Фоша

                Фоша.
Слух, о том, что бабка Нюра слегла, разлетелся по соседкам довольно быстро. Собирались в гурток, шушукались:
-Ить надо же, только позучор на нижнем огороде ботву сбирала, апосля кур скликала. Звонко, так. Прям удивительно.
-Хватит, удивительно! Человеку на девятый десяток, чего ж ты хочешь?
- Так- то оно так, но все равно дико, все человек на глазах, а тут вдруг – на тебе! А не «он» её?
- Не- е! Не. Скоко себя помню, не слыхала, чтоб «он» её пальцем тронул, даром- Фоша.
-Ды, да. Но ведь ты рядом- то не стояла. Уж больно он сурьёзен и горяч, одно слово- Фоша.
Поговорили- как в зной воды напились. На том и расходились- у каждого свои заботы, свое хозяйство.
Бабка свалилась, а дед ее- Николаха, по уличному- Фоша- фашист значит, постарел и согнулся за эти дни еще больше. Росточком- то он и с молодости не славился, а тут и вовсе ссохся и скрючился с арбузный хвостик. Осунулся, и с рожи аж почернел. Так- то. Семенит по двору- того гляди ноги заплетутся и шмякнется со всей дури.
 Но, ни кому, ни чего, ни слова о своем горе. И к нему ни кто, ни ногой. Только  зайдет в сарай к козам- хоть им душу выложи. Да козел двухлетка- дурак- дураком, испуганно косит сливовым зрачком и торонится в угол, а коза- молодка начинает вся трястись как в лихорадке,   чуть на стену не лезет- скинь ошейник, так она б в окно выпрыгнула, стерва! Вот только старая Катька стоит не шелохнется- умница. За это дед ее и любил. Эта как человек, настоящий, понимающий. Такую- то и лупцевать не за что.  А этих- то тварей дед ни когда не жаловал.
-У- ух!- дед сжимал во зле сухонький кулачок и делал молодецкий замах в адрес козла- так бы шкуру содрал! Вот дай токо огуляешь молодую- я те быстро коряки- то на палку нанижу! Сволочь вонючая.
И если козел испуганно отходил в угол- этим все и кончалось, но горе бедняге было, если он всхрапывал и упирался рогом в дверцу загородки- деду как спускали курок. Он хватал все, что попадало под руку- палка ли, скамейка ли, и остервенело молотил козла- по рогам, по спине, по морде. Пока не выдыхался сам.
Отведя душу, дед выползал из сарая слегка успокоенный- сразу в голову лезли умные мысли.
-Ага!- Дед, отдышавшись, хватался за березовую метелку- надо подмести двор- куры, подлюки нагадили, ведь только свечеру заметал.
Но, на середине дела бросал метлу на земь и, как опомнившись, суетливо спешил в хату. «Ах, бабка, бабка, как ты меня подвела, старая...»
Смолоду Николаха был хозяйственный- один в деревне. Чтоб у него в поле сено загнило, или там, картошку он не первый начал распахивать- не- е, такого сроду быть не могло. И скотины всю жизнь, до старости, полон двор- сам как пружина туда- сюда сигал, но и бабе своей с первых дней жизни не давал. Хоть Нюрка и сама была непоседа. Бить не бил- что правда- то правда, но в работе жену не жалел. Да была ли у него жалость- то? Бывало у нее пупок выше носа- скоро рожать, а она с ним на телеге трясется- овес едут собирать- дождь, тебе, заходит. А его поворочай- ка, овес- то.
Двор был у Николахи с иголочки- вылизан как к празднику. Бабка, грешница, конфетки любила, леденечки, так попробуй бумажку брось- дед аж зеленел от злости. Засучит ногами, слюни изо рта брызжут- мат- перемат! А баба Нюра только плюнет:
-Тьфу! Дурак бешенный. – И пойдет по своим делам, тут же забудет про Николахины выходки.
Но не трогал старую, наверное любил.
А зол был Николаха- один на всем свете.
