Сказки Секретного сада. День тринадцатый

«Мышей часто используют для вызова злых духов». Не помню, где я услышал эту фразу, но она заставила меня задуматься о том, есть ли в нашем доме мыши? Не помню, чтобы я их создавал, а если нет, то становится понятно, отчего это Мыша жрет гадюк – просто больше нечего.  Мыша, конечно, обойдется, но вот как быть с тем, что в тринадцатую нашу встречу, приходящуюся аккурат на полнолуние, я даже не могу вызвать ни одного злого духа по глупейшей причине - отсутствию мышей? Как думаешь, можно использовать для этой цели самого Мышу? Имя, вроде как, позволяет. Или не в имени дело? Хотя, с именами связано много всяких заклинаний и колдовских опытов, имя не последний знак, какой следует использовать в процессе. Даже некое правило имен было выдумано фантастами, но я не знаю, сами ли они придумали это правило или подглядели у какого-нибудь Папюса.
Для обряда я решил использовать одну из комнат дома, ту, которая вскоре станет второй гостиной и приобретет вполне приличный облик. А пока вид у нее самый, что ни на есть призрачный. Одной только паутины целые шлейфы, и окна прикрыты темными дранными тряпками, бывшими когда-то роскошными бархатными портьерами. Эта комната, наверное, была когда-то розовой или малиновой, и лоскуты шелка, свисающими с ободранных стен до сих пор сохранили слабый намек, тень цвета, напоминающую последние лучи заката, что пробиваются сквозь серые тучи. Восхитительно пахнет отсыревшей штукатуркой и тленом. Если бы я даже специально искал лучшее место для своих опытов, то вряд ли бы где-то его нашел, к тому же и расположиться здесь можно с комфортом. Стоит огромное кресло с продранной спинкой и вылезшими наружу пружинами и прелестный круглый столик из драгоценного палисандрового дерева, которое, как ни странно, еще сохраняет свой аромат, примешивая каплю горечи к другим более обыденным запахам. На столике я и разложил все то, что требуется для вызова – старинный нож с пламевидным лезвием, склянку с солью, бутылочку елея и черную свечу, и уже принялся чертить мелом знаки, предписанные для таких случаев, как вдруг явственно ощутил чье-то присутствие рядом. Откуда-то сквозило, и это было бы не удивительно, тянуть могло из-под дверей, ведь никто бы не поручился, что в соседней комнате не разбито окно. Но вместе с движением воздуха, боковым зрением я успел заметить какое-то шевеление. В комнате я был один, потому что в последний момент решил не брать собой ежа, побоялся, что обряд может ему повредить. Я зорко осмотрел комнату и обнаружил еще один предмет, не замеченный сразу. Предмет прятался под бархатным покрывалом с кистями, выгоревшим и пыльным, как все вокруг, и поэтому почти сливался со стеной. Вот кисти эти и шевелились, словно от сквозняка. Я подошел ближе и потянул на себя ткань, но она тут же разлезлась под пальцами. Пришлось обрывать гнилые хлопья, и пока я этим занимался, то вспомнил ту историю, что уже рассказывал тебе и почти догадался, что скрывает от глаз линялый бархат.
