стол пирожки, печенье, конфеты, Сталина опустила руку в сумку и задумавшись на секунду, посмотрела на Валентину. Та не переставала заливаться слезами. Сталина, замешкавшись, взглянув на Валентину, выставила на столик бутылку водки и два стакана. Отвернувшись в сторону, она подошла к соседней могилке. На памятнике не было фотографий, были лишь надписи: «Седых Сергей Матвеевич 05.02.1899-13.06.1942. Седых Маргарита Никитична 14.09.1905-13.06.1942. Седых Дмитрий Сергеевич». Даты рождения и смерти под последней надписью не было.
– Здравствуйте и вы, мои родные, мама, папа, Митенька, – Сталина наклонилась над могилкой, приложилась к памятнику лбом, закрыв глаза. Так она стояла молча минут пять.
За эти минуты перед ней пронеслись лица её матери, отца, маленького мальчика.
Валентина все это время сидела на скамейке и наблюдала за Сталиной.
– Ох, Сталина Сергеевна, смотрю я на тебя и не понимаю, как ты могла такое вынести, – прервала молчание Валентина. – Твоих в один день и моих в один день не стало.
– Не могла, на пределе сил, – проговорила Сталина. – Тогда многие своих родных потеряли. Просто нужно было жить, жить и мстить за них. Беспощадно мстить! Я потеряла в один день всех. Только Володя остался жив. А теперь и его нет.
– Почему ваши именно здесь в городе похоронены, а не на деревенском кладбище? – поинтересовалась Валя.
– Мы жили не в той деревне, в которой сейчас живем. Нашу-то деревню немцы пожгли всю до последнего дома, а убитых после их отступления сюда свозили, – стала разъяснять Сталина Сергеевна. – Наша деревня называлась Клюевкой, так и не восстановили ее. Она в тридцати километрах отсюда была. Сейчас там все лесом заросло. Я после войны с Володей в областном городе какое-то время жила. Там работала, Володя учился, а после пенсии меня опять в родной район потянуло. А Володе после диплома место у нас предложили.  Так и получилось.
– Володя толком ничего не рассказывал мне про ваших с ним родителях и брате, - тихо начала говорить Валентина. – Говорил только о том, что родители и брат в один день погибли. Еще рассказывал, как ты была в партизанском отряде, и как ты потом этих, кто родителей…. Тут Валя осеклась и замолчала.
– Давай, Валя, помянем наших, – прервала Валю Сталина, разливая горькую в граненные стаканы.
– Давай, – охотно согласилась Валя.
Выпив и закусив, женщины уселись рядом друг к дружке на скамейку и долго молчали, каждая думая о своем горе.
– Сталина Сергеевна, – вдруг начала Валентина, – Все не получалось спросить у тебя, почему надпись у вашего с Володей брата неполная?
Сталина, задумалась, молчала с полминуты.
– В один день погибли, а точный день рождения у Мити не помню, – пояснила Сталина. – сильно ранена я была в войну. А документы все тогда сгорели, когда всю деревню нашу немцы пожгли, в районе тоже сожгли все учреждения, в том числе и ЗАГС.
Валя хоть и захмелела, но в голове возник вопрос: «А как тогда она помнит дату гибели родителей, дату рождения второго брата Владимира?».
– Он вроде бы старше Володи был? – все-таки решила узнать Валентина. – Сколько лет ему было, когда….. когда он умер?
– Митя с Володей были погодки, почти оба в войну родились – стала нехотя рассказывать Сталина. – Митя на годик старше был Володи.
– Сталина Сергеевна, ты Володе моему всегда вместо матери была, любила его как сына и заботилась о нем, – начала плакать Валентина совсем захмелев. – А вошла я в вашу жизнь и не стало теперь ни Володи, ни нашего Сереженьки. Счастье наше было недолгим. С рождения я в детском доме жила, потом педучилище. Володю повстречала, сюда приехали и стали вместе все жить. Вот тогда я поняла, что такое семья. А сейчас все рухнуло.
Сталина обняла свою невестку и прижала ее к своей груди.
– Твоей вины Валя в этом нет, нужно продолжать жить дальше.
