Северные ленты или Метель в сочельник Ч. 3, гл. 12

Глава двенадцатая

В этот день Ольгин очень хорошо погулял, прошёл по всему Невскому до Адмиралтейства, вышел на Дворцовую набережную, достиг Эрмитажной пристани и повернул обратно. О своей встрече с двумя уличными музыкантами он быстро позабыл, ну попались ему два каких-то чудика, что с того, пусть они дальше зарабатывают свои копейки в переходах,  вокруг и без них много всего интересного и волнующего. Ему очень хотелось посетить  Эрмитаж, прикоснуться к Александровской колонне, прогуляться по Летнему саду, но нужно было возвращаться в гостиницу, благодаря свежему невскому воздуху у него разыгрался нешуточный аппетит, и ужинв  ресторане пришёлся очень кстати.

Съев сочную котлету по-киевски со свежим отварным картофелем, два пирожных «корзиночка» на дессерт, Алексей поднялся к себе, включил телевизор, и попал на передачу «Человек на земле», посвящённую развитию сельского хозяйства в эпоху Перестройки. Долго смотреть такое убожество было совершенно невозможно, он встал с кресла для того, чтобы переключить программу, но не успел этого сделать,  раздался стук в дверь и голос Синицына:

- Алёша, мы пришли, ты здесь, дружище?
- Здесь я! – отозвался Ольгин, - Вы очень пунктуальны!
- В нашем деле иначе нельзя! – отвечал Анатолий, проходя в гостиную, с большой спортивной сумкой в руке.

Следом за ним, слегка покачиваясь, вошёл Щербицкий, увидев Алексея, он сразу полез к нему целоваться, дыша в лицо жутким водочным перегаром. С огромным трудом Ольгину удалось оторвать его от себя и усадить отдохнуть на диван.

- Как тебе не стыдно! – с укоризною в голосе сказал Синицын своему спутнику, - Своим поведением ты позоришь наш город перед гостем из Саратова!
- Не позорю, а прославляю, и вообще, надо снисходительнее относиться к моим человеческим слабостям, – промямлил в ответ Арсений, громко икая, - ты же знаешь, какая у меня жизненная ситуация, как я серьёзно болен! Если вдруг помру, обязательно проконтролируй, чтобы в «Востоке» написали хороший некролог, пусть отметят там, что я был не только поэтом, но ещё и актёром, играл в еврейском театре роль Тевье-молочника, а также помогал Михаилу Крыжановскому записывать концерты Александра Розенбаума!
 - Конечно, проконтролирую, не беспокойся, и том, что ты был лучшим фотографом в городе, об этом тоже будет написано, обещаю!
- Спасибо, Толик, я никогда в тебе не сомневался! – сказав это, Щербицкий  закрыл глаза, наклонился набок и растянулся на диване, огласив всё пространство вокруг громким богатырским храпом. Синицын заботливо положил под его голову подушку, снял с ног ботинки, а Ольгин принёс из спальни шерстяное покрывало.
- Ради Бога извини! – развёл руками Анатолий, - Просто не предполагал, что всё обернётся таким образом. Договорился с ним встретиться у метро, он пришёл пьяный в хлам и пристал ко мне как банный лист, повторяя одно и то же: «Пойдём скорее, хочу обнять Алёшу!». Я ничего не мог с этим поделать, не бить же ему морду. Арсений  сам по себе парень безобидный, но, к сожалению, сильно пьющий, и ко всему прочему - жуткий фантазёр.
- Этот его рассказ о своей болезни – легенда?
- Разумеется, он её всем подряд рассказывает по нескольку раз, иногда особо впечатлительные натуры ведутся на это, покупают ему пиво, порою даже дают деньги якобы на лекарства.
- Хорош фрукт, ничего не скажешь, - протянул Алексей, - пока он дрыхнет, давай лучше займёмся нашими делами, ты ведь привёз то, что обещал?
- Вот полюбуйся!
- Сейчас глянем! – Ольгин присел на стул, раскрыл сумку и взял в руки первую попавшуюся в ней бобину.
- Игорь Карташов и «Братья Жемчужные». Концерт в ресторане «Виктория», 1989 год - прочитал он, - это двойной альбом?
- Да, двойной, такой же, как когда-то  Северный и Розенбаум записывали. Я собственноручно получил из рук Николая Резанова первую его копию и вот с неё сделал для вас запись на самой лучшей студийной аппаратуре. Посмотри, рядом другая бобина, там Миша Шуфутинский, альбом «Атаман-2» со штатовского оригинала, который так искал Пирогов. Всё записано строго по списку, который Дима мне надиктовал незадолго до твоего приезда, вот он. Надеюсь, вы потом у себя разберётесь, что к чему.
- Разберёмся, - сказав это, Алексей положил на журнальный столик деньги,- вот, возьми, проверь, чтобы всё было чётко!
- Обязательно, проверю, - отвечал Анатолий, перебирая сторублёвые купюры, - деньги – они такие: любят хорошее отношение к себе, не будешь их любить – они не будут любить тебя. Вот ты как хранишь свои бабки, и где?
- Большей частью вкладываю их в золото и СКВ, - Ольгин улыбнулся, - ну а как, и где именно  храню – это уже никого не касается.
- Достойный ответ. Я тоже предпочитаю вкладывать в СКВ, в доллары и немецкие марки. Каждый день вечером после работы прихожу к себе домой, достаю их и глажу рукой, словно свою любимую собаку по шёрстке. Если всё проверил,  можешь позвонить Пирогову и сообщить, что сделка состоялась, бобины забирай вместе с сумкой.
- Толик, есть ещё один вопрос, я ищу Геннадия Жаворонкова, он проживает  у вас в Ленинграде и тоже занимается звукозаписью. Не мог бы ты мне помочь найти его?
- Я уже говорил Диме, что не знаком  с ним, но, полагаю, есть такой человек, который может оказаться полезным в твоих поисках, это наш Арсений!