Это оно – зеркало Габриэля, то самое зеркало, где котором он провел долгие годы в виде отражения, а потом сбежал из него, устав от тоски и одиночества. Сначала я увидел лишь обратную его сторону, кто-то заботливо повернул отражающую поверхность к стене, осторожно развернул его, ухватившись за деревянную раму с вырезанными фруктами и цветами, и застыл на месте.  Вместо зеркальной поверхности, пусть даже и пыльной, засиженной мухами и затянутой паутиной, я увидел чернильно-черное пятно, без какого-либо блеска или просвета. Сначала я принял эту черноту за краску, но, когда захотел дотронуться до предполагаемой поверхности, рука моя прошла сквозь нее, не встретив никакой преграды. Бывшее зеркало стало дверью в ничто, в черную дыру. Я отдернул руку, почувствовав, что еще немного и меня затянет эта голодная пустота, раздробит на атомы, и я исчезну. Когда-то, очень давно я испытывал подобное чувство, заглянув в окно полуразрушенного дома, тогда меня отвлек, а точнее спас бродячий кот, поспешивший броситься в пустоту раньше меня, а сейчас я вновь оказался перед ней, но в полном одиночестве. Мысли, странные ужасающие мысли, одновременно влекущие и отталкивающие, полностью завладели разумом. Я перебирал их, как листы альбома и никак не мог понять, какая же из них верна, и какие следует отбросить прочь. Что за пространство ограничено роскошной деревянной рамой, и не оттуда ли должны были появиться те, для призыва кого я и явился сюда, в эту мрачную заброшенную комнату, созданную собственным воображением? Если так, то пустота и чернота тоже созданы мною, моей волей и фантазией. Так кого же я собрался вызывать? Каких-таких злых духов, если передо мной пустота, не заполненная абсолютно ничем и оттого самая жуткая? Конечно же, там нет и не может быть ни злых духов, ни добрых, ни богов и вообще никого, потому что я не желаю, чтобы они там были. Не верю в них. Зато верю в другое, в призраков, находящихся в этом мире, верю, что ничто и никто не исчезает, не оставив тени после себя. Вот точно так, как ты мне давеча сказал про тот город, не смытый Аму-Джейхуном, в котором до сих пор остаются тонкие срезы нас. Те же призраки, пока еще не очень полноценные, потому что мы с тобой по странной случайности осознаем себя живыми. Но наступит время и…
Словом, я решил вызвать привидение, надеясь, что за несколько столетий существования этого дома, внутри зародились и сформировались призраки тех, кто жил и умер в нем. Ты спросишь, а как, каким образом кто-то мог жить здесь, если и дом, и сад – всего лишь игра моего ума? Поверь, я допускаю, что этот, созданный моим воображением дом, существовал в заданной реальности какой-то отрезок времени сам по себе, без моего вмешательства. И тогда его населяли люди и существа мне незнакомые. Просто предположи, что я создал его, потом сдал в аренду, а вот теперь вернулся и начинаю разбирать завалы и отчищать следы, оставленные прежними жильцами.
Испытывать ужас при одной только мысли о привидениях – последнее дело. В них нет и не может быть ничего жуткого. На самом деле, они всего-навсего, информация, потусторонний новостной канал. Ведь ты же не боишься телевизор или компьютер? Сначала задумайся – а для чего они появляются перед нами? Правильно, для сообщений. Либо хотят сообщить о том, что произошло с ними, либо о том, что произойдет с нами. Больше они ничего сделать не могут, потому что нематериальны и наш грубый мир защищен от их воздействия своей плотностью. Конечно, у мира, созданного воображением такой плотности нет, и поэтому если призрак имеет какие-то зловещие устремления, то может и навредить.
Встречал ли я привидений? Да сто раз! Всяких и разных. Я могу даже рассказать историю кошки Агаты, если тебе интересно.
Жила-была кошка Агата. Жила и была она в моем доме и являлась последним слабым отпрыском другой кошки - Туснельды. Такие котята не выживают, но я был добр и почти месяц таскал котенка прижатым к собственной шее, как к самому теплому месту в человеческом организме и выкармливал ее из пипетки.
Кошка выросла лысоватой, с тонкими паучьими ножками, слабыми и заплетающимися. К тому же, один глаз у нее был затянут бельмом, зато второй сверкал за двоих ярким зеленым цветом. К лету животное покрывалось прыщами и страдало от потницы. Да и характер у нее оказался не слишком покладистым. Но я был горд тем, что сохранил жизнь этому, никому не нужному существу. Рожала она много и запойно, но котят не кормила и дохли они быстро, в течение нескольких дней. А потом просто сбежала, наверное, нашла дом комфортнее. Двенадцать мертвых котят стали призраками и остались со мной.
