Ворота

На ворота я, признаться, частенько засматриваюсь. И не потому, что – баран, а потому, что сам же их строил.
Правда, это не моя специализация, однако нужда заставила. Точнее - жаба, не позволяющая отдавать свои денежки в чужие руки.
Кто знает, как там с ними обходятся, может не берегут, может цинично используют, а они такие родные, кровные…
Поэтому, время от времени, я и хватаю пилу, молоток и начинаю мастерить-костерить на чём свет стоит.

В такие дни соседка не отходит от окна, торча в нём с телефоном, точно Бэрримор со свечкой.
Ещё бы! Молодой, атлетичный, мастеровитый сосед – это же мечта любой женщины. А тут, не пойми что, того и гляди чего-нибудь себе оттяпает. А у неё в быстром наборе «скорая помощь», ритуальные услуги…
Словом, очень полезная и любезная особа. Всегда крикнет: «Эй, сосед!», когда ты на лесенке. Три раза так из-за её любезности грохался.

Так вот, ворота.
Смастерил я их в те незапамятные времена, когда деревья, дети и зарплаты были ещё маленькими. Смастерил буквально из «бревна и палок», где бревно – не бревно, а нечто созвучное.
И вот уже пятнадцать лет их облагораживаю - крашу, шкурю, лакирую, меняю каркас - в жару, в поту, в присядку, так что рабочая поверхность моя блестит, а нерабочая то и дело выскакивает, не давая соседке скучать, а крови в её жилах застаиваться.

И так каждую весну.
Жена уже и пилы от меня прятала, и молотки утилизировала – не срабатывает. Лишь наступает март, как я с местными котиками – вжик, и на стремяночку. Животный гон.
 
А тут меня вдруг осенью накрыло. Вот так, вышел подышать, глазом по воротам мазнул, и очнулся уже на лесенке. В руках – пила, стамеска, молоток, во рту гвозди перекатываются, и жена за брючину тянет, «не пущу!» - орёт.

- Да я лишь по верхам! – ногой от неё отбрыкиваюсь. - Обновлю, будут как новенькие!
А она детьми заклинает.
- Слазь, я знаю, чем всё это заканчивается!
- И чем?
- Чем угодно, вплоть до ампутации!
- Ступай, - говорю, - женщина, накаркаешь.

И точно. Только шлифовальный диск схватил, как - раз! два! И три пальца освежёвано. Гладенькие, розовенькие - блеск и красота. Ни эпидермиса, ни дермиса. Хоть «на гистологию» отправляй. Хоть на зиму в формалин закатывай.

Однако закатывать некогда, примчалась жена, обработала, и я дальше шлифовать бросился оставшимися семью пальцами.
Три дня точил. Стружки наелся, как Мальвина, милующаяся с деревянным мальчиком. Глаза от опилок красные. Лёгкие тяжёлые. Ворота белые.

- Какие-то ворота слишком уж белые, - сказала старшая дочь.
- Так я ж их лаком, - кричу, - ещё не вскрыл!
И давай лакировать, пока у меня галлюцинации в глазах не забрезжили.
Хожу, качаюсь. В голове крестный ход. Глаза красные. Ворота тёмные.

- Какие-то они тёмные, – сказала вторая дочь.
И я снова - за диск. Раз! Два! И ещё три пальца - на гистологию.

- А вот теперь хорошо! - резюмировал сын. – Ещё бы немножко подпалины…
И, подпалив ворота, я три дня потом, как Горыныч, дымом срыгивал.
Глаза красные. Лёгкие тяжёлые. Соседка счастливая. «Браво! – кричит. - Браво!» - и чепчиком размахивает.

- Палёные какие-то ворота, – горестно вздохнула младшая. – Может их осветлить чем-нибудь?
И я схватил белую красочку.

- Не, ну это уж через чур! – высказались дружно мои эстетичные деточки.
И я стесал себе диском всё оставшееся.

- О! А вот теперь отличненько! Только каркас неплохо бы ещё покрыть бронзою.
- А может, - ору, - золотом?!!
- Можно и золотом.

Так что ворота теперь у нас бело-жжёно-лакированные в золоте, а я – в бинтах и подпалинах. Впрочем, доктора говорят: «До весны поправишься».