Тот, о ком шла речь, услышав своё имя, открыл глаза и приподнялся с дивана.

- Мужики,  где здесь туалет? – выдавил он из себя.
- Рядом, справа, - отвечал Синицын, глядя на него с улыбкой.
- Очень кстати! - Щербицкий, опираясь рукой о стену, добрался до уборной, закрылся на замок, и вскоре оттуда донеслось громкое журчание струи и хриплое полупьяное пение:

Марк Шнейдер был маркшейдер, тогда была зима.
И Сима в эту зиму пришла к нему сама.
На Симе было платье, лиловый креп-жоржет,
И взят взаймы у Кати в полосочку жакет…

- Арсен, ты знаком Геннадием Жаворонковым, сведёшь меня с ним? – закинул удочку Ольгин, стоя рядом с туалетной дверью так чтобы его голос был хорошо слышен.
- С Жаворонковым?! Это сложно, всем известно, что он очень некомпанейский и жадный тип, - отвечал однофамилец известного партийного деятеля, закончив свои важные дела, - ребята, давайте лучше я вам свои стихи прочитаю!

Не дожидаясь ответа, Арсений встал подобно Ленину на митинге и начал декламировать что-то про Иисуса, макающего хлеб в мёд, и Святых Апостолов, жарящих рыбу на костре, далее последовало второе произведение про Надежду Крупскую, и третье о какой-то девушке Маше, которая была похожа на буженину.

- Прекрасная поэзия, - Синицын сделал несколько хлопков в ладоши,  - но всё же, можешь ли ты помочь Алёше встретиться с Жаворонковым?
- Это возможно, мой друг, Володя Румянцев его хорошо знает, он у Гены  частенько записывает аудиокассеты.
- Будь другом, позвони Румянцеву, попроси помочь, мне это очень необходимо! – Ольгин обнял Щербицкого за плечи.
 - Сейчас не получится, - виновато отвечал поэт и архивариус, - моя записная книжка осталась дома, позвони завтра мне домой, и тогда я, возможно, смогу что-нибудь для тебя сделать, если только буду нормально себя чувствовать!
Сказав это, он достал из своего кармана шариковую ручку, написал на бумажной салфетке семизначный номер и протянул её Алексею.

- Ну, вот и хорошо, – подвёл итог этому разговору Анатолий, - а теперь, пойдём, Арсен, пока ещё метро не закрыли, Алёше надо отдохнуть, у него сегодня был очень насыщенный день.
- Погодите, друзья,  я вам хочу прочитать свою новую поэму, её в скором времени должны опубликовать в журнале «Юность»! – запротестовал Щербицкий.
- В другой раз! – Синицын мягко, но решительно вывел его  за дверь, а затем повернулся к хозяину номера, – Извини, но это всё, что я могу сделать, с удовольствием пообщался бы с тобой больше, однако дома и на работе у меня полно других дел. Счастливо вернуться домой, передавай привет Димке!

Алексей остался один. Всё прошло успешно, самое время было звонить в родной Саратов. Прихватив с собой достаточное количество мелочи, он спустился в вестибюль к междугородным телефонам. Первый делом Ольгин вышел на связь с отцом, сообщив ему  о том, что доехал до Ленинграда нормально, устроился в шикарной гостинице и сегодня уже гулял по Невскому проспекту. Антон Сергеевич очень порадовался за сына и попросил его  не звонить слишком часто, дабы  не тратить лишних денег.

- Завидую тебе белой завистью, - сказал он ему на прощание, - спокойной ночи, до встречи дома!

