Глава 16 - Под колпаком

Планета Аннатал, город Соколово
Левобережный район, в тоннеле им. Капитана Рудницкого.

21 сентября 2330 года


В тоннеле на приличной скорости идут сразу три машины с военными номерами. Они идут с включенными проблесковыми маячками, то есть как бы обозначают своё присутствие, но допустимую скорость превышают довольно прилично. Превышают без причины, без сирены – и это, к сожалению, не то нарушение, которое здесь кого-либо волнует.

В машинах участники судебного процесса, охрана, и водители конечно же. Приличная часть участников процесса находятся под действием программы защиты – все потерпевшие, все свидетели. По сути дела, все, кроме обвинителя, судебной коллегии, адвокатов и подсудимых. Во второй машине сидит Елизаров, Элизабет и «хозяйка» злополучного борделя, который собственно, и не собирался открываться. Дело громкое, оно в топах новостей, и прокуроры ещё на этапе следствия долго сражались с адвокатами, что эта история не является сплошной провокацией Тины и её шефа от и до. Процесс в меру открыт, чтобы люди и сами поняли очевидные вещи – когда «подсадная утка» предлагает работорговцам продать ей детей, это не повод соглашаться. И это точно не повод для офицеров спецназа ехать, «снимать пробу» и договариваться о «расценках» для своего начальства.

Миникортеж свернул налево, «проспект Медиков-добровольцев», и «Окружной военный суд №2», они едут именно туда, в «Окружной военный суд №2». С улицы здание суда – довольно большое двадцатиэтажное здание. Но с улицы туда почти никто не заходит. У суда сразу несколько охраняемых подземных парковок – для журналистов, для прокуроров и судей, и совершенно отдельные парковки для свидетелей и подсудимых, которых доставляют из следственного изолятора.

В этом суде почти все процессы громкие, и свидетели с улицы почти никогда не заходят. Они одеты в костюмы, которые скрывают вообще всё, на заседаниях говорят только через модулятор голоса. Чтобы «народные мстители», проще говоря симпатизирующие подсудимым до них не добрались. Машины уже проехали бронированный КПП, остановились, и участники процесса выходят из машин, прикрываемые судебными приставами и бойцами неизвестного Елизарову управления ГУВБ. Все входят ещё в подземную часть суда через очередной КПП, заходят в лифт и поднимаются на седьмой этаж, где и рассматривается дело «Нашего славного спецназа». Когда объяснили Максу – это будет первый, очень громкий процесс, где  спецназовцев попытаются выкинуть из «высшей касты», первый, но отнюдь не последний. Тех, кто уволятся сами, тех не тронут. А других, что «не поймут» будут хватать, судить, несмотря на любые заслуги, госнаграды, словом, судьи военных судов готовы хоть Адмирала Флота засудить, если тот показательно плюёт на Закон.

В коридорах суда тихо. Здесь почти не бывает сторонних зрителей, никто не толпится, не разговаривает по телефону. На их процессе ведётся судебная съёмка и на него из посторонних лиц допущены журналисты лишь двух специализированных агентств, которые подадут обществу информацию о процессе со всеми терминами – как объяснила Елизарову Элизабет, читать это могут все, но понять прочитанное – как минимум студенты ВУЗ-ов с обширным курсом уголовного права. Троих завели через отдельный вход, они будут сидеть рядом с гособвинителем – помощником Главного военного прокурора.

Прямо сейчас на большом экране демонстрируется допрос с применением «сыворотки правды». Не первый допрос обвиняемого-человека, но первый допрос из тех, который получит широкую огласку. Даже домохозяйки увидят, что подсудимые просто сидят в кресле и монотонно отвечают на все допросы следователя. Никакого прессинга, угроз, вопрос – ответ. Это будет демонстрация – ребята, мы начали это делать. Начали, на этом не закончим, потому что у нас есть кого разговорить. Видите, какие у нас «симпатичные» подсудимые? Вы же не против, что мы их так?