– Уже больше года прошло с того дня как они на мотоцикле разбились, а у меня все еще жжет тут всё, – Валентина положила ладонь правой руки себе на грудь и снова залилась слезами. – Как мне жить? Как?! Где силы взять, скажи!
– Так и жить, неся эту боль в своем сердце, – успокаивала Сталина Сергеевна Валентину. – А вином эту боль не залить.
На обратном пути обе женщины ехали молча, каждая думала о своем.
Утром следующего дня Сталина Сергеевна будила Валентину.
– Валя, вставай, на работу пора.
– Встаю, – сказала Валя, зевнув. – Сегодня поздно приду, второе стадо перегоняем в летник.
– Не думала в школу-то вернуться?
– В какую школу меня возьмут, Сталина Сергеевна? – изумленно спросила Валя. – Я же уже не Валентина Дмитриевна, учитель начальных классов, я Валька-пьяница, и место мое на ферме, коровам хвосты крутить!
– Все можно исправить, было бы желание, – снова завела свой разговор Сталина. – Если не в нашей школе, так в городе.
– Да и незачем мне исправлять и не для кого теперь.
– Для себя, Валя, в первую очередь, для себя!
Ничего не ответила Валентина, натянула на себя телогрейку и вышла из избы.
 «Ох, доведет она себя. Еще расспросы эти завела. Ох, доведет» – размышляла Сталина Сергеевна, оставшись одна дома.
Весь день Сталина Сергеевна провела в раздумьях. От мыслей отвлек звук хлопнувших ворот во дворе. Послышался знакомый ей топот в сенях. Сталина кинулась к чайнику, включила его. Дверь отворилась и на пороге показалась маленькая старушонка лет семидесяти.
– Здравствуй, Сталинушка!
– Здравствуй, Лизавета, – ответила Сталина. – Проходи, чай я уже поставила.
– Спасибо дорогая, чайку-то можно пошвыркать.
Старушку эту звали Елизавета Егоровна. Будучи на пенсии, она все еще продолжала работать заведующей местного сельского клуба.
– У меня дело к тебе есть, Сергеевна, – чуть погодя, начала Елизавета Егоровна.
– Ну, говори.
– Помнишь, какой год-то на дворе?
– Ну?
– Выступи с докладом в нашем клубе?
– Ты два года назад меня просила выступить на 40-летие Победы.
– И ты не выступила! – резко ответила Елизавета Егоровна. – А нынче годовщина Октябрьской. А что творится вокруг, посмотри. Все с ног на голову переставляют. А ведь не будь Октября, и нас может быть не было, и ни в какую войну бы мы не выстояли. Ну, выступи, Сергеевна, перед народом выступи, перед ребятами. У них же сейчас только жвачка одна да джинсы на уме. Расскажи о своей жизни, о своих подвигах. Ты же всю жизнь за наше дело боролась.
В разговоре с Лизаветой Егоровной Сталина Сергеевна не услышала как брякнула задвижка ворот. Валентина вернулась с работы.
Недавно Валентина спрятала в кладовке свою заначку. И сейчас, идя домой с работы, уставшая, она решила немного выпить. Неслышно пройдя в сени, она украдкой юркнула в кладовую, нащупала в висящей на стене корзинке бутылку. Достала ее, откупорила, и приложившись губами к горлышку, сделала пару глотков.  Положив бутылку на место, Валентина решила немного подождать, когда до нее дойдет. В кладовой было хорошо слышно, о чем говорят за соседней стеной.
– Ну какие подвиги? – возражала Сталина. – Весь народ такие же подвиги делал.
– Ты про себя расскажи! – упрашивала Елизавета Егоровна свою подругу. – Пусть знают, как мы тогда жили, как боролись, на своем примере!
– Не знаю даже, Лизавета, – замялась Сталина. – Правильно ты все говоришь. До сих пор не могу 56-й год забыть, как мне на заседании райкома предложили имя сменить, распекали меня. Вот тогда крен пошел, вот тогда-то и началось все, к чему мы сейчас приплыли. 
– Ой, помню. И не стыдно было им такое. Они же этим самым всю свои малодушие и лицемерие показали.