Всеми ночами шелестели чем-то, я слышал, как они бегают. Иногда, в особо аномальные дни, я даже замечал боковым зрение какое-то движение по полу, но свыкся с этим и не обращал никакого внимания. Так я прожил с ними почти три года, а когда сменил квартиру, то призраки двенадцати котят отказались переезжать со мной. И получилось так не только потому, что кошки привыкают к месту, а еще и потому, что привидения страдают той же манией. Да что там мелочиться, я и сам раньше привыкал к местам, а потом выдирал их из себя с кровью, но пообвык, и теперь уже не испытываю прежней боли, вернее не позволяю себе ни к чему привязываться. А вначале доходило до того, что я мог расстаться с другом только потому, что он сменил квартиру и становился для меня чужим в другом интерьере. Но тогда все казалось постоянным, а теперь жизнь напоминает калейдоскоп, перекидывающий черно-белые стеклышки.
Признаюсь тебе, только ты никому больше не говори – я не знаю как нужно вызывать духов. Я только пробовал вертеть блюдце. Но тогда явился невесть кто и тут же потребовал подписать вексель. Ну да, я его подписал, а ты как думал? Заимодавец обещал мне много-премного счастья и великие таланты. Таланты появились, почему бы и не появиться тому, что и так было. А вот со счастьем ничего не получилось, ибо во многой мудрости много печали. Но призрак попался какой-то малограмотный – он такое надиктовал, что до сих пор половину не разберу, хотя помню все до последнего слова. Нет, цитировать не хочется. Разве только немного: «Я и я значу и могу. Я и я словом и делом, мыслью и душою во власти книги превзойду…»   Так с тех пор все «значу и могу», хотя не понятно, почему «Я и я». Раздвоение. Или форма такая, должна же у них быть своя канцелярия, формы, протоколы и все им сопутствующее.
Поэтому я начертил куском штукатурки пентаграмму на драгоценном столике, зажег черную свечу и страшным взглядом вперился в черную пустоту зеркала Габриэля.
- Приди! – взывал я. – Явись! Дай знак!
Говорил и прочие подобные глупости, принятые в этом мутном деле. Но никто не появился, только тихий хохоток раздался, похожий на звон колокольчика. Но сколько я не напрягал слух больше ничего не услышал. «Померещилось», - решил я и продолжил свой страшный ритуал:
- Явись же!
Когда мне надоело орать в пустоту, я умолк, печально размышляя о том, что привидений в доме нет или же они были, но повывелись, мало ли какими средствами пользовались слуги, чтобы почистить бархатные портьеры. Если они использовали для этого бензин, то ясно, что никаких привидений нет и в помине – какой дурак тут будет дышать этими парами, а если спирт, то скорее всего, все призраки стали алкоголиками и живут теперь в каком-нибудь баре.
Мои размышления были прерваны в самый неподходящий момент. Прямо из зеркальной пустоты раздался ехиднейший тонкий голос:
- Кого звать изволите, сударь?
От неожиданности я вздрогнул всем своим существом, потрясение вызвало едва ли не нервический припадок. Желая захватить побольше воздуха в легкие, я втянул в себя такое количество пыли, что чуть не задохнулся, и пока откашливался, все слышал этот издевательский смех. А потом он повторил вопрос:
- Так, кто вам нужен?
Не желая казаться жалким трусом, я постарался ответить твердым голосом, но некоторая дрожь в нем все-таки присутствовала:
- Мне нужен призрак… привидение. Здесь есть привидение? Это вы?
- Ну, я тоже. Нас вообще тут много. Только мы не поняли, к кому из нас вы обращались?
- Откуда мне было знать ваши имена? – обиженно ответил я.
- А ты скажи – «дух наш всесильный», тут же кто-то и явится. Подольститься-то никогда не вредно. А уж он там всесильный или всеслабый – кому какое дело?
- Зачем еще кто-то? Ты уже здесь. Поговори со мной….