Вот и сейчас на экране «цвет офицерства» с закрытыми глазами рассказывает как пользуется служебных транспортом, чтобы попробовать «вкуснятинку». «Моральный облик», так сказать, демонстрируют, и «честь офицера», конечно же. Понятное дело, что это видео будут смотреть в Генштабе, возможно и призадумаются о кадровой политике немного. Проблема, впрочем в том, что тема «спецназовского братства» здесь не поднимается. К сожалению это значит только то, что это «братство» всё ещё будет превращать в моральных уродов абсолютно адекватных бойцов.

***

Пока адвокаты в дорогих костюмах препираются с судебной коллегией о допустимости подобных доказательств, Макс может поговорить с Элизабет тихонько. В июле он даже не задумался о том, кого они взяли, сейчас есть возможность всё наверстать.

- Так, кто у нас эти «зайки»? Та-ак, Бойко Е.Т., Борковский А.А. Чё ещё… Мендес и Моралеc. Прокурор у нас…
- Виктор Анатольевич Воровик. Из Белгорода. За его фразу на пресс-конференции, «Закон не перестаёт действовать внутри казармы» ему угрожали убийством, осудили…14 человек! Генералов не тронули, как вы можете догадаться.
- Уж догадался…

-…протест защиты отклонён! Вы сами видели, каким, якобы пыткам подвергались ваши подзащитные. Есть постановление Верховного Суда об официальном разрешении использовании Спецпрепарата, оговорён перечень преступлений и территориальной подсудности. Не нравятся методы допроса? Апеллируйте к Верховному суду, такое право у вас есть. Суд принимает эти доказательства в качестве допустимых.            

Максим широко улыбнулся (под маской это, разумеется, не видно) и тихо похлопал председателю Суда. Заодно помечтал «залить» «Сыворотку правды», или как её обозвали официально, Спецпрепарат…о-о-о, да он просто размечтался! В армейском корпусе и бригаде спецназа можно прогнать всех, начиная с лейтенантов, потом придётся строить пару колоний особого режима, чтобы вместить всех «заек». А уж если «раскрутить» «спецназовское братство»?! Хо-хо! Тогда за решётку можно отправить тыщ 15 спецназовцев, не меньше! Мечты-мечты…

- …Суд возвращается к повторному допросу ряда потерпевших и свидетелей. Приглашается потерпевший №3…

Макс встал, подошёл к кафедре, и теперь он уже включил модулятор. Ему снова зачитали права, обязанности, словом всю стандартную преамбулу перед тем, как для допроса встал прокурор.

- Скажите, вы фактически возглавляли задержание подсудимых?
- Да, так вполне уместно сказать.
- Напомните суду, пожалуйста, вкратце ход событий. Вкратце, пожалуйста.
- Попробую. Я вместе со свидетелем осуществлял наблюдение за зданием с помощью специальной аппаратуры. Свидетель указал мне на противоправные действия подсудимых, и я подал сигнал к захвату. Дальнейшие события происходили стремительно, я могу перепутать их последовательность. Потерпевший №6 проник в здание, подсудимые открыли по нему огонь.
- Простите, что перебиваю. Вы можете подтвердить, что это был огонь на поражение?
- Безусловно! Господин прокурор, выстрелы были в корпус, не по рукам или по ногам! Можно вести огонь…ещё более на поражение, в голову, но полагаю, что у подозреваемых просто не было времени прицелиться. Они прекрасно понимали, что стреляют в защищённую часть тела, но…при такой плотности огня устоять на ногах невозможно, это вы могли видеть на оперативной съёмке.

Прокурор картинно взял паузу, повернувшись к судьям и камере. Чтобы у всех было время понять – спецназовцы стреляли в человека с нашивкой ГУВБ на броне. А тут каждый сделает свои выводы, может им вообще всё равно, в кого стрелять.

- Передаю слово защите.
- Спасибо. Уважаемый потерпевший, вы не могли бы уточнить необходимость стрельбы по моим клиентам?
- Уточню, если…вам тут вообще что-то непонятно. Мой коллега пострадал от их огня, и я стрелял в самом щадящем режиме – мне нужно было выбить из рук их оружие. Чтобы они осознали полную бесполезность сопротивления.
- В самом, как вы сказали?! «Щадящем режиме»?!...
- Суд отклоняет вопрос! Потерпевший имеет право применять оружие, служебная проверка показала полную правомерность его действий.

