Бабья осень

               

                1

    Всё вокруг напоминало склад декораций к какой-то волшебной сказке и само место говорило об этом не ярко, брызжа искусственной иллюминацией в глаза, тихо, с неким загадочно-таинственным шелестом невидимых льдинок в воздухе и скользким дыханием, будто прошли съёмки, ушли артисты, разошлась массовка, убрался художник на пару с режиссёром и оператором.
    Остался едва ощутимый грустно-пронзительный флёр безнадёги опустевшего места, тусклым, невзрачным видом вызывающий горько-приторный вкус привыкшего к изысканности эстета. 

                2

    Зимой темнеет рано.
    Сумерки на улицах шарахаются от матового света фонарей и ослепляющих снопов автомобильных фар; прячутся по щелям между броской иллюминацией вывесок, забиваются в укромные уголки заплёвано-загаженных подворотен и непрерывно мелко дрожат от бьющей лихорадки страха, мочатся от ощущения нависшей над ними прозрачной сети паники быть случайно замеченными или застигнутыми врасплох.
    Сумерки в городе постоянно мечутся от здания к зданию, от подъезда к подъезду. Бегут, стараясь мимикрировать под освещение, позади автобусов длинными оливково-молочными тенями, торопятся.
    Они спешат в одно заповедное место, рай для теней, где для них привычная тьма улеглась матово-сливовой дрожью на земле, укрытой снегом.
   
                3

    О том, что он в плену у времени, он понимал, ещё не понимая, что не знал, откуда это знает.
    Это незнание его ничуть не смущало, не печалило, ее вгоняло в тоску.
    «Просто ты это знаешь, но не знаешь, откуда, - успокаивал он себя и убеждал себя же: - Пусть будет так, чем совсем пребывать в неведении».
    И, задумавшись, он снова и снова смотрел спокойным взглядом наблюдателя-натуралиста сквозь  высокую живую ограду из росших в хаотичном порядке деревьев.
 
                4

    Фиолетово-сливовые тени лежали внахлёст творожно-свинцовых.
    Будто свет из разных источников разной интенсивности лился одновременно с разных сторон.
    Темнели строгой стройностью мачты стволов сосен, вершинами затерявшись в клубах порохового дыма сизо-лилового тумана. С веток-рей свисали опавшими старческими грудями простреленные картечью прозрачно-дымчатые клочья парусов, едва двигаясь, когда их дряблой кожи-парусины касались уродливо скрюченные пальцы калеки-ветра.
    Белки-матросы и белки-юнги летали по мачтам-стволам вверх да вниз и верещали во все беличьи глотки «Полундра! Аврал!», подгоняемые хриплым карканьем ворона-боцмана, перепрыгивали с веток-рей на соседние и метались, метались, метались под звонкую ругань псов-командиров…
    С простреленных лохм грудей-парусов осыпались мелкие нити и снегом засыпали палубу земли небесным забвением. 
 
                5

    Сквозь мелкие завитки вечернего тумана он смотрел на геометрически изогнутые спицы колеса обозрения. Спит оно крепким металлическим сном уже не первый год, иногда во сне ржаво попукивая прочными соединениями деталей, теряющих прочность и силу от чьей-то безалаберности и забывчивости и обычной халатности.
    «Я – узник Времени», – подумал он, свалившись на мягкую подушку снега, уложенную на крыше кабинки. Эту мысль ему принесла на кончике хвоста подруга-белка, а она подслушала её у стайки воробьёв, те в свою очередь выслушали по этому поводу длинную лекцию, нудную, как серые будни осени, пестрящую сентенциями, будто усыпанный стекольной крошкой асфальт, которую им прочитал старый забулдыга ворон.
    «Ну и что с того, - развивал он понравившуюся мысль, лицом зарывшись в приятную колкую прохладу снега и с интересом изучая строение кристаллической решётки снежинок. – Не всё ли равно: в плену ты у себя, в заложниках у Времени или в рабстве у Вечности?»
   
                6

    «Ату!» - неслось им вслед. – «Обходи!» - раздавалось сбоку. – «Не дай уйти!» - обрушивалось сверху.
    Крики, крики, крики…
    Сколько азарта и задора, подпитанного ненавистью и злостью.
    «Ату, их!» - плескалось алым пламенем куража. – «Обходи! Пошевеливайся! Ну же!» - будто что-то загоняло в узкий проход. – «Не дай уйти! Поднажми! Ещё!» - сыпалось свинцовым градом выхлопных газов сверху под дикий посвист и нескончаемый ор.


                ***

    «Успели!» - тяжело дыша, выдохнули сумерки; они пересекли фронтир между парком и городом, и наблюдали с тихой радостью за тем, как злобные крики преследователей разбивались красочными искрами света о суровую мрачность прозрачной стены.