- Я по вызовам не езжу - возраст не тот, - насмешливо ответила пустота.
Раздался слабый щелчок, словно кто-то небрежно бросил на рычаги трубку древнего телефонного аппарата. И наступила тишина.
Вот скажи мне, не странно ли, что привидение, объект пустой и бесполезный, обладает такой завышенной самооценкой? 
Но я пересилил себя, пересилил свое отвращение и неуважение к бесплотным субстанциям, и очень тихо, почти шепотом позвал:
- Дух наш всесильный, ты здесь? – и тут же почувствовал такой холод, словно оказался в морозильной камере. А потом все вокруг задрожало, завибрировало и я услышал грохот. Где-то внизу, под комнатой похоже обвалилась лавина камней, и еще некоторое время раздавались отдельные хрупкие удары, а потом их перекрыл отвратительный вой.
Я всегда знал, что в доме есть глубокий подвал и намеревался его исследовать позже, не теперь. Потому что недосуг было заниматься поисками входа, я еще не так хорошо знаю дом, чтобы ходить по нему с закрытыми глазами. Если сказать точнее, то дом этот еще не достроен в моем воображении. И дверь, ведущую в подвал я еще не придумал. Впрочем, это и не понадобилось. Чернота зеркала посветлела и пошла рябью, а когда все успокоилось я увидел лестницу, ведущую вниз и, не задумываясь, перешагнул деревянную раму, зацепившись туфлей за особо кокетливый деревянный лепесток. Но удержался и не упал. Спускался я довольно долго, но понимал, что иду в правильном направлении потому что вой становился все громче и громче. И уже начал воображать, что топаю прямиком в преисподнюю, когда лестница внезапно закончилась. Но не успел я ступить на земляной пол и осмотреться, как прямо над моей головой с тихим шорохом из древней кладки вывалился большой камень и упал прямо возле моих ног, сначала расколовшись на куски, а потом и вовсе рассыпавшись в пыль. И вместе с этим ударом прекратился вой и стало тихо.
Я понял, что нахожусь в винном погребе, густо уставленном деревянными полками с лежащими на боку сотнями темных бутылок, а в углу притаились две дубовых бочки с кранами, причем на одной из них стоял бокал тонкого стекла. Все это словно плыло в голубоватом освещении, источник которого установить не удалось.
- Видал? – раздался откуда-то сверху скрипучий голос. – Ты слышал, что из Стены плача выпал камень и чуть не прибил верующую даму в шляпке? Так вот это тот самый камень и есть, любая ерунда, попавшая в твою голову, немедленно находит свое воплощение в этом доме. Ты ведь думал об этом камне?
Я посмотрел вверх и увидел, что с высокого потолка, слишком высокого для обычного подвала, спускается призрачная веревка с болтающимся на ней, не менее призрачным удавленником.
Он широко улыбнулся, настолько широко, как только позволяло неудобное положение головы, свесившейся набок. Как все удавленники, он напоминал безвольную тряпичную куклу, но голос имел зычный, а лицо просто светилось нездоровым оживлением. Можно сказать, что это был самый бодрый изо всех покойников, когда-либо висевших в петле.
- Налюбовался? – кокетливо поинтересовался он. – Да, это я. Я тебя вызвал, а вовсе не ты меня. Не узнаешь?
- Нет, - честно признался я. – Впервые вижу.
- Неправда ваша, - тут же парировал удавленник.
Я всмотрелся в полупрозрачные черты, но нет, никогда в жизни я не встречал этого морщинистого, худого как скелет человека, ни при жизни, ни после его смерти.
- Не помнишь? Значит не помнишь. А я вот помню. Ты уж прости, что встречаю тебя вот так – в петле, но мне так комфортнее, а я очень ценю комфорт.
Я и не собирался возражать. Я вообще думал про другое – как бы удрать из погреба. И очень опасался, что не стану так тепло относиться ни к дому, ни к саду до тех самых пор, пока не выведу всех паразитов. И не сомневался, что призрак, беседующий со мной, является паразитом, желающим мирно отобедать моими радостями и надеждами.