Суд имеет вопросы к потерпевшему. Скажите, насколько вы пострадали от выстрела подсудимого Моралеса? Сколько времени продолжалась ваша временная нетрудоспособность?
- Уважаемый суд, касаемо насколько пострадал. Вы не поверите, но я понял, что в меня вообще стреляли минут через двадцать! Принял обезболивающие и продолжил работать, никакой временной нетрудоспособности я себе позволить не мог.
- Похвально! Суд учтёт это в своём решении, ваш допрос окончен.

Макс вернулся на своё место. Он не спрашивает у Элизабет, как он держался, это не первый процесс с его участием, и, вероятно, отнюдь не последний. Потом вызвали «хозяйку» борделя. Уточнили, когда именно в неё выстрелили, и насколько «приятно» ей было. Суд рассматривает вопросы компенсации морального и физического вреда по заявленным гражданским искам, судьям-людям нужно понять, что это такое, если азадийцам без брони стреляют в живот из спецназовского оружия. Судьи сделали вид, что не поразились как много крови она потеряла, какое качество неотложной помощи в Даксиме. В машине неотложки «чихала» турбина, её трясло всю дорогу до больницы. И операция началась только через три часа после ранения, что тоже не добавило «приятных ощущений». Непростые вопросы – разделить действия стрелявшего в неё мудилы с офицерским званием и общую обстановку бардака в городе.

В конце вызвали Элизабет. Суд уточнил её статус, почему её представили как стажёра. Коллегия не сильно удивилась тому, что в ГУВБ берут совершивших тяжкое преступление с непогашенной судимостью, а адвокаты таких «тонкостей» просто не знают. Даже если бы и знали – Элизабет сказала, что полностью подчинилась приказу Елизарова не выходить из машины. На деле она открыла дверь и думала, куда ей бежать, но…об этом она благоразумно умолчала. Об этом знает только Макс.

***

Дальше всё, как обычно говорят, на обратной перемотке. Выход из зала суда, спуск на лифте, все по машинам. Буквально пять минут, и машины уже едут по эстакаде, наверх. Наверх во всех смыслах – они набирают высоту, чтобы оказаться на плоскогорье, окружающее Соколово с трёх сторон.

Все трое сидят сзади машины, и им тесно. Даже сняв громоздкие маски, удобнее не становится, но ехать им недолго, минут двадцать.

- Господа?
- Да, госпожа Иша?
- Как вы можете предположить, чем дело закончится для меня лично?

У «хозяйки» борделя абсолютно резонный вопрос. В Даксиме Тина крепко держала её за жабры – она устраивала им провокации одну за другой, но за них неплохо платили. Есть наградной фонд для таких вещей, она могла не голодать, как и двое её детей, рождённых в середине 2325-го. А сейчас она оказалась в деле куда крупнее.

- С финансовой точки зрения…от вашего имени заявлен иск на восемьсот тысяч, суд может удовлетворить его в полном объёме, по крайней мере так сказали юристы ГУВБ. Более, чем возможно, что эти деньги вы получите быстро, после первого же обжалования. Причём все. Прокурор требует для двух пожизненного заключения, и их собственность им уже не понадобится. Все их банковские счета, квартиры, всё пойдёт в уплату наших исков.
- Я имела в виду другое. Моя жизнь и возможность обеспечивать детей.
- Вы же видите, что вас защищают? Вас вывезли, ваших детей тоже. Будут защищать…столько, сколько нужно.