– Тогда же они мне и этих скотов припомнили, – опустив глаза, сказала Сталина Сергеевна. – Что я могу рассказать? – продолжала она. – Как мои же односельчане, что немцу служили, наших убивали, а мою мать с отцом и единственного брата вилами закололи, а дом наш сожгли, потом всю деревню?! Про то как они же меня, тринадцатилетнюю, снасильничали, а потом, подвязав за ногу к коню, таскали всю ночь по деревне, а под утро полумертвую в реку с моста сбросили?! Это рассказать?! Про то, как ты и твоя мама, земля ей пухом, меня выходили в отряде нашем?! Или, когда я через пару месяцев узнала, что понесла от них?! Или рассказать, как через год, когда совсем я оклемалась, всем троим головы топором проломила? Или как мы с тобой Володю… .
Тут Сталина еще больше почернела. Егоровна принялась ее успокаивать.
– Ну-ну, не вспоминай это-то! – успокаивала Лизавета Егоровна, гладя правой рукой плечо своей подруги. – Прости меня, дуру старую. Успокойся, Сталинушка. Мы тогда с Володей вместе это все сделали. Он и мне сыном был.
Валька не верила своим ушам. Ей вдруг стало не по себе и отчего-то очень сильно стыдно. Она выскользнула из кладовой, неслышно вышла во двор, прошла в огород. Перелезла через изгородь, направилась в сторону колхозных складов.
«Тринадцатилетнюю», «полумертвую», «пруд», «топором» «понесла». Эти слова молотком стучали в захмелевшей голове Валентины. «Вот дела-то какие! Столько же горя приняла на себя бедная Сталина Сергеевна. И скольких сил у нее потребовалось, чтобы справиться со всем этим. Такое пережить еще и не так себя в чугунный узел завяжешь».
И тут Валентину словно молнией ударило, она не сдерживаясь выкрикнула: «Единственного брата?!».
– Но ведь Владимир старше Дмитрия на год? – размышляла Валентина. – И что значит «мы тогда с Володей это вместе сделали». Что сделали? Что за тайны у Сталины Сергеевны? Что она скрывает?
Настало воскресенье, когда Сталина Сергеевна и Валентина отправились на кладбище. Они снова ехали на автобусе, чтобы навестить могилу Володи и Сережи. Снова молча они смотрели в окно на пробегающие телеграфные столбы, овраги, поля и деревни. Каждая думала о своем. Валентина уже целый месяц не брала в рот спиртного. Все это время она не переставала думать о случайно услышанном ею разговоре и о своей догадке.
– Ну как же узнать? – прокручивала в голове Валентина. – И Елизавета не скажет, даже если знает. А может и не знает ничего. Да и как за спиной у Сталины Сергеевны про такое выведывать?
На кладбище они прошли до нужного им сектора, свернули на дорожку, которая вела к родным могилам.
– Здравствуй Володенька, Сереженька! – тихо проговорила Валентина.
– Здравствуйте, родные мой! – тихо сказала Сталина, погладив ладонью правой руки овалы на памятнике.
По обыкновению, Валентина села на скамейку, а Сталина Сергеевна начала вынимать из сумки немудрёные поминки, выставив и бутылку со стаканами на столик.
– Сталина Сергеевна, ты мне не наливай, – сказала Валентина. – Я решила больше в рот капли не брать.
Сталина Сергеевна внимательно посмотрела черными глазами на Валентину и улыбнулась.
– Я думаю наши не обидятся! – кивнув на могилу ответила Сталина Сергеевна, плеснув немного в свой стакан.
Выпив за упокой, Сталина Сергеевна взяла пирожок со стола. Валентина жевала пряник. Они какое-то время сидели молча.
– Сталина Сергеевна, я бы хотела у тебя спросить одну вещь которая не дает мне покоя последнее время. – Набравшись смелости начала Валентина. – Ну и признаться в одном.
– Что случилось? – внимательно посмотрела Сталина.
– Несколько недель назад я случайно услышала ваш с Елизаветой Егоровной разговор, – не сразу начала Валентина. – После услышанного меня мучит одна мысль, догадка что-ли… .
Лицо Сталины Сергеевны потемнело, она немного склонила голову.