Рассказывали, еще мальцом он был. Играли зимой на льду пацаны и что помладше, и что постарше, вместе. И что- то ему не угодил один паренек- пожалуй, старше его годка на три- на четыре. Так, он кинулся на того и стал его дубасить. Паренек, сначала, было, опешил- надо же, какая гнида, а злая. Свалил его на лед, прижал, а Фоша и лежа не сдался- и ногами, и руками, и зубами! Сам плачет- орет, и тут же кусается, царапается, раскраснелся как рак- так пришлось этому пареньку его оставить и отбежать. А Фоша вскочил и давай швыряться и палками, и кусками льда, и снегом! Думали, он с ума сошел.
И всю жизнь был такой. Если шел по улице- шарахались от него все куры, утки, гуси. Вытянет гусь шею- он хвать его и об забор, а попробуй скажи- да лучше не связывайся. Собаки его боялись досмерти- обязательно догонит, если только та под ворота не шмыгнет. Свой кот, когда хозяин был в избе, домой не заходил. Если  кот случайно оказывался в доме, и хозяин открывал дверь, тот опрометью кидался в открытый проем, но редко успевал улизнуть небитым- это для хозяина было как забава, успеть его пнуть, да побольнее. Успевал- аж настроения прибавлялось.
Хотели однажды мужики его проучить. Скирдовали солому и что- то заспорили. Так, слово- за слово и пошло. Один его треснул по харе- тот за вилы, мол спорю. Ну они его втроем- впятером скрутили и отметелили. Потом долго жалели об этом. За неделю у всех их скирды с сеном и соломой погорели. Всё- заготовленное на зиму. Они к нему. А он- докажите! Хотели и у него самого сжечь, да у Фоши скирды близ дома. С сеном и дом его в небо улетит, а там и баба и ребятишки, а их двое. Он- то сам дурак- ладно, а дети- то не виноваты. А соседские дома рядом. Вот и свяжись с таким! На том и успокоились.
Помоложе был Фоша- корячился, затеешь с ним разборки, сам окажешься виноватым. Но старость не выбирает- всех чешет под одну гребенку. Молодым был- ребятишек своих жучил- и за ухо , и ремнем, и подзатыльниками. Да и вообще- кто они- сопли. Отцу слова не говори, и мать иной раз вступиться не могла. Но повзрослели ребята, заматёрили, перестали с ним считаться. Приедут из города- он начнет нос драть- мол кто в доме хозяин? А они поднялись- и до свидания. Оставайся хозяин один в своем доме. Мешать не будем. И год носа не казали. Но и этим не проняли его- характерец! Через год приехали- он опять за свое. Так они ему: «Будешь артачиться- ноги нашей в доме не будет.» Мать в слезы. А он аж зубами, бедняк, заскрипел, и чтоб не перечить, только из дому выскочил. Дверью хлопнул- штукатурка посыпалась. Характерец. Ну Фоша- есть Фоша.
Годков эдак с десяток назад он бы им пригрозил- мол, получите вы у меня петушка- курочку. А теперь что? Они сами с усами- и квартиры и машины, и пацанятам и бабам своим меняют обновки, как цыган лошадей- то в одном приедут, то в другом. Не нуждаются в отцовской копейке. У Фоши руки опускаются. Хоть на козле, да на коту отыграться можно. Козел- то, правда, на месте, а кота сначала – поймай.
А вот теперь бабка подвела. И не на шутку. Главное, ведь за всю жизнь баба в больницу попадала только на роды. И что с ней стало? Фоша не просто недоумевал- Фоша по настоящему впервые испугался- каково- то остаться одному? Дед шаркал дырявыми калошами по двору и невольно про- себя шептал: «Баба- нет, нет, а куда ж я?»В рот ни чего не лезло, только пил колодезную воду- нутро выгорало.  Через неделю уже не было охоты связываться ни с котом, ни с козлом. На исходе недели баба почувствовала себя чуть лучше.  Деду, правда, говорить не стала- не успела.  Кто-то из соседей позвонил их сыновьям, рассказали про болезнь матери. Они примчались в тот же день и увидели мать уже сидящую на постели. Впервые за неделю баба встала. Спросила про отца, что- то долго в избе не появлялся- его ни кто не видел. Пошли искать по двору, и нашли Фошу, уже остывшего, неловко лежащего у кормушки козы- Катьки. Та, только искоса пялила испуганный глаз на лежащего хозяина. А у него, видно, прижало сердечко. И помочь- то было не кому. 
02. 10. 2012 г.                Колесник А. В.