Сказки Секретного сада. День одиннадцатый

У нашей жизни существует только два качества – реализованность и не реализованность, что одно и то же, только с разной полярностью. Некоторые мнят себя состоявшимися в жизни, а потом, когда уже поздно, оказывается, что и делали они не то, и стремились не к тому и вообще, пустили собственную жизнь под откос, совершая постоянное насилие над собой и считая, что так и должно быть. Часто они так и умирают, думая, что все было не зря. Вот как ты объяснишь некой административной чучелке, которая на самом деле полный ноль в своем деле и только протирает штаны, что настоящее ее призвание было мыть горшки в доме престарелых? Ведь не поверит же. А спроси, какая от нее польза. Замнется и переведет разговор на другое.
Больше всего на свете я боюсь оказаться тем, кто пытается делать не свое дело, но, с другой стороны, я больше ничего не умею. Если бы я как мастер Гамбс умел делать стулья, то появился хотя бы выбор – какой вид деятельности признать своим. Но я даже стулья делать не умею. Да и не хочу, если задуматься. Окружающие твердят, что я веду себя так, словно собираюсь жить вечно. Но поразмыслив я готов с ними согласиться – да, я собираюсь жить вечно, такая у меня планида. Ведь бывают же такие люди, что сразу рождаются мертвыми, а есть и другие, которые живут вечно. Люди все разные. Даже ты не упускаешь случая попенять мне на излишнюю мечтательность. Ну вот и скажи, что в этом плохого? Каким страшными последствиями грозит мне подобная черта характера? Знаешь, я живу вот так уже достаточно долго и, если до сих пор живу, значит нет ничего опасного в таком стиле жизни. Многие любят давать советы, а еще больше любят осуждать тех, кто не следует общепринятой морали или хотя бы традициям, а скажу тебе по секрету, что ни в морали, ни в традициях нет упоминания о том, что делать, если хочешь жить вечно, суррогат вечной жизни подсунут – это с дорогой душой, но только после смерти, а вот как не умереть – нигде не написано. И поскольку ни они, ни даже ты, не можете дать мне конкретный рецепт бессмертия или поведать еще что-то практичное, то извините, но я буду продолжать мечтать и делать то, что может быть, делать и не следует, но надо же заполнять чем-то время жизни, которое никогда не закончится.
Вчера я притащил три картины со склада несозданных произведений. Мне показалось, что это самое большое хранилище в мире, оно простирается под землей на многие тысячи километров, и если ты не знаешь, что ищешь, то никогда в жизни этого и не найдешь, потому что старик Крон настолько древний, что почти уже ничего не видит и не слышит, куда ему еще и каталоги составлять. А собрание это с каждым днем все пополняется, вот когда задумаешься, сколько писателей, художников, скульпторов, композиторов не успевает дожить до полной реализации всего, что было задумано ими. А сколько хороших идей было заброшено еще при их жизни только потому, что на все не хватало времени? А спроси, на что они потратили свое драгоценное время? И я отвечу – на выживание, на капризы близких, на более важные дела, чем творчество, на те самые дела, которые и не нужны никому, а лишь навязаны обществом, чтобы усерднее воровать время у ближнего своего, дабы он чувствовал себя частью толпы.
Я искал произведения художника Раскина и обнаружил целый зал, сплошь завешанный его работами. Кстати, триптих «Иван Федоров» тоже висит там на стенке, но он не произвел на меня впечатления. Слишком уж много было в нем конъюнктуры, желания быть принятым и понятым, этого безмерного желания шагать в ногу со своим временем и прогибаться под идеологию. Какая все это чушь! Так может рассуждать только тот, кто определил себя смертным, из робости ли, а может, из жадности, ведь такие востребованные вещи продаются сразу, если, конечно, остается время, чтобы их создать. У Раскина времени не хватило, а потом пропало и желание, да и бог с ним.
В дальнем углу я обнаружил три полотна, из тех, что не обдумываются годами, а лишь однажды мелькают в голове, а потом уходят навсегда. Обычно это яркие, выразительные произведения искусства, как бабочки-однодневки, потому что рациональная мысль так и не успела их изуродовать. По этой причине они сохраняют самые изящные линии, самые чистые краски и самые ясные идеи.