В его словах, конечно, была правда. Я не мог вспомнить для чего, с какой целью вписался в такое сомнительное мероприятие как вызов духов, что мной двигало. Не иначе, как воля и желания этой жалкой тени. Ты был прав, я слишком радовался появлению секретного сада, возомнил, что здесь могу в безопасности упиваться мечтами и вершить свою жизнь такой, какой ее задумал.
Призрак между тем принялся раскачиваться на веревке, как на качелях. Было видно, что он наслаждается и своим превосходством надо мной, и чем-то еще, наверное, какими-то секретами, которые превратят меня из создателя своей реальности в ее раба.
- А ведь ты даже не спросил меня, почему я выбрал такую смерть, а не какую-то другую…, - в его голосе слышался упрек. Но с чего он взял, что это кому-то интересно? Мне бы и в голову не пришло задавать подобные вопросы. Но я откликнулся, пошел у него на поводу:
- И почему же?
Он ответил с готовностью, явно рассчитывая на продолжение разговора:
- А потому, что только такая смерть могла бы доставить мне удовольствие.
Вот оно как – смерть должна доставлять удовольствие. Давай, задумаемся вместе – а вдруг так оно и есть? А вдруг мы никогда и не предполагали самого простого решения этого вопроса – обратить умирание в удовольствие и с любопытством посмотреть, что будет дальше. Как видно, удавленник уже досыта насладился вечной скукой бессмертия и обрадовался возможности поболтать.
- Ты самоубийца, обычный вульгарный самоубийца. Я таких узнаю с первого взгляда, - ответил я. – Надеюсь, что не услышу сейчас сказок о пиратстве, о реях, о вольной жизни и прочей романтике.
- Не услышишь, - согласился он. – Да, я самоубийца. И просто однажды, выпив вот этого прекрасного вина, полез в петлю. Да-да, вот на этом самом месте. Но еще до всех этих событий мне пришлось повисеть вниз головой, вот так…
Он перевернулся в воздухе и принял позу повешенного с одноименной карты Таро. Его длинные волосы качались надо мной так низко, что я мог бы дотянуться рукой. И лицо теперь можно было рассмотреть получше. Не буду врать, что-то знакомое я уловил в этих чертах, но так и не смог вспомнить кто это. Вернее, как ты правильно заметил, я не захотел этого вспоминать. Потому что самым ужасным было бы обнаружить его здесь в своем секретном доме, в доме, куда не допускаются никакие кошмарные воспоминания.
А он продолжал говорить:
- Тогда, впервые повиснув на веревке, пусть даже и вниз головой, я перевернул и всю свою жизнь, а заодно и твою, глупыш. И поверь, что мне не нужно было для этого спрашивать твоего разрешения. Шелковый шнур дал мне свободу и с тех пор я любил и оберегал его как самую большую ценность. Когда ты вытягиваешь из своей колоды карту «Повешенный», то сама карта здесь не при чем. Они лишь говорит, что ты – жертва. Ты вытянул эту карту, ты получил этот символ, когда хотел заглянуть в будущее. И тогда я показал тебе, кто ты и где твое место.
- Мне никогда не приходилось гадать себе на живых картах, так что выпад твой – мимо, - ответил я.
Да, это правда, я не гадал, но вспомнил, что когда-то мне навязали такой сценарий. И что с того? Все ли, навязанное чужой волей, способно изменить нашу судьбу? Гадания, даже обычные, нечасто сбываются. К тому же я никак не мог понять его претензий. Ведь это я, а не он оказывался бы пострадавшей стороной, если бы даже все и было так, как он говорил.
- Но это же ты довел меня до перевернутого мира…
- Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, - возразил я.
- Однако ты жив и имеешь все это, - он обвел руками пространство. – А я мертв.