– Володя…он же не твой брат?
– Сын, – немного погодя, глухо ответила Сталина Сергеевна.
Разговор прервался. Над ними повисло молчание. Сталина Сергеевна налила себе в стакан водки и выпила её залпом.
– Мой отец был партийным, – начала свой рассказ Сталина Сергеевна. – А мама работала в школе учителем. Перед началом войны родился мой брат Дмитрий. Летом сорок второго года наша территория попала в оккупацию. Некоторые из нашей деревни, в том числе ребята из нашей школы, пошли на службу немцам. Тогда и началось это безумие. Выявляли всех, кто был за Советскую власть. Трое выпускников старших классов стали служить полицаями. Они рьяно выслуживались перед фашистами, убивали своих же товарищей, односельчан. Моих родителей и двухлетнего брата Митю они убили во дворе нашего дома. А меня……
Тут Сталина Сергеевна замолчала.
– Избитую меня протащили по земле, привязав к коню, за деревню. Там меня сбросили с моста в реку, надеясь, что я погибну. Не знаю как, но в пяти верстах из воды меня вытащили партизаны. В их лагере меня выходили Лизавета и ее мать. Я осталась у партизан. Вскоре я узнала о своей беременности.
Тут Сталина Сергеевна на минуту замолчала, плеснула в свой стакан и выпила. Валя молча слушала рассказ.
– Я ненавидела ребенка внутри себя, пыталась даже избавиться от него, но не удалось, – продолжала Сталина Сергеевна. – Выносила его, родила и несколько недель не подходила к нему. Лизавета его кобыльим молоком поила. Она же и назвала его именем Ленина. Не могла я смотреть на ребенка. Глядя на него, видела только их пьяные рожи. Вскоре часть наших партизан, в том числе Лизавету и ее мать, перебросили в другой лагерь. Так Володя и остался с Лизаветой. Через несколько месяцев стали наступать наши. Немцы и их приспешники стали отходить по пути мимо нашего. Тогда-то наши партизаны изловили этих троих, которые убили моих родных. После их опознания и допроса посадили их в землянку. Решали, что с ними делать дальше. Вот тогда-то я, взяв в руки топор, собственными руками решила их участь.
Замолчав ненадолго, Сталина Сергеевна продолжила.
– Когда нашу территорию очистили от фашистов, я видела, как сотни детей остались без родителей. Тогда не было чужих детей. И с рождением Володи я смирилась, забрав его у Лизаветы. Её мать посоветовала выдать Володю за моего младшего брата, так как понимала, что мне, совсем молоденькой девчушке, трудно придется в жизни, если узнают при каких обстоятельствах он появился. Да и мне было легче относиться к нему все же как к брату, а не как к сыну. После Победы Лизавета стала председателем сельсовета и помогла с документами на Володю. Сделала она это на свой страх и риск, так как наша территория хоть и недолго, но была под оккупацией, и любое подозрение было чревато. Тогда повсеместно выявляли коллаборационистов и пособников фашистов. Долгие годы я скрывала эту тайну.
– Володя не знал ничего? – тихо спросила Валентина.
– Нет, всю жизнь он думал, что мы брат с сестрой, – ответила Сталина. Да и как бы я могла ему объяснить всё это. Не хотела, чтобы он страдал. А теперь его нет, да и столько времени прошло.
– Можно сейчас и даты на памятнике дописать под Митей. Это ведь он родился 27.03.1941 года, а не Володя. А Володя родился 20 марта 1943 года.
Валентина слушала рассказ Сталины и понимала насколько несчастной, но в то же время сильной была ее свекровь. Она пережила ужасы войны, но и всю оставшуюся жизнь этот ужас не отпускал её. Какое напряжение сил потребовалось, чтобы, неся в своем сердце боль, суметь оградить своего ребенка от трагедии, случившейся с ней. Больше всего Валентину поразила сила Сталины Сергеевны, которая позволила ей ради благополучия своего сына, пожертвовать своим правом и счастьем называться матерью, скрывать от всех свою тайну, не теряя при этом и своего достоинства. Думая обо всем этом, Валентина устыдилась своего слабоволия в преодолении собственного горя.