Три пейзажа с домами кисти художника Раскина я перенес в наш дом и развесил в первой гостиной. Она находится за правой дверью, ведущей из холла и является первой в анфиладе из трех комнат, занимающих все правое крыло до угла дома. Первая гостиная, вторая гостиная, столовая. Я решил сделать комнату очень простой. Светлые, почти белые, шелковые обои с тонюсеньким кружевным рисунком, желтые полупрозрачные занавеси, и светлая мебель с гнутыми ножками – так, несколько диванов и кресел, я задумал ее так для того, чтобы глаза отдохнули от напряженной синевы космического холла, а естество осознало свою земную сущность. Если ты считаешь, что все это не к месту, то мы успеем еще это обсудить.
Три ясных идеи художника Раскина в простых деревянных рамах развешены прямо напротив окон. И если ты захочешь расположиться в гостиной с книгой, то отрывая от нее взгляд, всегда будешь видеть эти три картины, изображающие три разных дома в трех разных пейзажах. И я расскажу тебе историю о том, как однажды они уже помогли одной даме определить свое направление в жизни. Так уж получилось, что однажды она пришла за советом к психотерапевту.
Катарина Редли, удачливый автор популярных любовных романов, дама с большими амбициями, чувствовала себя неловко. Просторный кабинет с чистым кондиционированным воздухом, слегка отдающим мятой, зеленоватый свет, исходящий от витражных окон – все-все выглядело раздражающим и подозрительным. И хозяин этого кабинета, пожилой мужчина в очках, казался смутно знакомым, хотя видела она его впервые.
- Доктор, - произнесла Катарина осторожно и замялась. Она не знала, как к нему обратиться, а обычной таблички с именем нигде не было. – Доктор…
- Можете называть меня просто – доктор Джонс.  И не волнуйтесь так. Я же не хирург, а, всего-навсего, психолог. Расскажите немного о себе. Что вас привело…
- Да-да, - прошептала женщина. Ее тонкие узловатые пальцы слегка задрожали, а впалые щеки окрасил слабый румянец. – Я – писатель. Пишу романы для женщин. Под псевдонимом Гроен Мос.
- Кажется, я слышал это имя, - ослепительно улыбнулся Джонс. – Возможно, даже читал что-то.
- Гроен Мос в переводе с африкаанса, - продолжала Катарина, - означает Зеленый Мох. Это имя предложил мне издатель. Он родом из Южной Африки. Я пыталась отказаться, но потом согласилась, ведь Редли звучит не очень презентабельно. Итак, я заключила с издателем долгосрочный контракт на два романа в год. И все шло нормально. Тексты я успевала сделать в срок, и романы один за другим были изданы и распроданы. Я даже удивлялась, доктор Джонс, как легко и просто все получалось, меня словно несло на крыльях вдохновения. Пока, четыре месяца назад, я не взялась за новое произведение, и вот тут… Нет, не подумайте, идея пришла сразу и сюжет частично сформировался, и герои стояли перед глазами как живые. оставалось только записывать и спокойно ждать, что развитие сюжета получится само собой, как обычно, но… все застряло. Ах, доктор, я должна-должна дописать, но я ничего, ничего не знаю больше…, -закончила она шепотом.
- Вы пришли сюда просить, чтобы я дописал за вас? – спросил доктор Джонс, - Я не умею.
- Что вы. Сестра посоветовала мне вас как хорошего психотерапевта. Она утверждает, что у меня произошел какой-то психологический срыв, и необходима поддержка специалиста. О, вы даже не представляете, что будет, если роман не получится, по контракту я должна заплатить такую сумму… такую сумму…
- Что ж. Существует множество методов для решения таких проблем. И некоторые из них мне знакомы. Даже слишком хорошо знакомы, - сообщил доктор, словно обращаясь к кому-то за спиной пациентки.
Он умел подавать реплики так, словно говорил с каким-то невидимым, безмолвным зрителем.
Катарина вздрогнула и пугливо оглянулась.