Макс и сам задумался над этим вопросом. Да, есть программа защиты свидетелей, только кто её осуществляет? Их прикрывает ГУВБ, но и там тоже есть бывшие военные. Сейчас их подержат в укрытии, сменят документы, биометрии, а потом…как бы не оказались их новые данные у того же Дюваля. А он - просто мстительный психопат, которого по недоразумению не отправили на принудку. Хотя…

Максим улетел из Даксима через два дня, как всё произошло. Он сдал «зайчиков» в военный СИЗО, и его сразу взяли под защиту. К тому же он давал кучу показаний, что, кто и как. «Зайчики» и на суде сказали достаточно, Дюваль может оказаться на улице хоть завтра, как хреновый «воспитатель». И что он тогда сделает? Тихо сопьётся? Устроит проблемы всем вокруг? Или всё-таки захочет дотянуться до тех, кто причинил ему такое «несправедливое унижение»?   
 
Макс не знает, что происходит в Даксиме и ближайшей округе с того момента, как улетел. Они обменялись с Фрэнком несколькими письмами и всё, для Максима было важнее вспомнить все малейшие детали произошедшего. Его пичкали препаратами улучшающими память, чтобы Елизаров рассказал о деле и около него всё возможное. Конечно же, о роли Дюваля в деле, возможную причастность комбрига. Единственное, что знает Максим, под Дюваля будут копать. Будут копать рано или поздно, потому, что получена отмашка – героев тоже надо сажать. ГУВБ накопает что-то на самого-самого, все также увидят видео уже с другого процесса, затем возьмутся за остальных. Точно возьмутся за тех, кто не остановится, и возможно и за тех, кто остановился, но всё же остался служить. А значит, в «прекрасной» спецназовской среде готов пойти на новые «свершения».

Машины снижают скорость, водители убирают проблесковые маячки с крыш. Они уже подъезжают к убежищу ГУВБ, которое быстро перестанет быть таким, если к нему будут ездить машины со спецсигналами.

***

Убежище – бывшая гостиница, на окраине Скалистого, сам Город Скалистый считается окраиной Соколово, а это место можно считать окраиной пятна человеческой цивилизации на планете. Здание постоянно охраняют, на кухне бывшего ресторана работают повара, готовящие пищу для охраны в их столовой и для…постояльцев. Максим, Элизабет, и «хозяйка» с детьми занимают два номера с отдельным выходом на улицу. У них своя комната для приёма пищи, общение между собой разных групп охраняемых считается нежелательным.

Идёт обед, все едят пюре с котлетами и пьют сладкий чай. «Меню» для всех общее, и для азадийцев никаких исключений не делается. Максим смотрит на процесс и думает, интересное дело, однако. Азадийцы используют универсальный столовый прибор – двузубую вилку, и ничего больше, по крайней мере в процессе еды им особенно не нужно. На эту вилку они виртуозно наматывают водоросли, и насаживают на него всё мясо. Здесь двузубой вилки нет. Есть четырехзубая вилка, ложка, и столовый нож. Сначала соседям Максима и Элизабет даже в голову не приходило – зачем всё это. Но есть пюре вилкой неудобно, разрезать котлету, чтобы не глотать её целиком – тоже. В итоге и мать и дети приучились пользоваться ложкой и ножом, но также быстро отучатся обратно, когда вернутся к привычной пище. Другое…«интересное» в том, как Элизабет смотрит на детей.

Не зря говорят – наказание за преступление отсидкой не ограничивается. Есть судимость, а базы с этим делом продаются и покупаются на чёрном рынке, и шансы того, что Элизабет найдёт себе мужчину – ничтожны. Сегодня, когда после Войны мужчин на полтора миллиарда меньше чем женщин – особенно. Да, когда – то её контракт закончится, она уйдёт на покой при деньгах, с пенсионным обеспечением, вполне возможно, что ей помогут с хорошей работой. А что кроме работы? «Пробить» девушку, женщину на совершение преступлений – дело пяти минут, а дальше вопрос. Убийца?! И кого же ты убила-то?! Может и меня тоже?! Нее, такие перспективы непривлекательны, когда количество мужских и женских анкет на порталах знакомств, мягко говоря, разное. Мужчины «разлетаются» быстро, а женщины «висят» годами, кусая локти, что им делать, и многие решаются выкладывать почти интимные фото. С надеждой, что модератор не потрёт. И даже это ничего не даст – в жизни «обнажёнки» достаточно, можно зайти почти в любой ночной бар и…там покажут всё. Время играет против неё. Даже не с точки зрения внешности, всё это точно также покупается и продаётся. Любое знакомство быстро превращается в вопросы «а кто был до меня?». «Почему никого?». И что тут делать? Врать? Любая ложь выползает наружу, и она моментально подтачивает только что складывающиеся отношения. Максим попивает чай, он хорошо понимает, что кажущуюся Элизабет идиллическая картина близнецов, сидящих на коленях матери ей не светит. Только видеть это у других.