                7

    Они ощущали себя первопроходцами, ступая по снежной целине аллеи и оставляя в снегу следы подошв.
    «Только посмотри, сколько скрытого драматизма вокруг – скорбит природа, печалится застеленная снегом земля, застыл в отчаянном молчании нагой лес, как потерявшийся в чужой местности сирота, дремлет зыбким сном застоявшийся воздух, разбросанный клочьями сладкой ваты оливково-серого тумана в кронах по обнажённым ветвям», - будто зачарованная этой, скрытой от посторонних глаз, красотой, задумчиво, немного растягивая гласные, отчего казалось, что она проговаривает речитатив, произнесла Рита. Затем посмотрела на спутника и возмутилась: - Да ты совсем меня не слушаешь, Никита!» Рита легонько толкнула в плечо мужчину. Он рассмеялся и шутливо растёр место удара. – «Слушаю я тебя, слушаю!» - ответил Никита. – «Не оправдывайся!» - «В мыслях не было!» - «Было! Я же видела, как ты снова где-то там витаешь!» - Рита покрутила ладошкой, приподняв руку. – «Не витаю. Хочешь, повторю, - Никита задумался, скривив бровь. – Вот: ты говорила про какие-то клочья тумана, будто его разбросали сладкой ватой!» - Никита посмотрел на Риту, и взгляд его говорил, мол, каков я. – «В том то всё и дело: какие-то клочья. Сладкая вата!» - в словах Риты сквозила обида. – «Не дуйся, Марго!» - Никита погладил женщину по плечу. – «Я не люблю, когда меня…» - «Хорошо – Рита, - поправился Никита. – И всё равно не дуйся. Не то лопнешь, как шарик воздушный, любимого цвета ослика Иа», - расхохотался Никита своей шутке. – «Ну, уж нет! – следом зашлась хохотом Рита, утерев выступившие слёзы, - посмотри!» - Рита указала на стайку воробьёв, взлетевших с веток рябины, до этого они сонно и мирно медитировали. – Не дождёшься!» - «Согласен, - кивнул Никита. – В самом деле, как вокруг хорошо. Кажется, само время замерло в этом месте, и вечность смотрит на нас своими древними мудрыми глазами». Никита остановился; Рита попросила продолжать – она любила, когда он начинал говорить на пространные темы. – «Как приятен на вкус влажный воздух со сливочным вкусом тумана, - Никита прошёлся вперёд и развернулся на месте, разбросав руки. – Слышишь?» – его слова прозвучали проникновенно. – «Что?» Никита поднял вверх чуть согнутые пальцы правой руки и пошевелил ими. – «Это! - его лицо вдруг сменилось, глаза, будто застелила снежная мгла. – Вот это!»
    Сорвался с ветки снег; осыпался, прозрачной вуалью на мгновенье отвлекши внимание мужчины и женщины.
    И следом понеслось среди деревьев, после непродолжительной ферматы, то возрастая звуком, то утихая.
    «Это-это-это!» - разнесло эхо по парку.
    «Это-это-это!» - подхватили воробьи и спорхнули с насиженных мест, зависнув в коротком полёте серыми тенями  над землёй.
    «Это-это-это!» - прокаркал старый ворон, кружа над деревьями в древнем ритуальном танце Зимы.
    «Это-это-это!» - зашушукали белки, перебрасываясь шишками и сучками, и бросились во все концы парка, скача по веткам и сбрасывая с них снежную одёжку, разнося эту таинственную весть.
    Никита продолжил:
    «Это – та волшебная внезапность, царящая в природе, это прочувствованное ощущение торжественности. Мне сложно известными словами передать то, что сейчас происходит со мной… внутри меня…» - «Очень жаль, что у этой прекрасной поры нет своего названия», - вздохнула Рита. – «Как нет! – удивился Никита. – Осень!» - «Просто осень не совсем то, - наклонила голову к плечу Рита, - чтобы можно было сказать: мы гуляли поздней порой… - она остановилась. – И так далее». – «Надо придумать», - предложил Никита. – «Вот и придумай!». Никита помолчал. – «Пусть будет… пусть будет Бабья Осень!» - «Почему именно – бабья?» - не поняла Рита. Никита пожал плечами: «Если есть Бабье Лето, то почему бы не быть Бабьей Осени? Тогда ты скажешь много лет спустя однажды такой же осенней порой: мы с тобой гуляли в парке поздней порой Бабьей Осени».      
    Никита замолчал. Ни слова не произнесла Рита. Никита вдохнул глубоко, медленно выдохнул. Подошла Рита. Взяла его под руку. Он крепко-крепко прижал её ладонь к себе.
   
                ***

    Шёл медленно снег.
    Брели не спеша люди по парковой аллее.
    Время взяло будто бы тайм-аут.
    Вечность ушла в себя.
    Замедлила движение на часах секундная стрелка.
    Рита и Никита медленно, как и шли, обменивались мыслями не вслух, но и не телепатически. Скорее всего, они нашли какой-то другой способ общения за долгие годы разлуки, простёршиеся между ними необозримыми пространствами и недостижимыми небесными высями.

                ***
   
    О невидимый фронтир парка бились озлоблённо голодные псы электрического  света с лая, переходя на истерично-иллюминационный вой.
    По другую сторону фронтира сумерки и тени праздновали маленькую победу – они разлеглись между обожжённых мачт сосновых стволов, наблюдая за энигматическим покачиванием пробитых картечью вялых грудей парусов, и начинали понемногу задрёмывать под пиратские байки неутомимого выдумщика балабола-ветра…
 
                Якутск 14 ноября 2021г.