Прощай, радость, жизнь моя

    
Талант - это способность обрести собственную судьбу.
 

- Что? Избу поднять?
Иван Тимофеевич взялся за окладной венец, крякнул и поднатужился; лицо его стало багровым, а на бычьей шее вздулись синие вены. Изба жалобно заскрипела, с крыши посыпался сор и с неё пулей слетел дремавший там кот.
- Хватит! Не надо! Мы пошутили! – испуганно завопили мужики, отбегая в сторону. 


    Среднего роста, с прямоугольной формой тела и огромной грудной клеткой, широкой костью и  клешнями-ручищами Иван Тимофеевич обладал невероятной физической силой. Щедро наградила его матушка-природа - богатырь! Хоть сейчас надевай на него доспехи и отправляй в дозор на заставу.


    Имея мощное телосложение, по характеру Иван был добрый, мягкий, безобидный и отзывчивый. Тяжёлый деревенский труд не смог убить в нём радость познания окружающего мира и детского восприятия природы. Чувственный и впечатлительный, он, гуляя по лугам и лесам, мог и слезу пустить от созерцания «красоты эдакой».
- И в кого ты такой уродился? – недоумевали родители.


    И быть бы ему отважным воином, искусным кузнецом, непобедимым борцом  или кем-то другим великим, но с того момента как он услышал пение Фёдора Шаляпина, мечта стать певцом овладела им:
- Только певцом и никем другим! 


    А способности для этого у Ивана тоже имелись: отличный музыкальный слух, память и чувство ритма дополнял мощный бархатный бас.
- Ну, коль так…, нужно ехать в город на учёбу.


    На вокальное отделение консерватории он поступил в двадцать пять лет, когда голос уже устоялся и окреп (обязательное требование для абитуриентов-вокалистов). Пять лет пролетели незаметно, и вот он уже держит в руках красный диплом, на лацкане пиджака сияет «поплавок», в глазах счастье, а впереди…


    Где он только не искал работу: и в филармонии, и в театрах, и в гастрольных командах, но безрезультатно. Никому его талант не нужен; все тёплые места под солнцем давно заняты; не принимают его без рекомендаций и знакомств.


- Тебе сначала от навоза отмыться нужно, - слышал он обидные слова. Из студенческого общежития его попросили, на еду денег нет, и он вернулся домой в Гавриловку.


    Родители вскоре умерли, оставив ему в наследство дом, небольшое хозяйство и денежные сбережения, на которые он и купил конную повозку. Теперь Иван с утра запрягал Орлика и совершал рейсы от Гавриловки до районного центра и обратно, промышляя извозом.  Выручка была небольшая, но на хлеб-соль хватало.


    Чтобы скоротать время в пути Иван Тимофеевич стал петь песни, романсы и арии из опер.
    - Зазря что ли пять лет учился!


Начинал он, обычно, с русской народной песни:
- Прощай, радость,  жизнь моя! Слышу, едешь от меня. Знать, должон с тобой расстаться, тебя мне больше не видать…
Затем неожиданно переходил на классику:
- На земле весь род людской  чтит один кумир священный, он царит над всей Вселенной, тот кумир – телец златой…,* - а потом:
- О скалы грозные дробятся с рёвом волны и, с белой пеною крутясь, бегут назад…**


    Густой бас стелился над полями и лугами, заглядывал в лес и отражённым эхом возвращался обратно. Его пассажиры, никогда не бывавшие в оперном театре и не слышавшие настоящее пение, были в восторге, отчаянно хлопали в ладоши и просили спеть ещё и ещё. Ивану Тимофеевичу льстило это, и получал он от такого успеха бесконечную радость и удовлетворение.
- Вот оно счастье артиста!


    На этом певец не остановился и придумал себе сценический образ. Он одевался в полотняную рубаху и порты, подпоясывался шнурком, ноги пристраивал в онучи и лапти, на голову нахлобучивал треух, а когда отрастил себе усы и бороду, все ахнули:
-  Ну, вылитый крестьянин-землепашец конца позапрошлого века!


    С Орликом они стали разыгрывать небольшой потешный спектакль. А именно: послушный всегда конь, вдруг, начинал капризничать и вставал как вкопанный посреди лужи-канавы. На уговоры и ругань не реагировал; тогда певец пускал в ход кнут, приговаривая:
- Ах, ты ленивая скотина…, на получи!
Войдя в образ, Иван Тимофеевич картинно-жестоко хлестал конягу по бокам, не причиняя ему боли и вреда.


- Хватит, Иван Тимофеевич, зашибёшь животину то, – протестовали сердобольные пассажиры.
- Ладно…, попробуем по-другому.
Артист шептал что-то на ухо коню, незаметно клал ему в рот кусочек сахара и о, чудо! Орлик послушно шёл дальше.


- Что вы сказали ему? – допытывались пассажиры.
- Это волшебные слова, мне нельзя их раскрывать, - загадочно улыбался певец.
- Ну, скажите, Иван Тимофеевич!
- Слова эти простые и для всех понятные: приедем домой и я налью тебе чарку браги…


    Молва об артисте-извозчике разнеслась по всей округе. Теперь чтобы попасть в пассажиры к Ивану Тимофеевичу, нужно было выстоять очередь. Люди из соседних сёл и деревень приходили подивиться на необычный феномен; все жаждали услышать пение талантливого земляка.


    Однажды нескучный экипаж застала в поле гроза и в Ивана Тимофеевича ударила молния. Хотя молния и прошила его, артист почувствовал только не большое жжение кожи и не более того.
- Нашего богатыря и стихия не берёт! – тешились пассажиры.


    Но через неделю в ушах певца появился шум, который усиливался до боли, перерастая в надоедливое стрекотание и звон; слух стал ухудшаться с каждым днём. Районный врач сказал, что это последствия электрического разряда молнии, выписал лекарства и прописал постельный режим.


    Через полгода слух пропал совсем…, Иван Тимофеевич стал инвалидом. Невыносимая тоска и накатившаяся депрессия выматывали его. Певец был просто раздавлен горем, извоз прекратил, повозку продал, замкнулся и выходил из дома только за самогоном и хлебом.


    Сочувствие и помощь односельчан он отвергал и целыми днями одиноко сидел за столом, вглядываясь красными от слёз глазами в картину Маковского «Дети, бегущие от грозы». Иногда, то ли во сне, то ли в пьяном бреду, Иван Тимофеевич выкрикивал:
- Ну, беги же быстрее…, ещё быстрее…



*Ария Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст».

 **Песня Варяжского гостя из оперы Римского-Корсакова «Садко».