- Угу, - удовлетворенно пробормотал Джонс. – Сработало… А, теперь, расскажите мне вкратце, о чем именно шла речь в этом вашем романе.
-  Главных героев трое, - медленно начала Катарина, - Трикси, Фред и Денис. Они любовники. Знаете, такой любовный треугольник. Как у классика: «Нас было трое: я и они»… Трикси любила обоих, но, как обычно бывает с женщинами, очень хотела определить, кого любит больше. То ей казалось, что Фреда, а иногда, что Дениса. Однажды она уговорила друзей сходить к психотерапевту по имени Гуго Инганнаморте, чтобы решить эту проблему. Он славился на весь город, как самый лучший психотерапевт и гипнотизер.
- И?
- Когда подошла их очередь, они отправились на прием и… больше их никто никогда не видел. Ни Трикси, ни Фреда, ни Дениса. Исчезли. Конечно, мне как автору необходимо было их найти или хотя бы обосновать такое внезапное исчезновение, но, верите ли, я не могу их нигде обнаружить. Нужно продолжать писать, а как я могу это сделать, если у меня пропали все герои?
- А этот ваш психотерапевт, он тоже пропал? – осторожно спросил Джонс.
- Да, он скрылся. Но я нашла его жилище, облазила все подвалы и чердаки, исследовала клинику, где он принимал. Да что там говорить – по моргам прошлась. И ничего. Теперь я не сплю, почти не ем, я мозги готова размазать по столу в надежде обнаружить в них хоть какую-то зацепку, нащупать ее пальцами… Но в моей голове ничего нет – все стерто. Помогите, помогите же хоть чем-нибудь!
- Понимаю ваши проблемы. Ну что ж, попробуем их отыскать. У творческих людей существует одно незыблемое правило – если вы уходите в свое произведение и можете оставаться в нем сколь угодно долго без дискомфорта или страха, а даже с удовольствием, то результат будет гениальным. Раз вы потеряли своих героев или они ушли сами, значит не хватило чего-то для полноты картины.
- Что вы такое говорите, - возмутилась Катарина, - я не теряла их. Он их украл. Этот Гуго  Инганнаморте, будь неладен тот день, когда я его придумала!
Доктор Джонс поднялся со своего кресла и сдвинул ширму, отгораживающую часть кабинета. За ней оказалась мягкая кушетка на колесиках с удобной атласной подушкой в изголовье, развернутая так, чтобы лежащий на ней человек, мог видеть стену. На стене же висели три картины, изображающие три дома в разных пейзажах.
- Ложитесь! – приказал Джонс - Удобно?
- Все чудесно, - отозвалась Катарина.
Ей было неловко лежать вот так перед незнакомым мужчиной без туфель. К тому же оказалось, что колготки порвались и вверх по ноге поползли стрелки. Она расстроилась окончательно, заметив, что из прорехи торчит большой палец, являя миру наманикюренный алый ноготь.
- Теперь выберите картину, и я введу вас в транс. Вы должны будете войти в нее и там внутри отыскать решение своей проблемы.
Катарина, изнывая от стыда, указала на первую попавшуюся. Красивый белый дом с кружевными решетками в осеннем саду.
Доктор подкатил кушетку поближе и монотонным голосом принялся говорить то, что принято в таких случаях, перемежая слова счетом от десяти до одного.
Реальность поплыла перед глазами и изображение дома стало на нее наступать, пока, наконец, не окружило и не сделалось почти реальным. Тогда Катарина осторожно взошла на крыльцо, пробуя ногой каждую ступеньку и потянула на себя дверь.
Она находилась в собственном кабинете. Вот книжный шкаф, где стройными рядами стоят ее романы. Вот родной компьютер. Все до боли знакомое и, в то же время, иное. Она подошла к шкафу – вид пестрых корешков обычно успокаивал, но вдруг отшатнулась. Шкаф вспыхнул и, в мгновение ока, превратился в неопрятную кучу пепла на полу. Потянуло гарью и закружились черные хлопья. Катарина бросилась к компьютеру и дрожащими руками набрала в поиске  - Гроен Мос. На запрос поисковик не выдал ни одного ответа. Такого писателя не существовало в этой реальности.