- Но это твой выбор. Разве это я повесил тебя? И знаешь, завидовать нехорошо, особенно своей жертве. Ты даже после смерти не избавился от этого захватывающего чувства?
Несомненно, он со своим «перевернутым миром» пытался перевернуть все на свете, навязать мне комплекс вины за все то, чего я не делал. За свои последующие несчастья и свою безумную смерть. Я просто не желал о нем вспоминать, но он помнил обо мне всегда.
- Ах, да, - спохватился призрак, приняв прежнее положение, - я же не рассказал о второй случайности, заставившей меня полюбить не только веревки, но и удушение.
Странные у него были вкусы, странные пристрастия.
Он легко спланировал с потолка и улегся прямо у моих ног. И даже накрылся неведомо откуда взявшимся одеялом, таким же полупрозрачным, как и он сам. Призрачным одеялом.
- Держи подушку, - выкрикнул он и демонстративно закрыл глаза.
В ту же секунду я увидел, что и вправду держу в руках огромную синтепоновую подушку из тех, на этикетке которых обычно пишут – «вес 1 кг.». Она была новенькая, нигде не промятая и в белоснежной наволочке с зелеными крапинками, густо пахнущей кондиционером для белья. И тогда я все вспомнил до конца и в подробностях. Вспомнил тот момент отчаяния и ненависти, и эту подушку, и этого человека.
- Скотина! – закричал я. – Ненавижу!
Еще один камень шевельнулся в стене и, ловко вывернувшись, рухнул на пол.
- И ты, - добавил он спокойным голосом, - ты запомнишь сегодняшнюю дату, как день разрушения твоего дома. Твоего нового дома.
Лучше бы он этого не говорил. А что бы ты сделал на моем месте? Однажды этот человек уже разрушил мой дом и мою жизнь. И вот теперь, когда я из осколков пытаюсь выстроить все заново, он является вновь. Пусть уже не человеком во плоти, но призраком, что не делает его для меня милее и приятнее.
Я взвыл и почти в беспамятстве накинулся на него, прижав подушкой его голову к полу. Если бы ты знал, какое это блаженное чувство свободы, забыть и о наказании за убийство, забыть о тюрьме, отдаться во власть порыва, отбросив любые доводы разума, и совершить то, о чем мечтал столько лет. Не существует уголовных статей за убийство привидения, а ведь это единственное, что удержало меня в прошлом.
Я давил, что есть силы, ожидая сопротивления плоти, дрожь агонии. Ждал, что его худые руки вцепятся в меня и будут царапать ногтями, оставляя кровавые борозды на теле. Но ничего не произошло. Вскоре мне стало ясно, что я упираюсь руками в земляной пол погреба, а по пальцам ползают какие-то отвратительные насекомые, мокрицы или кто-то очень на них похожий. А удавленник исчез, словно бы и никогда не существовал.
Снова раздался тоненький смех, словно заключительный звонок закончившегося действа.
Я выпил бокал вина из бочки. Чудесное красное вино, думаю, что как-нибудь мы попробуем его вместе с тобой. Не бойся, в подвале больше никаких привидений, я их убил. Надо было, конечно, это сделать раньше, не оставляя ни малейшего их следа ни в памяти, ни в мыслях. Но кто же знал, что так случится? Они же не тревожили меня до сего времени. И не потревожили бы, если бы не наш с тобой последний разговор у фонтана. Только я до сих пор не могу понять, чьей ненавистью был возрожден этот призрак – твоей или моей.
Я поднялся по лестнице, которая оказалась совсем короткой, не в пример той предыдущей. Всего несколько ступеней. И оказался не в комнате с зеркалом, а в кухне. Спокойно прошел через захламленную буфетную, столовую и добрался до розовой гостиной. Она выглядела точно такой, какой я ее и оставил, но вот зеркало Габриэля изменилось. Оно стало обычным зеркалом с очень испорченной амальгамой, не отражающим ничего, кроме тусклых туманных пятен.