Причём Макс не просто догадывается. Элизабет спрашивала, почему та решилась на рождение детей, ведь 23-й год спокойностью не отличался, тогда просто шла Война. Максу пришлось объяснять – «хозяйка» борделя уже выходит из фертильного возраста, а раз так, то вопрос ставится ребром. Сейчас, или никогда. Макс помнит, как сказал это «сейчас или никогда», слёзы в глазах напарницы и то, как он просил у охраны успокаивающее или выпить.

Всё, их обед закончен, поднос с грязной посудой забирают, а на плечо Максиму многозначно кладут ладонь. Потому, что к нему пришли.

***

Любой визит постороннего – целое дело. Согласование у всяких начальников, отвечающих за охрану, потом им нужно договориться с самим посетителем. Привести его сюда, отвести. Макс убедил их тем, что больше чем за месяц он уже слегка обалдел от одного и того же – сидения в четырёх стенах, допросов, и поездок в суд. И ему пошли на встречу. В специальную комнату для свидания входит седой мужчина с опорной тростью, и Максим сначала не верит своим глазам. Верит только после знакомого «Привет, Валерьич»..

- Здорово, Стив, как ты?
- Когда мы летели смотреть трупак Сигурдсона ты спрашивал, где я живу. И я уже, четыре месяца живу в своей квартире, там, на Блаттера.
- Лёгкие тебе вылечили?
- Вылечили. Теперь котелок лечат. Валерьич, я никак не могу привыкнуть, что эти новые ноги – мои. Понимаешь?
- Понимаю. На войне в первый раз это тоже шок.
- В первый раз?!
- Да, Стив, бывает не второй, и даже не третий.
- Аху…
- Ах у ели, ах у Ёлки. Я знаю, тяжело, тебе надо через это пройти.
- Надо пройти. Мне кошмары снятся, на тему ног. То они отрываются…
- Хватит-хватит.

Макс дружески похлопал по плечу Стивена, конечно же не заткнул ему рот. Ему нужно забыть о том, что у него биопротезы, это, как говорят, тот случай, когда проблема уходит тогда, когда о ней просто забываешь, делаешь вид, что её нет.

- Да, Валерьич, ты разворошил осиное гнездо. О вашем деле и почитать нескучно, тем более, что я знаю чуть больше, чем пипл вокруг.
- Стив, ты не знаешь, как там такой полковник Дюваль?
- Знаю. Генштаб решил не ждать, пока он отмочит чего ещё, и на него мягко спустили нас.
- Так он отстранён?
- Да, отстранён от должности, против него ведётся следствие о ненадлежащем выполнении служебных обязанностей, повлекшем тяжкие последствия. Ему сразу сказали – рапорт об отставку на стол, он – ни в какую. Поэтому его задержали, и 14-й гарнизонный суд санкционировал его домашний арест на время следствия. Дальше посмотрят на его поведение. Успокоится – спустят дело на тормозах. Не успокоится – дадут условно. Если будет и дальше грозиться грохнуть кого из ваших – отправят в места не столь отдалённые. Ненадолго, максимум лет на пять. И всё с сохранением звания, медалей, орденов. В общем тут…идёт подковёрная борьба между Вами, я о МВД, Военной прокуратурой, Генштабом, каждый тянет одеяло на себя.      
- Ясно, а комбриг? Датчанин, я забыл его фамилию, потому что он почти ничего не делал. Вся работа на Дювале была, а бригадир вечно в городе, по девочкам. Он, кстати и должен был поехать в бордель, снять все сливки.
- Тот намёк понял быстро и его уже уволили. Сейчас там новый командир бригады, некто Затейников. Это всё, Валерьич, я о нём ничего не знаю. Кто, откуда, репутация, разные «шалости» в прошлом. Инфа по нему засекречена больше, чем обычно, так что тут я твоё любопытство ну никак не удовлетворю.
- Надо же, какую бурную деятельность развели!
- Валерьич, Генштаб может считать пипл мешающейся мелочёвкой, но и там понимают – пипл платит налоги. С налогов все вояки покупают себе бухло и жрат. А щас чё? Куча офицеров с педофильскими замашками? Вот «радость» то великая! Поэтому реакция будет, даже не сомневайся! Ты то здесь как? Тут у тебя…ну внешне почти как простенькая тюрячка, комната для свиданок почти один в один.
- Ну…устраивают нам иногда простенькую культурную программу с временным выездом отсюда…