- Нет-нет-нет, - громко вскрикнула Катарина и обнаружила себя на кушетке в кабинете доктора Джонса.
- Что случилось?
- Там… Там пропало все мое творчество!
- Значит, неправильный выбор, - съехидничал психотерапевт. – И прекратите орать, здесь не улица.
Женщина умолкла, перевела дух, и тут же увидела другую картину. Двухэтажный особняк, заснеженный двор. Сосны.
- Десять, девять… - нудно считал доктор. – Восемь… Вы заходите в дом…
Катарина покорилась и вошла. Половица подозрительно скрипнула и переломилась, и тут же обвалился весь пол, открывая вид на чудовищный по своим размерам подвал. Глубоко внизу виднелись странные металлические конструкции. Обломки досок, падая на них, раскалывались на мелкие кусочки и тут же рассыпались в труху, поднимая в воздух удушливые облака пыли. Катарина не удержалась на пороге и с воплем полетела вниз, успев в последний миг подумать о том, что здесь ей не нравится. Влетала в облако пыли и тут же оказалась в кабинете доктора Джонса.
- Что не так в этот раз? – спросил он хмуро.
- А там, - дрожащим голосом ответила Катарина, - там пропала моя жизнь.
- Какая же вы растеряха. Но у вас есть еще один шанс.
Третья картина была ужасной – малюсенький домик на болоте, Перила, наспех сколоченные из суковатых палок. Тучи – мрачные сиреневые тучи, над безрадостным пейзажем.
Пациентка слабо запротестовала:
- Я не пойду туда. Мои герои всегда жили в роскошных особняках, они возвышенные, чистые люди. Трикси – она же баронесса! Денис – прекрасный молодой человек древнего рода. У него свой замок. Фред… Ах, Фред… Их там нет!
- Не пойдете? А я вас и спрашиваю. Десять… Девять… Вы понимаетесь на крыльцо, оно глухо скрипит – доски прогнили. В вашу руку воткнулась заноза… Восемь…
Безвольная Катарина потянула на себя тяжелую дверь и оказалась в просторной длинной комнате. Вдоль стен стояли вешалки, как в любой костюмерной. А на плечиках висели театральные костюмы. Королевские мантии, фраки, бальные платья… Чего только не было! Еще, возле окна стоял огромный пунцовый диван, на котором расположились три клоуна в масках. Катарина остановилась и на лице ее отразился ужас. Эти сухие губы, никогда не выдававшие эмоций хозяйки, вдруг искривились, тусклые небольшие глаза сделались круглыми, а жидкие брови поднялись домиком. Но в следующее мгновение, все три маски упали на пол, и Катарина узнала героев своего недописанного романа. Она шагнула к Трикси, и та ей улыбнулась. Обернулась к Фреду, и тот наклонил голову в знак приветствия.  А в углу, развалившись на подушках, сидел Денис. Его волосы казались почти белыми. Темное загорелое лицо, огромные яркие глаза с тяжелыми веками. Он был точно таким, каким она его задумывала. И, ощутив себя вдруг не собой, а Трикси, Катарина присела рядом с ним и крепко обняла, прижавшись лбом к пестрому плечу. Чувство эйфории захлестнуло ее как цунами, и она поняла, что может провести так вечность.
Прождав минут десять, и убедившись, что все пошло как нужно, доктор подошел к пустой кушетке, внимательно осмотрел ее и аккуратно взбил подушку в атласной наволочке. Затем тщательно протер руки влажной салфеткой «Kleenex» и вернулся к столу.
- Вот так и будет с каждым, - бормотал он, - писатели недоделанные. Два романа в год она пишет, два никчемных пустых романа, воплощая лишь глупые мечты о красивой жизни и увековечивая собственные желания. Пусть теперь убедится, каких уродов наклепала ее неуемная фантазия. Психотерапевты ей, видишь ли, не нравятся. Нашла источник всех своих бед. Зеленый мох!
