Не если, а всегда моя хата с краю

           Почему мы такими стали и почему мы такими были всегда, живущие по каким-то только  себе   ведомым нравственным  правилам, вечно осуждая идею, давно ставшую практикой  -  моя хата с краю, ничего не знаю,  говоря,  ой как это плохо, как неправильно и сами не замечая,  придерживаясь именно этого канона, как   равнодушны к беде соседа или знакомого,  родившись,  как котята и кутята слепыми и глухими,  и такими оставшись до конца жизни, только делая вид, про прозрели,   и потому тому соседу  со знакомым    только готовы выразить сочувствие, демонтируя положенное понимание, но дальше этого никуда не идём, потому что  у самих забот полон рот и потому,  поохав и паахав, и повздыхав,  встрепенулись, отряхнулись, не своё же,  и побежали дальше, обратно до дому, до хаты. 

      И вот  идя по улице по направлению  к  своей родной хате, идём    в напряжении,  ждём,  что кто-то из проходящих мимо, тот, кто тоже спешит до своей хаты, чтобы  решить побыстрее накопившиеся проблемы, у него, всё то же, что и у вас,  и потому мы ждём,  что он, если и не достанет из за пазухи камень, для  этого нужна подготовка длительная, козни там интриги, а тут этот прохожий не доставая из-за пазухи камень, он у него для другого  припасён,  толкнёт тебя, не заметив твоего  присутствия на одном с ним тротуаре,   или наоборот потому что заметил, а ты ему помешал побыстрее попасть к своей  цели, к хате,  и вот ты ждёшь, что он,   оттолкнув тебя,  следом обругает, сказав про то, что тут же на дороге главный, это  его орущий благим матом ребёнок, жмущий со всей  силы  на клаксоны на своём весёлом разноцветном  трёхколёсном велосипеде, которому тоже как  и его папаше или  мамаше плевать, что кроме него тут на улице не  на проезжей части   ещё кто- то передвигается, тем более,   что его папаша или мамаша всегда защитят своё  воспитывавшееся в джунглях среди обезьян  чадо, обругав тебя матом, чтобы ты мог ответить ему той же монетой.


    А потом, разойдясь как бойцы на  ринге,  вы, ты или он  по пути снова к той своей родной и любимой  хате зайдёте в ближайший магазин, а там продавщица, тоже отягощённая мыслями о своей хате,  стоит  за прилавком и  уже сама любезность изображает на лице приветливую улыбку, от которой у тебя по телу мурашки бегут и ты думаешь про себя, что лучше бы она не улыбалась вовсе, потому что все равно этим своим  улыбчивым оскалом акулы она не прикроет своё желание надуть тебя  и обмануть, решив за счёт твоего кошелька и зарплаты, которая  меньше её собственной в разы,  решить её проблемы вместе с желанием просто обогатиться взяв себе чужое.

        Но это ещё совсем не всё, потому как  на финише твоего продвижения к своей хате,  на выходе из  магазина тебя встретит с похожим оскалом  стая бездомных собак, нацелившихся на твою сумку с продуктами, которых уже,  оказывая медвежью услугу людям,  подкармливают сердобольные граждане этого  района, поддерживая  в этих  лохматых и бесхозных, на которых  без боли, сочувствия и страха  за себя невозможно смотреть, в них же теплится та агония, которую поддерживают эти любители животных, но ненавистники людей и их же домашних питомцев, для которых бездомные собаки тоже представляют  угрозу.


     Их хата, означающая их собственное  понимание собственного благородства  им ближе жизни и здоровья других людей.

          И потому,  зная это,  ты сжимаешь рукой лежащий  в кармане электрошокер, готовый уже достать   и пустить его  в действие, не зная на кого больше его надо направлять, на собак или на тех,  кто культивирует в них своей добротой агрессию, когда непонятно,  кто злее  —  собака, которая не понимает руководствуясь животным инстинктом,  или человек,  который осознанно так поступает,  играя в благородство и помня при этом о своей хате, которая,  не если, а всегда с краю, бездушно, привычно говоря и напевая красивые слова о душе, слагая о ней стихи и придумывая постулаты, равнодушно взирает на окружающий мир и творящееся в нем, в своей озлобленности топя лицемерие, которым вечно прикрывается, бросая своих собственных детей  и своих же родителей и тут же, что называется, не отходя от кассы,   создавая общества по защите чужих детей и правозащитные организации,  становясь её  членом и проявляя,  в первую очередь,  заботу о себе и  о своей хате,  начинает заботится о  чужих людях,  понимая при этом какие бонусы ему этот   принесёт.

        Как и вечно в том же формате  проявляя заботу о мёртвых, забывая о  живых, когда  на деньги государства,  на гранды отечественные и иностранные,  они становятся благодетелями, поддерживая память о  тех мёртвых, которых давно уже нет среди живых.   А  живые тем временем,  делая пожертвования этим благодетелям,  тоже принимают  участие в этой трупной вакханалии, когда кругом нужна помощь живым, которые могут стать мёртвыми,  и наверное,  тогда они уже и  удостоятся внимания от очередной благотворительной организации, которая за чужой счёт позаботится о них, как  о не уходящей  памяти об их мёртвых телах.