***

Вечером того же дня


«Культурная программа» - выезд на природу где-то раз в 14-17 дней. К выходным или рабочим дням это никак не привязано, потому что у охраны не рабочая пятидневка или четырёхдневка, а сложный график дежурств, с такими же выходными сикось-накось. Природа есть, она недалеко и совершенно не опасна, единственный неприятный момент в том, что местная трава жжётся, и жжётся сильнее Земной крапивы. Но это решается плотной одеждой и обувью, и охраняемые считают такие вещи сущей мелочью.

Макс и Элизабет «на природе» уже были. А «хозяйка» борделя с детьми – нет. Она только сегодня спросила, насколько всё затянется, и услышав ответ, что минимум месяца на полтора решила, что сидеть в номере не обязательно. Её дети потрясающе дисциплинированные – мама сказала сидеть и ничего не трогать, значит они будут сидеть и ничего не трогать. Мама сказала не лезть к людям, значит они не будут лезть к людям, даже смотреть на них не будут. Но их не убедишь, что полтора месяца, это недолго, или мать решила, что на их нервы и психику безвылазное сидение в здании воздействует не очень хорошо.

Их снова посадили в машину, но уже без маскирующих костюмов, и вывезли на границу бывшего военного полигона. Удобно – полигона нет, но запретная зона (в том числе запрет полётов) осталась. И всё только для «своих». Двое охранников сажают машину «на брюхо», устраиваются поудобнее и выпускают дрона, который проследит за охраняемыми. Их ждут обратно не позднее семи утра завтра, есть двенадцать часов, которые можно провести так, как хочется. Даже с определённой свободой.

- Госпожа Иша, мы собираемся идти к аборигенам. Четыре часа туда, четыре обратно – там посидим у костра и поедим. Вы с нами?
- На планете есть разумная форма жизни? Она не опасна для детей?
- Разумная? Ну…не такая разумная как мы или вы. И уж точно совершенно не опасная.            

Дети уселись на плечах матери, к аборигенам идут вместе. Охранники выдают перчатки, наподобие садовых рукавиц – где-то трава может быть выше чем по пояс, а без перчаток быстро устают руки. Они уже быстро идут на северо-восток, и Максу приходит в голову простейшая мысль – насколько же планета разнообразна! Буквально к восьмидесяти километрах от них прямо сейчас буйство жизни – начинают работать ночные клубы, люди тянутся смотреть новое кино или слушать музыку. Десятки миллионов людей в движении, а здесь тишина. Только звуки ветра, и больше почти ничего. Вокруг нет ни камня, ни металла, ни тем более оружия и стрельбы. Идеальное времяпрепровождение для участников процесса, по итогам которого будут сроки от 20 лет и больше. А может одного или двух действительно отправят мотать пожизненное.

- Лиза?
- Да, Максим Валерьевич?
- Ты, вроде, говорила, что здесь пожизненное не такое как на Земле.
- Да, вы правы. На Земле суд оговаривает право осуждённого просить УДО через 15, 20, 25 или 30 лет, если приговор выносится Международным уголовным судом. Объединённые территории приговаривают к пожизненному заключению без дополнительных условий – право прошения УДО возникает у всех осуждённых через пятнадцать лет.