Следующий, кому необходимо было позвонить, был Пирогов. Дмитрий Валерьевич не заставил себя долго ждать и сразу же взял трубку:

- Слушаю Вас! С кем имею честь говорить? – в его голосе была слышна раздражённая интонация.
- Добрый вечер, это я - Алексей! – осторожно подбирая слова, зная вспыльчивый нрав «Пончика», отвечал Ольгин, - Только что расстался с Синицыным, тебе от него привет, бобины у меня на руках, всё хорошо!
- Отлично! – голос в телефонной трубке заметно подобрел, - А как насчёт Жаворонкова?
- Работаю в этом направлении. Мне обещал помощь некий Щербицкий. Думаю, всё срастётся.
- Очень на это надеюсь, я слышал об этом Щербицком, это вроде как самодеятельный поэт, знакомый кое с кем из питерской богемы, по слухам сильно пьющий. Действуй, Алёша, ты парень неглупый, раскрутишь его. А меня сегодня Солнцев снова заставил понервничать, представляешь,  гад такой, пришёл ко мне и стал возмущаться тем, что у тебя, Валюши, а теперь ещё и у Ирины, оклады больше, чем у  него, посмел даже впервые за всё время повысить на меня голос. Я на эти его дешёвые провокации не поддался, но неприятный осадок на душе всё же остался. Как тебе обещал, приедешь, разберусь с ним окончательно и бесповоротно, но, сейчас ты об этом не думай. Главное – Жаворонков,  держи меня в курсе всего происходящего!
- Понял, шеф, буду звонить, как только появятся новости, - Ольгин дал отбой.

Кроме отца и Пирогова был ещё один человек, с которым ему очень хотелось поговорить, этим человеком был Николай Николаевич Марчук. Ему он решил позвонить самым последним.

- Добрый вечер, Алексей! – услышал он голос антиквара и по совместительству работника сферы ритуальных услуг, - Такое впечатление, что Вы звоните из другого города!
- Совершенно верно, я сейчас в командировке, звоню из Ленинграда. Хочу узнать, как Ваши дела, как здоровье?
- У меня здоровье в порядке, если не считать образовавшейся дырки в зубе, а вот с моей Эммочкой беда.
- Что с ней случилось?
- Не знаю даже как сказать, - Марчук тяжело вздохнул, - дело очень деликатное - она беременна.
- Залёт… Что поделать, такое у молодых часто бывает.
- Если бы это был просто залёт, Алексей. Дело в том, что она не знает, из-за кого находится в таком положении, рассказывает о каком-то гномике, явившемся к ней во сне. Я  живу в конце двадцатого века и не верю во всякую мистику, поэтому завтра покажу её знакомому психиатру.
- Вот так история, переживаю за Вашу Эммочку, но хочу  сообщить, что у меня есть кое-что интересное лично для Вас, нечто антикварное, историческое и, по всей видимости, очень ценное.
- Снова Древний Рим?
- Нет, не Рим, скорее всего – Египет. Монета в отличном состоянии, выглядит как новенькая!
- Действительно интересно, и что она из себя представляет?
- Выполнена в форме ромба, с одной стороны изображена пирамида, как на долларе, с другой – какие-то иероглифы. И ещё один момент, монета  не золотая, не могу сказать, что это за металл, он какой-то белый…
-  Это не Египет, - в голосе Марчука послышалось волнение, - древние египтяне не знали денег в привычном для нас понимании, а в качестве валюты использовали обыкновенные слитки серебра, не стану говорить о том, что оказалось в Ваших руках, пока не увижу это собственными глазами. Очень прошу, никому не говорить, о том, чем обладаете, и как только вернётесь в Саратов, сразу же приезжайте ко мне, прошу отнестись к тому, что я сейчас сказал максимально серьёзно.
- Хорошо, Николай Николаевич, я вернусь 23-го числа, всего доброго!

Закончив разговор, он направился было к лестнице, но его остановил уже знакомый молодой швейцар.

- Алексей Антонович, уделите мне пару минут. Скажите, может быть, Вы хотите чего-нибудь такого, о чём стесняетесь спросить? Есть возможность организовать персонально для Вас особые услуги на ночь, стоить это будет ровно сотню баксов!
- Нет, женщины меня не интересуют, пусть по ночам меня никто не тревожит, – отвечал Алексей.

«Ну и дела! – размышлял он, поднимаясь по лестничным ступенькам на второй этаж, -  Очевидно Эммочка залетела от Пасьяна, рассказы Прохора Дмитриева и писанина Папюса о его похотливости оказались правдой, теперь понятно, почему он меня в этот раз так шикарно одарил! Интересно, как будет протекать беременность у этой шалавы, и кого она в итоге родит?».

Вернувшись в номер, наш приезжий стал готовиться ко сну. Следуя совету Аркадия Северного, который пел о том, что ни в коем случае нельзя забывать писать перед сном, он зашёл в свою комнату раздумий и застыл от ужаса. Стульчак унитаза, а также весь пол, покрытый узорчатой  плиткой, были залиты Щербицким, который, как нетрудно было догадаться, очень сильно покачивался, пока освобождал свой мочевой пузырь некоторое время тому назад. В сердцах Алексей хлопнул дверью и вышел в гостиничный коридор, где, к великому счастью, находился ещё один туалет общего пользования. Если б вдруг Арсений Евгеньевич попался ему сейчас под руку, наверно, в «Октябрьской» произошло бы убийство…