      Помня об убитых  и похороненных в   прошлом веке,  такой благодетель в веке нынешнем может стать убийцей того живого о памяти которого  позаботится уже  следующее НКО, снова проявив заботу о своей родной хате, которая всегда и везде в приоритетах у  людей, только они почему-то стесняются об этом сказать, предпочитая быть лицемерами и тут уже не стесняться.

        Так когда  же  мы стали такими глухими и слепыми в отношении  окружающих,  и зрячими по  отношению  к себе,  и как так случилось,   что всегда так  жили,  осуждая безнравственное  отношение к ближнему,  называя его моя хата с краю и я ничего не знаю.

    Потому что вопрос,  когда стали  так жить, всё же  сразу неправомерен и если кто-то думает, что это только  сейчас  людские души наполнились таким безразличием,  а раньше было как-то иначе,  то напрасно,  ибо  думают так,  выдавая желаемое за действительное,  думают  так потому,   что желая чего-то другого для себя   сейчас и не получая его,  начинают,  как дети,  мечтать о хорошем прошлом.

      А в этом хорошем прошлом, никогда не было хорошо, потому что и там  люди, как и люди всех времён, были озабочены по большей части  своей хатой,  своим выживанием  в этом материальном  мире денег и улучшением условием своей  жизни и потому  тоже только  и делали,  что руководствовались жаждой наживы,  несмотря на присутствующую публичную пропаганду иного толка, кругом создавая препоны в виде блата и той коррупции,  о которой почему- то заговорили только сейчас, как   о её существовании во времена нынешние, когда при том низком уровне медицины, какие- то достижения в этой области,  точно так же как  и сейчас,  доступны были обладателям государственных правительственных  статусов, больших денег и опять того самого блата. Как и сама жизнь, наполненная благосостоянием,  доступна была для единиц избранных.


         Как при такой ситуации,  когда верхи врали и обманывали низы,  а  низы врали и обманывали низы, то есть друг друга,  можно говорить теперь о том, что тогда было как-то иначе.  Наверное, можно,  если только лицемерно и опять обманывая, но  уже самого себя.

           Делая при этом торжественно- победоносные   лица,  будто поющие  себе самим дифирамбы, и снова говоря… вот были люди в наше время.  Да, были  они, эти люди,  и такие же как и сейчас,  и много веков назад,  тоже были.

  Люди, которые всегда придерживались своей хаты, точно  так же,  кто-то бросал  своих детей и родителей,  а кто- то создавал  дома для сирот и дома престарелых, где никто никогда не полюбит этих детей и  этих стариков,  как своих родных.  Да и где это видано,  любить за деньги не продавая своё тело, если только душу, говоря,  как он за всех переживает -  за этих детей и таких  же брошенных беспризорных стариков,  получая за это зарплату, за свои переживания  с тем, чтобы самому прокормить себя и свою семью, в которой возможно имеются и свои дети,  и свои родители, и  которых возможно и любят по настоящему,  а не имитируют заботу, как о  тех, которые всегда останутся чужаками для тебя, продавшего все же душу.


        Ну,  или не надо тогда кривить  этой душой и говорить как сочувствуешь,  понимая,  потому что так надо, понимать,  а на самом деле делать вид,  что понимаешь и  этого впрочем,  достаточно, чтобы положить очередной бонус в свою корзину благодетеля того энкеошника, который способен только трупы  в очередной раз   пересчитать и сказать всем,  как надо о них помнить, забыв о тех живых, которым твои грандовые деньги больше нужны были бы или помощь,  оказанная живым на деньги грандодателя была бы существеннее  оплаченной памяти о мёртвых. Потому что нет той правозащиты,  о которой так много говорится в мире и не было, в мире, где царят деньги и где помощь любая оказывается за деньги, а назвать её  потом можно как угодно, что не отменит того факта,  что ты эту помощь купил,  а он тебе эту помощь продал, и оба в этот момент вы спасали свою хату, вернее один спасал, а второй благоустраивал.


     Разумеется,  бесплатный сыр  только в мышеловке бывает,  и пожилые люди вообще свои последние дни  на улице в помойной яме  могут закончить,  как и  дети которые остались без родителей,  если кто-то,  получая деньги в виде зарплаты  за свою помощь,  оказанную им,  не поможет в этом деле.  И это общеизвестный факт.

   Но вот  зачем только лицемерно говорить о том,  как вы от души все делаете? Или ваше лицемерие тоже оплачивается вместе со всем остальным?
 
     И никто не умрёт, а наоборот возможно,  выживет и поправит  своё  здоровье, если   не будет поставлен очередной памятник  в память о мёртвых и погибших, который может символично   украсить могилу других,  пока ещё живых.

     И почему до сих пор  нет ещё скульптуры,  означающей  людское  лицемерие, как символа сущности человека?   На это стоило бы потратить  немного денег. Так,  чтобы эта память всегда оставалась в сердцах людей,  часто наполненных злобой и липовой, лживой  добротой,  живущих по принципу моя хата  с краю и осуждая других  за такое же.

14.11.2021 г
Марина Леванте