Когда я приехала в Соколово, мне было непонятно. Как мне объяснили – считается так, что человек через 20 лет, не говоря о большем сроке не способен нормально вернуться в общество. Психологи называют это десоциализация тюрьмой. Так как здесь считают многое из порядков пространства ООН неверным, то за осуждённым оставляют право исправиться за относительно короткий срок.
- А если осуждённый все 15 лет будет держать зуб на копов, судей? Сыграет убедительный спектакль перед комиссией по УДО, выйдет и «отомстит»? Или так не бывает?
- Конечно бывает. Уже бывало – Объединённые территории отметили 22-х летие в этом году, часть заключённых мы получили «в наследство» от ООН. Поэтому осенний референдум будет решать вопрос – дать право судьям разрешать первое слушание по УДО через 20 лет. Компромисс. Компромиссный вариант между правами осуждённого на возвращение к нормальной жизни, и правом …нормальных граждан не ожидать его возвращения.

***

Все четыре часа в пути прошли в тишине, без разговоров. Во всяком случае, Макс с Элизабет не разговаривал, а за азадийку с детьми он сказать ничего не может. Он даже не знает, есть у них культура «пошептать на ушко» и прочие вещи, чтобы разговоры остальным были не слышны.

Максим молчал потому, что для его напарницы тюрьма – не абстрактная категория. И неизвестно, что она чувствовала внутри, когда давала Елизарову краткую справку из уголовного права. Ведь одно дело быть в суде адвокатом, и совсем другое – сидеть напротив прокурора, который требует для неё десять лет строгого режима. Потому, что «военная каста» хочет мести, хочет сломать ей жизнь. Макс подумал и о другом – а почему он хочет отправить всех своих недоброжелателей мотать пожизненное заключение? Чувство мести? Естественно. Они мотают ему нервы, его гложет страх. После того, что сказал Фрэнк после отпуска Елизарова, Максим окончательно осознал призрачность своей пенсии и вообще того, что его оставят в живых. Их управление «П» похоронило слишком многих, тут есть о чём задуматься. Но точнее Макс хочет чувства безопасности – слова Элизабет о «праве нормальных граждан не ожидать возвращения преступника» на 100% отражают ожидания Максима от судебной системы. Чтобы его враги сели и никогда не вышли. Нет, все эти мысли надо выбрасывать, ведь их специально выпустили ровно для того, чтобы настроение охраняемых улучшилось.

- Госпожа Иша, видите камушек? Большой отполированный камень, на нём нужно сесть и подождать.
- Вы можете объяснить суть ожидания?
- Суть? Нет не могу. Нас могут пустить, могут не пустить, мы здесь гости. Шансы того, что не пустят – мизерны, ведь мы трезвы, наркоту не принимали. Не шумим, не ругаемся. Я могу предположить, в чём суть. За нами понаблюдают и убедятся, что для поселения мы не опасны.
- Наблюдение?!
- Это…не то наблюдение, успокойтесь, пожалуйста.

Конечно она думает о наблюдении в другом смысле. Не в исконном и простом – наблюдении за природой, рассветом и закатом. А о наблюдении копов или спецслужб за подозреваемым. За ней ведь тоже наблюдали, когда всё произошло. И она рассчитывала на это наблюдение, что её не бросят один-на-один со спецназовцами, хоть физически слабыми, но хорошо вооружёнными. Выстрели они раза три в сердце или раз в голову с полностью выжатым спуском, то вызывать неотложку было бы некому.

Они просидели ещё три часа и ушли несолоно хлебавши. Вышел представитель деревни, даже обратился к Максу и Элизабет по имени. А трёх азадийцев, наверное, побоялся. Знают аборигены азадийцев, знают и то, что они могут разгромить всю деревню в одиночку. Но шансы попасть в деревню, поесть натуральную пищу у них ещё есть. Будут ещё «выезды на природу», можно также дойти сюда и снова…дать подвергнуть себя наблюдению. Показать, что не обозлился и действительно считаешь себя гостем, не переступающим порог без разрешения хозяев.   

Примечание автора - иллюстрация к главе сгенерирована нейросетью Stable Diffusion