Он пошарил в ящике стола, извлек стеклянную табличку, на которой красивой вязью было написано «Доктор Гуго Инганнаморте» и сунул ее в мусорную корзину, наполненную точно такими же стеклянными прямоугольниками, но с другими именами.
- Следующий! – прокричал зловещий психотерапевт. – Заходите.
- Здравствуйте, - раздался тихий голос у двери. – Я писатель. Мое имя…

Как ты думаешь, мне тоже нужен психотерапевт, которому я мог бы сказать «здравствуйте, я писатель»? Глядишь, и одним писателем стало бы меньше. Интересно, на что я бы согласился сменять писательство? На физическую любовь к собственной героине или герою? Смеешься. А вот знаешь, и смог бы, но ночами, все равно, немного бы писал. Это же часть меня. Даже потеряв все и конечности в придачу, я нашел бы способ, чтобы писать, хотя бы для того, чтобы фиксировать удачные мысли. И я делаю свое дело, а не чужое, настолько свое, что не должно возникать ни вопросов, ни сомнений. Что я там тебе наговорил? Я просто кокетничал, хотел лишний раз получить подтверждение из твоих уст.
А Мыша заболел. Вчера сожрал гадюку и отравился. С одной стороны, его болезнь можно было бы назвать «последствиями необдуманного поступка», но я думаю, что это просто гадюка настолько разозлилась, приняв преждевременную смерть от зубов Мыши, что прокляла его напоследок. Теперь у ежа болит живот, и он начал линять, теряет колючки по всему саду. И я даже подумал сначала, что его отравили таллием, но потом обнаружил недоеденный змеиный хвост и догадался, в чем дело. А может быть это на самом деле новый вид, зародившийся в нашем саду, здесь же может появиться, кто угодно? Таллиевая гадюка. А может, она вовсе и не гадюка, а реинкарнация тети Талли – Кэролайн Грили. Забавная была старушонка, пекла чудесные шоколадные пирожные с таллием и отправила на тот свет несколько своих родственниц. Поверь, она достойна своей славы и вошла в историю криминалистики, как первая женщина - серийная убийца. Я всегда с большим теплом вспоминаю ее имя, и похоже, что ненароком материализовал ее в виде змеи. Но Мышу, все равно, жаль. Ты ведь не будешь возражать против того, чтобы он отлежался в первой гостиной? Я там в углу разложил для него собачью лежанку, сшитую из красивого сатина в желтых цветочках. Лечу тем, чем обычно лечат в таких случаях, отпаиваю молоком, а что еще сделать – даже не знаю. Могу отвезти его к ветеринару в Барнеби, но какие гарантии, что ветеринар окажется сердобольнее гадюки? И останемся мы вообще без ежа. А как можно жить без ежа? Я не представляю, а ты? Пусть он даже останется совсем лысым, ничего страшного, на лысого ежа даже наступать приятнее, он мягкий и не колется.
А вот о мести следует поговорить отдельно. Тема захватывающая, интересующая абсолютно всех, за исключением отшельников, естественно. Даже святые не чуждались этого захватывающего чувства, вернее оно – это чувство было главной составляющей самой святости. Боже мой, что только они не творили, и мошек насылали, и язвами заражали, и просто убивали на месте, ну и что, они святые, им все можно. И чем больше им разрешалось, тем больше причин появлялось для их канонизации. Вот, скажем, пристали к тебе на улице дети, смеются над тобой, обзывают нехорошими словами, и ты, вместо того, чтобы их просто послать, призываешь на них мгновенную смерть. И все, пойми все - ты уже святой. Самое главное, чтобы при этом присутствовали «народы» в качестве свидетелей, и чтобы они, эти народы вовремя заорали хором: «Чудо! Чудо!» а еще нужен один летописец, который напишет о том, как ты отомстил «грешникам», это слово обязательно должно быть в тексте. Один человек после таких героических поступков даже был признан богом. Не веришь? Почитай «жития», и ты убедишься, что весь пантеон христианских святых состоит из одних маньяков-серийщиков, если не считать нескольких младенцев и пары шизофреников, которые по разным причинам просто не успели совершить никаких преступлений, первые умерли сразу после рождения, а вторые провели годы в путах в сумасшедших домах.